Сицилийское королевство

Глава пятая. Тайна тевтонского рыцаря

Следующие три выстрела ушли в молоко. Два дали перелет, а один камень, изменив траекторию, улетел в ближний лес, где прятался черниговский обоз. И там превратил в кучу дров отличную телегу. К счастью, сидевшие на ней мужики в этот момент отошли по нужде, а когда вернулись, то возблагодарили Бога за свое отсутствие.

После третьего залпа, которым были уничтожены еще две собственные телеги и сбит с венгерской башни флюгер, Забубенный решил сменить прицел, пока не уничтожил весь собственный обоз и не нанес урон живой силе. А черниговский воевода Дрон Давыдович Бок, глядя на результаты стрельбы, счел за благо отвести свое войско подальше в тыл.

Четвертый залп вышел точнее. Два камня ударили в стену, образовав в ней живописные вмятины. Третий врезался в башню и метким ударом сшиб островерхую крышу. Крыша, немного покачавшись, рухнула во двор замка, придавив немало народа. Лагерь русских артиллеристов снова огласился ликованием.

Однако Тобчи такая меткость не устраивала. Он торопился разделаться с неожиданным препятствием на пути продвижения войска.

– С таким узпехом, мы тут сидеть долго, – подытожил он результаты артподготовки Забубенного, – запали подкоп.

Григорий выдохнул с облегчением. Честно говоря, он и сам был рад поскорее закончить этот арт-эксперимент. Машины явно требовали доработки на производстве, ну а для полевых испытаний этот результат был вполне неплох. Никто из своих не пострадал, если не считать разрушенных телег. Великий механик повернулся к стоявшему неподалеку ратнику Митьке, начальнику саперов, и раскрыл рот, чтобы крикнуть «Поджигай!». Но вдруг в небе раздался свист и на бастион штурмующих рухнула огромная зажигательная стрела, точнее копье. Этой штукой убило сразу трех монгольских всадников, а брызги горящей смолы подожгли строение, но ратные люди быстро справились с пожаром.

– Запалить! – рявкнул Тобчи, приходя в ярость.

Забубенный и сам не стал дожидаться второго выстрела. Оказывается у засевших в замке тоже кое-что имелось в арсенале. Дальнобойный самострел, не бог весть что, но в умелых руках может причинить неприятности. Вот как этим трем монголам, например. И Григорий махнул рукой ратнику Митьке – «Поджигай!». Митька схватил факел и нырнул в траншею. Там он должен был добраться почти до самой стены и поджечь шнур длиной метров десять.

И только сейчас Григорию пришло в голову, что это не бикфордов шнур. И гореть эта промасленная веревка будет гораздо дольше. Главное чтоб не потухла по дороге. К счастью, хан Тобчи не был осведомлен о том, что на свете бывают шнуры, горящие быстро. И потому не требовал от Григория, чтобы замок взлетел на воздух немедленно. А только поинтересовался:

– Поджег?

Григорий кивнул.

– Поджег. Надо немного подождать. Сейчас все будет.

Тобчи снова повернулся в сторону непокорного венгерского замка и вперил в него взгляд. Тем временем, осажденные венгры, узрев нырнувшего в траншею мужика с факелом, стали догадываться о том, что их дело труба. И скоро случится что-то непоправимое. На деревянную крышу траншеи обрушился град стрел и даже камней. Венгры надеялись убить пробиравшегося по ней человека с факелом. Но, тщетно. Через некоторое время Митька вылез обратно. Потухший факел он выбросил по дороге.

– Ну, что, поджег? – яростным шепотом спросил у него механик, оглядываясь на Тобчи и Дрона Давыдовича.

– Веревку-то? – переспросил Митька. – Ясное дело, поджег.

Отряхнувшись от земли, он поинтересовался:

– A чего теперь будет-то?

– Скоро узнаешь, – туманно ответил Григорий, и, подобно монгольскому хану вперил взгляд в стену венгерского замка, – главное, чтобы дождя не было.

– Не, – успокоил его Митька, – дождя не будет.

Потянулись томительные минуты. Забубенный уже порывался сам лезть в траншею, ему казалось, что самодельный фитиль потух и два бочонка китайской смеси так никогда и не взорвутся. Или их мощности хватит только на безвредный фейерверк. Каждый взгляд Тобчи заставлял механика напрягаться так, словно ему уже подписали смертный приговор.

Венгры почуяли неладное. Они забегали по проходам на стенах, почти не прячась от монгольских лучников, державших их передвижения под постоянным снайперским обстрелом. И в этот момент китайские бочонки взорвались.

Мощности хватило. Сначала под ногами у Забубенного заходила ходуном земля, затем из-под стены вырвались языки пламени. И только после этого раздался оглушительный грохот, за которым последовало обрушение. Подкоп был сделан к той части стены, что примыкала к уже сломанным воротам. Взрыв начисто снес кусок стены замка почти в десять метров длиной. Кроме того, ударной волной снесло к чертям и временную постройку, запиравшую вход через разрушенные ворота. Теперь, вместо крепких ворот и длинного фасада замка венгерского жупана зияли две отличных бреши, а между ними сиротливо возвышался чудом уцелевший обломок стены.

Хан Тобчи не стал медлить. Он резко вскинул руку, и монгольская конница лавой устремилась в обреченный замок. Дальнейшее было делом техники.

Обернувшись к Забубенному, Тобчи удовлетворенно кивнул механику и похвалил.

– Молодец, Кара-Чулмус! Хороший вызвал огонь.

Услышав эту похвалу, Забубенный на минуту вновь ощутил себя степным духом по имени Кара-Чулмус, за которого выдавал себя, находясь в стане монгольской армии посреди бескрайних половецких степей. Давно это было, еще до битвы на Калке.

– Ну, теперь готово дело, – одобрительно пробасил Дрон Давыдович Бок, тоже глядевший во все глаза на разрушенную стену, – ловко ты этот подкоп устроил. Ловко.

Забубенный решил похвалить всех участников спецоперации перед начальством. Может, какая награда им выйдет.

– Да все хорошо постарались. И артиллеристы ваши черниговские молодцы, что ворота вынесли. И подрывная команда отлично справилась. Да и монгольским товарищам спасибо за порох. Если бы его в обозе не оказалось, мы долго бы еще камнями кидались. А тут, раз и готово. Полкрепости снесли за мгновение. Хорошее дело взрывчатка.

Парень Митька, который только что своими руками все это дело соорудил, долго смотрел на провалы в стене и не мог поверить, что такое бывает. А когда к нему вернулся дар речи, он вымолвил только одно слово:

– Сила.

Тем временем монгольские отряды ворвались в замок и оккупировали двор, выкосив всех венгерских партизан, что имели неосторожность встретить их с оружием в руках. Но кое-кто засел на стенах и в башнях, продолжая сопротивляться. И таких еще оставалась немало. Монголы, конечно, иногда спешивались, но предпочитали оставаться в седлах до последней возможности. А потому зачистка замка приостановилась.

Услышав такое донесение от прискакавшего нукера, Тобчи посмотрел на воеводу черниговцев и сказал:

– Пришла пора твои воины в дело пускать. Добей остальных, очисти дорогу.

Дрон Давыдович Бок молча кивнул, он и сам наперед знал, что без его помощи тут не обойтись.

– Егорша, – крикнул он старшего ратника, что уже ходил к воротам замка с тараном, – сходи, глянь там, что к чему.

Здоровенный детина Егорша, косая сажень в плечах, вынул меч и легонько рубанул им воздух прямо перед собой.

– Сделаем, Дрон Давыдович.

И кликнув с собой отряд человек в пятьдесят добрых молодцев из пеших черниговских ратников, он устремился в пролом. Ребята с виду были непростые, а специально обученные. При себе имели веревки с крюками, несколько лестниц странной конструкции, похожих на раздвижные, и еще какие-то приспособления непонятные даже техническому гению механика-чародея. Дрон Давыдович в очередной раз удивил Забубенного своей подготовкой и продолжением его новаторского дела.

Спецназ по захвату оборонительных сооружений справился со своей задачей на все сто процентов. Как выяснилось спустя пару часов, за которые Егорша сотоварищи вынес несколько дверей, залез на две оборонявшиеся башни и проник в подземелье, замок был хоть и небольшой, но имел множество потайных помещений. А в этих помещениях имелась еда и вода, а также множество галерей, позволявших защитникам менять дислокацию и появляться в самых неожиданных местах. Холм под замком, как оказалось, был изрыт людьми так, словно там проживало семейство кротов. Но их это не спасло. Да и предварительная бомбардировка Забубенного помогла – несколько зданий во дворе были разрушены, что облегчило доступ в остальные.

Довольно быстро черниговский спецназ уничтожил последние очаги обороны замка и даже захватил в плен нескольких знатных пленников. Когда их приволокли пред светлы очи монгольского хана и русского воеводы, они были крепко связаны веревками, выглядели жалко, но пытались сохранять гордый вид. Григорий осмотрел их внимательно и пришел к выводу, что перед ним два каких-то рыцаря, один венгерский, наверняка местный жупан, а второй, кажется, немецкий – с крестами на груди и спине. В этой теплой компании был еще мужик в красном балахоне, очень похожий на монаха.

– Кто такие? – спросил монгольский хан на родном наречии, но его никто не понял, кроме Забубенного.

Все пленники, кроме злобно смотревшего исподлобья жупана, в ответ что-то залопотали. Видно, все кроме жупана, почему-то надеялись на снисхождение, а противодействие монгольским солдатам не считали преступлением. Вполне возможно, они были просто международными наблюдателями, а против монголов в глубине души ничего не имели. Вот, наверное, об этом каждый и пытался рассказать монгольскому хану, но каждый делал это на своем наречии. А потому Тобчи ничего не понял.

Забубенный тоже ничего не понял – немецкий он знал совсем плохо, только в рамках школьной программы. А латынь, хоть и знал, но тоже в общих чертах. Вот если бы часок поговорить с этим латинским монахом о спорных моментах из Блаженного Августина, может, чего и вспомнил бы.

Но Тобчи опять удивил Забубенного своей непосредственностью. Он не стал напрягать свой мозг, как великий механик. Тобчи был ханом и военачальником, а потому думал только о своих профессиональных обязанностях. Для раздумий об остальных проблемах у него было достаточно людей, чьи мозги он мог напрягать сколько угодно. И стоило ему только взмахнуть рукой, как между ним и пленниками возник толмач, одетый вполне по-европейски: короткие штаны, чулки, башмаки, рубашка и куртка из дорогой ткани. На голове зеленый берет. Даже тонкая золотая цепочка блеснула на груди. Ни дать, ни взять, обнищавший венецианский купец на службе у монгольского хана.

Забубенный припомнил этого мужичка, тот обретался в обозе монгольского хана и постоянно крутился неподалеку. При допросе пленных переводчик очень даже нужен. А за время знакомства Забубенный узнал о монголах достаточно, чтобы быть уверенным – несмотря на мифы европейцев об их отсталости, степняки очень чутко слушали окружающий мир и знали, что происходит в Европе и остальных сопредельных государствах. Они повсюду имели своих засланных казачков и агентов разного уровня. Монголы ведь постоянно путешествовали по чужим странам. Входили в контакт с местным населением. А при таких контактах надо как-то общаться с теми, кто выжил после знакомства. Стран на земле, пока, много. Языков – тьма тьмущая, а империя Чингисхана простиралась уже почти от восточного до русского моря. Вот и приходилось монголам держать при себе постоянный штат военных переводчиков.

Обычно в переводчики к монголам попадали через плен, но, как сюда попал этот стиляга в зеленом берете, Забубенный не знал. Да и какая разница, главное, чтобы переводить умел. «Венецианец», похоже, умел.

– Ты хозяин замка? – спросил Тобчи сначала у венгерского рыцаря.

«Толмач-венецианец» по приказанию Тобчи перевел. Венгерский жупан кивнул.

– Как ты здесь оказался, ведь наши отряды уже давно ушли вперед?

В ответ венгерский жупан поднял голову и смерил сидевшего на коне монгольского хана взглядом, полным такой ненависти, что Забубенный ожидал немедленного плевка в лицо монгольского оккупанта. Но плевка не последовало, впрочем, как и ответа на вопрос. «Ну, все, – решил Григорий, – отвоевался местный жупан».

Тобчи и, правда, выждав необходимые для ответа секунды, сделал жест стоявшим рядом нукерам и главу венгерских партизан уволокли в сторону обоза, но, почему-то не убили сразу на месте за неповиновение. Значит, монгольский военачальник имел свои виды на этого пленника. На остальных пленных это произвело неизгладимое впечатление, они уже считали свою судьбу решенной – копье или виселица. В лучшем случае, сломанный позвоночник. Однако восприняли приближение развязки по-разному. Немецкий рыцарь, привычный к смерти, стоял молча и, видимо, молился, отсчитывая последние секунды своей жизни. А монах заголосил и, судя по жестам, даже стал угрожать.

– Что он говорит? – осведомился Тобчи.

«Венецианец» некоторое время послушал визгливые вопли монаха и, переварив, сообщил самую суть вкратце.

– Он говорит, что гнев верховного понтифика, наместника Бога на земле, падет на головы нечестивых монголов, дерзнувших разорить страну, которая находится под защитой римского престола.

– Это все, что он говорит? – уточнил монгольский хан.

– Нет, – продолжал толмач, – он говорит, что его зовут Ферштич, он епископ Добрецена. И он призывает монголов послушаться голоса божьего и оставить его в живых.

«Да монах-то не так прост, – подумал Забубенный, – получается он еще и епископ. С папой римским на короткой ноге. То-то я смотрю ряса у него какая-то вычурная с золотыми нашивками и шапка странная».

– Как он оказался в замке? – спросил Тобчи.

– Приехал вчера по делам своего прихода, – перевел толмач.

– Епископ меня обманывать. Добрецен уже позади нас и давно разрушен, – выказал осведомленность в делах текущей войны монгольский хан, – ты просто не успеть убежать к королю Андрею в Эстергом?

Уличенный во лжи епископ задрожал и снова что-то визгливо выкрикнул.

– Он хотел уехать к королю Андрею, но жупан Войчич насильно оставил его в своем замке, – перевел «венецианец» в зеленом берете, – для поддержки духа осажденных. Вот он и остался выполнять свою миссию. Но, говорит, что убеждал Войчича не оказывать сопротивления монгольским войскам.

– Это чего ж, сдаться что ли уговаривал? – уточнил Дрон Давыдович и прибавил, – хорошая подмога воинам этот епископ. Если б меня так уговаривали, я бы сам его повесил, как предателя, прости Господи. Взял бы грех на душу.

«Венецианец» посмотрел на Тобчи и спросил:

– Переводить это епископу?

– Не надо, – отрицательно мотнул головой хан, – он и так понял.

По сузившимся злобным глазкам епископа действительно было видно, что он отлично все понял. И теперь искренне призывал огонь с небес на головы всех присутствующих, и больше всего на жупана Войчича, за то, что тот не дал ему вовремя удрать подальше от этих проклятых монголов.

Неожиданно блуждающий взгляд епископа остановился на воеводе черниговцев, сказавшем последние слова. Осмотрев его внимательно Ферштич снова что-то прошипел.

– А вы, русичи, скоро все ощутите на себе гнев небес и верховного понтифика, – автоматически перевел толмач, – крестоносное воинство идет в ваши земли. Оно наведет там порядок.

– Да пущай идет, – не смутился Дрон Давыдович Бок, – встретим. А к понтифику твоему мы, того и гляди, сами в гости скоро пожалуем.

Епископа перекосило от злости. Он, похоже, и на этот раз все понял без перевода. Теперь, несмотря на положение пленника, Ферштич готов был выскочить из своих пут и растерзать воеводу черниговцев. Но Тобчи уже утомил его допрос.

– Отвести в обоз. Возьмем с собой, пригодится.

Два рослых нукера уволокли вырывавшегося изо всех сил епископа Добрецена в сторону крытых телег. Поскольку приговор ему не перевели, епископ решил, что его ведут на казнь.

На месте остался только молчаливый представитель германского рыцарства. Рыцарь смотрел в небо, не проявляя никакого интереса к тем, кто его захватил. Ничего не просил. Но, взглянув на его физиономию, Забубенный почему-то сразу подумал, что это не просто презрение к победившим врагам и показная рыцарская гордость. Этот железнобокий товарищ что-то такое знал, о чем ему совсем не хотелось рассказывать ни монголам, ни русским. И раз уж его угораздило попасть в плен, то он предпочитал унести эту тайну с собой в могилу. Или в канаву. Как выйдет.

Черт его знает, почему так показалось Забубенному, но он приблизился к воеводе черниговцев Боку и сказал:

– Темнит что-то рыцарь.

Между тем рыцарь просто молчал.

– Как его зовут, и что здесь делает рыцарь тевтонского ордена? – спросил монгольский хан через переводчика.

«Так это тевтонец, – подумал озадаченный механик, – а я-то никак вспомнить не мог, какие у них на бортах кресты, красные или черные. Получается черные».

Рыцарь медленно опустил свою белобрысую голову и перевел взгляд с неба на монгольского хана, сидевшего на лошади и возвышавшегося над ним, благодаря этому на добрых полтора метра. Словно вспоминая свое имя, рыцарь немного подумал и медленно, с расстановкой, проговорил одну длинную фразу на отрывистом немецком наречии. Григорий Забубенный, как ни напрягал память, ничего знакомого на слух не уловил.

– Его зовут Клаус фон Штир. Он рыцарь «ордена дома Святой Марии Тевтонской», – сообщил «венецианец», – находится в землях венгерского короля по личному поручению великого магистра ордена Германа фон Зальца.

– Каким поручением? – напрямую поинтересовался Тобчи, даже не пытаясь обмануть фон Штира и показать рыцарю, что ему абсолютно неинтересно, зачем он здесь оказался. Для монголов, славившихся своей хитростью, это было как-то слишком просто.

Забубенный даже удивился. «Да хрен он чего по своей воле скажет, – пронеслось в голове у механика, – по роже видно. Тут другими методами надо работать. С фашистами надо их же языком говорить. Гестаповским».

Однако Тобчи торопился снова выступить в поход. И теперь, после взятия замка, его ничто не задерживало. Только молчаливый тевтонский рыцарь.

– Этого тоже в обоз, – приказал, немного помедлив, монгольский военачальник, – Отвезем всех Субурхану. Там заговорят. А нам пора.

И соединенные русско-монгольские войска, перетряхнув замок от самого нижнего подземелья до самой высокой башни, и запалив его на прощанье, снова выступили в поход к лагерю Субурхана.

Время уже, по прикидкам великого чародея-механика, подходило к обеду. И Забубенный был бы не прочь перекусить хоть китайской лапшей, хоть холодной зайчатиной, но ему никто такой возможности не предоставил. Приходилось ждать до вечера. Поэтому Григорий взгромоздился на своего магического коня, тронул поводья и пристроился рядом с ханом Тобчи и его переводчиком-»венецианцем», который в своих одеждах смотрелся на лошади еще смешнее, чем пеший.

Однако хан был молчалив после осады и ушел в медитацию, мерно покачиваясь из стороны в сторону на своем скакуне. А с его верными нукерами или переводчиком Забубенный не хотел беседовать. Чтобы как-то скоротать время перехода от замка на берегах Тисы до Кичкемета, где расположился главным лагерем Субурхан, Григорий откочевал в расположение черниговских ратников. И скоро Мэджик затрусил рядом с конями воеводы и верного Егорши. До монгольского лагеря было еще идти и идти, а Забубенный испытывал желание с кем-нибудь поговорить о жизни, чтобы дорога была веселее.

Скоро он узнал, что во время зачистки венгерского замка черниговские спецназовцы под руководством Егорши нашли несколько бочонков золота и принесли их в обоз. С Тобчи, понятное дело, поделились добычей. Кроме того, в одном из подземелий нашли какой-то сундук, а в нем бумаги. То ли нервного епископа, то ли молчаливого тевтонца. А может и самого жупана. Но, поскольку никто из спецназовцев читать не умел, отдали их монгольскому переводчику. Воевода не возражал, Тобчи потом расскажет. А не расскажет, так и Бог с ним. И так понятно, что этот епископ нам не дружка. Да и остальные тоже.

Увидев пленных в обозе, Григорий вспомнил малоуспешный, по его мнению, допрос.

– Странное дело, – даже возмутился Забубенный, выпрямившись в седле, – столько времени допрашивали. Ни черта не узнали, да еще никого и не казнили. Да, сдает хан Тобчи. Добреть стал. Меня вон в свое время, за любую мелкую провинность хотели прирезать. Или даже свои, черниговцы, чуть что – сразу грозят на кол посадить.

– Это верно. На кол всегда успеть можно, – успокоил его Дрон Давыдович.

У Забубенного от таких шуток по спине пробежал холодок.