Сильверсмит

Глава 8

Ариэлла

Как и обещал Смит, стоило зимнему солнцу выглянуть из-за туч и подарить тонкую полоску тепла среди ледяного воздуха, меня позвали на улицу начинать тренировку. Я стояла рядом со снежными елями, скрестив руки на груди и крепко обхватив локти ладонями, пока Смит затачивал нож.

Он обернулся ко мне и тут же замер, огненным взглядом пробежав сверху вниз по моему телу.

— Почему ты так стоишь?

Я нервно потерла локоть.

— Как так?

На его лице промелькнула тень тревоги — черты напряглись, взгляд стал закрытым. Я едва успела вдохнуть, когда он шагнул ко мне — высокий, мощный, заполняющий собой все пространство, словно воздух стал тесным. Его ладони мягко, но неотвратимо разжали мои скрещенные руки и опустили их вниз. Прикосновение вспыхнуло во мне, как молния, пробежавшая по нервам. Это раздражало — ощущать себя куклой, которую он вправе переставлять, как ему угодно. Будто только он знал, где мое место, а мне оставалось лишь принять это.

И все же я позволила. Потому что рядом с ним — впервые за долгое время — было по-настоящему безопасно.

— Тебе нечего скрывать и незачем съеживаться, — его голос и прикосновение стали для моих нервов настоящим лекарством. Взгляд Смитa скользнул к моим губам, приоткрытым в удивлении. Его пальцы дернулись на моем предплечье, но он быстро откашлялся, убрал руку и отвел глаза, — но впереди у тебя длинный путь, если ты хочешь выжить. И я собираюсь проследить, чтобы ты это сделала.

— Я знаю, — мои плечи бессильно опустились. — Я просто слишком… робкая.

— Ты стала такой, какой тебе позволили быть. Не стоит ожидать, что львенок, выросший в клетке, вдруг сможет выжить в дикой природе, — он смотрел на меня, ждал, и я поспешно выпрямилась. Во мне поднялась жажда угодить ему, поток, зовущий к послушанию. — Но пока ты не вернешь себе силы, у тебя есть только один шанс выстоять в схватке с противником вдвое сильнее. Ты должна быть быстрее. И умнее.

— Я могу это сделать, — я повторяла это про себя снова и снова: я смогу. Я справлюсь. Я должна.

— Я знаю, — он вынул из кармана небольшое оружие — нож — и вытащил его. — Это твое.

Рукоять ножа, крошечная и кажущаяся безобидной в его ладони, представляла собой обмотанный черной кожей конус с серебряным наконечником, напоминающим корону с тремя зубцами. Перекрестье было изогнуто, концы направлены в одну сторону с лезвием.

— Мое? — я взяла нож за рукоять. Ощущение оружия в руках было чуждым, раньше я держала нож только для обычных домашних дел, но этот был создан для другого — для насилия.

Смит кивнул на мое бедро, где в серых брюках, одолженных у Джеммы, был карман.

— Твое. Храни его там. До оружейной практики еще несколько дней.

Он начал с того, что показал стойку для рукопашного боя: ноги на ширине плеч, немного смещенные, чтобы я могла переносить вес и сохранять равновесие, нанося удар. Я чувствовала себя нелепо, стоя в боевой позе, словно могла быть чем-то большим, чем просто кожа да кости. Особенно перед ним. Смит мог накрыть мой сжатый кулак одной своей грубой ладонью и раздавить запястье и пальцы одним движением.

Потом мы сосредоточились на дыхании. Я и не подозревала, насколько неровно и хаотично дышала, пока он не показал, как нужно: вдох, выдох. Чувствовать каждое движение, каждую мышцу, что вбирает воздух и отпускает его. Его взгляд был прикован ко мне, следил за каждым взлетом и падением грудной клетки, словно мое дыхание заворожило его.

Этот взгляд согревал низ живота и заставлял чувствовать себя живой. Я не знала, хочу ли я, чтобы он прекратил.

Но нужно было укреплять и корпус. Это, сказал он, столь же важно, как дыхание: освоить центр тела, откуда рождаются сила и энергия. Поэтому, кроме дыхания, он дал мне ежедневный комплекс: отжимания, пресс, выпады, приседания и отвратительное упражнение, где я должна была лечь параллельно земле и держать вес тела только на предплечьях и носках. Смотреть было некуда, лишь на замерзшую землю, пока живот сводило и жгло.

Когда я пожаловалась, Джемма заверила меня, что это эффективно. Я не могла возразить. С каждым движением чувствовала, как мышцы живота вопят, разрываясь и ломаясь, чтобы стать крепче. Когда я смотрела на тело Смита — жилистое, рельефное, выточенное из силы, — я думала, сколько раз он сам ломал и заново себя отстраивал.

Смит показал мне уязвимые места на теле противника: виски, глаза, нос, горло… если достану. Если нет, то грудь и, конечно, пах, но практиковать этот удар с ним я отказалась.

За ужином я съела все, что он положил передо мной: стручковую фасоль, картошку, еще один стейк из оленины и даже сладкий сыр на теплой, зернистой булочке, с трудом сдерживая стон удовольствия. Я была слишком голодна, слишком устала, чтобы сказать ему «нет».

На следующий день все повторилось. Я проснулась на рассвете, готовая к новой тренировке со Смитом, теперь уже с большей радостью, чем тревогой. Я боялась боли и усталости, но принимала их, ведь ощущение, что я наконец делаю что-то, а не просто сижу одна в доме, было бесценно.

Для разминки Смит велел мне пробежать десять кругов по краю поляны. Вскоре, сказал он, я буду бегать полчаса без остановки. Потом — час. А потом и больше. В это с трудом верилось, потому что уже на третьем круге меня едва не вывернуло от завтрака, но, по его словам, если я буду давать телу все, что нужно — пищу и воду, — то вскоре смогу выдерживать бег.

В целом мне нравилось, как морозный воздух обжигает горло — казалось, я вдыхаю что-то абсолютно чистое. Больно, но зимний ветер, хлещущий по лицу, одновременно бодрил и гнал вперед, пока я не стиснула зубы и не дожала последний круг с хриплым рыком. Я решила, что бег мне нравится. Или, по крайней мере, то чувство, что накатывало, когда я добегала до конца. И это уже было чем-то.

— Еще раз, — Смит возвышался передо мной с раскрытыми огромными ладонями. Я била по ним, удар за ударом, и каждый раз звук хлопка рождался точно в момент его приказа. Но даже когда я бросилась на них всей тяжестью тела, его широкие, загрубевшие ладони не дрогнули.

— И как это поможет, если кто-то захочет меня убить?

— Все зависит от скорости и точности. Враги — это волки и кабаны, а ты… — на его лице мелькнула дьявольская ухмылка, отчего у меня перехватило дыхание. — Котенок. У тебя может быть всего один шанс, поэтому он должен быть убийственным.

— Котенок? — я уставилась на него с приоткрытым ртом.

— Маленький, милый, бесстрашный, — в его глазах мелькнул голод. — И рожденный быть смертельным.

Я закатила глаза, делая вид, будто его слова меня раздражают, лишь бы скрыть румянец, заливающий щеки.

— Очень… сомневаюсь… в этом, — выдавила я сквозь зубы, врезаясь в его ладонь со всей силы. На этот раз она чуть подалась, и когда он сдвинулся, я заметила на его шее черный кожаный шнурок с двумя серебряными кольцами — большим и маленьким. Хотела спросить, но момент был явно неподходящий.

— Хорошо, — он кивнул. — Сомневайся сколько угодно, Ариэлла. Это не изменит того, что я знаю. И не важно, насколько силен твой противник, если ты достаточно быстра, чтобы ускользнуть у него из-под пальцев, — на его лице появилась хитрая улыбка. Внизу живота вспыхнул жар.

— Но я ведь не бесстрашная, — я опустила руки, жадно хватая воздух в передышку.

— Пока нет, — я ахнула, когда он протянул руку и мягко провел костяшкой пальца по моей щеке. Глаза расширились от тепла его прикосновения. — Но будешь, когда я закончу с тобой.

Я содрогнулась от этих слов — закончит со мной. Что бы это ни значило. И все же от его уверенности я почувствовала себя… будто выше ростом.

— У меня должно это получаться, правда? — я глотнула воды из металлической фляги, что принес мне Эзра, и подумала о своей внезапно открывшейся наследственности. Целые поколения сильных людей. — Это ведь у меня в крови.

— Если захочешь и будешь тренироваться, то станешь не просто хорошей, а лучшей. Неважно, в крови это или нет.

Сколько себя помню, я всегда избегала тяжести выбора, боялась ошибиться и расплачиваться за последствия. Этот страх парализовывал. Со смутными воспоминаниями я и так чувствовала, что потеряла слишком многое, а теперь, когда другие принимают за меня решения, я отдала бы многое за то, чтобы снова иметь право выбора. Даже если я и не знала, что делать с этой свободой. Смит, похоже, понимал, что мне предстоит потерять, когда мы доберемся до Пещер, и пытался вернуть мне выбор, как будто знал, какой ценой мне это обойдется.

И все же… а был ли у меня вообще когда-то выбор? Или это всегда было лишь иллюзией, как и моя фальшивая жизнь, фальшивая семья, придуманные, чтобы держать меня скрытой и послушной, пока кто-то не решит, что мой час настал?

— Выбор… — я горько усмехнулась и покачала головой.

— У тебя всегда есть выбор, Ариэлла, — его взгляд был жестким, пронзительным. Я впитывала его уверенность, и в груди сжалось от сладко тянущего тепла. — Никогда не позволяй никому лишать тебя выбора.

Я прикусила нижнюю губу в раздумье. Его взгляд скользнул к моим губам. Что-то вспыхнуло в его глазах, он тяжело сглотнул. Все прошло быстро, но щеки мои залило жаром.

— Как ты спала прошлой ночью? — спросил он, вырывая меня из оцепенения.

— Лучше, — я натянуто улыбнулась, все еще подрагивая из-за нервной искры. — Спасибо, — прочистила горло. — За позавчерашнюю ночь, — коснулась тонких царапин на шее, они почти затянулись — доказательство того, как мало вреда я тогда нанесла. Как мало я вообще способна сделать. Пока что. — Я понимаю, это ведь было не по-настоящему, просто кошмар, но…

— Какая разница, если ты в его власти? — он вынул из кармана гладкую черную флягу, отвинтил крышку и сделал глоток. Я едва удержалась, чтобы не спросить, что внутри, вряд ли вода. — Кошмары охотятся в тишине и пожирают твой покой. Когда ты спишь, они расползаются по чистому холсту твоего разума, как плесень, пока ты уже не в состоянии отличить свет от того, что пожирает этот свет. Так что пусть они и не реальны, Ариэлла, но ощущаются именно так.

Я потуже затянула на шее потрепанный шарф — пот после упражнений уже остыл и липко холодил кожу. Как и всегда с ним, у меня не находилось достойного ответа, поэтому я проглотила гордость и просто сказала:

— Спасибо.

Хотя бы так я могла показать, что благодарна.

— Поешь, — он кивнул в сторону дома и снова сделал глоток из фляги. — Потом продолжим.

И мы продолжили — до самого ужина, во время которого Каз, Финн и Эзра уже вовсю спорили, с кем из них я смогла бы справиться в драке, раз уж научилась хоть как-то бить и уклоняться.

— Ставлю на тебя, Каз, — сказал Финн старшему брату. — Только потому, что именно ты первый выведешь ее из себя своим умным пиздливым ртом.

Каз даже не стал отрицать. Он подмигнул мне и вцепился в здоровенную индюшачью ногу — еще одну из диковинок, что они с Эзрой притащили с последнего похода.

— Вы все идиоты, — пробормотала Джемма сквозь набитый картошкой рот. — Вот дождитесь, когда она научится управлять своей силой, тогда ни у кого из вас не будет ни единого шанса.

Они добродушно засмеялись, а я напряглась и краем глаза заметила, что Смит тоже. Он уже поел — стоя, к слову, — и теперь, опершись о дверной косяк, держал в одной руке керамическую кружку. Его пристальный, тяжелый взгляд, как всегда, был прикован ко мне.

— Мы хоть знаем, какая у меня сила? — Я сложила руки на коленях, едва удержавшись от желания добавить: если она у меня вообще есть. Но… я устала звучать как пессимистка. Это ведь тоже выбор — мыслить так. И пусть я боялась, злилась и искренне сомневалась, что смогу одолеть хоть кого-то из них в честной драке, не говоря уже о том, чтобы освободить свой народ от Молохая, — я сделала выбор надеяться. Или хотя бы притворяться.

— Кристабель ничего конкретного не говорила, — ответил Финн. — Лишь то, что она должна быть дана Сельвареном.

— Ты найдешь ее, когда будешь готова, — Смит сделал глоток из кружки и коротко, твердо кивнул. Вечно мой наставник — сдержанный и уверенный.

После ужина мы легли пораньше, чтобы отдохнуть перед первым днем пути. Каз и Финн заняли другую спальню, Эзра устроился на диване. Где спал Смит, я так и не поняла.

Вряд ли на полу.

Нервы и тошнота разбудили меня задолго до восхода. Джемма крепко спала еще часа два, а я следила за подъемами и падениями ее грудной клетки, чтобы не сойти с ума. Для нее это было не больше, чем следующий этап нашего пути, она привыкла к дороге. Даже к одиночеству. Она не была особо привязана к этому месту. Пещеры Уинтерсона были ее настоящим домом.

И несмотря на то, что я упорно гнала прочь нависающее чувство страха, мне нужно было надеяться, что они — эти Пещеры и эти люди — смогут стать и моим домом тоже.

Я тихо села на край кровати, пока Джемма заплетала мои серебристо-блондинистые волосы в косу, доходившую до поясницы.

— Как ты себя чувствуешь? — ее голос был намеренно мягким, осторожным.

— Не помню, чтобы когда-нибудь покидала это место, — я сжимала и разжимала пальцы, будто пытаясь найти в этом хоть немного покоя. — Кажется, я была здесь всегда, но… была ли я здесь до того несчастья?

— Насколько мне известно, да, — ответила Джемма, подтянув резинку внизу косы. Она спрыгнула с кровати и встала рядом. — Если бы все зависело от меня, ты с самого начала жила бы с нами в Пещерах, а не сидела тут, словно пленница. Элоуэн в глубине души добрая. Филипп и Оливер тоже были добрыми, и я знаю, что ты их любила. Я просто… не думаю, что твое место было здесь, — она вздохнула и покачала головой. — Но Симеон всегда поступает по-своему.

Я посмотрела в ее теплые карамельные глаза и задумалась, не чувствовала ли она то же самое, пока жила здесь? Не приходилось ли ей сдерживать свое мнение? Может ли ее мнение помочь мне?

— Все устроится, — уверила она, сжав мою руку, затем закинула сумку на плечо и вышла из комнаты. — Симеон знает, что делает.

Меня раздражала их вера в Симеона, но имела ли я право порицать? Мое доверие к наставнику мало чем отличалось от их слепой преданности.

Я провела пальцами по лоскутному одеялу цвета марон⁸ и фиалки подо мной, вспомнив, как укладывала Оливера спать и водила пальцем по цветочным узорам на его спине, потому что это его успокаивало. Моя сумка была собрана скромно — к вещам в этом доме я привязалась мало. Каз понесет большую сумку с провизией. Финн — запасное оружие. У меня же одежда, фляга с водой и туалетные принадлежности. Без лишних раздумий я скинула одеяло с уже заправленной кровати и туго уложила в рюкзак. Это была та вещь из этого дома, которую я позволила себе взять. Практичная, согревающая.

Тонкий слой снега, что лежал несколько дней назад, растаял. На этот раз мертвый травяной покров поляны почти высох, только легкий иней здесь-там, и небо было свободно от тяжелых туч. Я захотела принять это за знак. Может, боги были на нашей стороне.

Мы завтракали в тишине. Все, кроме Смита, были слишком заняты тем, чтобы исподтишка наблюдать за мной, словно оценивая мое настроение взглядом, вместо привычных шуток и обмена репликами. Их забота была искренней, но я чувствовала себя ребенком, у которого умерла собака, а вся семья лишь ждет, когда он разрыдается.

Живот крутило, когда мы вышли из дома и прошли через поляну. Я остановилась на краю леса спиной к остальным, которые пошли дальше. Только Смит задержался, когда остановилась я.

Мои беглые воспоминания все еще были связаны с тем домом: радостные, ужасные, что-то между — все. Пока тот дом стоял, у меня была возможность вернуться. Спрятаться. Но я так чертовски устала прятаться, морить голодом тело и душу. Даже если это означало шагнуть прямо в неизвестный мир.

— Я хочу его сжечь, — сказала я ему. — Весь до основания.

Он лишь кивнул в знак молчаливого понимания, затем снял рюкзак с плеча и порылся в нем, пока не достал две полные бутылки прозрачного спиртного.

Мне стоило усилий не спросить, зачем он носит их с собой, казалось лишним, невежливо лезть в чужие дела.

Он откупорил одну из бутылок, подошел к дому, распахнул дверь и исчез внутри. Спустя мгновение по поляне прокатилась дробь разбитого стекла. Даже ледяной, хлещущий ветер не сумел заглушить этот резкий звук.

Он выскочил через заднюю дверь и направился к амбару. Засунул тряпку в наполовину пустую бутылку, поднес к краю пламя спички и метнул внутрь. Стекло разлетелось, пламя взвилось вверх. Сухое сено и старые доски загорелись мгновенно.

Позади раздался вздох Джеммы. Эзра выругался, Каз и Финн промолчали, и этим все ограничилось. Может, они понимали, что мне это было необходимо. Любому, кто пытается вырваться из ловушки, это было бы необходимо. Когда-то это место было домом, но чаще — тюрьмой.

Я смотрела, как Смит на ходу готовит еще одну бутылку и тряпку, направляясь ко мне. Узнала их: бутылка с кухни, тряпка из старых запасов Филиппа. Я ожидала, что он сам подожжет и кинет, как сделал с амбаром, но вместо этого он вложил все это в мои руки, дал горящую спичку и произнес глубоким, ровным голосом:

— Тогда сожги.

Глаза мои расширились от огня, пляшущего на кончике спички. Жар, свет, пламя. Я подожгла тряпку и, прежде чем она успела обжечь пальцы, метнула ее в порог дома, куда Смит вылил остальное спиртное.

В тот момент, когда я отпустила, он крепко взял меня за плечи и отступил вместе со мной от огня. Жар поднялся, глаза заслезились, но то были слезы облегчения, а не скорби.

Я не хотела больше быть той онемевшей, хрупкой девочкой, которая жила здесь. С уничтожением здания исчезала и она.

И все же, когда мы дошли до края поляны, оставив позади пламя, я замерла, испуганная всем тем, что ждало впереди. Остальные ушли дальше, не уловив моей остановки, но Смит снова заметил.

— Я не знаю, смогу ли сделать это, — я задрожала и сглотнула. Это… Шагнуть в лес. Встретиться с матерью. Познакомиться с Симеоном. Выйти замуж за Элиаса Уинтерсона. Стать той самой идиллической королевой, какой меня видел Алистер Уинтерсон и его люди. Встретиться с Молохаем после того, как я вообще только научилась держать удар. Я не была лидером. Не была бойцом. Я даже не знала, кто я.

— Сможешь, — он протянул мне руку и улыбнулся — неожиданно мягко, ободряюще, уголками губ. У меня перехватило дыхание. Это была первая теплая и настоящая улыбка, что он мне подарил. Она лишала слов. — Я помогу тебе.

Его обещание вышибло воздух из моих легких. Этот израненный мужчина с грубой, непоколебимой внешностью был здесь, чтобы вести меня вперед, чтобы показать путь. Его внезапное утешение заливало трещины моей души расплавленным серебром. Под его железной рукой меня станет куда труднее сломать.

— Элла.

Сердце дрогнуло раз — от имени, и второй раз — когда я встретила его взгляд. Никто никогда не звал меня Эллой. Но… мне понравилось. Имя, что было только моим и его. В стороне от всего этого.

Он кивнул на свою руку, и его следующие слова прозвучали клятвой:

— Чего бы это ни стоило.

Я позволила ему взять мою ладонь в твердую, неизменную хватку, и поверила ему.