Штамм «Ратоньера»

Начало конца

Жить в трехстах километрах от города белых ночей и ни разу эти самые ночи не видеть — обидно. Хотя судьба у Анжелы поводы для обиды давала постоянно. Начать можно прямо с имени — нелепое, вычурное, старомодное, будто из шестидесятых прошлого века. Его можно было бы заменить, возражала Анжела сама себе, если бы у нее была сила воли, пошла бы в паспортный стол и подала заявление, вопрос был бы давно решен. Но не подала, и дуться можно только на себя, а не на маму, придумавшую такое имя.

На маму Анжела обижалась часто. Строго говоря, в своей неудавшейся жизни — почти к тридцати годам у нее не было ни семьи, ни приличной работы — она обвиняла именно мать, и во многом справедливо. Матери было спокойнее, когда Анжела сидела дома на диване. Мать раздражалась, когда дочь ходила на свидания или на собеседования, она тогда бродила вокруг и отпускала ехидные замечания:

— Тебя только позвали, а ты уже бежишь на цырлах, никому ты не нужна, вон, вечером зовет, чтобы тебя никто в темноте не видел. На какое собеседование, никуда тебя не возьмут, а возьмут — не справишься, работу потеряешь, на что будем жить? Цены растут, я получаю копейки, у всех дочери нормальные, а у меня…

Анжела давно поняла, что она ненормальная — ленивая, бестолковая, безынициативная, робкая, чтобы не сказать трусливая, да мало ли… Она это знала давно, и все же тридцать лет — некая веха в жизни, после которой хочется сесть, осмотреться, подвести итог своим достижениям в жизни и продемонстрировать их другим… у женщин еще и биологические часики тикают. Тикают, черт бы их взял. Ни мужа, ни детей, ни карьеры… ладно, карьера — это что-то непредставимое в их захолустье, а в большом городе она бы не справилась, мать права. Но вот семья, но вот ребенок — маленькое существо, которому она была бы нужна. Она ведь никому не нужна, по большому гамбургскому счету. Как представишь себе все эти одинокие серые бессмысленные годы…

Раньше Анжела иногда мечтала, что накопит приличную сумму и станет матерью-одиночкой. Вот накопит, родит, первые несколько лет будет жить на сэкономленное, а там уже и работа (господи, как она надоела, эта работа), и детсад, и все как у всех. Кроме мужа, но полная семья — это скорее исключение из правил. В моменты, когда она об этом мечтала, накатывала приятная жалость к себе, от которой горло сжималось. Потом Анжела спускалась из розовых облаков на грешную землю — при ее зарплате на несколько лет жизни с ребенком она не накопит никогда, да и кандидата в биологические отцы среди знакомых не наблюдалось, последний парень бросил ее год назад, и она несколько месяцев выходила из депрессии. Попытки найти свою половинку в сети тоже заканчивались ничем, на сайтах знакомств ей попадались только неадекваты (может, ей просто там не везло, как вообще в жизни?), на форумах по интересам были, конечно, интересные собеседники, но это все было не то, славные ребята, но люди в основном семейные или живущие далеко. Да и какие отношения могут быть с людьми, которых знаешь по сообщениям и по нику. Хотя этого иногда хватает, чтобы человека возненавидеть.

Дело шло к вечеру, воскресенье неумолимо заканчивалось. Анжела посмотрела на телефон — пора идти домой. Она, в принципе, могла и вообще не выходить, но просто привыкла уже гулять, делая при этом занятой вид.

— Христос воскресе! — раздался сзади веселый голос. Подошла Катька, лучшая подруга и бывшая одноклассница, бойкая, красивая, бесшабашная. Одной рукой Катька подносила к уху телефон, другой катила коляску с Максим Максимычем — обстоятельным и серьезным молодым человеком полутора лет от роду.

Катька, как и Анжела, долго была неустроенной в жизни, и работа не ахти, и в семье черт знает что. У Анжелы хоть мать не пила, как у Катьки, но Катька, яркая и общительная, могла позволить себе перебирать кавалерами, и в итоге остановилась на своем Максе, тоже шумном и бесшабашном. Супруги то громко выясняли отношения, то жили душа в душу, но, в общем-то, Анжеле не должно было быть до этого дела… ведь у каждого своя жизнь, верно?

— Христос воскресе, — повторила Катька громче.

— А-а, воистину, — буркнула Анжела. Ее вера постоянно трассировала от повышенной религиозности до усталого отрицания и сейчас переживала последнюю фазу.

— Максик, не жуй шарф… Ты как? — последняя фраза была обращена уже к Анжеле.

— Лучше всех.

— Мы в соборе были, там хорошо, народу не так много, — Катька тыкала пальцем в телефон. У нее был смартфон или айфон (что точно, Анжела не разбиралась), стоивший уйму денег и купленный в кредит. — Сейчас фотки покажу. Ой, Багира написала, помнишь Багиру?

Конечно, Анжела помнила Багиру, в миру Ольгу — подруга по форуму, которая почти совсем исчезла из виду после того, как вышла замуж. Багира ныне пропадала на сайтах планировщиц, в последнее время рассчитывала сделать ЭКО и общих тем с ней у Анжелы не находилось.

— Она в Минск поехала на подсадку, — сообщила Катька, не отрываясь от экрана, — дешевле, чем в Москве. Говорит, в Беларуси тепловизоров понаставили на границе, какого-то нового гриппа опасаются…

Анжела кивнула, мартовская эпидемия была свежа в ее памяти. Как обычно, в интернете и просто сарафанное радио отчаянно пугало птичьим, свиным, кошачьим и неизвестно какими еще разновидностями оной болезни, но ее с ног свалил обычный старый добрый вирус с головной болью, температурой и ломотой в костях, изматывающий и мерзкий. Она даже больничный брала, хотя на работе после такого обычно смотрели косо. Но в марте переболели практически все, хотя кто-то мужественно перенес грипп на ногах.

— Никогда такого не было, стопроцентная заболеваемость, — приговаривала пожилая терапевт в поликлинике, закрывая Анжелин больничный. Она, конечно, имела большой опыт, но скорее всего преувеличивала, — не могут же в самом деле заразиться абсолютно все, у кого-то да окажется иммунитет.

— А ты когда? — до Анжелы не сразу дошло, что Катька обращается к ней, но вопрос она поняла и привычно быстро ответила:

— А я никогда.

— Да брось ты, еще вся жизнь впереди, — Анжела никогда не могла понять, была ли Катька просто бестактной или осознанно наступала на больную мозоль. — Давай, рожай, будем вместе гулять, пока Максим Максимыч совсем не вырос. Ты что, маленький? — ребенок уже пару минут тщетно пытался вылезти из коляски, при этом не хныкал и не орал, а просто морщил лобик и теребил ремень. С точки зрения Анжелы, Максимка был золотым ребенком, Катька же была в этом не столь уверена.

— Ты повозись с ним двадцать четыре часа в сутки, да накорми его, да уложи, когда он не хочет, да одень, когда он извивается как удав — тогда я посмотрю, как ты взвоешь! — приговаривала она в таких случаях.

— Ну ладно, погуляй, пока папа не подойдет, — Катька вытащила Максимку из коляски и поставила около скамейки. — Что ты? Планшет тебе дать?

Максимка пока что был полностью доволен предоставленной ему свободой, присев на корточки на толстых коротких ножках, он сосредоточенно разглядывал что-то на земле, а потом с восторгом воскликнул:

— И! — и занес лопатку, чтобы хлопнуть это «и».

— Что там, маленький? — Анжела тоже склонилась над землей. — Это муравьи, тепло, конец апреля, они и вылезли. Не надо их обижать.

— Оставь, — махнула рукой Катька, — а то начнет орать, потом его не успокоишь. Меня недавно встретила моя гинеколог из консультации — приходи за вторым, Катерина. А то целый месяц ни одной новой беременной.

— Может, такая гинеколог? Может, к ней не хотят ходить? — Анжела осторожно отвела лопатку, которой Максимка хотел пристукнуть пару муравьев. Крошечные насекомые деловито сновали, не подозревая о всемогущих гигантах над головами, которые могли казнить и миловать их по своему капризу.

— Нет, во всей консультации ни одной за весь месяц… Так, а вот и Макс.

Макс-старший вышел из припарковавшегося неподалеку автомобиля. Машина тоже была куплена в кредит, Катька частенько причитала по поводу неумеренных расходов на нее. Тем более, что своего жилья у супругов не было, Катькина мать квартиру банально пропила, Максова родительница считала себя молодой, строила личную жизнь, в которой не было места для взрослого женатого сына. На ипотеку ни Катька, ни Макс, все никак не могли решиться, хотя оба постоянно приговаривали, что надо бы. Анжела считала в такой ситуации неразумным брать машину в кредит, но свое мнение держала при себе — это ведь она была неудачницей, это у нее постоянно не было денег.

— Привет, — Макс-старший, такой же упитанный и серьезный, как его сынишка, подошел к скамейке. — Что вы тут? Секретничаете?

— Да мы расходимся уже, — сказала Анжела. — Мне домой.

— Куда ты? Рано еще, седьмой час, — удивилась Катька. — Ой, Макс, квартирная хозяйка звонила, говорила, что какой-то прогрессивный счет на этаж собираются вводить, а у нас же восьмой этаж. Плату хочет нам поднять, коза драная. Найти бы что дешевле, да съехать.

— Конечно, плату хочет, — кивнул Макс, — а про налог на этаж я всегда говорю — девочки, следите за руками! Когда всякая ерунда муссируется про налог на бездетных или безработных, значит, отвлекают. Вот вы будете обсуждать, а они в это время что-то такое примут, что вы не заметите, а потом взвоете. Или деньги вбухают куда угодно, но не в народ.

Макс считал себя докой в политике и пускался в разъяснения даже тогда, когда его об этом не просили.

— Ты посмотрел кресло для Максимки? А то опять на штраф нарвемся, — сердито сказала Катька.

— Ой, забыл. Ладно, вон «Три кита», — Макс кивнул на расположенный через дорогу торговый центр. — Можно там.

Катька умоляюще глянула на Анжелу.

— Ангел, солнце, посмотришь за Максим Максимычем? — и, получив утвердительный ответ, просияла, взяла мужа под руку и они вместе поспешили к пешеходному переходу.

Анжела беспокоилась, что Максимка заревет, но он только протянул разочарованно:

— Ма-ама…

— Маленький, мама сейчас придет, — Анжела присела рядом на корточки и взяла прутик. — А мы с тобой сейчас порисуем.

Конечно, Катька устала за полтора года и рада возможности хотя бы сходить в магазин вдвоем с мужем. Хорошо, что есть возможность ей помочь. Неужели она, Анжела, если ей все же удастся родить своего ребенка, тоже будет от него уставать?

Максимка увлеченно чирикал прутиком по земле, и Анжела вытащила из сумки звякнувший телефон. Так, очередная эсэмэска о какой-то акции, глянем-ка по быстрому интернет. Ну вот он Яндекс: «Тысячи паломников со всего мира все еще ждут схождения Благодатного огня», так, дальше…

«Саранча» была новой запугивающей весь мир организацией, по сравнению с которой меркли все известные. Она появилась внезапно и начала свою деятельность под барабанный бой, совершая чудовищные по абсурдности террористические акты как в крупных городах, так и в захолустье, как в Европе, так и в странах третьего мира. Саранчисты татуировали у себя на груди знаки всех религий — на телах смертников крест соседствовал с полумесяцем, а менора пересекалась с колесом. Саранчисты не выдвигали никаких требований, просто собирали кровавую жатву, ибо ориентировались на книгу Апокалипсиса и считали, что им дана власть над людьми.

Анжела хотела пробежаться по любимым сайтам, но заметила входящее письмо. От одного взгляда на адрес она досадливо поморщилась — Семен. Все никак не угомонится, придурок. Ведь когда-то они были чуть ли не друзьями, он называл ее по нику — «Ангелочек», а теперь вот уже пять лет не общались, но Семен регулярно (хорошо, что редко), писал на ее адрес очередную порцию ругательств. То на одном форуме, то на другом, то в соцсети — теперь вот до почты добрался. Удалить или почитать его отборный мат?

Анжела письмо все-таки открыла — ну, как обычно, сука, тварь, чтоб ты сдохла со своим… Ответить ему? Если ее разозлить, она тоже классно матерится.

Вдруг среди нецензурных слов промелькнуло несколько, имеющих смысл — что? У него сын погиб? Господи…

Анжела, торопясь и не попадая пальцами в буквы, настукивала ответ:

Максимка шлепнулся на асфальт и заорал. Анжела кинулась поднимать и утешать ребенка, мысленно упрекая себя — она считала Катьку неважной матерью и вот, пожалуйста, сама через пару минут отвлеклась на телефон. Никого нельзя осуждать, и Семена жалко — как несправедлив мир…

Грохот раздался совсем рядом, дрогнула земля, зазвенели стекла, рассыпаясь тысячью осколков. Где-то завизжали люди, где-то, словно раненое животное, взвыла автомобильная сирена. В небо из крыши торгового центра выплеснулся столб дыма. Покореженные стены разваливались, как кокон куколки гигантского насекомого. По улице с криками бежали люди, и от места взрыва, и наоборот, к центру. Рядом с Анжелой, сжимающей в объятиях кричащего навзрыд ребенка, остановился человек и снимал взрыв на камеру.

— Что, что там?

— «Скорую»! Скорее вызовите кто-нибудь!

— Господи, да там живых не осталось…

— Теракт!

— У нас же провинция, какой теракт, ну какой!

Стоя среди всего этого хаоса Анжела крепко прижимала к себе Максимку, шепча:

— Все будет хорошо, маленький, все…

Она не пыталась отойти в безопасное место, не могла думать о судьбе Катьки, о террористах, она только знала неизвестно откуда явившимся откровением — это ее, в горниле страданий и смерти обретенный ребенок, она никому и ни за что его не отдаст!

Благодатный огонь в тот день не снизошел в Иерусалим.