Штурмуя Лапуту

Глава вторая Пробный эксперимент

Человек работал иглой у края крошечного мира. Без спешки, но быстро укреплял дополнительными швами края ткани, примерял на каркас, и снова укреплял. Изредка поглядывал за грань песчаной линзы. Работа руками не мешала размышлениям — тоже неспешным, весьма трезвым и спокойным. Человек привык ходить по краю. Невысокий, худощавый, хотя и не худой — сухие плети мышц четко стягивали-обтягивали легкие кости. Темноволосый, коротко и практично стриженый. Седину, тронувшую виски, рассмотреть непросто. Возраст… сложно сказать, вряд ли человек и сам мог точно припомнить, сколько ему лет. Да и к чему вспоминать? Между 28-ю и 42-мя годами — устроит такой ответ праздного наблюдателя?

Человек не любил лишних вопросов. Возможно, потому что не всегда был человеком.

Боред — отдаленный потомок богов, вернее, член племени, всерьез считавших себя полубогами. Ошибались. Самодовольные и высокомерные, весьма плохо кончили — стали людьми. Нормальными, разучившимися летать людишками.

Обнаженную спину работавшего на краю человека покрывали густые рисунки татуировок. Давние шрамы от срезанных крыльев под этим сложным цветным узором практически не разглядеть. Зато хватало иных очевидных шрамов: на руках и ногах, на ребрах, на стриженом затылке. Бывшего полубога жизнь изрядно била и ломала. Умирал дважды. Или трижды? Нет, не стоит интересоваться столь интимными подробностями чужих, давно ушедших дней. Пустое любопытство и расспросы весьма легко обернутся болью.

В боли человек на краю разбирался. Он вообще был весьма опытен, умел обманывать и убивать не колеблясь, буднично и деловито. Ему давным-давно было нечего терять.

Почти нечего. У каждого разумного существа есть нечто дорогое и ценное. Пусть и относительно. Иной раз это сущая мелочь, забавная привычка или смешная привязанность.

Давно разжалованный полубог усмехнулся и принялся в очередной раз примерять ткань на стойки-растяжки.

Любая привязанность — лишь забавная слабость. Вот новый сложный вызов судьбы — это весьма любопытно. Логос наблюдает, скалится до ушей. Что ж, действительно весело.

Когда-то юного полубога звали воистину божественно: Уайксс из Акропоборейсеса-что-воздвигнут-на-краю-Мира. Жизнь, отобрав крылья, сократила имя до Укса. Возможно, процесс продолжится и бытие, бегло чиркая стилом, доведет имя до абсолюта. Эй, червяк, тебя зовут — У? Что хихикаешь, безмозглый?

Весельчак У. Нужно будет спросить у Лоуд — наверняка господин с таким именем существовал где-то в мирах. В мирах вообще встречается крайне мало абсолютно оригинального. Но, к примеру, нашего оборотня это обстоятельство ничуть не огорчает — везде чувствует себя как дома, уж что-то привычное и знакомое в любом местечке непременно да обнаружится. А почему бы и нет? Логос лишь снисходительно разводит руками: Единый Мир велик, отдельные миры лишь залы его бесконечного дворца, распахивайте двери, веселитесь, умирайте и возрождайтесь — для того и существует Единство Мира. Или не для этого? Эх, наивны вы, букашки-таракашки, забавные, двуногие, летучие и поскакучие.

Человек Укс вытер о штаны взмокшие ладони. Осталось немного, почти готов аппарат. Поднажмем. Вовсе не философия движет миром. Просто людям постоянно жрать охота.

— Так-так… — Лоуд, заложив руки-лапы за спину, задумчиво обошла конструкцию. — Впечатляет. Особенно лаконичной компактностью. Еще раз напомни — а почему нельзя было просто парашют соорудить? Сиганули бы нормально. Кстати, я с парашютом-то прыгала.

— Напоминаю. На парашют у нас строп не хватит. И со слабой управляемостью парашюта мы почти гарантированно промахнемся мимо цели. А на дельтаплане ты тоже летала, чего тут вдруг тормозить и ссаться-то?

— Так тот дельтик раза в четыре покрупнее был, — напомнила болеющая, но памятливая оборотень. — А этот чисто кошачьих размеров. Мы котят топить собираемся или следовать по неотложным делам?

— Не бухти. Классическая схема с добавлением возможностей МПК. Модуль планирования и коррекции сейчас в моде, даже ты, гуманитарно-научная, должна это знать. Нормально пойдем.

— Спорить не стану. Спец по методам авиа-крушений у нас ты, — признала Лоуд. — Но если убьемся, студенты тебя проклянут в веках. Будут везде Прыгать и рисовать по стенам миров твои непристойные изображения.

— О, какой позор, только не это!

— Вбьетесь, — убежденно сказал кочегар, кое-что понимающий в аэродинамике. — Несущая штанга должна быть вдвое довше. Точно вбьетесь, а я с голоду тут здохну.

— Ты еще напророчь, хвост дельфийский, — буркнул Укс. — Материала на штангу длиннее у нас все равно нет. С этой управимся.

— Стоп! — замахала руко-лапами Лоуд. — В штангах и воздухоплавательной тяжелой атлетике ничего не понимаю — не мой вид спорта. Раз выбора нет — сигаем. И не надо меня утомлять длинными техническими дискуссиями. Мне и так жутко. Чего ждем?

— Подходящего воздушного потока ждем. И собственно достойной цели. Или раз прижало, наугад нырнем? — усмехнулся Укс.

— Наугад не надо. У нас серьезные научно-спасательные задачи, а не развлекательная тур-группа. В чем мы еще не готовы?

— Штаны снимай. Они тоже вес имеют.

— Да спаси нас боги, Укс, ты совесть-то поимей! Профессор без достойной одежды — это откровенный маразм! И вообще голая я слишком эротична, это нам дорого обойдется.

— Не ори, не на митинге. На момент полета снимай. К грузу положу, когда доберемся и осмотримся, верну. А сейчас нам необходим идеальный баланс грузоразмещения.

Профессор, бормоча неразборчивое латинско-матерное, расстегнула ремень и сняла ШУПЭ.

Укс взвесил в руке безобразную одежку:

— Что там еще завалялось?

— Да что… нож и всё.

— Кому втираешь?

— Всё выложила. Записная книжка разве что, карандашик…

Укс молча вынул растрепанный блокнот, пару запасных карандашей и «невидимую» ручку.

— Докатились, — с горечью констатировала профессор. — Последнего научного оборудования лишают. Дикость и мракобесие! Ты еще нож выкинь, чего уж стесняться.

— Нож оставляем. А по научной части ты все равно много позже, задним числом записываешь, на память надеешься. С меня пачка тетрадей, возмещу при первой оказии.

— Договорились, — Лоуд повернулась к кочегару, всучила лохматый блокнот. — Остаешься за старшего. Записи защищать до последнего вздоха! Наука тебя не забудет!

— А печеньки? — уточнил кочегар. — Пачку же обещала.

Лоуд полезла в гондолу выдавать неприкосновенный съестной запас, а Укс смотрел в бездну, наблюдал за изменениями небесной сферы.

В чем безмозглая Профессор права — понять, как устроен этот островной мир, пока вообще не получалось. В оптике монокуляра плыли точки островов — детали поверхности большинства из них разглядеть не удавалось. Зато сами линзы-островки во множестве угадывались по всей сфере горизонта. Естественно, Укса интересовали те, что в нижней, доступной части. Сила тяжести никуда не делась, верх-низ легко определялся. Следовало предположить, что где-то внизу таится огромное небесное тело. От него идут некие восходящие воздушные потоки. Но это теоретически, потоки-то явно есть, а центральная «Земля» — не факт. Единый Мир полон иллюзий, в том числе астрономических и геофизических.

«Уж сколько лет мы алкоголя и иной дури не употребляем, а вокруг то и дело глюки появляются, а то и вообще сущее безумие сгущается» — подумал воздухоплаватель. «Впрочем, чего иного от бытия безумцев ожидать?».

Донесся запах печенья. «Юбилейное» — понял Укс.

С гондолы спрыгнула Профессор, протянула печеньку и задумчиво сказала:

— Хвостач наш совсем спятил.

— Да ну? — не поверил Укс, и не стал отрываться от монокуляра.

— Я понимаю, что там дальше дуреть некуда, но теперь и в прямом физиологическом смысле.

— Я невиноватый! Воно само! — нервно завопил из гондолы кочегар. — Сколько лет не было и ось знову. Це от шока! Организм, йому же не прикажешь.

— Да что там у вас такое? — рассердился пилот, отслеживая плывущую, выглядящую вполне многообещающе, линзу-остров.

— Это не «у нас». А у него. Эрекция проявилась, — сдержанно пояснила Профессор.

— Что⁈ — изумился Укс.

Шутка выглядела откровенно дурацкой. После варварской мутации хвостачи напрочь лишались интереса к сексу, да собственно, и не имели такой технической возможности. Отключили им эту функцию новые хозяева. Вообще-то это было бесчеловечно, но логично. Сексуально озабоченные безумцы гораздо опаснее и непредсказуемее простых-неозабоченных. И вот теперь сюрприз.

— А это он вообще на что реагирует? На «Юбилейное» или на тебя? — уточнил шокированный Укс.

— Что за оскорбительные версии⁈ — Лоуд похлопала себя по зеленовато-глянцевому животу. — Конечно, на меня. Я про эротичность заранее предупреждала.

Вообще более асексуального в человеческом понимании облика, чем природное коки-тэно, представить было трудно. Ожившая схема-заготовка чучела, рядом с ним даже деревянная марионетка выглядит попривлекательнее. Лоуд это, кстати, отлично знает.

— Что-то и умственно, и нравственно мы скатываемся в какие-то отрицательные величины, — заметил Укс.

— Не скажи. Наука — она выше физиологических предрассудков, она все наблюдает, отмечает, конспектирует и анализирует. Ты сам-то как? — намекнула Профессор.

— В этом смысле? Никак. Хотя, откровенно говоря, печенье меня не оставляет равнодушным. Но не до такой степени.

— Шире, шире смотри. Не сужай до вот этого самого. Как организм, каковы ощущения, не появилось ли чувство эйфории и легкой тяги к совокуплению?

— Совсем ошизела? Я вот только что с аппаратом закончил умственно-техническое совокупление. Мы, между прочим, не в мастерской, тут попробуй собери что-то приличное.

— Понятно-понятно, конструирование тебя отвлекало. А я вот обнаружила, что у меня мозоль с пальца сошла, — Лоуд помахала перепончатой четырехпалой дланью. — От писанины вечно натирается, разве ж вы, люди, приличные карандаши делаете, всё под себя норовите придумать, очень эгоистичненько. А что нормальному земноводному писать неудобно, так это всем пофиг. Впрочем, я это уже говорила.

— Ну да. Упоминала пару тысяч раз. Так ты думаешь… Ладно, это потом, — Укс бросил монокуляр на песок. — Вот он — подходит, островок.

— Э, Грузчик, а ты точно уверен…

— Уймись. Стартуем. Удобный момент…

Лоуд слегка крутанула тонкой, но крепкой шеей — нервничала. Укс поднял конструкцию. Крылья — собственно, имелось единственное треугольное крыло — слегка завибрировало, нетерпеливо просясь в полет. Поперечная импровизированная штанга-распорка, созданная из древка дротика-тичона, достаточно удобно и надежно легла в ладони. Должно получиться.

— Грузись, — скомандовал Укс, готовя ремень.

Профессор запрыгнула на спину пилота, Укс только крякнул — ну откуда в тощей фигуре такой вес? — и пристегнул сразу двоих. Мешок с немногочисленным багажом висел перед грудью, слегка нивелируя очевидный весовой дисбаланс.

— Готова?

— Куда уж больше. Не томи.

— Нижние лапы теснее. Отправляемся, — Укс поймал на щеку порыв отличного воздушного дуновения, шагнул к краю.

— В Петербург, прямо к царице! — не удержалась Лоуд. — Жми, черт! Пора мне новые кедики урвать.

Укс проигнорировал. Первый шаг в полет был притягательно страшен и сладок…

…Сразу в «штопор» не сорвались, что было уже весьма хорошо. Но в полностью управляемое пике Укс вышел с немалым трудом. Все же аппарат, недурно продуманный и много раз начерченный в эскизах, рассчитывался на одного человека. Впрочем, Лоуд не особо человек, так что будем считать расклад приемлемым.

…Воздух свистел в крыльях, растяжки вибрировали, грузовой мешок норовил съехать влево. Все же центровку нужно тщательнее регулировать…

Аппарат несся относительно верно, но вот скорость… Натуральный снаряд, а не дельтаплан. Уксу показалось, что воздух мерцает, горит миллионами сброшенных неведомым шутником легких песчинок. Вдали мелькали линзы-островки, размытые и похожие на миражи. Странно здесь. Или просто полет слишком извращенный? Нельзя на такой импровизированной самоделке богов гневить…

Отвлеченные размышления не мешали пилоту бороться с ошибками полета. Нащупал контроль над курсом — аппарат, поймав носом поток, пошел мягче.

— Ноги чуть сдвинь, — крикнул Укс. — На ступню пониже. Нет, это много! Поужмись.

— Как скажешь, Хозяин, — пробормотала Лоуд, подтягивая конечности обратно.

Задравший было нос и нервно завибрировавший аппарат вернулся к мягкому скольжению.

— Тонкое дело, большой чуткости, — пролепетала вновь мертво замершая Профессор. — А можно я теперь чуть-чуть уссусь?

— Повремени.

Курс удавалось удерживать — цель нарастала, остров быстро увеличивался в размерах. Уже видны деревья, некая каменная гора или здоровенный замок. Цивилизованно тут, с этим угадали. Еще бы скорость до приемлемой погасить…

…Твердь в один миг прыгнула навстречу, раскинулась во весь горизонт.

— Тормозим! Сейчас растопырилась, в последний момент лапы подобрала!

— Яволь, герр адмирал!..

…Что там успело растопыриться, а что не успело, Укс не разобрал. За мгновение до приземления аппарат прошел сквозь неестественный теплый поток — дельтаплан резко повело в сторону. Чудом удалось выровняться, но приземлились не на намеченную полянку, а в кусты на опушке…

— Это Prunus spinosa, он же терн или слива колючая, принадлежит, что парадоксально, к семейству Розовых. Как мило и романтично, — объявила Профессор, прикрывая руко-лапой глаза и выпутываясь из цепких ветвей.

Укс только выругался. Его более нежная кожа ощущала принадлежность растения к колючему семейству куда как явственнее.

Вместе вынули из зарослей аппарат. Повреждений было не так много — ткань на левой плоскости лопнула. Укс немедля разобрал аппарат, вынул нитки и иглу…

Лоуд от работы не отвлекала, прогуливалась вокруг, изучала обстановку.

Пилот завершил штопку, скатал ткань, спрятал инструменты и поинтересовался:

— Ну что?

— Во-первых, оно большое. Возможно, это не линзочка плюгавая, даже не остров, а просто мир. И только извне он столь компактным выглядит. Видимо, местная дежурная иллюзия. Во-вторых, у тебя харя все еще кровит. Надо что-то предпринять и промыть. Можно мочой, она у меня повышенной дезинфекционности.

Предложение Укс проигнорировал, заклеил щеку и лоб обслюнявленными листочками. Опьянение полетом все еще бурлило в крови. Вот сколько ни летаешь, а каждый новый способ-вариант в детский восторг приводит.

— Ты улыбку-то спрячь, — проворчала напарница. — Довольный он, понимаете ли. А бесценное научное оборудование — в смысле, меня — чуть не угробил. Запросто могли разбиться, так, а?

— Разве что слегка.

— Ну, ладно. Признаки цивилизации наблюдаются к востоку от нас. Хотя, может и к западу. Компаса и солнца у нас всё еще нет. В общем, нам вон в ту сторону. Туда и тропинка ведет. Каков план действий?

— Как планировали, нет смысла менять, — Укс достал из мешка сбруйку.

Ошейник был импровизированным и брутальным: обрезок веревки, кольцевая лента из обрезка кордура с потертой пряжкой, разве что карабин пристежки более красивый, новый, блестящий.

— Отвратительно, — констатировала Профессор, встряхивая символ подчиненности. — Никакого вида, примитив. Хоть бы шипики какие торчали, достойные и импозантные. Я хищник или пони игрушечное?

Ошейник на шее она застегнула лично, оскорблено обмотала веревочный поводок вокруг шеи.

— Да ладно тебе. Это временно, — утешил Укс, вешая на плечо мешок и закидывая за спину увязанные стойки сложенного дельтаплана. — Найдем что-то интересное. Можно с серебряными цепями, солидное.

— И при каждом перелете бросать те цепочки? — Лоуд обреченно махнула руко-лапой. — Что уж там, унижаться, так унижаться. Но помним — представители редкой фауны нуждаются в регулярном и правильном питании, их должно кормить в первую очередь.

— Помню-помню, «свежая рыба, морепродукты, сдобой не соблазнять».

Обсуждая странный мир и перспективы, шагали по тропинке. Профессор склонялась к теории занесения воздухоплавателей необыкновенным штормом в особо отдаленные и изолированные миры «фаты» — реальностей, сотворенных нездоровой человеческой фантазией, воплощенной в литературе, кинофильмах, комиксах и прочей умственной порнографии. Укс предполагал, что ситуация сложнее — «экранировка» и изоляция миров едва ли случайна, уж очень на ловушку похоже. Профессор обвиняла напарника в нездоровой склонности к теории заговора, упирая на то, что «фата» и сама по себе достаточно идиотский мир, застрять там ничего не стоит, у людей в голове вечно этакая невыносимая каша фантазий — «мигом прилипнешь, как та муха в варенье из кабачков».

Нужно признать, в «фатах» Лоуд разбиралась намного лучше, бывала там и с профессиональным проводником Андреем, и самостоятельно. Как говорится, «в чисто научных целях». Вот что толку в подобном пустом любопытстве? Все равно вечно в какую-то новую жопу приходится попадать, и предыдущий опыт играет чисто символическую роль.

Сам Укс бывал в «фате» лишь пару раз. Не нравилось. В сущности, убогая у людей фантазия, все по одной колее катят. Штамповка: непременно нужно угодить в умственно отсталый невинный мир, влезть на трон, или усесться в президентское кресло, стать самым умным, талантливым, популярным, самым героичным героем, всех нагнуть. Ладно бы нагибать естественным гаремным образом: красотки там, красавицы всех цветов и дизайнов, убого, но хоть как-то понятно. Нет, непременно еще и мир спасать нужно, а до кучи и самому обязательно мутировать магическим и физическим способом. Вот это их летание — вперед кулаком — это вообще оскорбительная, гадкая и неестественная идея. Герои, шмондец бы им… Цапнут мир, и давай издеваться. Маньяки. Ладно бы только девушек большеглазых спасали, а то…

— Э, Уксик, а что это у тебя взгляд странный? — насторожилась Профессор. — Ты, случаем, не о непристойном думаешь?

— Отрицать не стану, — озадаченно признал пилот. — И это откровенно странно. С какой вдруг стати?

— Да, то что не отпираешься — странновато. А что насчет секса, так это предсказуемо. Подтверждает мою рабочую теорию. Если уж и нашего бесценного кочегара на баб повело… Атмосфера здесь этакая. Вообще-то, это очень любопытно с теоретической стороны. Ты и с виду как-то поздоровел, несмотря на исцарапанный терном мордос. Но ты сейчас сконцентрируйся, мысли собери. Перед нами стоят серьезные научно-практические задачи. И обед, обед необходим! Без обеда мы, знаешь ли, очень немногое сделать способны, во всех смыслах.

— Меня не настолько подпирает, — заверил Укс.

— Надеюсь, ой, надеюсь. Но вы же самцы, вам…

Профессор принялась стебаться, но особо надоесть не успела — воздухоплаватели вышли к дороге и непременной мусорной свалке.

— В основном, керамика, — определила опытная научная руководительница. — Тряпья нет, стекла и костей нет. О пластике и бумаге даже не упоминаем. Экономно живут, сдержанно. Полагаю, эпоха ранне-условного средневековья. Дорога тележная, с элементами заметного унавоживания, что подтверждает гипотезу. Город я сверху плохо успела рассмотреть, но тоже…

— Ты в полете зачем башкой вертела? — немедля взъелся Укс. — Я предупреждал или нет?

— Ничего я не вертела. У меня от ужаса глаза выкатились, они-то и видели. Что ж мне — еще и жмуриться было, что ли?

— В роль давай входи, лупоглазая, — рявкнул пилот. — Вон едет кто-то.

Лоуд тяжко вздохнула и присела на корточки. Поза выглядела вполне естественной — чисто лягушачьей, спина согнута, колени торчали далеко и вольно, будто всю жизнь так и корячилась. Укс взял веревку поводка и приготовился вступать в контакт с аборигеном. Вот опять же — сколько раз приходилось это делать, а результат неизменно непредсказуем. «Дежурный ксено-контактный риск», как формулирует отныне бессловесное земноводное.

Из-за скрывавших поворот дороги зарослей показался экипаж. Пожилой осел волок ветхое двухколесное транспортное средство вполне классического вида — такие почти все цивилизации изготавливали с древних времен, и не очень-то позабыли и в эпоху развитой авиации. Вожжи держал дедок, возрастом чуть постарше осла, но моложе брички.

Осел с некоторым удивлением глянул на Профессора, но продолжил движение. Его хозяин оказался поопасливее — натянул вожжи и нервно осведомился:

— Это чего? Грабеж, что ли?

Говорил он на Общем языке, некоторый характерный акцент имелся, но понять вполне можно.

— Грабеж? А есть что брать? — удивился Укс.

— Откуда? Пустые мы, безденежные, — заверил за себя и осла возница.

— Вот и мы тоже поиздержались. В город идем, подзаработать, — пояснил Укс. — Как там вообще дела нынче? Чумы и гриппа нет? Какие у народа настроения? Сразу не погонят?

— Не, нынче спокойно. А вы, значит, комедианты? — дедок с любопытством и опаской рассматривал коки-тэно. — Не куснет?

— Оно очень ученое, — Укс похлопал напарницу по гладкой макушке. — Спокойная тварь, особенно если не дразнить. Подвезешь до города? Денег нет, но зверь фокус покажет.

Лоуд глянула снизу крайне неодобрительно — насчет фокусов заранее не договаривались.

— Ишь ты, еще и фокусы умеет? — восхитился возница. — Как учил-то?

— Да обычно учил, палкой. Как тварюку еще выучишь?

— Это верно. У меня осел такой же. А чего не кормишь? Вон какое худое, одни кости.

— Нормально кормлю, в меру. Если жиреет, разом в спячку впадает.

— Надо же, с виду чудище чудищем, а всё как у людей! — восхитился дед. — Ладно, ты садись, а зверь на поводке пусть идет, а то у меня осел испугается, понести может, кости переломаем.

Укс и сложенный дельтаплан живо устроились на бричке, покатили, а сумрачная Лоуд двинулась за повозкой.

Несколько бородатых межмировых анекдотов скрасили путь, дедок похохатывал, плохо смазанные колеса скрипели, дорога вывела на пустыри и огороды. Впереди показались городские стены. Ничего особенного: бурый кирпич, невысокие, но крепкие башни. Разве что вал и ров успели зарасти довольно высокими деревьями — давненько здесь не воевали, спокойно живут, оно и к лучшему.

Стражники на воротах тоже оказались обычными. Слегка порыжевшие кольчуги, алебарды, запах перегара и хамоватость — что у ворот Глора, что у Иерусалима — точно такие же хари. Традиция, ничего не поделаешь. Как-то с Лоуд ходили в земной Орлеан тамошнюю Деву выручать, так и там на воротах точно такие же вояки торчали. Хотя Деву, кажется, не в Орлеане выручали, а в Руане? Это вначале Профессор в Орлеан по ошибке вперлась, опять географию напутала. Деву спасали нудно — упиралась, «я должна, у меня долг!» пришлось прямо с костра стаскивать, тут она уже слегка протрезвела. Сейчас в этом… как его?… Ораниенбауме живет, ведет курсы французского языка и секцию исторического фехтования. Четверо детей, старшую дочь Людкой назвали.

Денег заплатить за проезд в город, естественно не имелось, но пробное выступление перед стражниками прошло неплохо.Зверь-Профессор исправно выполнял команды хозяина: вставал, садился, подавал голос, брал в лапы палку и уверенно, хотя и криво, лупил «злую собаку». Особо эффектно Лоуд раскланивалась — стражники и собравшиеся зеваки прямо ухохатывались.

— Ладно, проходи, народ повеселишь, дело богоугодное, — утирая слезы, разрешил десятник стражей. — К «Клюнутому петуху» сворачивай, там хозяин не обидит и публики много.

— Спасибо за совет, господин начальник.

— Учти, парень, город у нас приличный. Сходу напиваться не советую — вон, вся морда у тебя покарябана, разве ж это приличному лицедею подобает? И зверя корми — худющий, смотреть жалко.

— Это первым делом, — заверил Укс.

Лоуд подтверждающее рыкнула-гавкнула, и артисты под смех стражи вошли в ворота.

В разные города и столицы напарники входили тысячи раз, дело было будничное и скучноватое, хотя обычно обходилось без идиотских представлений.

— Легко, убого и оттого вдвойне унизительно, — проворчала Лоуд, труся «на полусогнутых» впереди дрессировщика. — Халтура портит настроение. Нужно что-то иное придумать.

— Это понятно. Потерпи. Сейчас осмотримся, реквизитом обзаведемся, — утешил Укс.

— Сначала жрать! А то я точно загрызу злую собаку, и не только ее, — Лоуд принюхалась — Там вроде таверна эта петушиная.

«Клюнутый петух» выглядел прилично — вывеска обновлена свежей краской, стены довольно чистые, и на мостовой не наблевано. За таверной двор с высоким частоколом, добротный, просторный. Конюшня, коровник, хозпостройки…

— Рыба! Жареная! — взбодрился зверь-Профессор, втягивая ароматы с кухни.

Пошли, естественно, не с гостевой двери, а со двора. Договорились быстро: хозяин — толстенный тип, смахивающий на полудикого борова, дело свое знал, выгоду сразу чуял.

Из гостевого зала доносился гул пьяноватых голосов, дрянноватая музыка. А здесь на кухне было относительно спокойно, и даже уютно. Лоуд сидела на полу перед скамьей, живо расправлялась с рыбой, аккуратно сплевывала-укладывала обглоданные кости в миску. Поварята восхищались умом и выучкой «берегового зверя Ко-Ше». Укс доедал мясное рагу, запивая взваром — от пива категорически отказался — «перед выступлением никак нельзя, от пахучего дыха хищник нервничать станет, может и цапнуть». Сердобольная кухарка подложила зверюге еще рыбки и дала пирог с печенкой дрессировщику. В кухню заглядывали всякие любопытствующие, но комедианты на них внимания не обращали. Но пришлось обратить.

— Это и есть зверь приморский? — голос был бархатным и довольно властным.

Укс покосился на вошедшую.

Ничего так. Лет тридцати, не из благородных, но ухоженная, фигуристая, волосы по-господски в высокую прическу уложены. Во взгляде читалась достойно упрятанная наглость, глаза яркие, голубые, восхитительно чистые и врущие. Надо думать, хозяйка, достойная супруга недостойного толстяка. Персона весьма влиятельная.

Лоуд, зажав рыбу в пасти, подскочила и принялась дрессированно кланяться. Все засмеялись, голубоглазая красотка тоже очаровательно улыбнулась. Кухарка всплеснула руками:

— Вот зверюга, сущая страсть божья на морду-то, а все понимает! Прям как человек умная!

Профессор без помощи лап крутанула рыбу в зубах, воспитанно выплюнула голый хребет в миску с костями и изобразила великое восхищение вкуснейшим лакомством. Все растроганно заохали.

— У нас горожане куда безобразнее жрут, всё обплевывают, — заметила хозяйка, с интересом щурясь на дрессировщика.

Слегка переигрывала Лоуд, ну да ничего. Поели, осталось номер отработать, передохнуть и за настоящее дело браться.

Выступление прошло нормально. Команды зверь понимал отлично, до двенадцати считал безупречно, немного сбивался при умножении 6×8, но зрители все равно аплодировали — у них с таблицей умножения дело обстояло примерно так же. От демонстрации боевых приемов стиля «бей собаку!» пришлось воздержаться — в зале было тесновато. Но Укс прочитал кратенькую увлекательную лекцию о «естественной среде обитания хищных стай Ко-Ше», а зверь демонстрировал плавательные движения и кланялся. Собственно, одними поклонами можно было и обойтись — приводили в восторг. Людям частенько свойственно восхищаться, когда над ними иронизируют. Выпившие гости «Клюнутого петуха» и барышни легкого кабацкого поведения так и надрывались от смеха. Выступление уже подходило к концу, когда случилась неприятность — один из гостей обнаружил, что у него пропал кошель. Людишки в зале собрались сплошь знакомые, местные завсегдатаи, немедля припомнили старые обиды, разом последовало обвинение, подозреваемого ощупали и вывернули карманы. Ничего не нашли, разгневанный оскорбленный гость заехал по харе клеветнику, за того вступились дружки и понеслось…

Комедианты отползали под крепкими столами в сторону кухни. Сверху скрипело, колотилось, визжало и сквернословило.

— Кабаки удивительно одинаковы, — заметила Лоуд. — Унылый вечерок. Хорошо, что мы оставались в центре внимания, а то бы на нас, как на пришлых, кошель бы и «повесили».

— Нет в мирах правды, — согласился Укс и мгновенно срезал кошель с пояса упавшего у стола драчуна — лох, не ощутив мгновенного касания заточенной монеты, вскочил и вернулся к увлекательному времяпровождению.

Укс втиснул добытый кошель в щель под крышкой стола. Лоуд лишь закатила глаза, осуждая вульгарность метода добычи денег и худобу кошеля. Поспешно поползли дальше.

На кухне царило спокойствие.

— Не потоптали вас? — обеспокоилась кухарка. — Ряженку будете?

Лоуд с энтузиазмом принялась кланяться.

Комедианты неспешно откушали ряженки. Обитатели кухни мыли посуду, прибирались, прислушиваясь к звукам драки в зале и обсуждая нюансы. Побоища в «Клюнутом петухе» случались ежедневно — название заведения обязывало — но обычно по более традиционным городским поводам, воровали здесь редко. Драка потихоньку угасала, довольные гости расползались по домам, лишь обворованные страдальцы все еще переругивались в разгромленном зале.

В отведенной актерам каморке было сухо, тепло, пахло свежей соломой. Переночевать позволили, само собой, не в господских номерах на втором этаже, а в сарайчике рядом с конюшней. Оно и лучше — клопов меньше.

— Ряженка недурна, в остальном прошло утомительно и банально. Я ожидала большего, — сообщила Профессор, заваливаясь на солому. — Все же неизвестные межмировые местности, можно было надеяться на яркие открытия и сенсации. Нет, решительно не понимаю смысла существования столь беспонтовой «фаты». Еще и сквозняки эти. Что я им — местечковая стриптизерша — выступать в таких отвратительных условиях?

— Для начала не так и плохо, — возразил Укс, ставя на полку плошку с огарком свечи и вешая дорожный мешок. — Далее…

— Далее чуть интереснее. Тут ты, Хозяин, угадал, — не меняя ворчливого тона, намекнула Лоуд.

Укс понял. Кинуть напарнице ножны с ее ножом, выхватить свой походный клинок — дело мгновения. Профессор, поймав оружие, стряхнула ножны, одновременно откатилась в сторону, и угостила запорошенный соломой угол комнатушки крепким пинком. Удар тощей, но весьма мосластой ного-лапы угодил во что-то относительно твердое, и, судя по приглушенному возгласу, вполне живое.

— Выпорашивайся, крыса шмондовая! — приказала Лоуд, грозя углу ножом.

Солома рассыпалась, возник человечек, держащийся за ушибленный живот — удар ного-лапы оказался меток.

Баба… относительно молодая, пестрая от соломы и страха.

Укс вздохнул. День выдался довольно утомительным.Теперь или ночевать придется рядом с трупом, или оставлять мертвячку в одиночестве и тащиться искать новое место для отдыха. Вот не вовремя-то как. Хорошо хоть сразу в голос не визжит. По идее приморский зверь Ко-Ше, внезапно разворчавшийся на сквозняки вполне человеческим голосом, должен вызвать некоторую панику и истерику.

— А я думаю, чего духами-то несет? — пробурчала Лоуд. — Отвели чулан откровенно лядский приличным артистам, никакого уважения. Ладно, Хозяин, не напрягайся. Проблем шмара не доставит, можем еще пинка ей выписать и вышвырнуть. Болтать эта шмонда не станет.

Соломенная крыса коротко, но согласно кивнула.

Тут Укс ее вспомнил. Во время выступления сидела на коленях у крепко поддавшего громилы, тот еще хохотал, будто чугунный котел с помоями булькал. Потом драчливое веселье началось, эта потаскушка как-то улизнула, никто и не вспомнил. Собственно, она еще до драки испарилась, и непонятно как — Укс за движениями публики все-таки приглядывал.

— Если кошели тыришь, должна уметь и ноги вовремя уносить, — угрюмо сказал Укс.

— Не понимаю, о чем вы, — отперлась девица. Голос у нее был тихий, мягкий, и честный-честный. Вот прямо даже поверить можно.

— Глянь, тоже лицедейка, — хрюкнула Лоуд. — Никакого продыху от конкурентов нет, а? Эй, жопу подняла и свалила отсюда. Это наша солома и конура, честно заработанные непосильным актерским трудом.

Девица выползла из соломы, не без труда выпрямилась. Ростом она оказалась даже поскромнее невысокого пилота. Мышь мышью.

— Видят боги — ростом с веник, а туда же: лезет «щипать», как натуральная «деловая», — вздохнула Лоуд. — До какого нравственного падения и отчаяния людей доводит недоразвитый феодализм! Кыш отсюда, пока мы тебя из сострадания сразу не прирезали.

Воровка, отряхивая солому, двинулась к двери, но замерла.

— Пинком подбодрить? — поинтересовался Укс.

— Забор там. Высокий, — лаконично сообщила любительница чужих кошелей.

— Да что ж это за криминал пошел такой инфантильный⁈ — ужаснулась Профессор. — Не тупи, там в углу бочки, с них заберешься.

— Пробовала. Не достаю, — пояснила воровка.

Укс молча взял ее за шиворот, выпихнул в темноту. Повел в угол, глупая преступница шла молча, не вывертывалась. Не издала ни звука и когда поставил на бочку. Пилот влез сам, заново подхватил — легкую, почти невесомую, вроде как одни юбки только вес и имеют. Подсадил, девица ухватилась за верх частокола.

— Глянь, что там снаружи. А то ноги переломаешь, — посоветовал Укс.

— Смотрела. Кусты.

— Ну и чего замерла? На звезды залюбовалась?

Воровка поскреблась наверх, Укс подставил плечо, воровка оседлала забор, исчезла. По ту сторону частокола коротко прошуршало, чуть зашелестели кусты.

Где-то за домами уныло гавкала собака. По брусчатке улицы проклацали подковы позднего всадника. Больше ни звука. Тиха воровка, ей бы не карманничать, а в эти… как их… ниндзя-ассасины идти. Платят куда побольше, риск сравнимый, а отравить кого, или в жопу иглой отравленной ткнуть — большой физической силы не требует. Имела бы шанс выйти в люди. Попка у воровки, кстати, ничего себе такая. Миниатюрная, но правильных гармоничных очертаний. Нет, дура, конечно, разве дело — кошели резать? Допрыгается.

Укс вернулся в соломенные апартаменты.

— Вы что там, и посексуалиться успели? — заворчала Лоуд.

— Уймись и спи. Или колыбельную ждешь?

— Вот вполне обойдусь. Рубашку дай, укрыться. Я не принцесса-леди какая, голяком спать. Экзотических и приносящих доход животных надобно беречь и лелеять. В соплях-то я много не навыступаю.

Укс тяжко вздохнул и стащил с себя сорочку.

— Иное дело, — завертываясь, восхитилась Профессор. — Тепленько, хозяином пахнет, сейчас задремлю и буду трогательно подергивать во сне лапкой. А ты с меня начнешь заботливо блошек обирать.

— Блохи с тебя сами соскальзывают.

— Вот! Даже блохи на мне не держатся. Недокармливаешь ты меня — народ зря говорить не будет, народ всё видит! Вот попадем на какую-то приличную «линзу», я от тебя в общество защиты редких животных сбегу. Там клетки без сквозняков.

— Кстати, ты, редкое нюхливое животное, а как ты воровку учуяла? От нее духами-то совсем не пахнет.

— Пощупал-таки девицу. Кобель ты, а не воздухоплаватель. А чем же от нее пахнет, по-твоему? — с неожиданным интересом спросила Профессор.

— Да ничем. Даже потом не пахнет. Никакая она, что даже странно, — подумав, сказал Укс.

— Все ж не совсем ты идиот, Уксик. Пребывание в приличном научном обществе на тебе положительно сказывается. Приметил несоответствие. Тут мы имеем интересный феномен. Девица-то твоя умеет глаза отводить. Самую малость, но умеет. Причем, непонятным науке образом. Магии вроде бы вообще нет, я колдовство и наличие спец-амулетов все же слегка распознаю и просчитываю. В данном случае колдунства нет, а эффект есть.

— Ерунда. Обычная воровка, довольно глуповатая.

— Насчет ее умственных способностей спорить не буду. Даже с каплей столь редкого таланта и вдруг по тавернам кошели тырить? Нонсенс. Хотя могут быть обстоятельства, ну там проигралась в картишки, или в бегах числится. Она, между прочим, довольно недурненькая собой, и вести себя умеет. В смысле, неболтлива.

— Да, больше помалкивает. Но где же там «недурненькая»? Взглянуть не на что.

— Ну, ты-то на нее смотрел. Поскольку еще по залу с гостями вспомнил. А у тебя есть привычка запоминать всех подряд кабацких шлюшек?

— Так я ее сразу и не вспомнил.

— Ну, она в этом и не была заинтересована. Слушай, что ты ко мне со своими девками пристаешь? Трахнул бы ее там у забора, да и успокоился. А я спать хочу. Весь день меня эксплуатировал: «сесть-встать-голос-собаку-бей!» Живодер!

— Да спи уже, беззащитное приморское животное.

Лоуд хрюкнула и повернулась на бок.

Пилот лежал, закинув за голову руки, смотрел на угасающий огонек истаявшей свечи. Думалось об оставленном на произвол судьбы «Фьекле» и почему-то о бабах. Странно, не семнадцать же лет пилоту. Действительно «фаты» эти пошлые так действуют, что ли?

В дверь тихо поскреблись.

— Ты эту шмонду точно за забор выкинул? — едва слышно поинтересовалась Лоуд. — Или она обратно свалилась? Это что за ночлег в стиле хоррор «иногда они возвращаются и спать не дают»?

— Это не она. Я духи чую, — прошептал Укс, поднимаясь.

Повернул символическую задвижку.

Определенно, это была не воровка. Статная, укутанная в плащ фигура, а глаза даже во тьме голубыми сапфирами поблескивают.

— Решила проверить, как наш храбрый дрессировщик устроился, — пояснила хозяйка, весьма недвусмысленно улыбаясь. — Должна я заботу проявить или не должна?

— Еще бы! Не надеялся, но мечтал, — куртуазно заверил пилот, и даже не особо покривил душой. Хороша была хозяйка, спелая и лакомая, того и Логос отрицать не станет.

Грациозно скользнула внутрь, и Укс немедля запер дверь.

А плащ уже упал на солому.

— Передохну от пустой суеты да скуки хоть мгновенье, — пояснила голубоглазая бесстыдница, демонстрируя гладкую шею и весьма открытое декольте ночной рубашки.

— Воистину божественно то мгновенье! — Укс ногой поспешно нагреб вал из соломы, отгораживая свернувшееся и как бы дрыхнущее без задних ног приморское «Ко-Ше». — Зверь мой нервный, проснется, может взревновать.

— У меня тоже дома кабан нервный храпит. Но мы тихонько, — горячие руки обились вокруг шеи пилота.

Гостья-хозяйка была выше Укса почти на голову, но если немедля завалиться на плащ, то мелкие нюансы значения не имеют. Да и вообще разница в росте бывшему потомку богов никогда не мешала.

Поцелуй пах помадой из розовых лепестков, все остальное –фигуристое и упругое — благоухало цветочно и сладко, слегка отдавая топленым молоком, и в сей чудный цветник пилот окунулся с немалым удовольствием…