Сад принцессы Сульдрун

Глава 27

Недалеко от моря река Камбер сливалась с Мурмейлем и превращалась в эстуарий протяженностью тридцать миль – Камбермунд. Приливы и отливы, водовороты, сезонные туманы, а также то и дело исчезавшие и появлявшиеся песчаные отмели существенно затрудняли навигацию в гавани Аваллона.

Приближаясь к Аваллону с юга по Икнильдскому пути, приезжий вынужден был пересечь это устье в месте, где от одного берега до другого было не больше двухсот ярдов, на пароме, соединенном цепью с массивным шкивом, катившимся по подвешенному тросу. С южной стороны трос был закреплен на вершине Зубчатого мыса, рядом с маяком. На севере он опоясывал скалу на состоявшем из слоев слежавшейся брекчии крутом склоне под наименованием Речной Скарп. Трос висел над водой под углом; паром, покидавший причал у подножия Зубчатого мыса, перемещался приливом к доку в Сланже, под Речным Скарпом. Через шесть часов отлив относил паром обратно к южному берегу.

Эйлас и его спутники, ехавшие на север по Икнильдскому пути, прибыли к Зубчатому мысу через несколько часов после полудня. Поднявшись на гребень мыса, они придержали лошадей, чтобы оценить внезапно открывшийся перед ними простор – Камбермунд серебрился широкой извилистой полосой, удаляясь на запад и сливаясь с горизонтом; на востоке расширявшееся устье впадало в Кантабрийский залив.

Прилив еще не начался; паром стоял у причала под Зубчатым мысом. Пользуясь свежим ветром, дувшим к берегу, вглубь по эстуарию на всех парусах спешили несколько кораблей, в том числе двухмачтовая фелука под тройским флагом. Фелука направлялась к северному берегу и вскоре бросила якорь в Сланже.

Три всадника спустились к причалу, где паромщик ожидал подъема воды до максимального уровня.

Эйлас заплатил за проезд, и все трое въехали верхом на паром – тяжеловесную баржу длиной в пятьдесят и шириной в двадцать локтей, почти вплотную забитую телегами, скотом, лоточниками и попрошайками, направлявшимися на ярмарку; тут же сгрудились дюжина монахинь из монастыря на Пропащем острове – они совершали паломничество к Святому Камню, на котором святая Коломба приплыла из Ирландии.

В Сланже Эйлас сразу направился к тройской фелуке, чтобы узнать последние новости; друзья ждали его возвращения. Он вернулся в молчаливом и подавленном настроении. Взглянув на непогрешимый компас, показывавший зубом на север, Эйлас не удержался от огорченного восклицания.

– По правде говоря, – заявил он, – не знаю, что делать!

– Что сообщили из Тройсинета? – спросил Ейн.

– Говорят, король Осперо при смерти. Если он умрет, а меня не будет рядом, короноваться будет Трюэн – в полном соответствии с его планами… Мне нужно спешить на юг – но как я могу спешить на юг, если Друн где-то на севере?

Немного подумав, Каргус сказал:

– На юг ты не можешь ехать в любом случае, пока не начнется переправа в обратную сторону. Тем временем Аваллон всего в часе езды на север – кто знает, что мы там найдем?

– Кто знает? Поехали!

Погоняя лошадей, они проскакали последние несколько миль Икнильдского пути, разделявшие Сланж и Аваллон. Ярмарка все еще продолжалась, но уже не с таким лихорадочным смятением, как раньше. Оказавшись на выгоне, Эйлас снова сверился с магическим компасом. Зуб продолжал указывать на север – на противоположную сторону выгона, а может быть, и дальше. Эйлас раздраженно крякнул:

– Друн может быть здесь, на ярмарке, а может быть и в сотне миль отсюда или где угодно по дороге на север. Сегодня мы проверим окрестности, но завтра мне волей-неволей придется ехать обратно, чтобы успеть на полуденный паром.

– Разумная стратегия, – отозвался Ейн. – Еще лучше было бы найти какой-нибудь ночлег.

– Гостиница «Черный бык» неподалеку, – заметил Каргус. – По-моему, это приличное заведение. Мне не помешала бы пара кружек эля.

– Что ж, поедем в гостиницу – надеюсь, там найдется место, где можно прилечь.

Сперва владелец гостиницы развел руками, выражая полное отчаяние, но один из носильщиков, дежуривших у входа, слегка подтолкнул его в бок:

– Герцогский номер свободен, хозяин. Постояльцы не прибыли.

– Ага! В таком случае ночуйте в герцогском номере! Почему нет? Не могу же я ждать всю ночь, пока не соблаговолят явиться господа опоздавшие! – Хозяин гостиницы потер руки. – Мы называем этот номер «герцогским», потому что лет двенадцать тому назад нам оказал честь его сиятельство герцог Снель из Снельдайка. С вас серебряный флорин. Во время Столичной Ярмарки и за герцогский номер? Да, не меньше флорина.

Эйлас положил на прилавок серебряную монету:

– Принесите нам эля, мы посидим у стола под деревом.

Три компаньона присели, наслаждаясь освежающим вечерним бризом. Толпы посетителей ярмарки редели, оставались лишь припозднившиеся любители найти что-нибудь по дешевке и нищие, копавшиеся в отбросах. Музыка стихла; торговцы укладывали товары, акробаты, фокусники, мимы и жонглеры разошлись. Официально ярмарка заканчивалась завтра, но некоторые шатры уже снимали, многие временные лавки разбирали, телеги и фургоны громыхали по дорогам, ведущим с выгона на все четыре стороны света. Перед гостиницей «Черный бык» проехал разукрашенный фургон доктора Фиделиуса, запряженный парой черных двуглавых лошадей, – ими энергично погонял молодой аристократ впечатляющей внешности.

Ейн с изумлением указал на лошадей:

– Чудеса-то какие! Они такими уродились или это проделки колдунов?

– Предпочитаю животных, не привлекающих столько внимания, – заметил Каргус.

Эйлас вскочил на ноги, глядя вслед удаляющемуся фургону:

– Вы заметили, кто сидел на козлах?

– Конечно. Молодой вельможа решил позабавиться.

– Или сын богача, претендующий на знатность.

Эйлас задумчиво опустился на стул:

– Я где-то его раньше видел – в каких-то необычных обстоятельствах. – Приподняв кружку, он заметил, что она пуста, и подозвал паренька-слугу: – Принеси еще эля! Выпьем, а потом съездим туда, куда указывает компас, – до окраины или чуть дальше.

Эйлас, Каргус и Ейн замолчали, наблюдая за передвижением всадников и пешеходов, покидавших выгон. Подросток принес им по второй кружке эля; в ту же минуту мимо по улице проходил высокий человек с взлохмаченными темно-русыми волосами и тревожно блуждающими глазами. Он остановил паренька, возвращавшегося в гостиницу с пустыми кружками, и напряженно спросил:

– Я доктор Фиделиус. Вы не видели, случайно, мой фургон? Он запряжен парой черных двуглавых лошадей.

– Я не видел ваш фургон. Меня не было на улице, пока я не принес эль вот этим господам.

Эйлас сказал:

– Сударь, ваш фургон проехал мимо несколько минут тому назад.

– Вы не заметили, кто правил лошадьми?

– Меня этот человек заинтересовал, я его хорошо запомнил: он примерно вашего возраста, темноволосый, с красивым лицом и гордой, даже надменной осанкой. Он погонял лошадьми так, будто воображал себя божеством, скачущим по облакам. Кажется, я его раньше где-то видел, но я не могу припомнить, где именно.

Ейн указал пальцем на юг:

– Он уехал по Икнильдскому пути.

– Значит, ему придется ждать парома у Камбермунда. – Высокий незнакомец снова повернулся к Эйласу. – Имя Фод Карфилиот ничего вам не говорит?

– Так вот кто он такой! – Эйлас вспомнил события, забытые после казавшихся вечностью месяцев тяжелого труда, унижений, битв и странствий. – Я видел его на башне Тинцин-Фюраля!

– Вы подтвердили мои наихудшие опасения. – Шимрод повернулся к официанту: – Дружище, ты не можешь достать мне коня?

– Могу сходить к конюху, сударь. Но чем лучше лошадь, тем больше он заломит.

Шимрод бросил на стол золотую монету:

– Самого лучшего, самого быстрого коня – и поторопись!

Паренек убежал, а Шимрод присел на скамью, явно пребывая в состоянии возбужденного нетерпения. Эйлас искоса наблюдал за ним:

– Что будет, когда вы догоните его в Сланже?

– Сделаю то, чего он заслуживает.

– Это непросто. Карфилиот силен и, скорее всего, хорошо вооружен.

– У меня нет выбора. Он похитил двух моих подопечных – двух детей, дорогих моему сердцу, – и может их погубить!

– Карфилиот способен на любое злодеяние, – согласился Эйлас.

Поразмыслив над своими собственными проблемами, он принял решение и поднялся на ноги:

– Я поеду с вами в Сланж. Мои дела могут подождать пару часов. – Непогрешимый компас болтался на цепочке, висевшей у Эйласа на запястье. Взглянув на волшебный прибор, Эйлас нахмурился и присмотрелся внимательнее: теперь он показывал на юг!

Эйлас медленно повернулся к Шимроду:

– Карфилиот уехал на юг с двумя детьми. Как звали этих детей?

– Глинет и Друн.

Четыре всадника скакали на юг в лучах заходящего солнца. Заслышав топот копыт, прохожие сторонились и пропускали их, недоумевая: что заставляло кого-то мчаться сломя голову по Икнильдскому пути, когда уже наступали сумерки?

Поднявшись по вересковой пустоши на Речной Скарп, всадники придержали храпящих лошадей. Камбермунд горел радужными бликами, отражая закат. Паром не дождался отлива. Для того чтобы прибыть засветло к Зубчатому мысу, паромщик отчалил из Сланжа, как только вода перестала прибывать, и уже находился посередине устья. Последним заехал на паром фургон доктора Фиделиуса. Рядом с фургоном стоял человек, возможно, Фод Карфилиот.

Спустившись с холма в Сланж, Эйлас, Шимрод, Ейн и Каргус узнали, что паром начнет возвращаться на север не раньше полуночи, с началом прилива, и снова отчалит к Зубчатому мысу только на рассвете.

Эйлас спросил служителя на причале:

– Нет ли какого-нибудь другого способа переправиться?

– С лошадьми? Нет, никак не получится.

– А без лошадей? Могли бы мы сейчас же нанять лодку?

– Без лошадей тоже не получится, сударь. Сегодня нет попутного ветра, и никто не возьмется грести через Камбермунд, когда отлив в самом разгаре, сколько бы вы ни предложили заплатить. Лодку отнесет к Пропащему острову или еще дальше. Вернитесь на рассвете, и вас переправят со всеми удобствами.

Снова поднявшись на холм, Эйлас и его спутники наблюдали за тем, как паром причаливал под Зубчатым мысом. Фургон выкатился на берег, стал подниматься по дороге и пропал в сумеречных далях.

– Они уехали, – упавшим голосом констатировал Шимрод. – Теперь мы их не догоним, мои лошади будут бежать всю ночь. Но я знаю, куда он едет.

– В Тинцин-Фюраль?

– Сперва он заедет в Фароли, чтобы посетить чародея Тамурелло.

– Где находится Фароли?

– В лесу, не слишком далеко отсюда. Я могу связаться с Тамурелло из Аваллона с помощью некоего Триптомологиуса. По меньшей мере это позволит Глинет и Друну оставаться в безопасности после того, как Карфилиот привезет их в Фароли.

– А тем временем он может делать с ними что захочет?

– Таково положение дел.

Икнильдский путь, в лунном свете бледный как пергамент, пересекал просторы темные и молчаливые, где не было видно ни единого огонька. На юг по этому пути двуглавые лошади везли фургон доктора Фиделиуса, дико сверкая глазами и раздувая ноздри от бешеной ненависти к тому, кто их погонял: никто и никогда еще не хлестал их так жестоко.

В полночь Карфилиот натянул поводья и остановил фургон у ручья. Пока лошади пили и подкреплялись придорожной травой, герцог подошел к задней двери фургона, открыл ее и заглянул внутрь:

– Как идут дела?

После непродолжительного молчания из темноты ответил голос Друна:

– У нас все в порядке.

– Если хотите пить или облегчиться, выходите – но смотрите, чтобы не было никаких шалостей! Я не терплю шалости.

Глинет и Друн пошептались и согласились с тем, что не было никаких причин причинять себе лишние неудобства. Они с опаской спустились на землю с задней стороны фургона.

Карфилиот подождал минут десять, после чего приказал им залезать внутрь. Друн поднялся в фургон первый – молчаливый и напряженный, готовый взорваться от негодования. Глинет задержалась, поставив ногу на нижнюю ступеньку. Карфилиот стоял спиной к луне. Глинет спросила:

– Почему вы нас похитили?

– Чтобы Шимрод не навредил мне колдовством.

Глинет старалась говорить ровно и уверенно:

– Вы нас освободите?

– Не сразу. Залезай в фургон.

– А куда мы едем?

– В лес, потом на запад.

– Пожалуйста, отпустите нас!

Карфилиот изучил девушку, ярко озаренную лунным светом.

«Хорошенькая! – подумал герцог. – Свежая, как дикий цветок!»

Он небрежно заметил:

– Если вы будете хорошо себя вести, с вами ничего плохого не случится, может, даже случится что-нибудь приятное. А теперь залезай внутрь.

Глинет поднялась в фургон, и Карфилиот захлопнул дверь.

Снова фургон покатился по Икнильдскому пути. Глинет прошептала Друну на ухо:

– Я его боюсь. Уверена, что он враг Шимрода.

– Если бы я что-нибудь видел, я проткнул бы его шпагой, – пробормотал Друн.

– Не знаю, могу ли я проткнуть его чем-нибудь, – с сомнением проговорила Глинет. – Может быть – если он попробует нас бить или что-нибудь в этом роде.

– Тогда будет поздно. Спрятавшись за дверью, ты смогла бы проткнуть ему шею, когда он заглянет внутрь?

– Нет.

Друн замолчал. Через пару минут он взял свирель и стал тихонько играть – то какую-нибудь трель, то обрывок мелодии, – это помогало ему думать. Внезапно прервавшись, он сказал:

– Странно! Здесь темно, не так ли?

– Очень темно.

– Наверное, я никогда раньше не играл в темноте. Или, может быть, просто не замечал. Но когда я играю, золотистые пчелы у меня в глазах начинают кружиться и вертеться, как будто звуки свирели их раздражают.

– Может быть, ты мешаешь им спать?

Друн заиграл громче и энергичнее. Он исполнил джигу и хороводную мелодию, после чего принялся за трехчастный веселый танец подлиннее.

Карфилиот прокричал в окошко за козлами:

– Прекрати этот чертов щебет, у меня от него зубы болят!

– Удивительно! – тихо сказал Друн. – Пчелы мечутся, жужжат. Им не нравится музыка. – Ткнув большим пальцем в сторону Карфилиота, он добавил: – Так же как ему. – Он снова поднес свирель к губам, но Глинет остановила его:

– Не надо, Друн! Он разозлится, и нам несдобровать!

Лошади бежали всю ночь без устали, полные бешенства, – безжалостно погонявший их демон вызывал у них возмущение. Через час после рассвета Карфилиот снова сделал десятиминутный перерыв. Друн и Глинет не хотели есть. Карфилиот нашел хлеб и вяленую рыбу в кладовке около задней двери фургона, наскоро подкрепился и снова принялся стегать лошадей.

Весь день фургон катился по травянистой равнине Южного Даота – казалось, их окружали лишь бесконечный простор, ветер и небо.

Ближе к вечеру фургон пересек реку Тамм по каменному мосту из семи арочных пролетов и таким образом оказался в Помпероле, не встретив никакого препятствия ни в лице единственного даотского пограничника, ни его тучного помперольского коллеги, неотрывно погруженных в глубины анализа шахматной композиции за столом, установленным точно на границе посередине моста.

Ландшафт изменился – леса и редкие холмы-останцы, формой напоминавшие кексы и неизбежно увенчанные крепостными стенами, сократили необъятные перспективы Даота до масштабов, соразмерных человеческому восприятию.

Перед заходом солнца лошади наконец стали волочить ноги; Карфилиот понимал, что не сможет заставить их бежать еще одну ночь. Он свернул в лес и остановился у едва заметного ручейка. Пока он брезгливо распрягал лошадей и привязывал их там, где они могли напиться и пастись, Глинет развела костер, повесила котелок на треножник и сварила импровизированный суп из попавшихся под руку продуктов. Выпустив котов из корзины, она позволила им побегать, но только поблизости. Сидя за скудным ужином, Друн и Глинет переговаривались едва слышным полушепотом. Карфилиот, сидевший с противоположной стороны костра, наблюдал за ними из-под полуопущенных век, но ничего не говорил.

Характер внимания, которое проявлял к ней Карфилиот, все больше беспокоил Глинет. Наконец, когда небо уже потемнело, она позвала котов и посадила их в корзину. Карфилиот, казавшийся ленивым и бездеятельным, задумчиво изучал хрупкие, но неожиданно выпуклые контуры, грациозные легкие движения и непроизвольные изящные манеры, делавшие Глинет неповторимой и привлекательной.

Глинет что-то прошептала на ухо Друну; они направились к фургону.

Карфилиот стоял у них за спиной:

– Куда вы пошли?

– Спать, – сказала Глинет. – Куда еще?

Карфилиот схватил Друна, впихнул его в фургон и захлопнул за ним дверь.

– Сегодня, – сообщил он, обращаясь к Глинет, – мы с тобой переночуем у костра, и завтра у тебя будет достаточно пищи для размышлений.

Глинет попыталась убежать за фургон, но Карфилиот схватил ее за руку.

– Не напрягайся прежде времени, – посоветовал он. – Тебе предстоит утомительное занятие, причем прекращать его тебе самой не захочется.

Запертый в фургоне Друн схватил свирель и принялся играть со страстной яростью и беспомощным отчаянием, представляя себе злоключения Глинет. Золотистые пчелы у него в глазах, днем лишь изредка жужжавшие, чтобы напомнить о своем присутствии, собирались было успокоиться в темноте, но при звуках свирели стали описывать недовольные круги. Заметив этот эффект, Друн заиграл громче.

Карфилиот вскочил и быстро подошел к фургону:

– Заткни свою свиристель! Она действует мне на нервы!

Друн поднатужился, приподнявшись со скамьи, и принялся дудеть еще быстрее и настойчивее. Испытывая непреодолимое отвращение к музыке, золотистые пчелы летали зигзагами, петляли восьмерками, стали сталкиваться и в конце концов, полностью раздосадованные, вылетели из глаз Друна. Торжествующе набирая воздух в грудь, Друн заставил свирель играть издевательский марш фортиссимо.

Карфилиот наклонился к двери фургона и громко сказал:

– Сейчас зайду в фургон, сломаю свирель и надаю тебе таких оплеух, что надолго затихнешь!

Друн не останавливался – звуки свирели настолько будоражили пчел, что теперь они метались по всему фургону, натыкаясь на стены.

Карфилиот поднял засов, закрывавший дверь. Друн отложил свирель и отчетливо сказал:

– Дассенах, ко мне!

Карфилиот распахнул дверь. Золотистые пчелы дриад вылетели и ударились ему в лицо; герцог отшатнулся, и это спасло ему жизнь – шпага проткнула воздух, лишь слегка прикоснувшись к его шее. Удивленно выругавшись, герцог схватил шпагу за эфес, вырвал ее из руки Друна и отшвырнул в кусты. Друн пнул его в лицо; Карфилиот схватил Друна за ногу и отбросил кувырком внутрь фургона.

– Чтобы не было больше никакого шума! – пыхтя, выкрикнул Карфилиот. – Не стучи, не свисти и не чирикай, а то получишь по башке!

Захлопнув дверь, он опустил засов. Повернувшись к Глинет, он увидел, что та взбиралась по ветвям старого дуба. Карфилиот подбежал к стволу, но уже не мог ее достать. Он полез на дуб вслед за ней, но Глинет карабкалась быстрее и все выше. В конце концов она выбралась на конец ветви, прогибавшейся под ее весом, – Карфилиот не посмел за ней последовать.

Он стал говорить с ней – сначала шутливо, потом просительно, затем угрожающе. Но Глинет не отвечала, неподвижно прячась в листве. Карфилиот произнес последнюю угрозу, от которой у нее похолодела кровь, и спустился с дерева. Если бы у него был топор, он срубил бы под ней ветвь – или даже все дерево – и отомстил бы ей за неподчинение его воле!

Всю ночь Глинет сидела, съежившись от холода и страха, в развилке старого дуба. Казалось, Карфилиот заснул на подстилке у костра, но время от времени он подбрасывал хворост в огонь, и Глинет боялась спуститься.

В фургоне Друн лежал на скамье, раздираемый противоречивыми чувствами: он торжествовал, потому что к нему вернулось зрение, но с ужасом думал о том, что могло происходить снаружи у костра.

Утренний свет постепенно просачивался в темный фургон сквозь щели и окошко за козлами. Карфилиот поднялся с подстилки и, прищурившись, смотрел наверх, пытаясь разглядеть Глинет в темной листве:

– Слезай, пора ехать.

– Не слезу.

– Как хочешь, уеду без тебя.

Карфилиот взял двуглавых лошадей под уздцы и подвел к дышлу – лошади стояли, дрожа и вскапывая землю когтями: новый хозяин вызывал у них отвращение.

Глинет следила за приготовлениями с нарастающей тревогой. Карфилиот тоже следил за ней краем глаза. Наконец он позвал:

– Слезай и заходи в фургон! Или я вытащу Друна и задушу его у тебя на глазах. Потом я залезу на дерево, накину петлю, потяну за веревку и сломаю ветку, на которой ты сидишь. Может быть, я тебя поймаю – а может быть, и нет… Ты упадешь и ушибешься. Так или иначе ты у меня в руках, и я могу сделать с тобой все, что хочу.

– Если я слезу, вы ко мне опять пристанете.

– По правде говоря, у меня уже нет настроения, – ответил Карфилиот. – Твое хилое маленькое тело не стоит таких усилий. Слезай!

– Сначала выпустите Друна.

– Зачем?

– Я вас боюсь.

– Чем он тебе поможет?

– Он что-нибудь придумает. Вы его не знаете.

Карфилиот распахнул дверь фургона:

– Выходи, гаденыш!

Друн прислушивался к утренней беседе с безумной радостью – судя по всему, Глинет удалось ускользнуть из объятий Карфилиота. Притворяясь слепым, он нашел дверной проем на ощупь и спустился по лесенке, с трудом сдерживая возбуждение и торжество. Как прекрасен был этот мир! Зеленые деревья, благородные черные кони! Он никогда раньше не видел фургон доктора Фиделиуса – весело разукрашенный, высокий, причудливых пропорций. А с дерева спускалась Глинет, милая грациозная Глинет – хотя теперь она побледнела от испуга и усталости, а в ее русых локонах запутались сухие сучки и дубовые листья.

Друн стоял у фургона, изображая, что смотрит в пространство. Карфилиот бросил внутрь свою походную постель. Друн украдкой наблюдал за ним: так вот он какой, его враг! Друн почему-то думал, что Карфилиот значительно старше и с прыщавым носом, но ясноглазый герцог был красив, как античная статуя.

– В фургон! – приказал Карфилиот. – Быстро, оба!

– Сперва коты должны прогуляться! – воскликнула Глинет. – И что-нибудь съесть! Я нарежу им сыра.

– Если у тебя есть сыр, давай его сюда, – сказал Карфилиот. – Коты могут жевать траву, а сегодня вечером, вполне возможно, мы будем хлебать рагу с кошатиной.

Глинет ничего не ответила и отдала герцогу сыр. Коты прогулялись и не хотели возвращаться. Глинет пришлось прибегнуть к самым суровым выражениям, чтобы убедить их в необходимости залезть обратно в корзину. И снова фургон покатился на юг.

Внутри Друн сообщил:

– Я могу видеть! Ночью пчелы вылетели у меня из глаз! Они не хуже, чем раньше. То есть мои глаза, а не пчелы.

– Тихо! – приложила палец к губам Глинет. – Это чудесно! Но Карфилиот не должен об этом знать. Он хитрый и замышляет всякие пакости.

– Я больше никогда не буду унывать, – сказал Друн. – Что бы ни случилось, я всегда буду вспоминать о том времени, когда мир погрузился во тьму.

– Я чувствовала бы себя гораздо лучше, если бы фургоном правил кто-нибудь другой, – пожаловалась Глинет. – Мне пришлось всю ночь просидеть на дереве.

– Если он посмеет к тебе прикоснуться, я разрублю его на куски! – пообещал Друн. – Не забывай! Я теперь все вижу.

– Может быть, рубить его на куски пока не придется. Надеюсь, сегодня вечером его мысли будут заняты другими вещами… Наверное, Шимрод нас уже ищет?

– Он не может быть далеко.

Фургон катился на юг и через час после полудня прибыл в рыночный поселок Онриот, где Карфилиот купил хлеба, сыра, яблок и кувшин вина.

В центре городка Икнильдский путь пересекал Восточно-западную дорогу. Карфилиот повернул на запад, заставляя лошадей бежать все быстрее, словно он тоже ожидал неизбежного появления Шимрода. Храпя и встряхивая гривами, то опуская головы к самой земле, то высоко их вскидывая, огромные черные кони тянули фургон на запад, упираясь в землю мягкими тигровыми лапами. Фургон громыхал, подпрыгивая на рытвинах и раскачиваясь на длинных многослойных рессорах. Карфилиот время от времени стегал бичом блестящие от пота черные лошадиные зады, и каждый раз кони ржали и яростно мотали головами.

– Не давай волю рукам! – кричали они. – У тебя в руках поводья, и мы их слушаемся, потому что такова природа вещей. Но не позволяй себе слишком много, а не то мы повернемся, и опрокинем фургон, и отшвырнем тебя огромными черными ногами, затащим тебя в канаву и втопчем в землю! Смотри же, не давай волю рукам!

Но Карфилиот не понимал язык лошадей и пользовался бичом по своей прихоти; с каждым ударом лошади вскидывали головы, и с каждым ударом им все труднее было сдерживать бешенство.

Вечером фургон проезжал мимо летнего дворца короля Дьюэля. Сегодня король развлекался карнавальной процессией под названием «Фантазия в перьях». С утонченным изяществом, воспитанным годами практики, придворные мужского пола украсили себя черными и белыми перьями, изображая морских птиц. Дамы, которым позволялись дополнительные вольности, прогуливались по ярко-зеленому газону в экстравагантных птичьих костюмах из перьев страуса, белоснежной цапли, лирохвоста, павлина и весприля. Некоторые предпочитали бледно-зеленые тона, другие – вишневые, розовато-лиловые или золотисто-охряные: гамма цветов поражала сложностью и великолепием. Больше всех наслаждался этой чарующей взоры картиной сумасшедший король Дьюэль, восседавший на высоком троне в пунцовом костюме птицы-кардинала, создававшем единственное красное пятно на палитре карнавала. Король с энтузиазмом расточал похвалы и комплименты, указывая крылом на вызывавшие его восхищение наряды.

Вспомнив предыдущую встречу с королем-орнитологом, Карфилиот потянул поводья на себя – фургон остановился. Поразмышляв минуту-другую, герцог спустился с козел и приказал Глинет выйти на дорогу.

Она получила от него инструкции, не допускавшие ни возражений, ни двоякого истолкования. Глинет опустила боковую панель фургона, служившую сценическим помостом, и вынесла корзину. Друн стал играть на свирели; ученые коты принялись плясать под музыку.

Дамы и господа в роскошных перьях приблизились, чтобы посмотреть на представление; они смеялись и хлопали в ладоши. Некоторые направились к королю, чтобы привлечь его внимание к невиданным трюкам.

Через некоторое время Дьюэль спустился с трона и широкими шагами направился по газону к дороге, чтобы полюбоваться на спектакль. Улыбаясь и кивая, он, однако, соблаговолил высказать критические замечания:

– Невозможно отрицать, заметны изобретательность и терпеливая дрессировка – забавное зрелище. Ха! Взгляните на это сальто-мортале! Черный кот отличается выдающимися акробатическими способностями. Тем не менее не следует забывать, что, несмотря на все их достоинства, исполнители относятся к семейству кошачьих. В связи с чем можно было бы поинтересоваться: почему мы не видим танцующих птиц?

– Ваше величество, танцующие птицы находятся в фургоне! – отозвался Карфилиот. – Они слишком драгоценны и редки, чтобы показывать их каждому встречному.

Сумасшедший король Дьюэль надменно поднял голову:

– Таким образом, вы относите царственную особу к числу «встречных», как вы позволили себе выразиться?

– Ни в коем случае, ваше величество! Мы приглашаем вас – и только вас – полюбоваться на невиданный спектакль внутри фургона.

Смилостивившись, Дьюэль прошествовал к задней двери фургона.

– Один момент, ваше величество! – Карфилиот закрыл боковую панель, бесцеремонно сбросив внутрь котов и корзину, после чего вернулся к королю.

– Глинет, Друн! Полезайте внутрь! – приказал он. – Подготовьте птиц к присутствию его величества. А теперь, сир, осталось только подняться по этим ступенькам и зайти внутрь.

Плотно закрыв дверь на засов за спиной короля, Карфилиот вскочил на козлы и погнал лошадей бешеным галопом. Дамы в перьях в замешательстве смотрели вслед; стражники пробежали несколько шагов по дороге, но пышные черно-белые плюмажи затрудняли их передвижение – уныло опустив крылья, они вернулись на газон перед летним дворцом, пытаясь понять: что же, в конце концов, произошло?

Запертый в фургоне, Дьюэль выкрикивал приказы:

– Остановитесь немедленно! Здесь нет никаких птиц! Вы дорого поплатитесь за эти шутки!

Обернувшись, Карфилиот громко ответил королю, продолжая стегать лошадей:

– В свое время мы остановимся, ваше величество! И тогда мы подробно обсудим тот роскошный букет перьев, которым вы соблаговолили украсить мою задницу!

Король Дьюэль замолчал и всю оставшуюся часть дня просидел в углу на скамье; время от времени он беспокойно топорщил перья и тихо кудахтал.

Вечерело. На юге показалась серая гряда низких холмов; вдоль северного горизонта вытянулась языком темная полоса Тантревальского леса. Избы попадались все реже – ландшафт становился диким и печальным.

Перед заходом солнца Карфилиот повернул фургон на луг, к небольшой роще вязов и буков.

Как прежде, герцог распряг лошадей и пустил их пастись на длинной привязи, пока Глинет готовила ужин. Король Дьюэль отказался выходить из фургона, а Друн, еще притворявшийся слепым, присел на ствол упавшего дерева.

Глинет принесла сумасшедшему королю миску супа и хлеб с сыром, после чего села рядом с Друном. Они стали тихо разговаривать.

Друн заметил:

– Карфилиот притворяется, что на тебя не смотрит, а на самом деле не сводит с тебя глаз.

– Друн, не делай ничего безрассудного. Он может нас убить, но это еще не самое худшее, что он может сделать.

Друн процедил сквозь зубы:

– Я не позволю ему тебя тронуть. Только через мой труп.

– Я кое-что придумала, – прошептала Глинет. – Не беспокойся. И не забывай, что ты еще слепой!

Карфилиот поднялся на ноги:

– Друн, ступай в фургон.

– Я хочу остаться с Глинет, – упрямо ответил Друн.

Карфилиот схватил его за руки и, не обращая внимания на пинки, швырнул в фургон, после чего закрыл дверь на засов. Повернувшись к Глинет, герцог сказал:

– Сегодня тебе некуда залезть, деревья слишком далеко.

Глинет отступила на пару шагов. Карфилиот приблизился на три шага. Глинет быстро отошла к двуглавым лошадям и сказала им:

– Друзья! Этот мерзавец гонит вас круглые сутки и хлещет бичом по вашим спинам – вы его видите?

– Конечно видим. Мы смотрим восемью глазами одновременно.

Наклонив голову набок, Карфилиот медленно приближался:

– Глинет! Взгляни на меня!

– Незачем мне на вас смотреть, – отозвалась Глинет. – Уходите, или лошади вас затопчут.

Остановившись, Карфилиот покосился на двуглавых лошадей, на выпученные белки их глаз, на взъерошенные гривы. Растягивая губы, лошади показывали длинные острые клыки, раздвоенные на концах. Одна из лошадей вдруг поднялась на дыбы и выставила в сторону Карфилиота когтистые передние лапы.

Герцог отшатнулся, отошел ближе к фургону и стоял, поглядывая исподлобья на Глинет и на лошадей. Лошади опустили гривы, втянули когти и снова начали щипать траву.

Глинет сделала несколько шагов к фургону. Карфилиот бросился к ней. Глинет остановилась. Лошади подняли головы и угрожающе посмотрели на герцога. Их гривы снова взъерошились. Раздраженно махнув рукой, Карфилиот взобрался на козлы.

Глинет открыла заднюю дверь фургона. Они с Друном устроили постель, и ночью их никто не беспокоил.

Пасмурным утром стал моросить мелкий дождь, временами переходивший в ливень. Фургон проехал через Помпероль в Западный Даот и углубился в Тантревальский лес. Сгорбившись на козлах, мокрый Карфилиот гнал лошадей, в злобном молчании осыпая их спины частыми ударами бича, – черные лошади с пеной у рта мчались через лес. К полудню Карфилиот свернул с дороги на малозаметную просеку, поднимавшуюся по склону каменистого холма, и подъехал к Фароли, восьмиугольной многоэтажной усадьбе чародея Тамурелло.

Три пары невидимых рук выкупали Карфилиота, намылив его с головы до ног пенистым душистым соком канифаса. Кожу его выскребли лопаткой из белого самшита и промыли теплой лавандовой водой – его усталость превратилась в не более чем истомленную апатию. Герцог надел черную блузу с малиновой вышивкой и халат, отливавший темным золотом. Невидимая рука подала бокал гранатового вина – он его выпил, после чего размялся, потягивая красивые холеные ноги, как сонное животное. Некоторое время он стоял, размышляя над тем, как лучше всего вести себя с Тамурелло. Многое зависело от настроения чародея – от того, в каком состоянии, деятельном или праздном, Карфилиот застал владельца усадьбы. На этих настроениях можно было и следовало играть, как музыкант играет на струнах. Наконец герцог покинул свою комнату и присоединился к Тамурелло в центральной гостиной, окруженной со всех восьми сторон высокими стеклянными панелями, позволявшими обозревать сверху лесной покров.

Тамурелло редко появлялся в естественном виде, предпочитая выбирать какое-нибудь из десятков обличий, находившихся в его распоряжении. Карфилиот наблюдал множество его превращений, более или менее обманчивых, но всегда запоминающихся. Сегодня вечером Тамурелло явился в образе старейшины сильванов, в аквамариновой мантии и венце из серебряных полумесяцев, с белоснежной шевелюрой, бледно-серебристой кожей и зелеными глазами. Карфилиот видел его таким раньше, и ему не слишком хотелось приспосабливаться к чрезмерной чувствительности восприятия и деликатной точности формулировок этого воплощения. Каждый раз, когда он имел дело со «старейшиной сильванов», Карфилиот напускал на себя молчаливую самоуверенность.

Сильван поинтересовался его самочувствием:

– Ты освежился, я надеюсь?

– Несколько дней мне пришлось терпеть множество неудобств, но теперь я начинаю приходить в себя.

Воплощение в аквамариновой мантии с улыбкой взглянуло в окно:

– Неприятности, о которых ты упомянул, явились для меня любопытной неожиданностью!

Карфилиот ответил безразличным тоном:

– Всю эту историю устроила Меланкте.

Сильван снова улыбнулся:

– Ты ее никак не спровоцировал?

– Разумеется, нет! Разве ты или я когда-нибудь кого-нибудь провоцировали?

– Изредка. Но каковы будут последствия?

– Надеюсь, дело обойдется без последствий.

– Ты еще не принял окончательное решение?

– Мне нужно подумать.

– Правильно. В таких ситуациях необходима предусмотрительность.

– Приходится учитывать и другие соображения. Я пережил несколько разочаровывающих потрясений. Ты помнишь мою вылазку в Трильду?

– Разумеется.

– Шимрод выследил Ругхальта благодаря чертовым больным коленям этого болвана. Ругхальт, конечно же, выболтал мое имя. Теперь Шимрод намерен мне отомстить. Но я захватил заложников и нарушил его планы.

Старейшина сильванов вздохнул и покрутил в воздухе пальцами:

– Полезность заложников сомнительна. Если они умрут, тебя ждут дальнейшие неприятности. Кто твои заложники?

– Мальчишка и девчонка, слонявшиеся в компании Шимрода. Мальчишка ловко играет на свирели, а девчонка умеет говорить со зверями.

Тамурелло поднялся на ноги:

– Следуй за мной.

Они прошли в кабинет чародея. Тамурелло взял с полки черный ларец, налил в него чистой воды и добавил в нее несколько капель светящейся желтой жидкости, после чего в толще воды на различных уровнях появились переливчатые серебристые пленки. Раскрыв переплетенный в кожу либрам, чародей нашел в нем имя Шимрод. Строго соблюдая следовавшие за этим именем инструкции, Тамурелло приготовил темную жидкость и добавил ее к содержимому ларца, после чего наполнил полученной смесью чугунный цилиндр высотой шесть дюймов и два дюйма в диаметре. Плотно закрыв верхний конец цилиндра стеклянной крышкой, он приложил цилиндр к глазу наподобие подзорной трубы. Через некоторое время он передал цилиндр Карфилиоту:

– Что ты видишь?

Глядя сквозь стекло, Карфилиот увидел четырех всадников, скачущих галопом по лесу. Одним из всадников был Шимрод. Других герцог не узнал – судя по внешности, это были какие-то рыцари или наемники.

Он вернул цилиндр чародею:

– Шимрод сломя голову скачет в лесу с тремя сообщниками.

Тамурелло кивнул:

– Они прибудут через час, если не раньше.

– И что потом?

– Шимрод надеется найти тебя здесь, в моей компании, что даст ему возможность пожаловаться Мургену. Я еще не готов к открытому столкновению с Мургеном. Если Мурген вынесет тебе приговор, он будет неизбежно приведен в исполнение.

– Значит, мне нужно бежать?

– И немедленно.

Карфилиот возбужденно расхаживал взад и вперед:

– Хорошо, если не остается другого выхода, я так и сделаю. Но ты должен предоставить мне средство передвижения.

Тамурелло поднял брови:

– Ты намерен оставить у себя подопечных Шимрода?

– Зачем я стал бы их отпускать? Это ценные заложники. Я обменяю их на заклинание, раскрывающее сверток с инструментарием Шимрода, и на его обещание больше не заниматься этим делом. Если хочешь, можешь передать ему мои условия.

Тамурелло неохотно согласился:

– Что поделаешь, за все в этом мире приходится платить. Пошли!

Они вышли из усадьбы и направились к фургону.

– Еще одно соображение, – продолжал Тамурелло. – Шимрод тоже поставил условие, связавшись со мной перед твоим приездом, и я не могу его не выполнить. Я настоятельно рекомендую тебе – по сути дела, требую – никоим образом не травмировать и не унижать заложников, не подвергать их побоям или насилию, мучениям, дурному обращению, оскорблениям или преследованиям, а также не вступать с ними в какое-либо телесное соприкосновение. Не позволяй другим подвергать их такому обращению. Не содержи их в условиях, причиняющих им ущерб или неудобства. С твоей стороны не должно быть никакого содействия или попустительства, выражающихся поступками, словами или отсутствием оных, намеренными или непреднамеренными, приводящими к какому-либо несчастному случаю, нежелательному инциденту или неблагоприятному стечению обстоятельств, жертвами которого оказались бы твои заложники. Ты несешь ответственность за обеспечение их безопасности и охрану их здоровья. Предоставляй…

– Довольно, довольно! – гневно воскликнул Карфилиот. – Суть твоих замечаний предельно ясна. Мне придется обращаться с двумя ублюдками как с почетными гостями.

– Совершенно верно. У меня нет ни малейшего желания расплачиваться за нанесенный тобой ущерб, за твои легкомыслие, похоть, проказы и мстительность. Шимрод пользуется доверием Мургена и предъявил эти требования.

Карфилиот с трудом сдерживал бушевавшие в нем чувства. Он резко сказал:

– Я понял твои указания, они будут выполнены.

Тамурелло прошелся вокруг фургона, натирая обода колес талисманом из голубого нефрита. После этого он перешел к лошадям и, поднимая их лапы по одной, натер их подошвы тем же камнем. Лошади напряглись и дрожали от его прикосновений, но чувствовали его чудовищную власть и притворялись, что его не видят.

Тамурелло прикоснулся голубым нефритом к головам, бокам, ягодицам и животам черных лошадей, после чего провел камнем по всем четырем панелям стен фургона:

– Готово! Поезжай, и торопись! Шимрод скоро будет здесь. Лети! Лети высоко! Лети в Тинцин-Фюраль!

Карфилиот вскочил на козлы и взял в руки поводья. Попрощавшись с Тамурелло взмахом руки, он щелкнул бичом. Лошади рванулись вперед и в воздух. Фургон доктора Фиделиуса, раскачиваясь, полетел на запад высоко над кронами деревьев – лесные твари с удивленным почтением поднимали глаза, взирая на двуглавых черных коней, скачущих по небу, и на влекомый ими невесомо-громоздкий разукрашенный фургон.

Через полчаса к усадьбе Фароли подъехали четыре всадника. Спешившись, они пошатывались от усталости, раздраженные и подавленные тем, что, судя по показаниям «непогрешимого компаса», снова опоздали.

Из усадьбы вышел мажордом:

– Что вам угодно, благородные господа?

– Извести Тамурелло о нашем прибытии, – сказал Шимрод.

– Как изволите о вас объявить?

– Тамурелло нас ожидает.

Мажордом откланялся.

В одном из огромных окон Шимрод заметил движение какой-то тени.

– Он наблюдал за нами и слушал нас, – сказал волшебник своим спутникам. – Теперь он решает, в каком обличье ему следует перед нами явиться.

– Странная жизнь у колдунов! – заметил Каргус.

– Он стыдится своего собственного лица? – удивился Ейн.

Медленно, шаг за шагом из теней к ним приблизился высокий человек. На нем была облегающая кольчуга – настолько мелкая, что отдельные элементы были практически невидимы, килт из сине-зеленого шелка; шлем его увенчивали три высоких шипа, напоминавших рыбий плавник. Лицо его закрывала вуаль из серебряных цепочек. Остановившись примерно в десяти шагах, безликий рыцарь сложил руки на груди и произнес:

– Я Тамурелло.

– Ты знаешь, зачем мы здесь. Приведи Карфилиота и двух похищенных им детей.

– Карфилиот приезжал и уехал.

– Значит, ты его сообщник и разделишь его наказание.

Из-за серебряной вуали послышался тихий смех:

– Я Тамурелло. Мои поступки не подлежат похвале или осуждению. В любом случае твоя ссора с Карфилиотом не имеет ко мне никакого отношения.

– Тамурелло, у меня нет ни времени, ни желания выслушивать пустую болтовню. Ты знаешь, что от тебя требуется. Приведи сюда Карфилиота – пусть отдает похищенных детей и мой фургон.

На этот раз Тамурелло ответил более глубоким, звучным голосом:

– Угрозы могут исходить только от того, кто способен их осуществить.

– Снова пустая болтовня. В последний раз: прикажи Карфилиоту вернуться!

– Это невозможно.

– Ты содействовал его побегу, следовательно, ты несешь ответственность за Глинет и Друна.

Тамурелло молча стоял, сложив руки на груди. Четверо приезжих чувствовали, что чародей изучает их из-за занавеса серебряных цепочек. Наконец Тамурелло сказал:

– Я слышал все, что вы сказали. Можете больше не задерживаться.

Шимрод, Эйлас, Каргус и Ейн вскочили в седла и поехали прочь. На краю просеки они задержались и обернулись. Тамурелло уже вернулся в усадьбу.

Шимрод сказал упавшим голосом:

– Ну вот. Теперь придется выковыривать Карфилиота из Тинцин-Фюраля. По меньшей мере, Глинет и Друн в безопасности.

– Нельзя ли попросить Мургена вмешаться? – спросил Эйлас.

– Это не так просто, как может показаться. Так как Мурген сдерживает других чародеев строгими ограничениями, он вынужден столь же строго ограничивать самого себя.

– Я не могу больше ждать, – сказал Эйлас. – Мне нужно вернуться в Тройсинет. Если король Осперо умер, я уже опоздал.