Сильверсмит

Глава 6

Ариэлла

Едва рассвело, как я услышала три уверенных удара в дверь спальни. Джемма повернулась ко мне и недовольно застонала. Ровные, тяжелые шаги выдали личность нашего визитера.

Я подтолкнула Джемму и прошептала:

— Думаю, это Смит.

Этого оказалось достаточно, чтобы моя ехидная стражница тут же поднялась и встала передо мной, словно заслон.

— Входи, — позвала она осторожно.

Смит пригнулся, едва не задевая дверной косяк, и кивнул на мою правую руку.

— Повязка. Прошло двадцать четыре часа.

Джемма вызвалась помочь, но он проигнорировал ее и подошел к кровати, ожидая, когда я протяну руку.

— Джемма, оставишь нас на минуту? — я с трудом нашла в себе смелость произнести это. С каждым днем мне становилось легче говорить за себя.

— Нет! — резко отрезала она. — Я не оставлю тебя с ним наедине.

Я закатила глаза.

— Ты ведь будешь всего лишь в другой комнате.

Она недоверчиво бросала взгляд то на меня, то на него.

— Закричи, если он тронет тебя хоть где-то, кроме этой повязки.

Смит проводил ее раздраженным рычанием.

Он опустился на одно колено возле кровати, осторожно сохраняя дистанцию. Пока он разматывал бинт, я разглядывала его шрамы. Один пересекал правый глаз и уходил вниз по щеке. Другой — на толстой шее под ухом. Третий — на лбу, уходящий за линию волос.

Когда он поймал мой взгляд, по его лицу скользнула тень стыда. Думал ли он, что я боюсь? Но эти шрамы не уродовали его, они были признаком храбрости, свидетельством того, что он пережил. Рельефные линии на коже, словно карта его прошлого, рассказывали историю, полную памяти и жизни, пусть и жестокой. А я… я даже не помнила, откуда появились мои шрамы.

— Я… — я прочистила горло. — Я так и не поблагодарила тебя за спасение.

— Тебе и не нужно благодарить.

От его глубокого тембра волосы на затылке встали дыбом, по предплечьям пробежали мурашки, а вместе с ними от груди к животу разлилось странное, горячее волнение.

С трудом сглотнув, я сказала:

— Но я все же… благодарю.

Смит поднялся и потянулся за бинтами, лежавшими на стуле в углу. При виде того, как напрягаются мышцы его шеи и плеч, меня пробрала дрожь. Я не знала, что мужчина может быть таким устрашающим. Интересно, что сказала бы мама, увидев его здесь? Наверняка, как и Джемма, насторожилась бы. Их недоверие, пожалуй, стало бы единственным, в чем они бы когда-либо сошлись.

А вот насчет доверия к нему… Я еще не решила.

— Это Алистер Уинтерсон и его внук послали тебя с остальными? — спросила я. — Чтобы забрать меня?

— Я не подчиняюсь Уинтерсонам, — его голос был резким.

— Тогда кому, Симеону?

Смит повернулся ко мне.

— Я и ему не подчиняюсь. Но, — он поморщился, — у нас с ним есть некое соглашение.

Он оторвал кусок бинта.

— Какое соглашение?

Он не ответил, снова опустился на колено и терпеливо ждал, пока я протяну руку. Я немного отшатнулась. Он взял ее так бережно, будто она была фарфоровой и могла разбиться.

Оголенная рана выглядела ужасно. Следы зубов переплетались с клочьями разодранной, изуродованной плоти.

— С моей рукой все будет в порядке? — я закрыла глаза, пытаясь удержать подступающую тошноту.

Он, должно быть, почувствовал, что меня качает, потому что придвинулся ближе и уперся коленом в край кровати у моего бедра, словно каменной опорой, удерживающей меня на месте.

— Останется шрам, — сказал он, — но да, рука заживет.

Я приоткрыла один глаз, наблюдая, как он накладывает легкую мазь на рваную плоть. Сначала жгло, потом стало прохладно.

Я раскрыла оба глаза и позволила себе любоваться всем остальным в нем. Складкой непослушных бровей, когда он сосредоточен. Сильным, прямым носом. Четкой линией мощной челюсти, прикрытой густой, но аккуратной бородой. И больше всего его глазами. Глубокими, темно-карими, сверкающими, даже если он не улыбался. Отвести взгляд было невозможно.

Из любопытства к его реакции я спросила:

— Ты встречал Элиаса Уинтерсона?

Во взгляде Смита на миг вспыхнуло пламя ярости, прежде чем он успел его спрятать. Неудачная попытка скрыть отвращение.

— Не могу сказать, что имел удовольствие, — слова сорвались с его языка, как искра с раскаленного угля, обжегши меня, даже когда я попыталась отстраниться.

Он не затянул повязку так туго, как днем раньше, и когда я попыталась подтянуть ее, мягко приказал:

— Оставь свободнее. Ране нужно дышать.

Я подчинилась, вздрогнув только от трения, когда протянула руку в рукав светло-голубого вязаного свитера, оставшегося от матери.

— Тебе нужно что-то от боли? — спросил Смит, его колено все еще было прижато к моему бедру, словно он боялся, что я соскользну с кровати. — Сегодня может быть хуже, чем вчера.

— А что у тебя есть?

— Ничего необычного, — я не сразу поняла, что это значит, и ждала. — Алкоголь, — уточнил он. — Но не больше одного глотка, для тебя и этого уже будет слишком.

— Не думаю, что это хорошая идея. Филипп много пил, и это было… нехорошо.

Рана теперь была чистой и перевязанной. Я подумала, что он уже собирается уходить, когда его пальцы дрогнули у моего локтя. Его глаза резко встретились с моими — тревога и ярость слились в одно, превращаясь в… беспокойство. Мое сердце пропустило удар.

— Он причинял тебе боль?

— Нет, — выдохнула я, потом прочистила горло. — Нет, — уже увереннее. — Он просто был грустный.

Смит прищурился, словно проверяя… не вру ли я?

— Наверное, потому что ему приходилось каждый день смотреть на меня, я ведь напоминание об измене моей матери.

— Ни хрена из этого не было твоей виной, — его внезапная резкость заставила меня вздрогнуть. — Им повезло, что у них была ты.

— Думаю, они не хотели, чтобы я была здесь, — пробормотала я с горечью, слова сами сорвались с языка, прежде чем я успела их удержать.

— Что? — он прожег меня взглядом. — Что ты сейчас сказала? — Смит резким голосом требовал ответа.

Мои глаза округлились от шока.

— Я… я сказала, что думаю, они не хотели, чтобы я была здесь.

— Почему, на хрен? — его голос дрогнул, лицо исказилось болью. — Почему? — он не отстранился, остался рядом, его тело обжигало теплом, как теплое одеяло.

— Потому что я была такая… опустошенная. Я чувствовала, будто во мне нет ничего живого, — призналась я, слова вырвались, словно яд. Я съежилась от собственной откровенности, ведь едва знала этого человека, но летела к нему словно мотылек с хрупкими крыльями на пламя. — После того падения в подвале я чувствовала, что потеряла слишком много себя, и…

— Падения?

Я кивнула.

— Несколько лет назад. Когда мне было семнадцать, я упала в подвале, ударилась головой и потеряла сознание. Я не помню ничего из жизни до этого.

Смит уставился в постель рядом со мной и медленно кивнул.

— А сейчас? Ты чувствуешь себя так же? — он провел большим пальцем по коже моего локтя, который все еще держал в руке. — Опустошенной?

— Нет, — я сглотнула и подняла на него взгляд.

Он встретил его честно, и мой живот сжался в тугой узел.

— Наверное, тебе неплохо платят за то, что ты обо мне заботишься, — я нервно рассмеялась, лишь бы заполнить гнетущую тишину. — Ты выглядишь слишком обеспокоенным для человека, который только что со мной познакомился и должен просто сопроводить меня из одного места в другое.

— Я здесь не из-за денег, — слова сорвались резко, сильные, как удар.

— Ладно, — я сглотнула ком в горле. — Извини. Ты всегда такой… мрачный?

— Мрачный? — он приподнял брови, безрадостно усмехнулся и аккуратно отпустил мою руку. — Вот это ново.

— Ты просто кажешься… усталым. Или злым, может, — добавила я, съежившись. — Кто тебя обидел? Или, как сказала бы Джемма, кто нассал тебе в кашу? — я снова скривилась. Ну и жуть.

— Это неважно.

— Для меня важно, — я и сама удивилась своей смелостью.

— Конечно важно, — он тяжело вздохнул. — Ты ведь такая.

Его взгляд метнулся к моим губам, пока я судорожно пыталась придумать, что ответить.

— Ты едва меня знаешь.

Он разглядывал свои руки, брови сведены в глубокой задумчивости. Мои глаза скользнули к его татуировкам на предплечьях. Они спиралями обвивали трицепсы, уходили выше локтя, наверняка поднимались по бицепсам, плечам и груди, может, и дальше. Я гадала, что они означают и где заканчиваются.

— Ты права, — он поднялся на ноги. — И можно сказать, что я здесь потому, что умею убивать, чему и тебе нужно научиться.

Жар в животе обратился в ледяной ком.

— Не уверена, что это то, чему я хочу научиться, — пробормотала я.

— Я не могу сказать тебе, кем быть, Ари, — вздохнул он, и во взгляде его мелькнуло что-то неуютное, исчезнувшее так же быстро, как появилось. — Я могу лишь научить тебя думать своей головой и выживать.

— Думать своей головой? — я горько рассмеялась. — За последние два дня я слышала только то, кем я должна быть, что обязана делать. Ни крошки пространства для собственных мыслей. — Слова срывались с губ пугающе легко.

— Тогда создай себе это пространство, — возразил он. — Не позволяй им решать за тебя. Можно? — он кивнул на кувшин с водой на туалетном столике. Я кивнула, зачарованно следя, как он омывает свои огромные, мозолистые руки.

— Звучит так, будто ты отлично знаешь меня после каких-то двадцати четырех часов, — продолжила я, голос прозвучал слишком пискляво. — Настолько, чтобы указывать, что мне делать.

— И я буду указывать, если это гарантирует, что ты научишься сопротивляться, а не уступать другим, — он обвел рукой комнату, весь дом, намекая, что… я уже уступила. — Чтобы ты была готова постоять за себя, когда Алистер Уинтерсон, его внук и их люди поймут, что тебя не удержать на их красивом золотом троне.

Это было оскорбление или комплимент? Неподчинение? Вызов, возможно? Быть иной, чем они захотят. Быть чем-то… большим.

Или же он уже решил, что я проиграю, еще не начав?

— Не кажется ли тебе слегка самонадеянным думать, будто ты лучше меня знаешь, что мне нужно? — притворно дерзнула я.

Его ноздри раздулись.

— А как ты можешь знать, что тебе нужно, если ты сама не уверена в том, кто ты?

Я стиснула зубы и уставилась на него исподлобья. Этот человек — такой жестоко прямой — разжег во мне злость. Заставил хотеть сопротивляться.

— Почему Симеон послал тебя вместо Элиаса Уинтерсона? — спросила я. — С учетом его репутации как военного лидера и моего… жениха.

В его взгляде полыхнуло что-то зловещее, горящее. Челюсть напряглась в недовольстве.

— Ты бы предпочла, чтобы пришел твой жених?

— Я не знаю, я… я не это сказала, — оправдалась я. — Я просто думала, что твоя задача — тренировать меня, чтобы я могла ими руководить, спасти их, а не ненавидеть.

— Есть разница между тем, что мне велели, и тем, что я намерен сделать.

Мои глаза распахнулись.

— И что ты намерен сделать?

Взгляд Смита задержался на мне, пока он вытирал руки тем же полотенцем, которым я пользовалась после вчерашней ванны. Его молчание должно было бы пугать, но оно… интриговало, раздражало, и я упрямо не отводила глаз.

— Еще рано, — сказал он наконец, поворачиваясь ко мне спиной. — Тебе стоит сегодня отдохнуть, — остановился, держа ладонь на дверной ручке. — И если когда-нибудь снова почувствуешь, что ты… опустошена или что чего-то не хватает внутри тебя, приходи ко мне.

Прийти к нему? К человеку, которого я едва знаю? Он серьезно?

— Это не предложение, Ариэлла, — добавил он резко.

Сердце упало в пятки.

— Откуда ты знаешь мое полное имя? — выдохнула я в спешке. Филипп, мама, Джемма и Оливер никогда не называли меня по имени целиком. Всегда — Ари. Только Ари. Я даже не помнила, откуда сама знаю свое полное имя. Наверное, обрывок истины до падения, застрявший на подсознании, ждущий момента, чтобы встать на место.

Он замер у двери.

— Ты моя королева, — другая его рука сжалась в кулак. — Разумеется, я знаю твое имя.

И вышел.

Напряжение вытекло из меня в дрожащем выдохе, сердце бухало в ушах. Мое полное имя, произнесенное его голосом, согнуло меня пополам, разжигая внутри что-то злое, чужое и неукротимое. Как повторяющийся сон, который я точно видела, но детали… растворились.

Как он мог знать то, о чем я сама не думала уже вечность? Я никому в этом доме не говорила, что меня зовут Ариэлла.

И все же это было правдой.