Спасите меня, Кацураги-сан! Том 17

Глава 13

Я догадывался, что этим всё может закончиться. Когда на перестройку вирусных генов ушли все мои силы, а магические каналы напряглись до максимума, я решил, что процесс сотворения этой магии может меня убить.

Практически это по итогу со мной и случилось. Я выжил и даже чувствую себя сейчас вполне неплохо. Но последними словами мой предок дал понять, что я нанёс своему организму слишком серьёзные повреждения.

«Смертельно болен».

Это очень растяжимое понятие. В современной медицине им уже никто не пользуется. Что, интересно, стало с моим телом? Какое заболевание я себе вызвал? Онкологию? Порок сердца? Или повредил головной мозг?

Хотя, если учесть, что в момент перегрузки я использовал «генетический анализ», могла произойти отдача, которая нарушила работу моих генов.

В таком случае может случиться вообще всё что угодно. Настоящая лотерея болезней.

Я осмотрелся, убедился, что в моей палате больше никого нет, и только после этого позволил себе воспользоваться магией. Аккуратно активировал «самоанализ», чтобы выяснить, что произошло с моим организмом.

И ничего, кроме обычных признаков усталости, обнаружить не смог. Истощённая нервная система, жировая клетчатка и мышцы потеряли часть органического материала, будто я последние несколько недель совсем не питался.

Странно… Но о какой смертельной болезни шла речь? Даже магические каналы работают прекрасно. Кажется, будто я полностью восстановился после того, что со мной случилось. Может, Манасэ Досан всё-таки ошибся? Он ведь оказался неправ, когда сказал, что шансов спасти человечество у меня нет.

Да, организм и вправду немного износился. Если, к примеру, изначально мне было суждено прожить лет восемьдесят, то теперь этот срок сократился до семидесяти пяти. Но это не столь высокая цена за спасение мира. Если бы я этого не сделал, то всё равно в итоге погиб бы из-за «Фебрис-12». Мелочи.

Что ж, видимо, придётся наблюдать за собой и искать скрытое заболевание, которое до сих пор даже себя не показало. Всё-таки будет, мягко говоря, обидно, если я погибну уже после того, как «Фебрис-12» исчез с лица земли.

Я вышел из палаты, чтобы выяснить, где сейчас нахожусь. Как только появился в коридоре, проходящая мимо меня медсестра вздрогнула и выронила кипу историй болезни.

— Ой! Вы проснулись? — удивлённо прошептала она. Затем резко повернулась и крикнула постовой медсестре. — Аня! Передай Алексею Георгиевичу, что пациент из четвёртой палаты пришёл в себя!

Пришёл в себя? Интересно, сколько же я спал?

— Простите, а сколько времени прошло с того момента, как я оказался в этой больнице? — спросил я. — И, кстати, где я вообще нахожусь?

Очевидно, что в России, но в каком городе?

— Вам сейчас нельзя беспокоиться, — настояла медсестра. — Пожалуйста, вернитесь в постель. Лечащий врач скоро вас осмотрит.

Спорить смысла нет. Чувствую я себя хорошо, но отказываться от советов местных врачей и медсестёр не стоит. Я прекрасно знаю, как это раздражает персонал, когда пациент начинает творить всё, что ему вздумается.

— Я сейчас же вернусь в палату, — кивнул я. — Но всё же ответьте, пожалуйста, на мои вопросы.

— Хорошо, — согласилась медсестра. — Вы во Владивостоке. В терапевтическом отделении областной клинической больницы. А с момента, когда вас к нам привезли, прошло уже пять дней.

— И всё это время спал? — вскинул брови я.

— Всё верно, — коротко ответила девушка. — Остальное вам расскажет Алексей Георгиевич.

Я не стал больше допытывать медсестру и вернулся в палату. На самом деле чувствовал я себя даже слишком хорошо. Особенно для смертельно больного человека, который продрых пять дней подряд.

Странно, и ведь я даже в сознание не приходил. Возможно, организм отключился, чтобы восстановить силы, а заодно и автоматически излечить то заболевание, о котором говорил Манасэ Досан? Что ж, это было бы удобно.

«Анализ», ты бы хоть какой-нибудь отчёт в моей памяти оставил! А то теперь приходится гадать, проявит себя эта болезнь или нет. Но интуиция подсказывает, что так просто мне не отделаться. Что-то зреет внутри. Но что конкретно — вопрос.

Я вернулся в палату, раскопал свой телефон и обнаружил, что в нём уже десятки пропущенных звонков. Первым делом я позвонил Сайке, успокоил её, объяснив, что со мной всё хорошо.

Пришлось придумать ерундовый диагноз, из-за которого мне пришлось госпитализироваться.

— Лучше расскажи, как у тебя самочувствие, Сайка-тян? — спросил я. — За эту неделю ничего не изменилось?

— Ещё как изменилось! — воскликнула она. — Он начал толкаться. Иногда кажется, что он меня сам на бок переворачивает во сне.

Толкаться? Вообще-то, ещё рановато для такого. При первой беременности можно почувствовать движение только после двадцатой недели. Значит, плод продолжает ускоренно расти. Но раз он просто толкается, а не пытается выбраться наружу, значит, я всё же замедлил его рост до адекватных значений.

После разговора с Сайкой я связался с родителями, а затем напоследок связался с ещё одним человеком, который всё это время был участником проекта «Двенадцать», но в Россию не прилетал.

Инфекционист клиники «Ямамото-Фарм» Окабэ Акира.

— Алло⁈ — послышался крик старика. — Кацураги-сан, вы надо мной издеваетесь? Почему вы позвонили мне только сейчас⁈ По какой-то причине «ВОЗ» перестали сообщать мне информацию, я места себе не нахожу.

— Всё в порядке, Окабэ-сан, — глядя в окно на шумный русский город, произнёс я. — Мы сделали это. «Фебрис-12» больше нет.

— Вы, должно быть, шутите? — после долгой паузы прошептал Окабэ Акира. — Но почему тогда мне до сих пор никто ничего не рассказал?

— Сам не знаю. Так уж вышло, что я почти неделю лежал в отключке. Но проблема решена. Пока что не распространяйтесь на эту тему. Раз «ВОЗ» решили умолчать об этом, значит, на то есть причины, — произнёс я.

Дверь в мою палату открылась, и на пороге появился силуэт врача-терапевта.

— Я позже вам перезвоню, Окабэ-сан, мне нужно отойти, — произнёс я и положил трубку.

— Так вы и вправду проснулись, доктор Кацураги? — спросил врач и удивлённо потёр седые усы. — Присядьте, пожалуйста. Расскажите, как себя чувствуете.

Я взглянул на бейдж, висящий на его халате.

«Сергеев Алексей Георгиевич».

Его точно не было среди членов группы «Двенадцать». Должно быть, это один из сотрудников областной клиники. Обсуждать с ним тему вируса точно не стоит. Правда, я не знаю, как ему объяснили мои коллеги тот факт, что я потерял сознание. Нужно вести диалог аккуратно, чтобы не сболтнуть лишнего. Вируса уже нет, но сохранять тайну о том, что он существовал, всё равно нужно.

— Самочувствие отличное, Алексей Георгиевич, — произнёс я. — Готов к выписке.

— Не спешите так, доктор Кацураги, — улыбнулся он. — Мой коллега Игорь Алексеевич попросил, чтобы я тщательно вас обследовал.

— Доктор Щербаков? Так это он меня сюда направил?

— Да, вместе с Анатолием Викторовичем Сорокиным, — ответил Сергеев. — Сейчас Игорь Алексеевич работает в этой клинике. Временно. А доктор Сорокин скоро прибудет сюда, чтобы вернуться к своим обязанностям. До того, как отправиться в командировку, он работал инфекционистом в нашей клинике на постоянной основе.

Он знает слишком много фамилий. Щербаков, Сорокин. И даже не задаётся вопросом, что японский врач делал с его коллегами где-то в лесах за пределами Владивостока.

— Не беспокойтесь, доктор Кацураги, — улыбнулся Сергеев. — Я догадываюсь, о чём вы сейчас думаете. Не знаю, что скрывает наше министерство здравоохранения, но мне чётко дали понять, что вам не стоит задавать лишних вопросов. Однако вопросы, касающиеся вашего состояния, меня всё-таки интересуют. Вы спали пять дней! Именно спали. Мы выполнили вам электроэнцефалограмму и поняли, что вы не в коме. Это был самый обычный крепкий сон. Я, честно говоря, впервые с этим столкнулся.

Проклятье! А я ведь понятия не имею, что со мной делали, пока я был в этом состоянии.

— Алексей Георгиевич, а магнитно-резонансную томографию головного мозга мне случайно не выполняли? — спросил я. — Насколько я знаю, в таких ситуациях неврологи назначают её в обязательном порядке.

— Выполняли, доктор Кацураги, — кивнул он. — Но случилась неудача. Стыдно признать, но наш аппарат МРТ сломался во время обследования. А другого у нас нет. Я собирался направить вас в другую клинику сегодня, чтобы провести обследование там, но вы неожиданно пришли в себя.

Фух… Значит, магический центр всё-таки не обнаружили. Думаю, что поломка — это не просто удачное совпадение. Скорее всего, я зря переживал. Видимо, при контакте электромагнитных волн с моим магическим центром прибор вышел из строя. Выходит, что мою магию никто не мог обнаружить изначально.

Но если он направит меня в другую клинику, и МРТ сломается там, тогда у местных врачей точно появятся подозрения.

— Думаю, переживать не о чем, — сказал я. — Немного перетрудился, перелёт из Японии дался тяжело. Вот моя нервная система и не выдержала.

— Я бы так не сказал… — прикусив кончик шариковой ручки, произнёс Сергеев. — Анализы у вас всё ещё не возвращаются в норму. Я бы хотел, чтобы вы проконсультировались с нашим гематологом. Почему-то количество клеток вашей крови продолжает расти.

Я обследовал себя лишь «органным» и «гистологическим анализом», чтобы не расходовать силы. Но остальные режимы использовать не стал. А следовало бы. Похоже, у меня нашли какие-то отклонения в общем анализе крови.

— У вас нет никаких хронических заболеваний? — поинтересовался Алексей Георгиевич. — Мы сделали запрос в министерство здравоохранения вашей страны, но нам передали, что вы никогда не наблюдались в клиниках. Только обращались насчёт пневмонии ещё в детстве.

— Нет, хроническими заболеваниями не страдаю, — помотал головой я. — Алексей Георгиевич, а могу я взглянуть на свои анализы?

— Разумеется, — кивнул он и протянул мне мою историю болезни.

Я бегло пролистал обследования, которые меня совсем не интересуют. ЭКГ в норме, биохимия крови тоже в норме, электроэнцефалограмма показывает состояние глубокого сна, а вот общий анализ крови…

Да! Вот где есть, на что обратить внимание!

Эритроциты, лейкоциты и тромбоциты подлетели, как и СОЭ — скорость оседания эритроцитов. Подъём не критичный, но тенденция к увеличению количества клеток крови точно есть.

И это плохо. Очень плохо. Знаю я пару заболеваний, которые так себя проявляют. И они действительно не лечатся. Но бить тревогу пока что рано. Если бы у меня было что-то серьёзное, «самоанализ» уже давно оповестил бы меня об этом.

— Возможно, мой вопрос покажется вам странным, — произнёс я. — Но как часто мне ставили капельницы? Я ведь не мог пить, когда находился в этом состоянии.

— Мы следили за тем, чтобы у вас не было дегидратации, доктор Кацураги. Можете изучить биохимию — там всё прекрасно видно. Натрий и калий в норме. До обезвоживания дело не дошло.

Я задал этот вопрос не просто так, но Сергеев сразу понял, к чему я клоню.

Дело в том, что показатели крови могут меняться в зависимости от количества жидкости в организме. То есть, если я получал недостаточно физиологического раствора, кровь могла стать гуще, из-за чего и возникла такая погрешность в анализах.

Бывает и наоборот. Если человек выпивает слишком много жидкости, показатели крови изменяются, поскольку оказываются «разбавленными».

— Алексей Георгиевич! — крикнула вбежавшая в палату медсестра. — У нас поступил срочный пациент.

— Какие жалобы? — спросил он.

— Боли в животе, — ответила она.

— Боли? Почему тогда не в хирургию? Его хирурги вообще осматривали? — спросил он.

— Осматривали и не нашли никаких признаков острой хирургической патологии. Ну вы их знаете. Сказали, что хронические панкреатиты не берут — и кинули его к нам, — объяснила девушка.

— Доктор Кацураги, я зайду к вам позже, — произнёс Сергеев. — Сами понимаете — работа кипит.

Алексей Георгиевич покинул мою палату, и я тут же услышал, как он бросил кому-то:

— Ага! Так и думал, что вы прохлаждаетесь, Игорь Алексеевич! Лучше бы положили пациента в своё отделение. У меня работы по горло!

Как только Сергеев удалился, в мою палату вошёл мой коллега по группе «Двенадцать» Игорь Щербаков.

— Слава богу! — выдохнул он. — Так вы всё-таки пришли в себя, доктор Кацураги! Мы очень за вас волновались, — он запер за собой дверь, а затем добавил: — Думали, что вы заразились «Фебрис-12» после контакта с метеоритом. До сих пор не понимаю, зачем вы туда отправились, хотя профессор Романовский очень вас хвалил. Сказал, что благодаря вашим замерам мы убедились в том, что более крупных кусков метеорита в мире больше нет. Тьфу, да о чём я вообще говорю!

Щербаков набрал воздуха в грудь, ещё раз перепроверил, не подслушивает ли нас кто-то, затем вернулся к моей кровати, сел на стул и широко улыбнувшись, произнёс:

— Его больше нет, доктор Кацураги. Вы не представляете, что случилось. Нет… Вы не поверите, если я расскажу. Но это правда. Сразу после того, как вы замерили метеорит, тем же вечером его уничтожили. И сразу после этого все люди, которые страдали от «Фебрис-12», выздоровели.

— Все? Разом? — изобразил удивление я.

— Даже те, кто уже был на смертном одре, — закивал Щербаков. — Мы целые сутки созванивались с врачами по всему миру. Все твердили одно и то же. Признаки вирусной инфекции исчезли. Нашим коллегам осталось только купировать остаточные явления. «ВОЗ» до сих пор ломает голову, почему это произошло. Никто не понимает, но это явно было как-то связано с ядром.

Значит, у меня получилось. Хоть я и знал, что это должно было произойти, у меня всё равно возникло чувство, будто гора с плеч свалилась. Мой план удался.

— Получается, что нашей группы «Двенадцать» больше не существует? — спросил я.

— Официальный приказ ещё не вышел, но нас начали расформировывать. Научно-исследовательского лагеря больше нет, — рассказал Щербаков. — Наши коллеги улетели домой. Из всех членов группы в России остались только вы, доктор Кацураги.

— Кстати! — вспомнил я. — А что с Родригесом?

— Этот ублюдок получил по заслугам. Вся ваша перепалка была записана на камеры детекторов. Военные его задержали, и мы сразу же выслали в министерство США эту видеозапись. Теодор Гебреус лично позаботился о том, чтобы Родригес лишился лицензии. Но этим его наказание не ограничится. Сами понимаете, он несколько раз нарушил устав группы «Двенадцать». Подверг риску коллег. Учитывая, что он знает о существовании «Фебрис-12» и может разболтать об этом в качестве мести, ему вполне может грозить срок.

— Но это уже не наши проблемы, — заключил я. — Пусть сами думают, как с ним поступить. Родригеса нужно было отстранить очень давно. Я ведь предупреждал генерального директора. В каком-то смысле он сам виноват, что до этого дошло.

— Игорь Алексеевич! — в мою палату вбежал Сергеев. — Ну и как это понимать? У того пациента явно есть признаки острой хирургической патологии. Я понятия не имею, что у него за диагноз. Сейчас ему сделают УЗИ брюшной полости. Проверим, кто из нас прав!

Моя палата превратилась в проходной двор. Хотя это даже к лучшему. В роли пациента мне здесь некомфортно. А поэтому…

— Вы не будете против, если я помогу вам с этим пациентом? — спросил Сергеева я.

— Это даже не обсуждается, доктор Кацураги, — помотал головой он. — Вы ещё сами должны находиться под наблюдением.

— Мне будет хуже, если я буду бесцельно валяться в палате, Алексей Георгиевич, — подметил я. — Давайте в качестве исключения я поработаю с вами хотя бы часок. Мне нужно размяться. Разогнать кровь, так сказать. Вы же не хотите, чтобы я от скуки заснул ещё на целую неделю?

— А что? Это неплохая мысль, — кивнул Щербаков. — Доктор Кацураги — очень хороший специалист. Соглашайтесь, Алексей Георгиевич. В таком случае и я осмотрю пациента вместе с вами ещё раз.

— В качестве исключения — ладно, — вздохнул Сергеев. — Тогда идёмте скорее за мной. Пациент сейчас лежит в первой палате.

Я быстро переоделся и накинул белый халат.

Мы с Щербаковым проследовали за Алексеем Георгиевичем. Как раз в этот момент больному закончили выполнять УЗИ.

— Ну, что у нас тут? — спросил Сергеев УЗИ-диагноста. — Удалось что-нибудь обнаружить?

— Никаких отклонений, — заявил тот. — Поджелудочная железа, желчный, печень, почки — всё в норме. Непохоже, что ему требуется хирургическая помощь.

— О чём я и говорил, — прошептал Щербаков.

— Не могу больше терпеть, — держась за живот, прохрипел молодой мужчина. — Меня выворачивает уже третьи сутки. После еды становится ещё хуже. Ничего внутри не держится. Ещё и в спину отдаёт.

— Может, невролога позвать? — решил посоветоваться с нами Сергеев. — Возможно, рвота у него из-за болевого синдрома, а на деле там передавило какой-нибудь корешок нерва?

— Подождите, мы ещё не собрали достаточно информации, — произнёс я и прошёл к пациенту. — А ФГДС ему пока что не делали?

— Он привёз свежую распечатку с собой, — сказал Сергеев. — Выполнял в частной клинике всего два дня назад. Там ничего особенного нет. Обычный гастрит.

Гастрит таких болей не даёт. Что-то здесь не так. Пока что не стану пользоваться «анализом». Попробую поставить диагноз без его помощи.

Я взглянул на историю болезни и прочёл имя больного.

«Фёдор Николаевич Жирков».

— Фёдор Николаевич, соберитесь, пожалуйста, и ответьте на мои вопросы, — попросил я.

— Хорошо, только на бок лягу, — произнёс он. — Мне так легче.

Пациент перевернулся на левый бок и поджал ноги. Колени практически в грудь упёрлись.

А вот это — интересный симптом! Не все пациенты так делают. И это определённо не случайность.

— Почему вы заняли такую позу? — поинтересовался я.

— Так меньше болит, — ответил мужчина. — Ещё вчера спасало положение лицом вниз. После работы упал на подушку — так и уснул. Но на утро стало ещё хуже, поэтому и вызвал скорую. Испугался, что у меня какой-нибудь панкреатит или аппендицит.

— Не беспокойтесь, этих заболеваний у вас точно нет. Но лучше расскажите подробнее, с чего всё началось, — попросил я.

— Да меня уже этот кошмар беспокоит почти полгода, — произнёс он. — Просто сейчас терпеть стало совсем уж невозможно. Тошнота, рвота, боли в животе после еды, а иногда и натощак.

— В рвоте не замечали желтоватых вкраплений? — спросил я.

— Конечно, замечал! — кивнул он. — Меня всё время тошнит желчью. Из-за этого горечь во рту нестерпимая.

— Странно, но судя по УЗИ с желчным пузырём и печенью никаких проблем нет, — подметил Алексей Георгиевич.

— Дело не в желчном пузыре, — заявил я. — Судя по симптомам, патология находится в районе двенадцатиперстной кишки. Ведь желчь вырабатывается именно в неё. Но по какой-то причине обратная перистальтика забрасывает её в желудок. А в норме такого быть не должно.

Обратная перистальтика — это неправильное сокращение органов пищеварительного тракта. Из-за неё и возникает рвота, изжога, запоры и многие другие симптомы заболеваний желудка и кишечника.

Но в данном случае проблема совсем в другом.

Я прощупал живот пациента. Он был мягким, ненапряжённым, но мышцы показались мне очень слабыми.

— Спортом занимаетесь? — спросил я.

— Нет, — помотал головой пациент. — С моей работой я даже не двигаюсь толком. Постоянно за компьютером сижу. Из-за этого сколиоз развился.

— О чём я и говорю! — вмешался Сергеев. — Надо всё-таки вызывать невролога. Возможно, из-за сколиоза всё это и случилось.

— Нет-нет, стойте, Алексей Георгиевич, — попросил я. — Вы частично правы, но невролог нам не нужен.

Слабый пресс, сколиоз, сидячий образ жизни. Я уже знаю диагноз. Осталось только проверить его «анализом».

Я заглянул в брюшную полость пациента и тут же обнаружил причину болей, о которой догадался по одному лишь диалогу с больным.

— В терапевтическом отделении вам точно делать нечего, — заключил я. — Это и вправду хирургическое заболевание.

— Что? — удивился Щербаков. — Доктор Кацураги, вы уверены?

— Да, но оно не по вашей части. С желудочно-кишечным трактом всё в порядке. Подозреваю, что проблема в сосудах, — объяснил я.

— В каких ещё сосудах? — не понял Сергеев.

— Посмотрите внимательно на позу, которую занимает пациент. Если сложить все симптомы и его поведение, начинает создаваться впечатление, что на его двенадцатиперстную кишку что-то давит.

— Синдром верхней брыжеечной артерии… — хлопнул себя по лбу Игорь Щербаков.

— Именно, — кивнул я. — Или, как его называют иначе, синдром Уилки.

— Подождите, а что это вообще такое? — напрягся пациент.

— Это состояние, при котором двенадцатиперстная кишка зажимается между брыжеечной артерией и брюшной аортой. Между двумя важнейшими сосудами. В итоге кишка сдавливается, её функция нарушается, отсюда у вас и возникают все эти симптомы. Другими словами, проблема вовсе не в пищеварительном тракте.

— И как это лечить? — испугался мужчина. — Вы же не отправите меня домой?

— Я лишь могу посоветовать вашему лечащему врачу, — я перевёл взгляд на Сергеева, — вызвать сюда сосудистого хирурга. Он даст все рекомендации. Скорее всего, вас госпитализируют. Сначала назначат лекарственные препараты. Но, не буду лгать, возможно, придётся провести небольшую хирургическую операцию. Довольно лёгкую, не беспокойтесь.

В данном случае обычно рассекают связку Трейтца — складку, на которой висит кишечник. Тогда двенадцатиперстная кишка изменит своё положение, и симптомы исчезнут. Для этого даже широкий разрез не делается. Всё можно провести обычным проколом и введением эндоскопа.

Щербаков и Сергеев остались в палате дожидаться сосудистого хирурга. Вскоре, когда были проведены дополнительные обследования, мой диагноз подтвердился. Именно с этой новостью ко мне и заглянул Игорь Алексеевич.

— Доктор Кацураги, вы как всегда на высоте, — покачал головой он. — Скажу честно, у меня и в мыслях не было, что у него может быть это заболевание.

— Ничего особенного, я просто несколько раз вёл таких пациентов. Сразу узнаю позу, облегчающую боль, — ответил я.

— Вообще-то, я пришёл к вам не для того, чтобы рассказать о результатах обследований. Мы с доктором Сергеевым посовещались и решили сделать вам одно предложение. Уверен, вас оно заинтересует.