Щегол

Глава 28

10 октября 2512 по ЕГК.

…За обмыванием девичьих тел Дмитрий Егорович Юдин наблюдал, что называется, из первого ряда, сидя на плохо оструганном колу метрах в сорока от кромки воды. Потом поприсутствовал при одевании Инны Кольцовой и подружек в свежепостиранные трофейные комбезы, при выкапывании могил и при сбивании самодельных гробов из досок пола, позаимствованных мною в одной из спален. Ну и, конечно же, во все глаза смотрел за похоронами. А что ему оставалось делать, если веки Ольга Ивановна отрезала в самом начале воздаяния, крутить головой не получалось из-за репшнура, притягивавшего ее к окровавленному дрыну, а надолго терять сознание мешали удары ржавой кочергой по свежим ожогам, «гуманно» остановившим большинство внешних кровотечений?

Да, как только я с чисто символической помощью Кольцовой-старшей закопал ямы, кое-как закатил на свежеутрамбованную землю три здоровенных валуна и ушел к заимке,

ему стало чуточку полегче. Но ненадолго — не прошло и двух минут, как с неба на этот пригорок спикировала первая крылатая любительница свежатинки, а от силы через четверть часа до нас донесся грозный рык какого-то четвероногого хищника. Кстати, в этот самый момент девушка, за все утро не сказавшая ни слова, расплылась в предвкушающем оскале и пожелала зверью приятного аппетита. Увы, потом снова ушла в себя. Причем с концами. И пусть это не мешало ей готовиться к выходу в обратный путь, то есть, снимать с веревки, натянутой поперек двора, собственноручно выстиранное трофейное шмотье, укладывать в где-то найденный армейский рюкзак запасы еды и так далее, мне это состояние не нравилось. Вот я меры и принял — подошел к «мстительнице», протянул ядро и два самых дорогих энергетических узла, вырезанных из змеи-неудачницы, и дал команду употребить.

Судя по углу открывания и без того немаленьких глаз, Ольга прекрасно знала порядок цен на Искры, способные одарить невидимостью и маревом. А ответный монолог и уверенность, с которой он был произнесен, однозначно свидетельствовали о том, что эта женщина на дух не выносит халяву и долги:

— Даже не подумаю! Во-первых, ту змею убил ты, а не я. Во-вторых, я и так должна тебе и за спасение жизни, и за то, что ты довел меня до этой заимки, вырезал всю банду похитителей Инны и позволил казнить их предводителя. И, в-третьих, тебе, добытчику, пелена теневика и защитный покров намного нужнее, чем мне, рядовой сотруднице заштатной частной военной компании!

Я вдумчиво анализировал все нюансы ее поведения еще с ночи, так что без какого-либо внутреннего сопротивления сделал чрезвычайно серьезный шаг навстречу:

— И-информа-ация н-не д-для ра-ра-а-аспространения — у ме-еня есть и т-то, и д-другое…

Она не поверила. Поэтому приняла этот аргумент только после того, как я «мигнул» невидимостью и дал пощупать свой, продвинутый вариант марева. Впрочем, даже после этого попробовала упереться и напомнила о цене такого ядра:

— Здорово. Но эта гадина была не ниже седьмого ранга, следовательно, ее Искра стоит от сотни тысяч рублей и выше. А я бы не приняла такие подарки даже от дальних родственников… ибо близких у меня больше нет.

В тот момент, когда озвучивалось это дополнение, лицо женщины вдруг помертвело, а в глазах появилась настолько жуткая муть, что я испугался и ляпнул первое, что пришло в голову:

— О-ольга, э-это н-не по-одарки, а за-алог т-твоего вы-иживания н-на в-в-вре-емя мо-оего о-отсутствия!

— Не поняла? — механически спросила она, и я продолжил завираться:

— М-мне на-адо к схро-ону у Мра-ачного. З-за те-ермоко-о-онте-ейнером с у-уже до-обытыми И-искрами. С-сро-очно. А з-за о-оградой — ку-куча тру-упов, в-во дво-оре — лу-ужи кро-ови, а т-твои ша-а-ансы до-о— …

— … добраться до границы Пятна в одиночку крайне невелики? — доперев, к чему я клоню и чуть-чуть ожив, хмуро закончила она. А после того, как я подтверждающе кивнул, нехотя добавила: — Да, с этим не поспоришь. Но эта Искра все равно слишком дорогая!

— Н-не д-для ме-еня…

— Это ведь тоже информация не для распространения, верно? — спросила она, как-то странно прищурившись.

Я подтвердил.

— А с чего ты взял, что я умею хранить чужие тайны?

— Р-раз т-ты у-у-умеешь и лю-убить, и не-не-енавидеть, з-зна-ачит, те-ебе н-не мо-ожет быть чу-уждо и ч-чу-увство бла-агодарности… — усмехнулся я и этим утверждением задел женщину за живое — она кинула взгляд в сторону, с которой доносились звуки сумасшедшей грызни, немного поколебалась и решительно тряхнула волосами:

— Да, умею. И сдохну, но воздам добром за все, что ты для меня сделал.

Это обещание было озвучено достаточно тихо и без какого-либо пафоса, но я как-то почувствовал, что Кольцова от него не отступится ни за что на свете, и, поспешив сменить тему, соврал еще раз:

— Ч-чуть н-не за-абыл: ме-еня н-не бу-удет д-дня т-три. Т-ты ка-ак, п-про-оде-е-ержишься?

Продолжать не потребовалось: Ольга мгновенно поняла, какая именно составляющая ее состояния беспокоит меня сильнее всего, и дала достаточно подробный ответ:

— Я теряю не первого близкого родича и научилась справляться и с горем, и с отчаянием. А возможность поглядывать на могилу Инны и на место казни Юдина даже порадует. Кстати, спасибо за то, что выяснил у этого ублюдка, сколько человек ходило под его началом…

«В тот момент я еще не решил, идти к заимке Докукиных или вести тебя к Приозерному, поэтому прорабатывал все возможные варианты…» — подумал я. Но делиться этой мыслью не захотел, поэтому ограничился пожатием плеч, еще раз мысленно придрался к своему решению не оставлять Кольцову одну на месте гибели сестры, снова счел его единственно верным, и со спокойной совестью задвинул куда подальше придуманную альтернативу — уход к схрону на следующий день в случае получения очень веских оснований считать, что Ольга без меня не сломается.

Кстати, сообщать об этом, конечно же, не стал. В смысле, сразу: вложил три куска змеиной плоти в руку несчастной женщины, спросил, умеет ли она готовить Искры к употреблению, и, получив утвердительный ответ, плавно повел рукой в сторону колодца:

— Т-тогда впе-е-еред: о-они мо-огут усва-аиваться по-о-оразному, та-ак ч-что я з-за то-обой при-исмотрю…

…С двух часов дня до десяти вечера я не давал Кольцовой ни минуты покоя. На «пару с ней» срезал во дворе всю землю, пропитавшуюся кровью, и выбросил за ограду; как следует отмыл комнату отдыха, душевую и парилку; натаскал дров и затопил печь в бане; привел в порядок две смежные спальни на втором этаже домика

и, что самое главное, заставил женщину нормально пообедать и поужинать. Само собой, параллельно внимательнейшим образом отслеживал ее состояние, но, лично убедившись в том, что усиление тела действительно ослабляет все негативные эффекты направленной мутации, перестал строить из себя цербера и в начале одиннадцатого предложил Ольге идти париться первой.

К этому времени у нее, как выяснилось, уже «закончились батарейки», помогавшие держать лицо, и женщина, опустив взгляд, сообщила, что хотела бы подняться «к себе» и лечь спать. Я в это, естественно, не поверил, поэтому вложил в ее руки нераспечатанные упаковки с двумя банными полотенцами и простыней, найденные в шкафу личной спальни Юдина, развернул Кольцову к себе спиной и легонечко подтолкнул в нужном направлении.

— Ты тиран… — абсолютно без души «пошутила» она, но, сделав два шага, остановилась и повернулась ко мне: — Ты прав: мне действительно стоит хоть немного расслабиться. Но я все, сдулась. Поэтому, вероятнее всего, рухну на диван в комнате отдыха и продолжу себя накручивать. Может, составишь мне компанию и загонишь в парилку хотя бы раза три?

Я молча кивнул, ввалился в баню следом за ней и постоял лицом к стене, пока Ольга раздевалась, разувалась и заворачивалась в простыню. Потом в темпе сделал то же самое и отправился греться. Целая керосиновая лампа в бане была одна-единственная и моими стараниями светила в комнате отдыха. А в душевой и парилке было темно. Но с сумеречным зрением — или, если по-местному, то с ночным взором — увидеть, что Кольцова скромненько легла на боковую часть верхней полки, проблем не составило. Поэтому я застелил полотенцем центральную, завалился на спину, закинул левую руку за голову, закрыл глаза и услышал вопрос, которого ждал целый день:

— Почему ты до сих пор не ушел? Боишься, что я наложу на себя руки или сотворю еще какую-нибудь глупость?

Врать не хотелось, поэтому я сказал правду:

— Б-боюсь, ч-что мо-о-орально с-сло-омаешься.

— Правильно боишься… — неожиданно призналась она. — Я балансирую на самой грани. В основном, из-за того, что последние четыре года жила одной Инной, а теперь, когда ее не стало, мое существование потеряло всякий смысл.

— Я п-пришел в се-ебя в на-ачале се-е-ентября о-очень глу-убоко в Пя-атне… — вздохнул я и продолжил делиться «уже подтвержденной» начальной частью придуманной легенды: — По-омнил то-олько с-сво-ое и-имя и ка-акие-то о-обрывки из п-про-ошлого. С-сда-аваться не-е в мо-оем ха-а-арактере, по-оэтому я-а до-обрался д-до н-населенных ме-ест, на-ачал и-искать с-с-семью, е-е-если о-она у м-меня, ко-конечно, е-еще е-есть, и за-арабатывать н-на жи-изнь. Б-благо, у-у-умения ни-икуда н-не д-д-делись…

Она услышала «самое главное»:

— Получается, что ты тоже один-одинешенек?

— Д-да.

— И… чем ты выключаешь голову, когда становится совсем плохо?

— Т-т-тренировками н-на и-и-износ.

— Мой любимый способ… — криво усмехнулась она и приоткрылась еще немного: — Наши с Инной родители погибли случайно, во время межродовой войны Вельяминовых и Перфильевых. Оказались не в том время и не в том месте, попали под площадное умение Одаренного третьего ранга и умерли вместе еще с тремя десятками ни в чем не повинных простолюдинов. Да, нам с сестрой выплатили «компенсацию», позволившую прикупить четыре самые дешевые Искры у знакомого добытчика, но родителей это не вернуло. Тогда Инне было всего тринадцать, и я, кое-как оклемавшись после обретения первых умений, начала исступленно тренироваться. Убивалась практически все время, свободное от работы на ферме, и уже через год смогла устроиться в небольшую частную военную компанию. Доходы увеличились втрое, и я стала откладывать деньги на учебу сестры — она мечтала стать стилистом, а в тот момент нам были не по карману даже самые дешевые курсы. Не забросила тренировки и потом, так что сделала два небольших шажка по карьерной лестнице, смогла выбирать, на каких объектах дежурить, и, в конечном итоге, оплатила очень хорошие курсы в Николаеве. Занятия должны были начаться пятого января, но Инна на них уже не попадет…

Тут по лицу Ольги покатились слезы, но она этого, кажется, не заметила: рассказала, как ее сестренка радовалась «столь сумасшедшей» возможности, как готовилась к учебе, целыми днями штудируя материалы, найденные в Сети, как нарабатывала навыки на подружках и как благодарила старшую сестру за подаренный шанс выбиться в люди. Потом вспомнила о Юдине, ухнула в недавнее прошлое и почему-то решила, что я, помогавший ей его… хм… наказывать, тоже должен пребывать на грани срыва!

Испугалась — не передать словами. Причем по-настоящему, а не для вида. Но я прервал ее монолог, густо замешанный на извинениях, фразой из трех слов:

— О-они не-е-елюди, О-оль.

— И что⁈ Тебе же всего лет семнадцать-восемнадцать!!!

Я пожал плечами:

— О-они по-олучили и-именно т-то, ч-что за-аслужили. И э-это г-греет д-душу.

Два последних слова, намеренно выделенные интонацией, заставили женщину задать уточняющий вопрос:

— Ты хочешь сказать, что считаешь кровавое безумие, устроенное мною, нормальным⁈

— Я по-омогал те-ебе о-обмывать те-ела, ви-идел, в ка-аком о-они б-были с-состоянии, и до-огадался, ч-что с ни-ими д-делали п-перед с-смертью. Да-да-альше о-объя-аснять?

Она глубоко вдохнула, ненадолго задержала дыхание и отрицательно помотала головой:

— Нет.

— То-огда к-кто п-первым о-окунается в ку-упель?

…Прекрасно понимая, что «естественным образом» Ольга заснуть не сможет, после пятого захода в парилку я подсыпал ей в кружку воды четверть капсулы снотворного из НЗ. Теоретически химия должна была подействовать минут через пятнадцать-восемнадцать и достаточно плавно, чтобы женщина почувствовала сонливость, успела высушить тело и волосы, дошла до спальни и спокойно отключилась. Но то ли местные жители не привыкли к препаратам из моего мира, то ли двое с лишним суток безостановочных мотаний по Пятну в сильнейшем нервном напряжении сработали, как катализатор, но Кольцову вырубило уже минуты через четыре-четыре с половиной. Да, сонливость она почувствовала.

И даже начала приводить себя в порядок. Но отъехала, натянув только «мои» трусы и стянув грудную клетку новой давящей повязкой.

Нести бессознательное тело через двор я, откровенно говоря, не рискнул — рычание и визг пирующего зверья доносились даже сквозь плотно закрытую дверь и внушали если не страх, то опасение, что с такой ношей на руках я многого не навоюю. Поэтому чрезвычайно аккуратно поднял на руки, чтобы как можно меньше тревожить сломанные ребра, отнес в комнату отдыха, все еще освещенную керосиновой лампой, уложил на диван и, дождавшись, пока глаза привыкнут к новому уровню освещенности, накрыл последним сухим банным полотенцем. Потом снова наткнулся взглядом на слишком уж сильно изменившееся лицо женщины, удивленно хмыкнул, упал во второе более-менее целое кресло, закрыл глаза и решил еще раз обдумать свои планы. Но перед внутренним взором вдруг стали «сами собой» появляться картинки с «обновленной» внешностью Ольги.

Пока я воевал с сознанием, почему-то отказывавшимся переключаться в рабочий режим, оно «показало» высокий лоб, длинные ресницы, красиво очерченные скулы, аппетитные губы, почти переставшие пугать нездоровой синюшностью, сильную шею, восхитительно полную и чертовски упругую грудь, распирающую сдавливающую повязку, чуть широковатую, но все равно аппетитную талию, плоский живот и мускулистые, но женственные бедра. А после демонстрации всего этого великолепия вдруг натолкнуло на интересную мысль:

«Этой особе ни разу не двадцать восемь и, тем более, не тридцать: на этот возраст она выглядела из-за запредельной усталости, отчаяния и мертвого взгляда. А вот так, немного расслабившейся и хорошенечко отмытой, „тянет“ от силы года на двадцать два!»

Как водится, эта догадка вызвала цепную реакцию и помогла сделать еще несколько выводов. Итоговая картина обрадовала до невозможности, ведь если на момент гибели родителей Кольцовой-старшей было лет семнадцать-восемнадцать, то получалось, что даже в столь юном возрасте она являлась Личностью с большой буквы. Иначе не наплевала бы на свое будущее и не устроилась на ближайшую ферму зарабатывать средства на жизнь далеко не самым высокооплачиваемым трудом. Мало того, Ольга уже тогда отличалась фантастической целеустремленностью, невероятным упорством и здоровым авантюризмом — именно последний заставил ее воспользоваться вроде как призрачным шансом радикально изменить свою жизнь, потратив деньги, полученные в качестве компенсации, на низкоранговые Искры, рискнуть приживить «неприживляемое» и, в конечном итоге, прыгнуть выше головы. Ну, а о ее самоотверженности можно было даже не вспоминать: девица моего возраста, не задумываясь, взвалила на свои плечи ответственность за младшую сестру и чуть менее, чем за четыре года каторжного труда заработала средства для гарантированного перехода сестры на следующую ступень социальной лестницы.

В общем, по итогам этих размышлений желание разобраться в характере Ольги, появившееся еще во время разговора над трупом змеи и основательно усилившееся после казни Юдина, куда-то пропало. А ему на смену пришла внутренняя потребность хоть как-то поучаствовать в судьбе Кольцовой-старшей и помочь ей снова найти смысл жизни.

«Ядра, заныканные возле заимки Докукиных, не испортятся… — подумал я, устало вытянув ноги. — В деньгах я, мягко выражаясь, не нуждаюсь. Так что наведаюсь к схрону на обратном пути из расщелины. А пока буду делать вид, что продолжаю искать семью. Кстати, отправляться в Большой Поход надо будет по другому берегу Еланки, чтобы не рисковать, переплывая ее в Пятне. И последнее: уходить отсюда надо будет уже после того, как у Ольги появятся невидимость и марево. Чтобы по пути к „Приозерному“ она была вынуждена заниматься их прокачкой под „нормальным“ магофоном и не рвала себе душу тягостными воспоминаниями…»