Сильверсмит

Глава 15

Ариэлла

На следующее утро мы все позавтракали вместе. Это ощущение — быть рядом, вместе — заслонило все, что мы видели вчера, и позволило мне на время забыть, кто я.

Или, скорее, кем должна стать.

И что это значило для моего сердца.

Сердца, которое все больше тянуло к человеку, не тому, за кого я должна выйти замуж. К мужчине, как минимум на десять лет старше. К мужчине, чья задача научить меня защищаться… убивать. К мужчине, который вел меня к моему настоящему отцу, вероятно, тому, кто и нанял его. К мужчине, у которого была жена, возможно мертвая, но все еще живая в его голове.

Кутикула большого пальца была истончена от того, как я нервно ее грызла, стараясь не думать обо всем этом. Ведь я вела счет дням с тех пор, как мы ушли, и точно знала, какой сегодня день.

Я могла позволить себе не тревожиться. Хотя бы сегодня.

Сегодня мне исполнилось девятнадцать.

Я почувствовала легкое прикосновение к плотному вязаному свитеру и вздохнула, когда поверх легла еще одна теплая, пахнущая им вещь. Его куртка.

Слишком много всего, чтобы я могла выкинуть его из головы.

Джемма заметила, как он ко мне притронулся. Она выглядела так, будто вот-вот перепрыгнет через костер и по инерции снесет его с ног подальше от меня. Но не сделала этого. Она видела, как я дрожу, — так же, как и он.

— Тебе не холодно? — спросила я, подняв на него глаза.

— Нет, — ответил Гэвин и сел рядом. — Ты хоть что-то ела?

— Да.

— Вы только его послушайте, — пробурчала Джемма, глядя на него через пламя. — Она взрослая женщина, ты звучишь жалко.

— Ой-ой, Тремейн, — парировал Гэвин. — Ты перепутала меня с тем, кому не насрать.

Я прикусила язык, чтобы не рассмеяться. Нелегко было удержаться. Ужас и возмущение на лице Джеммы одновременно веселили и тревожили меня. Я бы, наверное, рассердилась на Гэвина, хотя бы из солидарности к ней, но она ведь не просто не доверяла ему. Она сомневалась во мне. В том, что я доверяю ему.

— Убери эту ухмылку с лица, Ари, — выражение ее лица было жестким, но голос смягчился. — И не прибегай ко мне потом, когда не сможешь отвязаться от этого ебанутого придурка.

Гэвин фыркнул. Я бросила на него укоризненный взгляд. В ответ уголок его рта дрогнул, поднявшись в ухмылку. И тогда у меня перехватило дыхание — этот мрачный, угрюмый, чертовски привлекательный мужчина сделал глоток из фляги, подмигнул и беззвучно произнес: С днем рождения.

Я едва не свалилась с бревна.

— Может, просто все попробуем ужиться? — почти крикнула я, цепляясь за бревно и отчаянно пытаясь отвлечь внимание от своего состояния близкого к обмороку.

— Я только за! — бодро подхватил Каз.

— Проблема-то не в нас, — пробурчал Эзра.

— Конечно, не проблема, когда он липнет к моей девочке! — вспыхнула Джемма.

— Джемма! — зашипела я, чувствуя, как горят щеки.

Она пожала плечами и улыбнулась, по-кошачьи довольная ситуацией.

— Немного лишнего внимания в твой день рождения не повредит.

Каз, Эзра и Фин переглянулись с распахнутыми от шока ртами, на их лицах заиграли глупые, радостные улыбки. Они-то не знали.

Я уткнулась лицом в ладони, когда они начали петь.

— Нет! — простонала я.

Гэвин петь отказался, но засмеялся низко, хрипло, так, что этот звук пробирал до мурашек. Я вытерпела их песню и внимание.

Радость искрилась где-то внутри, растекаясь по груди, кончики пальцев покалывало от счастья, улыбка тянула губы так широко, что я подумала, не будет ли потом болеть рот.

В прошлый мой день рождения — восемнадцатый — мы с мамой горевали по Филиппу и Олли, а до того… я вообще не помнила ни один свой день рождения.

Сегодня должен был быть хороший день.

Через несколько часов ходьбы мы добрались до Товика. Это была самая большая деревня, какую я только видела. Мы стояли на вершине холма, поросшего травой, и смотрели вниз на мощеные улицы, вдоль которых тянулись деревянные дома разной высоты. Люди спешили по своим делам, укутанные от прохладного ветра, но выглядели бодрыми и счастливыми.

В самом центре возвышался величественный храм с высокой башней, окруженной двенадцатью равными шпилями по числу двенадцати богов Нириды. Вокруг него сияли смелые, яркие, ослепительные витражи.

Трудно было поверить, что такое место может существовать рядом с тем адом, что мы видели вчера.

Друга Гэвина не оказалось в трактире, что принадлежал ему на восточной окраине Товика. Заведение было закрыто, и мы решили разбить лагерь неподалеку от города, пока тот не вернется. Он должен был вернуться четвертого числа, так что ждать оставалось всего один день. Мы нашли небольшую поляну в дубовом лесу и устроились там.

После обеда Гэвин объявил, что приготовил для меня сюрприз. Джемма, разумеется, возразила, но он пообещал украсть меня всего на час. Я пошла за ним туда, где тянулись ряды лавок, домов и людей. Уже собиралась заколоть волосы в небрежный пучок и спрятать их под зелено-золотую вязаную шапку, но он взял мою руку и мягко опустил ее. От прикосновения его кожи кровь закипела в жилах.

— Оставь.

— Не боишься, что меня здесь узнают? — я нахмурилась. — Мы ведь ушли дальше на юг. Финн говорит, чем ближе к землям Инсидионов, тем опаснее.

Он молча посмотрел на меня, внимательно, почти испытующе.

— В первый день нашей тренировки я сказал, что тебе нечего прятать. Я это и имел в виду, — он покачал головой, будто сдаваясь. — Не хочу, чтобы ты жила в страхе.

Я улыбнулась и позволила серебристым волнам волос свободно спадать по спине, словно плащ. Без страха.

— К тому же, — продолжил Гэвин, взгляд его скользнул по моим волосам и шее, — Товик под защитой заклятий Симеона.

Он положил ладонь мне на поясницу и повел к стойлам, где стояло полдюжины лошадей. Конюшня была размером примерно с дом в Уорриче: крыша покрыта соломой, открытые с обеих сторон проходы, чтобы лошади могли свободно выходить и возвращаться.

— Почему только города защищены этими заклятиями? — я нахмурилась. — Почему не другие деревни, как та, где мы были вчера?

— Симеон расставляет приоритеты, — ответил он, — выбирает места, людей, вещи, которые считает важными для своей цели остановить и уничтожить Молохая.

— И что ты об этом думаешь? — спросила я. — Почему именно он решает, кому жить под защитой, а кому нет?

Гэвин тяжело выдохнул.

— Трудно его винить. Я бы обрек весь мир на страдания, лишь бы знать, что ты в безопасности. Свободна.

Я раскрыла рот от изумления. Он не должен был говорить такое. Это было неправильно… Но честность в его взгляде и спокойная твердость в голосе лишили меня дара речи. И прежде чем я успела что-то ответить, он спросил:

— Ты когда-нибудь ездила верхом?

— Не то чтобы я…

— Помню, — буркнул он устало, вспомнив о моих потерянных воспоминаниях. — Ну, значит, сегодня научишься.

— Это твои лошади? — спросила я, наблюдая, как он уверенно идет к стойлу слева.

— Они принадлежат моему другу, — бросил он через плечо, и я задумалась, не тому ли другу, что владеет трактиром? Сколько вообще у такого человека, как Гэвин Смит, друзей?

— Это мой подарок на день рождения? — я подбежала к нему.

— Нет.

Я смутилась, пожалев, что вообще упомянула о подарке. Я ведь ничего и не ожидала. С какой стати ему вообще что-то мне дарить? Да и кому было до этого дело, когда вокруг столько серьезных, ужасных проблем?

Гэвин остановился перед стройной черной кобылой с серыми вкраплениями на гриве и хвосте, открыл дверцу стойла, уверенно похлопал ее по шее, бросил на землю сумку, что висела у него на плече, и стал седлать. Потом сделал то же самое с другой лошадью и вывел обе наружу.

— Она прекрасна, — сказала я, улыбаясь.

— Да, — ответил он, глядя на меня. — Я всегда любил ее.

Гэвин взял мою левую руку в свою теплую, шершавую и провел ею вдоль шеи лошади, пока не остановился у поводьев.

— Возьмись за гриву левой рукой.

Я послушалась и почти машинально поставила левую ногу в стремя, закинув правую ногу через спину лошади.

— Вот так, — он с гордостью улыбнулся и положил ладонь мне на колено. Я не смогла отвести взгляд, а он не убрал руку. — Я знал, что ты справишься.

Шелковистая черная шерсть кобылы переливалась под моими пальцами.

— Подожди меня, — сказал Гэвин, уже поворачиваясь к своему гнедому жеребцу, но остановился, проверяя, послушаюсь ли я. Я же смотрела только вперед, на утоптанную тропу перед собой. — Элла, — предупредил он.

Но я лишь крепче сжала поводья, чувствуя, как кожа режет ладони, и поняла — это правильно.

Я ухмыльнулась, собрала поводья, прижала пятки к бокам лошади и наклонилась вперед, словно знала, как это делается всю жизнь.

— Догонишь.

Он выругался, а я уже слышала, как его голос растворяется позади, когда кобыла перешла с рыси на галоп.

Она неслась, как воплощение свободы, и я чувствовала то же самое. Плавные, мощные скачки совпадали с ритмом моего сердца, и казалось, что мы летим. Тело стало легким — не слабым, не голодным, как в Уорриче. Сильная, резвая черная кобыла несла меня быстрее, чем могли догнать тревоги. Быстрее, чем могли настичь воспоминания. Ее шкура блестела под зимним солнцем, и с каждым шагом она уносила нас дальше от тяжести мира.

Я развернула ее по кругу, чтобы вернуться, и, увидев, как даже могучий Гэвин Смит и его жеребец изо всех сил пытаются нас догнать, запрокинула голову и рассмеялась — свободно, по-настоящему.

Мы ехали всего несколько минут, но я могла бы скакать так часами.

Я смеялась и улыбалась всю дорогу обратно к конюшне.

Инстинкт — вот единственное объяснение, как я поняла, что нужно откинуться назад, расслабить бедра, тяжелее сесть в седле, чтобы замедлить кобылу до рыси, а потом, когда Гэвин нас догнал, и вовсе остановить. Прикусив нижнюю губу, я осмелилась встретить его раскаленный взгляд, чтобы понять, насколько я влипла.

Его темные волосы были взъерошены ветром, мышцы под рукавами куртки натянулись, будто ткань вот-вот лопнет. Челюсть ходила от напряжения, а в глазах пылала ярость, и все же поверх пламени я увидела облегчение.

— Ты и правда погнался за мной, — выдохнула я с улыбкой. — До самого конца и обратно, и выглядишь… ну, только немного злым.

— Я бы гнался за тобой до края света, Ариэлла, — голос его стал ниже, глубже, и в нем проскользнула тень боли. Он спрыгнул с коня и добавил: — Хотя я бы предпочел, чтобы ты не заставляла меня это делать.

Я снова вскинула голову и рассмеялась, чтобы скрыть, как от его слов и голоса внутри все закружилось.

Когда мы вернулись в конюшню, я приняла его помощь, спускаясь с кобылы, слишком хорошо осознавая, как внутри все сжалось и затрепетало, когда его большие, сильные руки сомкнулись вокруг моих ребер.

Он опустил меня на землю, и в ту же секунду его дыхание, свежее и чуть сладковатое, коснулось моего лица. Холодный воздух сделал свое дело: мои соски напряглись и коснулись его груди. Тепло, расползающееся между бедрами, ударило мгновенно. Я вдохнула, ошеломленная этим чувством, и вдруг поймала себя на мысли: не хочет ли он запомнить это прикосновение тел так же отчаянно, как я?

Пульс колотился в ушах. Я позволила пальцам скользнуть к твердой стене мышц, защищающих его сердце.

— Хочешь верь, хочешь нет, — протянул он лениво, ставя меня на землю, — но я направляю все свое ебучее самообладание на то, чтобы сегодня не овладеть тобой.

Я прикусила губу, стараясь не слишком широко улыбаться, и сжала ткань его льняной рубашки пальцами. В его взгляде вспыхнуло темное, сильное желание, и тут же погасло.

— Не знала, что ты умеешь быть таким щедрым, — дразня, прошептала я.

— Я щедр во многом, когда хочу, Элла.

— Спа-спасибо, — выдохнула я, отступив на шаг и прочистив горло — чистый инстинкт самосохранения, чтобы не вспыхнуть дотла. Он взглядом следил за каждым моим движением, пока я проводила ладонью по гладкой шее кобылы. — Знаю, ты сказал, что это не подарок, но… это все-таки подарок.

— Тогда считай, это прелюдия к настоящему, — сказал он, поднимая сумку и доставая оттуда толстую шаль из звериного меха. — Это тебе.

Я провела рукой по плотному, тяжелому меху — серому, как осеннее небо, с теплыми рыжеватыми вкраплениями.

Было темно, когда я видела того зверя, но…

— Это?..

— Тот волк, что напал на тебя в амбаре, — подтвердил он. — Я собирался спалить эту чертову шкуру, но потом подумал… — Гэвин сделал шаг ко мне. Холодные пустоты моего сердца потянулись к его теплу. Он приподнял мой подбородок, заставляя встретиться взглядом с его внимательными, темно-карими глазами, — как удобно будет, если ты наденешь ее на шею. Моя метка, так сказать, — он шагнул ближе и провел большим пальцем по моим губам. — И напоминание о том, что ждет любого человека — или животное, — что осмелится тронуть тебя.

Я прерывисто выдохнула. Мышца на его челюсти дернулась в ответ на то, как у меня сбилось дыхание.

— Потому что, Элла, — произнес он холодно, отводя с моего лица прядь, — я с удовольствием освежую их всех.

Воздух застрял в легких.

— Это… это безумие, — прошептала я, сжимая бедра. Нет, нет, нет. Мысль о том, что он готов разорвать моих врагов не должна меня заводить.

Но завела.

Гэвин усмехнулся. Его теплые пальцы коснулись моей челюсти, и он тихо рассмеялся, не отрицая ни слова. Одним движением отвел волосы с моей шеи и обхватил лицо ладонями.

Он смотрел прямо в глаза — ясно, глубоко, почти до боли. Улыбка медленно сошла с его губ, и легкость сменилась серьезностью.

— Я могу пожелать только одного в твой день рождения, — сказал он, сглатывая, будто слова давались с трудом. Большими пальцами он поглаживал мои щеки, и по позвоночнику побежали волны дрожи. — Пусть твой внутренний свет ослепит тьму твоих кошмаров, — прошептал он, его голос был мягок, но полон силы, — а любовь пусть обратит в пепел ту жизнь, что держит тебя в клетке.

Я втянула короткий, хрупкий вдох, когда он наклонился и коснулся губами моего лба. Закрыла глаза, запоминая, как все тело горит, как каждая клеточка поет. Как сердце полно света. Безопасности.

— Спасибо, — прошептала я. И, пока он не успел отстраниться, поднялась на цыпочки и поцеловала его в щеку… быстро, хоть и хотела задержаться.

Его выдох, теплый и нежный, коснулся моей кожи. Я вцепилась пальцами в его грудь и подняла взгляд.

Сердце дрогнуло с облегчением, когда его мягкая, спокойная улыбка вернулась. Он снова провел большим пальцем по моей щеке и ответил:

— Пожалуйста.

Мы вернулись в лагерь через час, как он и обещал. И, несмотря на недавние протесты Джеммы, оказалось, что у остальных были свои причины отправить меня с ним. Пока нас не было, они успели сходить в город и встретили меня с подарками.

От Финна — собственная карта Нириды, нарисованная профессиональным картографом, с отмеченным местоположением Пещер и армейских постов Элиаса, зашифрованных в коде, который он сам придумал на случай, если карта когда-нибудь потеряется.

От Эзры — книга по истории Нириды времен династии Рексуса, еще до Симеона и Молохая.

От Каза — набор ножей для свежевания и разделки добычи. В частности оленя. Или, как он выразился, твоего собственного оленя.

Я нарочно не смотрела на реакцию Гэвина при этих словах.

От Джеммы — несколько рисунков, которые Оливер сделал для нас обеих, когда она жила в Уорриче. Она крепко обняла меня, и я несколько минут рыдала у нее на плече.

День казался нереальным. Все, что происходило с этими людьми — моими новыми друзьями, — казалось невероятным. Я устала от долгих переходов и холодной погоды. Мы все устали, но при этом избегали опасностей и научились радоваться мелочам, смеяться, быть вместе. Они уже значили для меня больше, чем я могла выразить словами.

И от этого становилось грустно, ведь раньше я даже не мечтала, что у меня когда-нибудь будут друзья.

Может быть, если повезет, я найду друзей и в Пещерах. Подружусь с Марин Синклер, женой Каза. Может, даже с Элиасом Уинтерсоном. Можно ведь начать с дружбы, а потом…

— Мне нужно сходить на рынок, — глубокий, властный голос Гэвина моментально стер из головы все мысли о женихе. — Ты останешься здесь с остальными. Не отходи далеко.

Я поднялась с места у костра.

— Можно я пойду с тобой?

— Нет.

— Серьезно? — я вскинула подбородок, скрестив руки на груди. — Ты в этом уверен?

Он посмотрел на меня так, будто уже знал, что я скажу, если попытается запретить, и понял, что загнал себя в угол. Это было похоже на то, как на мраморной статуе появляется первая трещина — неумолимо и с тихим, роковым звуком.

— Черт с тобой, — прошипел он, проведя рукой по лицу.

Я наконец позволила себе торжествующую улыбку.

— Слушай, есть правила, — сказал он, собравшись. — Говори с людьми только вежливо, без лишнего. Имя не называй. Держись не дальше пяти шагов от меня. Поняла?

— Ты же сам говорил, что не хочешь, чтобы я жила в страхе.

— Не хочу, но это не значит, что я на это способен. Не когда речь о тебе, — он положил руку мне на плечо, пальцы сжались, скользнули к затылку, будто ставя отметину. Как тогда, в конюшне. Все, что удерживало его раньше от прикосновений, теперь явно быстро таяло.

— Так что… — он приблизился, снова возвращая мой взгляд к себе, — ты поняла?

— Да, сэр, — выдохнула я, прикусив губу.

— Хорошо, — он окинул меня взглядом с ног до головы, задумчиво, будто что-то прикидывал. — И не называй меня сэром.

Но по голодному блеску в его глазах я заподозрила, что ему это, возможно, даже нравится.

В итоге решили идти все вместе — «своих не бросаем», пошутил Каз.

И вот я стояла в душной маленькой лавке безделушек вместе с Джеммой и Эзрой, пока Каз и Финн занимались своими делами, а Гэвин тихо говорил с хозяином магазина о чем-то важном. Его голос был низким, спокойным, и даже сквозь гул я ловила интонацию — твердую, властную, опасную.

Джемма поймала мой взгляд, направленный на него.

— Ты проводишь с ним слишком много времени, — заметила она недовольно.

Я лишь пожала плечами, все еще греясь воспоминанием о его прикосновениях, и раскрыла старую книгу с пожелтевшими страницами.

— Он многому меня учит.

— Ага, — хмыкнула она, разглядывая деревянного орла с расправленными крыльями. — Не будь наивной, Ари. Такие, как Смит, не просто используют — они ломают, — она поставила орла обратно, к целой стае таких же безликих деревянных птиц.

— Я знаю, что он тебе не нравится, — тихо ответила я.

— Дело не в том, кто или что мне нравится, — Джемма резко повернулась ко мне, глаза ее вспыхнули гневом. — Единственная причина, по которой я до сих пор не нашла способа отправить его как можно подальше от тебя, — это то, что я верю: у Симеона на то есть причины. Но Смит… — она почти прошипела это имя. — Он переступает все границы. Подбирается к тебе слишком близко. Он жестокий, грубый, наемная сила, и ты — наша королева, — она скрестила руки на груди, глядя свысока, словно могла взглядом отгородить меня от него. — И главное, он не Элиас. А Элиас уже боготворит тебя, даже не встретившись.

Моя улыбка погасла.

— Если Элиас так меня боготворит, почему он не пришел за мной сам?

Закипая, я развернулась и пошла к Эзре, стоявшему у окна, оставив Джемму в немом изумлении. Она не ответила. Не потому что не хотела — потому что не могла. У нее было ровно столько же права решать, что Гэвин Смит значит для меня, сколько у Симеона — решать, что люди в Товике ценнее тех, кого мы вчера видели в разграбленной, угнетенной деревне.

Никакого права вообще.

Эзра поднял глаза от книги по истории, коротко улыбнулся и тут же вернулся к чтению. Прямой, но доброжелательный сигнал: не мешай. Что ж, меня это устраивало. Я просто встала рядом и молчала.

С тех пор как мы покинули Уоррич, стало очевидно: мои друзья безоговорочно преданы Симеону и семье Уинтерсонов. Волнение и восторг, с которыми они говорили о будущем воссоединении со мной, с Элиасом, буквально ощущались в воздухе.

Я очень хотела чувствовать то же самое, но не чувствовала.

Я держалась за ту часть себя, которая все еще жаждала простого — обрести друзей, людей вроде Марин. Держалась изо всех сил, лишь бы не скатиться обратно в холодную, одинокую девочку, которую оставила в Уорриче. Я старалась позволить этой надежде стать спасением, тем малым покоем, что доступен сердцу. Быть на свободе уже было достаточно. Иметь друзей — более, чем достаточно.

Но предчувствие о Пещерах не отпускало.

И тревога, что Элиас не приехал за мной сам. Каким мужем он будет? Разрешит ли мне сражаться или посадит на трон, как украшение? По пророчеству Кристабель, именно я должна уничтожить Молохая. Но во Фрейберне Джемма говорила так, будто Элиас и слышать не захочет, чтобы я участвовала в тренировках, пусть даже ежегодных.

А еще моя мать — та, что бросила меня голодать, уверяя, что я должна оставаться хрупкой, маленькой… Может, чтобы соответствовать вкусам Элиаса?

Может, он и вправду хороший человек. Благородный. Мои друзья ведь хорошие. Если они его любят, значит, и он, вероятно, не чудовище. Может, это Элоуэн была безумной, а не мой жених.

Но… вспомнить хотя бы, как Каз говорил о некоем Алеке Джерарде, слишком важном для армии, чтобы осудить его за «непристойное» с сестрой самого Элиаса…

— Здесь душно, — пробормотала я, цепляясь за первое оправдание, лишь бы отвлечься от тошноты, подкатывающей к горлу.

Эзра оторвался от книги, локон песочного цвета упал ему на глаза, он нахмурился.

— Хочешь сбежать? — тихо предложил он. — Можем сходить в храм, — кивнул в сторону моего «хранителя» — тот возвышался над прилавком, перегнувшись через него, и его растущая ярость заставляла лавочника буквально съеживаться за стойкой. — Похоже, сейчас у нас единственный шанс.

— Он разозлится, — прошептала я.

Эзра пожал плечами.

— Вероятно, но нам ничего не грозит. Все равно далеко уйти не успеем, он быстро найдет.

Пять шагов, — сказал он.

Пять шагов — не дальше от него ни на йоту.

Но свежий воздух звал. Яркое солнце зимней Вимары, хрустальный мороз, предвкушение — увидеть хоть кусочек мира, который все это время от меня прятали. Оно звало. Поглощало.

И я должна была знать, что смогу быть смелой и без Гэвина рядом.

Я кивнула Эзре.

Мы выбрались через боковую дверь, скрытую за высоким стеллажом, на котором громоздились кожаные журналы, свертки пожелтевшего пергамента и старинные чернильные ручки.

Теплое солнце ласкало мое открытое лицо и шею. Эзра схватил меня за руку и резко потянул вправо. Смеясь, я побежала, стараясь не отставать от его длинных шагов, и жадно впитывала все вокруг: торговец, продающий горячие шоколадные пирожные с маленькой деревянной тележки; пара музыкантов — их скрипичный дуэт втягивал прохожих в стремительный, живой танец. Подготовка к солнцестоянию кипела и здесь — огненные фонари, синие, оранжевые, розовые, повторяли краски вечернего неба.

Если бы я не знала, что над это место Симеон наложил защитные чары, я бы не поверила, что все это не сон.

Мы пересекли улицу, вымощенную булыжником, и вошли в храм. Эзра навалился всем телом, чтобы распахнуть тяжелую дверь. Я задержалась на пороге, любуясь зрелым, узловатым орехом дерева и узорной ковкой железа. Какая же мастерская рука, сколько терпения нужно, чтобы создать такую красоту.

Внутри, точно по двенадцати спицам на внешнем фасаде, храм образовывали двенадцать арок. Под каждой — витраж, изображавший одного из двенадцати богов Нириды.

Холодный, бледно-лазурный оттенок зимних богов переливался в фиолетовую, туманную, изумрудную весну. Затем — лето: огненно-карминное, яркое, живое, смешанное с персиковыми и солнечными тонами — такое жаркое, что, казалось, его свет обжигал кожу даже через все пространство зала. Слева — три осенних бога, цвета спелого вина, корицы и травяного чая завершали симметрию святилища.

Ряды скамеек, обращенные к каждому из богов, занимали центр храма. Места почти не было, но мы с Эзрой все равно остались стоять, медленно поворачиваясь, глядя, как лучи зимнего солнца преломляются сквозь витражи, рассыпая на полу и потолке радугу.

И тогда я повернулась к последнему, самому могущественному из богов — тому, в честь которого был назван нынешний месяц: Никсар.

Под тенью капюшона его глаза сверкали, словно аметисты, — стоило ему моргнуть, и мир утонул бы в полночной мгле. Тьма тянула меня к себе. Пальцы зудели — хотелось коснуться этой ночи, не злой, не пугающей, а ласковой. Тьмы, в которой можно отдохнуть и раствориться, если сумею укротить собственные кошмары.

Филипп и Элоуэн говорили о богах немного, но основное я знала из книг. Здесь, в Нириде, боги были скорее легендами, вплетенными в ткань культуры, чем истинными предметами поклонения. Никого больше в храме не было, и казалось, будто сила всех двенадцати божеств собралась в самой середине зала, где мы стояли, — сила забытая, ищущая себе дом.

— Ты веришь в них?

Я так увлеклась созерцанием бога чистой, тихой тьмы, что даже не заметила, как Эзра смотрит на меня.

— Не знаю, — ответила я, чувствуя странную тоску от собственного сомнения. — Кажется, будто должна. Будто, если не верю, то предаю их.

Мой кузен повернулся к самому холодному из богов — Невелин, покровительнице первого месяца нового года. Ее глаза сияли, как бриллианты, на фоне ледяной голубизны кожи.

— А ты? — спросила я.

— Не особо, — сказал Эзра без тени сомнения, в голосе его появилась горечь. — Мысль о них утешает, но если бы боги и правда существовали, они давно бы остановили Молохая.

Вместо этого это бремя легло на меня.

Словно почувствовав тяжесть моих мыслей, Эзра просто молча сжал мою руку. Его тихое присутствие само по себе было утешением.

Через минуту мы решили возвращаться, не искушать судьбу и не испытывать терпения Гэвина, но едва повернулись к выходу, как глаза Эзры округлились — он смотрел на что-то позади меня.

Меня резко дернули назад, чьи-то длинные, ледяные пальцы впились в плечи.

Острая, холодная сталь прижалась к моему горлу. Хриплый женский голос прорычал у самого уха:

— Выворачивай карманы, если жить хочешь.