Спасите меня, Кацураги-сан! Том 17

Глава 14

— Честно говоря, Алексей Георгиевич очень удивлён тем, как вы сходу поставили диагноз тому пациенту с синдромом верхней мезентериальной артерии, — произнёс Игорь Щербаков. — Мы бы хотели предложить вам задержаться ещё на неделю в нашей клинике. С главным врачом уже переговорили, у нас получится провести вас через программу обмена врачей. Наши коллеги немного с вами поработают, а затем уже вы вернётесь в Японию.

— Вы правы, — кивнул я. — Предложение и вправду интересное. А что насчёт моего пребывания в стационаре? Меня выпишут?

— Насчёт этого не беспокойтесь, — ответил Щербаков. — В первую очередь именно поэтому Алексей Георгиевич и захотел, чтобы вы задержались. Сможете продолжить обследование, а заодно у вас появится возможность поработать с нашими коллегами. Языковой барьер для вас отсутствует полностью, так что никаких проблем возникнуть не должно.

И вправду хорошая мысль. За эту неделю мне бы хотелось разобраться с несколькими делами прежде, чем возвращаться в Токио.

К примеру, выяснить, что за болезнь пытается во мне развиться. Было бы здорово закончить с ней и прилететь домой уже полностью здоровым.

Кроме того, я бы с радостью побыл в России ещё немного. Интересно взглянуть, как идёт работа у местных врачей, а заодно помочь тем из них, у кого возникают проблемы с диагностикой заболеваний.

Но и это ещё не всё. Есть другая причина задержаться. Я ведь ещё после возвращения из Южно-Сахалинска принял решение, что проведу в России одну или две недели даже тогда, когда «Фебрис-12» окажется ликвидирован.

— В таком случае я с радостью приму ваше предложение, — сказал Щербакову я. — Но мне бы хотелось попросить об ответной услуге. Получится ли как-нибудь организовать перевод Дмитрия Дорничева из эндокринологического отделения южно-сахалинской больницы сюда — к нам?

— Это… странная просьба, — удивлённо вскинул брови Игорь Щербаков. — Вы ведь говорите про того пациента с иммунитетом? Зачем он вам тут понадобился?

— Я пообещал ему, что доведу его до конца. Лично или дистанционно. Но раз уж мне в любом случае предстоит задержаться, было бы здорово проследить лично за тем, как ему подбирают правильную терапию, — объяснил я.

— О вашем обещании я помню, но, если честно, я даже не думал, что вы говорили об этом всерьёз, — сказал Щербаков. — В целом оформить такой перевод возможно. Пока что наши допуски от группы «Двенадцать» ещё работают, и мы можем отдавать приказы клиникам, не объясняя при этом никаких причин. Но вопрос в том, согласится ли сам пациент на такое путешествие?

— Согласится, Игорь Алексеевич, — уверил его я.

Дмитрий Дорничев после разговора со мной смирился с тем, что ему придётся провести много времени в стационаре, но только при том условии, что я лично проконтролирую процесс его лечения.

Пока что не уверен, но, может быть, у меня даже получится полностью излечить болезнь Аддисона. Такого на моей памяти ещё никто не делал, да и я сам не рисковал проводить столь сложные манипуляции лекарской магией. Но хотя бы попытаться точно стоит. Если магия не справится, тогда хотя бы грамотно подберу ему диету и составлю схему приёма препаратов гормональной заместительной терапии.

Вскоре после завершения разговора я прошёл в ординаторскую, куда передали мои личные вещи из научно-исследовательского лагеря, а Щербаков показал, где находится душевая комната для персонала.

Кормили в больнице по три-четыре раза в день, а спать можно было в палате, за которой я до сих пор был прикреплён, так что по итогу я оказался обеспечен всеми удобствами.

Сбылась моя мечта! Наконец-то я могу буквально жить на работе. Ура!

Разумеется, эти мысли граничили с сарказмом, но я был не против пережить такой опыт. Честно говоря, устал я возиться с этим вирусом. Хочется вернуться к чему-то приземлённому, к нормальной клинической жизни.

Облагородив свою палату и переодевшись в свой халат, я вместе с Алексеем Георгиевичем Сергеевым прошёл к главному врачу, у которого подписал все необходимые бумаги для временного трудоустройства в главную клинику Владивостока.

Ближе к вечеру наступило затишье. Поток пациентов прервался, врачи дневной смены разошлись по домам, а в терапевтическом отделении остались только мы с Сергеевым. Алексей Георгиевич чем-то напоминал мне старого заведующего терапией из клиники «Ямамото-Фарм». Накадзима Хидеки тоже работал больше всех и дежурил чуть ли не каждую вторую ночь, несмотря на свой возраст.

Да, есть много таких людей в нашей профессии. Вроде и семьи есть, и с друзьями хочется повидаться, но какая-то необъяснимая привычка требует «жениться» на своей работе.

Я тоже всегда таким был, лишь в Японии решил немного отстраниться от всей этой волокиты и завести настоящую семью. Одну жизнь без семьи прожил. Уж во второй точно можно попробовать построить судьбу иначе!

— Доктор Кацураги, а могу я задать вам один… Эм… Неудобный вопрос, — разливая нам чай, произнёс Сергеев.

— Конечно, спрашивайте всё, что вам интересно, — ответил я.

— А это правда, что у вас в Японии медицина не такая уж и хорошая, как о ней говорят? — спросил Сергеев. — Понимаю, вопрос звучит обидно. Просто Япония входит в десятку стран с лучшей медициной, но мой коллега, побывав у вас, много раз упоминал, что у вас очень неудобная система.

— Не беспокойтесь, ваш вопрос меня не обижает, — улыбнулся я. — Есть две причины, по которым ваш знакомый так высказался. Во-первых, наши системы здравоохранения очень сильно различаются. Я бы даже сказал — кардинально. А во-вторых, у нас, как и у вас, большую роль играет удача. Можно попасть к хорошему врачу, можно попасть к плохому. Такое, как мне кажется, бывает во всех странах.

— Насчёт последнего согласен. А системы-то у нас в чём отличаются? — заинтересовался Сергеев.

— Начнём с того, что в России медицина полностью бесплатная, — произнёс я. — Да, здесь есть частные клиники, но при этом люди имеют возможность получить бесплатную помощь абсолютно в любой ситуации. Что бы ни случилось.

— Система «ОМС», — кивнул Сергеев. — Обязательное медицинское страхование.

— В Японии существует подобная система, но страховка покрывает лишь часть медицинских услуг. Всё остальное пациенты оплачивают самостоятельно, — объяснил я. — Плюс ко всему у нас не так уж и много широкопрофильных больниц. В основном страну заполнили частные клиники. То есть не всем удаётся прийти на приём к терапевту, а затем направиться к какому-нибудь кардиологу. Нет, для второй консультации придётся искать другую клинику. Хотя лично я в своей частной клинике стараюсь держать как можно больше врачей разных специальностей.

— Понял вас, доктор Кацураги, — вздохнул Сергеев. — Если честно, на слух система не кажется уж слишком отличной от нашей. Меня в целом здесь всё устраивает, но на прошлых местах работы я настрадался очень сильно. В основном из-за проблем с оборудованием. Кстати, как у вас дела с финансированием клиник? Техника работает? Сбои происходят редко?

— Опять же зависит от руководства, — сказал я. — Если главный врач находит способ зажать деньги и закупить дешёвое оборудование, конечно же, возникают проблемы!

— Вы прямо-таки в точку попали, — кивнул Алексей Георгиевич. — В этой клинике у меня таких проблем нет, но по молодости я работал в другом конце России и… Вы даже представить себе не можете, какие там были проблемы с финансированием. У меня создавалось впечатление, что главный врач все бюджетные средства на завтрак жрёт! Иначе я не могу объяснить, куда можно растратить такие суммы. Вот, к примеру, — он устроился поудобнее и приготовился рассказывать мне о своём опыте, — однажды я остался дежурить на ночь. Поступает пациент с фибрилляцией предсердий. Я созваниваюсь с дежурным кардиологом, и тот говорит, что нужно срочно проводить дефибрилляцию. Спрашивает меня, есть ли у нас в клинике дефибриллятор. Я вспоминаю, что такой аппарат точно висел в реанимации. Сразу же отчитываюсь, что смогу провести эту манипуляцию, несусь туда и… Что вы думаете?

— Он не работал? — предположил я.

— Хуже, — ответил Сергеев. — Это был муляж. В коробке было пусто. Лишь создавали иллюзию оснащённости клиники для проверяющих. А на деле даже столь нужного оборудования на месте не оказалось.

— Пришлось восстанавливать ритм лекарственными средствами? — спросил я.

— Да, но вы сами понимаете, как обстоят дела с фибрилляцией. Риск смерти у пациента с такой аритмией порой бывает слишком высок. Амиодарон вводить было уже слишком поздно, поэтому пришлось обойтись дигоксином. Еле-еле восстановил пациента, но потом всё равно пришлось перевозить его в другой город.

Понимаю, о чём он говорит. Такие ситуации действительно бывают. Амиодарон — один из важнейших антиаритмических препаратов. Но его можно использовать только в первые часы после срыва сердечного ритма. Позже он может только усугубить ситуацию. А дигоксин препарат хороший, но на нём одном далеко не уедешь. Ритм замедлится, но восстановится ли при этом правильная сократимость миокарда — вопрос.

— Не думайте, что такие ситуации возникают только в России, — успокоил его я. — Мне, к примеру, однажды довелось столкнуться с ситуацией, когда в клинике вырубилось всё электричество, а в аппаратах ИВЛ были выключены аварийные аккумуляторы. Если бы мы не догадались, в чём проблема, несколько пациентов точно не пережили бы ту ночь.

Мы ещё долго беседовали с Сергеевым, обсуждая недостатки и достоинства двух систем здравоохранения. Но вывод был очевиден. Везде есть свои подводные камни. К примеру, та же самая хвалёная система «ОМС» и бесплатная медицина в России в итоге обходится людям даже дороже, чем «наполовину платная» медицина в Японии.

Препараты и некоторые дополнительные обследования по итогу дешевле приобретаются за иены, чем за рубли.

Но в то же время в России гораздо проще вызвать скорую, взять больничный или оформить льготы. В Японии половина этих услуг предусматривается только в самых экстренных случаях.

Наш диалог уже в районе двух часов ночи прервала дежурная медсестра.

— Алексей Георгиевич, вас вызывают в приёмное отделение, — произнесла она. — Скорая привезла двух пациентов.

— С какими симптомами? — спешно накидывая халат, спросил он.

— Фельдшер скорой передал, что оба пациента с признаками обострения бронхиальной астмы, — объяснила медсестра.

— П-ф-ф… — шумно выдохнул Сергеев. — Сразу двое с астмой? Такого я давно не видел. Опять, что ли, поля в районах опыляют какой-нибудь дрянью? — он перевёл взгляд на меня. — Вы со мной, доктор Кацураги?

— Разумеется, — кивнул я. — Разделим пациентов, затем сопоставим мнения и решим, куда их госпитализировать.

Мы с Сергеевым быстро спустились в приёмное отделение, куда скорая только что доставила экстренных больных. Фельдшер о чём-то громко ругался с дежурной медсестрой.

— А что мы должны были им вколоть⁈ — выругался мужчина. — У нас за ночь уже двенадцатый вызов. А запас препаратов — не резиновый.

— Вы опять за своё, Андрей Евгеньевич? — обращаясь к фельдшеру, нахмурился Сергеев. — Только не говорите, что у вас закончился запас стероидов. Никогда в это не поверю.

— Стероиды мы без назначения врача не вводим. Этот урок я хорошо усвоил, — фельдшер решил поспорить ещё и с Алексеем Георгиевичем.

— Ой, да бросьте! — махнул рукой Сергеев. — Я не виноват, что в прошлый раз кто-то из скорой умудрился ввести дексаметазон пациенту с гипертоническим кризом! Я был вынужден написать жалобу на ваше отделение, поскольку пациент чуть не скончался уже у меня в палате!

— Того парня уволили, а нас всех за его ошибку штрафуют уже третий месяц, — продолжил наступать фельдшер. — Главному врачу я лично сказал, что сам никакие стероиды вводить больше не буду — и точка.

— Успокойтесь оба! — прервал их спор я. — Нас пациенты ждут. Давайте будем вести себя профессионально.

М-да, а ведь и вправду не так уж и сильно отличается Россия от Японии. Те же самые бесконечные конфликты, разборки и интриги. Вот без этого мы бы точно смогли помочь большему количеству людей.

— А это ещё кто такой? — указав на меня, спросил фельдшер, но я, проигнорировав его, направился к пациентам, у которых предполагалась бронхиальная астма.

Я занялся молодым мужчиной, а Сергеев взял на себя второго пациента — женщину лет пятидесяти пяти.

— Ранее с бронхиальной астмой наблюдались? — спросил пациента я.

— Да… — прохрипел он. — Мне ещё в двенадцать лет выставили этот диагноз.

Выпалив эту фразу, парень вновь закашлялся и принялся жадно глотать воздух.

Я быстро прослушал его лёгкие, осмотрел состояние бронхов «анализом» и обнаружил, что в просвете дыхательных путей скопилось много слизи. Стандартная картина. Так называемая слизистая пробка. Из-за неё пациенты с бронхиальной астмой, как правило, могут вдохнуть, но затем не могут выдохнуть, так как слизь не выпускает воздух наружу. Это явление называется экспираторной одышкой.

В лёгких, судя по данным аускультации, сухие свистящие хрипы. Тут даже фонендоскоп не нужен, чтобы услышать, как он дышит. Хрипы слышно чуть ли не с порога приёмного отделения.

Я велел медсестре ввести внутривенно глюкокортикостероиды, чтобы убрать тяжёлый приступ, а затем передал пациенту ингалятор с сильнодействующим лекарственным средством. Комбинацию того же стероида с препаратом, расширяющим бронхи. Сразу после этого принялся оформлять направления для госпитализации в пульмонологическое отделение.

В целом бронхиальную астму можно полечить и в нашей терапии, но тяжёлое обострение — ситуация серьёзная и крайне опасная для жизни. Будет лучше, если им займутся узкие специалисты.

— Не могу больше! — услышал я вой женщины, которую осматривал Сергеев. — Пустите меня на улицу подышать. Пожалуйста, хоть к окну отведите, не могу больше!

— Сидите спокойно! — велел Алексей Георгиевич, а затем повернулся к медсестре и произнёс: — Вызывайте пульмонолога. Эту пациентку тоже госпитализируем туда.

— Стойте! — попросил я. — Не спешите. Возможно, мы допускаем ошибку.

— В каком это смысле? — не понял Сергеев. — Какую ошибку, доктор Кацураги?

— Вы сами сказали, что ситуация странная. Сразу два человека с бронхиальной астмой. Посмотрите внимательно на поведение пациентки, — отметил я. — Это не похоже на тот диагноз, который вы хотите выставить.

Алексей Георгиевич больше ничего не ответил. Лишь отошёл в сторону и позволил мне заняться больной. В это время медсёстры уже подготовили каталку и собрались везти второго пациента в пульмонологию. Прежде чем лечь на кушетку, он вновь закашлялся, а затем сплюнул почти прозрачную мокроту.

И резко задышал полной грудью.

— Лучше… Сейчас намного лучше, — прошептал он. — Спасибо большое.

Он рухнул на кушетку и прикрыл глаза, пытаясь собраться с силами.

— У этого парня точно приступ бронхиальной астмы, Алексей Георгиевич, — сказал я. — Хрипы сухие, мокрота отошла, и сразу стало лучше. И в анамнезе уже есть выставленный диагноз. А что у этой пациентки?

— Да не было у меня никогда никакой астмы… — простонала женщина. — Ни у кого в семье нет таких проблем.

Вот именно это меня и смутило. Как правило, бронхиальную астму выявляют гораздо раньше. Чтобы это заболевание проявило себя аж после пятидесяти лет — это уж совсем казуистика.

Пациенты часто путают между собой астму и ХОБЛ. Второе заболевание действительно проявляется в позднем возрасте, но причина его в другом. Чаще всего из-за большого стажа курения.

Но и ХОБЛ у этой пациентки совершенно точно нет. Она ведёт себя не так, как обычно это делают лёгочные больные. Астматики экстренно ищут свой ингалятор, пытаются откашляться, выдохнуть воздух, но уж точно не мечутся по комнате в поисках источника кислорода.

Такой симптом свойственен другим больным.

— Скажите, что вам тяжелее даётся, — спросил пациентку я, — вдох или выдох?

— И то, и то, — держась за грудь, произнесла она. — Будто вообще воздуха вокруг нет… Душно!

Смешанная одышка! Ещё одна причина отметить, что проблема не в лёгких. Я принялся выслушивать её лёгкие, параллельно осматривая её грудную клетку «анализом».

— Хрипы совсем другие, Алексей Георгиевич, — произнёс я. — Влажные. Местами дыхание клокочущее. Скажите, а мокроту вы сплёвывали?

— Да, мне часто приходится это делать, — судорожно глотая воздух, произнесла пациентка.

— И какого она цвета?

— Да вот — как костюм вашей медсестры, — указав за дежурную, пояснила она. — Розовая.

Розовая мокрота. Значит, в ней имеются примеси крови.

— Когда отхаркиваете, дышать становится легче? — уточнил я.

— Нет, совсем нет, — покачала головой она. — Что со мной, доктор? Меня положат?

— Положат-положат, — кивнул я, а затем перевёл взгляд на Сергеева. — В кардиологическое отделение. Тут у нас «сердечная астма». Скорее всего, развилась левожелудочковая недостаточность, а вслед за ней и лёгочная гипертензия.

— Что ж, обсудим это после госпитализации, — кивнул Алексей Георгиевич. — Сделаю, как вы советуете, доктор Кацураги.

Пока пациентку госпитализировали, я ещё раз осмотрел её сердце, чтобы убедиться в своей правоте. Да, ошибки быть не может. Это точно сердечная астма, вот только ничего общего с бронхиальной она не имеет.

Когда пациенты были распределены по отделениям, мы с Сергеевым вернулись в ординаторскую, и Алексей Георгиевич сразу принялся засыпать меня вопросами:

— Доктор Кацураги, с чего вообще вы сделали такие выводы? Насчёт молодого человека мне всё ясно. Но как вы поняли, что у этой пациентки другое заболевание?

— Розовая мокрота, смешанная одышка, попытки искать источник кислорода, да и сердце не в порядке. Судя по всему, миокард ослаб после перенесённого инфаркта, — ответил я.

— Погодите, но она ведь сказала, что у неё не было инфаркта, — подметил Сергеев. — С чего вы пришли к такому выводу?

— Если пациентка отрицает наличие инфаркта, ещё не факт, что у неё его не было. Видимо, перенесла на ногах. Пересмотрите плёнку ЭКГ. Видно плохо, но следы рубцов там есть, — объяснил я. — А теперь вдумайтесь сами. Инфаркт поразил левый желудок, тот стал хуже сокращаться. Из-за этого начало подниматься давление в малом круге кровообращения, который проходит через лёгкие. Как следствие, лёгочная гипертензия. А из неё — сердечная астма. Потому и кровь попадает в мокроту. Мысль уловили?

— М-да… — Сергеев скинул с шеи фонендоскоп и устало плюхнулся на диван. — Век живи — век учись.

Терапевт выглядел разочарованным. Похоже, его расстроил тот факт, что я, в отличие от него, смог выставить правильный диагноз. Но опять же, в совершённой ошибке нет его вины. Через него проходит огромный поток пациентов. Не трудно ошибиться.

Тем более, даже если бы женщину госпитализировали в пульмонологию, после ряда обследований всё равно был бы выставлен верный диагноз. Как ни крути, она бы в любом случае попала к кардиологам.

— Спасибо вам за помощь, доктор Кацураги, — произнёс Сергеев. — Время уже позднее. Вам, наверное, лучше стоит вернуться в свою палату. Поспите. Если произойдёт что-то срочное и мне понадобится ваша помощь — я позову.

Спорить с терапевтом я не стал. Взял папку со своей историей болезни и направился в палату. Сон не шёл, поэтому я решил ещё раз заняться «самоанализом». Странно, но к концу дня я начал чувствовать слабость. Обычно я так быстро не устаю. Видимо, эта таинственная болезнь всё-таки начинает себя проявлять.

Я вновь осмотрел своё тело магией, но так ничего и не обнаружил. Зато в папке с историей болезни лежали свежие анализы крови, которые я сдал несколько часов назад. И когда передо мной предстали новые результаты, я почувствовал, как по спине побежал холодный пот.

Показатели увеличились. Эритроциты, тромбоциты и лейкоциты подлетели ещё сильнее. Но теперь я не мог списать это на обычную погрешность. Воды я сегодня выпил достаточно.

И симптомы уже начали проявляться. Это не может быть простым совпадением. Кажется, я догадываюсь, что со мной происходит.

— Вся проблема в костном мозге, — прошептал себе под нос я.

Картина очень напоминает одно известное мне заболевание. Но один вопрос так до сих пор и остался без ответа.

Почему я всё ещё ничего не вижу своим «самоанализом»?

Почему моя магия решила скрыть от меня тот факт, что у меня развивается онкологическое заболевание костного мозга?