Штамм «Ратоньера»

Закат

Анжела проверила сумку перед выходом, когда в дверь позвонили. Она заглянула в глазок и досадливо поморщилась — соседка Анна Степановна. Активистка, сплетница, пенсионерка — гремучее сочетание. К тому же Анжела знала, зачем приперлась соседка: требовать сдать деньги на новую дверь в подъезд. Можно было бы сделать вид, что никого нет дома, но соседка так просто не уйдет, и за Максом в школу уже пора, и вообще надо давать отпор, а не прятаться. Анжела ведь почти научилась показывать зубы, жизнь заставила. Она глубоко вздохнула, будто собираясь нырять, и щелкнула замком.

Предчувствия не обманули. Соседка немедленно завела:

— Анжела, а я-то тебя давно дожидаюсь! Вход в подъезд нам надо укрепить, решили же на общем собрании…

Она попыталась войти в прихожую, но Анжела решительно вытолкала Анну Степановну в общий коридор, вышла следом и заперла дверь.

— Надо — укрепляйте. В подъезде нормальная дверь, в прошлом году только ставили.

— Ты мне не груби, — соседка поджала губы, — ты прямо говори — что, отказываешься деньги сдавать?

— Нет. Я не отказываюсь. Просто у меня нет денег.

— У меня, пенсионерки, есть, а у тебя нет! Ты молодая, работаешь…

— На работе платят неаккуратно, а я одна ребенка поднимаю, — Анжела выдернула ключ из замка. — Извините, я спешу.

— Ребенок не твой! Ты на него опекунские получаешь! — Анна Степановна про всех знала все и пользовалась этими сведениями, как оружием. Но на Анжелу такие уколы давно не действовали, она с каменным лицом прошла мимо соседки к лестнице и начала спускаться вниз.

— Конечно, если вдруг подъезд взорвут или квартиры обчистят, тебе все равно! — крикнула Анна Степановна, перегнувшись через перила. — Все равно придется сдать, вот увидишь! Стыдно в такое время детьми прикрываться, Анжела, стыдно!

Вот сука, устало подумала Анжела неизвестно в какой раз. Такое время, такое время… Анне Степановне на новое время было наплевать, ее сыновья давно выросли и работали один в Москве, другой в Питере, никаких внуков от них соседка особо и не ждала, громогласно высказывая свою точку зрения во дворе:

— Женятся, да. А мне плевать, на ком, пусть хоть на козе, я все равно ее и знать не желаю. Лишь бы прописать не просила, никогда не пропишу, ни ее, ни ребенка. Ребенок неизвестно еще, чей будет, а такая вот захочет вселиться и жилье оттяпать, потом не выселишь! Ребенком будет шантажировать, так что и не нужно мне тех детей никаких, сами не заработают, нарожают и норовят жилье оттяпать. Как это — жильем поделиться? Самое главное в жизни — жилье.

Анжела подозревала, что Анна Степановна высказывала свои взгляды на весь двор в расчете ознакомить с ними окрестных молодых девушек, несомненных хищниц и охотниц до чужого жилья. На саму Анжелу соседка тоже поглядывала косо. Анжелу всегда так и подмывало сказать, что толстомордые соседские сыновья ничего, кроме отвращения, не вызывают, но на такую открытую конфронтацию трудно было решиться.

Соседка и так могла сильно испортить жизнь. Когда Максимке было года три-четыре, Анна Степановна при каждой встрече громко, не стесняясь Анжелы, интересовалась:

— А как тебе живется, мальчик? А не обижает ли тебя тетя? Тетя твой опекун, денежки на тебе зарабатывает, а твоя настоящая мама погибла!

Максимка прижимался к Анжеле и упрямо говорил:

— Неправда. Мама.

Не выжав ни слез, ни ругани, ни скандалов, соседка постепенно отстала. Не то чтобы она ненавидела конкретно Анжелу, она просто считала окружающих ленивыми беспринципными халявщиками, норовящими урвать чужой кусок, и страшно огорчалась, если это оказывалось не так.

Анжеле до сих пор жутко было вспоминать, сколько нервов ей стоило установление опекунства, бесчисленные справки, чиновничьи кабинеты. В ее пользу сыграло то, что ее собственная мать неожиданно поддержала ее в решении забрать Максимку, и что мамаши Макса и Катьки вовсе не горели желанием заботиться о внуке.

Подписывая окончательный акт, дама из органов опеки, сказала:

— Вам повезло, проскочили.

Что именно Анжела проскочила, она поняла довольно скоро. Новая эпоха имела один плюс — детей-сирот усыновляли или брали в приемные семьи так активно, что детские дома практически опустели. Люди, лишенные возможности родить своего ребенка, готовы были заботиться о чужих, пока те еще оставались… как скоропортящийся товар. Дети-то взрослели. И новых не предвиделось из-за врага, одержавшего победу без единого выстрела и уложившего человечество на обе лопатки.

У врага было имя, красивое имя, напоминающее о танцах, сверкающих улыбках, ярком латинском солнце. Оно выговаривалось легко и певуче, только на третьем слоге язык прищелкивал, как кастаньеты — ра-тонь-е-ра. Ратоньера. Крыса — рат, ратоньеро-кабальеро — крысолов. Как тот хромоногий демон, что явился в город Гамельн, избавил его от крыс и утопил детей, штамм «Ратоньера» обрек на смерть от старости весь мир, лишив людей потомства.

Новый вирус не особо стремился раскрывать свои секреты. Его выделили, его всесторонне изучили, опробовать его действие, правда, было уже не на ком. Ратоньера обладала необычайно высокой вирулентностью — в считанные недели ею переболело все человечество. В остальном же это был обычный вирус гриппа. Как и почему он навсегда отключал репродуктивную систему, установить не удалось. Просто ни единой беременности в мире вот уже восемь лет не наступало, ни обычным путем, ни искусственным. Вспомнили о замороженном биоматериале в ЭКО-центрах, но оплодотворенные яйцеклетки, подсаженные суррогатным матерям, не приживались. Ни одна. Пытались создать для них инкубатор, и все параметры в нем поддерживались, как положено, но крошечные крупинки, заключавшие в себе последнюю надежду человечества, не развивались и там.

Так и не определили, откуда взялась ратоньера, лишь приблизительно можно было сказать, что вирус-мутант появился где-то в районе Черноморского побережья, потому что эпидемия началась оттуда. Вирус молниеносно расплескался волнами по Европе, перепрыгнул через Урал, в считанные недели распространился по всей Азии, вместе с пассажирами авиарейсов перелетел в Северную и Южную Америки, перебрался в Африку и Австралию. Безжалостней испанки, неотвратимей чумы, вирус поразил даже вернувшихся с антарктических станций полярников и спустившихся с орбиты космонавтов — попытки изолировать их ни к чему не привели, все переболели гриппом и получили абсолютное мужское бесплодие.

Виновных в появлении вируса не было, хотя по старой человеческой привычке их начали искать. Из-за места возникновения вируса на Россию наложили очередные санкции, преимущественно в сфере медицинского сотрудничества — это было бы очень чувствительно, если бы лекарство от ратоньеры было найдено на Западе, но лекарства не существовало. Разумеется, это вызвало склоку на дипломатическом уровне, в итоге которой знаменитая фраза «дебил, бл…» была произнесена рекордное количество раз со всех сторон в разных вариациях. В сети появилось огромное количество демотиваторов, иногда смешных, иногда не очень, создатели мультфильмов о Кантриболз выпустили порядка тысячи новых серий, британские ученые сделали несколько открытий, подробно освещенных желтой прессой — и вот, когда вся эта мышиная возня сошла на нет, за деревьями начал вырисовываться лес. Человечество осознало, что столкнулось с главной проблемой за все время своего существования.

На ее решение были брошены все высвободившиеся ресурсы. Расходы на здравоохранение несколько сократились — новых беременных не было, через девять месяцев закрылись роддома, вскоре должны были сократиться траты на дошкольное образование. Но увы, никакие исследования не помогали вернуть фертильность. Была надежда, что дети, перенесшие заболевание до наступления половой зрелости, смогут избежать последствий в виде бесплодия, но они не оправдались. Становились взрослыми те, кому в год ратоньеры исполнилось десять, девять, восемь лет, но ни одной беременности не наблюдалось. Родители давно перестали подсовывать презервативы выросшим сыновьям и угрожать дочерям: «Вот посмей принести в подоле!» Периодически находились женщины, объявлявшие себя беременными, но все они оказывались либо шарлатанками, либо истеричками.

Ученые со страниц солидных журналов напоминали, что около ста тысяч лет назад мир уже пережил вымирание, когда из всей популяции людей осталась всего тысяча человек. Следовательно, рано или поздно должны найтись люди, обладающие устойчивостью к ратоньере, необходимо только подождать. Особые надежды возлагались на детей, которые в год эпидемии находились в материнской утробе. Сейчас этим детям было семь-восемь лет, и человечеству еще оставалось столько же до выхода из тупика или последней лопаты земли на свою могилу.

К религии в это страшное время обращались девяносто пять процентов человечества, остальные глушили ужас алкоголем. Резко выросло число самоубийств, потом оно немного снизилось, но к обычному не вернулось. Наступил настоящий рай для террористических организаций — особенно неистовствовала «Саранча», но и прочие не отставали, с какой-то необъяснимой ненавистью преследуя религиозные объекты. Лишилась обеих рук статуя Христа в Рио-де-Жанейро, прямо во время богослужения обрушилась кровля Нотр-Дама, взлетела на воздух прекрасная пагода в Северном храме. Различные секты появлялись и росли, как грибы, успокоения не давала ни одна.

Люди шарахались в своих эмоциях от надежды к отчаянию, в изменившемся мире находились примеры как величайшей подлости, так и героической жертвенности. Какие-то государственные границы стерлись, кто-то, наоборот, укреплял свои. Германия вдруг вспомнила свое милитаристское прошлое и ввела у себя строжайшую военную диктатуру — зато в ней практически не случалось терактов. Белорусы в интернете страдали и жаловались на сурового Батьку, но страну покидать не хотели. Северная Корея окончательно превратилась в замкнутый мир, тем не менее «Саранча» ухитрилась устроить взрыв на главной площади Пхеньяна. Маленькая страна заявила протест южной соседке, в конфликт втянулись другие страны, началось демонстративное бряцанье ядерным оружием — и мир лишь с большим трудом откатился на прежние позиции, от мгновенной огненной смерти к медленному умиранию от старости.

В России государственные службы не справлялись с выросшей преступностью, люди объединялись для патрулирования своих домов сами. Не все соседи были такими, как Анна Степановна. Например, со старичком с лестничной клетки Анжеле определенно повезло. Познакомились они на похоронах ее матери, та умерла в прошлом году, внезапно — пришла с работы, села на диван и уже не встала. Приехавший на вызов врач лишь плечами пожал. Инфаркт, их столько сейчас.

Дед Леонид из соседней квартиры, как выяснилось, знал мать, и даже когда-то вместе с ней работал. Он предложил Анжеле иногда оставлять у него Максимку. Старик был одинок, прежде с ним жили сын и сноха, но в год ратоньеры они развелись, сноха уехала, а сын пустился во все тяжкие, объявив, что мир гибнет и нужно теперь брать от жизни лучшее.

Дед Леонид старался никого не напрягать, отказываясь от помощи, но Анжела видела, что ему все тяжелее выходить из дома, и сама вызывалась сходить за покупками. Одним из немногих развлечений оставался просмотр телевизора, старик смотрел только новости, комментировал их редко, но метко.

— Я знаешь, чего хочу, Анжела, — говорил он. — Чтобы нашли, конечно, лекарство от этой напасти, но попозже. Чтобы научились детей ценить. А то что это — на войну даже сейчас деньги есть. Да и сами мамаши, трехлетке в руки этот свой планшет, а сама с пивом языком трещать.

— Сейчас давно трехлеток нет, — вздыхала Анжела.

— Раньше были. Что имеем, не храним. Бежали мы со всех ног, вот и остановили нас лбом об бетонную стену. Видишь, скоро шестьдесят лет, как американцы на Луну высадились. У нас тут все здания рассыплются в пыль, а там и через миллион лет останется след вездехода…

— Что, правда? — Максимка испуганно расширил глаза. Дед сразу взял другой тон:

— Ну что ты, это я так, не слушай старого дурака. Вам что в школе говорят?

— Что скоро ученые узнают, почему дети не рождаются, и всех вылечат, надо только учиться хорошо, — с готовностью ответил Максимка.

— Во-от! — закивал дед Леонид. — Учиться и дела добрые делать… ну, там последнее желание чье-то выполнить… — он уже явно думал о своем. Брошенный отец страстно мечтал в последний раз увидеть сына.

— Как Элли, что ли? — несколько снисходительно уточнил Максимка. «Волшебник изумрудного города» был его любимой книгой еще пару лет назад, сейчас мальчик всячески подчеркивал, что вырос из таких детских книжек.

— Ну да… заветных три желания.

Анжела свернула к школе. Она шла долгой дорогой, не напрямик, через пустырь — в прошлом месяце там обнаружили повесившегося. На той неделе у соседнего подъезда стояла скорая — там отравилась пожилая женщина, воспитатель детского сада. Анжела ее никогда даже не видела, а вот теперь нервы шалят. Говорят, смерть приходит трижды.

У школы она остановилась, не заходя внутрь. В прошлый раз ей пришлось застать не самую приятную картину — молодая учительница, всхлипывая, снимала со стенда объявление о наборе первоклассников. Объявление провисело ненужным, нынешний последний звонок для первоклассников был последним во всех смыслах.

Настроение улучшилось при одном взгляде на сбежавшего с крыльца Максимку. Он был радостным, светлым ребенком, практически не доставлял хлопот с учебой, сам читал книги запоем, ходил во все кружки, куда приемная мать его записала — правда, не скрывал, что сердце его отдано технике.

— В понедельник классный час и все, — сообщил Максимка, вертя головой. — Ой, Лизу уводят… я думал, еще здесь на площадке поиграть…

— Не огорчайся, видно, ее родители спешат, а время сейчас такое, детей одних на улице не оставляют.

Максимка повиновался, хоть и не без сожаления. За поворотом собралась небольшая толпа, люди указывали вверх. Сигналя, подъехала пожарная машина. На карнизе дома напротив на высоте шестого этажа прижалась к стенке человеческая фигура — растрепанные волосы и бесформенный балахон позволял догадаться, что это женщина.

— Не делайте глупостей, оставайтесь на месте, — воззвал трубный глас из рупора. — Сейчас вам окажут помощь…

Женщина, не слушая, вскинула руки над головой и сделала шаг в пропасть. Анжела прижала к себе голову ребенка:

— Не смотри туда, сынок… Не смотри!

…Вот она, третья смерть, думала она, когда раздался удар оземь и рядом заголосили люди. Сколько сейчас суицидников, боже, как это страшно — лететь с высоты, никогда она сама этого не сделает.

Численность населения земного шара на десятый год ратоньеры составляла шесть миллиардов человек.