Штурмуя Лапуту

Глава девятая Дела духовные

Вошли. Двое, один сразу обернулся, задвинул засов…

…Укс вжался в стену, растаял в тени…

Молчания не нарушилось — монах повыше ростом еще раз проверил засов, молча ухватил за задницу спутника, властно пощупал сквозь рясу, подтолкнул в сторону умывальни. Ничего удивительного — усредненная линия сего жанра, религиозные садисты, они такие, предсказуемые. Но сейчас внесем разнообразие, вернем в традиционность…

… Когда перед невысоким монахом возникла фигура в сутане, тот и отшатнуться не успел. Длинный граненый наконечник тичона вошел в грудь, на миг показался из спины и исчез, непоправимо попортив рясу. Монах еще не начал оседать на колени, а Укс скользнул мимо, огибая мертвеца…

… Этот старше, лица не разглядеть — но должно быть он — епископ. Успел шарахнуться к двери, схватился за кинжал, начал раскрывать рот… Торец древка дротика мелькнул неуловимо, ткнул-ударил в лоб. Характерный звук столкновения очень твердого дерева и тоже твердой, но чуткой лобной кости черепа…

Глядя, как сползает по двери тело, Укс подумал, что следует вывести формулу закономерности тембра звука удара с уровнем высокопоставленности конкретного черепа. Иной раз вот этак двинешь, а звук — будто по рассохшемуся ведру попал. Как-то эта разница должна объясняться, нужно просчитать и с Лоуд посоветоваться. Вывод имеет практическую научную ценность.

Укс оглянулся — дверь в умывальню была практически закрыта, но подсматривала напарница, не в ее духе все на самотек оставлять. Призывно махнул. Через пару мгновений вязали бесчувственное тело лентами распоротого полотенца. И соображает воровка быстро, и рвет ткань ровно.

— Это он?

— Очень похож. Но без капюшона и в бессознательности я епископа не видела.

— Должно быть он. Сутана хорошая, запах богоугодный… — Укс потащил тело от двери.

Сидели за столом, ужинали.

— А сколько у нас времени? — поинтересовалась воровка, аккуратно откусывая от бутерброда с ветчиной.

— Времени вообще или до прояснения сознания епископа?

— До прояснения. Удар же наработанный, наверное, по времени действия тебе известен?

— Тут от дозировки мало что зависит. Цели воспринимают воздействие индивидуально, силу в удар вкладывать приходится с некоторой гарантией, а то иной раз крайне твердолобые попадаются. Думаю, как раз к вечернему колоколу очнется. Можно ускорить, привести в себя, но тогда он не очень просветленный будет, беседовать сложно.

— Понимаю. А если придут, вызывать начнут?

Укс взял еще кусочек хлеба и ветчины:

— Все же епископ. Имеет право замечтаться о святом. На кальвадос не смотри. Тебе не нужно.

— Полстакана не помешало бы. Я со спиртным быстрее соображаю, да и теплее будет, — невзначай заметила воровка.

Укс взял позолоченный кувшин, молча вылил за окно на замусоренную галерею. Журчание растворилось в шелесте дождя.

— Напрасно, — помолчав, сказала напарница. — Хороший кальвадос, высшей перегонки. Глоток не повредил бы.

— На «деле» не потребляй. Потом хоть упейся. Кстати, не знаешь, отчего здешнее кактусовое пойло вдруг «кальвадосом» называется?

— Понятия не имею, — сунула в рот остаток бутербродика, сдержанно запила из бокала. Вода у инквизиторов конечно, того… безгрешная и безвкусная.

— А свинина недурна, — почти в такт мыслям отметила воровка. — Жаль, в мире, кроме свинятины, мало чего хорошего попадается.

— Профессор тоже всегда так говорит, — сказал Укс, думая о том, что напарница обидчива действительно почти как ребенок.

— Профессор мудра, — согласилась с общеизвестной истиной воровка. — Гляну пока картины. Это можно?

— Искусство, как без него.

Вновь пошла вдоль стены, разглядывая выразительные полотна. Укс, стараясь не коситься, доел и допил, неспешно прополоскал рот. Вот нет у воды хорошего вкуса, словно дождевую влагу небрежно отстаивали, хотя епископу-то точно фильтровали. Может, как раз оттого, что фильтрованная…

Да, фильтрованная жизнь имеет свой унылый привкус, Логос охотно подтвердит очевидное.

Встал за спиной воровки. На полотне всё было изображено очень красочно, но мрачновато.

— Темно уже, толком не рассмотришь, — сказал Укс.

— Еще видно. Про жаровни я поняла. Вот те с крючьями… это до жаровен или уже после?

— Это другой поток грешников, — Укс обнял узкие плечи. — Вообще тут по большей части аллегория. Поскольку подъемные цепи изображены чисто условно, технически на таких не вздернешь. Знаешь, что такое «аллегория»?

— Нет. Тоже что-то возбуждающее и согревающее?

— Не злись. Сейчас не злись. Потом будешь. Я знаю, у тебя память хорошая. У меня тоже. Обиды, вредности и долги хорошо помню.

— Даже не думала…

Укс зубами стряхнул с ее головы капюшон и, наконец, поцеловал в шею. Шрама видно не было, только кончиком языка можно его угадать.

— А сейчас уместно? — прошептала напарница, ее вновь начало потряхивать.

Нет, в этом не притворялась. Укс уже слегка различал оттенки создаваемых ею иллюзий. Которые частью не иллюзии. Логос только вздохнет — как у женщин все запутанно. Но хорошо, что их уравнения можно сократить.

Когда подхватил на руки, молчала. Когда, переступив через связанное тело, пронес в спальню, тоже молчала. Когда заново упали на епископскую постель — ни звука протеста, только за шею обнимала. Вот когда съехал пониже и взялся за точеные щиколотки, горячо и невнятно запротестовала:

— Не-нет-нет-нет!

Когда умная и сдержанная женщина столь жарко и многословно возражает, и без Логоса понятно — это она саму себя убеждает. Возражать даме в такой момент бессмысленно, лучше нежнее обнять ее ноги…

Укс считал себя неплохим любовником, возможно, даже хорошим. Ну, так утверждали особы, имевшие возможность проверить. В моментах любви важна гармония: сколько взял, столько и отдал, тогда удовольствие сохраняется и удваивается к обоюдной взаимной выгоде. Слегка на торговую сделку похоже, но что плохого в честной сделке?

Но сейчас что-то пошло не так. Просто хотелось доставить удовольствие. Большое удовольствие. Да, должен остался за прошлую короткую и судорожную любовную сделку. Но то вообще забылось. Словно заново, в первый раз, совсем иначе… И очень нравилось вести мелодию — неспешно, тонко, почти вкрадчиво…

На пение похоже, на беззвучное любовное пение. Воровка то пыталась вырваться, совершенно не желая добиться успеха в сих судорожных попытках, то полностью расслаблялась и отдавалась. Бедра ее нервно сжимали голову любовника, и тут же умоляюще расходились еще шире. В покоях было очень тихо, только шелест дождя за окном и частое-частое дыхание напарницы. Укс нежно и беспощадно продолжал — она впивалась в покрывало ногтями, снова конвульсивно хватала и прижимала подушку к лицу, глуша рвущиеся вопли. Ни один звук так и не прорвался, бешеная тишина огромной летучей мышью кружила под темным потолком спальни.

Это было восхитительно и странно. Укс подумал, что еще никогда не вел мелодию столь полноценно, но связно думать было сложно. Остатки разума переполнили невыносимые впечатления, он играл и смотрел на лицо — обращенное к кружащемуся потолку — истинное лицо особы, способной украсть очень многое, но так редко дотягивающейся до подобных драгоценных ощущений.

Пора, больше она не выдержит. Собственно и он сам тоже.

Воровка его разума заколотила локотками о перину, вновь притиснула к лицу подушку-кляп. Легкие пятки с внезапной силой прижали, пришпорили спину Укса, он угадал эхо далекого крика — любовница вопила где-то в ином мире, в неведомом, но, несомненно, прекрасном.

Да и здесь всё было великолепно. Укса и самого практически разрывало.

Воровка отшвырнула подушку — та отлетела, оставляя шлейф белого пуха, полезшего из разодранной зубами наволочки. Вцепилось ногтями в мужские плечи — чуткий напарник уже был сверху…

Содрогнулись, мгновенно оказавшись едиными…

…О, боги! Каждое совместное движение — раскаленное, ненасытно-тесное до жгучей болезненности — обжигало безумным восторгом. Укс понял что заорет, не выдержит, как мальчишка. Тишины уже не было, кровь тысячью гномских барабанов колотилась в ушах.

— Не…на…до. Тут… закон полнолуния…нет, — прерывисто выдыхала воровка, неистово идя навстречу и не делая попыток отстраниться.

Нет, она права.

Укс немыслимым усилием — вот словно разрываясь пополам — отстранил легкое, жадно выгибающееся тело. Воровка явно была готова протестующее заскулить, но смолчала, взяла себя в руки. Собственно, не только себя. Скользнула за спину любовника, но не оставила брошенным и безутешным центр мужского страдания. О, Логос!, какая массажистка!

До подушки Укс дотянуться уже не успевал, пришлось рушиться в постель мордой и впиваться зубами в перину…

Вроде бы вслух не завопил. Содрогания и барабаны сердцебиения уходили. Вернулась тишина спальни, далеко под окнами отчетливо прохлюпал по лужам отряд марширующей на смену монашеской стражи. Но стоящий на четвереньках Укс был не в силах шевельнуться. Понял, что напарница смеется. Опять же беззвучно. С трудом сменил позу.

— Я насчет постели, — шепотом пояснила воровка.

— Да, мы ее крепко поимели, — признал Укс, одергивая рясу.

Что там «поимели», тут очевидное и чудовищное осквернение: покрывало подрано, из распоротых подушек сам собой лезет пух, об иных следах и говорить нечего. Почему-то от вида этого безобразия возбуждение начало возвращаться.

— Послушай дальнейший план, — поспешно сказал Укс.

— Я вся во внимании, — заверила напарница, кончиками пальцев, но довольно ощутимо лупя себя по щекам.

Укс пояснил порядок действий.

— Так не получится. Вы, господин пилот, там не пройдете, — после очень краткого обдумывания сказала протрезвевшая воровка.

— Тебе в твоих действиях что-то непонятно?

— Всё понятно. Начинаем работать по колоколу, — признала она.

И даже «но» не сказала. Замечательная девушка. Видимо, лучшая. Да, тут и Логос только безнадежно рукой махнет — определенно, лучшей напарницы-любовницы не найти. Другое дело, что идеальных людей просто не существует.

Смотрела умоляюще. Даже в полутьме видно, как слезы на глазах блестят. Карие они у нее. Не слезы, а глаза, разумеется.

— Я вполне пройду. Опыт есть, — счел уместным пояснить Укс. — Встретимся у аппарата. Донесешь мой дротик. Без него трудновато будет улететь, он и за распорку работает.

Хотела что-то сказать, рот приоткрылся. Наверное, насчет дротика.

Укс поцеловал приоткрытый рот, отсекая ненужные вопросы. Даже лучшие девушки иной раз норовят все испортить.

Пошли к двери — спальные окна были закрыты, возиться со здешними ставнями неразумно. Укс немедля двинул сапогом в живот лежащему пленнику — тот уже пришел в себя, чуть ранее пару раз шуршал, осторожно пытаясь освободиться. Сейчас не издал ни звука, притворяясь бессознательным. Выдержанный у нас епископ, но вряд ли это ему сильно поможет. Но напарницу видеть не должен, законы проведения диверсий никто не отменял.

Выбрались на галерею. Укс приготовил снасть-«удочку». Прощально целоваться не стали, воровка лишь мимолетно коснулась ладошкой щеки мимолетного любовника. Слегка мелодраматично, как в кино, но приятно.

Исчезла за парапетом, Укс почувствовал, как «удочка» полегчала-освободилась, поднял, прицепил мешок с добычей. Через мгновение багаж сняли, утянули вниз и древко.

Снаружи по-прежнему шел дождь, было тихо. Не заметили. Что ж, это хорошо. Плохо, что мешок тяжеловат, неудобно будет бывшей напарнице. Хотя лишнего не брали, только самое нужное. Все равно тяжело, женский позвоночник, он…

Хороший у нее позвоночник, гибкий и крепкий, только что проверяли. И вообще она близка к совершенству, да, пора признать очевидное. Но не обольщаться.

На губах еще оставался вкус поцелуя — того, спального — горячего как… нет, Логос сегодня отдыхает.

Укс прошелся по галерее, освободил попавшего в силок голубя. Тот отлетел, хлопая крыльями, сел на соседнее окно и начал приноравливаться лапой к другому силку. Мокрая, взъерошенная, тупая птица. Вот как весь этот мир. Могли бы в другом сюжете встретиться, есть же миры посимпатичнее. Хотя в другом и встретились, уже забылось почему-то Герцогство.

Укс покрутил головой, удивляясь собственной сегодняшней безмозглости, и полез обратно в епископское окно.

Пленник успел отползти почти к дверям.

— А поговорить? — пробурчал Укс, хватая епископа за связанные ноги.

Волочить пленника по качественному паркету одно удовольствие — в этом отношении дворцы и апартаменты всегда предпочтительнее лесной почвы или гор. Собственно, и постель нынче подвернулась лучшая в этой сюжетной линии. Опыт есть опыт, умеем выбирать.

Укс сел на стул, оставив пленника лежать на полу. Наверняка епископ в пытках и допросах намного лучше разбирался, но привык выступать в ином качестве, а ведь смена ролей иной раз отлично воздействует.

— Вопросов у меня немного, могу и без них обойтись, — предупредил гость, срезая тряпку, закрывающую пасть хозяину. — Если начинаешь орать, просто нож между зубов вобью. Это понятно?

Епископ был, естественно, не очень-то глуп — смотрел на убедительный, видавший виды клинок чужестранной формы, лихорадочно искал убедительные слова.

Да так это все было… второстепенно. Просто имело смысл скоротать время до колокола с относительной пользой. Ну, в общем, поговорили…

Укс вытер клинок о скатерть. Умер епископ легко, поскольку проявил похвальную догадливость, разговорчивость, да и лгал в меру. Омерзительный человек, но неглупый, да. И обувь неплохая.

Ухватив за босые пятки, Укс отволок хозяина в спальню, отбуксировал туда же тело молодого монаха, разложил живописнее, разбросал оружие. Понятно, рана от наконечника тичона характерна, позже разберутся «что и как» было, тут мясники опытные. Родят какую-нибудь легенду большой назидательности. Но это позже, а пока импровизация свою роль отыграет, запутает.

Проверив собственную готовность, Укс подошел к дверям. Всё вроде бы было нормально, хотя к рясе так до конца не привык, да и пистолет уж очень массивный. Для чего их вообще такие делают и в разные сюжеты насильно суют?

Пора было призвать Логоса и еще раз подумать — все ли готово? Укс так и сделал, но получилось не очень: он-то стоял, прислонившись к стене и пытался думать, а дурень-Логос слонялся по покоям, норовя заглянуть в спальню и непременно поглазеть на постель. Не потому что покойники с нее расползлись, а по своим собственным мечтательным и изумленным соображениям. Нет, ну не дурень ли?

Ударил вечерний колокол. Укс покачал головой, еще раз проверил под сутаной свой небольшой багаж, попытался отряхнуть остатки вездесущего подушечного пуха, прислушался и отпер дверь…

Коридор был длинен и темен, лишь в обоих концах виднелись фигуры стражников. Всё верно: под дверью торчать незачем, покойный епископ не любил, когда подслушивают. Но нынче ночь вообще нетактичная, она трагического нервного жанра.

Укс от души распахнул дверь, чтоб бахнула о стену, и заорал:

— Убили! Епископа убили! Насмерть убили!

Орать надлежало громко, с надлежащей ошеломительностью. С этим получилось — от вопля аж огоньки на неярких настенных светильниках запрыгали-закачались…

… побежали одновременно с обеих сторон. С топотом, без криков, но с мрачным утробным мычанием. Зато Укс надрывался вовсю:

— Епископ убит! Заговор! Мятеж греховный! Убили!

Громче всего орет «украли!» именно вор — об этом все знают. Но «мятеж!» — это же совсем иное дело. Там иная традиция. Понятно, не безоговорочная, не абсолютная, но в первый момент даже опытные дознаватели невольно на нее ориентируются. Все же настоящий заговор, да еще с убийством главы ордена — событие редкое, можно сказать, торжественное и историческое. Посему фигура, панически размахивающая рукавами, истерически орущая, воспринимается как вестник события, а не главный виновник. Потом его, конечно, скрутят, поволокут в специально отведенное помещение для допроса и выяснения исторических деталей, но прежде необходимо убедиться, что мятеж истинный, серьезной летописной греховности, а не мелкая случайная несуразность…

Укс, голося, прижался к стене, пропустил самых резвых — суровые крепкие братья тяжелым галопом влетели в распахнутую дверь покоев. Момент был тонким, не потому что сейчас все подряд с обнаженными клинками в руках, готовые резать и колоть, а потому что тяжелый пистолет так и норовил выскочить из рукава рясы. Права была Светлоледя, «огнестрел нужно всерьез нарабатывать, или по возможности воздерживаться от его использования, опираясь на классические средства вооружения».

В покоях наступила закономерная тишина — стража смотрела на раскинувшиеся на кровати тела, недостойно голые и облепленные пухом, хотя и рядом с оружием. Опытные братья лихорадочно соображали, как трагедию лучше истолковать, как объявлять безутешному населению Сан-Гуаноса о часе невыносимой скорби, и кто за неверную трактовку первым окажется в пыточной. Обычно при мятежах и заговорах на дыбе и в «девичьей щели» абсолютно все свидетели и оказываются. Такое уж явление эти заговоры: историческое, знаменитое, но неоднозначное.

Укс успел отдалиться и взять дистанцию, дав «самый малый назад» шагов на десять, как в покоях рявкнули:

— Кто первым обнаружил⁈ Всех задержать!

— Всем стоять!

Часть братии, столпившаяся у дверей, немедля обернулась к замолчавшему «вестнику беды».

— Казните, святые братья, но я молчать не мог! — покаянно признался Укс и ударил локтем под дых стоявшего рядом монаха — тот уже потянул лапы хватать и скручивать…

И Светлоледя права, и Лоуд права — огнестрел есть зло демоновское, достойное всемерного осуждения…

…Проклятый «Дезерт Игл» грохотал в узости коридора подобно корабельному орудию. Уши сразу заложило, а на первом выстреле Укс вообще оружие едва удержал — лягнулось, что тот дерьмовозный осел. Пришлось схватить пистолет двумя руками. Так пошло лучше — тяжелые пули пронзали монашеские тела, отшвыривали назад. Еще оставшиеся на ногах и не лишенные здравого смысла святые отцы шарахнулись вбок, сшибая друг друга, ввалились в дверь покоев…

…Укс шагнул следом, ударом сапога сшиб пытавшего встать на колени раненого, захлопнул дверь и всунул в дверные ручки чью-то боевую дубинку.

Убегая по коридору, оглянулся. В раскачивающемся свете масляного светильника были видны лежащие тела, по большей части неподвижные. Действительно пушка — одной пулей двоих-троих братьев прошибала, пять раз пальнул — куча тел. Очень предусмотрительно епископ столь жуткое оружие вместе с порнухой запирал — сгубят Инквизицию сии запретные контрабандные артефакты.

До лестницы Укс добрался благополучно, здесь закономерно притормозил: снизу бежал целый отряд братьев: эти уже в шлемах и даже с копьями. Громадный брат-предводитель грозно завопил:

— Стой! Что случилось⁈ Кто таков?

— Заговор! Епископа убили и распяли! Братья со злодеями бьются. Меня за помощью послали!

— Сколько там грешников? Нет, а ты сам кто такой? Почему я тебя не знаю, а?

Великан потянулся к вороту Уксовой рясы…

Вот что за люди? Сами ничего не знают, откровенные неучи и мракобесы, а каждый сразу сграбастать норовит.

…Укс выстрелил в упор. Пуля вошла в грудь здоровяка, тот только хрюкнул изумленно, даже не отшвырнуло. Бывают же такие огромные и массивно-малограмотные братья…

Уклонившись от все еще тянущейся лапищи, Укс выстрелил поверх плеча предводителя…

…Сверкнуло-громыхнуло — пуля разнесла ближайшую голову — из-под полос шлема щедро брызнуло…

— Колдуют! — завопил Укс. — Маг у них! Щиты надо!

Очевидно, мысль показалась весьма своевременной — отряд бросился назад, ревя десятком голосов «Колдуны! Маги! Щиты!». Укс бежал вместе со всеми, ибо как верно говаривала Профессор, «коллективу всегда виднее что делать, и кто мы такие, чтоб несвоевременно отрываться от народа?». Удалось сдернуть с чьей-то головы шлем, завывая «проклятые еретики!», беглец напялил на себя грубоватое средство защиты. Что за уровень снабжения амуницией⁈ — полосы кое-как склепанного железа, только на нижней части шлема кое-какая смягчающая подкладка приспособлена…

…Во дворе было темно, буйно и громко. Сотни братьев и сестер хаотично метались, сталкивались, кричали и взывали к святому дону Рэбе. Пытаясь пробраться сквозь это безумие, Укс подумал, что чем хорош Сан-Гуанос, так это равноправием полов — без истошного визга многочисленных святых сестер было бы много скучнее. Двор стремительно заполнялся разнообразно вооруженной, ошалевшей братией и алым светом — зарево за башней Песни Истины становилось все ярче. И это было хорошо — Уксу было бы жаль разочаровываться в людях.

— Смоляной склад горит! Да за что нас святой Рэба карает⁈ — стонала толпа.

— Тушить! Тушить надобно! — вполголоса намекал Укс, энергично работая локтями.

— Тушить! Пропадем без смолы! — поддерживали самые разумные из братии.

Небо всё шире озарялось алым великолепием пламени — запасы драгоценной импортной смолы пылали вовсю. Это же все графики сожжений осужденных теперь крысам под хвост уйдут. Толпа застонала в голос от постепенного осознания истинной трагичности ситуации. Смола — это не епископ, смолу в три дня не заменишь.

Как всегда, успехи диверсантов чередуются неудачами.

— Того держите! Мелкого! Убийца греховный! Колдун! — хором завопили откуда-то сверху.

Укс, даже не оглядываясь, знал, на кого намекают. Свет виноват — осветило двор, а заодно озарило догадкой смятенный разум монахов, выглядывающих с верхнего этажа епископских апартаментов.

Толпа, конечно, сразу не осознала суть криков, озиралась в растерянности, выискивая мелких подозреваемых, которых здесь имелся изрядный выбор.

— В шлеме, в шлеме он! — подсказывали сверху.

— Ты, что ль⁈ — Укса ухватили за сутану.

— Это я-то мелкий⁈ — обиделся беглец и снизу вверх двинул окованной макушкой в харю зоркого святого брата.

Тот хрюкнул, запрокинулся с вмятым носом, братья и сестры вокруг дружно взвыли…

…Укс нырнул вниз, под ноги, успел скинуть шлем, немыслимым усилием, хватаясь за пояса и рясы, встал — затоптали бы мигом. Рядом визжали просто невыносимо, видимо, это та монахиня, за чью мясистую и надежную ляжку под рясой пришлось опереться. Вот корова, и морда-то какая довольная…

…Хватаясь за плечи и пояса, Укс вздымался над братией, грозно рычал:

— Мелкого хватай! К воротам уходит!

— Куда смотрите, тупые идиоты⁈ К кухням он лезет! — надрывался командный голос с галереи. — Да держите же, уйдет!

Самое неприятное было то, что магазин прыгающего за пазухой «Дезерт Игла» сейчас был пуст, перезарядить не имелось возможности. Тут попробуй остановись: выбьют ствол немедля, затолкают, к тому же пафосная позолота внимание привлечет. Дурацкое антинаучное оружие…

…Дело было плохо, за рясу уже ухватили, Укс вырвался, едва не оставив подол в чьих-то руках. Орали «держи!» уже над самым ухом. Но тут раздались щелчки выстрелов…

…стреляли видимо, издали, с крыши Малой Епископальной канцелярии. Звуки пистолетных выстрелов средь шума и гама были не столь уж очевидны, но взволнованная толпа была чутка:

— Огнебоем колдуют! Еретики на крышах!

…В окно кухни Укса прямо-таки внесло, даже подпрыгивать не пришлось. Инквизиторы святого дона Рэбы были не особо трусливы, но о возможностях богопротивного оружия кое-что ведали и под обстрелом торчать не собирались. Монашеский поток захлестнул окна и двери, своротил чаны с остатками недоеденнойвечерней каши, из перевернутой бочки обильным водопадом хлынула вода…

— Не там тушим! — прокричал Укс, вспрыгивая на стол с грудой сохнущих деревянных ложек.

— Ой, не там! — признал толстенький монах, падая за мешки с картофелем.

Стоя на столе и опираясь о крышку кухонного шкафа, Укс наконец перезарядил пистолет — блистательный затвор «Дезерт Игла» послушно встал на место. Несомненно, Лоуд в этот момент сказала бы что-то назидательное о неоднозначности технического прогресса, но сам беглец воздержался. Он и так давно знал, что во всех мирах ему симпатичен крайне узкий круг существ и явлений. Хотя сегодня он — круг — несколько расширился.

Действия любого диверсанта, вора, научного экспериментатора обязаны быть строго последовательны, но непредсказуемы. К братии, бежавшей сквозь кухонные и хозяйственные коридоры, Укс присоединяться не стал. Пусть вооружаются, ищут еретиков и колдунов, организовывают тушение стратегических запасов смолы — в конце концов, инквизиторы тут хозяева, это их прямая обязанность.

Каша была отвратительна, миску беглец сразу отставил, ограничился ломтиками маринованной репы — горшочек с ней кто-то из кухонников припрятал в шкафу. Мариновать умеют, этого не отнять. Но беспокойство все же одолевало.

Дожевывая репу, Укс осторожно выглянул в окно, естественно, не в то, в которое запрыгивал. Впрочем, опасаться было нечего: двор и галереи опустели, хотя и не совсем: десятка два помятых служителей и служительниц святого дона Рэбы остались на мостовой, слабо ворочались в лужах, кто-то там визгливо взывал о помощи. Укс цивилизованно вышел в дверь кухни, поддерживая полы рясы, протрусил к раненому, что был поменьше габаритами.

— Что, брат, нога?

— Ой, и нога, и ребра, и копчун помяло!

Имело смысл проявить милосердие. Укс забросил руку пострадавшего на свое плечо, вместе поковыляли к воротам. Дождь, само собой, усилился, лило вовсю, но стало как-то праздничнее — за стеной замечательно пылал смоляной склад, все вокруг стало черно-алым, нарядным. Там, у пожара, да и в епископальных покоях, в башне Песни Истины, на стену которой достаточно уверенно лез огонь, орали сотни голосов: злых, панических, и даже отчасти пьяных. Прямо картина «Последний день Помпеи» в аудио-версии.

Стражи на воротах осталось немного — большая часть убежала оцеплять стены — но и здесь бдили в оба.

— Эй, калеченных куда? — издали завопил Укс, не делая попытки приблизиться. — Брат помирает, копчун пробит насквозь! Повозки где?

— Да откуда повозки? Не подошли еще, — злобно ответил старший брат-стражник, сжимая взятую наперевес гизарму.

— Что, вообще ничего нет? — ужаснулся Укс. — Помрет же сейчас, нам потом…

— Мы тут при чем? У нас приказ! Вон — на бочку грузи, вези в «Блаженку».

Раненый горестно застонал — видимо, госпиталь, известный как «Блаженка», по целительному залечиванию копчунов не специализировался.

— Ну получше, чем ничего, — успокоил Укс, подводя пострадавшего к повозке. — Сейчас к лекарям, там полегчает.

Осел упряжки с откровенной ненавистью покосился на Укса. Ага, знакомый, видимо, недавно заехал за новой порцией отходов, а тут началось, в панике и толчее с привязи сорвался, забился с бочкой в угол двора. Где возница неведомо, придется так обойтись…

…— Живей, живей проезд освобождай, сейчас Дальнее Ночное Дознание прибудет! — вопили охранники.

Укс не огрызался, занятый выводом перегруженной повозки — потоптанных на нее набилось человек десять. Кстати, ослы — вообще совсем как люди: вроде и некоторый опыт у пилота имеется в ослином пилотировании, а стоит вожжи взять — каждый ушастый непременно норовит упереться в лично своей, сугубо оригинальной манере.

Вонючая и перегруженная повозка оказалась за воротами, Укс уже хотел обратиться к Логосу с умным замечанием, но тут загремели копыта — по улице мчался до зубов вооруженный конный отряд. Осел икнул, братия воззвала к святому дону Рэбе, санитарно-канализационный транспорт чудом успел прижаться к стене. Мимо пронеслись всадники в коротких боевых рясах, сходу влетели в ворота, оставив за собой запах едкого пота, кожаных ремней и предчувствия непременных и безотлагательных пыток кого попало.

Конные дознаватели Уксу совершенно не понравились. Слишком лихие, шустрые, к лицу ли этакие скорости чинному и неспешному Сан-Гуаносу? Пришлось дать нешуточного пинка упрямцу-ослу, покатили прочь, цепляясь осью о стену, чуть ускорились. Но и беспокойство ускорилось, не думало отставать, подумалось, что милосердия должно быть в меру. К счастью, стена Великого Трибунала закончилась, повозка выкатилась на улицу с жилыми домами…

На ограду Укс прыгнул бесшумно, перебрался на навес, оттуда прошел по карнизу на собственно крышу дома. Угадал — по улице вновь грохотали копыта, летели брызги луж, на этот раз скакали уже обратно — от Епископального замка. Издали заорали:

— Стойте, нечестивцы! Стой, говорю!

Уже с крыши дома Укс глянул — трое всадников окружили и теснили повозку, замученный осел в ужасе заревел, потоптанная братия дружно завизжала.

— Где он⁈ Где⁈ — по-львиному ревел дознаватель.

— Кто? Ой, да за что стегаете, святые отцы⁈

— Туточки он был, вот только.… Ай!

Перепрыгивая на другую крышу, Укс подумал, что толковые профессионалы везде найдутся, даже в самом мракобесном обществе. Оставалось надеяться, что воровка это отлично понимает и уже успела ноги унести. Стреляла она напрасно, вот совершенно напрасно. И так бы в кутерьме успел напарник убраться, стоило ли патроны жечь, они еще понадобятся.

Уходил не напрямую, сделал крюк, взяв ближе к центру города. На землю пришлось спуститься довольно скоро: с крышами в городе было как и со всем — скользкие, ветхие, и вообще не сплошные…

…Истина, что патроны всегда понадобятся, подтвердилась буквально через две улицы. Вроде всем хорош был переулок: темен, узок, гадок — но сунулись в него проезжающие мимо всадники, да еще оказались неприятно зоркими.

— Стой! — завопил один из верховых, повыше поднимая чадящий факел. — Куда жмешься⁈

— Не жмусь, брат, — смиренно заверил Укс и указал на дверь ближайшего дома, — Вышел только. Что за шум-то? Пожар, никак?

— Ну-ка, иди сюда, — приказал всадник.

— Иду, чего не идти. Вы Ночные, что ли? — Укс, пьяновато пошатываясь, двинулся навстречу кавалеристам.

Видимо, что-то сделал не так, дознаватели хором заорали:

— Он!!!

Спорить было неучтиво…

…чем хороши рясы, так это широкими рукавами — в них не то что «Дезерт Игл», в них что хочешь спрятать можно…

Первый выстрел завалил ближнего дознавателя — всадника чуть с седла не вышибло, запрокинулся, на миг застрял ногой в стремени, но шлепнулся в грязь. Второй оказался хитрее и явно знакомым с огнестрелом: заслоняясь, живо поднял коня на дыбы…

…Укс от выстрела воздержался, поскольку в свежей конине не нуждался, да и проклятий от безвинного скота Сан-Гуаноса сегодня уже вдоволь наслушался. Метнулся вперед, хватая за повод лошадь, уже лишившуюся седока…

Второй всадник метнул в еретика факел — не попал — скрежеща зубами, направил лошадь на злоумышленника. За меч даже не хватался, понимает, что выхватить не успеет. А вот сбить злым обученным конем, втоптать в лужу — это вполне…

…если противник неопытный…

…Укс некоторый опыт имел, проскользнул под шеей удерживаемой за повод лошади, заслонился ею, схватившись за луку, оказался в седле…

…противник пришпорил лошадь, норовя проскочить дальше по переулку, удрать…

…э, тут Логос только досадливо крякнет — как не распластывайся в седле, как к лошади ни пригибайся, спину все равно подставляешь…

…пуля догнала, прошила дознавателя — вот как прижался к лошадиной шее, так и остался в седле, только уже мертвый…

Укс ударил каблуками лошадиные бока, та, вконец, ошалевшая от грохота выстрелов, внезапной смены хозяина и бурной ночи, понесла. Вмиг настигли лошадь с мертвецом, та дважды получила по крупу тяжелым стволом пистолета, окончательно вдохновилась…

…пронеслись, до крыш разбрызгивая навозную грязь, по узости переулка, в последний момент Укс разглядел, что выезд загорожен воротцами…

…лошади, всадники и обломки мокрых досок вылетели на улицу, словно ими из пушки пальнули. В былые годы Укс едва ли удержался бы в седле, воздухоплавателям иные умения свойственны. Но имелись недавние уроки индейской езды, полезная наука…

… факелы и группы людей маячили в обоих направлениях улицы, и все сюда смотрели. Оно и понятно: если кто из братьев глуховат и грохот «Дезерт Игла» не расслышал, так вылетевший забор и взбесившиеся лошади внимание и самого последнего олуха привлекут…

… особо думать смысла не было — в этаком настроении лошади судьбу и срок жизни всадника сами выбирают. Уже неслись направо, хрипя от ужаса и боли…

— Это они! Заговорщики! — закричали впереди, с понятной суетливостью пытаясь выстроить-развернуть строй и преградить дорогу.

На миг стало слегка обидно — вот почему во множественном числе? Один тут заговорщик, без соавторов, можно и должное уважение проявить. Мысль, безусловно глуповатая, но что поделать, когда от тебя не очень-то много в данный момент зависит. Все что можно сделать, это свеситься с седла, заслоняясь соседним скакуном и его мертвым всадником…

… стреляли навстречу или нет, Укс так и не понял. Вроде что-то летело, но…

…Вой невнятных обращений к святому дону Рэбе, бросившиеся в стороны фигуры в рясах…

…лошади кого-то сшибли…

… вот вслед-то точно пальнули. Аркебуза или мушкет, не понять, слава богам, все равно промахнулись…

Гарцевать на лошадях пилот не очень-то любил и раньше, а в это время суток потребность покинуть седло оказалась вообще непреодолимой. Прорвались и ладно, хватит галопировать. Погоня где-то рядом, но своими ногами удирать понадежнее. За спиной гремели-настигали копыта, но тут очумевшие лошади свернули в переулок, и Укс решил немедля сменить способ передвижения…

… Прыгнул… повис… доска хрустнула, но вес выдержала. Нет, нельзя толстеть, вообще нельзя…

…Лошади и верховой мертвец исчезали во тьме — улица пустынна, пара жалких фонарей не в счет, искры из-под копыт и то виднее…

Укс освободил одну руку, приготовил пистолет. Судя по топоту копыт, сейчас…

…Из-за угла выскочила пара всадников, натянула поводья:

— Вон они! Уходят!

— Да там один был. Подельник-то дохлый. А сейчас… спрыгнул, что ли…

Экие зоркие, хорошо, что вслед лошадям смотрели, с опозданием головами завертели…

… увидели. Правда, по большей части ствол пистолета и увидели, сверкание выстрелов вряд ли осознать успели…

Укс спрыгнул на землю. Одна из лошадей попятилась, тщетно задергала повод — рослый всадник, лежал в луже, держал как якорь. Второй убитый так и висел в седле.

— Не претендую, отдыхайте — заверил лошадей Укс. — И так растрясло.

Сорвал с шеи мертвеца забавную серебряную бляху на толстой добротной цепочке. Глянул на вывеску, на которой так удачно завис после прыжка. «Широчайший выбор индульгенций 1−3-го класса. Грешникам-оптовикам — скидка!» гласили довольно аккуратные буковки. М-да, жаль, что закрыто до утреннего колокола.

Укс вздохнул: Логос свидетель, — это знаменье. Нерешительность и трусость — худшие из грехов. Практически так на вывеске и начертано.

Вышел к месту уже напрямую. Вот знакомые загоны, вот городская стена. Факелов на ней прибавилось, но у «парковки» спокойно. Укс забрался на стену, вновь задержался, любуясь заревом у Великого Трибунала. Очень эффектно, Лоуд бы определенно одобрила.

А глянуть вниз все равно не решался. Просто шмондец какой-то. Жизнь есть жизнь, чему тут можно удивиться? При любом результате эксперимента жалеть-то не о чем.

Нет, заранее жалелось. Даже не помнил, когда так хотелось, чтоб сбылось, чтоб отвернулись боги, именно сейчас не гадили.

Укс глупо прищурил один глаз и глянул.

Э-эээ…

Она была там. В смысле, шпионка была. Но вот ждала напарника или не ждала, вообще непонятно. Успела собрать конструкцию дельтаплана, и сейчас неумело, но решительно подпихивала аппарат к кромке обрыва. Интересно, она в городе так подзадержалась и сюда поздно вышла, или просто долго со сборкой возилась? Или все еще ждет напарника? Или просто не решается сама лететь? Она ведь неглупая.

Будь проклят Логос и боги, любые проверки и эксперименты, да почему с женщинами всегда так сложно и неоднозначно⁈ Даже вот смотришь с двадцати шагов и все равно ничего не понятно⁈

Установила дельтаплан, попыталась заглянуть в Бездну, в ярости задергала себя за промокший капюшон. Эх, девчонка и есть девчонка.

Укс понял, что эксперимент окончательно завершился, только непонятно каким результатом.

— Эй, шпилькой центральную распорку зафиксировала? Так держать плохо будет, — сказал пилот.

Немедля задрала голову, рассмотрела на стене.

— Укс, твою…… — несколько абсолютно неизвестных, но интуитивно понятных слов и кристально ясное завершение, — … если сейчас не спустишься, клянусь святой Лоттой, я сама тебя застрелю!

Укс съехал по стене к кактусам и аппарату:

— Шпилька на камне отдельно лежала…

— Я видела. Вон она, в узел переложила… — воровка сделала резкое движение, и Уксу показалось, что он сейчас схлопочет пощечину. Что для этой ночи будет оригинальным разнообразием. Отчасти вполне заслуженным. Но воровка лишь схватила за рукав:

— Хотел, чтоб без тебя разбилась? Так, да⁈ Я понимаю, что проверка. Понимаю! Но почему так долго? Мне же страшно. Очень. Тут по стене то и дело бегали. С факелами…

Она плакала. Видимо, все это время плакала, пока у обрыва толклась и с аппаратом возилась.

— Извини, — сказал Укс, вытирая ее мокрые щеки не менее мокрыми и грязными ладонями. — Иногда проверки затягиваются. Не всегда в этом виноваты экспериментаторы. Хотя я виноват, это верно.

— Хорошо. Мы летим или продолжим?

— Несомненно, летим…

Дельтаплан клюнул с обрыва, заскользил по пологой траектории, отыскивая подходящее течение вверх. Укс был бы не против взглянуть со стороны на зарево над Сан-Гуаносом — кажется, там занялась и Башня Песни Истины. Но погодные условия оставались отвратительными, да и промокшая до нитки шпионка могла простудиться. Это обстоятельство отныне нужно учитывать и поскорее покидать дождевые фронты.

Как говорят верные последователи святого дона Рэбы — «всё есть грех». В сущности, оно и верно, но раз «всё» возводится в абсолют, то жечь его бессмысленно — тут заведомый перерасход смолы случится.