Штамм «Ратоньера»

Над водой. На последнем берегу

Маленький поселок исчез за горизонтом. Опять потянулась бесконечная полоса побережья, песок, редкие холмы, еще более редкие полуразрушенные постройки. Над головой светило солнце, рядом плескалось теплое море, кричали чайки в освеженном ночной грозой небе, а Максим брел, думая, что ад существует, и что он похож на этот жаркий безлюдный пляж, искривляющийся в дугу. Семен так и не сворачивал от моря, и на все доводы, что пора уже идти в глубь полуострова, ничего не отвечал.

Через пару часов построек стало больше. Это был еще не город, не пригород, но уже благоустроенная зона. Эллинги, стоявшие строем, таращились пустыми окнами. К выбитым стеклам Максиму было не привыкать, но тут узкие дома тянулись и тянулись почти одинаковыми рядами. На пляже тоже начали попадаться беседки, скамейки, кое-где — ржавый остов автомобиля. Однажды нога на песке скользнула по белой округлой поверхности, Максим решил, что наступил на череп, и чуть не вскрикнул, но то был забытый мяч.

Рассыпавшиеся беседки. Проржавевшие кабинки для переодевания. Упавший на дорогу столб. Он просто отмечал все это взглядом, стараясь не думать вообще ни о чем. Например, что до относительно обитаемых мест минимум несколько десятков километров. Разве что позади, на той стороне залива, село с единственным жителем, то ли юродивым, то ли блаженным…

День уже шел к закату, а пляжи тянулись. В такую жару когда-то здесь наверняка яблоку негде было упасть, но теперь… Теперь невозможно было представить себе эти толпы народа, дверь в прошлое была захлопнута за ними так же надёжно, как за легионерами Цезаря или варварами Алариха.

— Семеныч! — крикнул Максим. Пока он рассматривал безлюдные пляжи, дед успел уйти довольно далеко. Семен сегодня тоже был заметно не в духе, и вот теперь ушел вперед, к небольшому городку или поселку, застроенному одно-, редко двухэтажными зданиями. Заборы частично сохранились, частично упали и гремели под ногами, когда через них перешагивали. Идти лучше всего было строго посередине узких улочек.

— Вот куда мы? — Максим нагнал наконец старика. — Двадцать пять лет люди не живут, ещё упадет какая-нибудь стена.

Семён, не оглядываясь, проворчал:

— Жратвы мало осталось у нас. Поискать надо.

— Да что здесь может быть!

Здесь действительно ничего не было. В дома заходить они не решались, да и маловероятно, что там сохранилось бы что-то полезное, да еще лежало на виду. Небольшой поселок легко было пройти насквозь и отправиться по дороге к перешейку, ведущему на материк, но Семен вернулся к морю. Максим, ругая несговорчивого старика, плелся следом. Позади осталась миниатюрная красавица-мечеть, такая белая, будто за ней ухаживали. За парочкой лиманов открылся новый поселок (или же это был прежний, кто знает, указатели давно свалил ветер). Здесь появились многоэтажки, пансионаты, гостиницы. Но среди них любой человек почувствовал бы себя еще неуютнее, чем в голой степи. Степь говорила — здесь еще никого не было. Город беззвучно кричал — отсюда уже ушли.

Если бы они шли в это путешествие втроем… Ох, не доставило бы оно радости! Не получилось бы восхищаться рассыпающимися по кирпичику зданиями!

Пустые улицы, мертвые окна — слепые глаза домов, растущие сквозь брусчатку травы, ветер, перекатывающий мусор, — и как он уцелел за двадцать с лишним лет? Но хоть крыс не было. Несколько раз Максим замечал каких-то мелких животных, все они удирали, едва почуяв присутствие людей и не давали себя рассмотреть.

Семен между тем нашел то, что искал: аптеку. Дверь они открыли без особого труда, кто-то прежде тут уже поработал. Крыс внутри не оказалось, некоторые витрины были целы. Семен пристально их рассматривал, потом сорвал замочек с одной и вытащил шуршащие, до сих пор яркие пакеты.

— Вот!

Внутри были лечебные диетические хлебцы, упаковка обещала какой-то особо длительный срок хранения, но уж никак не двадцать пять лет. Тем не менее, Семён выгреб все имеющиеся в ящиках пачки:

— А что мы последние годы жрём, это намного полезнее, ты хочешь сказать?

Аптеку они обшарили на всякий случай от и до, но ничего полезного больше не нашли. Воду в стеклянных бутылках, йод и перевязочные материалы растащили уже давно или же их просто перестали завозить, когда город начали массово покидать жители. Кое-где валялись растоптанные коробочки с простыми дешёвыми лекарствами. Семён на всякий случай заглянул в последний ящик и с торжествующим возгласом извлёк чудом уцелевший стеклянный флакон:

— То, что надо!

Это была настойка какой-то известной фирмы, от сердечных болезней или для поднятия иммунитета, Максим и смотреть не стал. Он только хмыкнул:

— Старый пьяница, нашёл выпить и закусить?

— Именно! Пригодится. Будет повод — откроем. А то все винные магазины давно бомжи вынесли.

Они вышли из аптеки, прикрыв заскрипевшую дверь. Ветер стал заметно сильнее, солнце спряталось за крыши домов, а сбоку небо закрыли фиолетовые косматые облака.

— Здесь что, традиция такая — каждый вечер погода портится? — спросил Максим.

— А я знаю? — огрызнулся старик. — Будто я тут погоду делаю.

— Ну ладно, ладно. Оно и к лучшему, не так жарко. У нас на севере в апреле еще весна. А тут прямо лето.

— Так ты откуда, Макс? Я забыл.

— С Псковщины.

— С Псковщины, — пробурчал дед, оглядываясь. — Пошли вдоль пляжа, так не заблудишься.

— Впереди что?

— Феодосия дальше.

— Город?

— Город.

Максим встал.

— Не, Семеныч, как хочешь. В город я не пойду.

— Чего?

— А что там? Тебе самому не тошно? От этих домов пустых не тошно? По безлюдному миру? В степи хоть природа.

— По безлюдному, — пробормотал, кивая, старик. — Да уж, по безлюдному…

— Да и опасно, понимаешь? Дело к вечеру, псы там могут быть, крысы… Да упадет что-нибудь сверху и все. До темноты мы до него и не дойдем, я не дойду, ты тем более. Выбрать пора, где ночевать будем.

Старик пробурчал что-то недовольно.

— И эти, аптечные, зажевать, даром ты их нашел, что ли? Старался, искал, я бы век не додумался…

Завуалированная лесть подействовала. Семен лишний раз почувствовал себя добытчиком. Искать ночлег сразу они не стали, присели пока на ступеньки каменной площадки на краю пляжа. Облака потихоньку рассеивались, разбегались к горизонту. Вновь выглянуло солнце. Оно уже почти приготовилось опуститься в море и сияло напоследок, будто в последний раз.

Аптечные хлебцы по консистенции мало отличались от бумаги, напоследок только, соскальзывая с языка в гортань, оставляли еле уловимый вкус каши. Но когда с утра во рту маковой росинки не было, на такие мелочи внимания не обращаешь.

Семен запил водой сухой хлебец и спросил:

— Значит, с Псковщины?

— Ну да.

— Макс, — уже спокойнее сказал старик. — Если я помру, ты до дома доберешься?

— Ты меня переживешь, — отшутился Максим.

— Я серьезно. Вот объясни мне, как пойдешь.

— И я серьезно. А если что, ну на северо-запад пойду. Мимо Перекопа не промахнусь же. Дальше чуть западнее Днепр, а там уж выше по течению. Из варяг в греки, только наоборот. Из грек в варяги…

— Из грек в вар-ряги, — старик повторял негромко, раскатывая звук «р» на языке. — Значит, Псков. У меня там знакомая была, по интернету, помню… Вы, молодые, небось не знаете, как это.

— Да ну тебя, Семеныч. То смартфонами попрекал, то еще что-то придумал. Что я, дикарь, с дерева слез? Интернет как раз в детстве застал, в отличие от тебя.

Семен, не слушая, вспоминал:

— Ангелочек звали. Это из-за имени, Анжела. С Псковщины… или все же не с Псковщины?

— У меня мать тоже Анжелой звали.

— Ты же сирота?

— Я усыновленный.

— Да вот… Эх, иногда подумаешь, правильно нас приложило. Я сейчас вспоминаю, Макс: никому не нужны были дети. Даже свои.

— Меня же усыновили!

— Это редкость была… Ради денег брали, а тех, кто рожал, попрекали, что ради денег… — голос у старика вдруг задрожал. — Шипели, злились друг на друга, только и слышно было — никому не нужны ваши дети.

— Не раскисай, Семеныч, до дома дойдешь, там вспоминать будешь!

— Да нет, Макс! Это помнить надо было всегда! Никто не думал, что такая херня произойдет! Деньги были нужны, а не дети! Творили черт те что, будто ради них, чтоб они жили лучше… да нет, ради себя!

— Успокойся, Семеныч!

Но старик не успокаивался. Он вдруг вскочил, поднял руки вверх и в голос закричал:

— Господи! Прав ты!

— Семеныч! — вскочил и Максим.

— Прав, Господи! — со слезами кричал старик. — Справедливо покарал ты нас!

— Семеныч, да успокойся!

— Господи! — старик шел к морю, и, как Максим ни старался остановить обезумевшего спутника, у него не получалось ничего.

— Заслужили мы! Заслужили! Не ценили мы Тебя, Господи!

— Семеныч, с ума ты сошел!

Максим пытался стать на пути, оттолкнуть старика назад, но Семену все эти попытки были, как укус комара, а приложить деда по-настоящему Максим не решался.

— Господи! — старик ступил в воду. — Сожги нас! Молнией сожги!

— Да рехнулся ты, что ли! — Максим схватил старика за мокрый рукав, но тот вырвался с неожиданной силой.

— Жизнь не ценили мы, Господи! Дар великий Твой! Покарай нас, недостойных!

Море белыми полукружиями накатывалось на берег. Старик пошатывался, спотыкался, но упрямо брел на глубину. Максим метался рядом, чуть не падая на неровностях дна. Мелькали перед глазами волны, темнеющее небо, солнце и подбирающаяся к нему разлапистая туча — словно рука творца, гасящая светильник, — обезумевшее лицо старика, который, как новый Иов, напрасно проклинал день своего рождения и напрасно вопрошал небеса.

— Семеныч! Псих!

Старик неловко повернулся, вскрикнул и стал оседать в воду. Он уже не отталкивал Максима, а наоборот, схватился за его руки.

— Ну все, Семеныч. В себя приходи, давай-ка на берег…

Старик, дрожа и всхлипывая, заваливался на бок. Максим еле доволок его до полосы прибрежного песка.

— Ну ты тяжелый, бродяга, — прохрипел он, отдуваясь. — Вставай давай, ну!

Семен не вставал. Максим понял, что придется тащить старика и дальше, он стиснул зубы и поволок свою ношу по пляжу дальше от воды. Ноги старика волочились по земле, он бормотал что-то, изредка вскрикивая.

— Ну уж, или иди, или терпи! Больно, понимаю… так с ума сходить не надо было!

Дотащить деда хоть до какого-нибудь полноценного укрытия было невозможно. Максим остановился у той каменной площадки, где они устроили привал, посадил деда с подветренной стороны и выпрямился с самым мрачным предчувствием. Оно не обмануло — спички в кармане отсырели, у Семена спички и проверять не стоило, он вымок до пояса. Солнце скрылось за тучей, разжечь огонь с помощью лупы тоже было невозможно. Завтра будет воспаление легких, если не у обоих, то у старика точно.

Он порылся в их рюкзаках, вытащил спальники и ту самую бутылку бальзама, поднес к губам старика, заставил сделать глоток. Старик захлебнулся было, потом начал пить с жадностью, будто воду.

— Ну, ты не сильно увлекайся!

Глотнул сам. По телу пробежало тепло. Только надолго ли это… Быстро темнело, Максим попытался запихать старика в спальный мешок, но Семен взвыл от боли. Максим плюнул и просто прикрыл деда сверху.

— Макс, — всхлипывая, бормотал старик. — Макс…

— Что? Терпи уж, утром солнце выйдет, видно будет… Ну, что тебе?

— Макс, — чуть успокоившись, прохрипел старик. — Мы… проебали… жизнь!

Максим сплюнул, услышав эту ценную информацию, сам присел на ступени площадки. Его колотило, но ночь была теплой, как и все предыдущие, может, обойдется без пневмонии. Яркие звезды высыпали на небо. Максим слушал шум прибоя, стоны несчастного деда и старался не думать, как мрачно закончится их путешествие. Видишь, Кир, мысленно заговорил он с давно погибшим другом. Видишь, ты думал, что все было бы легко, и ты бы спокойно осматривал архитектурные чудеса? А не сошли бы мы с ума на ровном месте… не думал, что так скажу, но то, что случилось, к лучшему…

Семен перестал причитать, лишь тихо хрипел в темноте. Звезды склонились ниже, мигали и расплывались пятнами. Скорей бы утро, скорей…

Разбудило его солнце, а еще боль в спине. Он всю ночь просидел в скрюченной неудобной позе, потому что рассчитывал не спать, а караулить, но отрубился от усталости. Болела не только спина, ныло все тело, во рту пересохло, единственный плюс — горло не беспокоило. А заболел он или нет, выяснится позже…

Максим открыл глаза, зажмурился от бьющего в глаза света. Солнце стояло уже довольно высоко, было точно не шесть часов утра, а восемь-девять. Хотя кто его знает, разбираться в этом южном солнце он так и не научился.

Часы он вчера завести забыл, но на всякий случай поднес их к уху. Так и есть, стоят. Он сел. Одежда почти высохла, рядом лежал на спине старик Семен. Он дышал и даже не хрипел. Максим искренне понадеялся, что обошлось без пневмонии.

Он с трудом встал, нашел в рюкзаке бутылку воды, сделал несколько махов руками, чтобы размяться, и подошел к морю. Наклонился, плеснул в лицо холодной соленой водой.

Мир остался прежним. С солнечным светом, с бесконечным небом, с морем до горизонта, с криками чаек. Пустым. Безлюдным.

Сзади окликнул Семен. Голос он, видимо, сорвал вчера, зов был еле слышен. Максим вернулся к площадке.

— Ну? Сегодня успокоился? Не простыл?

— Макс, — серьезно сказал старик. — Дело такое. Я ногу сломал.

— Что? — не понял сразу Максим.

— Шейка бедра. Вот что.

Максим еще не осознал катастрофу целиком, но сердце уже замерло, а внутри все похолодело. Перелом шейки бедра у стариков встречался часто, оба они уже на подобные случаи насмотрелись и диагноз могли поставить легко.

— Погоди, с чего ты взял? Дай я ногу твою посмотрю.

— Чего ее глядеть?

Но Максим уже видел, что нога старика была неестественно вывернута наружу. Семен сидел, опершись на руки, как если бы собирался встать, но не вставал.

— Дай-ка я, — Максим зашел со спины, подхватил старика под мышки, попытался поднять. Результатом был только крик, полный боли.

— О, господи. Подожди тогда. Я найду какую нибудь тележку, еще что-то! Мы придумаем, мы…

— Тележка зачем?

— Ну, поедешь в ней… Как еще. Машины все, понимаешь и сам.

— Макс, — очень четко и спокойно произнес старик. — Ты говорил, таблеточки у тебя есть. Дай.

— Семеныч, — самым ужасным было даже не то, что он сразу понял, какие таблеточки, а то, что это и впрямь был лучший выход. — Ты чего?

— Того. Хоронить меня не вздумай только. Иди сразу на север, как собирался. Лучше всего вдоль трассы.

— Семеныч, погоди. Давай мы с тобой подумаем вместе…

— Чего думать? Ты не дури. Ты меня в тележке как собрался везти? Двести километров?

Максим не смог ничего ответить. Заболела голова, резко, внезапно, накатила страшная слабость.

— Ну вот, — совсем рассудительно отметил старик. — А дома, если и дотащишь меня, такие же дряхлые старики. Им еще один не нужен. Ну, Макс? Давай быстрей. А то ты мне настрой собьешь.

Он только мотал головой. Глупо, дико, чудовищно… Когда-то Семен увез его от смерти, и вот как он теперь ему отплатит.

— Макс! Ну твою ж мать!

— Семеныч, нет!

— Я тут сдохну, повезешь ты меня или нет, понимаешь?

— Значит, вместе сдохнем.

Старик ругался долго, изощренно и со знанием дела. Наконец, отчаявшись, сказал:

— Макс, у тебя же мать была? Ты бы хотел, чтоб она так мучилась?

Деревянными, чужими руками, Максим полез в нагрудный карман. Мелькнула на мгновение мысль, что недалек тот день, когда доставать таблетку ему придется для себя.

Старик протянул сухую сморщенную руку, перевернул ее ладонью вверх. Белый кружок чуть не соскользнул вниз, на песок.

— Какая-то она маленькая, — недоверчиво пробормотал Семен.

— Хватит.

— Точно она… так действует?

— Я не проверял.

— Дай запить.

Максим полез в рюкзак за водой. Семен поднял другую руку:

— Ты че? Последний глоток в жизни — и воды? Эту хрень давай.

— Так можно ли запивать спиртным?

— Давай-давай, — старик так торопился, будто ему не терпелось попасть на тот свет. — Ну, говорить я не умею… Ты же посидишь со мной, пока… — тут он все же запнулся, отвел глаза, начал моргать.

— Посижу.

Старик сунул в рот таблетку, поднял бутылку бальзама, посмотрел ее на просвет и резко опрокинул в горло. Сделал пару глотков, вытер рот — все спокойно, деловито.

— Ну, давай руку напоследок… — свободной рукой он снова поднес к губам бутылку.

— Старый пьяница, — пробормотал Максим, наклонился, пожал жесткую старческую ладонь.

Семен усмехнулся:

— Лучшая эпитафия…

И вдруг стиснул руку Максима с неожиданной силой и закашлялся. Лицо его покраснело, глаза вылезли из орбит. Максим быстро сел рядом, на песок, встряхнул старика за плечи:

— Семеныч, ну? Плохо?

Ах, Любка, чертова бабка, да что ж она подсунула?

Семен замотал головой. Вытянул руку за спину Максима и в перерывах между приступами кашля прохрипел:

— Смотри! Смотри! Ну?

Максим обернулся.

…Сначала ему показалось, что по берегу бежит какой-то зверек, довольно крупный, в половину человеческого роста. Только передвигался он как-то странно, не на задних же… не на двух же…

Этого не могло быть, этого не могло быть никогда…

Малыш лет полутора (или двух? как они выглядят, полуторагодовалые дети?) шустрый, крепкий, с непокрытой каштановой головенкой, спешил, быстро перебирая ножками. Иногда он падал, но не плакал, деловито отталкивался ручонками от песка и торопился дальше. Бежал он к морю.

Максим вскочил. Он, кажется, кричал, а может, и голос потерял внезапно, он сам не мог сообразить. Малыш пролез под сохранившимися перилами, отделявшими шоссе от пляжа. Теперь видно было, что за ним бежала женщина, но она была слишком далеко и не успела бы его перехватить.

Максим на негнущихся ногах кинулся наперерез ребенку. Он замахал руками, в панике думая, что не сможет его взять на руки — ну, у них же хрупкие косточки, небось, как их вообще берут, детей? Но останавливать никого не понадобилось, малыш, увидев незнакомого страшного грязного старика, попятился, шлепнулся на песок и заревел. Тут подоспела и его мать — смуглое испуганное лицо, гладкие щеки, блестящие глаза, черные волосы без единой сединки выбились из-под платка, — подхватила дитя на руки, подняв его высоко, чуть не к плечам. Держать ребенка ниже ей мешал выпирающий живот.

Максим не успел опомниться от этого зрелища, а к пляжу бежал уже мужчина. Он в несколько прыжков преодолел кусок шоссе, перемахнул через перила и закричал:

— Кем ул? Каян сим?

Какой-то чужой язык, или он просто сошел с ума? Максим не понимал. Незнакомец встал между ним и своими женой и ребенком. В его черных волосах не протянулось ни единой седой нити, глаза светились молодым блеском, а возле глаз хоть и виднелись морщинки, но их явно оставили ветер и солнце, а не прожитые годы. Он подошел ближе и повторил по-русски:

— Кто ты, откуда пришел?

Максим понял вдруг, что по щекам у него текут слезы. Он всхлипывал и не мог остановиться. Из горла вырывались лающие звуки. Незнакомец недоверчиво и осторожно все же подошел поближе, и Максим вцепился в его руку — молодую, крепкую руку. Лицо незнакомца смягчилось и он сказал:

— Ну, ну! Что ты так плачешь, старик, что за горе такое у тебя случилось!

Солнце светило, над морем кричали чайки. Молодая женщина укачивала всхлипывающего ребенка и смотрела на захлебывающегося от рыданий странного чужого человека со страхом, но и с сочувствием.