Сад принцессы Сульдрун

Глава 5

Ввесенний день Бельтана, когда Сульдрун уже исполнилось одиннадцать лет, справляли древний обряд Блодфада, праздника поры цветения. Вместе с двадцатью тремя другими девочками благородного происхождения Сульдрун вступила в круг, обрамленный белыми розами, и возглавила павану – в качестве партнера ей назначили Беллата, принца Кадузского. Шестнадцатилетний Беллат, худощавый и подтянутый, отличался правильными, хотя и резковатыми, даже суровыми чертами лица и точно соответствовавшими этикету приятно-скромными манерами. Некоторыми качествами он напоминал кого-то еще – человека, которого Сульдрун где-то видела. Кто это мог быть? Она никак не могла вспомнить. Пока они тщательно вышагивали павану, она изучала лицо партнера – и поняла, что тот изучает ее с не меньшим вниманием.

Сульдрун решила, что ей понравился принц из Кадуза. Она смущенно рассмеялась:

– Почему вы так пристально на меня смотрите?

– Сказать вам правду? – полуизвиняющимся тоном спросил Беллат.

– Конечно.

– Хорошо, но тогда вы должны воздержаться от скорбных восклицаний. Мне сообщили, что рано или поздно нас с вами собираются поженить.

Сульдрун не находила слов. В молчании они продолжали исполнять торжественные па медленного танца.

Наконец Беллат тревожно произнес:

– Надеюсь, вас не слишком огорчили мои слова?

– Нет… Полагаю, рано или поздно мне придется выйти замуж. Но я еще не готова об этом думать.

Вечером того же дня, лежа в постели и перебирая в уме последние события, Сульдрун вспомнила, кого ей напомнил Беллат, принц Кадузский, – покойного маэстро Хаймеса.

С праздником Блодфада жизнь принцессы Сульдрун существенно изменилась. Невзирая на ее возражения, Сульдрун переселили из дорогих сердцу, знакомых комнат Восточной башни в более просторные помещения этажом ниже, а в бывшие комнаты Сульдрун вселился принц Кассандр.

За два месяца до этих событий леди Могелина умерла от водянки. Ее место заняли швея и пара горничных.

Леди Будетте поручили заботиться о принце Кассандре. Новый архивариус, сморщенный коротышка-педант по имени Джулиас Сагамундус, давал Сульдрун уроки правописания, истории и арифметики. Усовершенствование изящных девических манер принцессы поручили Дездее, вдове брата королевы Соллас, выполнявшей редкие светские поручения апатичной королевы. Сорокалетняя неимущая особа, ширококостная и высокая, с чрезмерно крупными чертами лица и зловонным дыханием, леди Дездея не могла надеяться на улучшение своего положения; тем не менее, утешаясь несбыточными мечтами, она прихорашивалась, пудрилась и опрыскивалась духами. Ее каштановые волосы были причесаны по последней моде, с хитроумным узлом сзади и стянутыми сеткой симметричными валиками жестко завитых кудрей над ушами.

Свежесть молодости и красота Сульдрун, а также рассеянные привычки принцессы наступали на самые чувствительные мозоли в душе леди Дездеи. Частые посещения принцессой старого сада теперь уже были общеизвестны. Разумеется, Дездея их не одобряла. Для высокородной девицы – как и для любой другой девицы – стремление к уединению следовало считать не только чудачеством, но и в высшей степени подозрительным обстоятельством. Сульдрун была, пожалуй, слишком молода для того, чтобы завести тайного любовника. И все же… Нет, абсурдная идея! Ее груди еще выглядели так, как если бы под платье засунули два маленьких яблока. Тем не менее разве принцессу не мог соблазнить какой-нибудь сатир, известный особой склонностью к неотразимо сладостным чарам невинности?

Таков был ход мыслей леди Дездеи. Однажды она притворно-ласковым тоном попросила принцессу показать ей старый сад. Сульдрун пыталась уклониться от этого предложения:

– Вам он не понравится. Тропа спускается по камням, и ничего особенного там нет.

– И все-таки я хотела бы там побывать.

Сульдрун демонстративно промолчала, но Дездея настаивала:

– Сегодня хорошая погода. Почему бы нам не прогуляться?

– Прошу прощения, леди Дездея, – вежливо сказала Сульдрун, – но я туда хожу только тогда, когда хочу быть одна.

Дездея подняла тонкие каштановые брови:

– Одна? Молодой даме высокого происхождения не подобает бродить в одиночку по безлюдным закоулкам.

Сульдрун ответила безмятежно и безразлично, будто провозглашая общеизвестную истину:

– Нет ничего плохого в том, чтобы уединяться в уголке собственного сада.

Леди Дездея не смогла ничего возразить. Через некоторое время она донесла об упрямстве Сульдрун королеве Соллас, в этот момент пробовавшей новую помаду на основе восковой мази из кувшинок.

– Мне уже об этом говорили, – сказала королева, растирая по запястью комочек белого крема. – Моя дочь – странное существо. В ее возрасте я не сводила глаз с нескольких галантных молодцов, но чудаковатую голову Сульдрун такие мысли не посещают… Ах! Какой душистый аромат! Попробуйте это втирание.

На следующий день солнце ярко сияло в окружении разрозненных перистых облаков. Сульдрун в длинном строгом платье в бледно-сиреневую и белую полоску, высоко подвязанном под грудью, с тонкими шелковыми оборками вдоль подола и на воротнике неохотно отправилась брать уроки у Джулиаса Сагамундуса. Усевшись на высокий табурет, принцесса прилежно выводила витиеватые лионесские письмена серым гусиным пером, таким роскошным и длинным, что кончик его покачивался в двух вершках у нее над головой. Мало-помалу Сульдрун стала все чаще заглядываться в окно, и буквы на пергаменте начали коситься и приплясывать.

Заметив, куда дует ветер, Сагамундус пару раз вздохнул, но не слишком выразительно. Забрав перо из пальцев принцессы, он аккуратно сложил прописи, перья, чернила и пергамент, после чего отправился по своим делам. Сульдрун слезла с табурета и задержалась у окна, словно зачарованная доносившейся издали музыкой. Затем она повернулась и вышла из библиотеки.

Леди Дездея направлялась в наружную галерею из Зеленой гостиной, где король Казмир давал ей подробные указания. Она едва успела заметить подол сиренево-белого платья Сульдрун, исчезнувший в восьмиугольном вестибюле.

Обремененная королевскими инструкциями Дездея поспешила вдогонку. В вестибюле она посмотрела направо и налево, после чего вышла наружу и обнаружила, что Сульдрун уже почти добежала до конца сводчатой галереи.

«Ага, проворная обманщица! – сказала себе леди Дездея. – Теперь все станет ясно! Теперь ты от меня не уйдешь!» Гувернантка расчетливо прищурилась, постукивая пальцем по губам, после чего поднялась в новые апартаменты Сульдрун и расспросила горничных. Ни одна из них не знала, где находится принцесса.

– Ничего, ничего, – успокоила их Дездея. – Я знаю, где ее найти. А вы тем временем разложите ее голубое вечернее платье с кружевным лифом и все, что к нему полагается, а также приготовьте принцессе ванну.

Леди Дездея спустилась в Длинную галерею и примерно полчаса разгуливала то в одну, то в другую сторону. Наконец она решительно направилась в сторону Урквиала.

«Увидим! – говорила она себе. – Посмотрим!»

Поднявшись по галерее вдоль вереницы арок парапета, она вышла по подземному переходу на плац. Справа, в тени диких слив и лиственниц, тянулась древняя каменная стена. В этой стене Дездея не преминула заметить высохшую дощатую дверь. Гувернантка промаршировала направо, пригнулась под ветвями лиственницы и распахнула дверь. Извилистая тропа спускалась по каменным уступам между обломками скал.

Подобрав юбки почти до колен, леди Дездея стала пробираться вниз по неровным каменным ступеням, ведущим то направо, то налево мимо каменного святилища. Дездея шла, принимая все меры предосторожности, чтобы не оступиться и не упасть, – это, несомненно, нанесло бы ущерб ее достоинству.

Стены лощины разошлись – открылся вид на цветущий ниже сад. Шаг за шагом леди Дездея спускалась по тропе и, если бы она не была охвачена страстным желанием обнаружить запретные проказы, она могла бы заметить почти превратившиеся в клумбы заросли цветов и приятно пахнущих трав, небольшой ручей, ниспадавший с уступов в искусно приготовленные заводи, а затем журчавший с камня на камень в еще одну заводь. В глазах Дездеи сад представлял собой не более чем каменистую пустошь, труднодоступную, промозглую и опасно безлюдную. Споткнувшись, гувернантка ушибла ступню и выругалась, разозлившись на обстоятельства, заставившие ее удалиться на такое расстояние от Хайдиона, – и тут она увидела Сульдрун, всего в тридцати шагах дальше по тропе, совершенно одну (как и подозревала на самом деле леди Дездея, только надеявшаяся на скандал).

Сульдрун услышала шаги и оглянулась. Ее голубые глаза стали синими на побледневшем от гнева лице.

– Я повредила ногу на камнях, – капризно промолвила леди Дездея. – Досаднейшая неприятность!

Губы Сульдрун подернулись; она не могла найти слов, чтобы выразить свои чувства.

Дездея обреченно вздохнула и притворилась, что разглядывает окрестности. Придав голосу оттенок прихотливого снисхождения, она сказала:

– Так вот оно какое, уединенное убежище нашей драгоценной принцессы! – Гувернантка преувеличенно поежилась, обняв себя за плечи: – Как ты здесь не простужаешься? Веет ужасной сыростью – надо полагать, с моря. – Снова посмотрев по сторонам, Дездея поджала губы, изображая благодушное неодобрение: – Действительно, дикий маленький уголок – таким, наверное, был этот мир, пока в нем не появился человек. А теперь, дитя, покажи мне свои владения.

Ярость исказила лицо Сульдрун – так, что зубы показались между растянутыми губами. Принцесса подняла руку, указывая пальцем в сторону королевского замка:

– Вон! Сейчас же уходите отсюда!

Леди Дездея приосанилась:

– Дорогое мое дитя, ты ведешь себя очень грубо. Меня беспокоит только твое благополучие, я не заслуживаю такой неприязни.

Сульдрун не могла сдерживаться, она кричала:

– Не хочу вас здесь видеть! Вообще не хочу вас видеть! Уходите!

Леди Дездея отступила на шаг, лицо ее превратилось в уродливую маску. В ней теснились противоречивые побуждения. Больше всего она хотела бы схватить розгу, задрать юбку нахальной девчонки и хорошенько ее высечь, оставив на нежной попке полдюжины рубцов, – в данном случае, однако, она не могла давать себе волю. Отойдя еще на несколько шагов, она проговорила с мрачным укором:

– Удивительно неблагодарный ребенок! Неужели ты думаешь, что мне доставляет удовольствие учить тебя благородным манерам и предохранять твою невинность от ловушек, расставленных при дворе, если ты меня нисколько не уважаешь? Я ожидаю привязанности и доверия, а вместо них нахожу озлобление. И в этом моя награда? Я делаю все возможное, чтобы исправно выполнять свои обязанности, а меня гонят прочь?

Сульдрун наполовину отвернулась – ее внимание привлек стремительный полет стрижей, одного за другим. Она смотрела на океанские валы, разбивавшиеся о прибрежные скалы, а затем набегавшие искрящимися, пенящимися волнами на ее галечный пляж. Дездея продолжала бубнить:

– Повторяю, чтобы не оставалось никаких сомнений: не в своих интересах я пробиралась по камням и чертополоху, чтобы известить тебя о сегодняшнем важном приеме. Считай, что теперь ты извещена. Конечно! Я должна играть роль назойливой леди Дездеи, всюду сующей свой нос. Все! Ты получила указания, мне больше нечего здесь делать.

Гувернантка развернулась на негнущихся ногах, вскарабкалась вверх по тропе и удалилась из сада. Сульдрун смотрела ей вслед с неприятным предчувствием. В движениях рук гувернантки, в постановке ее головы было что-то неопределенно удовлетворенное. Сульдрун хотела бы знать, чем было вызвано это удовлетворение.

Для того чтобы лучше защитить от солнца помперольского короля Дьюэля и его свиту, на большом внутреннем дворе Хайдиона установили навес из красного и желтого шелка, символизировавшего цвета Помпероля. Под этим навесом король Казмир, король Дьюэль и различные высокопоставленные персоны собрались, чтобы насладиться трапезой в непринужденной обстановке.

Король Дьюэль, тощий жилистый человек среднего возраста, проявлял кипучую энергию и живой интерес к происходящему. С ним прибыла немногочисленная свита – его единственный сын, принц Кестрель, четыре рыцаря, несколько помощников и лакеи. Таким образом, как выразился Дьюэль, они были «свободны, как птицы, благословенные твари, парящие в воздухе и странствующие куда глаза глядят!».

Принцу Кестрелю уже исполнилось пятнадцать лет; он походил на отца только рыжеватыми волосами. Во всех остальных отношениях этот юный толстяк с незлобивой физиономией, благоразумный и флегматичный, мало напоминал своего родителя. Король Казмир, тем не менее, рассматривал Кестреля как возможного супруга принцессы Сульдрун – в том случае, если бы не представилась более выгодная возможность. Поэтому он позаботился о том, чтобы Сульдрун отвели место за столом.

В связи с тем, что место это пустовало, Казмир резко спросил королеву:

– Где Сульдрун?

Соллас медленно пожала мраморными плечами:

– Не могу сказать, она непредсказуема. Проще, по-моему, оставить ее в покое.

– Все это замечательно. Тем не менее я приказал ей прийти.

Королева Соллас снова пожала плечами и взяла засахаренную сливу:

– За принцессу несет ответственность леди Дездея.

Казмир оглянулся и подозвал лакея:

– Приведи сюда леди Дездею.

Тем временем король Дьюэль развлекался трюками дрессированных зверей – каковое представление Казмир устроил именно с этой целью. Медведи в голубых шапочках набекрень перебрасывались мячами, четыре волка в атласных розовых с желтым костюмах станцевали кадриль, шесть цапель и столько же ворон прошли строем, как на параде.

Дьюэль аплодировал спектаклю; особенный энтузиазм у него вызвали птицы:

– Великолепно! Разве они не достойны восхищения, эти статные и мудрые создания? С какой грацией они маршируют! Вытянула одну ногу – и аккуратно поставила! Вытянула другую – и тоже аккуратно поставила!

Казмир принял комплимент величественным жестом:

– Насколько я понимаю, вы интересуетесь птицами?

– На мой взгляд, они замечательно изящны. Птицы порхают в небе с отважной легкостью и грацией, превосходящими все наши возможности!

– Совершенно верно… простите, мне нужно обменяться парой слов с гувернанткой принцессы. – Казмир повернулся в кресле: – Где Сульдрун?

Леди Дездея изобразила замешательство:

– Ее здесь нет? Как же так? Она упряма и, возможно, несколько капризна, но я не могу себе представить, чтобы она намеренно вас ослушалась!

– Так где же она?

Дездея скорчила шутливую гримасу и помахала в воздухе пальцами:

– Как я уже упомянула, она своенравный ребенок, подверженный причудам. Теперь она пристрастилась проводить время в старом саду под Урквиалом. Я пыталась ее разубедить, но она непременно предпочитает там уединяться…

– Значит, она там? – бесцеремонно прервал гувернантку Казмир. – Без эскорта?

– Ваше величество, принцесса никому не позволяет заходить в сад. По меньшей мере, у меня создалось такое впечатление. Я говорила с ней и передала ей волю вашего величества. Но она не хочет ничего слышать и выгнала меня. Полагаю, она все еще в старом саду.

Король Дьюэль был всецело погружен в созерцание ученой обезьяны-канатоходца. Пробормотав извинения, Казмир встал и направился к Урквиалу. Леди Дездея вернулась к прочим обязанностям с сознанием хорошо выполненного долга.

Двадцать лет нога Казмира не ступала в старый сад. Теперь король спускался по тропе, выложенной галькой в песке, среди деревьев, трав и цветов. На полпути к морю он наткнулся на Сульдрун – та стояла на коленях посреди тропы, вжимая гальку в песок.

Сульдрун подняла голову без удивления. Король Казмир молча обозрел сад, после чего перевел взгляд на дочь, медленно поднявшуюся на ноги.

– Почему ты не выполнила мои указания? – ничего не выражающим тоном спросил Казмир.

Лицо принцессы вытянулось от удивления:

– Какие указания?

– Я потребовал, чтобы ты составила компанию королю Помпероля, Дьюэлю, и его сыну, принцу Кестрелю.

Порывшись в памяти, Сульдрун уловила отзвук голоса гувернантки. Прищурившись в сторону ослепительного моря, она сказала:

– Может быть, леди Дездея что-то такое говорила. Но она столько болтает, что я редко прислушиваюсь.

Король Казмир позволил холодной улыбке оживить его лицо. Он тоже считал, что леди Дездея отличалась чрезмерной многословностью. Снова посмотрев по сторонам, король спросил:

– Почему ты сюда приходишь?

Запинаясь, Сульдрун ответила:

– Тут я одна. Никто мне не мешает.

– Но разве тебе не скучно одной?

– Нет. Я воображаю, что со мной разговаривают цветы.

Казмир хмыкнул. Для принцессы такие причуды излишни и непрактичны. Возможно, она действительно уродилась чудаковатой.

– Разве тебе не следует развлекаться в обществе девиц высокого происхождения?

– Батюшка, я с ними часто встречаюсь – на уроках танцев.

Король бесстрастно изучал свою дочь. Сульдрун вставила небольшой белый цветок в матово-золотистые волосы; у нее были правильные, деликатные черты лица. Впервые Казмир увидел в ней что-то большее, нежели красивого рассеянного ребенка.

– Пойдем! – с ворчливым добродушием сказал он. – Нам следует поскорее вернуться к гостям. Твое платье не подходит к случаю, но я думаю, что ни король Дьюэль, ни принц Кестрель не будут возражать. – Заметив печальное выражение лица принцессы, он добавил: – Неужели тебе не хочется развлечься на банкете?

– Батюшка, это незнакомые люди. Почему я должна с ними встречаться?

– Потому что в свое время ты должна будешь выйти замуж, а принц Кестрель может оказаться подходящим женихом.

Лицо принцессы помрачнело еще больше:

– Я думала, что меня выдадут за принца Беллата из Кадуза.

Тон короля Казмира стал жестким:

– Кто тебе это сказал?

– Принц Беллат сам мне это сказал.

Казмир отозвался горьким смешком:

– Три недели тому назад Беллата обручили с принцессой Маэвой, дочерью короля Даота.

Уголки губ Сульдрун опустились:

– Разве она не старше его?

– Ей девятнадцать лет, и она на редкость уродлива. Не важно! Беллат подчинился воле своего отца, короля, а тот предпочел Даот Лионессу – большая ошибка, как ему предстоит убедиться… Так ты влюбилась в Беллата?

– Он мне понравился.

– Теперь с этим ничего нельзя поделать. Нам нужны и Помпероль, и Кадуз. Если мы породнимся с Дьюэлем, оба государства будут у нас в руках. Пойдем! И помни – будь любезна с принцем Кестрелем!

Король Казмир повернулся на каблуках. Неохотно переставляя ноги, Сульдрун последовала за ним вверх по тропе.

За пиршественным столом ее усадили рядом с пухлым Кестрелем – тот почему-то решил относиться к ней высокомерно. Сульдрун этого не заметила. И Кестрель, и прочие окружающие вызывали у нее только скуку.

Осенью того же года кадузский король Квейрт и его сын, принц Беллат, отправились охотиться в Долгие холмы. На них напали разбойники в масках. Короля и наследника престола убили. В Кадузе воцарились разброд, замешательство, недобрые предчувствия и сомнения.

Король Лионесса Казмир обнаружил, что имеет право претендовать на кадузский трон, так как его дед, герцог Кассандр, приходился братом королеве Лидии Кадузской.

Претензия эта, основанная на переходе права престолонаследия от сестры к брату, а затем к внуку этого брата, хотя и законная (с оговорками) в Лионессе, а также в Ульфляндиях, противоречила обычаям Даота, где признавалась только генеалогия по мужской линии. Законы самого Кадуза в этом отношении носили неопределенный характер.

С тем чтобы настоять на признании своего права, Казмир прибыл в Монтрок, столицу Кадуза, во главе отряда из сотни рыцарей, что немедленно встревожило даотского короля. Одри заявил, что Казмир не смеет надеяться на столь опрометчивое присоединение Кадуза к своим владениям, и приступил к мобилизации многочисленной армии.

Ободренные этим обстоятельством герцоги и графы Кадуза стали открыто выражать неприязнь к королю Казмиру, причем многие подчеркнуто поднимали вопрос о том, кому именно служили безымянные убийцы, устроившие неслыханную засаду и скорую расправу в местности, где давно не слыхали ни о каких разбойниках.

Казмир почуял, куда дует ветер. Однажды вечером, когда представители кадузской знати совещались во время грозы, в зал заседаний вошла таинственная женщина в белом с высоким стеклянным сосудом в руках. Из сосуда клубились, как дым, и рассеивались шлейфом у нее за спиной струи разноцветного света. Словно в трансе, женщина подняла корону и опустила ее на голову герцога Тирлаха, супруга Этейн, младшей сестры Казмира. Женщина в белом молча удалилась, и больше ее никто не видел. Несмотря на возражения некоторых скептиков, знамение было признано достоверным проявлением воли богов, и Тирлаха возвели на трон. Казмир вернулся восвояси со своими рыцарями, удовлетворенный тем, что он сделал в Кадузе все возможное для осуществления своих планов, – и действительно, его сестра Этейн, ныне королева Кадуза, была властной особой, внушавшей всеобщий трепет.

Сульдрун исполнилось четырнадцать лет – она достигла брачного возраста. Слухи о ее красоте разлетелись по всем Старейшим островам и дальше; в Хайдион то и дело прибывали молодые – и не столь молодые – вельможные особы, чтобы собственными глазами оценить достоинства принцессы.

Король Казмир принимал всех соискателей с неизменным гостеприимством, но не торопился поддержать того или иного кандидата, пока у него не было возможности сравнить все возможные варианты.

Жизнь Сульдрун становилась все сложнее: непрерывной чередой устраивались балы и празднества, пиршества и всевозможные увеселения. Некоторые из приезжих производили на нее приятное впечатление, иные – не столь приятное. Казмир, однако, никогда не интересовался ее мнением; оно в любом случае никак не повлияло бы на его решение.

В Лионесс прибыл соискатель совсем другого рода: брат Умфред, дородный круглолицый странствующий проповедник, уроженец Аквитании, ранее промышлявший на Пропащем острове и в епархии Скро.

Руководствуясь инстинктом, таким же чутким и безошибочным, как нюх, позволяющий хорьку выследить кролика и схватить его за горло, брат Умфред снискал расположение королевы Соллас. Настойчивый сладкоречивый подход миссионера был неотразим: королева обратилась в христианство.

Брат Умфред устроил часовню в Башне Палемона, буквально в нескольких шагах от анфилады апартаментов королевы Соллас. По рекомендации Умфреда королева и принц Кассандр совершили обряд крещения и обязались ходить на заутреню в часовню.

Затем брат Умфред попытался обратить короля Казмира – и поплатился за самонадеянность.

– Чем ты здесь, в сущности, занимаешься? – потребовал разъяснений Казмир. – Ты ватиканский шпион?

– Я смиренный служитель Всевышнего, – ответствовал Умфред. – Проповедую благую весть надежды и любви всем смертным без исключения, вопреки лишениям и преследованиям. Не более того.

Король Казмир презрительно рассмеялся:

– Как насчет гигантских соборов в Аваллоне и Тасиэле? Деньги на их строительство получены от твоего «всевышнего»? Разумеется, нет. Их выжали из крестьян.

– Ваше величество, мы смиренно принимаем подаяния.

– Казалось бы, для всемогущего бога было бы проще чеканить монету, нежели притворяться нищим… Чтобы никаких больше «обращений» у меня тут не было! Если ты примешь хоть ломаный грош от кого бы то ни было в Лионессе, тебя будут гнать кнутом отсюда до Смутного порта и отправят обратно в Рим в холщовом мешке.

Брат Умфред поклонился, не выражая ни обиды, ни возмущения:

– Как будет угодно вашему величеству.

Сульдрун находила поучения брата Умфреда невразумительными, а его манеры – амикошонскими. Она перестала ходить в церковь, чем вызвала недовольство матери.

У Сульдрун почти не осталось времени для самой себя. Высокородные девицы сопровождали ее практически весь день, хихикая и сплетничая, замышляя мелочные интрижки, обсуждая платья и манеры и разбирая по косточкам гостей, приезжавших в Хайдион. Сульдрун редко оставалась в одиночестве, а возможность удалиться в старый сад предоставлялась еще реже.

Однажды, ранним летним утром, солнце светило так сладостно, а дрозд разливался такими печальными пересвистами в оранжерее, что Сульдрун просто не могла не уйти из дворца. Она притворилась, что недомогает, чтобы избежать общества горничных и фрейлин – те не преминули бы заметить ее отсутствие и сделать вывод, что она устроила свидание с любовником, – и, пробежав вверх по сводчатой галерее, скрылась за трухлявой дверью в стене и спустилась в сад.

Что-то изменилось. У принцессы возникло ощущение, что она впервые видит свой сад – несмотря на то что каждая деталь, каждое дерево, каждый цветок были ей знакомы и дороги. Сульдрун озиралась по сторонам, горестно сознавая потерю детского ясновидения. Она заметила признаки запустения: наглые пучки буйных сорняков теснили скромно растущие в тени колокольчики, анемоны и фиалки. Напротив, среди кипарисов и маслин, крапива поднялась выше гордого златоцветника. Тропу, которую она так старательно выложила пляжной галькой, местами размыло дождем.

Сульдрун медленно подошла к старому цитрусу: здесь она провела столько мечтательных часов… Сад словно съежился. Воздух полнился просто солнечным светом, а не чарующим сиянием, предназначенным только для нее и только здесь. А дикие розы, несомненно, распространяли более пьянящий аромат, когда она впервые спустилась в этот сад. Послышался шорох скрипящей под ногами гальки: обернувшись, Сульдрун обнаружила расплывшегося в лучезарной улыбке брата Умфреда. На проповеднике была бурая ряса, перевязанная черной веревкой. Монах откинул капюшон на спину, выбритая розовая лысина сверкала на солнце.

Проворно убедившись в том, что вокруг больше никого нет, брат Умфред поклонился и молитвенно сложил ладони:

– Благословенная принцесса, неужели вы гуляете так далеко без сопровождения?

– Именно так – я прихожу сюда, чтобы никто не нарушал мое уединение, – тоном, лишенным всякой теплоты, ответила Сульдрун. – Мне нравится быть одной.

Продолжая елейно улыбаться, Умфред снова огляделся:

– Укромный уголок. Я тоже наслаждаюсь одиночеством – может быть, мы с вами сотворены из одного и того же теста? – Умфред подошел ближе, остановившись на расстоянии протянутой руки: – Рад, что нашел вас здесь. Честно говоря, мне давно хотелось с вами побеседовать.

Сульдрун отозвалась еще холоднее:

– Я не желаю беседовать ни с вами, ни с кем-либо другим. Я сюда пришла, чтобы мне никто не мешал.

Брат Умфред скорчил шутливо-ироническую гримасу:

– Уже ухожу! И все же, неужели вы думаете, что вам подобает оставаться одной в глухом овраге? Можно себе представить, как распустятся языки, если об этом узнают при других дворах! Все будут гадать: кому вы оказываете благосклонность в такой интимной обстановке?

В ледяном молчании Сульдрун повернулась к священнику спиной. Брат Умфред отреагировал еще одной комической гримасой, пожал плечами и засеменил вверх.

Сульдрун села на траву, прислонившись к стволу цитруса. Она подозревала, что монах притаился где-то выше, среди скал, надеясь узнать, кому она назначила свидание.

В конце концов она встала и начала подниматься по тропе. Возмутительное осквернение старого сада присутствием Умфреда частично восстановило былые чары, и по пути Сульдрун задерживалась, чтобы вырвать сорняки. Может быть, завтра утром у нее найдется время на уничтожение крапивы.

Совещаясь с королевой Соллас, брат Умфред выдвинул несколько предложений. Королева поразмышляла, после чего, в приступе холодной решительной злобы – Сульдрун давно не вызывала у нее никаких нежных чувств, – дала соответствующие указания.

Несмотря на ее желание скоро вернуться, прошло несколько недель, прежде чем Сульдрун сумела снова посетить старый сад. Затворив за собой дощатую дверь в стене, она обнаружила бригаду каменщиков, работавших там, где стояло древнее святилище. Они уже расширили окна, установили дверь и снесли заднюю стену, чтобы сделать внутреннее помещение более просторным; кроме того, они заменили бывший алтарь новым. Принцесса с негодованием спросила бригадира:

– Что вы тут строите?

– Церквушку, ваше высочество, или, как ее называют, часовню – чтобы христианский жрец мог отправлять свои обряды.

Сульдрун чуть не потеряла дар речи:

– Кто… кто разрешил?

– Самолично королева Соллас, ваше высочество, чтобы ей проще и удобнее было молиться.