Штурмуя Лапуту

Глава седьмая На орехи

Пригревало сквозь ветви здешнее неочевидное солнце, Укс лежал на приятно пахучих ветвях и менее приятно пахнущей, слегка заплесневевшей ткани, и бездельничал. Ну, не то чтобы совсем бездельничал, просто размышлять в столь неспешном темпе казалось отдыхом.

Вообще островок был неплох. Лесистый, густо заросший огромными деревьями, с крошечным, четко «отцентрованным» по середине линзы озерцом. Профессор утверждала, что деревья — секвойи рода Тихоокеанско-Удаленная. Ну, пусть будут. Собственно, оценивать деревья полноценно, вместе с кронами, Уксу было лень — это нужно на берег выбираться, голову задирать, вершины разглядывать. И так понятно: высоченные, ствол толщиной с корпус безвременно усопшего «Фьекла». Никакого толку от такой флоры. Хотя, конечно, выглядят деревья грандиозно.

Вторым лесным слоем шел орешник — пышные кусты, высотой метров в пять, заполняли все пространство между массивными стволами секвой, сплетаясь листвой в единый тенистый шатер. Ниже произрастал мелкий кудрявый папоротник. Растительность насчитывала не так уж много видов, но чахлой она не казалась, даже наоборот.

Лагерь разбили на берегу озерца, без труда отысканного Лоуд еще в первой разведке. Укс тогда доковылял и вновь завалился спать — организм настоятельно требовал.

Ну, трое суток — достаточное время для отдыха. Организм отдохнул и слегка отожрался, его хозяин тоже слегка расслабился. Следовало принять решение.

Укс скептически глянул на берег: папоротники зверски вытоптаны, земля густо усыпана ореховой скорлупой — прямо многолетняя стоянка древнего человека, если не сказать «деятельной обезьяньей стаи».

Орехи, это да. Вкусные, крупные, сорт «Лещина Фатоостровная» — это по классификации главного научного ума. Что интересно, видимо, произрастают в «вечно-спелом» виде. Остается лишь собрать, прокалить-поджарить на костре, и можно полакомиться. Набрать новых ничего не стоит — дамы «ведро» минут за десять натрясают.

Ведро, ткань, профессорская обувь — все было найдено на месте. Конечно, ведро было не особо удобным — просто шлем закрытого типа, с остатками красивого черного лака на своде. Унаследован от предшественника, разбившегося на Орешнике много лет назад — обломки самолета наполовину поглотила мягкая земля и кудряшки папоротника. Кости пилота нашлись у озера. «С тоски застрелился, следов насилия не обнаружено» — немедленно закрыла следственное дело Лоуд. Оружие при покойнике действительно имелось — компактный двуствольный кремневый пистолет. Но пистоль порядком сгнил, да и вообще судьба человека, летавшего на аппарате из неизвестного легкого металла, носившего роскошный композитный шлем с забралом из дымчатого, алмазной твердости стеклоподобного материала, но имеющего на личном вооружении лишь сомнительный пистолетик — тот еще сюжет, лучше в него не вдумываться. Собственно, никто о покойнике не спорил, женщины захоронили кости, Лоуд произнесла краткую речь о бесстрашных покорителях воздушных пространств и поблагодарила покойника за завещанную хорошую обувку. Ботинки покойника действительно были недурны: легкие, крепкие, из непонятного, но определенно не склонного к гниению и плесневению материала, да еще с удобными само-застежками. В чем Профессор права, так это в том, что когда время выдастся, родину покойника нужно будет непременно посетить и прибарахлиться на предмет обувки — очень годные ботинки.

Всё верно — когда регулярно терпишь авиакатастрофы, с обувью возникают определенные проблемы. Был бы Укс в момент посадки обут, травмы можно было избежать. Сейчас нога пилота была забинтована, особой болью не донимала, отек быстро сходил. Это благодаря воровке.

…— Если позволите, могу заняться, — сказала она тогда.

Укс сидел, пытался рассмотреть что, собственно, с конечностью случилось — порой собственные ноги не очень-то оценишь: и больно, и неудобно.

— Так-так, а щипачка-то у нас к медицине отношенье имеет, — догадалась Лоуд, распарывая на бинты подол пилотской рубашки.

— Не совсем к медицине, врать не стану, я безграмотная. Но слегка помочь могу, — пояснила девица, не вдаваясь в подробности.

— Ладно, не ври пока, с этим можно повременить, — разрешила Лоуд. — Можешь помочь, помогай. Чего уж церемониться после столь интимных полетов, меня так страстно лет десять никто не обнимал.

— Я не специально. Испугалась немного, — вежливо пояснила воровка, и взялась за ногу пилота…

Странное это было ощущение. Нет, прикосновение маленьких ладоней не обладали мгновенным обезболивающим эффектом. Нога по-прежнему болела, и довольно сильно. Но манипуляции с подпорченной конечностью боль не усугубляли, хотя должны были. Прикосновений Укс попросту не чувствовал. Как ложатся витки драного бинта, ощущал, а сами прикосновения отсутствовали.

— Все ж магия, а? — поинтересовалась Лоуд, с любопытством следя за процессом. — Или не магия, просто опыт, к примеру, на профессиональном бальзамировании рука набита?

Воровка не ответила, да и не ее спрашивали — понятно, что все равно искренне не ответит. Это Профессор по своей отвратительной привычке всяческие научно-следственные гипотезы вслух озвучивала.

Тогда Укс с облегчением вытянул ногу и заснул. Позже к допросу непосредственно по медицинским умениям пассажирки и не возвращались. Ногу она трижды в день осматривала и перематывала, кратко спрашивала об «изменении чувства». Укс отвечал, пытался разгадать, как она это делает. Лоуд тоже присматривалась — Логос свидетель, островок был хорош, но с развлечениями негусто, только вот загадки и отгадывать.

— Ну, так магия или точно не магия? — не утерпела Лоуд, когда непонятная лекарша пошла к озерцу стирать сменный бинт.

— Видимо, ни то и ни другое. Есть капля магии, наверное, училась у кого-то, но сама не имеет способностей, — предположил Укс. — Хотя навык жутко полезный.

— Угу-угу. А она тебя крепко прельщает.

— Нет. Тут сложнее. Вот как с ее магией.

— Да я поняла. И нравится, и не нравится одновременно? Парадоксально. Но так оно, видимо и есть, со стороны даже виднее.

Воздухоплаватели смотрели на загадочную воровку. Та стояла по колено в воде, полоскала бинт. Явно понимала, что о ней говорят, но ничем не показывала своего напряжения. Вот в этом умении притворяться она определенно недурна. Остальное спорно.

Смотрел тогда Укс на почти обнаженную девушку и пытался сформулировать. Собственно, все жертвы беглого кораблекрушения оказались практически раздетые: все имущество пришлось на берегу проклятого Сан-Гуаноса побросать. Лоуд ворчала насчет утраты бесценных универсальных ШУПЭ, сам Укс остался в трусах-боксерах и теперь уж окончательно укоротившейся рубашке, а воровка совсем уж обнищала — в одних трусиках. Нет, не то чтобы совсем трусы — на ней был довольно странный элемент белья, по сути, узкая лента, схожая с тем же бинтом, не очень длинная, и довольно оригинальным манером охватывающая бедра. Ничего подобного воздухоплаватели ранее не встречали, хотя Уксу доводилось раздевать дам в самых отдаленных регионах миров, а Профессор женским бельем интересовалась из научных соображений — нет, не с чисто академическими целями, просто данная «сравнительно-бельевая» тема очень интересовала прекрасную Блоод, да и иных влиятельных дам — они о всякой экзотике слушали с большим интересом, как раз весьма практическим.

— Если поймем, как это работает и накручивается, нам будут весьма благодарны, — предрекла великая исследовательница. — И бабы, и Ква. Они с ланон-ши давно обдумывают об основании фирмы по производству продвинутого нижнего белья. Последние годы стринги в землях Ворона востребованы модой, но дороговаты в изготовлении и недоступны широким слоям жаждущего сексапильности женского населения. А тут просто: вроде бы лента, даже не длинная. Добавить чуток кружавчиков — и полный шик, будут смотреться не хуже тех хваленых классических стрингов. Но с практически-геометрической точки зрения — опять загадка. Нет, в девке скрыто магии больше, чем кажется. Ты это имей в виду.

— Угу, — согласился Укс.

При всех своих недостатках и возмутительной любви к стебу, Профессор оставалась единственным существом, с которым пилот мог говорить абсолютно обо всем. Дружба и полное доверие — редчайший сплав чудеснейших сокровищ, встречающийся куда пореже магии.

Да, магия. Так есть она или нет? И отчего воровка так занимает мысли?

Запомнился тот момент, что уж отрицать. Она стояла в воде, нагнувшись. Почти обнаженная и очень странная. Безусловно, стройная, легкая, ничем не отталкивающая, и ничем не привлекающая. Неопределенная. Слишком худые плечи, ноги могли бы быть и подлиннее, но в целом симпатичная. И в то же время никакая. И как Логос предлагает такую противоречивую неопределенность расценивать? Это же ненормально.

В сущности, Укс был обыкновенным мужчиной, пусть и опытным, близко знакомым с Логосом, и посему склонным регулярно анализировать свои мысли. Но если сократить сложное мыслительное уравнение, то мужчина, глядя на девушку, оказывается у примитивной развилки решений: между «о, а она ничего, поближе бы познакомиться» и «не, человек-то она хороший, но…». Тут и не особо важно: человек ли та особа, поскольку в момент этого инстинктивного решения всякие эльфийки, гномки и прочие милые особы — в этом смысле тоже люди. Но плотский интерес, он или включается, или не включается. Понятно, случаются казусы, когда естественный интерес переходит в болезненную страсть и безумие, а бывает, встречаются мужчине природные суккубы и паирики, и тогда включается примитивный механизм безмозглого и непреодолимого инстинкта — но то отдельные нездоровые случаи.

В воровке определенно ничего суккубского не имелось. Магия или не магия, но в целом особа принадлежала вполне банальной, человеческой природе. Просто девица так и оставалась непонятной. Именно неопределенной, этаким свободным радикалом.

А сейчас лежать Уксу надоело. Дотянулся до вырубленного Лоуд костылика — потом уже сам обрабатывал ножом, обрабатывал, да все равно на оглоблю костыль похож — поднялся на ноги. Уже на обе, на больную ступать вполне можно, но разумнее поберечь. Проковылял меж стволов-башен и орешника…

Лоуд сидела на берегу «линзы», прямо на пирамиде сложенного костра — отыскать сухие и подходящие сучья здесь было непросто, с секвой ветви не особо-то падали, а стволы свежего орешника — сомнительное топливо. Пришлось наскребать дрова по всему острову, но случая поджечь так и не представилось. Пуста сфера в этом районе бездны, несудоходна, за эти дни только один корабль прошел, да и то очень далеко, может и вообще показалось. Потерпевшие кораблекрушение вновь остались без оптических приборов, великолепная гномская подзорная труба осталась припрятанной на Сан-Гуаносе вместе с остальным барахлом.

— Прогуливаешься? — пробормотала Профессор, не отрываясь от лицезрения бездны. — Мог бы лежать, старательно выздоравливать, не мешать научной деятельности.

Укс фыркнул и осторожно присел на уложенные дрова.

Насчет научной деятельности напарница не то что шутила, но преувеличивала. Безусловно, процесс осмысления, формулировки и построения версий возникновения и функционирования здешних странных миров продолжался, но в связи с отсутствием бумаги и невозможностью вести записи, откровенно пробуксовывал. Идей у Лоуд мелькало по обыкновению много, но как их зафиксируешь, когда гениальный профессорский умище непрерывно выдает новые и новые?

— Будет тебе тетрадь. Или блокнот. Я не забыл, — заверил Укс. — При первой возможности.

— Пора бы. Собственно, что толку в возможностях, если мы нажитое непосильным трудом оборудование и документацию регулярно профукиваем? Скатились в заплесневелый каменный век.

— В ореховый.

— Не вижу почвы для иронии…

Заговорили серьезно. Собственно, варианты плана действий уже сформировались, требовалось выбрать и согласовать самый оптимальный.

…— Что-то мне твое решение на планирование не особо нравится, — проворчала Лоуд. — Нет, некая логика прослеживается, но риск-то… Ты и сам не в лучшей форме, пускаться на авантюры в таком физическом состоянии стремно. Конечно, проверять девицу все равно придется, тут не спорю, но с этим моментом можно и повременить. Ты бы ее все-таки для начала отсексуалил, раз уж время имеется. Людям во время траха свойственно приоткрываться чуть шире обычного. Это даже самых скрытных индивидов касается. Понимаю, она тебе всё так же хаотично то нравится, то не нравится, но тут не обязательно срочно и окончательно определяться. Поставь небольшой интимный практический эксперимент, это не так рискованно, как брать шмонду «на дело». Секс — это нормально, не надо бояться этого процесса. Благо, некоторые ограничения подвижности нижних конечностей в подобных опытах роли не играют. Мне почему-то кажется, что хищно догонять ее и брутально заваливать вообще не придется. Уж прости, но подозреваю — не очень-то она невинна и робка в этой области личных контактов.

— Этого и опасаюсь, — сердито пробурчал Укс. — Надурит. Физически она вполне способна лихо отжечь. И, подозреваю, что не только мы эксперименты норовим провести, она-то тоже постоянную «научную работу» продолжает.

— Гм… — Лоуд задумалась. — Возможно, ты и прав, у меня тоже такие мысли возникали. Я опыты над собой вот прям перепонками чую и спинным мозгом реагирую. Хитрая девчушечка. Между прочим, нестандартная ситуация — который день рядом, а мы ее разгадать не можем. У нас все же изрядный опыт, а тут откровенно буксуем. Главное, она же и не молчит — много рассказала, не особо наврала. Толку-то.

— Логос определенно подтверждает — верхушка айсберга вполне реальна, с этим она не обманывает. Проблема в реальном соотношении открытого и скрытого.

— Почему именно «верхушка айсберга», а не «плавник акулы»? Думаешь, она не настолько хищная? Подозреваешь, что на самом-то деле льдисто-фригидная?

— Да отстань ты с этой сексуальной составляющей, не в ней дело. Как вообще получилось: она рассказала нам много, не врала, достаточно подробно отвечала на вопросы, а по сути ничего не сказала? Почему мы до сих пор не поняли, сколько ей лет и как ее звали в старой жизни? Да чего там сопли жевать, мы даже не знаем, как она выглядит. И это без всякой магии.

— Парадокс, согласна. Только эта тайна меня и спасает, а то бы со скуки залезла на секвойю, и с вершины как наша Го выла. Интереснейшая загадка, я даже не помню, чтоб мне такие жизненные теоремы подкидывали. А вот насчет внешнего вида ты преувеличиваешь. Мы знаем, как она выглядит. Просто она умеет «казаться».

— Прекрасная формулировка, от обладательницы трех профессорских степеней именно такого глубокого и безупречного объяснения и ждешь. Она гарантированно не оборотень, не профессиональная актерка-лицедейка, магия если и присутствует, то ничтожное количество. И она «умеет казаться». Ну, теперь-то все понятно.

— Я не утверждала, что все понятно, — обоснованно возразила Лоуд. — Я про внешний вид — манипулирование им очевидно. Просто производимое впечатление на людей ориентировано, нас — нормальных дарков — не так-то просто запутать.

— Да как? Даже непонятно, какой длины и масти у нее волосы. Как она может менять у себя на голове без расчески, магической иллюзии, всяких химий и этого, как он… электро-фена?

— Полагаю, это талант. Редкий. Ой, Уксик, а дело-то плохо. Ты к ней явно неравнодушен, она тебя весьма волнует. Возможно, это любовь.

— Ну да. А еще я ее боюсь. Не до дрожи и паники, конечно, но довольно ощутимо. Твои намеки-подначки «поди и трахнись» не так уж бестолковы. Всё верно — это недурная проверка. Но мне стремно. Если она умеет так облегчать и снимать боль, следовательно, она не хуже умеет и обратное.

— Ах, в этом смысле. Да, тут я недопонимала. Туплю. А что, она реально с болью так ловко управляется? Мне подумалось, что ты слегка притворялся.

— Смысл-то?

….Вот тот момент Укс тоже помнил очень отчетливо. Нога, добротно перевязанная и зафиксированная, ныла и горела. Ничего особо мучительного, подобные травматические ощущения хорошо знакомы и не смертельны, но от этого не становятся приятнее. Больной полулежал, терпел, философски колол орешки рукоятью ножа, аккуратно ссыпал ядрышки на кусок обшивки древнего самолета, служащий импровизированной миской. Орехов уже не хотелось, наелся, но делать все равно было нечего.

Воровка остановилась в двух шагах. Укс покосился на маленькие ступни — недурной формы, изящны — но это из-за размера, так-то по аристократичности слегка не дотягивают. А может, прилипшие листья папоротника должное впечатление сбивают.

— Случилось чего? — поинтересовался больной, раскалывая очередной орех.

— С ногой могу попробовать помочь?

— Что с ней помогать? Теперь просто ждать. Воспаления, слава богам, нет, отлежусь, побездельничаю.

— Можно попробовать ускорить восстановление, снять отек. Меня учили этому, хотя и не очень преуспели.

— Ладно, доучивайся, — согласился Укс. — У нас уйма времени.

— Да, «Генриетта» только дней через десять мимо нас пройдет, — девушка опустилась на колени и занялась повязкой.

Укс отметил, что смешно прилипшего к ее ступне папоротникового листа уже нет — успела стряхнуть. Чутко на взгляды реагирует…

… потом осознал, что и сам чутко реагирует, хотя и не на взгляд, а на прикосновение.

Это был не массаж, и уж точно не растирание. Пальцы, похожие на детские, порядком исцарапанные, скользили, почти не касаясь. Но видимо, все же касаясь, поскольку нудная тупая боль и чувство отека начали уходить.

Прикрыв глаза, пилот прямо-таки наяву видел-чувствовал, как утекает по поврежденным сухожилиям, сосудам и мышечной ткани нездоровое напряжение. Облегчение уже разошлось вверх и вниз — до бедра и ступни — раньше там вроде и не болело, но вот сейчас выяснилось — тоже болело, очень было напряжено. Ух, насколько легче…

Он сквозь ресницы смотрел на чудо-лекаршу: полностью сосредоточена, густая прядь падает на глаз, сейчас длинная прядь, очень женственная. Но руки — вообще блаженство, так бы и… Странно, ведь касается гораздо ниже.

С возбуждением Укс совладал, отогнал. А может, оно и само ушло — момент был краток, и этим еще более странен. С другой стороны, понятно — когда боль убирают, организм очень радуется, и немедля славному человеку-спасителю норовит отдаться целиком и полностью. Хотя раньше организм особой томной тяги именно к лекарям абсолютно не испытывал, например, когда док Дулиттл плечо вправлял, так и вообще исключительно об отвратительных погодах разговаривали, да слегка ругались.

Укс очнулся. Процедура закончилась, девица разминала уставшие кисти рук, делала характерные стряхивающие движения, направленные в сторону, куда-то под побеги молодой лещины.

— Спасибо, — сдержанно поблагодарил Укс. — Прямо сразу полегчало.

— Это ненадолго. Вечером нужно повторить. Если бы не трещина в кости, шло бы намного легче, — пояснила девица.

— Наверняка. Но ты весьма искусна в лечении.

— Куда мне. Совсем не на то меня учили. Прислуга я, массажистка — самый низкий статус. Я же рассказывала. Настоящая медицина — искусство избранных.

— Тебе виднее, я разве что в воздушных полетах что-то понимаю. Но насчет имени-то что будем делать? Как тебя именовать? Все же неудобно, вот помогаешь, боль сняла, а имени всё нет.

— Вы мне больше помогли. А имя… назовите, как хотите. Я всё обещала рассказать, всё и рассказала. Но имя вспоминать не хочется, какой смысл, оно же там навсегда осталось, пора забыть. Назовите как-нибудь подходяще, вы знающие, везде летали.

— Ладно, придумаем что-то подходящее, — легко согласился Укс.

Имя… да как ей имя дашь, если непонятно, что за человек?

Вообще-то история воровки в ее собственном автобиографическом изложении выглядела незамысловато. Родилась в бедной многодетной семье, в захудалой деревушке, но повезло — родителям удалось отдать-пристроить дочь в услужение еще в малом возрасте. Стала служанкой, потом знающие люди руки девочки глянули, сочли подходящими, отдали учиться на массажистку. Там, конечно, более редкое и благородное ремесло, деньги иные, пощедрее. Но из-за недостатков внешности и нехватки способностей была заведомо негодна к постельному массажу, так что о действительно больших заработках и мечтать было нечего. Ничего, работала с небогатыми, но относительно обеспеченными женщинами и старичками, там доход поскромнее, но вполне ценили клиенты. За учебу хозяевам почти всё выплатила-возместила, на свое жилье начала копить, но тут случилась неприятность. Совершенно случайно оказалась свидетельницей преступления, кто и зачем клиента убил, вообще не поняла, но видела убийц. Пришлось убегать в чем была, гнались, хотели свидетельницу прирезать и в море кинуть, чудом выкрутилась…

…— Я у мага спрятаться хотела. Был знакомый, приличный маг, в возрасте, я бы ему за помощь сполна заплатила. Он пообещал. А ночью шум, вламывается кто-то, крики, охранники с кем-то схватились. Полыхнуло магией, вроде бы… Прихожу в себя — ночь, двор какой-то. Небо странное. А при мне только и осталось, что одеяло, а ни сумки, ни кошеля. Собаки воют. Думаю — да где я, что случилось, это же не наш город, вообще все чужое, даже нормальных звезд нет, орут в проулке какие-то пьянчуги. Всё, конец, сейчас поимеют и придушат. Обошлось, но я в этом проклятом Герцогстве два месяца пыталась понять, что и как происходит, да как оттуда выбраться. Совсем же неправильный мир. Островки эти странные парят, боги совсем иные, цены на рынке ужасные, а местным вроде бы всё так и надо.

— Это да. Нормальной рыбы тут вообще не купишь. Острова называются, а сущее мракобесие и невежество! Прозябает народ в счастливом неведении. А там-то? В твоем родном мире?

— О, у нас нормально. Рыбы хватает, и речной, и морской. В устье реки живем, рыбаков много, рыбный рынок огромный, всё свежее. И вообще просторно. У нас если на запад, так пустынные земли до конца мира, и никаких бездн. Ну, про конец мира это иносказательно, у нас считается, что земля большая и круглая, а не вот это всё… с бездонной бездной и островками заколдованными. Тут, конечно, тоже жить можно, но уж очень странно. И потом, у меня там деньги спрятаны, все накопления, клиенты есть, репутация. Мне обязательно вернуться нужно. Каким угодно способом, но вернуться. Мне там больше нравилось.

— Не удивляет. Денежки, вольные земли, рыбный рынок — это ли не счастье? — согласилась Профессор.

На первом допросе воздухоплаватели не наседали. Не было особого смысла давить. Воровка рассказывала достаточно много, на вопросы отвечала охотно, детали поясняла. Ловить противоречия и нестыковки следовало без спешки. Вообще неглупа воровка — довольно гладко втюхать связную байку о маге, который за разумные денежки готов пистолет продать, это нужно уметь. Кстати, как пояснила Профессор напарнику, пистолет вовсе не в честь писателя был назван. Писатель был Вольтер, а пистолет — Вальтер с инициалами П. П. К., спутать легко. Тем более, тот Вольтер-писатель тоже был не чужд конструкторской мысли — стул себе изобрел, так и назвали — вольтеровский. Лоуд, знающая все научные нюансы, утверждала, что стул неудобный. Ну, тут Логос намекает на определенную предвзятость оценочных суждений — у бывшей оборотнихи и у самой задница уникальная, с человеческими стульями не очень-то стыкующаяся.

К продолжению допроса возвращались неоднократно, вполне естественно — за колкой орехов отчего и не потрепать языками? Воровка вновь отвечала на расспросы довольно подробно, хотя словоохотливой и болтливой особой ее назвать было нельзя, тут сдержанный характер очевиден.

…— Однако, очень ловко у нее выходит, интересно, где она так насобачиться могла? — задумалась Лоуд как-то после одной «ореховой беседы». — Говорит, отвечает, а по факту результаты опять околонулевые. Главное, и не врет, просто пропускает самое важное. Это она молодец, фильтровать базар умеет.

— Угу. Не просто брехло, а тактичное дипломатическое брехло. С изрядным опытом склизкого и уклончивого политика. Такую даже и с ножичком не особо прижмешь — нужно точно знать, что именно спрашивать, наугад-то бесполезно, — проворчал Укс.

— Ножичком надежно, но неинтересно. Пока сидим, лечимся — у нас есть отличный кроссворд-3D, развлечение, весьма развивающее интеллект. Собственно, в практических целях нам ее история не особо интересна. Понятно, что действительно в бегах девица, не за нами шпионит.

— Не факт. Есть странные совпадения.

— Есть, кто спорит. Но это, скорее, влияние сюжетных законов здешних островков. Ты задумывался, как это сюжетно-атмосферное обстоятельство на нас — невольных и беззащитных туристов — влияет?

— Да ну его — это влияние — в глубокую дупу, как говорит твоя названная внучка. Некогда нам теорией заниматься, потом что-нибудь теоретическое напридумаешь и обоснуешь. Нужно побыстрее выбираться.

— Вот-вот! Выздоравливай, не отвлекайся от этого процесса. Без тебя мы тут беспомощны, как те котятки в пирожках, ибо все умеем, кроме как летать. Уксик, твое здоровье воистину бесценно! Слушай, может тебя все же сексом взбодрить? Тонизирующий эффект этого беспонтового человеческого занятия все же нельзя недооценивать. Давай я с красоткой поговорю, раз ты стесняешься.

— Уймись.

— Ах, всё он «сам, всё лично», всё исключительно по суровому мужскому решению. Герой свой страх лично должен превозмочь! Нет, иногда я тебя не понимаю. Всё равно же делать нечего — трахнись, прощупай ее с этой стороны.

— Ты давай так пока разбирайся, без сексопатологии.

— Не настаиваю. Просто интересно — почему? Ты все еще ее боишься, что ли?

— Формулировка изменилась. Пускай и на близкую, но принципиально отличающуюся, — пробурчал Укс. — Нет, это не страх, тут иное. Полагаю, я могу получить то, что хочется, очень-очень приятное. С телами и плотью она разбираться умеет, тут и сомневаться нечего. Полагаю, мне даже понравится и захочется повторения. Что заметно изменит ситуацию. Но в лучшую ли сторону? Или все еще больше усложнит?

— Ага, понимаю. Что ж, не так глупо, ты мужчина опытный и осмотрительный. Но учти, что я рядом, если что — одерну и отрезвлю. Меня красивыми глазками и интим-массажем не задуришь.

— Стоп. А что у нее с глазами? Ты можешь их описать?

— Гм, а тут-то что за внезапный парадокс? Взглядом она владеет, контролирует выражение лица надежно, но сами глаза не спрячешь. Глаза недурны, классическая проверенная модель, я и сама похожие глазенки иллюзорному образу выставляла в моменты необходимости нажима на опцию «привлекательность». Ну, понятно, это когда я здорова была и оборотничество практиковала. Ставишь именно такие очи — без сверхъестественной эльфийско-фиалковой сказочной ударности, а вот в самый раз — эффектно, но без перебора. Обычно мужчинам нравится и не пугает. А ты, значит, ейных глазок не видишь?

— Не то что не вижу, они-то явно на месте. Но неочевидны — рассмотреть и запомнить не выходит.

— Жуть какая! Да, тут вполне объяснимо — сексуалиться с подлой особой, у которой глаза ускользают — так себе удовольствие. Шлюхи тебе никогда не нравились, у тех хотя глаза и на месте, но в них отчетливая и вечная бытовая мысль «побыстрее-мне-еще-туфли-нужно-в-починку-сдать». Это пресно, да. А тут вообще непонятно: она про туфли, про погоду, или вообще о том случае на сходнях с большим удовольствием вспоминает? Но очень интересно: а в данном-то случае как фокус с глазами работает? На меня-то скользкость её образа никак не действует. Это потому что я стопроцентный, неинтересный в смысле обольщения, дарк? А нет ли в этом отвратительного, хотя и трудно-классифицированного шовинизма⁈ Почему меня игнорируют⁉

— Видимо, потому, что ты дамочка. Кстати, у воровки в этом даже и сомнения не возникло. Хотя, между нами, внешне эта твоя половая принадлежность не столь очевидна.

— Это вы прекратите! Моя женственность вполне ярка, пусть она и иновидового характера. Просто это качество элитарное, для настоящих ценителей, а не ваше примитивное млекопитающее «глазки-сиськи-попки». Впрочем, что тебе объяснять — ты в курсе, пусть и поверхностно, поскольку ограничен собственным видовым восприятием. Возвращаемся к «кроссворду». Меня она сходу определила, с дарками знакома, что, собственно, и не отрицает. На ее «исторической родине» ситуация стандартна: нелюди вне закона, изничтожаются всеми возможными способами, хотя бывают и исключения. В общем, это как обычно. У нас раньше тоже так было. Но! Любопытно, что сам термин «дарк» нашей безглазой умнице вполне знаком. А он-то не так широко распространен. Чаще нас всякими пошлыми «фэйри» обзывают, мракобесным «дьяволами» и «шайтанами».

— Возможно, тут присутствует эффект усредненного лингвистического перевода «фаты». Здесь на всех островах примерно одинаково разговаривают, и это явно не Общий язык.

— Да, в «фате» всё попроще. Что весьма облегчает песенные переводы. Но сбивает следственную работу — по акценту и говору хрен кого отследишь. Кстати, а что у нас с главной уликой? Ты тогда пистолет рассмотрел? Там ведь всякие надписи, маркировки, явственные различия моделек по месту изготовления, заводам и годам выпуска. Что там было набито?

— Хорош тупить. Когда мне смотреть было? Этот пистолетик поганый, то нужно было отнимать, то с ним убегать, то обратно отдавать. Кроме того, я не такой уж специалист. Мне такой «Вальтер-Вольтер» только дважды в руках довелось держать, когда Светлоледя нам экскурсии в военный тир-музей организовывала. Там, конечно, про стволы рассказывали, но их два десятка образцов имелось, и теоретическая часть лекции слегка смешалась. А ты тогда вообще все мимо прослушала, уши заткнула берушами, да еще наушники напялила.

— Тир — опасное место, там всегда внезапно могут пальнуть. Что моими музыкальными ушами воспринимается болезненно. Да и какая разница? Ты вот все слушал, внимал, а все равно нужного нюанса не помнишь. Выберемся, посмотрим про пистолик в интернете. Главное, запомнить именно эти буковки и номерки.

— Логично. При случае посмотрю. Но тут как раз вспоминаем мою идею. Поскольку пистолет от нас отстал. И все остальное, более нужное. Сапоги вот…

— Что «сапоги»⁈ Шорты мои там остались, блокнот штучной гномьей ручной работы. Да, напрашивается идея. Но не знаю, как она с технической точки зрения…

Снова обсудили техническую сторону, весьма сложную.

…— Ну, думай. Тут кроме тебя никто не решит. Риск очевиден, а вот его точная оценка… — Лоуд вздохнула. — Нужно мне какую-то степень получить по аэродинамике. Хотя бы кандидата наук. Все руки не доходят, приходится это направление полностью на тебя сваливать. Эх, как верно Кази говорили — «нельзя объять необъятное». Ладно, возвращаясь к пистолетику и кроссворду. Шанс на эксперимент у тебя будет, хочешь или не хочешь, непременно будет. Не хочу пугать, но красотка тебя будет подсекать. Интересен ты ей.

— Это верно, — согласился Укс. — Я всем нынче интересен. Как единственный специалист по аэродинамике и полетам на битых аппаратах.

— Что отрицать, данное обстоятельство тоже играет немалую роль. Но интерес девчушки несколько шире. Я бы сказала, он имеет и некоторый бескорыстный оттенок. Ты мужик видный, брутальный, весь в наколках и шрамах. К тому же за попу нежно держался, и не убил, когда мог. Интригуешь. И она тоже явно не дура потрахаться. Профессия обязывает — массаж частенько в иное переходит. К тому же, по моим догадкам, она была замужем.

— Не факт. Кстати, а сколько ей лет по твоей научной оценке?

— С этим сложно. У нее довольно сложная смесь генов, а расу и народ вообще фиг определишь. Иной раз на восемнадцать лет выглядит, а искоса глянешь — уже под сорок.

Укс глянул с изумлением — иной раз научного специалиста крепко заносило.

— Говорю же — сложно, — оправдалась Лоуд. — Видимо, это у нее личная уникальная неопределенность. Как и с глазами. Собственно, тебе какая разница? Мы с тобой все равно старше, даже без учета конкретного видового и племенного возрастного коэффициента. Можешь это самое… вступать в отношения, она явно совершеннолетняя.

— Ты оглохла? Не можешь усвоить? Не хочу я никуда вступать.

— Не, ну шмондец какой-то. Парковка разума, бесплатный отстойник оштрафованного мозга. «Сколько ей годочков? Глазки у нее какие? А пистолик у нее хороший?» — так вопросами и сыплешь. А тесные отношения — нет, не нужны. Главное, сам в это веришь. С гномками, герцогинями и представителями сферы обслуживания таких сложностей вообще не возникало, отрабатывал как миленький. Хорошо, не решаешься ее трахнуть, она тебя сама рано или поздно отбарит. Дело естественное, закономерное, интриги тут мало. Вернемся к Сан-Гуаносу. Вот ты уверен…

Нет, Укс ни в чем не был уверен, но так оно с боевыми операциями частенько и бывало. В жизни Логос частенько отлучается по своим божественным делам, оставляя почитателей в сомнениях и недоумениях. Приходится опираться на очевидное, и делать куцые промежуточные выводы. Чем непременно нужно заняться — это ремонтом аппарата.

Работать Уксу было все еще неудобно, сидел, вытянув подбитую ногу, руководил. Дамская часть команды пыхтела, сначала разбирая аппарат, потом заново собирая и приступая к штопке ткани. Восстановленная лично пилотом пострадавшая распорка встала на место без капризов, но проявились иные проблемы.

…— Шире стежки клади, шире! — тыкала перепончатым пальцем Лоуд.

— Совсем некрасиво получится, — защищалась воровка, весьма уверенно орудуя иглой.

— Что ж нам красота, если ниток в обрез⁈ Нам хоть кривенько, хоть косенько, но долететь нужно, а не великолепием обновленного дизайна блистать.

— Про дисайн не знаю, этому меня не учили, но соразмерность и ровность стежков задает дополнительную поднимательную силу. Наверное, задает, мне так кажется, — поправилась воровка и посмотрела на Укса.

— Да, рассуди-ка, барин, — ухмыльнулась Лоуд. — Что там у нас насчет дизайн-дисайна?

— Нелишняя составляющая, с ней намного лучше, — сказал пилот. — Но учитывая конкретные условия и недостаток материалов, мы сейчас идем путем максимального упрощения. Но раз уже и возможности упрощения практически исчерпаны, нам тупо нужны нитки. Ближайшее место, где их можно достать — Сан-Гуанос. Следовательно, придется туда слетать. Заодно заберем сапоги и остальное барахло.

— Туда? К святым отцам и сестрам? — кажется, воровка слегка побледнела.

— Так а выбор каков? Нитки там точно есть. Я их видела. К тому же кто-то по пистолетику очень горевал, — напомнила Лоуд. — Как раз и заберешь игрушку.

— Я⁈ — пролепетала девица, опуская иголку.

Все же не железная воровка, волнение иногда выдает. Глаза расширились, и вроде бы, действительно хороши. В большей степени именно своей выразительностью и красивы. Но все равно трудно их рассмотреть.

— Могу я слетать, мне привычнее, — сказала Лоуд. — Хотя нет, не могу. Я же тяжелая, а там багажа полно. Опять что-то бросать придется. Нет, придется тебе лететь — ты намного легкомысленнее и легковеснее. Рясы, кстати, там возьмете, а то ходим голые, как австралопитеки. Пусть сквозняки тут умеренные, но оголенность унижает мое научное достоинство. Мне рукава нужны для утирания вспотевшего от размышлений лба. И блокнот мне, наконец, привезите. И еще хлеба можно прихватить. И сарделек. О морепродуктах даже не намекаю.

— А… — воровка сдержала эмоции. — Просто хотела напомнить, что вам за побег гарантирована высшая степень сожжении. Ну, и мне тоже. За клятвопреступление и распутство согреет костер пятой степени, не меньше.

— Статья распутства всем беглецам «прицепом» навешивается, или только монашкам? — заинтересовалась Профессор.

— Я же с богохульником мужского пола сбежала, следствие это обстоятельство непременно отметит.

— Вот! Я и говорю — блокнот нужен. Щас бы я живо сочинила свидетельские показания: «присутствовала при злодейском побеге, подтверждаю отсутствие факта распутства и болезненное состояние богохульника». Определенно могли бы статью снять. Хотя, тогда надо бы приложить фото поврежденной конечности демона и врачебную справку о затруднительности процесса распутства, ввиду ограниченной дееспособности обвиняемого в указанный период времени.

Воровка только вздохнула, кажется, поняв, что издеваются. Посмотрела на Укса.

— Ты действительно легче весом. У Профессора, несмотря на стройность телосложения, кость тяжелая, — пояснил пилот. — Слетаем, много времени это не займет. Хлеб оттуда можно не брать, орехами обойдемся.

— Орехи — они калорийные, вообще не диетические. Так что нечего попрекать «кость тяжелая, кость тяжелая». Кому сейчас легко-то? — напомнила Лоуд. — Ладно, пойду, натрясу калорийных на ужин, не буду мешать обсуждению операции.

Профессор и ведро направились в орешник.

— Ну? — осведомился Укс, глядя на сменную напарницу.

— Что, собственно, «ну»? — довольно сухо уточнила воровка. — Решили уже. Надо, значит, надо. К тому же понимаю — это проверка. Мне выбирать не приходится. А если меня инквизиция спалит, непременно буду к вам ночами призрачно являться. Вздыхать беззвучно, но очень печально.

— Это не обязательно. Обойдется без костра. А если не повезет, Профессор потом за нас отомстит. Заявится и пожжет поганый город.

— Там довольно крупный город.

— Ничего, Лоуд справится. Давай дошивай, и сборку-разборку аппарата еще раз пройдем.

— Зачем? Я все равно сама не осилю.

— А куда ты денешься? Если со мной что-то случится, у тебя один шанс смыться с Сан-Гуаноса — улететь.

— Спятили, господин пилот? — довольно искренне удивилась воровка. — Я с пилотажем никогда не справлюсь, у меня от одного вида, что земли нет, все мышцы намертво сводит. Одна мысль — удержаться.

— Так это главное. Сначала удерживаешься, потом управлять начинаешь. В обратном порядке вообще не получится. Хватит болтать, шей…

Шила, расчетливо растягивая стежки. Укс, опираясь на костыль, стоял за спиной, контролировал. Всё же какая она миниатюрная. Пряди волос слегка задевают узкие плечи — чуть вьются на концах, видимо, умывалась в озерце, подмочила. Линия плеч худая, но изящная. Пахнет папоротником. Движения сдержанные, точные. Ну да, руки-то умелые, того не отнять. Показалась щека — практически девичьей гладкости, характерная линия скулы. Кто, всё-таки, у нее в предках и крови отметился?

Укс понял, что очень тянет взять за плечи, прижать к себе эту спину, такую легкую, с очевидной цепочкой позвонков, странным образом одновременно трогательную и привлекательную.

— Не делай так.

Сказал неожиданно для самого себя. Почему-то негромко и не резко.

— Стяжек поменьше? — уточнила, прямо совсем-совсем не понимая, о чем речь.

— Я не про стяжки. Просто не дури.

Недоуменно пожала плечом, но щека стала неочевидной, спина просто спиной. Лица не видно, наверняка спокойное, сосредоточенное. Но ведь весело девице, уж точно весело.

Трижды собрали-разобрали дельтаплан. Укс только указывал и объяснял, справлялась сама, разве что со скатыванием ткани имелись проблемы — девчонке много лишних движений приходилось делать — маловат шаг, и длины рук не хватает. Всё остальное тоже маловато: грудь почти девчоночья, с крошечными сосками, попка компактна, бедра узковаты, губы бледноваты. Хотя симпатично. Главное, само по себе симпатично, без фокусов.

Как же она это делает? Раз! — смотришь и думаешь о плотском. Раз! — и уже не думаешь, и даже не понимаешь, почему думал-то. Глупое ощущение, если ты себя контролируешь. Магии точно нет, по крайней мере, ощутимой и весомой. Совершенно непонятно. Логос смотрит, удивляется, опять плешь свою скребет.

…— Достойно. Хотя и медленно. Главное, завязки стоек не перепутай, шнурки разные, это быструю распаковку облегчает.

— Поняла. Но я без вас, господин пилот, даже не вздумаю в воздух срываться. Разобьюсь.

Укс фыркнул:

— Не прибедняйся. Ты ловкая, соображаешь. Летать не так трудно. Впрочем, некоторые, конечно, бьются. Если пугаются, и научиться не успевают.

— Я, может, и научусь. Это если до дна Бездны планировать удастся. Как думаете, она вообще глубокая?

Немного поговорили о Бездне и теориях ее глубин. Вроде бы еще никто дна не достигал, даже контрабандисты опасались столь низко уходить, по слухам, острова там опасны и крайне невыгодны в торговом смысле, да еще случаются внезапные внесюжетные бури. Вообще тема была любопытна и воровку, вроде бы, действительно интересовала. Или тоже играет? Мелкая шмонда, но хитрая.

Хитрюга потащила упакованный дельтаплан на стартовую площадку — понятно, по частям волокла, разом ухватить распорки и ткань ей были не по силам.

Укс проковылял в глубь рощи. Профессор уже набрала шлем-ведро орехов, но скрывать не стала:

— Я поглядывала, восхищалась. Замечательно манипулирует. Прям чуть не зааплодировала — талант! Станиславский, Марлен Дитрих и Чарли со мной бы согласились — у нас шкала критической оценки схожа. Талант! Как ты ее не сгреб, прямо удивительно.

— Удивительно, как она с аппаратом обращается. А что не сгреб, так это просто. Осознание, что за тобой подглядывают и тщательно конспектируют, слегка отрезвляет.

— Во-первых, это сугубо для науки. Во-вторых, если бы сгреб, я бы тактично сосредоточилась на орехах. Эта ваша следующая стадия малоинтересна. Нет, твоя моральная стойкость искренне восхищает. А глупость — не на шутку озадачивает. Откуда вдруг такая тяга к целибату? На тебя братья святого дона Рэбы вредно влияют? Хотя они насчет этого вопроса не очень фанатичны. Или у тебя так серьезно намечается?

— Я пока не понимаю, — признался Укс. — Вообще не хрена не понимаю. Отчего мы о сексе столько говорим? Давай ты меня провоцировать не будешь?

— Да где тут провокации⁈ Вообще ни разу! Так даже интереснее. Я потом сценарий мелодрамы напишу. «Страсть беглого грешника. Сень секвой». Имена, фамилии, параметры, конечно, изменим. Она — аристократка, международная авантюристка, он — капитан разбившегося авиалайнера. Но общее настроение оставим. Загорелые сиськи, платиновые локоны, щетинистый волевой подбородок — главное не перепутать при сборке кастинга. И кругом кокосы, кокосы, кокосы…

— Трепло. Не забудь главным фокальным персонажем поставить местную обезьянку.

— Вот, влюбился и товарищам грубит…

Еще раз обсудили план на повторное посещение Сант-Гуаноса. Потом еще и еще раз уточняли, уже в присутствии воровки. Та больше помалкивала, хотя на вопросы по деталям хорошо изученного города отвечала, да и сама некоторые уточняющие вопросы задавала. Нет, неглупа, определенно неглупа. Хотя опыта в шпионских делах как у младенца. Развитого, конечно, младенца, уже способного самостоятельно ковылять и соску со стола стащить, но все равно весьма забавна своей наивностью.

…— Сдаст, — уже наедине предупредила Лоуд. — Я не в упрек, оно и понятно. Очень боится. Это тоже не в осуждение — инквизиторы там на редкость неприятные: туповаты и однозначны, как эрзац-смола, так и вгоняют в полное уныние и когнитивный диссонанс. Напрасно ты так нагнетаешь и девушку провоцируешь.

— Теперь я провоцирую? Как ты выражаешься, эксперимент должен быть экспериментом, а не тестом для детсадовского возраста.

— Интересно, и вот когда я так выражалась? — удивилась Профессор.

— Не важно, я просто сократил твою раздутую и пафосную формулировку. Мне нужен однозначный ответ.

— Врешь, Уксик. Тебе нужен положительный ответ. Поскольку иной тебя огорчит и сделает окончательно невыносимым по жизни. Вот же идиотская история, — заворчала напарница. — Был у нас нормальный пилот, но влюбился и спятил.

— Ничего я не влюбился.

— В этом и парадокс. Не влюбился, не сексуалился, даже не пытался с чаровницей объясниться, а лезешь в мышеловку и туда девчонку тянешь. Нельзя так садистски и оголтело подставлять себя и других. Даже для проверки. Она всего лишь человек. Неглупый, даже симпатичный, но человек. Сожгут вас обоих. Падете жертвой категорически непродуманного и антинаучного эксперимента.

— Не сожгут. Собственно, с какой это вдруг стати — сжигаться? До сих пор обходилось.

— До сих пор в твою тупую летучую башку не приходила мысль специально подставляться. Ты всегда был трезв, похвально осторожен, и даже на меня благотворно влиял. Воистину эти ваши «чувства-отношеньки» — они посильнее нэка мозги вышибают.

— Преувеличиваешь.

— Не особо. Но, увы, не вижу способа повлиять. Бесполезно. Сдурел напарник, утерял душевное спокойствие. Остается занести этот факт в журнал вахтено-лабораторных наблюдений. Собственно, этот момент был неизбежен, поскольку ты, извиняюсь за грубую и нелицеприятную прямоту, тоже частично человек. Короче, не удивил. Вот хватило ли у тебя остатков рассудка и мозгов просчитать все точно и конкретно — большой вопрос.

Укс пожал плечами: считал шансы, старался, время было.

Вечером дохромал до знакомой прибрежной секвойи, сел на костыль. Пошаркал пяткой по земле — расписывать расчеты сучком на вытоптанной земле было не особо удобно, но что делать, раз бумаги нет, и не будет. Смотрел на график: вроде бы все правильно, ошибка возможна из-за неточности наблюдений. А откуда точность, когда оптики нет, срок отслеживания линз невелик, все данные предположительные? Надежда на Интуицию, а Логос эту латинскую девицу считает гулящей и ветреной, причем, вполне обоснованно.

Шаги по мягкой земле почти неслышны, ну, если их специально не подчеркивать. Так оно и бывает: стоит задуматься об одной девице, как вторая немедля уже тут как тут. Пилот успел без суеты затереть график.

Вышла из-за ствола — в полутьме фигура кажется еще легче и миниатюрнее, прямо подросток лет пятнадцати. Тинэйджерка фривольная, как сказали бы в Старом мире. Брехня, конечно, иллюзия, игра теней. Из реального только трусишки ленточные на бедрах светлеют.

— Не помешала?

— Нет. Размышлял, но уже покончил с этим глупым развлечением.

Присела — не рядом, а напротив. Хорошая попытка — тени вечернего света, падающего сквозь высокие кроны секвой, скользят-играют на плечах и груди, дразнят и путают мысли. Волосы — сейчас чуть встрепанные — вольной челкой оттеняют глаза. Истинная и вечная борьба тени и блеска, заманчивости и лгущей простоты.

— Могу я спросить господина пилота?

— Почему же нет? У нас уйма времени.

— Да, аж до рассвета. Нам непременно нужно лететь?

— Странный вопрос. Мы почти всё там оставили. Уйма ценных вещей, включая мои штаны. Да и тебе чулки и прочее не помешало бы.

— Да, в чулках я интереснее, — признала воровка. — Но так ли необходимо именно сейчас и именно туда? Сожгут же запросто. Сами хорошо знаете. До подхода «Генриетты» осталось всего два-три дня. Может, вы меня в каком-то ином месте хорошенько проверите? В этом же цель полета?

— Мы проверяем себя каждый день, людям такое свойственно, — сказал Укс. — Так к чему делать исключения на завтра? Проверять себя — это и значит жить.

— Вы действительно учили философию? В настоящем университете?

— На «ты». Вечерней порой, в подобное время года и настроение, «ты» будет звучать гармоничнее, — пробурчал Укс.

— Хорошо. Ты действительно окончил университет? — воровка убрала со лба волосы.

Вот прямо сдохнуть и не встать — настолько естественное и дивно отточенное движение. И прическа сейчас иная, хотя различимо только очертание локонов, но ведь даже длина волос изменилась. Вот как это? Почему сидящая на корточках маленькая женщина кажется идеальной? Хоть в камне ее высекай и в Лувр ставь.

В Лувре пилоту бывать доводилось, и даже трижды. Не очень понравилось — неудобный какой-то музей, суетный, сосредоточиться на шедеврах трудно. Третий раз с Профессором ночью попутно заскакичили, было получше, но освещение экспонатов сомнительное. Так себе музей, заметно переоцененный. И вообще живые шедевры производят куда более сильное впечатление.

— Ты рисовать умеешь? — не совсем впопад спросил Укс.

— Слегка, — сказала воровка, явно всё еще ожидая ответа на свой вопрос. Но вежливо пояснила: — Мне только по своему ремеслу приходилось рисунки делать. И у нас карандаши очень плохие, а углем тонко рисовать неудобно. Мне вопрос повторить или лучше не надо?

— Да почему «не надо». Просто ответ неинтересный, скучный. Учил я и философию, но недоучил. Кануло мое образование в один миг, булькнуло, как камень в волну прибоя. Получил диплом сбитого летчика.

— Ирония? И опять мне недоступная, — девушка обхватила свои колени, жест получился мягким, словно курок револьвера в засаде взвели.

— Не надо, — сказал Укс, видимо, весьма невнятно, поскольку в горле пересохло. — Не искушай.

— Почему? — шепотом спросила воровка. — Оно же никому не помешает. Твоя Профессор совершенно не ревнива. А мы хотим. Оба. Есть время, есть место с мягким папоротником. И нет обязательств. Или ждешь приговора проверки? Смешно. Вы же меня для другого проверяете. Тогда почему «нет»?

— Ты же неглупая. Сама подумай. И перестань меня опьянять. Слишком крепкий твой кальвадос. Я не выдержу, и выйдет плохо.

— Вот же, доннервет, не понимаю, почему плохо. Но я подумаю над этим. А комплимент недурен, как говорит твоя Профессор — весьма «зачетный комплимент». С кальвадосом меня еще не сравнивали, — призналась воровка.

Мимолетно сверкнула в улыбке полоска мелких и ровных зубов, девушка встала. Простое движение, вообще не дразнящее. Но не ушла, наоборот, села ближе, рядом, так же как и Укс прислонившись спиной к необъятному стволу.

— Мне, господин пилот, жутко. Я боюсь инквизиции. Она как целое море дерьма — липко втягивает, душит, и даже когда жечь начнет — уж точно без яркости, тускло, с вонью, на глазах десятка тупых и равнодушных зевак.

— Согласен. Дрянное место. Но должно без костра обойтись. Если слишком сложно пойдет, при однозначно встречном ветре, количество задач сократим, и драпанем.

— Ладно, хорошо. Вообще вы очень сумасшедшие. Сначала я думала, что это твоя Профессор-дарк сумасшедшая, потом поняла, что ты будешь намного побезумнее. А до этого считала себя самой безмозглой во всех мирах. Удивительное девчачье самомнение.

— Нет предела совершенству, — согласился Укс. — Слушай, девчушка, а сколько тебе все-таки лет?

— Я же говорила — не знаю. Это запутанный вопрос. У нас сложно считают, там такая религиозная традиция. Но я уже старая. Меня давно пора убивать. И по законам, и вообще. Даже не знаю, почему я сейчас так боюсь. Пора.

Укс ухмыльнулся. Когда воровка сидела рядом, было почему-то легче. Нет, все равно она волновала, даже папоротниками и орехами от нее пахло как-то иначе. И ее собственное — еще не ушедшее — возбуждение чувствовалось. Между прочим, тоже безмолвный комплимент, типа кальвадосного. Но сидеть рядом было хорошо.

Вообще она права. Воровка — истинное имя. Как ни крути, не уклоняйся, не философствуй — часть пилота она уже сперла. И явно не вернет. Но! Логос свидетель, может получиться по-настоящему хорошо. Хотя с какой стати сбитым летчикам вдруг так должно повезти? Ладно, посмотрим.

Сидели, молчали, думали о своем. За близким обрывом плыла бездна: смутные искры далеких линз, туман, и почти неочевидные потоки воздуха. Дрейфовала и темная клякса Сант-Гуаноса — отсюда действительно кажущаяся мышиной какашкой. Плывет почти ровно по горизонту, долететь будет непросто.

— Вот же гадость, — прошептала воровка. — Мы могли бы встретиться у иного острова. Получше.

— Еще бы. Вполне могли. К примеру, столкнуться в Герцогстве.

— Это была случайность. Мне очень не хотелось вас убивать.

— Я так и понял. Хотя с философской точки зрения, случайности — это прыщи на лике Судьбы.

— Ненавижу прыщи. Но они, господин пилот, довольно легко лечатся.

— Иногда проще выдавить.

— Выдавливать неразумно, это вам любой лекарь подтвердит. Хотя в прыщах философской природы-заразы я ничего не понимаю. Ну и ладно, доживу глупой. Массаж ноги будем делать?

— Непременно. Завтра мне нужно быть полностью здоровым.

— Без магии не получится. Дня три-четыре еще нужно.

— Очередной прыщ судьбы созреет завтра, ему про дни не объяснишь.

— Как скажете, господин пилот, — она подала руку, помогая встать.

Ладонь была небольшой, теплой. Прикосновение абсолютно не волновало. Ну, почти не волновало. Все же, как она это делает?