Шестой прыжок с кульбитом

Глава 38

Глава тридцать восьмая, в которой хрен редьки не только не слаще, но и утро вечера не мудреней

На большой перемене шумно. Под аккомпанемент звонка, гремящего в коридорах, народ музпеда перемещается в сторону столовой. Стремится всеми фибрами своей души — завтрак был давно, а до питательного ужина целый день впереди. Антон всегда летит в первых рядах. Именно так поступают дауншифтеры пригорода Геленджика, когда в единственную пивнушку на пляже начинают выгружать бочки. Жизнь штука такая, кушать захочешь — научишься не только коз лечить.

Очередь змеилась через весь зал до выхода, но Анюта была уже здесь, и очень близко к выдаче. С такими длинными ногами удивительного мало, вопрос только один: почему не первая? Второй поднос Нюся прихватить не забыла, куда успела загрузить компот и вилку. Антон мудрить не стал, добавил к этому двойную порцию пельменей и стакан сметаны. Анюта ограничилась капустным салатом и рыбным супчиком неизвестной породы — картошка в жидкости присутствовала, а вот рыбка куда-то уплыла.

И только оголодавшие студенты расположились за шатким столиком голубого пластика, как свободное место заняла невзрачная аспирантка, подрабатывающая секретарем в деканате. Села не просто так, как оказалось, не для удовольствия лицезреть себя. Заодно со своим подносом она доставила дурную весть: строгое повеление парторга явиться к нему на ковер.

— Не нравится мне это, — сообщил Антон по внутренней связи.

— Аспирантка? — отозвался я. — Губы не накаченные, взгляд не набыченный, уши без тоннелей. И еще очочки эти дурацкие. Не, не то. Кого она хотела удивить?

— Дед, хватит прикалываться, — буркнул парень. — Чё-то я очкую.

Поедая молочную кашку, аспирантка поддержала нейтральный разговор с Анютой о дурацкой погоде и количестве ног, порушенных на гололеде. Решительно осудив ураганный ветер на улице, гонец плохих вестей упорхнула творить гадости другим, то есть на своё трудовое место.

— Надо идти, — еще раз вздохнул Антон.

— Оставайся, мальчик, с нами, — предложила Анюта. — Будешь нашим королем.

— Партия сказала «надо», комсомол ответил «есть», — Антон лихо допил компот и поднялся. — Если я не вернусь, прошу считать меня коммунистом.

Мы ушли, а Анюта осталась релаксировать над стаканом с компотом.

Ветер, в самом деле, разбушевался не на шутку — это ощущалось в столовой, коридорах, и даже в келье парткома с закупоренной форточкой. Тесное помещение было узким, чуть больше туалета, где мы только что отметились. Здесь было чище, то так же бедненько.

В отличие от туалета, вместо кабинок здесь поставили книжные шкафы, а вместо писсуара соорудили письменный стол, за которым восседал парторг. Будучи «полон дум о юности веселой», выглядел он усталым. Впрочем, таким и должен быть руководитель нашего оркестра — усталым и недовольным.

— Доброго дня, — произнес Антон вежливые слова, которые в мрачной атмосфере пыточной показались мне кощунственными.

Свободную стену украшал не белый кафель, а дипломы в рамочках и переходящие красные вымпелы. Вот у этой стены Антон и остановился, чтобы подпереть ее. Видимо, он рассчитывал, что встреча будет мимолетной. Ага, наивный.

— Проходи, присаживайся, — сняв очки, Косач потер переносицу. — Как дела?

— Все нормально, спасибо, — вежливо ответил парень.

Вежливость — это у нас в крови. А парторг куртуазную беседу не поддержал. Вместо следующего вопроса, «жирна ли шерсть у ваших баранов», он зыркнул таким взглядом, будто слово «нормально» резануло его слух. А потом Косач выложил перед собой листик со списком. Часть фамилий была подчеркнута, часть зачеркнута, а напротив остальных стояли разнообразные значки из китайской тайнописи. Недобрые предчувствия сдавили мне сердце.

Парторг уставился в свои закорючки:

— Вчера состоялось расширенное заседание партбюро. Вместе с товарищами из райкома партии мы говорили о современной молодежи. Наша партия вместе с деканатом постоянно беспокоится о воспитании будущих музыкальных педагогов, проявляя все больше интереса к тому, какова политическая зрелость студентов. В ходе откровенного и обстоятельного разговора выработалось мнение о составе музыкального коллектива «Надежда». И обнаружился целый пласт нерешенных вопросов.

— Да-да? — Антон внимал со всем тщанием.

— Вам доверена честь представлять в Германии не только наш институт, но и всю молодежь города. Ваша репутация должна быть белее снега горных вершин! И что я вчера узнаю?

— Что?

— Что отличник и комсорг музыкального коллектива студент Антон Бережной сожительствует со студенткой мединститута Верой Радиной.

— Вот суки, — подумал я. — Стуканули куда не надо в такой момент!

— Как это понимать? — надавил парторг.

Что ни говори, а мир не без добрых людей, и нечто подобное следовало ожидать. Антон подумал примерно так же, но лицо сохранил:

— Яков Моисеевич, у вас неверная информация. Дома наши стоят через огород.

— И что?

— Но дело не в том, что часто на огороде встречаемся, а потому что решили пожениться. Мы подали заявление в Дворец бракосочетаний. А там очередь расписана до мая, — он вытащил из кармана бумажку и протянул парторгу: — Вот, взгляните.

— Что это?

— Талон в магазин для новобрачных.

— Ах вот оно как… — хмурые брови выровнялись.

Сразу припомнился мем «Ах вот оно что, Михалыч».

Парторг пригляделся:

— А почему дата бракосочетания указана странная — «15 июня»?

— В мае жениться нельзя, потом век маяться будешь, — брякнул Антон. — Хороший человек в мае не женится. Поэтому записались на июнь.

— Вот как? Чего еще нельзя в мае? — подозрительно спокойно поинтересовался парторг.

— Нельзя невесте жемчуга надевать.

Антон нырнул в ловушку, хотя я шикал и пихался локтем. Мысленно я даже застонал:

— Молчи, несчастный! Оглянись: ты не дома, а в парткоме. Этих гавриков на хромой козе не объедешь, даже если копыто вылечишь.

— Да понял я!

— Вот и молчи. Еще не дай бог вспомнишь, что месяц май назван так в честь греческой нимфы Майи.

— Это кто?

— Дамочка, с которой олимпийский бог Зевс изменял Гере! Какие уж тут семейные радости?

— А разве товарищи из райкома не проверяют и такие слухи? — попробовал огрызнуться парень.

— Когда дело дойдет до разрешения на поездку, проверят всё, — успокоил я его. — Только другие товарищи, не из райкома.

Тем временем парторг закончил чесать затылок.

— Очень интересно, — сообщил он. — Что-то еще?

— Зевать нельзя, — снова ляпнул Антон.

— Хм, — мы с парторгом крякнули одновременно.

А парень пояснил:

— Если уж вышла замуж в мае, нельзя зевать — в рот может нечисть влететь. И вообще, в мае лучше помалкивать. Не ругаться, не кричать, и поменьше рот раскрывать.

Отличный совет, подумал я. Что ж ты сам себя не слушаешь?

Между тем парторг неожиданно улыбнулся. Наших переговоров он не слышал, складка на лбу у него разгладилась.

— Господи боже мой, — сказал он тоном доброго дядюшки. — Как же сильны в народе предрассудки! Всякие приметы — это условности. Запомни это, Антон.

Парень потупился, на корню затыкая фонтан красноречия. А парторг продолжил играть роль дядюшки. Всезнающего, умудренного жизненным опытом и хлебнувшего лиха добряка.

— Не ожидал такого от тебя. Эх, молодежь, молодежь… — он ностальгически зажмурился. — Мало вас жизнь по кочкам носила.

Специально для парня я подвел промежуточный итог:

— Этим он хочет сказать, что сам понятия не имеет, как следует относиться к приметам.

— А ты понятие имеешь? — недоверчиво хмыкнул Антон.

— Конечно, — не стал таиться я. — Боязнь женитьбы в мае идет не от бога. Церковь венчает всех желающих, независимо от времени года, и вопросов не задает.

— А в чем тогда дело?

— Тут скорее крестьянская хитрость. С давних времен свадьбы не играют в мае по простой причине: это не очень удобно. В каждой деревенской семье копится куча дел, отложенных из-за зимы. Хозяйственные заботы, разгар посевных работ. И вдруг на тебе, свадьба. Зачем? А ведь это праздник серьезный, с множеством гостей на несколько дней. Такое гуляние несет материальные потери, вот ушлые родители и придумывали бесконечные поговорки-поверья, вроде «в мае жениться, со здоровьем проститься», «хороший человек в мае не женится». И все в таком духе — лишь бы дети согласились подождать с венчанием. Житейская хитрость, и ничего более.

— Погоди, а как же насчет разгула нечистой силы в мае? — вкрадчиво проронил Антон.

— Чего? — поразился я. — Какая, нафиг, нечистая сила с чертовщиной в двадцатом веке? Эй, кто дома? Отрок, ты же комсомолец!

Антон стоял на своем:

— Люди врать не будут.

— Что именно?

— Именно в мае ведьмы нагуливают детей, — Антон слегка замялся. — Ну, греховным путем.

— Так-так, — заинтересовался я. — Сам путь мне понятен. Тебе, впрочем, тоже. А май-месяц здесь при чем?

— Ведьма в мае очень активная, как самка тарантула, — убежденно заявил парень. — Только паучиха кладет яйца, а ведьма грешит с кем ни попадя.

— Хм…

— Нагуливает, значит, ведьма бесенка, и подкидывает ребеночка во чрево обычной женщины, новоиспеченной жены.

От таких фантазий я слегка прибалдел:

— Зачем?

— Молодая неопытная женщина более всего подвержена негативному влиянию в мае. И, поработив ее, ведьма делает ее своим орудием, — убежденно заявил Антон. — Так что свадьба в мае идет от лукавого.

— Мрачное средневековье какое-то! — горестно воскликнул я. — Ну как можно зародыш в чреве матери подменить? Сам подумай, полная фигня. Девять месяцев ребенок является частью женского организма, учебник биологии посмотри. Точно так же, как невозможно подменить руку или ногу, нельзя поменять ребеночка. Это антинаучно, друг мой.

Однако окончательно раскритиковать разруху в голове парня мне не удалось — Косач отвлек. Он вдруг перевернул тетрадный лист и шустро застрочил шариковой ручкой, выхваченной из нагрудного кармана. Видимо, захотел сейчас же выложить на бумагу важные мысли, пока они не застряли в голове. Так бывает, когда мысли мечутся по черепной коробке в поисках мозга.

Парторг писал быстро и четко. Для доцента кафедры марксизма у него оказался изумительный почерк.

— Каллиграфический, — подтвердил Антон.

— И еще он всё знает, — заострил я внимание на важной детали.

Антон повел мою мысль дальше:

— Такому человеку нельзя доверять.

— В каждом коллективе есть человек, который слишком много знает, — грустно заметил я. — Его следует уволить. Это непременное правило хорошего руководителя.

— Он парторг, кто ж его уволит? — возразил Антон. — Даже у ректора нет такого права.

— Да, райком не позволит, — пришлось согласиться мне.

— Зато ты можешь сломать ему ногу, — Антон поставил вопрос ребром. — Кстати, Дед, ты даже собирался это сделать.

— Я собирался? — вполне искренне поразился я. — Это когда?

— Да-да, не виляй, я помню. Ты твердо мне обещал, — своей уверенностью Антон отрезал мне все пути к отступлению. — Или хочешь, чтобы он вымотал нам всю душу в Германии?