Сильверсмит

Глава 18

Ариэлла

Я выдохлась раньше остальных. Еще до полуночи начала пошатываться на месте, и этого оказалось достаточно, чтобы Гэвин сопроводил меня наверх. Он почти ничего не сказал, только буркнул:

— Спокойной ночи. И не выходи из комнаты.

Потом убедился, что я заперла за собой дверь.

Несмотря на усталость, заснуть я не смогла. Снизу доносился шум веселья — звон бокалов, гулкий смех — и осознание того, что я единственная из всех уже в постели, не давало покоя.

В углу стояла вешалка для одежды, и лунный свет отбрасывал на стену искаженную тень — чудовище с длинными, тонкими руками и перекошенным торсом. Я взглянула на нож на прикроватной тумбе и вообразила, как мгновенно подскакиваю, бесшумно нападаю, прежде чем тварь успеет ударить первой. Сдалась на милость тревоги. Неудивительно, что Гэвин, похоже, почти не спал — когда разум натренирован быть настороже, его трудно заставить замолкнуть.

Чем дольше я лежала без сна, тем острее ощущала собственное тело — сухость во рту, ломоту в спине, непослушные ноги, беспокойные мысли. Шум внизу постепенно стих, но Джемма так и не вернулась. Элоуэн всегда называла меня «неугомонной» в такие ночи: стоило мне пожаловаться на жажду, она тут же шла за водой.

Я встала, решив, что стакан свежей воды поможет.

Из северного окна тянуло сквозняком, и я заметила у изножья кровати пару шерстяных носков — кто-то оставил их для меня. Комната хоть и была чистой и уютной, здание само по себе старое, и Даймонд мог лишь частично уберечь его от холода. Я надела носки и опустила шторы, оставив лишь тонкую полоску света, — ее хватило, чтобы осветить путь к двери.

В конце коридора я услышала голоса, доносящиеся из соседней комнаты. Прислонилась ухом к двери и уловила конец фразы.

— …влип ты, кузен, по уши, — голос Даймонда. Из всех связей, какие только мог иметь Даймонд, слово «кузен» в отношении Гэвина стало неожиданностью. — Это она?

— Да, — отозвался Гэвин. — Да. Это она.

Я нахмурилась. Речь шла о пророчестве.

— Маленькая, боевитая королева, само очарование.

— Осторожнее! — рявкнул Гэвин, так, что я вздрогнула. — Мне плевать, что ты мне родня, Даймонд. Будешь шутить, я кишки тебе на веревки пущу.

Ничуть не смутившись, Даймонд рассмеялся.

— И что, ты с ней еще не спал?

У меня подкосились ноги, а щеки вспыхнули жаром.

Гэвин тяжело выдохнул, я почти видела, как он сжимает челюсть, будто вот-вот сломает зубы. Как обычно.

— Значит, хочешь, — Даймонд по-доброму рассмеялся. — Ты бы все равно не смог это скрыть, старик.

— Ей девятнадцать, Даймонд. Гребаные девятнадцать.

— Сам таким был.

Я нахмурилась. После этого воцарилась тишина, словно они оба задумались.

Наконец, Даймонд нарушил молчание:

— Что у тебя с плечом?

— А, — Гэвин хмыкнул, тон его стал мягче. — Это она.

— Так у тебя теперь такие прелюдии, да?

— Пошел ты.

Даймонд засвистел и снова рассмеялся.

— Нечеловеческое самообладание, дружище. Быть рядом с такой девчонкой, зная, кто она, и не сделать ни хрена… Ад, не иначе.

— Я стараюсь об этом не думать, — ответил Гэвин, и я услышала звон стекла, он, видимо, наливал себе еще.

— И как успехи?

Пауза. Потом глухо:

— Никак.

Даймонд опять расхохотался, а я чуть не умерла от стыда на месте.

— Симеон уверен, что у нее не будет армии без паренька Уинтерсонов, — продолжил Гэвин, голос его стал жестким. — И я… я не стану рисковать, если они могут ей помочь.

— С каких это пор тебе не насрать, что говорит этот старый ублюдок?

— Я ее знаю, — резко отрезал Гэвин. — И хотя мне бы хотелось, чтобы она могла закрыть глаза на это и послать все к черту, она не такая, как я. Она не найдет покоя, оставив тысячи невинных людей умирать.

Я услышала, как он с силой поставил стакан на стол и сделал несколько шагов.

— Если это и есть твой мир, Смит, то к черту такой мир, — Даймонд вздохнул после паузы. — Значит, ты собираешься отдать ее Элиасу Уинтерсону?

— Она не чертова пешка, чтобы ее отдавать.

— Смит, — выдохнул Даймонд. — Да ты хоть…

— Хватит! — рявкнул Гэвин, тихо, но с такой холодной яростью, что мороз прошел по коже. — Я уже ясно сказал: моя задача защищать ее и учить. Со мной она в безопасности, и она это знает. Пока что этого должно быть достаточно.

От его слов у меня скрутило живот. Достаточно — пока что. Значит, потом будет что-то еще?

— Смит, — голос Даймонда стал ровным, почти осторожным. — А как насчет… Как ты вообще уверен, что она в безопасности от Молохая?

— Он еще не знает о ее существовании.

— И откуда такая уверенность?

— Потому что если бы знал — уже бы пришел за ней.

— И что ты сделаешь, когда он все-таки придет? — мрачно спросил Даймонд. — Что будешь делать, если он попытается использовать…

— Только через мой труп, блядь.

Я отпрянула от двери. Хватит.

Секреты. Я не скрывала от него ничего, а он — слишком многое от меня. Или хотя бы половину правды, оставляя меня гадать, было ли его прикосновение, забота, защита сном, иллюзией или средством достижения цели.

Он, несомненно, что-то чувствовал. Хотел меня. Пусть даже просто физически.

И все же у него были причины бездействовать. Гэвин Смит никому не подчинялся — ни Уинтерсонам, ни Симеону. Он всегда брал то, что хотел, и сам говорил, что поступает именно так.

Я раздраженно вздохнула, спускаясь по лестнице. Внизу было темно, но я различила, что задняя комната пуста, дверь в кладовку закрыта. За водой нужно было идти через бар, и это меня бесило — я все еще была в ночной рубашке.

Когда я повернула к главному залу, позади раздался радостный визг:

— Ари! Что ты здесь делаешь?! — Джемма, шумная, полная жизни, обвила меня своими длинными руками и сжала так, что у меня хрустнули плечи. От нее пахло чем-то кисло-сладким — дыхание того, кто пил весь вечер.

Я поморщилась, но не вырвалась, даже засмеялась. По крайней мере, стояла она уверенно, и язык у нее еще не заплетался.

— Разве ты не должна быть в кровати?

— Всего лишь за водой вышла, — ответила я, отстранившись и взяв ее за локти, проверяя, насколько она трезва.

— Хм… Не иди через бар, он уже закрывается, — она ткнула пальцем в боковую дверь слева. — Вон туда иди. Утолишь жажду и бегом в кровать, пока тебя никто не увидел. Не хватало еще, чтобы ты разбила сердце какому-нибудь пьянице до того, как Элиас успеет подарить тебе кольцо.

Меня передернуло от этого напоминания.

— А ты? — я натянуто рассмеялась. — Идешь спать?

Она прикусила губу и хитро улыбнулась.

— Попозже. Я шла из уборной и как раз направляюсь провести немного времени с Финном.

— Ах вот как, — я улыбнулась. — Ну и правильно. Будь счастлива.

Ее улыбка стала еще ярче. Она поцеловала меня в щеку.

— Спокойной ночи, милая.

Она ушла, а я направилась на кухню. Внутри было темно, но глаза уже привыкли — я могла различить очертания мебели и поискать стакан. Кухня была узкой и длинной: с одной стороны плита, раковина, дровяная печь, с другой — дверь, а между ними сплошной ряд шкафчиков.

Я набрала воды из крана и сделала несколько глотков, позволяя прохладной жидкости смягчить пересохшее горло.

Окно с недавно вымытым стеклом открывало вид в ночную тьму. За расступившимися облаками ярко мерцали звезды — маяки надежды в бескрайней бездне неизвестности. В Уорриче небо обычно было затянуто, и, пожалуй, путешествуя по Вимаре, я видела больше звезд, чем за всю свою жизнь.

Я задумалась и почти не услышала шаги за спиной, но волосы на шее и руках встали дыбом, будто смехотворная попытка защиты.

— Я надеялся, что застану тебя одну.

Я резко обернулась. В дверях стоял тот самый мужчина с рыжими волосами и щетиной.

— Знаешь ли, я ждал всю ночь, — он медленно двинулся ко мне. — Я бывал тут достаточно раз, чтобы знать, где ты спишь, — он обвел рукой кухню. — Но ты, признаться, даже упростила мне задачу.

Я на ощупь потянулась к ножу на бедре и наткнулась на мягкую ткань ночной рубашки.

Мой нож.

Его не было.

— Чего ты хочешь? — мой голос отозвался эхом, фальшивой смелостью, как несмешной анекдот.

Он сделал два шага вперед.

— Разве не ясно?

— Мне это не интересно.

Его короткий, холодный, скрежещущий смешок заставил мою кожу покрыться мурашками.

— Не притворяйся невинной. Спорю, этот варварский ублюдок уже трахал тебя во все щели, что ты и не вспомнишь, каково это — быть тугой.

Он обвел комнату жестом.

— Только вот тут его нет, да?

Глаза защипало. Сказать ему, что меня даже никто не целовал? Это вызовет у него отвращение, остудит интерес… или наоборот, только подольет масла в огонь?

В панике я огляделась в поисках выхода, но была лишь дверь, через которую я вошла. Он загораживал другую, и между нами оставалось слишком мало места, чтобы получилось выскользнуть.

— Что ж, — протянул мужчина, сделав еще шаг, — объедками я не побрезгую. Особенно такими.

Я подавила всхлип, выпрямилась и заставила губы искривиться в презрительной усмешке.

— Да, вот эти розовые губки, — его жаркая, липкая от пота ладонь потянулась к моему горлу.

Спиной я ударилась о край столешницы и почувствовала, как его эрекция упирается мне в живот. Она давила на меня, прорываясь сквозь несколько слоев одежды.

— Проверим, совпадает ли цвет с твоей пиздой?

— Я… я закричу, — страх прорвался в голосе, и я больше не могла его скрыть.

В его зеленых глазах отражалась пустота, мрак, беспощадная душа.

— Хорошо, — прошептал он, нависая надо мной так низко, что я испугалась, будто сломаюсь о край стола. — Я люблю крики маленьких шлюх.

Если я закричу, Гэвин услышит. Я знала, что услышит, но хотела ли я давать этому ублюдку такой повод снова видеть мою слабость?

Хотя… я могла и закричать.

И драться.

Одновременно.

С яростным, диким визгом я ударила его коленом прямо в пах и рванула в сторону. Он не ожидал, что я нападу, и все же, даже с эффектом неожиданности и хоть какой-то подготовкой, я была недостаточно быстрой.

— Тупая шлюха! — прохрипел он, схватив меня за волосы. Острая боль пронзила череп, когда он дернул. Затылок ударился о твердый пол, и мир расплылся. Я перевернулась на живот, не в силах встать, и поползла прочь.

Я почувствовала, как рука схватила ткань моей ночной рубашки, задрала ее, а потом резким движением порвала нижнее белье. За секунду я осталась полностью обнаженной.

— Нет! — вскрикнула я, перекатываясь на спину и отчаянно хватаясь за подол, пытаясь прикрыться, будто это могло помочь. — Пожалуйста!

Потная ладонь хлестнула меня по лицу, ослепив болью и гулом в ушах. За этим последовал звон ремня, расстегивающаяся пряжка. Этот звук я уже знала, и знала, что, если выживу, он будет сниться мне всю жизнь.

— Я тебя проучу, сука! — он вжался между моих ног, и из меня вырвался пронзительный крик, когда я увидела, как его член вырывается из брюк.

Но тут его отбросило в сторону с такой силой, что шкаф за его спиной разлетелся в щепки.

Я замерла, не веря своим глазам.

Над ним стоял мой защитник. Гэвин.

Дикий. Яростный. Совсем не тот, каким я знала его раньше. Взгляд — ледяной, всепоглощающий, убийственный. Это было не просто бешенство — это была смерть в чистом виде.

Полуголая, я отползла в другой угол кухни. Гэвин схватил мужчину за шею точно так же, как когда-то держал Эзру, только теперь его пальцы сжимались с неумолимой силой. Из горла противника вырвался жалкий, задушенный стон.

Он наклонился ближе, глядя прямо в его глаза, широко раскрытые от ужаса.

— Я же говорил… тронешь мою девочку — я тебя прикончу, — прошипел он, тихо, почти ласково.

И одним движением, быстрым, легким, Гэвин свернул ему шею. Так же просто, как дышать.

Из меня вырвался сдавленный хрип, будто воздух сам вылетел из легких вместе с остатками сострадания. Я видела, как жизнь уходит из тела моего мучителя.

Гэвин отпустил его, и тело рухнуло на пол. Он коротко, зло вздохнул, словно только что раздавил назойливое насекомое. Потом повернулся ко мне.

Я в панике отползла еще дальше, пока не уперлась спиной в шкаф под раковиной.

— Дважды за один день, Элла, — устало сказал он, приседая передо мной, — ты сводишь меня к черту с ума.

Он потянулся к моей руке, но я отдернула ее. Он нахмурился.

— Ты ранена?

— Я… я просто хотела воды, — выдохнула я, задыхаясь. — Мне хотелось пить.

Он снова протянул ладонь, но я закричала:

— Нет, нет, нет! — голос сорвался, и вместе с ним вырвались слезы. Левой рукой я натянула ночнушку на колени, прижала их к груди. — Не хочу, чтобы ты видел меня такой…

Или, может, я не хотела видеть его таким. После того, что только что произошло…

— Это ничего не меняет, — сказал он тихо, протягивая руку. — Его больше нет. Ты в безопасности.

— Но он не просто ушел, — прошептала я. — Он мертв.

— Ариэлла, — Гэвин чуть подался вперед, заслоняя собой безжизненное тело с неестественно вывернутой шеей. Голос его был слишком спокоен для человека, только что голыми руками убившего кого-то. — Иди сюда. Пожалуйста.

— Не подходи! — всхлипнула я, но дальше отступать не стала. Часть меня хотела бежать, спрятаться, исчезнуть, но тепло, исходящее от него, тянуло обратно, напоминая о безопасности, которой я так отчаянно жаждала. — Ты убил его… и теперь злишься на меня.

Грусть скользнула по его лицу.

— Элла, с чего, к черту, я должен злиться на тебя?

— Потому что ты велел мне оставаться в комнате, а я не послушалась, — дыхание стало рваным, паническим. — И теперь ты убил его, и это моя вина!

— Я не злюсь на тебя, — спокойно ответил он. — Это не твоя вина. Просто… когда кто-то хочет причинить тебе боль, я не могу… не могу не… Элла, милая, выдохни.

Лишь услышав его приказ, я осознала, что почти не дышу. Воздух вырвался из легких рывком. Я закрыла глаза и, пошатнувшись, потянулась к его плечу, чтобы удержаться. Он подался вперед и провел ладонью по моей щеке, будто задавая дыханию ритм, которому можно было следовать.

Но я не могла не думать о местах, где меня хватали, бросали, держали. О чужих руках. Я не могла заставить синяки проступить, но если бы могла — хотела бы, чтобы они поскорее появились и исчезли. Все мое внимание цеплялось за мысль о выздоровлении, а не о том ужасе, что случился.

Минуты тянулись вечность прежде, чем я смогла снова открыть глаза и увидеть ясно.

— Ты убил его, — выдохнула я дрожащим голосом.

— Он причинил тебе боль, — тихо ответил он и мягко убрал прядь волос за ухо. — Он собирался изнасиловать тебя.

— Но ты убил его. И убил тех, в храме, сегодня.

— Не задумываясь, — он осторожно взял мой подбородок пальцами, осматривая голову, лицо и шею. — И сделаю это снова.

Я покачала головой. Он говорил, что убьет ради меня. Что уже убивал. Это не должно было шокировать, но меня пугала легкость, с которой он это делал, спокойствие в голосе спустя всего несколько минут после смерти другого человека.

— Ты ведешь себя так, будто это было легко — убивать их.

Его темные брови приподнялись, и он кивнул.

— Так и было.

— Это… это не должно быть легко.

Он выдохнул.

— Элла, есть люди, которые хотят то, что имеешь ты. Которые хотят ранить тебя. И я с радостью избавлю этот мир от них, от всех до единого.

— Ты не можешь просто убивать людей, даже тех, кто сделал мне больно…

— Могу. И буду. Без таких, как он, мир станет лучше.

— Это не тебе решать.

— Мне похуй.

От его убийственной уверенности меня пробрала дрожь.

— А должно быть не похуй, — прошептала я.

Он обхватил мое лицо обеими руками. Взгляд — темный, горящий, безжалостно искренний.

— Мне не похуй на тебя.

Я склонилась к его ладоням, чувствуя только одно желание — чтобы с ним ничего не случилось. Спорить можно будет потом, не сегодня.

— Прости, что заставила тебя убить человека, — прошептала я, опуская его руки от своего лица.

— Ты не заставляла, — он переплел наши пальцы, будто боялся отпустить. — Мне не трудно убить мужчину просто за то, что он не так на тебя посмотрел. Я даже, может быть, получаю от этого удовольствие.

Я сглотнула.

Он заметил.

— Я не хороший человек.

Я раскрыла рот, чтобы возразить, но он перебил:

— И никогда им не притворялся. Я никогда не буду достоин тебя. Никто не будет, — он снова коснулся моего подбородка, мягко поднимая. Он мог говорить, что не хороший человек, и, может, после всего увиденного я должна была в это поверить, но в его ярости, сдержанной и направленной, было что-то иное. Намерение. Смысл. По крайней мере, когда дело касалось меня.

— Я видел ужасные вещи, Элла, такие кошмары, которые тебе и представить страшно. Ужасы, от которых я не смогу тебя уберечь. Я бы отдал жизнь, если бы это спасло тебя от той тьмы, что скрыта в этом мире, но не могу. Единственное, что могу, — научить тебя всему, что знаю. Показать, как драться. Как выживать. И, Элла… — он запнулся, когда произнес мое имя, голос сорвался от переполнявших чувств, — мне нужно, чтобы ты жила.

Я кивнула, вдыхая его запах — дым, кедр и кожу. Мои любимые ароматы.

— Я хочу тренироваться больше. Завтра. Не хочу быть жертвой таких, как он. Потому что… — голос осел, сорвался, — в тот момент, в последний миг… я поняла, что сдалась. Я думала, он все-таки… — я сглотнула, не в силах договорить. — Если бы ты не пришел, Гэвин…

— Но он этого не сделал, — тихо сказал Гэвин. — Я здесь, и ты в безопасности, — он провел пальцами по моей щеке, стирая слезы. — Пожалуйста, не плачь, Элла.

Он поморщился, его теплое дыхание коснулось моего лба.

— Ты сильная, и… — он запнулся, сглотнул.

— И?

Он вздохнул.

— И у меня, черт возьми, сердце разрывается, когда ты плачешь.

Я смахнула слезы тыльной стороной ладони и протянула руку к его лицу — к шраму, пересекающему правый глаз и щеку, к небритой коже, которой мне давно хотелось коснуться.

— Ну… — прошептала я, прикасаясь к нему так же, как он ко мне — мягко, осторожно, будто боясь сломать. — Я, пожалуй, не хочу, чтобы твое сердце разорвалось.

От моего прикосновения его веки опустились, дыхание стало хриплым, сбивчивым. Затем он осторожно отнял мои пальцы от своей щеки, сжал их и поднял меня на ноги.

— Пойдем. Тебе нужно в постель.

— Эм… — я натянула края ночной рубашки на колени и указала на пол, где перед плитой лежали мои грязные, изорванные трусики.

Я подняла взгляд. Лицо Гэвина застыло, твердое, непроницаемое.

— Он успел сорвать их, но дальше не пошел, — выдохнула я, прильнув плечом к его груди. Внезапно я остро ощутила, что под порванной одеждой совершенно голая, и что кто-то может войти и увидеть… слишком много. — Благодаря тебе.

— Оставь их. Им конец, — его голос прозвучал напряженно.

— Да, но… у меня больше нет. — Я собрала вещи всего на несколько дней, а с тех пор, как мы прятались под тем самым скальным навесом в западной Вимаре, мы ничего не стирали. — Нам нужно постирать одежду.

Он тяжело выдохнул.

— Я найду тебе что-нибудь.

Я взвизгнула от неожиданности, когда он нагнулся, подхватил меня под колени и одним плавным движением поднял на руки. Он держал меня так, чтобы ночнушка полностью прикрывала тело, а его ладони даже случайно не коснулись оголенной кожи. Эти мелочи — осторожные, продуманные — сводили меня с ума куда больше, чем его грубость. Он мог быть яростным, беспощадным, почти всегда таким и был, но когда мне требовалась нежность, он становился бесконечно бережным. И казалось, что эту часть себя он берег только для меня.

— Подожди, — я обернулась через плечо. — А тело?

Он развернулся, заслоняя вид.

— Не смотри. Я скажу Даймонду, чтобы он этим занялся.

— Он… часто занимается такими делами?

Гэвин промолчал, просто пошел вперед через кухню, по коридору, вверх по лестнице — неся меня так, будто я ничего не весила.

Быть в его руках значило… все. Я могла бы жить там, в этом коконе силы и тепла, слушая, как бьется его сердце, но два вдавленных следа от серебряных колец под его рубашкой — и под моими пальцами — напомнили, что это невозможно.

Он молча опустил меня на край кровати.

— Останься здесь, — сказал он, остановившись у двери. — Слышишь меня, Элла?

Я уже принесла ему достаточно хлопот за этот день и видела, как он ищет в моих глазах подтверждение, что я послушаюсь. Я кивнула.

Комната погрузилась в тишину. В камине догорали угли, потрескивали, отдавая последние искры. Холод медленно подкрадывался — не тот, что бывает от сквозняка, а другой, старый, знакомый холод одиночества. Я стиснула зубы, напоминая себе, что больше не одна.

Минут через двадцать он вернулся. Не глядя мне в глаза, положил в мои ладони пару белоснежных атласных трусиков с кружевной окантовкой. Даже по виду я поняла — они подойдут идеально.

— Откуда… ты их взял? — я едва удержалась, чтобы не хихикнуть.

— Неважно.

— Ты, случаем, не носил их с собой все это время?

Он выругался.

— Конечно, нет, Ариэлла. У меня… у меня здесь есть место, в Товике, — он провел рукой по волосам. И да — его щеки порозовели. Краснеющий Гэвин Смит — зрелище редкое и восхитительное. Я прикусила губу, чтобы не улыбнуться. — Я провожу тут довольно много времени.

— И собираешь такие… трофеи? От каждой своей победы? — я тихо хихикнула.

Он бросил на меня раздраженный взгляд.

— Это не смешно.

— Немного смешно, — пробормотала я. Я не знала точно, сколько лет прошло с тех пор, как умерла его жена, но была уверена — женщины в его жизни все же были. У любого мужчины были бы. К тому же, его терпение, когда дело касалось разговоров хоть чуть-чуть личных, таяло на глазах, и во мне просыпалось что-то игривое.

— Надень, черт возьми, это белье и ложись спать.

Я вздрогнула — не от грубости, а от паники, проскользнувшей в его голосе.

— Ладно, ладно, — пробормотала я, широко раскрыв глаза.

Он напряженно наблюдал за мной, когда я поднесла трусики к носу проверить, не пахнут ли. Ну а что? Это же загадочные трусики. Выглядели они немного поношенными, но пахли свежестью и чистотой — лавандой.

— Они чистые. Никто их не носил.

— Почему у тебя есть женские трусики, которые никто не носил?..

— Элла, — прорычал он, зажимая переносицу. — Блядь. Пожалуйста.

— Ладно, ладно, — я показала ему рукой, чтобы отвернулся, пока переодеваюсь. — У тебя, знаешь ли, грязный рот.

— Мысли еще грязнее, — рыкнул он в ответ.

Я распахнула глаза, ошарашенная, и, как обычно, от его слов, голоса и самого присутствия по телу разлилось тепло от щек до самого низа живота.

Я натянула трусики. Они оказались мягкими, уютными, приятно скользили по коже.

— Готово, — пробормотала я.

Он медленно повернулся, жадно, сосредоточенно следя за каждым моим движением, пока я залезала в постель.

— Спокойной н…

— Побудешь со мной? — перебила я, слишком быстро, слишком отчаянно, чтобы он успел отказать. — Пока Джемма не вернется, куда бы она ни ушла. Я просто… не хочу быть одна.

Он замер, колеблясь, потом опустился в кресло в углу комнаты.

— Не обязательно сидеть так далеко.

Я облегченно вздохнула, когда он встал, подхватил кресло, переставил его прямо к изголовью моей кровати и снова сел.

Тишина опустилась на нас. Не неловкая — тихая, мягкая, успокаивающая. Мы просто были. Вместе. В темноте.

Я сидела, не ложась, не желая, чтобы этот момент закончился. Переплетая пальцы, я выдохнула:

— А если… я не смогу?

— Что не сможешь?

— Убить, — прошептала я, и по коже пробежала дрожь. Впервые за долгое время сама мысль о смерти по-настоящему пугала меня. Танцы с Джеммой. Смех с друзьями. И это — разговор, один воздух на двоих рядом с Гэвином. Я хотела всего этого. Хотела жить ради этого. Сражаться ради этого. Но отнять чью-то жизнь… решить, что моя ценнее… — А если придется выбирать — или я, или они?

— Не думай об этом, — ответил он мгновенно и наклонился вперед. — Не давай себе времени думать.

— Гэвин, я не уверена, что смогу…

— Нет, — он схватил меня за руку. — Не смей сомневаться, Элла. Слышишь? Берешь то, что у тебя под рукой — меч, нож, палку, зубы — и вырываешь из них жизнь. Не колеблясь. Ни секунды. И живешь дальше, потому что ты — бесценна.

Вес его слов лег на меня тяжело, как железо, но в то же время укрепляюще. Эти слова рушили все чужие ожидания и выстраивали мои. Я нуждалась в них — в чем-то, что можно держать внутри, когда вокруг давит страх. Без этого я чувствовала пустоту, а пустота — это голодное чудовище, которое сожрет все хорошее, не дав ему даже пустить корни.

— Не думай ни на секунду, что я не вижу, как все это на тебя давит, — его голос снова вернул меня к нему, в его пространство, полное тепла и уверенности, и я пошла туда охотно. — Посмотри на меня, Элла, — приказал он мягко, поднимая мой подбородок пальцем и заставляя встретить его взгляд. — Я вижу твое бремя, вижу, что у тебя на сердце. Эти люди, которых ты должна вести, думают, что могут определить, кто ты. Не позволяй. Не позволяй своей ценности зависеть от короны на голове, от силы в жилах, и уж тем более от ебучего Уинтерсона рядом.

Я хрипло рассмеялась сквозь слезы и прижалась щекой к его ладони, впитывая каждое слово, как воздух. Мое сердце просило только одного — чтобы он не останавливался. Чтобы заполнил ту пустоту, что выжгли изнутри чужие приказы и ожидания.

— Ты бесценна не из-за отца, не из-за силы и не из-за крови, — продолжил он. — Ты бесценна, потому что ты — это ты. И уже одного этого достаточно, чтобы за тебя сражаться.

Я сглотнула и кивнула, не уверенная, что способна поверить его словам. Для него, может, это и правда, но не для меня. Я знала, что смогу запомнить его лицо, его голос, его тепло, и ради него сражаться.

Он откинулся назад и поманил меня рукой.

— Иди сюда.

Я послушалась. Он притянул меня к себе на колени. В этот раз я осторожно избегала места, где под рубашкой на его груди скрывались два кольца. В этом не было ничего предосудительного — просто объятие. Просто желание быть рядом. Большего я не могла себе позволить.

Я сделала вид, что не слышу, как участился его пульс от нашей близости, не чувствую, как дрожит под моей ладонью его тело. Притворилась, что не замечаю, как сердце бьется в горле — слишком быстро, слишком сильно. Я позволила ему держать меня, и этого было достаточно.

— Гэвин? — прошептала я, кончиками пальцев касаясь его бороды.

— Да?

— У тебя и правда грязный рот.

Он тихо рассмеялся, глухо, сдержанно, так что смех прошел по его груди, отдаваясь в моей щеке.

— Да.

Я провела пальцем по шраму на его шее.

— Но рядом с тобой я чувствую, что могу. Что смогу быть королевой.

Он посмотрел вниз, и лунный свет упал на его лицо — шрамы, бороду, мягкий уголок губ. В его теплых карих глазах было столько нежности, что мои защипало.

Гэвин накрыл мою руку своей и слегка сжал.

— И я буду служить тебе, моя королева, до самого последнего вздоха.

Наполненная теплом и чувством абсолютной безопасности, вскоре я начала клевать носом. Проснулась только тогда, когда он осторожно опустил меня обратно на кровать. Я забралась под одеяло, остро и сладко осознавая его присутствие рядом.

Широкая, довольная, почти глупая улыбка расползлась по лицу так, что щеки болели, потому что, когда он был рядом, я не боялась закрывать глаза.

Когда он был рядом — мне не были страшны кошмары.

Я знала, он спасет меня от них.