S-T-I-K-S: Гильгамеш. Том I

Глава 13

Ina uzni mupallidim tarbaṣu šūtu, ūta ša ilī ikšud.

Многомудрому сон я послал, и тайну богов постиг он.

— Эпос о Гильгамеше — Таблица XI

Сон обрушился на Марка густым, неподъёмным туманом, проникшим в каждый уголок разума. В этой вязкой тьме мерцали образы: смутные, обманчивые, словно отблески в зыбкой воде, — а душа человека, охваченная тьмой и смятением, тщетно искала опору.

Позади слышался топот, от которого дрожала сама земля. Монстр гнался за Марком, а ватные ноги тащили мужчину вперёд, оставляя за спиной лабиринт пещер, покрытых кровоточащими сталактитами. Мышцы тяжелели, и Марка всё больше прижимало к земле. Взор обратился к ногам, которые уже по колени ушли в чёрный песок. Мерзко заклокотал приближающийся монстр. Мураши на коже множились, испуганно прижимаясь друг к другу. В тот момент, когда влажная струя гнилостного дыхания вздула воротник его куртки, тело вдруг полностью провалилось вниз. Падение с большой высоты и мгновенная, словно удар током, встреча с каменным полом. Он разбился. Голова треснула и лоб начала заливать алая кровь, но он понял, что смерть почему-то обошла его стороной.

Как-то поднявшись, он увидел перед собой лицо Горгона: странно-спокойное, будто вытесанное из камня, — оно глянуло в глаза Марку усталым взором и тут же исчезло, пылью развеявшись на ветру. Марк ощутил, что и сам он покрывается гранитной коркой: его живот, шея, губы и язык, — всё покрылось гранитной крошкой. Он двигал ногами и руками изо всех сил, пытаясь разбить оковы, но всё было тщетно. С ног до головы его покрыла сухая древняя порода, изрытая мелкими трещинами.

С потолка свисали светящиеся спораны, уставившиеся на Марка подобно тысяче глаз. Сначала один, потом второй, третий. Они лопались, обдавая его дождём мелких, жгучих капель. Сок тёк по его телу, растапливая твёрдый гранитный панцирь. Вот к руке, потом ко второй, а потом и к ногам начала возвращаться подвижность. Но тот же сок, что спасал его, начал выжигать глаза. Будто его очи смазали капсаицином.

Протерев их, Марк увидел далёкий янтарный свет. Мужчина оказался в тоннеле метро. К нему на полной скорости летел самолёт. Нет, не самолёт, а поезд. Надо было найти выемку, углубление, зарыться куда-нибудь, но ничего не выходило. Он был словно в мраморном мешке. Стены гладкие, будто литые. Уповая на удачу, он упал между рельсов. Вжался в землю так сильно, как только мог и зажмурил глаза. Поезд налетел на него, видимо, имел низкую посадку. Марк почувствовал удар, но душа покинула его до того, как он ощутил боль.

Открыв их, он понял, что снова жив и стоит посреди распахнутого кабинета. Нащупал налобный фонарь и, включив его, увидел, как впереди ползёт безногий Оскар. Но стоило Марку подойти ближе, как тот обернулся, и лицо его оказалось мордой элитника: чужой, перекошенной от ярости и злобы. Чудовище Оскара прыгнуло на него, но Марк успел перехватить его руку, которая на глазах отращивала длинные когти. Они схватились в яростной борьбе, в которой его руки раз за разом проваливались в пустоту. Чудовищный двойник Оскара превращался в облако из мерцающего тумана.

Перед ним из тела мёртвой, чёрной земли росли города. Вспучившиеся колонии мегаполисов, городов и посёлков тянулись к Чёрному Солнцу, вырастали, а достигнув зрелости, осыпались дождём гороха, споранов и жемчужин. Словно колонии слизевиков, росли, чернели и умирали. Иногда формируя огромные группы, иногда одиноко возвысившись посреди полей и лугов, а миллионы мелких шариков проливным дождём орошали Землю. Врастали в неё, словно семена, обливались кровью, после чего на их месте опять росли луга, дворы, леса и небоскрёбы. И не было конца и края этому безумному воплощению злого рока. Постоянному настиганию материального нематериальным.

Внезапно всё вокруг замерло. Он стоял один на бескрайней чёрной равнине, где столь же чёрное светило резало его уши невыносимым скрежетом. Звук и свет нарастали, постепенно сводя Марка с ума. Постепенно стало так громко и светло, что различить, где кончается свет и начинается звук, больше не представлялось возможным. Да и не только с ними творилось неладное. Все законы, флуктуации, колебания и поля потеряли цельность, смешавшись в вакханальном бесновании фундаментальных величин.

Резкий порыв ветра поднял чёрный песок, закружив, засыпав им всё вокруг, и выкинул его из сна.

Марк резко очнулся, ощущая, как его тело сковывает тяжесть. Весь лоб заливал едкий пот, от которого сильно щипало глаза. Сперва ему показалось, что он всё ещё спит и опять закрепощён в очередном кошмаре. Однако вскоре пришло осознание: он лежал в мягком и тёплом спальном мешке. Мышцы ныли, но боли не было — скорее, полное ощущение усталости после долгого и изнурительного пути.

Сверху до кучи были навалены кофты и куртки. Он потянулся, пошевелил пальцами. С блаженной улыбкой Марк принялся наслаждаться сухими носками, прогретыми теплом термопакетов. Это успокоило его и позволило немного отойти от вихря ужасных впечатлений.

В полумраке галереи царил лёгкий, едва слышимый шум. Что-то тихо побулькивало на огне. Скосив глаза набок, Марк заметил Горгона, сидящего на раскладном стуле у газовой горелки. Он о чём-то негромко говорил с Оскаром, сидевшим напротив. Оба они были в новой одежде. Казалось, что в их разговоре даже присутствует лёгкий, едва уловимый смех. Под ними валялось множество пустых консервных банок. На треноге бурлил котелок, из которого поднимались клубы аппетитного пара. Желудок Марка тут же запел голодным кашалотом.

— Хорошо спал, брат солдат? — спросил Горгон, не отрываясь от варева. Рука его помешивала содержимое котелка, щедро посыпая туда специи.

Оскар перестал смеяться и замер, не понимая, с кем говорит бородач, и только потом, догадавшись, посмотрел в сторону Марка.

— В Стиксе надо быть тихим, а значит, сытым. Заражённые от топтуна и выше легко наведутся на урчание голодного живота, а более опытные особи хорошо знают, что «Голодный — значит слабый».

Марк стал садиться, скидывая с себя горку из одежды. Откинул полу спальника и принял из рук Горгона походное варево. Впервые за долгое время он держал в руках горячую пищу. Тёплый съестной аромат, мерное синее пламя горелки, чистая одежда и отсутствие врагов подарили Марку чувство уюта, которое, как он успел понять, является такой же редкостью в этом мире, как и горох, и спораны. За этим чувством он даже забыл, что лишился крайнего из пальцев. С одной стороны, потеря ощутима. Мизинец обеспечивает чуть ли не половину силы ручного хвата. Но с другой, отделался он относительно легко. Зубы того изменённого могли с лёгкостью порвать ему шею.

— Благодарю, что позаботились обо мне, — произнёс Марк, глядя на спутников, — я уж думал, что сгинул. Такой бредятины в жизни не снилось.

— Рука дающего не оскудеет, — весело подмигнув, ответил Горгон, — а, впрочем, благодари Оскара, он, как очнулся, так сразу стал хлопотать. Видать, с кровью из него вся спесь и вышла.

— На тебя ещё хватит, старик, — по-доброму огрызнулся юноша, но, глядя на Марка, тихо произнёс:

— Спасибо.

Марк только кивнул в ответ. Оскар переменился со времени их первой встречи. Был спокоен и собран. Однако за спокойствием может скрываться как мудрость, так и сломленность. А чаще всего и то и другое. Марк бывал на войне, хоть и никогда не сидел в окопе. Его задачей было доставлять грузы, а не воевать. Иногда отвозил на Ирише дембелей и ветеранов. Но чаще — горы цинковых гробов. Ему довелось повидать немало разных людей. И таких, как Оскар, он тоже знал. Переживших первые ужасы боя, обстрелянных первой артой, похоронивших первых друзей с учебки. Несколько часов реально страшной войны способны изменить человека так быстро, как ребёнок способен придать пластилину новую форму. Способны поменять как тела, так и души. Меняют принципы, идеалы, характер. Выжившие часто теряют связь со своей прежней личностью. Смотрят на себя в зеркало другими глазами, понимая, что осознают себя не благодаря ощущениям, а лишь по воспоминаниям.

Марк был знаком с пареньком, воспрянувшим духом после закалки военной жизни, осмелевшим, ставшим более компанейским, лихим и лёгким. Чувство юмора у него после крещения боем улучшилось, хоть и почернело. Песни он пел заливисто и душевно, отчего порой рвались под загоревшими пальцами поеденные ржой гитарные струны.

Говорят, в Новый год был у них в блиндаже праздник. Пили, танцевали, а он лучше всех плясал: хореография, прихлопы, одним словом — русская душа. Плясал да приговаривал: «О, как могу, О, как, эх, О, как», а ему свистели, горячили смехом и аплодисментами. Тянули ему кружки со спиртом. А он пил, пот с него рекой лился, горячил его и всех других. «О, О, О, эй-ей, А», — подгаркивая кричал он, всё распаляясь и распаляясь, хлопал по солдатскому сукну, не щадя ладоней, и драл горло. Руки у него были красные, как два толстых карпа. Опухли, а он всё танцевал, и по шее, и по голени, и по бёдрам. Хлопал да так лихо, так хорошо. Сослуживцы только диву давались. Вдруг полились у него слёзы, едкие, пыльные, смешались с потом. Полились, да крик из сердца вышел, как у раненого зверя. Заплясал он ещё страшнее, отчаянней, яростней. Хлопнул тогда он по бёдрам, да выхватил из кобуры пистолет, вставил дуло в рот и вышиб мозги, заляпав ошалевших товарищей.

Не знает никто, даже сам солдат, что у него за душой творится. Там потёмки. И выход из боя без телесных ран — далеко не показатель отсутствия ран душевных.

Оскар держался бодро, он тоже пережил такие ужасы, от которых его волосы кое-где покрылись пеплом. И сейчас паренёк, должно быть, ещё не начал переживать всю ту волну эмоций, которая в любой момент способна захлестнуть его. Сейчас он пустил всего себя в дело, в дело их общего пути. Тем не менее Марк старался не думать об этом. Он и за себя не мог говорить также уверенно. Для него все ужасы последних дней, в отличие от заматеревшего Горгона, тоже не могли пройти бесследно. «Ночь темна — да день наступит», — успокоил разволновавшееся сердце мужчина. Как выберется, так и вернётся к этим мыслям.

— Мы тут с Оскаром половину мертвяков уже обобрали, и всё добро в кучу сложили. Полезных вещей много, всего не унести. Поэтому до конца дня у нас будет привал. Как раз со всем разберёмся. Небо должна только-только начать заволакивать ночная мгла, а значит, заражённые сейчас входят в активную фазу. Под землёй нам с вами безопасно. Однако, хотя подземные ходы малоинтересны для монстров, шанс нарваться на случайного бродягу ночью становится выше. Под землёй хорошо. Мы с вами, считайте, за всё время заражённых почти и не встречали.

— Ну, конечно, а в метро мы увидели стаю крыс, а не толпу отъевшихся мутантов, — иронично заметил Оскар.

— Именно. Та толпа бегунов с кучкой лотерейщиков, да один молодой элитник, — большое везение. Прямо над нашими головами ежедневно мигрируют стаи в сотни, а то и в полтысячи развитых заражённых под эгидой взрослой элиты. Тут только под землёй так уютно и тихо. Если бы стал выбор: месяц брести до стаба под тоннами надёжной породы или день в колонне лучших стронгов, я, не задумываясь, выберу первый вариант. Достаточно одного хитрого монстра, способного отключать дары, и даже колонна бронебелазов не выстоит перед стаей в сотню голов. Такой опытной твари хватит интеллекта вести войну своими пешками, не показываясь на глаза. Будет разменивать топтунов и кусачей как фигуры, пока не поймёт, когда поставить шах. И не обязательно побежит к кабине. Повредит гидравлику или топливные шланги, да скроется. Снова начнёт выжидать. Они так бесконечно могут свою добычу пасти. Партизаны хреновы. А пока колонна стоит, к ней, глядишь, и другая стая подоспеет...

По мере рассказа Горгона Оскар начал раскачиваться и грызть грязные ногти, казалось, перестав замечать всё вокруг, а потому Марк подошёл и положил руку ему на плечо. Парень вздрогнул, посмотрел на Марка, и, найдя в его лице доброжелательность, успокоился, а через секунду сумел снова сосредоточиться на рассказе.

— Поэтому, дорогие спутники, мы здесь как у Господа за пазухой. Главное, внимательно смотреть по сторонам, чтобы случайный бегун не куснул и тогда пройдём. Уж я-то знаю. Не первый год по подземелью Приграничья людей вожу.

— А как вышло, что я нашёл тебя практически отдавшим Богу душу? — задал Марк резонный вопрос.

Поморщившись, как от саднящей раны, Горгон ответил:

— Тварь хитрый дар применила. Шли обычным подземным маршрутом. До сих пор не знаю, с чем столкнулись, а только очнулся я на поверхности, на парковке какой-то, когда меня уже рвать стали. При себе ни рюкзака, ни оружия. Только разгрузка. Никого из группы не было. Я сразу же вдарил по площади, превратив заражённых в скульптурную галерею. Потом себе под ноги применил инсоматоз на всю длину, куда мог дотянуться даром как можно глубже. Асфальт, землю, гранит — всё обратил в биополимерный «холодец». Повезло, что внизу пещера была, никаких металлических труб или проводов. На них-то мой дар не работает.

Ухнул я под землю вместе с кучей геля, а за мной сиганул подоспевший лотерейщик. В плечах аршин, сразу не пролез, но гель-то жирный, вижу, протиснется такими темпами. Упёртый. Снова пришлось в полную силу бить, чтобы тот сразу весь окаменел, и ещё держать дар секунды четыре, чтобы камень на нём продолжал расти. В конце концов, думаю, хорошо, что он за мной полез. Десяток бегунов свалился бы ко мне и ещё неизвестно сдюжил бы такую толпу с кровопотерей. А как понял, что оказался в безопасности, так сразу стал себя латать, чем только можно, потом уже тебя встретил.

— Жесть, ты крут, — выразил общее мнение Оскар, глядя на старожила широко открытыми глазами.

— И правда, как с такой агрессивной экосистемой ты тут столько прожил? И кстати, всё было интересно спросить, сколько ты тут вообще? — дополнил свой вопрос Марк.

— Сколько прожил, не скажу. Лета вспоминать — Кисляк зазывать. Так что скажу, что, когда я попал в Стикс, то уже был немолод. А под Черноглазом хожу лишь немногим меньше годков, чем ты, Марк, прожил в своём родном мире.

— Черноглаз твой босс? — Тут же вставил вопрос заинтересовавшийся юноша.

— Нет, так я зову местное светило. Днём оно выглядит как и земное: дарит тепло, ультрафиолет, всё при нём, а ближе к ночи, бывает, станет чернеть и кажется, что словно только сейчас показывает свою истинную суть. Словно притворялось целый день, а как только начнёт скрываться за горизонт, так и обнажит нутро, ухмыльнётся. Но увидеть такое можно далеко не каждый день. Но неспроста всё так в этом мире устроено, точно вам говорю неспроста...

Минуту рассказчик сидел молча. Слушатели тоже не торопились говорить что-нибудь в ответ. Лишь сопела всё ещё включённая горелка, заменявшая путникам костёр.

— Пожалуй, будем собираться. Хоть кластер этот ещё недели полторы не уйдёт на перезагрузку, долго оставаться на нём не стоит. Стикс не любит, когда на его владениях засиживаются гости, — подытожил свою историю Горгон.

Из лагеря спелеологов собрали всё полезное: страховочные ремни, несколько спусковых устройств и жумаров. Горгона почему-то особенно вдохновили колотушки и композитные крючья для прохождения сложных участков. Он бережно укладывал в рюкзак мешки, прошитые прочной нейлоновой тканью, — идеально для переноски через узкие сифоны. Горгон забрал мощный ручной прожектор с аккумулятором и встроенным рассеивателем света, идеально подходящим для освещения больших залов. Рядом пристроил аптечку с салфетками, бинтами и гелем для обработки ожогов, а также бутылки с изотоником и два компактных мешка с энергетическими батончиками и орехами.

Марк тщательно выбирал термосы среди остатков снаряжения — взял только два: лёгкие, из двойной стали, с удобными клапанами. В отдельный гермоупаковочный мешок он сложил фильтр-насос для воды и химические таблетки для обеззараживания.

Оскар набрал два десятка светящихся палочек. В рюкзак также перекочевала фольгированная термоодежда: компактная и лёгкая, поможет спасти от переохлаждения в случае затяжного маршрута.

Марк заметил набор миниатюрных складных зеркал — они предназначались для заглядывания в узкие щели, где можно было разглядеть, продолжится ли тоннель. Рядом лежали датчики углекислого газа с сигнализацией, один из которых он сразу прицепил к ремню: воздух в пещерах часто преподносил смертельные сюрпризы, и к тому же неизвестно, какая пакость может поджидать их в последующих кластерах. Другие раздал товарищам. Вдобавок к этому Горгон достал из дальнего угла прочный гидробокс — герметичный контейнер, способный сохранять важные вещи сухими даже при полном погружении в воду. В него отправились запасные батарейки, часть гороха и споранов, а также всё, что могло хоть немного бояться воды.

Перед уходом из лагеря Горгон задержал их на выходе. Он проверил каждую петлю на рюкзаках, затянул стропы на шлемах и убедился, чтобы у всех шнуровка была надёжно зафиксирована. Налобники включили. Часы сверили. Всё лишнее оставили позади — путь предстоял неблизкий, пополнить запасы можно будет нескоро, важен был каждый грамм.

Старожил хлопнул по поясу, на котором красовался отполированный тесак.

— Ну что, готовы? — воодушевляюще обратился он к своим спутникам.

Ответом ему были молчаливые кивки.