S-T-I-K-S: Гильгамеш. Том I

Глава 36

Ellil iqbi: “Lūtu Enkīdu mūtim,Ul Giligāmeš mūtim līmut!"

Эллиль промолвил: "Пусть умрёт Энкиду,Но Гильгамеш умереть не должен!"

Эпос о Гильгамеше — Таблица VII

C самого начала пути Марк чувствовал, что что-то пошло не так. Нет, не выбор маршрута или тактики передвижения настораживал его. Неуловимое чувство беспокойства поселилось внутри сердце. Грызун то и дело тоже проявлял признаки нервозности, и шёрстка на его спине то и дело топорщилась. Горгон тоже заметил признаки беспокойства, но прямо сейчас поделать с этим ничего не мог. Даром предвиденья он не обладал, и сказать наверняка, связано ли предчувствие опасности спутников с реальной угрозой, или это закономерная реакция на скорый выход из подземелья, было трудно.

Выйдя через проделанный в стене ход, мужчины быстро осмотрелись. Тоннель окаменелым червём тянулся в обе стороны на сотни метров. Местами его стены были полностью залиты в гладкий серый бетон с кольцевым армированием, опирающийся на тяжёлые железобетонные тюбинги с компенсаторами осадочных нагрузок. Но подавляющая часть прохода находилась в стадии незавершённой укладки: несформированная облицовка зияла пустотами, где сквозь контур главного тоннеля обнажалась ржавая сетка арматуры — скелет несущей обоймы, местами уже искривлённый из-за просадок породы. В некоторых секциях виднелись ригели монтажных опалубок, а в других — фрагменты временного крепления: распорные клинья, швеллерные стойки и сварные контурные обручи.

Под ногами рассыпались остатки строительного мусора: мешки с цементно-песчаной смесью, затвердевшие и покрытые белёсым налётом гидратации в связи с отсутствием надлежащей вытяжки, куски напорных шлангов, извивающихся по земле, как обрубленные змеи, брошенные каски, обломки кабельных лотков. На некоторых участках встречались уже частично смонтированные инженерные трассы — кабель-каналы, крепящиеся к своду на перфорированных стальных консолях. Торчащие из стен пластиковые дюбели и элементы анкерного крепления под потолком создавали впечатление спешно брошенной работы.

Тоннель был проложен с перспективой на электрификацию, о чём говорили проходящие вдоль пути монтажные короба и оставленные катушки с проводами, раскатанные по всей длине. Местами встречались разобранные сегменты ходовых путей — только установленные бетонные шпалы, ещё не получившие своих стальных рельсов, а где-то — уже уложенные, но не выровненные и не закреплённые анкерами на ложе из щебня, образуя сплошную череду препятствий.

С потолка свисали незаделанные воздуховоды и кабельные жгуты — крупные витки термостойкой изоляции, похожие на инопланетные щупальца. Слева — череда технических ниш, предназначенных под шкафы распределительных станций и насосных модулей. Тут и там стояли аварийные прожекторы на телескопических штативах — давно обесточенные, но всё ещё направленные в пустоту, как бессмысленные реликты строительного оптимизма.

Где-то в отдалении капала вода, по звуку — в провал глиняной породы за неутрамбованным сегментом обратной засыпки. И всё же, несмотря на видимое отсутствие угрозы, тревога не отпускала.

Мужчины продвигались медленно, почти беззвучно, словно тени. Каждый шаг тщательно выверен, каждый переход с ноги на ногу — предельно аккуратен. Горгон шёл первым, выбирая маршрут среди строительного рельефа: обходил провалившиеся опалубки, пересекал пролёты между временными опорами, указывал на места, где лучше перешагнуть, а где — проползти. Марк и Оскар двигались след в след, не допуская ни скрежета, ни щелчка подошвы по рассыпанным остаткам арматуры. Тишина была такой плотной, что, казалось, сама вместе с путниками задерживала дыхание.

На конце тоннеля мерцал крошечная бусина света, обозначавшая выход. До него оставалось не менее трёх сотен метров, но он уже маячил как символ освобождения.

И вдруг — глухой хруст, шорох брезента, и следом раздался раздирающий уши клёкот. Один — отрывистый, рваный, словно выдох, будто вырывающийся сквозь распоротое горло. Он ударил по воздуху и, отразившись от стен, начал жить собственной жизнью, множась и рассыпаясь эхом в обе стороны. Но затем его подхватили другие. Клёкот передавался с акустической точностью, по единой схеме, резонируя по тоннелю, создавая звуковую волну, от которой заложило уши.

Горгон замер. Его зрачки расширились, и дыхание прервалось. Предположение, возникшее в умудрённой опытом голове, тут же переросло в уверенность. Это был не просто зов на охоту, не возбуждённый лай одиночек. Это была передача. Координированное предупреждение, когда заражённые не просто откликаются, а доводят информацию в оба конца. Слишком отчётливо, слишком организованно. Он знал о подобном, хотя сам никогда не слышал.

— Передача… — прошептал он одними губами.

Следом последовал новый звук — далёкое взрыкивание, которым обладали уже более развитые заражённые. Воздух стал вибрировать, стены дрожать, и невозможно было определить, сколько именно заражённых разом активизировались в тоннеле. Но ясно одно — их было не меньше двух десятков.

Света не было, и это — единственное, что давало людям хоть какое-то преимущество. Заражённые видели в темноте лучше, чем человек, но неабсолютно — без минимального светового шума они теряли часть пространственной ориентации. А люди видели мир с помощью линз и Эйки.

Марк оглянулся — их прежний вход в тоннель, всего несколько минут назад казавшийся безопасным, теперь наполнялся всполохами и урчанием. Путь назад отрезан. Оставалось двигаться только вперёд. И времени почти не осталось.

Белая бусина света вдалеке — тот самый спасительный выход в конце тоннеля — внезапно дрогнул. Её ровное свечение стало пульсировать с тревожной ритмикой, словно сердце человека, умирающего от инфаркта. Свет то гас, то вспыхивал, рвался, захлёбывался в себе. Не требовалось объяснений — в проём, один за другим, уже врывались заражённые. Их силуэты раз за разом бегущие внутрь колебали перспективу остаться в живых.

Мужчины поняли это одновременно.

Горгон, стиснув рукояти клювов, резко мотнул головой. Он не произнёс ни слова — лишь рванул вперёд с хищной решимостью. Марк и Оскар устремились следом, разгоняясь со всей скоростью, на которую были способны в замкнутом пространстве, забитом ржавыми откосами, свисающими проводами и кучками бетона. Их шаги слились в ритмичный дробный топот, усиленный акустикой тоннеля.

Позади уже слышались слаженные удары когтей и обшаркивающих конечностей — заражённые сползались со всех концов тоннеля, будто вода под уклон. Впереди оставался единственный шанс: прорваться насквозь, прежде чем вход окончательно захлопнется телами и клыками.

Горгон ещё не мог выбивать из строя самых ретивых тварей, расстояние между ними было пока слишком велико.

Тем временем Эйка, анализируя окружающую обстановку, выводила Марку и Оскару маршрут — линию движения, рассчитанную с точностью до миллиметра. Тоннель, хоть и казался беспорядочным, на деле был решёткой паттернов: там, где арматурные стержни создавали ловушки, где своды давали акустическое преимущество, где остатки пластика могли зацепиться за ногу Эйка заранее предупреждала о том, куда лучше всего двигаться каждому из них.

На их линзах вспыхивали стрелки, прорисованные контуры теней, замедленные траектории движения противника, словно сама Эйка стала невидимым командиром, ведя их сквозь хаос.

— Быстрее, иначе не успеем — прохрипел Горгон, больше себе, чем остальным.

И они побежали быстрее, чем когда-либо прежде.

Первыми людей достигли несколько бегунов.

Они неслись, протягивая к людям свои руки с утолщёнными ногтями, порой спотыкаясь, падая, но не теряя плотоядного настроя, а, напротив, ещё больше возбуждаясь от запаха собственной крови. Но Горгон, как и в поезде, был остриём — наступающего на заражённых человеческого «копья». Он врезался в первых мутантов с нечеловеческой скоростью и мощью, не давая им срезать даже за волос его бороды. Он разил набегающих тварей короткими и точными ударами, подсекая суставы, ломая кости под коленями, выворачивая позвоночные дуги резкими скрутами клювов. Хруст сопровождал каждое его движение. Не убивал — но сбивал с ног, замедлял, превращал нападающих в затор, через который вынуждены будут перешагивать те, кто мчится сзади.

Это и было нужно — создавать заторы из тел в «узких горлышках» их пути.

Марк и Оскар шли за ним, выступая как заточенные кромки. Быстрые, почти незаметные в тенях, они добивали тех, кто подползал, кого лишь задело краем удара Горгона. Один метил в глаза, другой — в основание шеи, в споровые мешки. Порой достаточно было одного точного удара, чтобы обездвижить заражённого навсегда. По возможности они опрокидывали за собой всё, что было возможно опрокинуть, чиня препятствия и формируя временные баррикады, замедлявшие движение наиболее ретивых тварей. Также двойка не забывала про арбалеты, расстреливая по бегущим сзади бегунам оставшиеся магазины.

Поток не утихал. Казалось, твари не замечали павших сородичей, продирались вперёд, переламывая их, наступая на искалеченные тела. Лишь медляки сбивались, опускаясь к тем, кто валялся не в силах продолжать свой путь. Они рычали, рвали зубами заживо, с увлечением пожирая собратьев, стоявших ещё секунду назад на ступень выше их на пути развития.

Но бегуны были умнее — шли только на людей. Только на тепло, на ритм сердец. На людей.

И каждая секунда в таком темпе ощущалась целым веком.

За бегунами в тоннель ворвались лотерейщики.

Это нарушало обычную картину поведения заражённых. Обычно такие особи, массивные и быстрые, первыми добирались до цели — проталкиваясь сквозь толпу слабых и не координирующих движение собратьев. Но сейчас они вошли только тогда, когда волна бегунов иссякала, а передовая уже была усеяна телами. Значит, ими кто-то управлял. Кто-то, кто держал всю стаю под контролем.

Горгон понял это мгновенно.

Если это элитник — значит ситуация ужасна. Если заражёнными командует иммунный, с даром управления стаей… то это лишь иной оттенок катастрофы. И в данный момент он даже не знал, что хуже.

Но гадать об этом не было смысла.

Горгон всадил дар в ближайшего лотерейщика. Направление было точным — прямо в область спорового мешка, защищённого рёберным щитом и плотной биобронёй. Но дар применялся на конкретную область, а умозрительный прицел старожила был отлажен с точностью атомных часов: волокна окаменели, мгновенно разорвав связь паразита с телом носителя.

Тварь замерла и ударилась мордой о пол, бездушной марионеткой. Массивное тело сложилось с глухим шлепком. Летящие следом заражённые не успели затормозить — и первый из них, стучащий пятками топтун, запнулся о тушу и рухнул, не удержав равновесия, но сразу же вскочил на лапы, практически не потеряв в скорости.

Однако этой заминки вполне хватило, чтобы превратить в музейную окаменелость паразитический мешок трёхсот килограммового мутанта. Разряд, как и в прошлый раз, вызвал каскадное мышечное смыкание: заражённый затрясся в судороге, как будто кто-то сжал его изнутри и не отпускал. Он рухнул рядом с первым, и сверху на них навалилось ещё двое бегунов, не сумевших среагировать на изменение рельефа из подающих тел.

Дар Горгона работал с устрашающей надёжностью. Каждое применение — гарантированная ликвидация. Но каждый выброс оставлял его чуть более истощённым. Жар пробегал по позвоночнику, сердце вздрагивало от перегрузки, а зрение временами затягивалось поволокой. Он знал, что через несколько применений наступит предел — и тогда... Думать, что будет после этого, не хотелось.

Оскар в это время шёл рядом, след в след, и держал свой арбалет так, будто это был продолжением его руки. В любой момент он был готов пустить болт в ближайшее горло или глазную впадину, и Марк чувствовал это плечом — плотность взаимодействия в их троице была почти телесной. Ни шагу врозь, ни лишнего движения. Оскар знал: стоит допустить прорыв на короткую дистанцию, и арбалет ему уже не поможет. Поэтому он держал свой дар наготове, чувствуя, что сумеет сдержать любую угрозу и подарить отряду драгоценные секунды, но в глубине души надеялся, что дар ему не пригодится.

Они шли словно стрелки часов, выживая в гармоническом такте сработанности их отряда.

Марк уже слышал, как Горгон дышал — тяжелее чем обычно, но также ровно. Он всё ещё бил, всё ещё крушил тварей.

До выхода оставалось чуть больше десяти метров.

И старожил с горечью ощутил: ещё немного — и он будет выжат досуха. Энергии в резерве почти не осталось.

Горгон резко обернулся на бегу, поднял руку и коротко бросил:

— Спек.

Никаких объяснений не требовалось. Все трое знали: это был зов к мобилизации — мгновенной, полной, — мерой последнего шанса. Сигнал, что за этим мясом в тоннеле, за всей этой канонадой рвущихся криков и клёкота, скрывается настоящая опасность. Эйка уже подтвердила: она зафиксировала несколько массивных контуров — по форме и структуре это были явно не бегуны. Крупные заражённые, затаившиеся за искорёженной бетонной кромкой тоннельного устья, между обломков деревьев и руин заброшенной станции, которых ей удалось разглядеть.

— Топтун, два лотерейщика, и... — прошептала Эйка, но договорить она не успела — мужчины уже действовали.

Одним движением они извлекли из нагрудных карманов индивидуальные инжекторы. Тонкий корпус шприца мягко вошёл под кожу, щелчок — и два кубика янтарной жижи врываются в кровоток, расползаясь горячей, золотистой сетью. Мир на мгновение застыл, затих — и вспыхнул заново.

Марк ощущал, как реальность раскрывается букетами под давлением ясности. Звук, свет, запахи — всё складывалось в единый оркестр. Он мог бы различить по оттенку вибрации каждого заражённого в тоннеле. Он знал, что внимание — валюта в этом состоянии. И вкладывать её можно только в одно: выжить.

На тренировках Горгон учил их: «Спек не усиливает — он освобождает. Превращает тебя в микроскоп, направленный одновременно на весь окружающий мир. Но если ты не знаешь, что с этим делать — ты так и останешься стоять, наслаждаясь бесконечной невыразимостью скрытых деталей. Сложнейшее дело, находясь под спеком — направить всего себя на конкретную цель».

И Марк направил.

Он чувствовал, как Горгон держит темп: идеально выверенный, рубленый, без лишней траты сил. Он ощущал, как у Оскара едва заметно сбилось дыхание, как правая нога слегка скользит из-за старой, казалось, давно уже зажившей травмы. Даже грызун в кармане пугливо скрёбся мелкими коготками, в любой момент готовясь к рывку. Они не просто шли вместе. Они двигались как единое тело, как слаженный механизм, в котором каждый человек — это отражение товарища.

Всего около месяца прошло с тех пор, как они впервые шагнули рядом. Тогда Марк был одиночкой. Сейчас — не помнил, каково это. Он не мог представить себя. Он представлял себя в триединстве. Целостность, выкованная в пламени сражений и страхе Стикса. Спек всего лишь оголил проводку этой связи. И если она была — ток шёл.

И вот — выход.

Мерцающая бусина света, так долго звавшая их вперёд, превратилась в арку выхода наружу. Они выскочили из тоннеля, словно снаряд, выпущенный из затхлой гильзы подземелья. Свет ударил по лицу, как пощёчина. Резкий, сияющий, неземной. После долгих дней в темноте подземных кластеров этот солнечный свет вызвал забытую боль и счастье одновременно.

Но ни один из них не замедлился.

Пять минут — ровно столько была продолжительность cпека.

И эти пять минут должны были стать их путём к выживанию либо путём к праотцам.

Они не сговаривались.

Капсулы с твердым эфиром уже летели во все стороны. Экономить сейчас было незачем.

Оскар же достал грызуна из кармана и бросил его изо всех своих сил, а тот расправив перепонки взмахнул ими и улетел в лесную чащу, после чего хозяин зверя облегчённо выдохнул.

Резкий перекат — одновременно, синхронно. Пыль взметнулась следом. Троица метнулась вправо, скрываясь за грудой строительного мусора — щебень, искорёженная арматура, порванные секции бетона. Мозг, ускоренный янтарной жижей, сразу дал оценку: они на взлысине строительной площадке, около тридцати метров в поперечнике, плотная основа, неплохой обзор, окружены лесом. Троица тут же полезла вверх, под разъярённый клёкот множества глоток, вылетевших из чащи.

Деревья росли сразу за кольцом строительной площадки. Густой, тёмный, угрожающе молчаливый хвойный дол — пока в его глубине не вспыхнули первые движения. Кроны задрожали, как от ветра. Из зарослей, как из пасти хищника, одна за другой вынырнули твари. Десятки. Они уже видели добычу.

Топтун, притаившийся с другой стороны мусорной кучи, сорвался с места, в два прыжка преодолев пространство. Земля дрожала от его поступи, но в полуметре от мужчин его путь пересёк дар Оскара. Удар — в кость. Массивная туша застыла на миг, захлебнувшись, как от удара в бетонную стену, и в этот миг клюв Горгона вошёл точно в сочленение бронесегментов в основании челюсти. Разворот запястья, нажатие — выпуск кислорода. Сработал газоразряд: голова существа треснула, как перезрелый плод, швырнув осколки брони на землю.

Но за ним, почти спина к спине, нёсся лотерейщик, прыгнувший на спину мёртвого топтуна.

Он ударил. Широко, размашисто. Оскар принял удар на клюв — металл визгнул, но силы хватило, чтобы сбить парня с ног. Он полетел. Скатился с насыпи, кубарем вниз, и рухнул у подножья холма, пронзив облако пыли и щебня.

Горгон зарычал. Одновременно с Марком они вбили клювы в резвого горошника и того постигла судьба более сильного собрата. Перезарядка клювов была единственным, что они успели.

Но это был конец.

Стая бежала к поднимающемуся на ноги пареньку, как семья касаток к раненому дельфину. Чёрные глаза, слипшиеся от застарелой крови морды, рёв, клёкот, дыхание с привкусом железа и гнили. Слишком много. Слишком близко. И хотя Марк с Горгоном стояли на высоте — сделать сейчас ничего не могли.

Марк встретился с ним взглядом. Оскар пытался встать.

Пошатываясь он сумел встать в полный рост. В правой руке также плотно сидел клюв. Парень не дрожал. Не отступал. Глядел вверх и улыбался. Тихо. Прощально. Из глаз его текли слёзы.

Секунды замерли. Марк вдруг вспомнил. Склад. Баррикады. Тот момент, когда Оскар опоздал а минуту, а потом молча пошёл вперёд.

В руке парня была граната.

Стая сомкнулась.

Оскар всё так же смотрел вверх. И Марк понял: попав в Стикс парень не исчез, не сдался. Он переродился. Стал тем, кем даже не мечтал быть. Человеком, который не убегает. Который защищает своих близких и готов сражаться за них до конца.

Марк вжался в землю, жуткая боль вскипела внутри, не оставив живого места. Сердце сжалось, и не от страха — от пустоты. Будто его вырвали грубой рукой, раскалили добела и вдавили обратно, в грудную клетку, где каждая кость откликнулась гулким эхом. Он чувствовал, как злая судорога прошла от живота до затылка, как каждая клетка тела осознала случившееся раньше, чем разум успел это принять.

Хлопок.

Грохот сорвал дыхание. Земля вздрогнула, повсюду разлетелись куски мяса и кости. Взрыв разметал плотную массу тел на десяток метров. Воздух выдохнул и следом обрушился — звонко, мрачно, неотвратимо. Оскар исчез в сполохе огня и металлической крошки.

Лотерейщики, топтуны — повалились, как марионетки с перерезанными нитями. Куски брони летели в воздухе, обрушиваясь на землю кровавым дождём.

Тишина.

Марк ощутил потерю не как утрату товарища. А как смерть части себя. Как будто в одно мгновение кто-то срезал отточенным скальпелем канат, соединявший его с миром, выбил из-под ног один из фундаментов.

Он пытался дышать, но воздух резал горло. В горящих лёгких клубился дым боли и злобы. Перед глазами всплывали обрывки — деталь за деталью: искренний смех Оскара, неловкие фразы, его попытки выглядеть старше, чем он есть… и, наконец, улыбка, — не упрёк, не страх, не просьба о помощи. Не улыбка мальчика, выбравшего смерть. А улыбка мужчины, выбравшего жизнь товарищей.

Где-то в глубине Марк почувствовал, как расползается трещина.

Но не было времени проявлять чувство.

Новые заражённые уже направлялись к ним.

Стая не переживала о своих потерях.

— Бейся и живи, Марк. Бейся… и живи, — хрипло выдохнул Горгон. Его голос был уже не приказом, а заветом — последним, что он мог передать мальчишке перед тем, как сам шагнёт в бездну. А затем, не оборачиваясь, прыгнул вниз, как прыгает тот, кто давно свыкся с мыслью о смерти. Его фигура исчезла внизу склона, и остался только глухой стук тяжёлых шагов по насыпи строительного хлама.

Оскар подарил им шанс. И Горгон знал: сейчас он сможет применить свой второй дар.

Порочное могущество.

Название, больше похожее на проклятие. Этот дар не давал силы просто так. В радиусе десяти метров от иммунного дар выбирал заражённого с максимальной мышечной массой и эволюционной ступенью, и усиливал его мощь, увеличивая импульс каждого движения в диапазоне от семи до пятнадцати раз в зависимости от выбора старожила, превращая мутанта в неудержимую машину смерти. Горгон, в свою очередь, получал лишь две трети этой силы и лишь тогда, когда усиленный мутант будет мёртв. Чем выше степень усиления — тем меньше времени у Горгона и тем больше его будет у заражённого. Один неверный расчёт — и его же руками будет вырыта могила для него и всех, кого он планировал защитить.

Но Горгон не был новичком. Он всё просчитал, и сердце его не пропускало лишних ударов.

Он прыгнул туда, где ещё корчились посечённые, но недобитые чудовища. Понёсся, огибая загребающие лапы к цели — огромному топтуну, находившемуся ближе всех к Оскару в момент взрыва. Монстр лежал на боку, раненный, но всё ещё живой, и, следовательно, дар должен будет усилить именно его.

Горгон ловко уклонился от попытки чудовища схватить его. Вогнал оба клюва в голову мутанта — такими ударами было не убить заражённого, но именно это и было нужно.

— Двенадцать — пронеслось в голове, и в следующее мгновение голова монстра взорвалась изнутри.

Горгон ощутил, как его наполняет сила. Любое мышечное напряжение усиливалось в восемь раз, и если бы тело Горгона не было закалено Стиксом, то его мышцы и сухожилия не выдержали бы увеличение инерции от любых, даже самых незначительных подёргиваний. Даже сейчас ему стоило быть аккуратным. Способность лишь увеличивала его инерцию, но не повышала ни износостойкость, ни скорость реакции, ни защиту против когтей и клыков тварей.

Но старожил улыбался. Хищный оскал не предвещал ничего хорошего для несущихся на него тварей. В этом взгляде была ненависть и боль. Ненависть к заражённым и боль за потерю Оскара, которого он так и не успел покрестить.

Горгон был молнией, гепардом, артиллерийским снарядом в человеческой оболочке. Он метнулся к ближайшему лотерейщику, оставляя за собой только хруст щебня и оседающую пыль.

Пять метров? Это было ничто.

С широким замахом Горгон ударил тупым концом клюва по когтистой лапе, вытянувшейся к нему в захвате.

Хруст!

Лапа отлетела назад, как сухая ветка. Разрывы тканей, смятие толстых костей. Заражённого повело, он потерял равновесие. У него не было даже шанса.

Горгон был рядом.

Один удар — в висок.

Точный. Безупречный.

Клюв пробил череп, словно осенний лист. Лотерейщик, так и не понявший, как успел умереть, лишь начинал падать, когда Горгон встретил ударом подбежавшего с другой стороны топтуна.

Опередив реакцию мутанта, он вбил клюв в толстый лоб твари. Без применения способности этот удар в двадцать килоньютонов на острие клюва мог только промять слой биоброни, но теперь пробой вышел настолько мощный, словно Горгон опустил на лоб мутанта микроавтобус, запечатанный в миллиметровом жале. Топтун рухнул на землю, от чего по ней прошла дрожь. Чудовище рухнуло с расколотым черепом, будто в его голове сработал сейсмический заряд.

Старожил убил гиганта, но не остановился — он был полон решимости развить успех. Не теряя ни доли секунды, он в прыжке, с глухим рыком, всем телом врезался в грудную клетку подбежавшего лотерейщика. Громыхнуло — хребет твари затрещал, и она отлетела на несколько метров, сбитая с ног яростью и массой слона, заключённой в этом ударе.

Следом на него обрушились другие. Когти рассекли воздух — и плоть Горгона. Один удар пришёлся по рёбрам, вскрыв кожу; второй — по спине, оставил три неглубокие, багровые борозды. Кевларовая куртка едва ли могла защитить от бритвенно острых когтей заражённых средних стадий. Он уклонялся, уворачивался, наносил удары — но каждое движение отнимало драгоценные секунды, каждый прыжок рвал мышцы. Либо свои, либо чужие.

Тело его уже успело покрыться десятками царапин и рваных ран. Из одних сочилась кровь, густая и тёмная, другие уже запеклись, но каждая оставляла отметину на живом человеке, который всё ещё продолжал драться.

И он держался.

Клюв вошёл в висок очередного лотерейщика. Горгон успел развернуться — и тут же получил удар по лицу. Когти рассекли щеку до самых зубов. Десятки лет, прожитых в Стиксе, всё равно, не сделали его не убиваемым. И даже Эйка, успевавшая предупреждать его о самых неожиданных атаках, не могла просчитать то, чего не могла различить за спинами крупных тварей. Он отшатнулся, моргнул и возблагодарил Стикс. Кровь не залила глаз. Часть зубов разметало по пыльной земле, щека свисала уродливым лоскутом. Но это было ничто.

Боль только подстегнула упрямство.

Он не успел перевести дух — следующий лотерейщик уже хотел вгрызться ему в плечо. Клыки прошли сквозь ткань и плоть. Горгон вырвал себя из захвата с рёвом. Кровь брызнула.

Он ударил — и вновь хрустнула кость. Ещё один враг пал, и взгляд бородача оставался ясным, сосредоточенным.

Он не сдавался

Он был Горгоном. И если смерть поджидала его, то она должна была вырвать его из этой бойни с мясом и криком, заплатив за это десятками убитых.

Он снова ринулся в бой.

И в этот момент он почувствовал, как на него с двух сторон прыгнули, сидевшие до этого в засаде кусачи. Извернувшись дикой змеёй, Горгон умудрился отпрыгнуть в сторону, и уйти из-под атаки, но кусачи, тут же рванули вслед. Их удары обладали уже гораздо большей силой, а манёвры — куда более хорошей слаженностью. Горгон еле успевал уворачиваться и отводить когтистые лапы. Мышцы сводило судорогами, но пока действовал дар, Горгон даже не думал о том, чтобы отступить. Если у них есть шанс спастись, то только сейчас. Очередной удар кусача Горгон парировал, сломав тому лапу, после чего обнаружил, что клюв, которым он бил, практически пришёл в негодность.

Странная мысль зародилась в его голове. Кусачи целились по ногам, не пытаясь нанести фатальных повреждений. Значит, ими руководит не элитник. Это был человек, и он вознамеривался получить Горгона живьём. Но додумать ему не дал очередной выпад.

Весь этот бой не продлился больше тридцати ударов сердца, и Марк, всё это время стоявший на мусорной куче, увидел, как из лесной чащи вышел огромный рубер, на спине которого сидела девушка, тело которой скрывала шкура лотерейщика. Спек бурил по венам и позволял в мельчайших деталях запомнить того, кто устроил на них засаду, того, кто убил Оскара, кто был виновником всех бед! Всего-навсего человек, такой же иммунный как и он!

Но тут Марк понял, что один из заражённых навёлся на него. Молодой топтун. С какой-то злой иронией Марк узнал этого топтуна. Тот самый монстр, на котором он приехал со своего островка в этот чёртов «Оазис». Только тогда тот был всего лишь лотерейщиком. Мир оказался куда теснее, чем можно было ожидать.

И сейчас ему никто не мог оказать помощь. Даже будь у него автомат или граната, достичь успеха в деле спасения своей жизни он не сумеет. Попытаться убить ту, кто управляет рубером? Это было даже несмешно. Он спрыгнул и побежал в противоположную сторону. Куча мусора хоть ненадолго, но должна будет задержать монстра. Обманчивая и глупая мысль. Ведь топтун уже догнал медленного человека. Мощный удар порвал грудную клетку и разворотил рёбра, а мужчина полетел вперёд изломанной куклой, выплёвывая изо рта сгустки крови.

Сколько желаний, сколько стремлений, столько опыта, мнений и столько чувств. Всё, что он пережил к этому моменту, вся его подготовка, вся удача оказалась бесполезна против неумолимой силы этого хищного мира. Монстр уже прыгнул на него, сломав тазовые кости, и Марк словно в замедленной съёмке наблюдал, как огромная пасть движется к нему. В последний момент он собрал все свои силы и попытался активировать дар. Тот самый, который он пытался активировать каждый день.

Но жизнь несправедлива.

И голодная злая тварь вгрызлась ему в лицо, ломая кости и хрящи, сдирая плоть. В теле ещё горели остатки жизни, и спек не давал мозгу умереть даже в тот момент, когда он был открыт всем ветрам, но топтун, довольный всем происходящим, проглотил лицо очередного вкусного человека, смакуя неудачливую жертву, и сдавил остатки головы своей пятернёй, превращая её в безжизненный фарш.

Именно это успел застать Горгон, заносивший удар над последним живым кусачом. Взревев пуще прежнего и поняв, что никому не удалось спастись, он на остатках воли выбил дух из чертовски сильной и умной твари, и опустился на колени, теряя сознание от потери крови.

В этот момент земля под ногами задрожала, как будто к месту бойни неслось стадо из тысяч слонов. Девушка на рубере смерила картину оценивающим взглядом и поняв, что взять старожила живым ей не удалось, а к ним уже приближаются стаи с окрестных кластеров, приняла решение сворачивать операцию. Сейчас её не защитит даже матёрый рубер, но вот унести подальше, он вполне способен. Рубер рыкнул оставшимся в живых членам стаи отступать и тут же скрылся в кустах бесшумной тенью.

У бородача не было сил достать бинты и перетянуть раны. Спек не давал ему умереть, но дар уже переставал действовать. Он не жалел о произошедшем. Смерть всегда близко, и он был готов к ней, кажется, очень и очень давно. Было чудом, что они продержались в Приграничье Пекла без скрытника настолько долго, и он, насколько это позволяла мудрость, был благодарен Стиксу за своё последнее приключение. Жаль было лишь тех юнцов, которым не посчастливилось погибнуть, не узнав всего, что может подарить им этот мир. С этой мыслью он закрыл глаза, не надеясь больше открыть их вновь. И мир погас.