Синий сапфир

1

– Господа, это церковь! Здесь не целуются!

От внезапного испуга я широко открыла глаза и непроизвольно отшатнулась, ожидая увидеть устремившегося ко мне старомодного священника в развевающейся сутане, готового обрушить на нас возмущённые речи. Но нашему поцелую помешал не священник. Это был вообще не человек. Это был маленький призрак водосточной фигурки, сидевший на скамье рядом с исповедальней. Он таращился на меня так же ошеломлённо, как и я на него.

Хотя это было довольно затруднительно. Потому что моё теперешнее состояние вряд ли соответствовало слову «ошеломление». У меня, откровенно говоря, наблюдался основательный ментально-технический коллапс мышления.

Всё началось с этого поцелуя.

Гидеон де Вильерс поцеловал меня, Гвендолин Шеферд.

Конечно, я могла бы спросить себя, что это ему вдруг пришло в голову – в исповедальне одной из церквей Белгравии в 1912 году, сразу же после нашего головокружительного бегства, при котором моё длинное, узкое платье со смешным матросским воротником буквально путалось у меня под ногами.

Я могла бы сравнить этот поцелуй с полученными ранее и проанализировать, почему Гидеон умеет целоваться намного лучше других.

Ещё я могла подумать о том, что нас разделяет стенка исповедальни с проделанным в ней окошком, сквозь которое Гидеон просунул руки и голову, и что это вряд ли можно назвать идеальными условиями для поцелуя, тем более что в моей жизни и так накопилось много хаоса – после того как я три дня назад узнала об унаследованном мною гене путешествия во времени.

Но на самом деле я вообще ни о чём не могла думать, кроме «Ох», «Хммм» и «Ещё!».

Поэтому я практически пропустила тот момент, когда у меня в животе закрутилась карусель. И только сейчас, когда водосточный призрак, подбоченившись, таращился на меня со своей скамьи, только сейчас, когда бархатно-зелёный полог исповедальни превратился в грязно-коричневый, я осознала, что мы успели перескочить из прошлого в настоящее.

– Вот дерьмо! – Гидеон откинулся на свою сторону исповедальни и стал растирать затылок.

Дерьмо? Это слово сбросило меня с небес на землю, и я забыла о водосточном призраке.

– Так плохо оно всё же не было, – заметила я, стараясь придать своему голосу как можно больше небрежности. К сожалению, у меня немного сбилось дыхание, и это снизило эффект от моих слов. Я не могла смотреть Гидеону в глаза, поэтому упорно таращилась на коричневый полиэстровый полог исповедальни.

Боже мой! Я пролетела во времени больше ста лет и даже этого не заметила, потому что наш поцелуй меня совершенно, целиком и полностью… поразил. Я имею ввиду, что некий тип, не будем указывать пальцем, вначале брюзжит и придирается к тебе, потом ты спасаешься бегством от преследования и защищаешься от людей с пистолетами, а затем – бац! – он заявляет, что ты нечто особенное, и целует тебя! А как Гидеон целуется!.. Я сразу же ощутила ревность ко всем тем девчонкам, с которыми он этому научился.

– Никого не видно. – Гидеон выглянул из исповедальни, а затем вышел в неф. – Отлично. Мы вернёмся в Темпл на автобусе.

Я со своего места растерянно уставилась на него. То есть он готов вернуться к текущим делам? После поцелуя (а лучше до него, но сейчас уже было слишком поздно) надо было бы, наверное, прояснить парочку основополагающих моментов? Был ли этот поцелуй своего рода объяснением в любви? Может быть, Гидеон и я теперь пара? Или мы просто немного пообнимались от нечего делать?

– В этом платье я в автобусе не поеду, – категорично заявила я и попыталась встать как можно более горделиво. Уж лучше я проглочу язык, чем задам ему один из тех вопросов, которые вертелись у меня в голове.

На мне было белое платье с синим сатиновым поясом и таким же бантом – наверняка писк моды в 1912 году, но совершенно не годное для поездки в общественном транспорте в двадцать первом веке. – Мы возьмём такси.

Гидеон повернулся ко мне, но возражать не стал. В своём сюртуке и брюках со стрелками он тоже, вероятно, не горел желанием проехаться в автобусе. При этом он смотрелся действительно хорошо, хотя его волосы уже не казались такими уложенными, как два часа назад, а падали на лоб растрёпанными прядями.

Я выбралась из исповедальни в неф и поёжилась. В церкви было страшно холодно. Или, может быть, я чувствовала холод оттого, что почти не спала три ночи подряд? Или из-за того, что только что произошло?

Наверное, за последние дни мой организм выбросил больше адреналина, чем за все предыдущие 16 лет, вместе взятые. Как много всего случилось и так мало было у меня времени на то, чтобы всё это обдумать! Моя голова, казалось, вот-вот лопнет от мыслей и эмоций. Была бы я персонажем комикса, надо моей головой сейчас бы наверняка плавал пузырь с огромным вопросительным знаком. И ещё с парочкой черепов.

Я призвала себя к порядку. Если Гидеон хочет вернуться к текущим делам – пожалуйста, я тоже могу это сделать.

– Окей, тогда пойдём отсюда, – сказала я надменно. – Мне холодно.

Я собиралась протиснуться мимо него, но он крепко ухватил меня за руку.

– Послушай, насчёт того, что только что… – Он замолчал, очевидно надеясь, что я продолжу фразу.

Но я, разумеется, не стала этого делать. Мне очень хотелось знать, что же он собирается мне сказать. Кроме того, у меня были трудности с дыханием – так близко ко мне он стоял.

– Этот поцелуй… Я… – Опять половина предложения. Но я тут же мысленно его продолжила.

«Я этого не хотел».

Да, понятно, но в таком случае не надо было этого делать, правда? Это было то же самое, как если поджечь, к примеру, занавеску, а потом удивиться, что в доме пожар! (Ну ладно, сравнение дурацкое). Я не собиралась ни на йоту облегчать его положение и смотрела на него холодно и выжидающе. То есть я пыталась смотреть на него холодно и выжидающе, но на самом деле, наверное, мой взгляд говорил «Я маленький Бэмби, пожалуйста, не стреляй в меня», и я ничего не могла с этим поделать. Не хватало ещё, чтоб моя нижняя губа задрожала!

«Я этого не хотел». Давай уже, скажи это!

Но Гидеон ничего такого не сказал. Он вытащил шпильку из моих спутанных волос (наверное, моя сложная укладка превратилась сейчас в воронье гнездо), взял прядь и стал наматывать себе на палец. Другой ладонью он принялся гладить моё лицо, а потом наклонился ко мне и поцеловал, на сей раз очень осторожно. Я закрыла глаза – и опять произошло то же самое: мой мозг отключился и снова стал испускать «Ох», «Хммм» и «Ещё!».

Правда, всего лишь в течение десяти секунд, потому что чей-то голос рядом со мной нервно произнёс:

– Что, опять?

От неожиданности я легонько оттолкнула Гидеона и уставилась прямо в морду водосточной фигурки, свисавшей вниз головой с хоров, под которыми мы стояли. Точнее говоря, это был призрак водосточной фигурки.

Гидеон выпустил мои волосы и сделал нейтральное лицо. О Боже! Что он теперь обо мне подумает? В его зелёных глазах читалось лёгкое отчуждение.

– Мне… мне показалось, что я что-то услышала, – пробормотала я.

– Окей, – протянул он, но тон был, по счастью, вполне дружелюбный.

– Ты услышала меня! – вскричал водосточный призрак. – Ты услышала меня! – Он был размером с кошку и с мордой как у кошки, но между большими рысиными ушами на его голове торчала пара кругленьких рожек, за спиной трепетали крылышки, а хвост был чешуйчатый, как у ящерицы, и с треугольником на конце. Этот хвост сейчас нервно хлестал во все стороны. – И ты меня видишь!

Я не ответила.

– Пойдём, пожалуй, – сказал Гидеон.

– Ты меня видишь и слышишь! – восторженно заорал водосточный призрак. Он спикировал с хоров на ближайшую скамью и пустился в пляс. У него был голос как у простуженного, охрипшего ребёнка. – Я это точно заметил!

Теперь бы мне только не допустить ошибку, иначе он не отвяжется. Идя к выходу, я подчёркнуто равнодушно скользнула взглядом по церковным скамьям. Гидеон придержал мне дверь.

– Спасибо, очень мило! – заявил водосточный призрак, выскальзывая из церкви следом за мной.

Выйдя на свет, я зажмурила глаза. Было пасмурно и поэтому не видно солнца, но, по моим ощущениям, уже начинался вечер.

– Подожди же! – закричал водосточный призрак, ухватывая меня за подол платья. – Нам нужно срочно поговорить! Эй, ты наступаешь мне на ноги… Не делай вид, что ты меня не видишь. Я знаю, что видишь! – Из его рта вылетела струйка воды и образовала крошечную лужицу на моём ботинке. – Ой, извини. Со мной это бывает, когда я волнуюсь.

Я поглядела вверх на фасад церкви. Она была построена, вероятно, в викторианском стиле, с мозаичными окнами и двумя красивыми шпилями. Кирпичи перемежались с кремово-белой штукатуркой и образовывали весёлый полосатый узор. Но нигде на всём здании не было видно ни химер, ни горгулий, ни фигур на водостоках. Странно, что призрак околачивался здесь.

– Вот я! – вскричал водосточный призрак, вцепившись в стену прямо перед моим носом. Он мог карабкаться по стенам, как ящерица, они все это умели. Я секунду глядела на кирпич рядом с его головой, а затем отвернулась.

Водосточный призрак уже не был так уверен, что я его вижу.

– Ах, пожалуйста, – сказал он. – Было бы здорово пообщаться для разнообразия с кем-нибудь ещё, а не только с призраком сэра Артура Конан Дойля!

Ну что ж, паренёк довольно интеллигентен. Но я не поддалась. Мне было его жаль, но я по собственному опыту знала, какими назойливыми могут быть маленькие бестии. Кроме того, он помешал нашему поцелую, и из-за него Гидеон сейчас, наверное, думает, что я капризная корова.

– Пожалуйста, пожалуйста, пожа-а-а-алуйста! – умоляющим тоном произнёс призрак.

Я игнорировала его изо всех сил. Боже мой, у меня и без него полно проблем!

Гидеон вышел на край тротуара и сделал знак проезжающему такси. Некоторым в таких случаях всегда везёт. Или они излучают что-то вроде природного авторитета. Например, моя бабушка леди Ариста. Ей стоит только остановиться у проезжей части и поглядеть строгим взглядом, как таксисты тут же начинают резко тормозить.

– Ты идёшь, Гвендолин?

– Ты же не можешь теперь вот так запросто смыться! – В простуженном детском голосе слышались слёзы, и это разрывало мне сердце. Несмотря на острые клыки и копытца, призрак выглядел довольно мило, и у него было, видимо, совсем немного возможностей для общения. (У духа Артура Конан Дойля наверняка имелись занятия и поинтереснее. Что он, кстати, вообще делал в Лондоне?). Но тот, кто в присутствии других людей общается с духами, рискует прослыть – если ему повезёт – вруном и лицедеем, а если не повезёт (а таких случаев большинство), то сумасшедшим. Я не хотела рисковать тем, что Гидеон может счесть меня сумасшедшей. Кроме того, последний водосточный призрак, с которым я заговорила, проявил столько навязчивости, что мне едва удавалось ходить одной в туалет.

Поэтому я с каменным лицом уселась в такси и неподвижно смотрела вперёд, пока мы не тронулись с места. Гидеон рядом со мной повернулся к окну. Таксист, вздёрнув брови, разглядывал в зеркало наши костюмы, но ничего по этому поводу не сказал. Это делало ему честь.

– Ровно половина седьмого, – сказал Гидеон, стараясь, очевидно, завязать нейтральный разговор. – Неудивительно, что я умираю с голоду.

Как только он это произнёс, я тут же почувствовала то же самое. Из-за грозной атмосферы за семейным столом я за завтраком не смогла впихнуть в себя даже половинки тоста, а школьная еда была, как обычно, несъедобна. С некоторой тоской я вспомнила аппетитные сандвичи и лепёшки на столе у леди Тилни – но их нам, к сожалению, не досталось.

Леди Тилни! Лишь сейчас мне пришло в голову, что нам с Гидеоном стоило бы обсудить нашу вылазку в 1912 год. В конце концов, там всё пошло, мягко говоря, наперекосяк, и я себе просто не представляла, что по этому поводу могут сказать Стражи, которые в вопросах путешествий во времени теряли всякое чувство юмора. Мы с Гидеоном отправились в прошлое с заданием считать леди Тилни в хронограф (причин этого я, кстати сказать, так до конца и не поняла, но всё это было вроде как страшно важно; насколько я знала, речь шла как минимум о спасении мира). Но до того как мы смогли это сделать, на сцене появились моя кузина Люси и Пол – по их определению, главные злодеи во всей этой истории. Во всяком случае, в этом была убеждена семья Гидеона – и он вместе с ней. Люси и Пол якобы стащили второй хронограф и спрятались с ним в прошлом. Много лет о них никто ничего не знал, пока они не появились у леди Тилни и не внесли смуту в наше маленькое чайное общество.

У меня от страха вылетело из головы, когда именно на сцене появилось оружие, но в какой-то момент Гидеон приставил к голове Люси пистолет – который он, строго говоря, не имел права брать с собой в прошлое (как и я мой мобильник, но мобильником, по крайней мере, никого не застрелишь!) Потом мы убежали в церковь. Но всё это время я не могла отделаться от мысли, что в этом деле с Люси и Полом не всё так однозначно, как это утверждали де Вильерсы.

– Что мы расскажем насчёт леди Тилни?

– Ну да. – Гидеон устало потёр лоб. – Не то чтобы мы должны лгать, но, возможно, в этом случае было бы разумнее умолчать кое о чём. Лучше всего ты предоставишь говорить мне.

Ну вот, опять этот командный тон.

– Да, понятно, – сказала я. – Я буду кивать и молчать, как оно и положено девушке.

Невольно я скрестила руки на груди. Почему Гидеон не может нормально себя вести? Сначала он поцеловал меня (и не раз!), а потом опять принялся изображать Великого Магистра.

Мы оба посмотрели в окно машины – каждый в свою сторону.

Молчание в итоге прервал Гидеон – к моему большому удовлетворению.

– Что случилось, ты проглотила язык? – это прозвучало почти смущённо.

– Что?

– Так всегда говорила моя мать, когда я был маленький. Всякий раз, когда я вот так упрямо смотрел перед собой, как ты сейчас.

– У тебя есть мать? – Едва выговорив это, я поняла, как глупо звучит мой вопрос. О Боже.

Гидеон вздёрнул бровь.

– А как ты себе представляла? – забавляясь, спросил он. – Что я андроид, и дядя Фальк с мистером Джорджем смонтировали меня из кучи винтиков и гаек?

– Ну, это не такая уж неверная мысль. У тебя есть детские фотографии? – Представив себе Гидеона ребёнком с круглым, мягким щекастым лицом и пушком на голове, я невольно улыбнулась. – А где твои мама и папа? Они живут в Лондоне?

Гидеон покачал головой.

– Мой папа умер, а мама живёт в Антибах на юге Франции. – На короткий момент от поджал губы, и подумала, что он опять впадёт в молчание. Но он продолжал: – С моим младшим братом и новым мужем, «Зови меня папа»-Бертеленом. У него фирма, изготовляющая микродетали из меди и платины для электронных приборов, и, очевидно, дела у него идут хорошо: свою шикарную яхту он хвастливо назвал «Крез».

Я была по-настоящему удивлена. Так много личной информации за один раз, это выглядело совсем не похоже на него.

– О, там, наверное, здорово проводить каникулы?

– Конечно, – насмешливо ответил он. – Там имеется бассейн размером в три теннисных поля, а на дурацкой яхте золотые краны с водой!

– Мне это в любом случае кажется лучше, чем неотапливаемый коттедж в Пиблсе. – Моя семья проводила школьные каникулы в основном в Шотландии. – Если бы я была на твоём месте и имела семью на юге Франции, я бы навещала их каждые выходные. Даже если бы у них не было бассейна с яхтой.

Гидеон посмотрел на меня, качая головой.

– Вот как? А как ты собираешься устраиваться с перемещениями в прошлое каждые два часа? Не такое уж чудесное событие, когда мчишься по шоссе со скоростью сто пятьдесят!

– Ох. – Всё это дело с путешествиями во времени было для меня довольно новым, поэтому я не сразу об этом вспомнила. За несколько столетий существовало всего двенадцать носителей гена путешествий во времени, и я никак не могла привыкнуть к мысли, что я одна из них. Предполагалось, собственно, что это будет моя кузина Шарлотта, с рвением готовившаяся к данной роли. Но моя мать по необъяснимым причинам солгала насчёт даты моего рождения, и в результате мы теперь имеем то, что имеем. Как и Гидеон, я могла выбирать между контролируемыми перемещениями с помощью хронографа – или в любой момент, в любом месте быть застигнутой врасплох внезапным прыжком в прошлое, что было не слишком приятно, как я знала из собственного опыта.

– Конечно, тебе пришлось бы брать с собой хронограф, чтобы ты мог элапсировать в безопасные времена, – сказала я.

Гидеон безрадостно фыркнул.

– Конечно, таким образом можно беззаботно путешествовать и заодно изучать исторические места по пути следования. Но даже если отвлечься от того момента, что мне никогда не позволят путешествовать с хронографом в рюкзаке – что ты в это время будешь делать без хронографа? – Он поглядел мимо меня в окно. – Благодаря Полу и Люси у нас остался только один, забыла? – Его голос снова стал язвительным – как всегда, когда речь заходила о Поле и Люси.

Я пожала плечами и тоже поглядела в окно. Такси с черепашьей скоростью ползло в сторону Пиккадилли. Ну супер. Трафик конца рабочего дня в Сити. Наверное, пешком было бы быстрее.

– Очевидно, тебе не очень ясно, что у тебя осталось не так уж много возможностей уехать с этого острова, Гвендолин! – В голосе Гидеона слышалась горечь. – Или из этого города. Вместо того чтобы вывозить тебя на время отпуска в Шотландию, твоя семья должна была показать тебе большой мир. Но сейчас для этого уже поздно. Настройся, что всё, о чём ты мечтаешь, ты сможешь теперь увидеть только в Гугл Земля.

Таксист достал откуда-то потрёпанную книжку, откинулся на сиденье и невозмутимо углубился в чтение.

– Но… ты же был в Бельгии и Париже, – сказала я.– Чтобы оттуда прыгать в прошлое и брать кровь у этого… как его… и у той тётки…

– Да, конечно! – перебил он меня. – Вместе с дядей, тремя Стражами и портнихой. Классная поездка! Не говоря уже о том, что Бельгия – такая замечательно экзотическая страна… разве не все мы мечтаем поехать как-нибудь на три дня в Бельгию?

Напуганная его внезапной запальчивостью, я тихо спросила:

– А куда бы ты поехал, будь у тебя возможность выбирать?

– Ты имеешь ввиду, если бы я не был отмечен этим проклятьем путешествий во времени? О Боже – я бы не знал, с чего начать! Чили, Бразилия, Перу, Коста Рика, Никарагуа, Канада, Аляска, Вьетнам, Непал, Австралия, Новая Зеландия… – Он слабо улыбнулся. – Ну да, примерно повсюду, кроме луны. Но не очень весело думать о том, чего ты никогда не сможешь делать. Мы должны смириться с тем, что наша жизнь с точки зрения путешествий будет довольно однообразной.

– Не считая путешествий во времени. – Я покраснела, потому что он сказал «наша жизнь», и это прозвучало как-то так… интимно.

– Да, их можно рассматривать как справедливую компенсацию за постоянный контроль и ограниченность перемещений, – ответил Гидеон. – Если бы не было путешествий во времени, я давно бы уже умер от скуки. Парадоксально, но факт.

– Чтобы пощекотать себе нервы, я бы вполне удовольствовалась просмотром кинофильмов, если честно.

Я с завистью посмотрела на велосипедиста, петлявшего в пробке. Я хотела наконец попасть домой! Машины перед нами не сдвинулись ни на миллиметр, что, казалось, вполне устраивает нашего увлечённого чтением водителя.

– Раз твоя семья обитает на юге Франции – где же ты тогда живёшь? – спросила я Гидеона.

– С недавнего времени у меня квартира в Челси. Но я появляюсь там, собственно, только для душа и сна. Если вообще появляюсь. – Он вздохнул. В последние три дня он, очевидно, спал так же мало, как и я. Если не меньше. – До этого я жил у дяди Фалька в Гринвиче, с одиннадцати лет. Когда моя мать познакомилась с мсье Кувшинным рылом и захотела покинуть Англию, Стражи высказались против. В конце концов, до моего первого прыжка оставалось всего несколько лет, и мне надо было ещё многому научиться.

– И тогда твоя мать оставила тебя одного? – Моя мама никогда бы так не сделала, я была в этом уверена.

Гидеон пожал плечами.

– Мне нравится мой дядя, он в порядке, когда не изображает Великого Магистра. Во всяком случае, он мне нравится гораздо больше, чем мой так называемый отчим.

– Но… – Я боялась спросить его и поэтому прошептала: – Но тебе их, наверное, не хватает?

Снова пожатие плечами.

– До пятнадцати лет я мог без проблем путешествовать и постоянно ездил к ним на каникулы. Кроме того, моя мать минимум два раза в год приезжает в Лондон, чтобы – по официальной версии – навещать меня, но на самом деле затем, чтобы тратить деньги мсье Бертелена. Она питает слабость к шмоткам, туфлям и античным украшениям. И к макробиотическим звёздным ресторанам.

Эта женщина была, видимо, ну просто образцовой матерью.

– А твой брат?

– Рафаэль? Он за это время стал настоящим французом. Он называет Суконное рыло «Papa» и когда-нибудь получит в наследство платиновую империю. Хотя в данный момент всё идёт к тому, что он не сможет даже закончить школу, старый лодырь. Он посвящает больше времени девушкам, чем учебникам. – Гидеон положил руку на спинку сиденья за моей спиной, и моё дыхание тут же участилось. – Почему ты смотришь так шокированно? Неужели тебе меня жаль?

– Немножко, – честно ответила я и представила себе одиннадцатилетнего мальчика, которому пришлось остаться одному в Лондоне. С почти чужими дядьками, заставлявшими его учиться фехтованию и играть на скрипке. И в поло! – А Фальк к тому же не является твоим настоящим дядей – только отдалённым родственником.

Машины за нами нетерпеливо забибикали. Наш таксист коротко оглянулся и завёл машину, не особо отвлекаясь от чтения. Я от души надеялась, что он сейчас не на самом интересном месте.

Гидеон, казалось, не обратил на это никакого внимания.

– Фальк всегда был для меня как отец, – сказал он. Искоса улыбнувшись мне, он продолжал: – В самом деле, ты не должна смотреть на меня как на Давида Копперфильда!

Что, простите? Почему это мне может взбрести в голову смотреть на него как на Давида Копперфильда?

Гидеон застонал.

– Я имею ввиду персонажа Чарльза Диккенса, а не иллюзиониста! Ты хоть иногда книги читаешь?

Он снова был здесь, прежний заносчивый Гидеон. А то у меня голова уже пошла кругом от его дружелюбия и доверия. Странным образом я испытала даже некоторое облегчения от возврата прежнего набора чудных качеств. Я придала лицу самое высокомерное выражение, которое только смогла, и слегка отодвинулась от него.

– Честно говоря, я предпочитаю современную литературу.

– Ах вот как? – В глазах Гидеона появился весёлый блеск. – А что именно, например?

Он не мог знать, что моя кузина Шарлотта годами задавала мне этот вопрос, причём с точно таким же высокомерием. Собственно говоря, я читала довольно много и с удовольствием делилась бы с ней впечатлениями, но Шарлотта пренебрежительно отмахивалась от моих книг как от «невзыскательных» и «типичного хлама для девочек», поэтому у меня в какой-то момент лопнуло терпение, и я испортила ей игру раз и навсегда. Иногда с людьми приходится бороться их же собственным оружием. Главный трюк состоял в том, чтобы при ответе не показывать не малейших колебаний, и в рассказ надо вплести как минимум одно известное имя, лучше всего автора бестселлеров, чью книгу ты точно читал. Кроме того, чем экзотичнее и иностраннее будут звучать имена, тем лучше.

Я вздёрнула подбородок и твёрдо посмотрела Гидеону в глаза.

– Ну, например, Георга Матуссека я читаю с удовольствием, Уолли Лэмба, Петра Сельеники, Лиису Тикаанен, мне вообще нравятся финские авторы, у них такой особенный юмор. Далее все произведения Джека Огаста Мерриуэзера, хотя последняя книга меня несколько разочаровала; разумеется, Хелен Марунди, Тахуро Яшамото, Лоренс Делани, ну и, конечно, Грифук, Черковский, Мэланд, Питт…

Гидеон выглядел совершенно сбитым с толку.

Я закатила глаза.

– Рудольф Питт, а не Брэд.

Уголки его губ слегка дрогнули.

– Хотя я должна сказать, что его «Аметистовый снег» мне совершенно не понравился, – торопливо продолжала я. – Слишком много вычурных метафор, ты не находишь? При чтении я даже подумала, что это написал кто-то другой.

– «Аметистовый снег»? – повторил Гидеон и улыбнулся по-настоящему. – Ах да, мне это произведение тоже показалось чересчур вычурным. А вот «Янтарная лавина» мне ужасно понравилась.

Я не могла не улыбнуться в ответ.

– Да, «Янтарная лавина» действительно заслужила австрийскую литературную премию! А как тебе нравится Такоши Махуро?

– Ранние произведения в порядке, хотя меня слегка утомляет, что он снова и снова возвращается к своей детской травме. Из японских авторов мне больше нравятся Ямомото Кавасаки и Харуки Мураками.

Я уже безудержно смеялась.

– Но Мураками и на самом деле существует!

– Я знаю, – ответил Гидеон. – Шарлотта подарила мне одну его книгу. Если мы ещё как-нибудь заговорим о литературе, я посоветую ей «Аметистовый снег» этого – как его зовут?

– Рудольф Питт. – Шарлотта подарила ему книгу? Как… э-э-э… мило с её стороны. Мне бы такое даже в голову не пришло. И чем они там ещё вдвоём занимались, не считая разговоров о книгах? Моё весёлье моментально улетучилось. Как я вообще могу вот так сидеть и болтать с Гидеоном, как будто между нами ничего не произошло? Сначала бы надо прояснить несколько основополагающих моментов. Затаив дыхание, я пристально посмотрела на него, не представляя, о чём мне его вообще спросить.

Почему ты меня поцеловал?

– Мы почти приехали, – сказал Гидеон.

Сбитая с толку, я посмотрела в окно. И в самом деле, в какой-то момент нашей пикировки таксист, очевидно, отложил книгу и продолжил путь, а сейчас собирался свернуть на Краун-Офис-роу в Темпле, где находилась штаб-квартира Тайного общества Стражей. Спустя короткое время он припарковался на зарезервированном месте рядом с шикарным бентли.

– А вы уверены, что здесь можно становиться?

– Всё в порядке, – заверил его Гидеон, выходя из машины. – Нет, Гвендолин, ты побудешь здесь, пока я не схожу за деньгами, – сказал он, заметив, что я собираюсь выбраться из машины вслед за ним. – И не забудь: о чём бы нас ни спросили, отвечать буду я. Я сейчас вернусь.

– Время идёт, – мрачно сказал таксист.

Мы с ним смотрели вслед Гидеону, пока он не исчез за старинными зданиями Темпла, а затем я сообразила, что меня тут оставили в качестве залога.

– Вы из театра? – спросил таксист.

– Простите, что вы сказали? – Что это за порхающая тень над нами?

– Я только имею ввиду, что у вас такие странные костюмы.

– Нет. Музей. – Сверху донеслись какие-то скребущие звуки. Как будто на крышу такси села птица. Большая птица. – Что это?

– Что именно? – спросил таксист.

– Мне кажется, на крыше машины сидит ворона или что-то такое, – сказала я с надеждой в голосе. Но никакой вороне не удалось бы нагнуться и с крыши заглянуть в окно такси. Это был маленький водосточный призрак из Белгравии. Когда он увидел моё шокированное лицо, на его кошачьей морде расцвела торжествующая улыбка, и он выпустил струю воды на ветровое стекло.

Любови нет преград, затворов и засовов,

Она пройдёт везде, у ней начала нет,

И крылья распахнув, и к небу воспарив,

Она взлетает ввысь и там царит навек.

Маттиас Клаудиус (1740 – 1815).