Северный волк

Глава 20

Судя по карте, нам предстояло идти до дома виконта чуть больше недели. Из леса, к сожалению, пришлось выйти уже на третий день пути.

Не столько из-за обычных в этих краях лесных монстров. Их было мало, людей они боялись. Днем, по крайней мере. Не столько из-за ловушек и капканов, которыми полнился лес вблизи деревень.

А из-за Эдвина. Пытка забирающим силу артефактом истощила его настолько, что даже мое лечение почти не помогало. Чудо, что он собрался и нашел в себе силы сбежать из поместья. Глядя, как волк понуро, но упрямо бредет за мной, едва переставляя лапы, даже радовалась тому, что он не превратился в человека. Животные выносливей. Человеку понадобились бы костыли или постоянная поддержка. Хотя и это не уберегло бы от падений. Особенно при необходимости перебираться через поваленные деревья, ручьи, овраги… Мое предложение выйти на тракт Эдвин воспринял равнодушно. Он вообще с безразличием относился к происходящему. Казалось, пересиливал себя каждую минуту. Заставлял себя двигаться, пить, есть. Засыпал мгновенно и так крепко, что его не будили ни птицы, ни одинокие гурунды, пробующие ночами мои щиты на прочность. Я спала

беспокойно, часто подскакивала из-за кошмара. Мне казалось, Эдвин умер. По нескольку раз за ночь подходила его подлечить, так же делала и днем во время привалов. Старалась не думать о том, что было бы с Эдвином без этой подпитки. Замаскировав виконта иллюзией под собаку средних размеров, почистив одежду и изменив цвет волос на рыжий, я вышла на тракт. И уже через какой-то час пожалела об этом. За поворотом лежала разбитая почтовая карета. Ее словно откинуло на придорожные кусты сильным ударом. Несущие опоры треснули, дверь вдавлена, стекло выбито. Совсем как у той, с которой возились мастера на почтовом дворе. Через пару шагов стало ясно, что вызвало разрушения. Над дорогой висело толстое бревно, закрепленное веревками. Его явно использовали как таран.

По всем признакам, нападение на карету произошло не только что. Лошадей не было, вещи аккуратной кучей лежали на земле. А голоса невидимых за поворотом людей звучали спокойно. Разбойниками я говоривших тоже не считала. Те поспешили бы запрятать награбленное, не стали бы располагаться у всех проходящих на виду.

Возвращаться в лес было боязно. Одинокая девушка с собакой — лакомый кусочек, легкая добыча. А истощенный резерв, усталость и необходимость заботиться в бою не только о себе, но и оберегать беззащитного Эдвина не дали бы достойно отбиваться. И все же я предпочла лес людям у кареты. Но меня заметили раньше, чем успела спрятаться. Седой крупный воин, видимо, выставленный дозорным, неожиданно вышел из-за поворота и ободряюще поманил меня рукой. Теперь скрыться я не могла — на металлическом нагруднике мужчины радостно сияла медью эмблема Ордена. Побег от такого защитничка был чреват погоней и разбирательством. Я даже пожалела, что не разбойников встретила. Теперь оставалось только молиться, чтобы среди инквизиторов не оказалось мага.

Крупный воин приблизился на пару шагов, широко улыбнулся. Велел подходить и не бояться. Отступать было некуда.

За его спиной еще двое военных явно торговались с хозяином телеги. Один солдат стоял в отдалении ко мне спиной. Еще двое тщательно осматривали лежащие у обочины трупы, потрошили кошельки.

И все же маг среди инквизиторов был.

Сердце заледенело, по спине пробежал холодок. Поглядывая на молодого человека в традиционной мантии, пыталась издалека ощутить силу его дара. И придумать, каким заклинанием наименее заметно избавиться от него. От мысли, что магистр мог почувствовать иллюзии и навредить Эдвину, у меня тряслись руки.

Старательно сдерживая дрожь, почти не изображая испуг и нерешительность, я подошла к грозному седому воину. Легкий флирт с его стороны, стеснительность и робость с моей. Полное отсутствие интереса ко мне и замаскированному иллюзией виконту со стороны магистра.

Больше прислушиваясь к дару инквизитора, чем к рассказу воина, я постепенно успокаивалась. Магистр полностью исчерпал свой резерв, защищая себя и других путешественников от разбойников. Он был, к счастью, совершенно безразличен к происходящему.

Воины от широты душевной предложили мне место в телеге, нанятой для путешественников из разбитой кареты. Инквизиторы не могли оставить одинокую беззащитную девушку на дороге. Я с благодарностью приняла их помощь, потому что истощенный магистр не был опасен, а Эдвин очень нуждался в отдыхе.

Наблюдая за магом, я подозревала, что этот бой был едва ли не первым в его жизни. Молодого магистра качало и трясло, а когда воины почтительно помогли магу устроиться на телеге, он почти сразу заснул.

Я не преминула использовать его слабость в своих интересах и поддерживала глубокий сон заклинанием. В результате инквизитор проспал всю дорогу до ближайшего городка, а мы с Эдвином приблизились к цели, не выбиваясь из сил.

У везения были и свои отрицательные стороны. В городке, находящемся на границе двух провинций, крутилось много инквизиторов. Я сходила с ума от тревоги, от боязни налететь на опытного, способного почувствовать иллюзию магистра. И даже завидовала равнодушию Эдвина.

Но обошлось. Удалось и продукты купить, и на подводе уехать в нужном направлении, не привлекая к себе особенного внимания.

Последняя деревня, в которой мы побывали, ярко напомнила об обстоятельствах нашего с Эдвином знакомства. Именно в ней меня нашли трое инквизиторов. Кажется, магический бой был самым значимым событием в жизни этого поселения, потому что разговаривали о нем до сих пор. Я почти не слушала велеречивого трактирщика — подробности и так были свежи в памяти. Я наблюдала за Эдвином.

Он едва ли не впервые за без малого две недели пути проявлял заинтересованность. Прислушивался к беседе, следил за выражением лица трактирщика. Тусклый дар искрил от напряжения, казалось, виконт переживал за меня. В даре появлялись стальные и красные проблески, когда рассказчик с уважением упоминал инквизиторов. Магия волка отзывалась золотыми всполохами, когда трактирщик говорил о беглой колдунье, поднявшей из земли монстров. Демонов, не иначе. Эта отзывчивость дара и ярко выраженное сопереживание были мне очень приятны.

Я радовалась перемене, тому, что Эдвин хоть немного ожил. Но вспышка интереса была короткой — едва хозяин заговорил о другом, виконт положил голову на лапы и заснул. Его дар побледнел, приходилось прилагать усилия, чтобы рассмотреть за иллюзией собаки проблески золотой магии.

Сидя в уголке и вглядываясь в дар Эдвина, подумал, что за время пути наблюдение за магией виконта стало единственным средством общения. В дороге, если удавалось найти телегу, мы молчали. Даже если он не спал, а это бывало редко, вести долгие беседы в присутствии посторонних я опасалась. Мало кто разговаривает с собакой, по сути, дворовым животным.

Если шли пешком, то я заговаривала с ним лишь изредка. Как я ни поддерживала силы спутника заклинаниями, Эдвин двигался вперед на одном лишь чувстве долга. Понурив голову, плелся рядом. У меня складывалось ощущение, что разговоры ему нужны меньше всего.

Я не настаивала, старалась по возможности не навязывать ему свое общество. Даже подлечивала только, когда он спал.

Не хотела лишний раз задевать его гордость своей помощью.

Утром мы покинули деревню. Когда она скрылась за лесом, сошли с дороги. Наконец, избавились от иллюзий, а в поведении Эдвина появилась еще одна перемена. Теперь он вел меня, указывал дорогу. До дома к вечеру так и не дошли, но я об этом нисколько не жалела. На закате мы встретили волков. Стаю Эдвина. Они обрадовались ему, касания, тявкание и повизгивания говорили об этом красноречиво. Впервые со дня побега я услышала от виконта хоть звук. Его голос был усталым, сиплым, чуть слышным. Голос существа, едва не умирающего от истощения.

Кажется, только тогда я поняла, насколько Эдвину было плохо.

Глядя на ластящихся к нему волков, плакала и корила себя за сделанную три года назад ошибку.

Поддавшись злости, обиде, я изменила не только свою жизнь. В том, что Эдвин оказался в плену, была виновата я.

Река, поляна, вход в подземный лаз. Все родное, уютное, свое. Безопасное место, куда хотелось вернуться. Настоящий дом.

Оказавшись на берегу реки, Эдвин воспрянул духом. Это чувствовалось по дару, отражалось на походке. Виконт даже шел быстрей. Мне казалось, дом рад моему возвращению. По крайней мере, магия кобол, которых я завела, откликнулась теплом. Пока возилась со слугами, Эдвин потрусил вниз к горячему источнику, к мягкой воде, в которой растворялись боль и усталость.

Когда я спустилась в купальню, он лежал в затончике и спал. С трудом поборола разочарование. Отчего-то была уверена, что дом и источник исцелят его, вернут силы, что он вдруг сам вспомнит, как перекидываться.

Но этого не произошло.

В воде лежал большой волк, волны мягко шевелили длинный черный мех с проседью, а дар казался пугающе тусклым и почти погасшим. Будто последний переход отнял у Эдвина все силы.

Стараясь не шуметь, подкралась к затончику. Встав на колени, наклонилась к виконту, подлечила, вложив в волшебство почти всю накопившуюся магию. Сквозь расцветающий между моей ладонью и телом волка цветок утекала сила. Усталость и опустошенность принесли глупые мысли о том, что до сих пор ни разу не коснулась волка. Не могла заставить себя это сделать. Но лечебные заклинания действовали и на небольшом расстоянии, и золотой дар отозвался благодарностью, засиял чуть ярче. В большей награде я не нуждалась.

Эдвин вздохнул во сне, шевельнулся. Вода всколыхнула черный мех, в нем блеснули серебряные нити. Отрешенно подумала, что теперь, когда виконт перекинется, волосы будут с проседью.

— Молодая хозяйка, — в голосе появившейся рядом со мной старшей коболы не слышался и намек на удивление. Будто мы последний раз виделись вчера. — Что желаете на ужин? — Молодому хозяину нужно сырое мясо, — кивком указав на Эдвина, распорядилась я. — Мне, пожалуйста, какой-нибудь суп. Любой. И, пожалуйста, перенесите в спальню молодого хозяина кресло.

Она поклонилась и ушла. Я разделась, выкупалась, не сводя глаз с тускло сияющего золотого дара. Чем дольше смотрела, тем больше уверялась в том, что причина такой затяжной слабости кроется в болезни. Многократное опустошение резерва и оттягивание силы не могли пройти бесследно. А Талир вряд ли задумывался, как расходует резерв пленника, как выматывает его.

Бесшумные коболы, явившиеся предложить свои услуги молодым хозяевам, пришли очень вовремя. Велев им принести достославную доску для стирки, магией перенесла Эдвина из затона вначале на полотенца, а потом и на доску. Он не проснулся ни тогда, ни позже, когда коболы старательно, прядь за прядью, высушивали ладонями мех. Глиняных человечков это пугало. Рукотворные лица обращались ко мне, под взглядами хрустальных выразительных глаз чувствовала себя ужасно неловко.

— Он очень устал. Это пройдет, — стараясь говорить уверенно, не понимала, кого убеждаю. Их или себя.

Коболы отнесли виконта в спальню, я снова воспользовалась магией, чтобы переложить его на кровать. Сходила наверх переодеться и заглянуть в библиотеку. Вышла оттуда с полудюжиной томов о целительстве. Если постоянные подпитки не помогали, то должно быть другое средство от магического истощения после многократного вычерпывания резерва.

Забравшись с ногами в принесенное коболами кресло, прислушивалась к дыханию виконта и листала книги. Раз в два-три часа вставала и подлечивала Эдвина. Он не просыпался, только дар откликался радующим сердце теплом. Коболы не донимали. Беззвучно принесли в спальню еду и чай, бесшумно унесли посуду. Следующий раз появились только после полуночи. Все шестеро. Ожидая привычных и подходящих случаю уговоров лечь спать и заботиться о своем здоровье, готовила отповедь.

— Он умирает? — спросил старший кобол.

— Нет! Я этого не допущу! — отрезала я, чувствуя холод вдоль позвоночника.

— Как? У вас тоже нет силы, — резонно возразил он. — Есть, — наигранно твердо ответила я, нашаривая цепочку кулона с опалами. Сроднилась с этим украшением и совсем забыла, что теперь в нем нет необходимости.

— Есть! — повторила я, снимая кулон. Отложив его на стол, строго спросила. — Чувствуете?

Коболы внимательно разглядывали меня. Я знала, что они видели крохи магии. Все восстанавливающие амулеты были уже израсходованы, резерв пополнялся медленно, но на очередную подпитку его хватило бы.

— Когда закончится, возьмите нашу, — твердо сказали он хором. Просьба прозвучала пусто и гулко, будто ударили по большому глиняному кувшину. Я не смогла подавить дрожь. — Вы ведь тогда умрете, — зачем-то уточнила я. Мне и в голову не приходила мысль, что они, оживленные магией куклы, не понимали, что такое жизнь. Коболы понимали. И жертвовали собой сознательно.

— Да, — спокойно ответил старший.

Они одновременно поклонились и вышли.

Я смотрела на тихо закрывшуюся дверь и безуспешно пыталась собраться с мыслями. Коболы просто озвучили очевидное. Произнесли те слова, которые пестрели на страницах книг. Слова, с которыми я не могла согласиться.

Истины, которые не желала принимать.

Но теперь приходилось признать, что Эдвин Миньер умирал. Единственный человек на свете, который был мне по-настоящему важен, умирал. А я была бессильна.

Повернувшись к лежащему ко мне спиной волку, следила за изменениями дара. Блеклое золото тускнело медленно, но быстрей, чем восполнялся мой резерв.

Все силы, которые я ему отдавала в дороге, Эдвин расходовал на то, чтобы доползти, добраться сюда. Понятное желание умереть не в пути, дома.

Сейчас, сколько я ни отдавала сил, они уходили, как вода в песок. Ничто не помогало.

До появления кобол с их бесполезным, взвешенным самопожертвованием я еще держалась. Еще боролась с отчаянием и совершенной безысходностью. Теперь же не плакала только потому, что закусила губу и до боли сцепила пальцы. А когда резерв восстановился настолько, что я могла снова подлечить, не выдержала. Обнимая Эдвина обеими руками, уткнувшись лбом ему в загривок, разрыдалась. Моя магия переходила ему, подпитывала, укрепляла уязвимый золотой дар. Я чувствовала его слабый отклик и сквозь слезы повторяла, как заклинание:

— Я не могу тебя потерять. Только не тебя.

Выплакавшись, взяла себя в руки. Встала, погладила лежащего передо мной волка, пропуская длинные черные пряди сквозь пальцы. Золотой дар отзывался легкими спиральками.

— Ты поправишься, — убежденно заявила я. — Ты мне очень нужен. Я тебя не отпущу.

Утерев слезы, выбежала из спальни. Так просто сдаваться я не собиралась. Мне нужна была магия, и я придумала, где ее взять.

Разрушать кобол не торопилась. Оживляющие их заклинания единственные потом нельзя было восстановить. Но зажигающиеся в ответ на движение светильники в купальне и в подвале не пожалела. Выжимала фонарики досуха, так, что чернели и крошились кристаллы. Общей силы их волшебства хватило почти до полудня.

Коболы едва не насильно накормили меня завтраком. Я не чувствовала ни голода, ни жажды, и только слова о том, что без достаточного питания резерв будет восстанавливаться медленно, убедили меня прерваться на еду.

Мне мнилось, что в состоянии Эдвина случился перелом.

Казалось, что бездонная пропасть, в которую утекали силы, наполнилась. В сердце появилась надежда. Я, как одержимая, бродила по комнатам и выискивала, что бы еще использовать. Огонь в камине, не требующий дров, незадействованные стеклянные колпаки для хранения артефактов, небольшая арфа, наученная наигрывать семь мелодий. В ход шло все, имеющее хотя бы крупицу магии.

К концу дня я опять была истощена полностью, а кроме кобол ничего магического в доме не осталось.

Осоловевшая от усталости, сидела рядом с волком, сжимая в руке его переднюю лапу. Размышляла, к какому рубежу я уже подобралась. К убийству кобол или к тому, чтобы отдать Эдвину год жизни. Была уже в таком состоянии, что обе возможности рассматривала только с математической точки зрения. Ни одно из действий эмоций не вызывало, и я склонялась к тому, чтобы отдать год.

Шершавая подушечка лапы скользнула по пальцам. Я подняла голову и встретилась взглядом с голубоглазым волком. — Ты обещал, что не будешь меня больше пугать, — упрекнула я, погладила его по плечу.

Его дар откликнулся теплом, улыбкой, легкими волнами. — Я так рада, что тебе лучше, — слезы облегчения щекотали щеки, но у меня не было сил их стирать. Губы дрожали, голос осип.

Эдвин повернул голову и лизнул мне руку. Будто чувствовал, что я для него сделала, и был за это благодарен. Хоть в движениях по-прежнему ощущались слабость, болезненность, дар сиял. И тогда я не сомневалась, что все обойдется, что худшее позади.

— У нас все получится, — уверенно сказала я. — Мы справимся.

Обязательно.

Он снова лизнул мне руку, ласково положил подбородок на запястье.

— Да, вместе, — обняв своего волка, выдохнула я.

Следующие несколько дней утонули в тумане истощения. Перерасход магии, многократное вычерпывание резерва не прошли бесследно, и мы с Эдвином долго приходили в себя. Я старалась не терять времени, набрала в библиотеке книг. Устроившись на диване в столовой, вчитывалась в эльфийские тексты. Но быстро уставала, внимание рассеивалось, смысл ускользал. Посапывание Эдвина, неизменно кладущего мне на колени голову, убаюкивало. Я задремывала, держа в одной руке том, положив другую на спящего волка.

Поэтому почувствовала изменение его дыхания. Оно стало судорожным, по телу волнами проходила крупная дрожь. Я погладила Эдвина и вдруг провалилась в его воспоминание.

Камера для допросов. Сковывающие магию кандалы. Безликий. Черные провалы глаз, на щеках зеленые и серебряные отсветы заклинаний, тонкая линия рта.

Магический приказ. Он воспринимался сильным, способным сломать, убить. К счастью, я, сторонний наблюдатель чужого воспоминания, не чувствовала и трети вызванной принуждением Серпинара боли.

Верховный магистр спрашивал обо мне. И о дочери. Эдвин не отвечал.

Безликий постепенно обрел черты Серпинара, сила приказа пошла на убыль. Магистр за столькие годы научился ощущать и верно оценивать состояние допрашиваемого. А еще умело чередовал пики давления с паузами. Чтобы дать возможность в полной мере прочувствовать следующую волну боли. Но в этот раз магистр просто закончил допрос.

— Вы так уверены в том, что Софи Лантер жива, — в голосе присутствовавшего при пытке магистра Талира слышалось сомнение.

— Ее тело не было найдено, — отойдя от безвольно повисшего на магических оковах Эдвина, ответил Великий магистр.

Он подошел к столу, привычным движением наполнил серебряный кубок вином. Красный напиток казался кровью в таинственно поблескивающей хрусталем карафе. После допросов Великий магистр всегда пил вино, а мне чудилось, он так утоляет разбуженную жажду крови.

— Возможно, он ее похоронил, — наблюдая за тем, как Серпинар наполняет кубок во второй раз, предположил инквизитор.

— Нет, друг мой, нет, — вдыхая аромат вина, спокойно возразил магистр. — Он ее искал. Именно поэтому попался в созданную вами ловушку. Вы прекрасно потрудились, выполнили все в точности. Еще раз примите мои похвалы.

Он поднял кубок, будто в честь Талира, улыбнувшись одними губами, отпил.

— Боюсь, по-прежнему не вижу взаимосвязи, — кивком поблагодарив за чествование, ответил маг. — Наверное, потому что вы мне так и не сказали, что именно я сделал по вашим чертежам.

— Не вам мне рассказывать, что каждый дар уникален, — покачивая кубок, Серпинар поглядывал на Эдвина. — Вы воспроизвели дар Софи Лантер. Все основные характеристики были вплетены в ловушку в качестве приманки. Значит, она жива. А Миньер считал, что она находится в стране. Кроваво-красное вино полилось в кубок третий раз, но движения Великого магистра были уверенными, аккуратными.

Ни намека на усталость или на действие спиртного. — Тогда почему ее до сих пор не обнаружили? Так долго скрывать дар и в придачу обходиться без магии нельзя, нахмурился Талир. — Если память не изменяет, с той ночи прошел год.

— Четырнадцать месяцев, — улыбка Серпинара стала жутковатой, в мелодичном голосе послышались металл и предупреждение. — Эдвин Миньер четырнадцать месяцев скрывал свой дар. Так, что улавливатели магии не стали защитой ни для тюрем, ни для хранилищ. Он похищал артефакты. Ценные книги. Помог бежать четырем арестованным. Видите, так долго скрывать дар вполне возможно.

Он закончил жестко, не терпящим возражений тоном. Талир счел за благо промолчать. Великий магистр отпил еще вина, сел к столу, облокотился на него. Ненадолго в комнате стало тихо. Слышно было, как кровь капает с лица Эдвина на пол.

Серпинар устало провел рукой по лбу, отставил кубок. — Простите мне мою резкость, Левент. Неделя допросов позади, а ответов нет. Он чрезвычайно упрям, как и Софи Лантер.

— Тогда она тоже не будет сотрудничать с нами, — резонно возразил Талир. — Получается, мы ищем ее, чтобы казнить.

Серпинар отрицательно покачал головой.

— Признаться, Софи Лантер интересует меня меньше ее дочери.

Магистр Талир недоуменно приподнял бровь. Видимо, Серпинар приблизил его недавно и раньше не считал нужным посвящать в детали.

— Девочке скоро год, а охотники до сих пор ее не нашли. В тоже время дар ребенка был настолько сильным еще в утробе матери, что отображался на карте даров.

— На карте даров? — осторожно уточнил Талир.

Серпинар окинул его задумчивым взглядом.

— Налейте мне еще, — жестом указав на карафу, попросил магистр. — И возьмите в том шкафу вторую бутылку. Вам тоже нужно отдохнуть.

Молодой инквизитор встал, пошел к указанному шкафу. — Кубки на верхней полке, — опершись щекой на руку, Серпинар даже не следил за действиями подчиненного. Он неотрывно смотрел на измученного многодневной пыткой Эдвина. Даже ощущая только слабые отголоски боли, я понимала, что Серпинар пленника едва не убил.

Хлопок вытащенной из бутылки пробки, вино полилось в карафу. Густое, темное, как кровь. Пауза затянулась, Великий магистр казался задумчивым, а Талир явно не решался нарушить ход его мыслей. На пол мерно капала кровь, сознание Эдвина затуманивалось, казалось, он вот-вот провалится в беспамятство.

— Чувствуете, как изменился букет? — голос Серпинара выдернул Эдвина и меня из полузабытья.

Талир принюхался к вину, покачивая кубок.

— Нотка сирени? — удивленно уточнил он.

— Вы правы, — с улыбкой ответил Великий магистр и поднял кубок. — За верность нашему делу.

— За верность, — откликнулся Талир и отпил.

— Я говорил о карте, — напомнил Серпинар. — Карта даров — это артефакт, который Миньер с пособницей уничтожили. Артефакт, с помощью которого мы отслеживали появление новых даров. Артефакт, заменявший Ордену отряды охотников. Показывавший местоположение всех носителей волшебной искры в королевстве.

Он отпил вина, отставил кубок.

— Миньер долго не вызывал подозрений. У него, видимо, был какой-то артефакт, скрывающий дар. Думаю, такой же он сделал и для Софи Лантер, которую почти полгода укрывал от Ордена. Поэтому я не мог обнаружить ее на карте и арестовать за убийство Его Высочества и трех магистров. Серпинар вздохнул, снова устало потер глаза.

— А потом на карте появился новый дар. В месте, где его не должно было быть. Представьте мое удивление, когда, ожидая встретиться с его носителем, я обнаружил Софи Лантер. Ее дар был скрыт. А дар ребенка ощущался вполне отчетливо, Великий магистр усмехнулся. В голосе послышалась издевка. Миньер все предусмотрел. И недоступное для моих птиц убежище. И маскировка дара. Вот только не учел, что один артефакт скрывает один дар. Не подумал, что от занятий любовью бывают дети, обладающие собственными дарами. Он хмыкнул, покачал головой, потянулся к кубку. Талир благоразумно молчал, время от времени отпивая вино.

— Заставить девушку рассказать о Миньере не получилось. Чрезвычайно упрямая и все время его защищала. Но ее помощь, в конце концов, была не так уж необходима. Дар ребенка привел охотников к источнику. Они пришли слишком поздно и не смогли помешать ритуалу. Карта уничтожена. Жаль, хорошая была вещь.

Серпинар замолчал, задумчиво поглаживая пальцем рельефный рисунок на кубке.

— Если дар девочки сильный, его обязательно заметят, — заверил Талир.

— Конечно, — спокойно согласился Великий магистр. — Даже если скрывающий дар амулет теперь носит девочка, она выдаст себя и мать каким-нибудь волшебством. Рано или поздно.

Серпинар говорил медленно и задумчиво глядел на Эдвина.

Заметив этот взгляд, молодой инквизитор предположил:

— Хотите сделать ловушку на Софи Лантер? С использованием характеристик его дара?

Серпинар улыбнулся одними губами.

— Нет, я думаю подарить его вам.

Талир недоуменно нахмурился:

— Возможно, мне следует поблагодарить, но…

— Да, вам следует поблагодарить, — перебил его Серпинар. Незло, без тени раздражения, но все же твердо. — Вы привыкли к одноразовым боевым амулетам, но мало знакомы с серьезными артефактами. О возможностях, которые дают зачарованные вещи, вы даже не догадываетесь.

Он понимал, что эти слова прозвучали отповедью, поучением. И попытался сгладить впечатление, изменив тон на мягкий, доверительный.

— Левент, вы очень помогли мне, поймав Эдвина Миньера. В некотором смысле, даже оказали мне личную услугу. А я не люблю оставаться должным. Поэтому я подарю вам этого пленника и несколько артефактов. И его магическая сила будет полностью ваша.

После этих слов воспоминание оборвалось.

Я снова оказалась в столовой, снова держала в руке книгу и гладила волка. Он дышал ровно, спокойно. Для него это был обыкновенный кошмар. А я почувствовала себя так, будто с глаз упала пелена.

Все становилось на свои места. Снам с участием Серпинара, глядящего куда-то мимо меня, нашлось объяснение. Он видел дар ребенка, на него же нацеливал магических птиц. Главное, нашлась причина появления охотников в храме. Странно, но до рассказа Серпинара мне и в голову не приходило, что амулет с опалами скрывал только один дар из двух.

Угрызения совести стали сильней. Я и раньше догадывалась, что Эдвин искал меня и потому попался инквизиторам. Винила себя в случившемся. Но одно дело предполагать, другое — знать наверняка, получить неопровержимое подтверждение тому, что моя скрытность, утаивание беременности от отца ребенка оказались причиной всех бед.

Подсмотренное воспоминание было не только очень болезненным. Оно стало чудесным толчком, подстегнуло. Сонливость и разбитость излечились мгновенно. Усталость больше не считалась достаточным оправданием. Злость на инквизиторов и еще более жгучая злость на себя нашли выход в работе. Поиск средства, с помощью которого можно обратить Эдвина обратно человека, стал целью моей жизни.

Другого пути получить прощение Эдвина я не видела.

Горы книг, пестрящие заметками листы, три недели поисков. К сожалению, единственным ощутимым результатом стали мои значительные успехи в освоении письменного эльфийского.

Последнюю неделю я боролась с отчаянием. Не слишком успешно. Открывая очередную книгу, даже не надеялась увидеть хоть что-нибудь новое или полезное. Это раздражало, усиливало тревогу, подпитывало отвратительную мысль о том, что Эдвин потерял способность перекидываться. Навсегда. Вспоминался лис, не переменивший ипостась даже для того, чтобы умереть в человеческом обличье. Винила во всем длительную пытку артефактами. Винила себя.

Чтобы побороть бессонницу, в перерывах между чтением создавала одноразовые артефакты. Сбрасывала магию и напряжение, но покоя это не приносило. Поверхностные сны полнились странными, порой пугающими образами. Эдвин, вначале с интересом просматривающий со мной книги, тоже начал беспокоиться. Но не из-за того, что мы так и не нашли ничего путного, а за меня. Вечерами силком уводил меня из библиотеки, укладывал спать. Не позволял создавать артефакты, если мой резерв восстановился недостаточно. Эдвин или не пускал меня в кабинет, или садился рядом со мной. Заниматься артефакторикой в его присутствии было нельзя. Амулет больше не скрывал сильный, красивый, насыщенно золотой дар. Он был все еще приглушенным из-за волчьей ипостаси, но моя магия, кажущаяся бледной из-за неизбывного истощения, льнула и тянулась к нему, будто растение к солнцу. Это могло вызывать нестабильность, а бороться с ней во время создания артефактов я не умела. Я запуталась, не знала, что делать дальше. Смотреть на дорогие, редкие и совершенно бесполезные книги без слез не могла. От них и от артефактов Эдвин меня отлучил и за подол выволок на прогулку.

Мы провели весь день у реки. Корзина с легким обедом, бутыль с водой, толстый плед, неповторимый запах илистого берега и шорох волн. Было хорошо и спокойно, не смущал даже видимый вдалеке особняк Великого магистра. Серпинар не мог отследить нас, не мог найти. В этом я была совершенно уверена. Солнце накаляло листву, пряно пахли какие-то прибрежные растения, вокруг вились стрекозы.

Большую часть утра неожиданно для себя проспала. Даже не подозревала, что так устала. Боялась, Эдвина это заденет, начала извиняться. Но он подошел и знакомым движением уперся головой мне в грудь. В этом жесте было столько ласки и тепла, что я, обнимая своего волка, знала, он не сердится, не обижается. Отчетливо чувствовала его благодарность за мои старания все исправить.

Тот день в какой-то мере вернул мне Эдвина.

До того мы проводили много времени рядом. Но не вместе. Тогда на берегу все было иначе. Я вдруг поняла, что очень мало разговаривала в последние дни. Давала короткие указания коболам, изредка обращалась к Эдвину. Мне было некогда. Я искала ответы, совершенно забыв о том, для кого этим занималась.

Теперь же впервые за долгое время общалась с Эдвином. Говорила о Керди, о семье судьи, у которого жила и работала, делилась переживаниями о судьбе Лайри. Рассказывала о Самире и других знакомых, даже осмелилась упомянуть Талира и магистров Ордена. Золотой дар откликался эмоционально, ярко. Эдвину явно нравились перемены, мое стремление к общению. Я наслаждалась магическим ответом безмолвного собеседника, радовалась его открытости и говорила, с каждым словом опять впуская Эдвина в свою жизнь.

Солнце клонилось к закату, на траве в тени лежали три крупных гольца. Итог непродолжительной магической рыбалки. На ледниках в доме осталось не так много мяса, тратить его на себя я считала неправильным.

Сосредоточившись на проплывающей неподалеку рыбине, выдернула магией и ее. Этот голец оказался самым большим и отчаянно бился о землю, пока я его не оглушила. Его метания и усилия были сравнимы с моими. Такие же безнадежные.

Оглядев улов, посмотрела на солнце и тут заметила высоко в небе птицу. Скорей всего ястреба, возможно, орла.

— Нам нужно в Гнездо, — выдохнула я, не сводя глаз с далекой точки в вышине.

Дар Эдвина откликнулся недоумением.

— Они умели перекидываться, — повернувшись к волку, продолжила я. — Они могут напомнить тебе, как это делать. Его удивление сменилось воодушевлением, а у меня снова появилась надежда.

Задерживаться в доме не стали, вышли на следующий день. Я уже знала, что ожидает нас по дороге к Гнезду, готовилась к боям с монстрами и нежитью. Напоминала себе, что Эдвин прекрасно путешествовал по этой местности один. Ему хватало одних лишь артефактов.

Просмотрев состояние защищающих дом и подпитывающих кобол плетений, обновила волшебство. Собрав еды в дорогу, взяла амулет с опалами, но надевать не стала. В торфяных болотах водилось множество разнообразных монстров, но в их числе не было инквизиторов. Мне же не хотелось отказывать себе в удовольствии чувствовать дар Эдвина и отклик своей магии на него. Это единение волшебства золотыми и серебряными нитями переплетало наши дары, приятно щекотало чувства, дразнило шальную надежду на примирение. И чем дальше мы отходили от дома, чем полней становился мой измотанный артефактами и тревогами резерв, тем ярче чувствовалась эта связь.

Я наслаждалась взаимной тягой даров, общением с Эдвином и отзывчивой эмоциональной составляющей его дара. Получала удовольствие от путешествия и не страшилась ни монстров, ни диких зверей, ни ловушек.

Я боялась другого. Боялась загадывать, предполагать и даже давать своим чувствам к Эдвину хоть какое-то название. Опасалась упреков, которые он, несомненно, выскажет, когда снова станет человеком. Ждала, что Эдвин, зависимый от меня сейчас, не захочет меня видеть после превращения. Ведь тогда, всерьез решив, что он мог осознанно навредить мне, я желала отомстить за смерть нерожденной дочери, причинить ему как можно больше боли. Я предала его.

Даже задумываться об этом было больно. И я жалела, что не послушалась доброго совета и не поговорила тогда с Эдвином.