Северный волк

Глава 12

Я шла по берегу реки, пахло илом, над головой пробовал голос соловей. Солнце пару часов назад скрылось за деревьями, вечерело. Умиротворенная природа только усиливала мою злость и отчаянную решимость.

Миньера не было дома, он опять уехал в Орден. Чтобы "выиграть нам немного времени", как он сказал. Чтобы там ничего не заподозрили. Промедление меня раздражало, бесило невероятно. Хотелось бы избежать очередной ссоры, но ощущение, что он скрытничает и намеренно оттягивает отъезд, с каждым днем только усиливалось. Из-за этого мы поскандалили вечером. Жертвой пал еще один испепеленный стул.

По моим представлениям, мы должны были уйти к источнику еще две недели назад. Но артефактор медлил. Складывалось впечатление, что ему нравилась ситуация.

Отчего бы она ему не нравилась? Он мог заниматься делом своей жизни, вредить инквизиции по мере постепенно слабеющего желания. Виконт имел неограниченный доступ в библиотеки и архивы, чтобы изучать магию эльфов и совершенствоваться. Пользовался привилегиями дворянина и разнообразными правами верного делу церкви магистра. А в ближайшее время, стараниями Серпинара, мог обзавестись очень приятной женой.

Виконт сам рассказывал, что девушка была изумительно красива, хорошо воспитана и образована. Он говорил об общении с ней так, что не ревновать смогла бы разве мраморная статуя. И та дала бы трещину.

Единственный недостаток невесты маг видел в излишней религиозности, но для разговоров по душам у него оставалась я. Бесправная, уязвимая, запертая в тайном убежище разыскиваемая преступница.

Бежать мне было некуда, не к кому и не с чем. К тому же интуиция подсказывала, Серпинар принял определенные меры, чтобы поймать меня. Великий магистр отлично знал, что я жива, нахожусь в стране и располагаю сведениями об интересующем его человеке. А таких информаторов Серпинар из рук выпускать не любил. Попытка сбежать от Миньера в Кирлон привела бы только к тому, что меня поймали бы инквизиторы. Отличное будущее: сменить тюрьму на тюрьму и надеяться, что мои скромные умения артефактора заинтересуют Орден настолько, что мне позволят жить. Будь я одна, взбунтовалась бы и рискнула. Ушла бы от виконта, попыталась бы добраться до гавани. Амулет с опалами давал мне такой шанс. Но в том и состояла главная беда. Я не была одна. Через недельку-другую мое интересное положение станет заметным. Через пару месяцев о былом контроле над даром смогу только мечтать, даже собственное тело предаст. Станет неуклюжим, неповоротливым, непредсказуемым.

Я шла к эльфийскому камню, уверенная в том, что делаю это не ради себя, а ради ребенка. В попытке выторговать ему лучшую жизнь, более удобную и просторную клетку, чем наполненный мертвым воздухом дом под горой.

Серый камень, древние письмена. Я ласково погладила их пальцами. Положив ладонь на камень, громко и отчетливо позвала Великого магистра Серпинара.

Секунды растягивались в часы, минуты — в недели. Позабыла дышать, прислушивалась к каждому шороху. И все же появившийся рядом магистр напугал так, что я подпрыгнула от неожиданности.

— Добрый вечер, баронесса Лантер.

Его красивый голос прозвучал ровно, спокойно, легкая улыбка искривляла губы, придавая привлекательному лицу заинтересованное, но чуть насмешливое выражение. Брови вопросительно приподнялись, взгляд внимательный, светлые волосы подчеркивали черноту мантии, свешенные на грудь пряди пересекали яркую эмблему Ордена. Снова никакого отголоска дара. Я разговаривала с иллюзией, что успокаивало. — Добрый вечер, магистр Серпинар, — стараясь говорить уверенно, ответила я.

Он легко склонил голову набок, всем видом показывая внимание.

— Вы сказали, никогда не поздно изменить свою жизнь к лучшему, — вцепившись в камень, напомнила я.

— И вы, нужно полагать, решились на такой шаг?

Здравомыслие победило? — он явно подтрунивал, но другим я магистра и не знала.

Кивнула в ответ. От волнения потеряла все слова, забыла, что хотела сказать. Он приблизился на шаг, внимательно глядя мне в глаза.

— Тогда вы понимаете, что мои требования не изменились. Я хочу услышать имя и описание внешности того человека, который вам помогал все это время, — его чудесный голос звучал музыкой, успокаивал. Даже нервная дрожь и преследовавшее меня последние часы ощущение холода отступили.

— А я хочу узнать, что вы можете предложить мне в обмен, — выдавила я, ужасаясь своей наглости.

— Глупо было бы считать, что после всего я смогу вернуть вам титул и поместье, — глава Ордена говорил ровно, спокойно. И мне отчаянно хотелось верить, что мои слова не оскорбили великодушного магистра. — В первую нашу встречу это было более возможно. Сейчас, когда вы увязли в авантюрах своего спутника так крепко, что даже помогли ему выкрасть артефакт из моего замка, вы этого шанса лишились.

Сердце екнуло. Утерянная возможность. Пропущенный шанс на достойное существование. Нельзя, нельзя упускать такое, огорчать Серпинара… Нельзя.

— И что же теперь? — робко пробормотала я.

— Теперь, если ваши сведения мне помогут, вы получите собственный дом в одной из центральных провинций. Прощение короля, опеку Ордена. Поймите, после одного ужасного происшествия жизнь не заканчивается. У вас есть шанс все исправить. Даже завести семью.

Он говорил, а перед внутренним взором возникали картины. Аккуратный домик в пригороде, сад, поездки в город, другие люди. Замечталась, представив террасу, цветочные клумбы, пчелу, вьющуюся вокруг розетки с вареньем, запах выпечки. Показалось, что сижу за столиком в тени плодовых деревьев и наливаю собеседнику чай. Что этот мужчина — мой муж. Протянула ему тонкую фарфоровую чашку на светлом блюдце, улыбнулась, посмотрела на сидящего напротив магистра.

Отпрянула.

У него не было лица. Белая неживая маска с темными провалами огромных глаз.

Безликий преобразился. Точеный нос, выраженные скулы, высокий лоб, ниспадающие светлые длинные волосы, красивые черные глаза, тонкие губы, изогнутые в легкой улыбке. Укорила себя за то, что отшатнулась от Великого магистра, всего лишь подошедшего чуть ближе.

Но встряска пошла на пользу. Я вспомнила о верной инквизиции прислуге, доносчиках, частых визитах доверенных магистров-проверяющих.

Мне описывали тюрьму, спрятанную за внешней благопристойностью. Не кандалы и казематы, уже неплохо. — Что будет с тем, на кого я укажу? — голос прозвучал ломко, сипло, жалко. Особенно в сравнении с мелодичным, чарующе прекрасным баритоном Серпинара.

— Я разберусь с ним сам, — мягко заверил Великий магистр. — Не сомневайтесь, я буду справедлив. Если его таланты смогут как-то пригодиться инквизиции, заключу с ним сделку. Он будет доволен предложением, заверяю. Толковых магов мало. Я не хочу сокращать их число, если есть возможность договориться.

Медленно выдохнула. Не хотела никому вредить, просто не видела другого выхода для себя. Слова инквизитора примиряли меня с совестью. Не полностью, конечно. Но я не назвала бы виконта, если бы почувствовала мстительность Серпинара. Не обрекла бы предавшего меня, потерявшего доверие, но все еще дорогого мне человека на мучения или смерть.

Судя по настроению Великого магистра, он предусматривал для талантливого отступника, которым являлся Миньер, благообразную тюрьму. Она была не хуже моей участи, и в чем-то даже лучше того, что имелось сейчас.

— Назовите его, — потребовал Серпинар.

Голос отзывался в сердце, взгляд черных глаз затоплял сознание.

Я уже открыла рот, но с онемевших губ не слетело ни шепотка. Только беззвучно повторяла требование мага. С каждой секундой уверялась в том, что называть требуемое имя нельзя. Что все сказанное Серпинаром — наглая ложь. — Мне нужно его имя, — в чарующем голосе грозного Великого магистра слышалась настойчивость. — Говорите.

Грудь сковало холодом, казалось, сердце превратилось в кусок льда. С трудом заставляла себя дышать. И боролась с магическим приказом инквизитора.

— Просто назовите имя, — повторил Серпинар, усилив магическое воздействие. — Правда принесет облегчение. По щекам покатились слезы ужаса и боли. Сморгнула их, на мгновение прервав зрительную связь с Серпинаром. Стало легче. С усилием отвела взгляд от бездонных невыносимо черных глаз Великого магистра. Сделала глубокий вдох и прошелестела:

— Благодарю вас за то, что уделили мне время. Мне жаль, что так бездарно потратила его.

— Вы совершаете ошибку, баронесса, — зло прошипел магистр, но быстро взял себя в руки, его голос вновь зазвучал мелодично. Но я выбилась из ритма, теперь ровный баритон звучал неприятно. — Вы упускаете хорошую возможность.

Поступаете безрассудно.

Он сделал небольшую паузу, приблизился ко мне. Я отступила на несколько шагов, стараясь не встречаться взглядом с магистром, смотреть только на его губы. Он казался

огорченным и разочарованным моей внезапной несговорчивостью. В конце концов, это ведь я позвала. — Я, как и Орден в целом, заинтересован в хороших магах, успокаивающим тоном заверил Серпинар. — И хочу помочь. Мне больно смотреть, как вы разрушаете свою жизнь. Тем более, в этом нет никакой нужды. Выбор есть. Вы можете себя спасти. Одумайтесь. Или…

Он говорил размеренно, в густом баритоне слышалось сочувствие, и краткая пауза была гулкой. Как провал, в который катилась моя жизнь.

— Не удивлюсь, если через некоторое время ваш спутник вовлечет вас в очередную сумасшедшую аферу. Молитесь Единому, чтобы вам удалось выбраться из нее живой. — Снова благодарю за уделенное мне время, — упрямо повторила я, стряхнув оцепенение и отмахнувшись от колдовского очарования приятного мужского голоса. — Мне нечего вам сказать. Мое решение не изменится.

— Я раньше не считал вас сумасшедшей, — выпалил Серпинар. — Редко встречаю людей, способных так вредить себе! Ради других!

— Ради некоторых других нужно вредить себе, — прошептала я, отступая еще на шаг.

— Понимаю, вы не в том положении, чтобы прислушаться к моим словам, — он красноречиво указал на мой живот. Я порывисто прикрыла его ладонью. — Но вскоре, я в этом совершенно уверен, вы сможете оценивать ситуацию здраво. Его голос звучал напряженно, неприязненно. Инквизитор оскорбился из-за того, что я вызвала его без толку. Он ценил время и не любил его терять. Но Великий магистр постепенно успокаивался. Он верил в свою правоту, в свое преимущество и смотрел на меня свысока.

— Я терпелив, — с усмешкой заверил он. — Я умею ждать. Когда ваша гордость позволит вам принять помощь, а сознание прояснится, возвращайтесь. Побеседуем снова. Мне приятно разговаривать с красивыми женщинами и дивиться причудам их мышления.

Он легко поклонился, в этом движении мне виделась издевка. Иллюзия Великого магистра истончилась в воздухе, растаяла.

Напряжение схлынуло. Казалось, страх и волнение были моими стержнями. Теперь же их не стало. Руки дрожали, подгибались ослабевшие колени, я кое-как добрела до эльфийского камня, села рядом с ним и разрыдалась, обхватив его одной рукой.

Я была в ужасе от того, что едва не натворила. Выдать Эдвина Серпинару… Как подобный бред вообще уложился в моей голове? Как просуществовал там хоть мгновение? Камень, казавшийся раньше прохладным, теперь согревал. После беседы с Великим магистром у меня от холода зубы постукивали. Прижимаясь к камню, постепенно успокаивалась и заметила руны, которых не понимала. Такие же были на золотых ветвях во время общего волшебства. Я медленно погладила их пальцами, вспоминая чудесное единство даров, думая об Эдвине.

Шепотом произнесла его имя. Оно отозвалось теплом в сердце, согрело. Руна, которой я касалась, вспыхнула золотом, за ней зажглась другая. Сияние разливалось по поверхности камня, как расплавленный металл. Встав на колени, положила обе ладони на изрезанную рунами поверхность. Магия напитывала меня, давала силы. Я дышала волшебством, вбирала кожей. Закрыв глаза, видела его потоки во мне, вокруг меня. Словно огромное облако сияния.

Вынырнув из него, распахнула глаза и увидела перед собой Эдвина. Он казался задумчивым, хмурился, но мне было все равно. Я резко села на кровати и обняла своего волка. В его руках даже не задалась вопросом, как оказалась в спальне, если только что стояла на берегу. Все это было совершенно не важно.

— Ты почти сутки пробыла без сознания, — выдохнул он через несколько минут.

— Сутки? — удивилась я, отчетливо припоминая события последних двух недель. Частые отъезды в Орден, разговоры о невесте, ссоры. Откуда взялись эти ставшие вдруг странно блеклыми воспоминания, не понимала.

— Да. Я с ума сходил от беспокойства и собственного бессилия, — тихий голос, отблески уходящей безысходности в удивительно бледном даре. Эдвин не выпускал меня из рук, словно боялся расстаться.

— Все обошлось, — утешила я, отстранившись, заглянула в лицо моему волку, ласковым движением погладила черные волосы, пропустив мягкие пряди между пальцами.

— Да, — он закусил губу, отвернулся.

Прежде, чем успела спросить, что случилось, предположил: — Ты, наверное, очень голодна? Коболы быстро приготовят ужин. А за едой я расскажу тебе, что произошло. Хорошо? Натянутость его улыбки мне не понравилась. Эдвин выглядел настороженным, обдумывающим что-то явно неприятное. Казалось, он поглядывает в мою сторону с недоверием и осуждением. Постаралась не обижаться и решила повременить с расспросами до ужина. Напомнила себе о давно замеченной склонности драматизировать события, если резерв опустошен.

В такие часы мир виделся мрачным, серым, порой зловещим.

Люди казались стремящимися обидеть, едва ли не враждебными. Несомненно, дело было в этом, ведь у меня за сутки накопились жалкие крохи магии.

Он встал, кликнул кобол, попросил сервировать ужин.

Повернулся ко мне, галантно предложил руку:

— Пойдем в столовую.

Низкий голос прозвучал тепло, а в свете ламп Эдвин казался красивым и близким. Ни следа напряженности. Улыбнувшись, выбралась из-под одеяла, спустила ноги на пол. Приняла помощь и встала. Закружилась голова, мир поплыл, перед глазами потемнело. В следующее мгновение обнаружила, что Эдвин подхватил меня на руки. Его лицо было очень близко, в глазах читалась тревога. Я обняла его за шею и поцеловала. Не знала другого способа показать, как сильно нуждаюсь в нем, в его любви. Эдвин ответил нежно, бережно прижимая меня к себе. И все же поцелуй показался несовершенным, потому что магия Эдвина почти не находила отклика у моего опустошенного дара. Но любимого это не волновало, его золото сияло, согревая меня.

— Не пугай меня больше, пожалуйста, — чуть сипло попросил он.

— Постараюсь, — прошептала я.

Он отнес меня в столовую и объяснил неожиданную слабость истощением. Только вдохнув пряный аромат крепкого бульона, сообразила, что пустой желудок болезненно подвело от голода, а во рту пересохло от жажды. Положив на тарелку горку вареных овощей и хорошо прожаренный кусок мяса, наслаждалась предвкушением сытости и вкусом еще теплого хлеба.

Начерпывая бульон, старший кобол журил хозяина за то, что тот не отдыхал и почти ничего не ел со вчерашнего дня. Эдвин не обращал на ворчание внимания. Поначалу меня удивляло, что глиняной прислуге позволяются подобные вольности, но потому узнала, что коболы достались Эдвину в наследство от прадеда. Они стали членами семьи и очень давно не были просто слугами.

Вторая чашка бульона обмелела, тарелка опустела, от

сытости и тепла клонило в сон. Резерв, вроде бы, начал постепенно восстанавливаться. Не только у меня, у Эдвина он тоже оказался истощен больше, чем мне вначале показалось. Я держала у самых губ чашку со свежим чаем, с удовольствием рассматривая, как расправляется и крепнет дар любимого. В сиянии постепенно появились металлические отблески. Думаю, обрати я на них тогда больше внимания, многое могла бы предвосхитить. Но в тот момент я не придала им значения.

Мысли растекались, как туман над рекой.

— Нам нужно серьезно поговорить, Софи.

Его голос выдернул меня из благостной полудремы, прозвучал резко, неприятно твердо. Я вздрогнула от неожиданности, встретилась с Эдвином глазами. Отрезвляюще холодный, колючий взгляд, сведенные к переносице брови, чуть поджатые губы. Он был сердит, насторожен, в скупых словах сквозило напряжение.

— О том, что произошло после ритуала.

— Может, завтра? — мое предложение прозвучало робко и чем-то напоминало мольбу.

— Нет, — он решительно качнул головой. — Нет. С этим разговором нельзя ждать.

Я вздохнула, отставила чашку:

— Тогда начинай.

Он хмурился, не встречался со мной взглядом и молчал. Пытаясь побороть нарастающее волнение, терпеливо ждала, когда он заговорит, не подгоняла. Почему-то решила, он злится на меня. Глядя на сидящего в торце стола виконта, искала слова в свою защиту и заранее жалела о предстоящей ссоре.

Эдвин все еще молча протянул руку, накрыл мою кисть. Тепло ладони и родной магии успокоило. Вдруг поняла, что он не на меня сердится. Что ему неприятна тема, что его ранит воспоминание о собственном бессилии и пережитом страхе. — Прежде всего, хочу поблагодарить тебя. За то, что ты для меня сделала, — низкий голос звучал мягко, ласково. Эдвин явно чувствовал себя виноватым и по-прежнему не поднимал глаз. — И попросить прощения. Я не смог защитить тебя.

— Тебе не за что извиняться, — горячо заверила я. — Есть за что, — перебил он. — Ты могла погибнуть. Или навсегда лишиться магии. И все из-за того, что я впутал тебя в свои дела.

— Это наши дела. Не твои, — твердо возразила я.

Он хотел встрять, но я не позволила:

— Что значит "лишиться магии"?

Эдвин вздохнул, сильней нахмурился. Казался мрачным, в чертах появилась отталкивающая жесткость.

— Когда ты упала, я решил, это обморок. Пустой резерв. Усталость. Ритуал длился больше восьми часов. Тут бы любой истощился. Но твой резерв не восстанавливался. Я с опозданием понял, что это не простой обморок. Начал искать в книгах объяснение.

Он не смотрел на меня, предпочитая рассказывать нашим соединенным рукам. Эльфийскому кольцу, поблескивающему на его безымянном пальце. Но не мне. Это настораживало и пугало больше, чем выбранный тон. Короткие фразы казались сухими и безжизненными. Отрывистые предложения кололись холодом. Золотой дар изменялся, отблескивал темной сталью. И без того трудный разговор с каждой минутой становился все более неприятным. Мой опустошенный резерв добавлял темных красок, даже краткие паузы казались зловещими, гнетущими.

Очень хотелось отложить беседу на другое время. Чтобы Эдвин успел успокоиться, а у меня появилась возможность восстановить магию. Но я поборола сильное желание встать и уйти, наклонилась, заглянула Эдвину в лицо.

— Говори со мной, хорошо?

Он кивнул и выдохнул:

— Я нашел объяснение. Проклятие разрушило связь между твоим обычным телом и магическим.

Новость выбила почву из-под ног, от неожиданности перехватило дыхание, словно меня окатили ледяной водой.

— Разве такое возможно? — прошелестела я.

— Как видишь, да. Возможно, — мрачно подтвердил он. — Тебе удалось вернуться. А я… Я старался помочь, но не слишком успешно. Ты едва не погибла. Из-за меня. Из-за моей очередной сумасшедшей аферы.

— Я не считаю стремление уничтожить карту даров сумасшедшей аферой, — возразила я.

Вымученная улыбка никого не обманула. На меня волной накатило осознание всех возможных последствий, стало страшно, и голос дрожал, что Эдвина только больше огорчило.

Теперь он казался не просто виноватым, а подавленным. — Ты говорила другое… Ты вообще очень много говорила, признался он.

— Когда? — пробормотала я, уже догадываясь, какой услышу ответ.

— В последние часы я узнал много нового, — он сложил руки на груди, откинулся на спинку стула. Каждое его слово ранило горечью. — Что ты устала от меня. Что больше мне не веришь. Что считаешь этот дом тюрьмой. Сказала, мне будет лучше с другой. С той, которую подобрал Серпинар.

— Это был бред! — воскликнула я, осознавая, как жалко и нелепо звучит такое оправдание.

— Очень осмысленный бред, — его слова прозвучали веско, обвиняюще.

— Навязанный мне, — упорствовала я. — Мне казалось, прошло две недели. Что ты откладывал поход к источнику и не собирался уезжать в Кирлон. Что увлекся той девушкой.

Он скептически изогнул бровь.

— Да уж, веские причины, чтобы позвать Великого магистра и пойти на сделку с ним.

— В здравом уме я бы его не позвала, — с сердцем возразила я.

Было бы проще, если бы он жег желчью, разил сарказмом.

Если бы разбил что-нибудь, да хоть бы бросил на пол скомканную салфетку! Но его мимика была скупой, жесты скудными, а голос звучал глухо и безжизненно, даже взгляд казался потухшим.

— Эдвин, пожалуйста, выслушай меня, — взмолилась я. Он встретился со мной взглядом, коротко кивнул. Дал шанс все исправить, оживить умирающее доверие…

— Ты ведь помнишь, когда мы пытались спасти лиса, я говорила с Серпинаром? — прозвучало двусмысленно и предосудительно, напоминало о ловушке и моем ранении, в котором Эдвин тоже винил себя. К сожалению, я просто не нашла других слов.

Он не только кивнул, а даже пробормотал:

— Как не помнить…

Это показалось мне добрым знаком, воодушевило. — Так вот, — силясь справиться с дрожащим голосом, продолжила медленно: — с тех пор желание выйти к реке, дойти до эльфийского камня и позвать Серпинара стало навязчивой идеей.

Он нахмурился, видимо, вспомнил мои частые отлучки. — Я виновата, я выходила к реке. Но ни разу, клянусь тебе, ни разу не звала его! Не колдовала на берегу. Да и вообще, только дважды выходила на поляну из лаза!

Говорила пылко и мечтала, чтобы он как-то показал эмоции. Но он был холоден и отстранен. Дар хищно и чуждо поблескивал сталью.

— Он часто снился мне, — призналась я. — Но не так, как сейчас. Никогда прежде не разговаривал…

Эдвин молчал, не задавал вопросов. Казалось, не верил ни единому моему слову. Губы плотно сомкнуты, руки сложены на груди, взгляд тяжелый. С каждой секундой я уверялась в том, что только ухудшила все, разрушила хрупкие остатки веры в мою искренность.

— Ты говорил о Беате, помнишь? — цепляясь за соломинку, прошептала я.

Он нахмурился, лицо стало суровым, взгляд — жестким. Но я даже хотела, чтобы он злился, чтобы мои слова его взбесили. Лишь бы не ледяное равнодушие, встающее стеной между нами.

— Она ведь говорила, что он ее касался. Что она несколько дней не могла избавиться от холода. Помнишь? — с надеждой вглядываясь в голубые глаза, продолжала я.

Он едва заметно кивнул, сжал челюсти, но промолчал. — Он и меня касался. И я чувствовала холод. А с того дня мы начали ссориться.

— Хорошая отговорка, — зло бросил Эдвин. — Удобная. Такой я просто обязан поверить! — верхняя губа неприятно вздернулась в оскале, в голосе слышался яд неверия и сдерживаемой ярости. — Вот только беда. Ты тогда говорила с иллюзией. Они заколдовывать не умеют.

— Ты в этом уверен? Уверен в том, что знаешь пределы способностей и возможностей Серпинара? — глядя в глаза виконту, уточнила я.

Он открыл рот. Наверняка хотел привести в качестве аргумента сведения о природе иллюзий, но потупился и промолчал. Напряженная пауза затянулась, постепенно стала неприятной.

— Допустим, все так, — тихо заговорил он, вновь встретившись со мной взглядом. Голубизна глаз казалась льдистой. Эдвин мне не поверил. — Почему ты раньше ничего не рассказывала?

— Сглупила, — честно призналась я. — Не увидела взаимосвязи.

Даже когда внезапно перестала видеть твой дар. Он недоверчиво вскинул бровь, но на мой тон это не повлияло. Продолжила так же уверено и твердо.

— Ты стал чужим. Я стала резкой и нетерпеливой. Поняла причину только в поместье Серпинара. А с тех пор у нас не было времени поговорить.

— Допустим, — его голос и поза оставались все такими же напряженными. — Но это не он к тебе явился. Ты позвала его.

Почему?

— Видимо, его магия оказалась сильней моего магического тела с вычерпанным резервом, — процедила я.

Сохранять остатки спокойствия становилось все трудней. Пустота резерва стала щекочуще-едкой. Голова болела после магического принуждения. Я устала. Устала от нападок. Выматывала необходимость защищаться от любимого, которого даже в бреду оберегала из последних сил. Раздражало его недоверие. Поэтому последняя фраза прозвучала грубо, жестко:

— Он все равно ничего не добился.

— Странное у тебя представление о "ничего", — виконт снова оскалился. — Он хотел услышать имя. Ты его назвала.

— Ему я ничего не сказала! — зло рявкнула я. — Ничего!

— Я слышал, — перебил он. — Слышал. Зачем ты отпираешься? Просто признай. Я не вижу в этом большой беды. Но объясни, зачем ты это сделала. Только не лги!

Он постепенно сбавлял тон, но все еще говорил резко. И мне хотелось ответить резкостью. Накричать, оскорбить, ранить. К счастью, сдержалась. А в следующий момент, Эдвин подался вперед, заглянул мне в глаза и неожиданно тихо сказал:

— Пожалуйста, Софи. Мы в любом случае найдем решение.

Только ответь правдиво. Пожалуйста.

Мой воинственный настрой пропал, исчезла злость, сменилась серой опустошенностью. Такая же ощущалась в золотистом родном даре. Ненужная ссора утомила нас обоих, от нахлынувшего эмоционального истощения опускались руки. — Я никогда не обманывала тебя, — в ломком осипшем голосе сквозила усталость. — Серпинар ничего от меня не узнал. Ни имени, ни описания внешности. И в здравом уме я бы его не позвала. Я ведь все еще люблю тебя.

Он просиял, словно в жизни своей ничего более радостного и чудесного не слышал, робко улыбнулся.

— Я тебя тоже. Очень сильно, — вздохнув, признался: — Но сегодня слушал, что ты говорила, и… Казалось, что схожу с ума. Только "надоел, не люблю, не могу, тюрьма, избавиться"…

Он понурился, притих.

— Как с Беатой? — осторожно уточнила я. Скорей, чтобы подтвердить свои выводы, а не ради ответа.

Он вскинул голову, окинул меня растерянным взглядом. — Да, — ответил недоуменно. Потом невесело усмехнулся: — Ты права. Прости меня, Софи.

— Тут нечего прощать, — заверила я.

Он встал, тяжело опершись о стол, подал мне руку. Теплая ладонь, ласковое сияние золотого дара. Металлические отблески исчезли, ощущение замкнутости ушло. Я обняла Эдвина за шею свободной рукой, поцеловала изогнутые робкой улыбкой губы. Он крепко сжал меня в объятиях, и мы долго стояли так, утешая, поддерживая друг друга после ссоры.

Заснуть не получалось. Не помогали ни усталость, ни купание в горячем источнике, ни подробный и несколько нудный рассказ о редком волшебстве, с помощью которого Эдвин пытался вернуть магическое тело в обычное. Он концентрировался только на рунах и заклинаниях, старательно обходил стороной переживания. Но говорить о них Эдвину было не нужно — я чувствовала его дар и четко ощущала ужас, отчаяние и беспомощность. Сказал, что добился только одного изменения. Я стала говорить во сне.

Ласково погладив его грудь, заглянула в голубые глаза:

— Почему ты поверил? После всего, что между нами было.

Он помрачнел, но признался

— Наверное, потому что многие обвинения очень похожи на правду. Твое положение незавидное, а дом действительно можно считать тюрьмой. В таком свете предложение Серпинара кажется весьма щедрым.

— Но ты ведь знаешь, что я тебя люблю, — возразила я.

— Любовь еще сложней магии, — усмехнулся Эдвин. — Магию можно понять и предсказать. Можно изучить ее законы. А любовь… С ней никогда не знаешь наверняка. Можно только догадываться.

В этих словах было зерно истины. Устало обдумывая его, вновь положила голову Эдвину на грудь, он обнимал меня одной рукой. Ровные гулкие удары сердца, сияние золотого дара умиротворяли. Думалось о волшебстве Эдвина, о нашем последнем ритуале, о доверии. Отчего-то казалось, что у Эдвина еще остались сомнения в моей искренности и честности. Но я отмахнулась от этой назойливой мысли, приписав ее авторство истощенному резерву и усталости.

— Спроси меня, как я вернулась, — попросила я.

Эти слова разбудили его любопытство.

— Как ты вернулась, Софи? — в голосе слышалась заинтригованность.

— Ты говорил о рунах, которые рисовал, чтобы помочь. Я их видела, — голос почему-то подвел, сел, звучал хрипло и незнакомо. — Они были бесполезными и мертвыми.

Он разочарованно нахмурился. Я знала это, даже не глядя ему в лицо. Чувствовала отголоски эмоций в даре.

— В них не было никакой силы. Так, засечки на камне, — продолжала я. — Они ожили от воспоминания о тебе. О волшебстве, которое творили наши сплетенные дары. Они засияли золотом, когда я произнесла твое имя. Отзвук твоей магии помог мне. Благодаря ему я вернулась. К тебе.

Я подняла голову, заглянула Эдвину в глаза.

— Не говори, что любви нет. Она неотделима от нас, от нашей магии.

Он ответил поцелуем, крепкими объятиями и сводящей с ума нежностью.

Путешествие к источнику пришлось отложить. Если бы решала я, мы не ждали бы долго. От силы сутки на сборы, на запечатывание жилища, на укрепление иллюзии, превращавшей дом в маленькое и труднодоступное место нонраффиен. Но решала не я, а Эдвин.

Не терпящим возражений тоном он заявил, что никуда не пойдет, пока мы не убедимся, что мой резерв способен восстанавливаться сам естественным путем. Эдвин хотел увериться, что у временного отрыва магического тела нет серьезных последствий. В доме, имея под руками внушительное собрание эльфийских книг, мы могли найти решение. Амулет или лекарство.

Эта аргументация звучала логично и правильно. Я согласилась ждать, хоть и сгорала от нетерпения, представляла, как сажусь с Эдвином на корабль, почти чувствовала на лице соленый ветер. Закрывая глаза, слышала плеск волн и крики чаек. Истощенный резерв усиливал переживания. Возможность в самом деле изменить жизнь дразнила близостью и недостижимостью. Казалось, мечта, до которой оставалось сделать один шаг, ускользала, унося остатки терпения.

С каждым часом волнение росло. На следующий день я уже не находила себе места. Изменений никаких не чувствовалось, и я попыталась уговорить Эдвина создать пару восстанавливающих резерв амулетов и пополнить мою магию так. Он отказывался, объяснял решение боязнью навредить. Я просила, едва ли не на коленях умоляла, но он только хмурился и упрямо стоял на своем.

А потом и вовсе заперся в кабинете на несколько часов. Кое-как взяв себя в руки, осознавая, что Эдвин пытается в книгах найти ответы, вызвалась помогать. Но скоро отказалась от затеи. Ветхая бумага, бледные чернила, тексты на старом эльфийском. Этот язык я пробовала изучать самостоятельно, но особых успехов не достигла. Моя помощь стала бы только помехой.

Чем больше проходило времени, тем сильней становился страх, что я навсегда лишилась магии, что накопленное ничтожное количество волшебства — отныне мой полный резерв. Этих крох хватило бы только платье по фигуре подогнать. Заверения Эдвина в том, что выход обязательно найдется, с каждым часом все больше походили на беспомощные попытки утешить. И казались издевательством. К счастью, он оказался прав, а я ошиблась. Отказавшись от вспомогательной магии, Эдвин тоже угадал верно. От таких костылей было больше вреда, чем пользы, что подробно описывалось в книге известного эльфийского целителя. Главу оттуда Эдвин мне тщательно перевел. Книга успокоила. Даже вопреки тому, что она в целом сводилась к простой истине "Время — прекрасный целитель, а терпение — добродетель". Я ждала, когда очнется дар. Эдвин занимался одноразовыми амулетами. Наши запасы артефактов закончились, а магия источника могла оказаться нестабильной, следовательно, непредсказуемой. Меня строгий виконт посадил за учебники и буквально завалил заданиями. Он оказался требовательным учителем, а разочаровывать его не хотелось. Я старалась, читала, переводила, рисовала формулы. Смешно подумать, следующие два дня была так занята, что даже не заметила, как восстановился резерв.

Когда Эдвин уставал, мы встречались в столовой или в библиотеке. Он проверял мои расчеты, придирчиво вчитывался в переводы и расспрашивал о каждой закорючке на чертеже. Вначале думала, что Эдвин так пытается отвлечь меня, и была признательна. Но постепенно осознала истинную цель его истощающей работы над амулетами и тщательного обсуждения просчитанных мной формул. Эти темы давали ему возможность изображать благополучие, поддерживать иллюзию нормальных отношений. На деле он избегал общения со мной. Старался не говорить о личном. В частности после того, как услышал подробности моих встреч с Серпинаром. После ссоры Эдвин хотел услышать все в подробностях и вызвал меня на откровенность на следующее утро. Тот разговор вспоминался исключительно с неприязнью. Эдвин был серьезен, скуп на слова и жесты, в голосе слышалось тщательно скрываемое раздражение, дар отблескивал металлом. Впечатление беседа оставила гнетущее, как допрос. От сопоставления виконта с инквизиторами Ордена становилось не по себе, слишком хорошо он подражал тону, которым следовало задавать вопросы. Тону, заставляющему жертву постоянно испытывать вину и радоваться намекам на благосклонность инквизитора.

Не только поведение и манера задавать вопросы напоминали о допросах так сильно, что ныли старые шрамы. Отчетливо ощущалось недоверие. Оно ранило больше всего. Эдвин сомневался в моей искренности, в рассказах о стойкости и сопротивлении магическому принуждению Серпинара. И все же спокойно выслушивал то, что считал ложью, зная, что в ближайшее время выведет меня на чистую воду.

Это раздражало и оскорбляло невероятно. Тогда и последующие дни я порывалась заставить его произнести обвинения вслух, но останавливалась. Не хотела провоцировать лишнюю ссору. Наши отношения и без этого казались хрупким механизмом, не готовым выдержать новую серьезную встряску. Видимо, Эдвин разделял это мнение, потому что не стремился к беседам. Предпочитал общению его жалкое подобие. После разговора о Серпинаре самым продолжительным обменом репликами стало обсуждение волшебства для закупоривания дома. Эдвин давал четкие указания, снабдив меня папкой с формулами. Чертеж иллюзии места нонраффиен, сложные схемы родового волшебства, скрывающего подходы к дому, чувствительные сети на поляне, выведенная чужим, исключительно красивым почерком формула управления коболами. Я должна была просчитать расходы резерва, найти способы сберечь магию, пока Эдвин отдыхал после создания одноразовых амулетов.

Математика утомила больше проведенных ночью ритуалов, но не вспоминалась с разочарованием. Во время совместного волшебства Эдвин снова меня прощупывал, испытывал, снова проверял, достойна ли я доверия. Это выматывало, раздражало. В который раз похвалила себя за решение ничего не рассказывать о беременности до корабля. Не хотела привязывать, вынуждать Эдвина терпеть мое общество только из-за того, что природе вздумалось пошутить и обойти мое заклинание против зачатия.

Предпоследняя ночь в доме. Потушенные светильники, притихшие коболы, сияющее всеми цветами радуги волшебство. Взявшись за руки, мы бродили по коридорам, заглядывали в каждую комнату и кладовку. От свободных ладоней голубыми и зелеными лучами расходились потоки магии. Я видела, как наши заклинания укрепляют имеющиеся, как дом впитывает нашу силу, как изменяются коболы, когда наша с Эдвином магия подпитывала общий источник их силы. Красивый ритуал истощил резерв полностью. Учитывая, что заклинания большей частью были родовыми, виконт творил волшебство не только с моей помощью, но и мной. Он черпал силу осторожно, но потребительское отношение ко мне, как к накопителю магии, раздражало, казалось несправедливым. Особенно, когда я вспоминала, что он защищает свой дом, свои артефакты, книги и безопасность.

Он заснул, обнимая меня, а я долго рассматривала висящую на противоположной стене картину. Тусклую и нечеткую в свете лампы. Из-за опустошенности резерва она казалась отталкивающе блеклой, пыльной. Весь дом пропитывала затхлость, воздух казался мертвым. Ровное дыхание спящего не успокаивало, в голову приходили только неприятные мысли. Потом ненадолго задремала, но разбудил ставший привычным сон.

Чудилось, что рубины и сапфиры, вставленные в карту, засияли неестественно ярко, а рядом с артефактом постепенно обретала плотность иллюзия Серпинара. Поначалу я надеялась ее развеять. Подхватывала карту на руки или закрывала ее чем-то. Но Серпинар из раза в раз появлялся.

В ту ночь он стоял напротив. Так близко, что я различала каждую морщинку на привлекательном лице Верховного магистра и четко представляла, почти чувствовала запах его духов. Он не заговаривал со мной, только смотрел в глаза. Его черты постепенно смазывались, а я проваливалась в омуты бездонных, невыносимо черных глаз безликого.

Проснулась в ужасе и холодном поту. С трудом выровняла дыхание, обхватив себя за плечи, постепенно успокоилась, уняла крупную дрожь. Слабость в ногах, головокружение, боль в висках. Смахнув пальцами испарину со лба, сообразила, что вокруг темно и пахнет землей. Глубокий вдох, очередная попытка успокоиться, шаг вперед. Дрожащая вытянутая ладонь коснулась стены.

Сердце болезненно сжалось от осознания.

Я была в подземном лазе.

Судя по промозглой сырости, очень близко от выхода на поляну. Пройдя не больше полутора десятков шагов, увидела затянутое свинцовыми тучами небо. Шел дождь. По всем признакам — затяжной и достаточно давно. Поляна, на которой я боялась увидеть свои следы, превратилась в болотце — воды налилось столько, что она не успевала уходить в землю. В подземном коридоре было сухо. Через прозрачный щит на входе не проникали ни капли, ни грязь. Поежившись от порыва ветра, посмотрела на себя.

Ночная рубашка и босые ноги — совершенно сухие и чистые. Признаков недавно примененных заклинаний на одежде нет. Следовательно, Серпинару не удалось выманить меня ни на поляну, ни на берег. Я готова была прыгать от радости.

Вздохнула с облегчением и попробовала осознать, что делала в последние часы. Вспоминались только провалы глаз безликого, холод и отторжение чужой воли. Зябко повела плечами, обхватила себя руками в попытке согреться. Уже хотела вернуться в дом, как увидела под деревьями на другой стороне поляны волков. Ни страха, ни удивления не испытала. Волки частенько появлялись поблизости. Казалось, они приглядывают за мной, берегут жилище своего родича.

— Где ты была? — строго спросил Эдвин, нависая надо мной и глядя в глаза. — Коболы сказали, ты отсутствовала почти пять часов!

Он не кричал, не бушевал, хоть мне было бы проще так. Он держался устрашающе спокойно.

— Не знаю, — честно ответила я.

Он отпрянул, поджав губы, сложил руки на груди. — Уверена, что не покидала подземный ход, — я старалась говорить убедительно. — Там ливень, а одежда у меня сухая. Он молчал, ждал дальнейших разъяснений. И я говорила. Говорила правду, хотя знала, что она разорвет наши связи, разлучит нас. Что откликнется обидой, причинит боль, не укрепит доверие, а разрушит его. Рассказывала о последнем сне, о Серпинаре и бездонных черных глазах. О том, как очнулась в лазе, как почувствовала на обратном пути остатки магии, собственных заклинаний, с помощью которых пыталась остановиться.

Он слушал внимательно. Недоверчиво приподнимал брови, пронизывал взглядом, хмурился и поджимал губы. Сложенные на груди руки делали фигуру артефактора зловещей. Тяжелый взгляд и настороженное выражение лица превращали мою правду в неумелую и наивную ложь. Настолько глупую, что не заслуживала даже ответов.

Его холодный дар отливал сталью. Казалось, я пытаюсь общаться с озлобленным незнакомцем, готовым переврать каждое мое слово. В тот момент поняла, что Эдвин никогда больше не сможет мне доверять. И похвалила себя за молчание.

Он посчитал бы беременность просто средством манипуляции.

— Ты прав, — заявила я.

Левая бровь до того молчащего Эдвина удивленно изогнулась, но уточнять он не стал. Смотрел на меня с той же враждебностью.

— Ты прав. На твоем месте я тоже не верила бы себе. Я и на своем себе почти не верю.

— Я тебе верю, — медленно, отчетливо выговаривая каждое слово, ответил он. Словно заставлял себя говорить со мной. — Я просто постепенно начинаю понимать, каким заклятием воспользовался Серпинар. И… пожалуй, никогда в жизни я не был так зол.

Я робко спросила о заклятии. Он холодно бросил

"Запрещенное волшебство", коротко извинился и ушел вниз. Стоя в коридоре, слышала, как он вошел в тренировочную, как выкрикивал заклинания, как трещали, разлетаясь на куски, деревянные чурки, служившие нам мишенями. Спрятав лицо в

ладонях, тихо плакала. Я знала, весь этот гнев, вся разрушительная энергия предназначались мне.

По мнению Эдвина, я его предала. Стала изменницей, выдавшей врагу родовые заклятия Миньеров. Отступницей, по сути, отдавшей Серпинару ключи от дома виконта.

Предательницей, приговорившей Эдвина к пыткам и смерти.

Перед ужином, когда кобола передала просьбу хозяина спуститься в столовую, Эдвин изрядно удивил меня. Не внешней сдержанностью, скрывающей бушующий расплавленным металлом дар. Я знала, что он не сможет успокоиться за прошедший час, а новая встреча со мной только разозлит мага еще больше.

Виконт изумил не подчеркнутой вежливостью и галантностью, особенным вниманием к этикету, будто мы соблюдали придворный церемониал на официальном приеме.

Я тоже становилась исключительно учтивой после ссор.

Он поразил тем, что не оправдал ожиданий.

Эдвин стоял у еще не накрытого стола, касаясь пальцами белой скатерти. Ровная спина, развернутые плечи, кажущаяся траурной черная мантия с броской эмблемой Ордена. Я боялась увидеть на родном лице злобу, а потому предпочитала рассматривать яркую вышивку на груди артефактора и не решалась заговорить первой.

Он старался не смотреть в мою сторону, осторожно подбирал слова, а голос дрожал от напряжения. Сперва я ждала скупой просьбы как можно скорей собрать вещи и уйти. Человека, способного выболтать все, совершенно все, Эдвину следовало держать от себя подальше. Это было логично. Предсказуемо.

Правильно.

Мое предательство, утрата доверия с его стороны подразумевали именно это.

Но Эдвин вежливо попросил меня подойти ближе и широким жестом предложил рассмотреть разложенную на столе карту королевства.

— Ты знаешь, что места нонраффиен принято обозначать белыми пятнами, а источники — синими звездами, — нарочито спокойно сказал Эдвин. — Эта карта старая, поэтому источники помечены эльфийскими рунами. Цифры рядом с отметками число магов, необходимых для того, чтобы удерживать силу источника под контролем. Мы находимся вот здесь, — его палец коснулся карты недалеко от извилистой линии реки. Кратчайший путь к Северной гавани, — палец скользнул к изображению корабля на побережье, — проходит мимо источника в холмах. Видишь этот? С цифрой пять?

— Но недалеко расположены еще три источника, — осторожно заметила я. — Ноль и два раза по два.

— Верно, — сухо бросил Эдвин. — Они слишком слабы, чтобы уничтожить карту даров.

— О, — вполголоса ответила я, не настаивая на объяснениях.

Поднять глаза на виконта все еще не отваживалась, рассматривала аккуратно прорисованный чернильный корабль. — Я рассчитал, какие амулеты понадобятся, чтобы наших сил хватило на обуздание источника, — не отрывая пальца от пятерки, не поворачиваясь ко мне, холодно сообщил Эдвин. — Чтобы наших сил хватило? — сделав ударение на "наших", уточнила я.

Сердце замерло от предвкушения, дыхание перехватило. Казалось, время остановилось, продлевая мучительные мгновения ожидания. Я мечтала услышать, что он никогда не сомневался во мне. Что верит и доверяет. Желала, чтобы он простил и попросил прощения. Но он ответил коротко и четко, разрушая на корню мои иллюзии и надежды.

— Мне не справиться одному.

Я подавила слезы. Несколько раз коротко кивнула, показывая понимание и согласие.

— Что будет потом? — мой голос прозвучал поразительно спокойно. Словно не было переживаний, душевных терзаний и разрывающегося на куски сердца.

— Мы уедем в Кирлон.

Ответ, холодный и равнодушный, не оставлял сомнений.

Уедем мы вместе, но все же порознь.

Горечь уступила ожесточенности, боль ушла, предоставив место здоровой злости. Пусть. Если он разлюбил, если решил так, пусть. Переживу.

Я не стану навязываться, не стану шантажировать беременностью. Я взрослая, сильная, способная и самодостаточная. Справлюсь.

Я справлюсь!

Впервые с начала разговора подняла глаза на виконта Миньера. Внешне он был непроницаемо спокоен. Почему-то напоминал северного бога с древней картины, не доставало только серебряного венца на высоком челе и темных доспехов с сияющими рисунками. Черные волосы обрамляли овальное лицо, оттеняли бледную кожу. Голубизна глаз показалась пронзительной и неестественно льдистой, когда он повернулся ко мне.

— Потом мы уедем в Кирлон, — зачем-то повторил он. — Разумеется, — ответила я. — Это хорошее, правильное решение.

Голос не дрожал, слушался, звучал мелодично. На губах красовалась легкая полуулыбка, подобную часто приходилось носить во дворце. Вот уж не думала, что рядом с Эдвином придется о ней вспомнить. Лживое в своей покорности и мнимом согласии с собеседником искривление губ бесило неуместностью, но виконт не замечал безжизненности маски.

Даже казалось, он рад моей покладистости.

Отчего бы ему не радоваться? Я ведь не отказалась выполнить возложенные на меня обязанности. Не отказалась пойти к источнику и поучаствовать в уничтожении карты даров. Я ведь по-прежнему позволяла себя использовать. Потом, когда сполна отплачу виконту за гостеприимство и защиту, меня выбросят. В относительно безопасном Кирлоне. Но все же выбросят. Пара показательных ссор во время плавания, несколько жестоких обид, выматывающее последние силы молчание и заключительные слова "Тебе без меня будет лучше. Жаль, что любовь угасла. Мне нечего тебе предложить". Банальная и бесславная кончина того волшебства, что было между нами.

Это будущее представлялось так четко, словно уже стало настоящим. Ледяная стена отчужденности, выросшая между нами, казалась такой толстой, что я не узнавала человека, стоящего по другую сторону.

— Думаю, ты не станешь возражать, — Эдвин придерживался делового тона. Таким говорят с вынужденными союзниками, осторожно, но твердо давая понять, что сближение нежелательно. — Считаю, будет правильным отправиться к источнику завтра. Погода скверная. Твой резерв еще не восстановился. И я немного растратил накопленные силы. Вспомнился треск деревянных чурок в подвале. Хорошо, что для его ярости нашлась отдушина, выход.

— Под проливным дождем идти не хочется. Переждем, — покладисто ответила я.

— Рад, что мы пришли к соглашению, — учтивая улыбка изогнула его губы, легкий кивок, чопорный поклон. Вежливость. Как ужасающе быстро место в наших отношениях осталось только ей.

За ужином, когда краткое, сухое и безжизненное, словно древесная труха, обсуждение пути к гавани закончилось, Эдвин удивил меня вновь. Я думала, он замолчит, оправдываясь трапезой. Рассчитывала, что он вскоре попрощается, сославшись на необходимость сделать еще несколько амулетов. Запасов резерва у него оставалось достаточно, а желание основательно подготовиться к опасной вылазке было скорей похвальным, чем предосудительным. Однако виконт не только не воспользовался предлогом, но и постарался продлить разговор.

Эдвин говорил об источниках. Рассказывая об эльфах, укрощавших стихийную магию, чтобы направлять ее на создание удивительных артефактов, старался вовлекать меня в беседу. Но я оказалась не в силах концентрироваться на словах, изредка отвечала общими фразами, слушала красивый низкий голос Эдвина и всматривалась в дар. Он изменялся, постепенно растрачивал стальной блеск, искры и гневные всполохи сменялись мягким золотистым сиянием. Эдвин мало-помалу успокаивался, и я считала причиной собственное смирение и обещание помочь вопреки ссорам.

Часа через полтора от изначальной напряженности осталась толика, но и она была ядовитой, как укус болотной сагьяны. — Приятно, что тебя заинтересовали источники, — улыбнулся виконт. — Надеюсь, я не засыпал тебя излишними подробностями. Меня в свое время очень занимало это направление артефакторики.

— Действительно, тема интересная.

Вежливые слова скрывали надежду, что маг не заметит размытости очередного ответа. Надежда не оправдалась, виконт почувствовал фальшь.

— Рад, что развлек полезной беседой, — холодно сверкнул обидой дар Эдвина, улыбка потускнела. Льда между нами ощутимо прибавилось.

Мне стало совестно. Подумалось, Эдвин старался сгладить острые углы, а я оттолкнула. Пары мгновений хватило, чтобы воскресить мечты о примирении. Настоящем, искреннем понимании и прощении. Не хотелось считать, что наша связь так бесславно закончится, как казалось пару часов назад. Но налаживать отношения, избегая действительно важных тем, я считала глупым. И некоторые вопросы следовало прояснить до того, как позволю ложным мечтам определять мою жизнь.

— Прости, — голос прозвучал глухо и неуверенно. — В другой ситуации я слушала бы внимательно. Ты хороший рассказчик и темы выбираешь интересные. Но сейчас меня больше тревожит то, что случилось утром.

Виконт помрачнел, дар хищно блеснул сталью, но это были лишь отголоски. Эдвин успокоился, злость улеглась. И я обрадовалась тому, что снова подняла неприятную тему, не побоялась отповеди или вспышки. Он прикрыл глаза и с ответом не торопился.

— Я не виню тебя ни в чем, — твердо сказал он, наконец. — Не бери в голову.

— Эдвин, кого мы обманываем? — выдохнула я. — Ты ведь злишься на меня. Считаешь предательницей.

В голосе отчетливо слышались обида и горечь, которые безуспешно пыталась скрыть.

Он повернулся ко мне, посмотрел в глаза. Твердый взгляд, ни намека на обвинение.

— Это прозвучит странно и нелогично. А потому неправдоподобно. Я по-прежнему доверяю тебе. И хочу верить, что не ошибаюсь.

Деловой тон, спокойные интонации. Только обрывистость фраз выдавала волнение.

— Я хотела бы укрепить твою веру, но не могу ничего доказать. Даже не могу пообещать, что это не повторится, сокрушенно развела руками я.

Он поймал мою ладонь, заключил в свои. Тепло прикосновений, сияние золотого дара, серьезный взгляд чуть исподлобья.

— Я не нуждаюсь в доказательствах и обещаниях, — пристально глядя мне в глаза, он чуть покачал головой. — Я просто верю. Он был так открыт, так искренен, что перехватывало дыхание, и слезы сдержать не смогла.

— Спасибо, — прошептала я.