Штурмуя Лапуту

Глава двенадцатая Курс наверх!

…Молоток плющил звенья цепочки, сминал лишенную камней драгоценную оправу, Укс еще пару раз пристукнул и кинул безобразный ком бывшего украшения в тигель. Корабельный плотник присыпал разрубленными серебряными монетами:

— Присолил. Ставим!

Тяжелый тигель задвинули в печь. Маг Коровал, голый по пояс, напряг импозантно поросшие седыми волосами плечи, придвинул трубу поддува и начал бормотать заклинанье…

Свеже-отлитые крепежные кольца получались бледно-медового цвета, не особо красивые, требующие дальнейшей проковки. Хватало их на вахту-две, потом лопались, приходилось останавливать пропеллеры грот-мачты, открывать люк техобслуживания, заново менять кольца. Несовершенное и разорительное техническое решение. Но единственно возможное в данной ситуации.

Вообще у печи было жарко. Специальная противопожарная выгородка, в которую не пробивается освежающее дыхание Бездны, проклятая неуклюжая печь, жар отраженного пламени…. О кузнечных работах некоторые члены команды, да и сам пилот, имели вполне внятное представление, но плавильня — это совсем другое. Пришлось наскребать крохи общих знаний, импровизировать и экспериментировать. Укс вспоминал свои визиты на плавильни Дюоссы, остальные моряки собственные жизненные случаи, в общем, поднатужились и совладали с задачей.

— Передых, господа слесарные ювелиры, выходим.

— Компоту дайте! — потребовал маг, остающийся следить за печью.

Ему сунули кувшин и прикрыли временную дверь.

Противопожарные мероприятия соблюдались пунктуально — за этим и с мостика следили, да и сами мастера не забывали. Изначально леди-кэп вполне обоснованно сомневалась в необходимости обустройства плавильни на палубе, предлагая работать на камбузе, где уже есть печь и исторические традиции попыток спалить корабль. Но на камбузе не получалось, требовалась специальная печь. Лоуд представила план противопожарной безопасности, вполне убедивший командование. Сама Профессор имела изрядный опыт борьбы с возгораниями — студенты-гардемарины занимались рискованными пиротехническими опытами регулярно — подпалить, оно же так весело! Но в Лагуне главным было уберечь уникальную аппаратуру, библиотеку и университетский музей, а сгоревшую крышу-то поменять не проблема. На корабле совершенно иные реалии, но Профессор поднапрягла гениальный ум, изложила предложения «структурированно и обоснованно», командование дало разрешение, заодно назначив Лоуд «противопожарно-ответственной».

В общем, уже третьи сутки «Генриетта» шла вверх на полной скорости, регулярные притормаживания для смены колец не в счет.

Моряки стояли у борта, облокотившись о планширь, остужали взмокшие физиономии, любовались всегда неповторимой Бездной.

— Скучаешь по личным полетам? — спросил плотник.

— Не особо. Когда тут скучать? — хмыкнул Укс.

— Ну, у вас-то полеты интереснее. Я бы такой малой командой шнырять не смог. Рискованно все ж. Хотя и выгодно, наверное, — предположил плотник.

Нет, не выспрашивал моряк, просто к слову пришлось. Допрашивать пассажиров на «Генриетте» было не в обычае, а научная группа считалась уже и не особо пассажирской, поскольку стала частью экипажа, пусть и временно. Ну, так что в жизни не временно? Жизнь, богатство, огорчения и радости — всё проходит-уплывает, это любой матрос знает.

Со златом это уж точно. Побрякушки, прихваченные в Епископальном Дворце, пожертвовали на ремонтные работы, Укс счел это само собой разумеющимся — в нормальные до-болезненные времена команда воздухоплавателей не бедствовала, да и Университет удавалось финансово обеспечивать без особого напряга. Иное дело, что на Лагуне собственно наличие серебра, золота да иных ценностей мало что решало — натащить стройматериалов, нагнать бригады строителей все равно не получится, хоть как их озолоти. Своеобразно там всё, «состояние милого, но недоразвитого коммунизма», как формулирует Лоуд. Деньги нужны при командировках, поездки регулярны, вон — Экспедиция так и вообще истинно бесконечной выглядит, — но к монетам и драгметаллам особого уважения нет. Хотя, если вдуматься, это не очень нормально. Хорошо, что пилот вовремя спохватился, притормозил Профессора, напомнил, что трофеи у епископа не в одиночку брал.

Нужно признать, это был миг, когда Фунтик не смогла скрыть изумления. Тем ли, что с ней корректно советуются, или тем, что целое состояние готовы весьма спорно «слить» — воровка была больше ошарашена — так и осталось непонятным. Без колебаний сказала «вам виднее, я в технике ничего не понимаю, могу только поддержать решение».

Насчет этого она, конечно, молодец. Жаль, что не во всем.

— Готово! — завопил маг из плавильни. — Идите!

Мастера вернулись в душную утробу мастерской. Металл в тигле приобрел нужный оттенок, пора было заливать. Укс взял клещи — рука, это уж по всеобщему мнению экипажа — у пилота была самая точная. Собственно, когда приловчились, ничего трудного — заливка, остывание, проковка, закалка… элементарно. Вот построить «из ничего» печь, сделать приличную форму и найти правильное заклинание поддува, это да, была задача…

Много в мирах интереснейших задач, неустанно решает их официальная и неофициальная наука, непрерывно проводятся эксперименты, сочиняются математические формулы и магические заклинания, калятся тигли, льются раскаленный металл и трудовой пот, раздаются радостные вопли «эврика!». Кстати, в психологии тоже свершаются немыслимые открытия, по странному стечению обстоятельств ничуть не меняющие природу людей.

Нет, Укс не считал себя психологом. Он чувствовал себя истинно бескрылым лилипутом, заблудившимся в кишках психологического ребуса, загнанного в тупик-аппендикс парадокса характеров. Вот как это в психологии называется? В жизни характеризуется термином «прям жопа какая-то».

Лоуд, наверняка знающая уйму самых модных психологических словечек, в данном случае помалкивала. Понятно почему.

Сама Профессор была занята по горло. Кроме груза противопожарной ответственности, у нее были совещания по корректировке курса корабля, лекции и многое иное. Утверждала, что ей предлагали постоянную должность корабельного «замполита». Конечно, едва ли леди-кэп и ее помощники формулировали именно этими терминами, но в принципе-то…

Профессор присутствовала везде: на капитанском мостике, у мастерской, зарисовывала движение «линз», сидя на мачте в «вороньем гнезде» или болтая с вахтенным наблюдателем под килем в «крабьем глазу». Воспитывала и распределяла на работы беглых монахов и монашек, призывая быстрее «покончить с пережитками дремучести, осознать потенциальные возможности гуманистических отношений и естественного оптимизма». Ну и конечно, научные лекции в столь любимом Профессором двигательном отделении.

На взгляд Укса, именовать ту палубу «сердцем корабельного рабоче-пролетарского самосознания» было не совсем точно. Сидящие на рычагах моряки довольно активно тасовались, текущий график вахт выносил вращуков то на палубу, то на камбузные и трюмные работы, вахтенные традиции на «Генриетте» были сложны и несколько запутанны. Но кто спорит — дергать рычаг целую смену крайне утомительное и скучное занятие.

Лоуд прохаживалась по проходу между скамьями вращуков, расчерканному тенями верхних вентиляционных решеток, повествовала о поучительных случаях и аварийных ситуациях иных линз-миров, декламировала образцы классической поэзии, отстукивала ритмы неведомых здесь шлягеров, сообщала удивительные факты биографии гениальных сочинителей тех шедевров и, главное, задавала вопросы — ведь и аудитории необходимо дать слово. Моряки работали рычагами, оживленно спорили, приводя примеры из собственных непростых биографий, подшучивая и философствуя.

— Хорошо идем, — заметил как-то в перерыве плавильных работ корабельный плотник. — Вращуки у нас в ударе. Оно и правда там — в двигательном — нынче интересно сидеть.

— Я поначалу не особо поверил, что она профессор, — признался Коровал Проницательный, обмахиваясь тряпкой. — Думаю, держали при какой-то ученой гильдии в виварии, нахваталась умностей тощая хитрюга, прежде чем сбежать. Кто мог думать, что жуткое и коварное коки-тэно может иметь настоящую ученую степень?

— Да чего она жуткая? — удивился плотник. — Нормальная, даже отчасти симпатичная. На дальнюю-дальнюю родственницу нашей кэпши похожа. Я бы на такой мог жениться. Ну, если бы у нее сиськи были и ума чуть поменьше. Совсем уж дураком каждодневно себя чувствовать неохота.

Маг и плотник посмотрели на Укса. Пилот покачал головой:

— Не, я дураком себя не чувствую. У нас с Профессором разные векторы образования. Недурно дополняем друг друга. И у нее в основе — самообразование, большая личная тяга к знаниям. Всего сама добилась, собственными лапами и головой.

— Великое дело, когда воля имеется, — признал умный плотник. — Мне бы тоже подучиться, хоть бы пару книг умных прочитать. А то случись что, тыкаешься как слепыш.

— И не говори, — маг тяжко вздохнул. — Я вот совсем опустился, отстал от последних достижений магической науки. Сдуру в Трибунал пристроился, думал, «жалование же идет, прокормлюсь, что там мне осталось-то». Теперь ноги птичьи, четырехпалые. А я ведь еще не совсем старый.

— В чем проблема? — проворчал Укс. — На учебники наскребешь, переаттестацию осилишь. Кому из нас дурить-то не приходилось? Обычное дело…

Менялись как обычно вахты, лавировала по течениям, взбиралась к верхним «линзам» неутомимая «Генриетта». Держали курс на Коринту. Увы, далеко в стороне от курса дрейфовал замечательный и прогрессивный Большой Гэс, куда так недурно было бы зайти для ремонта и отдыха, иные удобные гавани Бездны тоже дрейфовали в отдалении. Оставалось идти на Коринту — «линзу» весьма непростую, не особо славную верфями и кораблестроителями, знаменитую совершенно иными спорными достоинствами. Но ничего иного для ремонта поблизости не имелось, к тому же, на борту «Генриетты» имелся груз для богатой столицы Коринты, что практичные расчеты контрабандистов весьма учитывали.

Корабль остановился лишь раз — для набора воды на крошечной необитаемой «линзе». Лоуд в пять минут описала остров — кроме мелких лягушек в озерце, ничем примечательным «линза» похвастать не могла. Остальные пассажиры на берег не сходили: смотреть там было нечего, Укс помог поднимать лебедкой бочки, потом протянули шланг от помпы, промыли струей палубу, заодно в лазарете полы помыли — раненых Фунтик и прикомандированные монашки временно вывели и вынесли на чистую палубу.

Двинулась «Генриетта» дальше. Путь вверх всегда сложен, это и без точных штурманских расчетов прекрасно известно. Лично пилота изводило то, что он вообще ничего просчитать не мог. Общеизвестно, что женщин понять и предсказать весьма непросто, но раньше Укс с этим, в общем-то, справлялся. Но с Фунтиком было совсем иное дело.

…Вообще в тот поздний час Уксу думать ни о чем не хотелось, весь день экспериментировали с шмондовыми кольцами, голова была пуста. Ну нет никого в каюте, пусть так. Оно даже проще. Свечу не зажигал, сел на койку, стащил сапоги. Снаружи чуть гудели пропеллеры, негромко переговаривались на мостике рулевые, «Генриетта» следовала своим курсом. Укс вытянулся на одеяле, пошевелил ступнями. Угу, пассажиры в пути обязаны от скуки помирать, была же такая забытая традиция. А все бабы — дуры. Видимо, если и не все, то…

По палубе прошагали, довольно весомо, остановились у каюты, стукнули в дверь:

— Э, пилот?

Укс распахнул дверь.

Снаружи стоял старпом Гунтер. Была не его вахта, это еще раньше почему-то пилоту четко вспомнилось. На плече старпома висела Фунтик. Довольно безжизненно висела и ощутимо попахивала кальвадосом.

— Набухалась? — зачем-то спросил об очевидном Укс.

— А? — не совсем понял старпом. — Выпила она. Забираются, мерзавцы, в трюм, хоть как там груз загораживай. Вот — угостил кто-то добрый. А чего она ко мне дотащилась, я не знаю. Заберешь?

— Ну не выбрасывать же, — равнодушно сказал Укс. — Давай сюда.

Гюнтер переложил легкую пьянчужку на руки хозяину каюты. Фунтик была, как говорили в Старом мире, — «в дупель», почему именно так технически называли это пьяное состояние непонятно, но вот… из всех признаков вменяемости только ароматный перегар.

— Слушай, пилот, ты зла на меня не держи, — внезапно приглушенно сказал старпом. — Она бабенка демоновски привлекательная, когда захочет. Не спорю, было у нас, когда она на борт первый раз с магом пассажиркой попала. Она мне руку подлечила, у меня старая там травма, ну и… Собственно, почему нет-то. Но то в тот раз. Сейчас иное дело.

— Да чем «иное»? Я ей не брат, не отец, скандалить не собираюсь. Взрослая баба, она сама выбирает.

— Ну да, рассказывай. Я, между прочим, не для оправдания говорю. Еще чего не хватало, оправдываться, — грозно намекнул старпом. — Но для прояснения дела сказать обязан. Не знаю, чего она ко мне завалилась. Не заманивал. Тут и без приказа кэпа видно.… Э, я про такое объяснять не умею. Короче, если имеется мыслишка меня ножичком в печень угостить, то будет вовсе не по делу. Я к вашим сложным отношениям вообще боком.

— Ножичком? Даже мысли не имел, — почти искренне удивился Укс.

— Похоже, особо думать тебе и не надо, нож у тебя сам в руку прыгает. Команда видела, как ты со святыми братьями резался, что тут скромничать. В общем, вы разбирайтесь сами, я тут ни при чем, разве что тебе малость сочувствую, — старпом резко развернулся, но затоптался на месте и неуверенно добавил. — Профессора к делу притяни, она уж точно пьянчужку вразумить способна. Это вот… мелкое и симпатичное, возни стоит. Руки у нее дивные, вот истинно магические. Да и вообще…. Ну, а грешки… у кого из нас нет.

— Это верно, — признал Укс, занося бесчувственный груз в каюту.

Уложил, разул, сняв великоватые епископские полусапожки, смотал портянки-обмотки. Вот пьяная в жопу, а портянки не хуже носочков намотаны, даже с ровными отворотиками. Видел ли ты, Логос, такой странный нонсенс?

Логос помалкивал в недоумении, пьяньчужка безмятежно посапывала. Уксу внезапно стало смешно. Отошел, пошире открыл окно — выхлоп кальвадоса наполнял каюту довольно плотно.

Текла за бортом и над мачтами «Генриетты» бесконечная Бездна, а за ней имелись и иные миры, еще более бескрайние. Возможно ли всё это вообразить, осознать, в полной мере бесконечностью восхититься? Нет, невозможно. Поскольку мысли все время вот к этому «мелкому и симпатичному», жутко упившемуся, возвращаются.

Укс сел в ногах койки, взглянул на сомнительный центр мироздания. Невменяемая Фунтик что-то этакое почувствовала, с чуть слышным стоном повернулась на бок, попыталась спрятать голову под подушку. Нет, это она свои силы переоценивает. Укс поднял с пола упавшую подушку, закинул на верхнюю койку, вышел на палубу и нашел ведро. Скорее всего, оно понадобится.

У каюты столкнулся с припозднившейся Профессором, та на ходу чиркала что-то карандашом в блокноте. Немедля восхитилась:

— О, ночная влажная уборка⁈ Уксик, ты меня не перестаешь восхищать. Что значат правильные корабельные порядки!

— Не особо восхищайся. Сейчас нюхнешь.

— Не-не, нет у меня привычки обнюхивать датых девушек, даже не уговаривай.

— Понятно. Надо думать, весь корабль в курсе.

— За весь не скажу, а с мостика мы визит старпома наблюдали. Я там с кэпшей вахту усиливала, о всяком философском беседовала, — пояснила Лоуд. — Ничего страшного, мы пассажиры, имеем полное право на культурный и бескультурный отдых. Была бы Фунтик настоящим членом команды, ох и высекли бы ее утречком.

— Что-то меня примерно такие же желания искушают, — пробормотал Укс.

— Страсть и желание — они как ноги — левая и правая, особо раздвинуть их не удается. Я тебя отчасти понимаю, но воплотить всплеск эротизма сейчас не выйдет — на борту неуравновешенный монашеский коллектив, порка симпатичной особы сведет «на нет» все усилия по вправке их кривых мозгов. Потом как-нибудь развлечешься.

— Уймись, а? — попросил Укс.

— Что, погано? — прошептала Лоуд. — Ну, ставь ведро, пойдем, на Бездну полюбуемся. Ставь-ставь, она сама нащупает, не беспокойся.

Бездна оставалась Бездной, окончательных ответов она давать не спешила. Но в разговоре что-то слегка прояснилось, вернее, подтвердилось. Укс сознавал, что нынешние умственные построения Логоса, Профессора, да и самого пилота отнюдь не безупречны, но если думать в три головы, да без спешки, да с видом на вдохновляющую Бездну…. Недурно поразмыслили, того не отнять.

…— Это же не просто бытовой алкоголизм. Если бы так элементарно было, давно бы спилась. Все же уже не девочка, шансы скатиться имела. Держит себя в руках. Но порой соскакивает засов-замок. Механизм срыва до конца не понятен, — Лоуд с досадой цокнула языком. — Все же она слишком человек, нам до конца не прочувствовать.

— Преувеличиваешь. Усталость — основная причина. Раненые рядом, она возится, боль снимает, а это силы забирает. Еще, как там правильно именуют… социофобия. Ей нужна возможность побыть одной, а корабль, монашество и прочая гадость не особо способствуют уединению. Еще…

— Еще — ты. Мучаешь. Просто фактом своего существования. И тем, что уйдешь. Слушай, Грузчик, это нужно с ней вслух проговорить. Современная психология — откровенная лженаука, это я не перестаю категорически утверждать, но кое-что ценное дармоеды-психологи все-таки наработали. Проговаривать вслух полезно. Признай — вы попались. Оба. Имеем случай так называемой «любви».

Укс потер взмокшее лицо:

— Мне не нравится слово. Оно слишком поэтическое, размытое. Но допустим. Что нам дает понимание — я и она любим друг друга?

— В общем, ничего не дает. Кроме удобной краткости чисто технической формулировки. Вы продолжите маяться, мучиться и изводить друг друга. Зато можем срезать и отодвинуть лишние факторы. По вектору ревности у нас что? Старпом сегодня сильно рисковал?

— Средне. Досадно и злило, но, в сущности, не принципиально. Она же не просто моя любовница. Проблема не столько в сексе. Я вот вспоминаю…

Лоуд закивала:

…— Наших бесценных замковых хозяек? Слушай, при всем моем уважении и дружеских чувствах к этой замечательной паре, нужно признать, что они напрочь безумные и примером подражания быть никак не могут. Даже для людей это чересчур. Возьми иной ориентир. Здоровый.

— Что ты из меня дурака делаешь? Я беру исключительно схему принятия решений в личных отношениях.

— Ну да. Схему они выстроили, этого не отнять. Не уверена, что ее — схему — возможно повторить. В конце концов, ты не совсем человек, ты к Логосу более склонен.

— Не принципиально. Мы рядом с людьми уже давно, а ты так и вообще Логоса противоестественным способом используешь, совсем затрахала беднягу. Если отстраниться от мелких деталей — основная проблема очевидна. Есть полная уверенность, что особу, сравнимую с этой Воровкой, я в жизни больше не встречу. Это важно. Нет, я ее не идеализирую, — вон она с ведром рядом валяется, в данный момент глупая, лохматая и потаскливая — как тут идеализировать? Но факт остается.

— Это верно. Наблюдая отстраненно — факт примечательный, можно сказать, вопиющий. Не только для меня.

— Оставь эту ерунду. Что мне теперь — застесняться и покраснеть? Видят и видят. Это же моряки, они и не такое видели. Наплевать, как говаривает Светлоледя.

— Я в том смысле, что вы оба — существа скрытные и весьма хитрые. А тут из вас так и прет, аж сияет, — пояснила Лоуд. — Скрыть не получится, это нужно учитывать на тактическом уровне.

— В этом смысле да, верно отметила. Давай к общему выводу переходить. Хотя бы промежуточному.

— Да где же здесь промежуточный? Самое очевидное — разобраться с делами и пожениться. Создать, так сказать, здоровую, надежно заскрепленную ячейку общества.

— Я тебя сейчас в Бездну скину.

— Меня-то за шо, Хозяин⁈ Между прочим, все верно говорю. Проблем, конечно, много. Но когда их было мало? Дополнительные две-три тысячи текущих задач роли не играют. Вот с этими приступами алкоголизма — оно же очевидно решаемо. Вообще не нэк.

— Понятно, что не нэк. Только мы-то с тобой вдвоем на ту оздоровительную казнь решились, да еще у нас имелся бесценный Гру. А она одна…

— Где одна? Мы с тобой сейчас о ком говорим, не спим, переживаем?

— Это тоже верно, но… — Укс не договорил.

Из распахнутой двери каюты донеслись слабые шорохи.

— Да ладно⁈ — ужаснулась Лоуд. — Прошло-то всего минут сорок. Неужели воспряла? Это же не характер, а гвоздь какой-то мелко-сапожный.

Фунтик умывалась, ну, пыталась у рукомойника соединить воедино ладони, воду и лицо.

— Далеко собралась? — поинтересовалась Профессор. — Если на гульки, то повремени. Запросто за борт свалишься.

— С какой стати? Я в полном порядке, — заверила стойкая воровка.

Голос вообще не пьяный, очень убедительный. С координацией чуть похуже.

Укс молча взял упрямицу за шиворот, наскоро, но не жалея воды, умыл. Так за шиворот и отнес на койку.

— Спасибо, — пробормотала Фунтик, разумно не совершая попыток вырваться, встать и двинуться на поиски приключений — на это у нее сил явно не было. — Можно меня раздеть?

— Да как откажешь в столь учтивой просьбе, — Лоуд мигом содрала с пьянчужки рясу-платье.

— Благодарю, — вежливо выговорила девица, отпихнула Профессора и ухватила за руку Укса.

— Однако, весьма целеустремленно, — в некотором замешательстве признала Профессор и переглянулась с напарником.

Фунтик уже спала, не выпуская руку пилота.

— Много я наблюдала проявлений сексуальности, эротизма, лиризма и иных перверсий и инверсий, но этакой лаконичной демонстрации не припомню, — признала Лоуд.

— Хорош стебаться. Видишь же — она никакая, — проворчал Укс.

— Да это как сказать, — Профессор в восхищении покрутила головой. — Абсолютно бухая, а что могла — сделала. Ну, ложись, «невольник чести и цепкой руки», подремай интимно. Тошнить её вряд ли будет, напрасно ведро пристроил.

— Тебе когда-нибудь намекали, что ты бываешь излишне многословна?

— Молчу я, молчу, — Лоуд скинула перегруженные ШУПЭ и легко запрыгнула на верхнюю койку. — Что я, бесчувственное какое? Нету уже меня.

Укс лежал, поневоле обнимая хрупкое тело — пьянчужка подсунула свою и его ладони себе под щеку. Койка была узка, Фунтик спала как мертвая — дыхание вообще не слышно, только пары кальвадоса и очень горячая спина.

Странно это было. Мыслей вообще не имелось — отдыхал мозг, отдыхало тело. Логос ушел в увольнение, наверное, сидел сейчас на носу «Генриетты», болтал ногами над бездной и безмолвно флиртовал с покрашенной золотой краской и уже частично облупившейся сисястой носовой фигурой корабля. И все остальное помалкивало: рулевые на мостике, мерцание Бездны, воздушные течения за бортом. Отдыхал мир.

Вот это ей и нужно — потерявшейся женщине — тишина, отдых и что-то надежное, за что можно ухватиться. Всё верно, осуждать не за что. Отдохнет, протрезвеет и исчезнет. Так всегда случается. Но пока всё хорошо. Прямо даже ничего больше и не надо.

Тут пилот понял, что ошибся, поскольку тело, а потом и голова осознали, что раз рядом теплое, живое и манящее, то… Манящее оказалось чутким, тут же прижалось кормой плотнее, причем не просыпаясь. Нет, это будет весьма приятно, даже восхитительно, но излишне. Вот в эту странную ночь — точно лишнее. Тело в объятиях, словно догадавшись, тут же отступило, пусть и не отодвигаясь, все такое же горячее, стройненькое, приятное, но опять полностью провалившееся в сон. Укс чуть глупо не хихикнул — ведь и не просыпалась, неужели у нее свой мелкий недремлющий логос именно там, в кормовой части тела, прописан?

Шуршали пропеллеры, иногда подавал признаки жизни корабль, протопал по палубе вахтенный механик, негромко посмеялись вышедшие на палубу подышать вращуки-«кандальники». Проснулась Лоуд, что-то ощупью чиркнула в блокноте и снова сиганула в свои научно-исследовательские сны. И снова тишина и шорох неба…

Проснулся Укс в одиночестве. Ну, в относительном — голос Профессора доносился с палубы, что-то там о погоде с рулевыми обсуждала, у грот-мачты звенели инструментами и ругались, меняя очередные кольца. А ведро и Фунтик сгинули. Наверное, уже давно — место на тюфяке остыло.

Пилот сел и попытался дотянуться до валяющегося сапога ногой, нагибаться не особо хотелось, спина от неподвижности сна порядком затекла. Успел надеть сапог, тут заявились — Фунтик и ведро с водой.

— Не глупи, — проворчал Укс. — С твоими руками таскать тяжести — истинная дурь и расточительство. Тебе вообще нужно перчатки носить, пальцы беречь. Приличные дамы так и делают, хотя руки у них не слишком-то целительные, скорее, наоборот.

— Я тоже наоборот. В смысле, неприличная дама, — Фунтик поставила тяжелое ведро. — А воду я ночью всю потратила. Так что честно самой и принести.

— Ты, случаем, к феминизму не склонна? — проворчал Укс, стараясь смотреть больше на ведро.

Легкие круги под глазами — вот и все, что от пьянки девица унаследовала. Свежа, демоновски симпатична, лицом вовсю играет, волосы в полном порядке, зачесаны на одну сторону, не без эффектности. Обворожительно распахнула глаза:

— Что такое этот «феминизм»?

— Религия. Довольно странная. Там у мужчин и женщин всё обязано быть разделено строго по рaвным процентам, а не по разуму и логике. У каждого ведро, каждый сам себе воду носит, сам себе носки стирает, сам за себя в драках дерется.

— Нет, я таких двинутых мозгом верующих еще не встречала.

— Они в здешних краях редки. Но ты больше ведра не таскай, ладно?

— Хорошо. Мне, собственно, у помпы ведро помогли набрать, — Фунтик убрала с лица игру чар, села рядом. — Спасибо.

— За что?

— Выспаться дал. И вообще вы на меня не орали, даже не смеялись. Даже Профессор. Я, конечно, сука тупая, крыса вороватая и шлюховатая. Но мне иногда надо выпить.

— Мы поняли. Но не одобряем. Можно было найти способ гораздо разумнее нажраться и голову себе погасить.

— Мне нельзя привыкать к удобству, — кратко сказала девица и сморгнула. — Пилот, ты ложись, со спины напряженье сниму. Там попроще, чем с головой.

Укс старался не постанывать, дверь каюты приоткрыта, да и с закрытой… слишком правильно поймут. Но как маленькие ладони могут столь безошибочно усталость с мышц снимать, да еще обходить лишние ощущения?

— Можешь стоны не сдерживать, я, наверное, всему экипажу боль разминала, тут у каждого или ноющий рубец со шрамом, или перелом старый, все покрикивали, — сказала Фунтик, оседлавшая мужскую спину. — Ахи и стоны не любовные, чего стесняться. А с ними тело лучше расслабляется.

— Боги с ним, с расслаблением, — с трудом выговорил Укс. — Я чересчур напрячься боюсь.

— Лгун. То же совсем иной стиль массажа.

— Неужели?

— Ах, ты про это… — она чуть сдвинулась бедрами. — Извини, отвлеклась.

Укс знал, что она улыбается, хотя и чуть печально. И знал, куда смотрит.

Шрамы на спине пилота были неочевидны: и времени много прошло, и татуировками рубцы замаскированы. Но девушку это вряд ли обманывает — крупные симметричные шрамы понимающему анатомию человеку очень многое говорят.

— Могу рассказать. Это не очень-то большой секрет, — сказал Укс, не поворачивая головы.

— Вряд ли тебе приятно рассказывать о давнем, — прошептала Фунтик. — Лучше скажи — на смену погоды сильно болят?

Рассказывать о боли Уксу не хотелось, врать хотелось еще меньше.

— Перед грозой сильно саднят. А на снегопад ноют.

— О, снегопад! Никогда не видела, — кончики пальцев неощутимо прошли по левому шраму. — Я снег только на вершинах гор наблюдала. У вас горы есть?

— Полным полно… — от более ощутимого прикосновения у Укса перехватило дыхание. — Слушай, не надо сейчас.

— Всё, забыла. Вот о другом забыть не могу, — она склонилась к уху. — Дойдем до Коринты, все дела сделаем. А потом ты меня…

Она сказала весьма грубое слово.

Укс ухмыльнулся:

— Ты где это подцепила? Это же нецензурное, из одного старинного языка, употребляется в исключительных гадких случаях.

— Значит, смысл я уловила точно. Мне нужен исключительный плотский и гадский случай, неспешный и исполненный всеми разнузданными способами. Чтоб запомнить навсегда.

— Наверное, для подобного развлечения нам придется какой-нибудь Епископальный Дворец захватить.

Она тихо застонала:

— Вот почему ты все так верно понимаешь⁈

Целовались неистово, воровка обнимала сверху, не давала повернуться. Потом исчезла…

Укс полежал, утихомиривая дыхание. Напряжение в размятой спине исчезло, зато накатило напряжение в ином месте. Логос, чтоб ты сдох, бродяга, вся же ночь в распоряжении имелась, прошла бездарно.

Нет, ночь была странная, редкая. Может, таких ночей больше и не будет. А вот остальное очень можно воплотить, даже и неоднократно.

Укс, ухмыляясь и вспоминая внезапно всплывший в разговоре неприличный термин, скатился с койки, залил в рукомойник воды и принялся умываться. Денек предстоял не то чтобы изматывающий, с ремонтными работами, в общем-то, закончили, но насыщенный. Ну, иных-то дней в научной группе, чтоб ее деятельной руководительнице… и не бывает.

…— Слушайте, я никогда не занимался педагогической деятельностью, — ужасался Коровал Проницательный. — У меня же никаких способностей. Что за странная идея⁈

— Нормальная идея. Вполне естественная. На борту иных кандидатур не просматривается. Или тебя заново тянет в какой-то Инквизиционный Трибунал пристроиться на полставки? Пальцы остались лишние? — безжалостно напомнила Лоуд.

— Я не к тому. Что пальцы? Пальцы — мелочь! — гордо заверил маг. — Меня за такое самозваное учительство и головы могут лишить. Вполне обоснованно, между прочим. Это же не свет-шары мастерить, тут живые люди. С тяжелыми кулаками.

— Хорош канючить. Все знают, что ты не дипломированный специалист, значит, учишь по собственной методе, какие могут быть претензии? Будешь и сам совершенствоваться, почитаешь что-то по педагогике, временные методички найдутся, позже я тебе подгоню реально дельной литературки. Главное — идти вперед, неустанно самосовершенствоваться! В конце концов, само название намекает: «Школа рабочей корабельной молодежи». В смысле, в ней все учатся как молодые, педагогический состав не исключение.

— Это и я, что ли, «молодежь»⁈ — вознегодовал Коровал.

— С утерей бороды и мантии ты лет двадцать точно скинул, — вмешался Укс. — Не то чтоб совсем молодежь, но в качестве начинающего педагога почему бы и нет? Это же удачное деловое предложение. Ноги у тебя должны окончательно зажить? С той крепенькой отставной монашкой что-то наклевывается? Или пустые слухи?

— Не то чтоб совсем слухи, но… — несколько засмущался маг.

— Вот! Всё уже договорено, леди-кэп предварительное соизволение на создание школы дала, — припечатала Лоуд. — Маг-педагог — это пусть младший, но офицерский состав, положена отдельная каюта. Да, малогабаритная, но все равно лучше, чем квартировать при помойке у тронутого на всю голову Герцога. Читать-писать парней научишь, заодно все приноровятся шар-фонари мастерить, при трюмных работах незаменимый инструмент.

— Это я, конечно, могу, — признал Коровал. — С начальной грамотностью тоже как-нибудь совладаем. Просто очень неожиданное предложение…

— Не «неожиданное», а крайне запоздавшее! Две трети личного состава — абсолютно неграмотны, крестиками в ведомостях подписываются! Позор! Нет тут никаких оправданий! «Сюжеты тут этакие, линии не прописанные, матросы — они персонажами четвертого плана идут». Мы не можем ждать милостей от сюжетов, взять и прописать сюжет под себя — наша задача! Хорошо, что вовремя осознал, вдумался, взялся! — Лоуд энергично пожала руку ошеломленному магу. — До Коринты еще четверо суток, жду предложений по учебной программе, пожеланий, замечаний. Обсудим, оформим, в контракт внесем. Не боись, не в банке, тут не обманут. Серьезный фронт работ имеется, жалование будет, команда отличная, «Генриетта» и кэп — вообще сказка!

— С этим не спорю, — маг поскреб образцово бритый подбородок. — Что ж, набросаю план занятий, пока вы здесь, наверняка подскажете, поправите. Мне бы ваш университетский опыт, Профессор…

Подходило к концу путешествие вверх, уже гуще потянулись обитаемые острова-«линзы», приближалась знаменитая и богатая Коринта. Укс еще раз перепроверил отремонтированный дельтаплан, посидел с ремонтниками над рабочими чертежами аппарата и инструкцией по пилотированию — изыщут умельцы «Генриетты» подходящую ткань, сделают палубные дельтапланы для корабля. Таким крылатым «тузикам» на контрабандистском корабле цены не будет. Главное, конечно, не угробиться при первых полетах. Ничего, это насчет школьной программы контрабандисты несколько отсталые, так-то здравым смыслом и интуицией не обижены.

Оставалось еще немаловажное «культурное мероприятие». Готовились все: моряки, монашеская эмиграция, маг обещался выступить с «поучительными фокусами». Ну и конечно, полноценную концертную программу ожидали от «научной группы». Лоуд собирала самодеятельных музыкантов, что-то разучивала, организовывала.

…— Я собьюсь, — жалобно сказала Фунтик. — Мне всегда, когда больше пяти человек собирается, не по себе. Я бояться начинаю, слова путаю.

— Тут же все свои, чего их бояться⁈ — удивилась Профессор. — Безусловно, официальные публичные выступления требуют навыка и изрядного владения ораторским искусством. Но некоторый опыт в этом деле пригодится любому странствующему разумному существу. И не надо кокетничать, ты кое-что можешь. Когда надо. Вот как наш Укс — молчун, склонен к социофобной мизантропии, точно как и ты, но если нужно, пасть разинет и скажет мощно. Заставлять не собираюсь, но сама подумай. Конферанс — это звучит гордо!

…— Наверное, это последний спокойный вечер, — прошептала Фунтик.

— Нет, определенно не последний, — заверил Укс. — И на Коринте будут вечера, и потом, когда к Лапуте пойдем. Почти наверняка туда идти придется, эта Коринта не выглядит особенно обнадеживающей по решению наших сложных вопросов. Жаль, что «Генриэтта» в рейсы выше по островам не ходит, хороший корабль.

— О да! Я бы здесь насовсем осталась, — сказала Фунтик.

Укс протянул ей носовой платок.

— Все-таки ты омерзительно загадочный, — осудила бывшая воровка, утирая нос. — Всем мужчинам не нравится, когда бабы плачут, а ты прощаешь.

— Мне тоже не очень нравится. Но я знаю, что тебе иногда нужно пустить соленую влагу из глаз, и принять крепкой влаги вовнутрь. Лучше уж при мне это делай.

— При тебе мне не хочется, — объявила Фунтик, складывая платок. — Мне при тебе иного хочется. Надеюсь, ты не начнешь глупо «втирать», что стеснителен, что рядом Проф и команда, и прочую шмондоцевую ерунду. И ты хочешь. Тогда почему воздерживаешься?

— Заманиваю. Хочу, чтоб прикипела навсегда.

— Нонсенс, как говорит Профессор. Ты безжалостен, но не настолько. Брезгуешь? Потому что я шлюха?

Укс улыбнулся:

— Не притворяйся глупой. Не проконает, как опять же любит говорить Профессор. У меня было время поразмыслить, я знаю, что ты не шлюха, а ты насчет этого всегда знала. Собственно, мелкие нюансы ничего и не меняют. Мы связаны навечно, поздно метаться. Даже если бы я был конченым серийным насильником, а ты безмозглой шлюхой — нам друг от друга уже не отвертеться.

— Взять силой — то другое, — прошептала девушка. — Я, может, тоже могу. Взять, поиметь, со смешком прирезать урода. Даже и не спьяну, а просто со злости. Такое замолить можно. Наверное. А шлюха — чистый позор. Ими все брезгуют.

— Брезговать — это уж непременно и обязательно, — Укс взял с верхней койки уже настроенную гитару. — Вот только порой всё сложнее.

На прикосновение струны ответили негромким ропотом…

На палубе немедля кто-то остановился, донеслось сдерживаемое любопытное посапывание. Но Фунтик не обращала внимания, смотрела из-под ресниц только на исполнителя. Перебирая струны, пилот улыбнулся — нет, это не про тебя, Фунт Лиха. Просто песня, она, наверное, не про кого конкретного, лишь про мысли влюбленного Логоса.

Песня, сочиненная чужеземным музыкантом и поэтом Ер-Мач-Ковым, по слухам, тоже вроде бы некогда ходившим на кораблях и попадавшим на клинки случайных ножей, иссякла, струны умирали, прижатые ладонью. Фунтик молчала. Зато за дверью, на палубе, уже спорили о неправильности песни. Потом там командно гаркнули, затопали удаляющиеся ноги, а в каюту заглянул суперкарго:

— Э, нашел что петь. Это же неприлично и неуместно. Парни-то работают.

— Так пусть работают, я же репетирую, — пояснил Укс, ухмыляясь.

— Можно же что-то героическое репетировать, про пиратов, клады и мореплавателей, — заворчал суперкарго и, наконец, посмотрел на Фунтика. — Тем более она не такая. Я ее знаю, она мне пальцы выправила. Столько лет болели, а сейчас почти как в молодости.

— Да разве про нее песня? Это же старинная, с дальних островов.

— Вы, ученые пилоты, врете и даже глаз не отводите. Да про кого ты еще петь-то можешь? Вся «Генриэтта» про ваши сердечные страдания знает. Ты уж извини, Фунтик, но правду говорю. Вы глупить не вздумайте. Раз боги вас свели, значит, нужно принять дар с почтением и благодарностью. Против богов не попрешь, это общеизвестно. А песня возмутительная, но интересная. На концерте-то будет? А то я начальные куплеты не слышал.

— На концерте много чего будет, — заверил Укс.

Грузовой помощник ушел, а Фунтик посмотрела на пилота и с чувством прошептала:

— Ты исключительный мерзавец. Прилюдно объявить, что твоя подружка шлюха, которая не шлюха, и ты с нее млеешь. Очень доходчиво и понятно, доннервет, демона с два такое признание забудут. Такого даже Профессор не выдумала бы.

— Где ей. Она в губах и любви совершенно не разбирается. Это слишком человеческое.

А на концерте и правда, много чего было. Расселись на палубе матросы и эмигранты, командный состав занял места на мостике. Корабль дрейфовал по воздушному течению — леди-кэп в виде исключения освободила от работ все вахты, включая двигательное отделение.

На символический «сценный помост», сооруженный из ящиков с чаем, вышла Фунтик. Собранное общими усилиями концертное платье выглядело великолепно, пожертвованная леди-кэп шелковая косынка цвета воздушно-морской волны, эффектно укутывала узкие плечи, да и вообще блистала девушка. Укс подумал, что играй она всеми своими способностями — любую аристократку Глора и Конгера затмила бы с легкостью. Может, еще и затмит, если нужно будет.

Фунтик с достоинством поклонилась зрителям и провозгласила:

— Леди-капитан, господа, разрешите считать наш корабельный концерт открытым. По традиции, первым номером исполняется «Генриэттская походно-корабельная».

Никаких особых концертных традиций на борту «Генриэтты» до сих пор не существовало в принципе. Но нужно же когда-то начинать. На сцену вступила Профессор — фрака на ней не имелось, поскольку изыскать его не представлялось возможным, но алый галстук-бабочка на шее, подтяжки на ШУПЭ и дирижерская палочка выглядели весьма торжественно. Профессор вскинула руки — собравшиеся закончили прокашливаться и набирать воздух. Взмах дирижерской длани, ударили импровизированные барабаны, взвыли губные гармоники, а матросские глотки грянули:

Стихи были слегка несовершенны, мотив слегка заимствованный, но в корабельных песнях, особенно написанными чисто научными специалистами, такое случается. Тут главное — суть, а слова и ноты всегда можно подправить.

Душевно получилось, этого у Лоуд не отнять. Песня разучивалась отдельными вахтами, сейчас впервые звучала в едином экипажном исполнении, Профессор с чувством дирижировала, давая проявить себя и голосистым монашкам-расстригам, и хрипатой группе впередсмотрящих. Вот прозвучали завершающие:

Команда, пассажиры завопили, захлопали и засвистели. Оно и верно — песню про себя всегда слышать приятно. Улыбалась и аплодировала леди-кэп, столь великолепной и нарядной ее, наверное, еще не видели. Волшебное зрелище.

Аплодируя, поднялась на сцену Фунтик, торжественно пожала ладонь кудеснику-дирижеру.

— А теперь мы услышим городской танц-шансон Сан-Гуаноса. Суровая поэзия узких кварталов и храмовых переходов, нерв подвалов и треск пламени костров в стиле хард-регги…

Вообще-то исполнение беглых монахов производило сильное впечатление. Конечно, изначально все это должно было звучать-танцеваться под аккомпанемент единственного храмово-пыточного барабана. Но тему смогли обработать, ввести в мелодию флейту и гитару. Отстукивали угрожающий ритм монашеские сандалии, мрачным дружным бэк-хором взвизгивали монашки, рычали бывшие святые братья. Ух, прямо истинной сыростью стен Сан-Гуаноса потянуло, аж холодок по спине…

— Оооооо! — хором сказали по завершению песни потрясенные зрители и зааплодировали с некоторым облегчением.

Укс тоже с удовольствием отставил гитару. Дотянулся до палубы ядовитый флер мрачного города, хотелось немедля дротик проверить. Интересный танц-шансон, но его нужно в самую меру.

— Научно-магические фокусы, полезные в быту, незаменимые в хозяйстве, развивающие память и мелкую моторику! — объявила Фунтик. — Просим на сцену знаменитого корабельного мага Коровала Проницательного!

Фокусы оказались весьма увлекательными. Укс обнаружил, что и сам шевелит пальцами, пытаясь создать шарик мини-светлячка. Понятно, сходу не получилось, тренировки нужны. Но ведь полезный фокус. Конечно, разгадка различий отравленного и не-отравленного кальвадоса интересовала пилота куда меньше — если в принципе знаешь, что алкоголь — яд, то подробности не так уж важны. Но моряки внимали с огромным вниманием. Ассистировавшая магу Лоуд объявила, что будет создана краткая памятка-инструкция «Десять самых необходимых фокусов», и все овладевшие грамотой смогут лично переписать сии полезнейшие сведения.

Объявили антракт. Моряки устремились в двигательный отсек, следовало взбодрить притормозивший корабль, кто же на концерте засыпает?

Ускорилась «Генриэтта», заново рассаживались матросы, заняла зрительское место освободившаяся от обязанностей конферансье Фунтик. Второе отделение было заявлено авторско-музыковедческим, тут требовался уникальный специалист.

— Итак, ночь, палуба, бездна… — проникновенно начала Лоуд — Бездна миров, бездна неизвестной нам мировой культуры…

Укс провел по струнам — гитара отозвалась вздохом-эхом бесчисленных бездн…

…— Нельзя объять необъятное, как утверждают знающие специалисты, — продолжила Профессор, — но попробуем хотя бы краем глаза заглянуть за горизонт. Начнем с нашего, контрабандистского. Жили некогда поэт и сочинитель Эдуард Багрицкий и профессор-металлург, композитор Виктор Берковский. Никогда они друг друга не видели, поскольку не совпали возрастом и жили в разных городах. Но происходило то на берегах водного моря, именуемого просто и мрачно — Черное…

Гитарист нежнее обнял инструмент, повел мелодию, осторожно поддержала ритм матросская гармоника, вступил робкий барабан, и нарастала волна…

Втянулись музыканты, пела-декламировала прищурившаяся вдаль лектор — перед ее глазами были те самые волны, обшарпанный борт баркаса, тюки груза…. И слушатели видели ту ночь, усатых коллег, влажный холодный туман и ствол револьвера неведомого «пахана»…

…И было еще много песен, Лоуд вспоминала древние славные имена, накатывали на слушателей знаменитые в очень далеких мирах поэтические строки, пусть немного спорно, но бережно и вдохновенно переведенные. И Укс играл, иногда подпевал чуткой, но не особо-то виртуозной в вокальном смысле напарнице. Заключительные мелодии вела уже одна гитара, остальные корабельные инструменты не решались поддержать — слишком сложно, тут своей невеликой магией не поможешь, только напортачишь. Это же Обыкновенное чудо, которое почти невозможно воплотить:

Последнее касание струн, стихла измученная гитара, уходящая нота еще звенела над палубой, а потом смыли ее аплодисменты. Уже без свиста и гика, просто удары ладоней, но искренние…

Вообще Укс был к аплодисментам равнодушен. Поскольку не артист и не музыкант, Логос свидетель, никогда себя таким и не считал. Просто помогал напарнице, да оно и интересно было, захватывало. Но аплодисменты и слава… пустое, легковесное.

Иное дело глаза Фунтика — потрясенные и восхищенные. Глупейший способ завоевывать внимание девушки, никогда бы до такого не унизился. Но раз совпало… Боги усмехнутся, но хорошо же вышло.

Главные музыканты были приглашены на чашку кофе к Самой. Большая честь — не само приглашение, а именно такое, редкостно-кофейное. Укс сидел напротив леди-кэп, рассказывал о гитарах — похоже, вечно безмолвная богиня «Генриетты» подумывала об обзаведении подобным инструментом. Будет офицерам корабля по вечерам наигрывать, должно быть, дивное будет зрелище.

Леди-кэп и без гитары была дивной. Безупречный овал бледного лица, рот, способный легко забрать жизнь любого мужчины, колдовские глаза, низко открытые корсажем плечи, и прочее. Дивная. А сидящая рядом с пилотом Фунтик совершенно не дивная, слишком маленькая и с уймой сомнительных тайн. Но ничего не изменишь, и нет желания менять — вот это миниатюрное — оно половину пилотского мира заняло. Не боги тому виной, сам осознал. Хотя чего богов винить, что-то не так у них пошло, не смогли посмеяться-обмануть, этакие ляпы даже у богов случаются.

Рассказывала о правильной организации клубов рабочих коллективов Лоуд — без сомнения, на корабле клубу быть, это уже и леди-кэп поняла, запрещать и не думает. Но Укс уже не слушал, крошечными глотками допивал божественный напиток, чувствовал локоть девушки рядом, а на хищные губы старался не смотреть.

…— Что ж, госпожа-капитан, позвольте откланяться. Концерты порядком выматывают, гитарист наш сейчас свалится. От изнеможения и двойного счастья, — намекнула Лоуд.

Кэп благосклонно улыбнулась, позволяя отвалить, но тут же сделала жест — «еще мгновение повремените».

Вот этот момент Укс запомнил особенно остро — нечеловечьи огромные глаза смотрели сразу на двоих, что-то решая, оценивая. Потом леди-кэп сняла со своих длинных пальцев пару колец. Мельком глянула на Профессора.

— Это не гонорар за блестящий концерт. Это на память и на счастье, — перевела Лоуд, совершенно непонятным, но очень естественным образом ставшая переводчицей с сугубо нечеловеческого. Хотя чего удивляться — они с кэпшей в плаванье часами общались, прекрасно понимая друг друга.

Укс поблагодарил, принимая украшение — на миг коснулся белых пальцев с острыми узкими ногтями — это тоже весьма запомнилось. Фунтик тоже пискнула благодарность.

Вышли, наконец, из роскошной каюты.

— Уф, ну и тяжко с вами, — сказала Лоуд. — Чего такие напряженные-то были? Хотела бы кэп, давно схарчила. Но у нее и без нашего Уксика благодарной пищевой цепочки хватает, что ж она цацу у девчонки отнимать будет.

— Премного благодарна, — закивала Фунтик. — Вот честно. Я всякие подобные извращения ненавижу, но тут бы и сама рухнула. В эту вашу цепочку.

— Понятное дело. Тут даже не чары, а просто природа такая, — назидательно подняла палец Профессор. — Вы вот эгоистично только о себе думаете, а взгляните с другой стороны. Ей-то каково? С нормальным существом пообщаться невозможно, только пищевое вокруг. Впрочем, у капитанов всегда так — они по жизни одиночки, только казнить и трахать право имеют. Хотя чаще, конечно, в переносном смысле. Но вы нетронуты, благословлены и награждены за артистические таланты и похвальную личную сдержанность. Кстати, кэп восхищалась: «прет и тянет их, а воздерживаются. Удивительно тактичная молодежь».

Фунтик несколько смутилась, а Укс сказал:

— Молодежь мы относительная, а законы корабля лучше соблюдать. Даже если есть формальный повод обойти правило. Кэп столь же мудра, как и прекрасна, наверняка поняла.

— Это конечно, — согласилась Лоуд. — Умнейшая особа. Ей бы научной деятельностью заняться, есть к этому склонность ума. Мало в нашем научном сообществе личностей с развитыми особенностями вот в этой — специфической области — тут мировоззрение уникальное. Полагаю, напишет хотя бы пару монографий, я настойчиво намекала. Но я тобой, Уксик, искренне горжусь. Фунтиком тоже, но она в моменты слабости прибегает к помощи алкоголя, а ты держался как скала без всяких допингов. Герой, чего уж там.

— Меня абсолютно не привлекает публичность, — проворчал пилот. — Музицировать на гитаре перед публикой я еще могу, но заниматься любовью, когда кэп об этом мгновенно узнает, это чересчур.

Лоуд махнула руко-лапой:

— Предрассудок, но обоснованный. Ничего, на Коринте оторветесь, городишко-то свободных нравов, можно и нужно будет вписаться и соответствовать. На вашу распущенность вся надежда.

— Не волнуйся, оправдаем доверие, — заверил Укс.

Лоуд направилась на двигательную палубу расспрашивать о концертных впечатлениях, отвечать на вопросы о Черном море и знаменитых черноморских бычках, а гитарист чувствовал, что ему нужно немедленно лечь. Устал. Не от музыки, а от кофе.

Заглядывала в окно каюты мерцающая Бездна, Укс щурился на потолок. Подруга не ушла, пристроилась рядом, положив голову на грудь. Прошептала:

— Всегда думала, что «разбитое сердце» — сказочная глупость. Но ты мне расколотил. Я не жалею, но как теперь справиться без тебя? Это невозможно, но необходимо. Доннервет, и что с нами будет-то?

— От нас вообще ничего не зависит. Мы благословлены богами и леди-кэп, против чар не попрешь.

— Что ты смеешься?

— От облегчения. Решено: ты выйдешь за меня замуж, кольца уже есть, будем летать вместе.

— Прекрасное решение. Мне очень нравится с тобой летать: на дельтаплане, на «Генриэтте», и особенно на распоротых перинах. Но так не получится.

— Конечно. Ничего не повторяется, все будет по-новому. Хотя дельтаплан остается, можно взлететь и кружить. Пусть и в других безднах и небесах. Как груз и пассажирка ты идеальна.

— Я старалась. Жаль, что больше не получится.

— Ты еще про сюжетную линию и ограничения жанра вспомни. «Не прописано, формат объема». Ерунда. План действий сформирован. Сейчас пробиваем варианты возвращения, лечим Профессора, расходимся, доделываем дела. Встречаемся. Если удастся, мы тебе поможем с проблемами. Это мы с Лоуд сейчас в унылой заднице, так-то некоторые возможности имеем.

— Не сомневаюсь. Но это разные миры, разные жизни. Расстояния шире Бездны, их и представить невозможно.

— Зачем их представлять? С этим и наука не справляется, хотя там специально обученные бездельники просиживают штаны и мантии. Упрости уравнение: доделываем здесь — расходимся — доделываем там — встречаемся. Всё просто. Есть, конечно, мелкие и занудные технические детали, но мы справимся.

Фунтик промолчала. Стало понятно, что она сейчас заплачет.

— Давай, повсхлипывай, — прошептал Укс. — Но не вижу обоснованных причин. Мы уже дважды встретились, значит, сможем и еще раз встретиться. Теперь это даже проще. Возможно, ты даже не станешь целиться в меня из пистоля.

— Я тогда могла выстрелить. Очень даже просто, — всхлипнула Фунтик. — Я была сильная, злая и решительная. А сейчас словно тесто.

— Пройдет. Живо соберешься. И вообще, расставаться — естественное дело. Неприятное, но обычное. Все так делают. Главное — заново вернуться. Ты прямо как ребенок — на мелкие неприятности столько внимания обращаешь.

— Это не мелкие.

— Ну, в общем, да. Я буду за тебя волноваться. За вас. Кто у тебя там? Сын или дочь?

Фунтик перестала дышать.

— Отомри, — попросил Укс. — Тут и без магии вполне можно догадаться. Не за деньгами же ты домой рвешься. И вряд ли мстить кому-то собралась.

— Это почему? Неужели я отомстить никому не способна? — пролепетала опытная девушка.

— Способна. Просто это для тебя не такое главное. Я и сам мстил, хорошо помню: взгляд совсем иной у человека нацеленного исключительно на кровь. Про ребенка можешь и не рассказывать. Но смысла молчать нет. Рано или поздно нам с ним придется познакомиться.

— Да как вы познакомитесь⁈ Это же… Ладно, а у тебя кто?

Укс хмыкнул.

— Я особо не думал скрывать. Дочь. Внебрачная. Она еще мелковата, но в ближайшем будущем нужно о ней позаботиться. Она от меня кое-что унаследовала, то, что нормальному человеку не подходит. Придется забрать от матери. Это я как-то улажу. Но хотел бы тебя попросить с женским воспитанием помочь.

— Чего же меня просить… я бы с радостью, если бы могла. У меня сын. Он старше. Воспитывать его, наверное, поздно. Но там все плохо. Он крепко влип…

Плыла за бортом Бездна, крутились пропеллеры на мачте, шептались обнявшиеся на неудобной койке люди. Всё двигалось в мирах, непрерывно попадая из безвыходного положения в еще более обреченное, но как-то выпутываясь. Или погибая. Гулял по бушприту «Генриетты» невидимый Логос, заложив руки за спину, раздумывал о круговороте жизни и смерти.