Щегол

Глава 27

9 октября 2512 по ЕГК.

…Все необходимое для похода за Искрами, заныканными возле заимки Докукиных, я приобрел еще в субботу днем, устроив серьезнейший набег на специализированный магазин форпоста «Приозерный». В тот же день под недремлющим взором Дайны собрался и подготовил шмотье со снарягой, так что в воскресенье не тратил время на всякую ерунду. В смысле, проснувшись в номере прифортовой гостиницы в три тридцать ночи, спокойно ополоснулся, оделся, плотно позавтракал, спустился к машине за рюкзаком и, сдав ее под охрану верной помощнице, выдвинулся в сторону аномалии.

Как в любой выходной день, народа в форпосте было видимо-невидимо, и большая его часть продолжала колобродить в ресторане или около него. Но эта публика строила из себя героев только друг перед другом, а с добытчиками типа меня старалась налаживать отношения, поэтому ко мне, одиночке, никто не цеплялся: пару раз поинтересовались, в какой район Пятна я иду, разочек удивились тому, что выхожу в такую рань, и вручили четыре визитки. Дабы было кому предложить самые «вкусные» Искры. В общем, до выхода на основную тропу я добрался в прекраснейшем расположении духа, прошел по ней чуть более шестисот метров и распрощался с БИУС-ом, сопровождавшим меня «в ипостаси» микродрона до условной границы аномалии.

С этого момента принял вправо. Ну, или на северо-запад, ибо этот форпост располагался значительно южнее русла Еланки, и мне требовалось «срезать угол». Почему я не арендовал какую-нибудь лоханку и не спустился на ней до Мрачного? Да потому, что ни на миг не забывал о том, что меня могут «вести», соответственно, продолжал добавлять создаваемой легенде о молодом, но талантливом добытчике новые штрихи. Кроме того, я собирался продать несколько ядер Петру Семеновичу, значит, обязан был «потеряться» в аномалии хотя бы дней на шесть-семь, чтобы никому и в голову не пришло сомневаться в том, что я сочетаю приятное с полезным. То есть, продолжаю искать «родные места» даже тогда, когда мотаюсь к ареалу обитания зверья третьего ранга.

Первые километров десять, регулярно зачищаемые толпами желающих и «коллег», прошел, не таясь.

Благо, рюкзак весил всего ничего, а опасаться тут было некого. А потом активировал артефактную накидку на рюкзак, ушел под невидимость и, следуя совету Дайны, попробовал двигаться рывками под полузабытым навыком восполнения Силы на ходу. Первое время получалось так себе. В основном, из-за недостаточно плотного магофона. Поэтому после каждого пятьдесят восьмого перемещения приходилось переходить на шаг и полностью восстанавливаться. Но выигрыш в скорости движения получался очень и очень солидным, ведь даже на очень сложном рельефе я прыгал как минимум метров на пятнадцать, из-за чего за один двух-трехминутный «цикл» преодолевал больше километра.

Само собой, уставал, и неслабо. Причем не столько из-за экстремально быстрого «сброса» Силы, сколько из-за необходимости адаптироваться к постоянной смене «картинки» перед глазами, «гасить» попытки рюкзака продавить спину и, в то же самое время, контролировать все и вся. Но на окраине Пятна резерв восполнялся так медленно, что я успевал более-менее отдохнуть. Впрочем, окончательно оклемался только после полудня — во время большого привала, совмещенного с обедом. Тогда же, поймав кураж, решил провести следующий «следственный эксперимент», предложенный неугомонной Дайной еще в Полоцке — добавить к этому, усложненному варианту передвижения, раскачку воздушных ступеней.

Продавливание своим весом «линз», вывешиваемых в точки выхода из рывка, удвоило расход Силы, но под постепенно уплотняющимся магофоном это было не очень критично. Вот я и продолжил издевательства над самим собой. А для того, чтобы не унывать, представлял, что когда-нибудь смогу перемещаться, не оставляя следов. Или — чем черт не шутит? — «ходить» по воздуху. И пусть в последнее не верилось от слова «совсем», нестись по лесу, фантазируя, было куда веселее, чем страдая. Скажу больше: меня постоянно плющило от все усиливавшегося желания кого-нибудь атаковать. Но убивать зверье и птиц, периодически попадавшихся на пути, без необходимости было неправильно, поэтому я изредка всаживал по ледяной игле в какой-нибудь лист или «странную» тень. А раза три-четыре прикладывался к таким «мишеням» оплеухами.

К сожалению, часам к пяти дня заряд оптимизма, накопленный за последние дни, иссяк, и я, задолбавшись «извращаться», перешел на обычный лесной шаг. Да, скорость движения, конечно же, упала, к этому моменту, по самым скромным прикидкам, было пройдено километров под шестьдесят, поэтому я пошел на поводу у моральной усталости и следующие два с лишним часа старательно не думал о том, что теряю время впустую. Зато раз восемь проверил плотность невидимости и качество отвода глаз на живых «датчиках», понаблюдал за последним актом схватки барсука с особо дурным или особо самоуверенным молодым волком, и не вляпался в сравнительно небольшое, но очень топкое болото. А без четверти восемь неплохо освежился, переплывая какой-то приток Еланки.

В общем, к моменту, когда подступающие сумерки потребовали врубить сумеречное зрение, чувствовал себя достаточно бодрым и даже подумывал о продолжении экспериментов. Тропу, натоптанную людьми, заметил случайно, наткнувшись взглядом на контур ботинка, отпечатавшийся на влажной земле. Первым делом почему-то подумал об отшельниках и о том, что они, вроде как, защищают подступы к своим владениям какими-то ловушками. Внимательно осмотревшись по сторонам, пришел к выводу, что группа людей, прошедшая по этой местности до меня, не задурялась движением след в след, и немного расслабился. Тем не менее, дальше двинулся по их маршруту, ибо он вел в нужном направлении, а те, кто его прокладывал, с достаточно высокой долей вероятности знали эту местность в разы лучше меня. Но снизил темп и удвоил осторожность, то есть, вглядывался чуть ли не в каждую тень и вслушивался в каждый шорох.

Первые минут двадцать-двадцать пять — впустую: ночной лес жил своей жизнью и плевать хотел на меня и мои опасения. Потом с одиннадцати часов послышался треск сучьев, и я, замерев на месте, уловил еще и странный хрип. Не знаю, что меня заставило задвинуть куда подальше желание рвануть в обход, а пойти на эти звуки, но я быстренько обновил все «баффы», разогнал восприятие просветлением, принял боевой коктейль и бесшумно обошел густой кустарник. А через несколько мгновений, еще толком не рассмотрев «картинку», возникшую на сетчатке, дернул за подушечку самосброса и ушел в первый рывок. Нет, вплотную к «кокону» из змеиного тела, сжимавшего человеческое, перемещаться не стал — подвесил сферу умиротворения метров с пяти-восьми. Благо, руки все еще сражающейся жертвы крепко держали пресмыкающееся за шею и мешали ему прицельно шмалять Молниями. Потом отрешенно пожалел об отсутствии игольника, сместился метра на полтора в сторону и, поймав момент, когда голова твари замерла в неподвижности, всадил ледяную иглу в открытую пасть. А после того, как змеюку заколотило, на всякий случай обновил сферу и продолжил вбивать иглу за иглой в медленно тускнеющее марево над самым широким «витком» темно-серого «шланга» диаметром с мое бедро.

Не знаю, какого именно ранга была эта гадина, но для того, чтобы просадить ее защиту, хватило тринадцати попаданий. Поэтому четырнадцатую я вбил с трех метров аккурат в правый глаз. А когда тварь забилась в агонии, вдруг понял, чем меня смущают руки ее жертвы, выхватил из ножен артефактный нож, подаренный Валерием Константиновичем Уфимцевым, и на удивление легко перехватил шею змеи чуть ниже женских ладоней. Второй, уже намного более «осмысленный» взмах, перерезал «шланг» на следующем «витке», а третий, четвертый и пятый «разобрали» всю верхнюю половину.

При этом я, пребывавший в состоянии «разгона», как-то уж очень легко прогнозировал последствия таких ударов, поэтому успевал уворачиваться и от конвульсий обрубков, и от струй крови, хлещущей из перерезанных сосудов. Зато жертва изгваздалась вся. Видимо, поэтому в тот момент, когда она смогла сделать полноценный вдох, и я увидел лицо, покрытое «черными» потеками, меня пробило на хи-хи. И пусть я задавил это желание, но первый вопрос задал с ехидной усмешкой:

— Э-это в-вы т-т-так до-о-обываете И-искры те-те-теневи-и-иков?

Женщина лет двадцати восьми-тридцати пропустила эту шутку мимо ушей и хрипло спросила, не Юдинец ли я, случайно.

Я отрицательно помотал головой:

— Н-не ду-у-умаю…

— Как это? — нахмурилась она, закашлялась и сразу же заскрипела зубами от боли.

— П-почти ме-ме-есяц с-стра-а-адаю от а-амне-е-зии. И-имя по-омню. По-омню, ч-что до-обытчик. А фа-амилию — н-нет.

— Раз добытчик, значит, точно не Юдинец… — уверенно заключила она, вернула в ножны на поясе метательный клинок, невесть когда перекочевавший за правое предплечье, и, морщась при каждом движении, начала избавляться от «пут».

Я помог. А после того, как последний обрубок был отброшен в сторону, подал руку.

— Сама… — прохрипела она, потом сообразила, что получилось резковато, сообщила, что «ублюдочная тварь» сломала ей ребра, и ответила на вопрос, зависший в воздухе: — Я не охотилась. Шла по следу похитителей младшей сестры. С ночным зрением восьмого ранга. Оно меня и подвело.

— П-п-по-охити-ителей? — невольно подобравшись, переспросил я, и женщину, только-только поднявшуюся на ноги, прорвало:

— Да: эти ублюдки уже полгода грабят окрестные деревеньки. Позавчера наведались к нам, в Михнево. И пока шестеро «рядовых» бандитов выносили магазин, трое «старших» вломились в наше единственное кафе. Там заметили мою сестру с двумя подругами и решили, что им срочно нужна женская ласка. Я в это время была на службе, в Мценске. Поэтому узнала о похищении аж через семь часов. Добиралась еще четыре. Потом выясняла, в какую сторону уехали эти твари, бегала вдоль всей границы Пятна, практически допрашивая встречных добытчиков, и так далее. В итоге воспользовалась советом одного старого охотника, забурилась вглубь Пятна километров на пятьдесят и пошла параллельно границе. На эту тропу наткнулась в пятом часу дня, нашла место, где следы ботинок было видно достаточно хорошо, и поняла, что трое мужчин тянули за собой девчонок, а остальные тащили очень тяжелые рюкзаки. Вот следом и рванула.

— В о-о-одиночку? — зачем-то спросил я.

Она криво усмехнулась и осторожно пожала плечами:

— Их боятся, как огня. А я, хоть и «восьмерка», но с неплохим арсеналом умений. И за сестру перегрызу глотку кому угодно…

…Очередной приток Еланки искали больше часа и за это время встряли аж четырежды. Что, в общем-то, не удивляло, ибо свежей кровью от Ольги тянуло со страшной силой. Кстати, первая же стычка — с полуторагодовалым медведем — резко отбила у нее всякое желание торопиться и автоматически добавила веса всем моим советам или пожеланиям. А вторым чрезвычайно веским аргументом в пользу необходимости как можно быстрее и как можно добросовестнее помыться стало ощущение полнейшей беспомощности — да, до противостояния со змеей госпожа Кольцова усиливала свое тело каким-то хитрым умением и, тормозя зверье каменным капканом, забивала навыками ближнего боя все той же магии Земли, но сломанные ребра резко ограничили возможности «мстительницы» и, по сути, превратили ее в балласт.

Кровь смывала порядка пятидесяти минут, то скрипя зубами, то глухо матерясь. Потом взялась за ботинки. А когда оценила состояние комбеза, аж застонала от отчаяния и… заявила, что пойдет дальше голой, ибо нормально отстирать свое шмотье без химии однозначно не сможет.

Сменной одежды не было и у меня. Зато нашлись новые носки, трусы, футболка и артефактная накидка с рюкзака. Поэтому обошлось без экстрима — Ольга облачилась во все вышеперечисленное, активировала отвод глаз и… предложила понести рюкзак, дабы мне — единственной боеспособной единице «команды» — было удобнее реагировать на атаки местной живности.

Не будь у девушки сломаны ребра, я бы, пожалуй, согласился — при росте за метр восемьдесят она весила килограммов семьдесят пять и явно не чуралась тренировок с железом, а рюкзак весил от силы килограммов тридцать. Но травмы меняли все, так что я отказался, без особого труда нашел брошенный след и двинулся по нему первым.

Следующие часов шесть-семь нам ворожили боги — меня, двигавшегося без невидимости, заметила только молоденькая рысь и погибла смертью храбрых, не продавив марево даже на четверть. А потом спереди потянуло ароматом горелого мяса, и я дал команду тормозить. Рюкзак заныкал на высоченном дубе, потом с огромнейшим трудом убедил Кольцову дать мне возможность сходить на разведку в гордом одиночестве, вышел из ее поля зрения и, наконец, закосил под нормального скрытника.

К «клону» заимки Докукиных, только меньших размеров и стоящей не на берегу Еланки, а возле небольшого озерца, вышел минут через восемь-десять. Обошел забор по незамкнутому кругу, нашел проход к какому-то сараю,

прокрался по нему к воротам, приник к щели между неплотно прикрытыми створками и, насмотревшись на покосившийся дом из местного «сырья», прохудившуюся крышу и окна, прикрытые мощными ставнями из-за отсутствия стекол, пришел к напрашивавшемуся выводу — это владение было заброшено как минимум лет десять тому назад, а значит, Юдин и его присные были обычной шайкой, а не слугами какого-либо дворянского рода. Потом перевел взгляд на небольшую беседку, возле которой стояло что-то вроде стационарного мангала, понял, что обитатели этого домика забыли на нем шампуры с мясом, вслушался в рычание и визги, вгляделся в темное пятно, за которое грызлось мелкое зверье, и невольно сглотнул: это был труп. Судя по толстой косе, изредка слабо подергивавшейся из стороны в сторону — девичий!

Уже через минуту я стоял возле двери в баню, судя по лужам и следам босых ног, накануне использованной по назначению, и мысленно уговаривал себя не делать глупостей. Но получалось из рук вон плохо: перед внутренним взором висела картинка, замеченная по дороге — растерзанное тело девчонки лет семнадцати и окровавленные морды дикой кошки, двух барсуков, четырех хорьков и пары-тройки ласк. Пришлось обновлять просветление. Зато с ним пришлось воевать с диким желанием нарубить в лесу кучу кольев, подпереть ими двери и ставни всех построек и сжечь банду к чертовой матери. Но девичий труп был только один, поэтому в какой-то момент я все-таки взял себя в руки и… внаглую дернул на себя рассохшуюся створку. С чего это вдруг? Да сообразил, что видел не только труп, но и десяток пустых бутылок из-под спиртного, а значит, перепившиеся уроды наверняка мотаются по нужде на автопилоте.

Через предбанник прошел, пошатываясь, как мертвецкий пьяный алкаш и задыхаясь от кошмарнейшего смрада. А когда оказался в комнате отдыха и оценил боеспособность пяти жутко храпящих и страшно воняющих перегаром скотов, спящих там, где их срубило переизбытком алкоголя, потянулся, было, к своему ножу. Но, вовремя сообразив, что убивать сподручнее артефактным, вооружился им. И не ошибся — здоровяки заметно крупнее меня отправлялись в края вечной охоты с одного тычка, не успевая даже квакнуть.

Прирезав эту компанию, бесшумно прокрался в душевую, пахнущую блевотиной и нечистотами, не нашел ни души, потом заглянул в парилку и мысленно взвыл — на полу перед нижней полкой валялось тело еще одной девчонки. Судя по синюшным пятнам на шее, задушенной либо во время, либо после насилия!

Как выбирался наружу, откровенно говоря, не помню — этот промежуток времени почему-то стерся из памяти. Зато помню, как ушел в рывок, заметив тело, стоящее на крыльце и мочащееся во двор, как всадил ледяную иглу в раззявленную пасть во время богатырского зевка и как ловил без пяти минут труп, чтобы не дать ему упасть и чем-нибудь загреметь. Само собой, запомнил и следующие действия: шаг в «серую» темноту прихожей, плавное смещение в сторону с дверного порога страшно захламленной гостиной, скоростную оценку диспозиции, еще один рывок и тычок артефактным ножом в левый, все еще закрытый глаз ублюдка, только-только приподнявшегося на локте. Потом прирезал, как свиней, всех спящих в том помещении, приблизительно в том же стиле отправил к предкам всех остальных бандитов, обретавшихся на первом этаже, и незримой тенью взлетел на второй.

Последнюю девчонку, похищенную из Михнево, обнаружил в хозяйской спальне. И при виде ее бездыханного тела, лежащего в луже крови, привычная программа действий дала сбой — вместо того, чтобы перехватить глотку скота, сладко спящего возле окна на изрядно покосившейся кровати,

аккуратно застеленной белоснежным шелковым бельем, я вложился в удар в затылок, перевернул отключившееся тело на спину и всадил клинок в проекцию ядра.

Лишив предводителя банды возможности пользоваться магией, в очень хорошем темпе перебил ему ключицы, затем перерезал связки над коленями и на всякий случай заткнул рот уголком простыни. Тут уродец пришел в себя и попытался что-то промычать, но я пребывал в дичайшем бешенстве, поэтому сбросил его на пол, мощнейшими пинками по корпусу подкатил к ногам его жертвы, вскрывшей себе вены каким-то стёклышком, и прервал затянувшееся молчание:

— Смотри на нее, уродец, и предвкушай скорую казнь. А я ненадолго отлучусь и приведу очень мотивированного палача…