S-T-I-K-S: Гильгамеш. Том I

Глава 30

Ḫābilu, nuppu nu dullum? Nēmerūni ša rabûni, nuppa ana pānīni nerû?

Друг мой, ужели мы будем так жалки?Столько гор уже перешли мы,Убоимся ли той, что теперь перед нами?

Эпос о Гильгамеше — Таблица IV

Горгон подал лаконичный жест — зачистка. Группа двинулась на соседний глухой кластер, где находилось складское помещение.

Внутри царил безумный бедлам, пиршество хаоса, достойное Дионисийских мистерий. Всё, что только могло быть уничтожено, было сломано, разбито, испорчено. Стройные анфилады стеллажей были изломаны неравнодушными лапами заражённых и выложены в причудливые груды покрытого ошмётками и грязью мусора. Даже бетонные стены были исполосованы глубокими бороздами когтей, будто заражённые вымещали ярость на неподатливой архитектуре.

Весь пол был залит кровью без единого просвета. Флорентийская мозаика из бурых луж, застывших потёков и скользкой плёнки, растянутой по всей площади склада. Видимо, браконьеры или складские рабочие оказались в ловушке в момент переноса в Стикс и сразу наткнулись на тех заражённых, что остались от предыдущего переноса рабочих шахты. Либо же сами стали первыми инфицированными, и в этом замкнутом пространстве из рукава соляных копей и складских помещений началась их первая и последняя бойня друг с другом, победителем в которой стал единственный реальный заключённый — бурая медведица. В каком-то смысле Стикс воздал по заслугам её пленителям.

Среди завалов, под нагромождением этажерок, изорванных тюков и пакетов обнаружился ещё один ползун. Забытый и никому не нужный, буквально похороненный под складским хламом. Смехотворно худой, мумифицированный, но живой.

Эйка мгновенно проанализировала степень его повреждений: множественные переломы длинных трубчатых костей, разрыв приводящих мышц, травматическое разрушение тазового кольца, открытые пролежневые некрозы на точках опоры. Любой человек с такими повреждениями не то что не зашевелился бы — он умер бы в первые часы от болевого шока и гиповолемии. Но ползун медленно, еле различимо подрагивал, лёжа под обломками.

Когда люди приблизились, его единственный чёрный глаз — второй давно уже вытек от полученного ранее удара, — открылся.

— До этого он был в трансе, — спокойно пояснил Горгон. — Экономил энергию. Когда жрать нечего, заражённые уходят в диссоциативный анабиоз — состояние, при котором их метаболические процессы замедляются до предела, но основные нейронные контуры остаются активными.

Он указал на ползуна, чей единственный открытый глаз не моргал, не фокусировался на движении, но при этом явно фиксировал окружающую среду.

— И чем выше заражённый стоит на эволюционной лестнице, тем более продвинутой становится эта способность. Некоторые молодые рейдеры считают, что кусачи, руберы и элитники никогда не спят. На самом деле, у кусачей способность впадать в анабиоз трансформируется в фазово-разделённый нейрорегулятивный отдых.

— Я когда-то слышал, что дельфины спят, используя одну половину мозга, пока другая остаётся активной, — сказал Марк, пришедшую в голову мысль.

— Это называется унигемисферный медленный сон, и он позволяет им не тонуть и продолжать двигаться даже в моменты отдыха. У заражённых высоких стадий, особенно у кусачей и элитников, этот механизм доведён до новых пределов.

Марк сосредоточенно слушал.

— Их мозг сегментирован на функциональные блоки, каждый из которых отвечает за определённые задачи: сенсорное восприятие, моторные функции, координацию, анализ угроз. Развитие заражённых пошло по пути локальной нейроавтономии — отдельные участки коры и подкорки могут временно засыпать, не отключая при этом критически важные центры.

Горгон сделал паузу, позволяя информации осесть.

— В отличие от дельфинов, которые во сне перестают использовать часть двигательных функций и снижают когнитивную активность, заражённые реструктурируют нагрузку в реальном времени, жертвуя второстепенными процессами, но никогда не становясь полностью уязвимыми. Например, периодически отключая анализ сложных паттернов движения, но сохраняя реакцию на резкие импульсные раздражители. Или, наоборот, временно "глуша" механизмы моторной точности, оставляя лишь грубую силу.

Он снова посмотрел на ползуна.

— Этот кусок мутанятины, скорее всего, уже часами находился в латентной фазе, оставив активными только базовые сенсорные контуры. Он не двигался, не реагировал, но был готов. Мы пришли — и его мозг мгновенно перешёл в активную фазу, готовясь к атаке.

Оскар задумчиво хмыкнул.

— Чем дальше, тем меньше у них остаётся черт, делающих их похожими на нас. И тем больше в них от чего-то...

— Интересного, — сказал за бородача Марк.

— Пожалуй, да, интересного. Стикс — непаханое поле для учёных всех мастей. Если бы меня попросили сказать о Стиксе лишь два слова, я бы ответил: выживание и любопытство.

— Но чтобы сказать это не соврав себе, нужно очень глубоко принять сначала другие два слова: кровь и вонь, — дополнил слова старожила Оскар, прикрывая нос перчаткой.

— Тоже верно, — философски сказал Горгон.

Лагерь в столь отвратительной клоаке, давшей сто очков форы Варфоломеевой ночи, понятное дело, разбивать не стали. Однако сделать остановку было необходимо. Болты сами себя не извлекут, а споровые мешки не распотрошатся. По этой причине Марк и Оскар, вооружившись извлекателями и ножами, принялись за чёрную работу. Копаться в развороченных мозгах тварей, так сильно походивших на людей, было тяжело, и Оскара несколько раз вывернуло наизнанку. Благо общей атмосфере ужасного зловония, это не повредило, напротив, лишь укрепило бы в сознании наблюдателя простую истину: Стикс постоянно умывает свой древний лик океанами смерди.

— Здесь вечно правят Фурии, и никто не предложит в утешение чашу кикиона, — послышался еле уловимый шёпот Горгона, задумчиво смотрящего на труп медведицы, лежавшей посреди смрадных куч и, таким образом, самой ставшей очередной смрадной кучей.

— Может, позже прочитаешь нам очередное мудрое изречение Блокнота или Журнала и поможешь? — спросил Оскар после того, как обнаружил в наросте бегуна первый споран.

— Так, противно, и воняет к тому же будь здоров, — ответил Бородач с непробиваемым лицом Роденского мыслителя.

— Господи... — закатив глаза на очередную порцию абсурдной иронии старожила, произнёс юноша.

Марк же в это время изо всех сил пытался перевернуть труп заражённой медведицы, при этом не испачкавшись в крови, и спустя ещё одно усилие у него это получилось.

— Держа горошинку с обрывком чёрной нити на вытянутой руке, Марк краем глаза увидел одобрительно поднятый большой палец бородача. Вернее, увидел он это благодаря подсветившей фигуру старожила Эйке. С линзой забываешь о том, что находишься в абсолютной темноте.

— Почему ты не помогала при наведении арбалета? — тихо спросил Эйку Марк.

— Потому что я в первую очередь учитель, а после уже — помощник. Чтобы мы идеально дополняли друг друга, тебе необходимо дорасти до моего уровня. Пока ты учился стрелять по бегунам, я просвечивала стены и проёмы на наличие людей и заражённых под скрытностью, выполняла бесчисленные самопроверки, меняла спектры и алгоритмы.

Многие из подобных задач в перспективе ты должен научиться выполнять сам.

— А не переоцениваешь ли ты обычных людей?

— Я — привилегия для опытных рейдеров. И поскольку ты таковым не являешься, мне и приходится устраивать тебе полевое обучение.

— Боюсь представить, на какие задачи ты расходуешь энергоресурсы, действуя в паре с опытными иммунными.

— Пускай, это будет для тебя сюрпризом и мотивацией двигаться вперёд, — весело закончила она.

— Кончай сбор урожая, братья-бортники, — произнёс Горгон, — время.

Молодые люди согласно кивнули и, закинув последние вырезанные спораны в подсумки, последовали за бородачом к дальней стене складского комплекса контрабандистов.

Тот применил дар на стену, и началась привычная процедура. Мару стал убирать гель, но заметил, что Оскар шарится в куче мусора, стараясь что-то достать.

Пожав плечами, мужчина продолжил выработку полимера сапёрной лопаткой в одиночку, и когда он закончил с первой партией, Оскар, наконец присоединился.

Вдвоём работа пошла быстрее, но всё равно заняла почти два часа. Горгон постоянно отдыхал, стараясь поддерживать уровень энергии Стикса в оптимальном состоянии.

Молодые люди знали, что прямо за складом находится гипсовый карст и для того, чтобы перебраться на другую сторону, им снова придётся использовать альпинистское снаряжение, но реальность смогла удивить всех.

Закончив с последней партией бетона, перед рейдерами показалась кирпичная стена с номером улицы, дома и оконной рамой.

Ещё до того, как Эйка высказала вероятную версию, Марк понял, что произошло:

Когда кластер переместился в Стикс, дом оказался над карстовой пещерой. Однако в отличие от катастрофических провалов, происходящих мгновенно, здесь осадка вышла постепенной. Отсутствие сейсмических толчков, подвижек плит или мощных водных потоков не дало процессу перерасти в обвальное разрушение. Вместо этого здание равномерно погрузилось вниз, утонув, словно в зыбком песке.

Через окно было видно, что внутреннее убранство пострадало не так уж сильно. Основные нагрузки распределились по вертикальным конструктивным элементам — несущим стенам и внутренним колоннам. Перекрытия, хотя и испытывали напряжение, оставались в рамках расчётных пределов прочности. Жёсткость конструкций позволила избежать деформаций, способных привести к прогрессирующему обрушению. Однако по стенам сетью расползлись глубокие паутинистые трещины.

Оскар изобразил на лице самую удивлённую физиономию, на какую только был способен, посмотрев на Марка и Горгона в поисках объяснений, но старожил и сам выглядел озадаченным.

— Уверены, что в карстовой пещере должна была находиться хрущёвка? — тихо, но так, чтобы все расслышали интонацию, проговорил молодой человек.

— Раз есть, значит, должна, — спокойно ответил ему бородач.

— Рама не треснула, значит, стена держится, — высказал Марк логичную идею.

— Вы серьёзно хотите пройти по этому дому? — недоумевающе вопросил Оскар, — вы же даже не знаете, утонет ли дом вместе с нами или нет.

— Эйка сверила дом с данными о поверхности этого кластера и рассчитала глубину погружения. Если серьёзных отличий этого кластера от предыдущих переносов нет, то дом должен уже достигнуть дна и ниже спускаться некуда. Стоит крепко. Уверен, что мы сумеем пройти, если не будем задерживаться, — заметил Марк на слова парня, и Оскар тоже пробежав глазами по этим расчётам, глубоко вздохнул, махнув рукой.

— Если мы все тут поляжем, то знайте, что я был против.

— Судя по данным об окрестных кластерах, это самый безопасный путь, даже с учётом риска обрушения — дополнил свою линию бывший лётчик.

— Да я и сам знаю, — отмахнулся от аргументов Оскар.

Горгон не стал возиться с запором — одной рукой ухватился за край оконной рамы, а другой вытащил из разгрузки узкий металлический клин. Засовывая его в едва заметную щель между створками, он с лёгким поворотом провернул механизм блокировки, нажимая прямо на запорный язычок. Раздался еле слышный щелчок, и створка подалась внутрь.

Они двинулись вглубь пятиэтажки. Воздух здесь был тяжёлым, застоялым — смесь пыли, крови и старческой немощи. Квартира встречала их выцветшими коврами с витиеватыми узорами, сервантом из морёного дуба, где за стеклом рядами стояли фарфоровые статуэтки. Облупленные обои в цветочек отслаивались от стен, в углах затхло пахло плесенью. Под ногами поскрипывал линолеум, а вдалеке раздавался едва слышный звук, издаваемый тем, что осталось жить в этом доме после прежних хозяев.

Осторожно двигаясь по коридору, они подошли к дверному проёму. Там, в комнате, сгорбившись, что-то копошилось. Это был заражённый старик, худой и ссохшийся, как старый чернослив. Пальцы шарили в маленьком деревянном домике для птиц, стоявшем на тумбе. Старик не замечал двигавшихся позади людей, будучи сосредоточенным на известной лишь ему одному цели.

Оскар двинулся без команды — быстро и бесшумно. Рывок, удар — и тело осело на пол.

«Идём», — показал жест Горгон, уже направляясь дальше.

Марк взглянул на Оскара, но тот лишь жестом показал: «я за тобой».

Они шли дальше по узкому коридору. Марк заметил приоткрытую дверь в одну из квартир — её блокировало что-то изнутри. Осторожно заглянув внутрь, он замер.

В центре комнаты, на затоптанном ковре с восточными узорами, лежали мать и ребёнок. Каждому досталось по выстрелу: в материнское и детское сердце. Напротив, в кресле, сидел отец. Висок пробит, а рука всё ещё сжимала пистолет.

В этот момент Оскар, наконец, появился, и Марк жестами спросил, что произошло, на что получил лаконичный ответ: «позже».

Они продолжали двигаться по коридорам, избегая лишнего шума, шаг за шагом приближаясь к цели. Ветки проводов свисали с потолка, местами плитка отваливалась, открывая ржавые арматурные прутья. Старые стены, впитавшие в себя запахи жизни и смерти, казались ещё более тесными в этом неподвижном, пропитанном пылью воздухе.

Вскоре путь привёл их к глухой стене. Согласно расчётам Горгона, за ней должен был находиться нужный проход — выход из этой неустойчивой бетонной коробки.

Старожил провёл рукой по шероховатой кладке, мысленно выстраивая схему нагрузок в своей голове. Кирпичная стена не была монолитом — она состояла из отдельных элементов, связанных цементным раствором, где каждая линия кладки передавала нагрузку вниз по строго определённым векторным направлениям. Стоило изменить структуру в неправильном месте — и равновесие нарушится.

Он постучал по поверхности, ловя изменение звука. Глухой отзвук говорил о высокой плотности материала, а приглушённые, но не слишком звонкие ноты намекали на равномерное заполнение швов раствором. Это был признак качественной кладки, но даже она имела слабые зоны.

Вслушиваясь, он размышлял про себя: «Если сделать отверстие выше — пойдёт перераспределение веса с верхних рядов, давление увеличится, и вся конструкция начнёт оседать. Визуально всё останется целым, но появятся микротрещины в растворе, разрывы, которые со временем станут точками напряжения».

Он опустил руку чуть ниже.

«А если ниже, то это приведёт к сдвигу центра масс. Кирпичная кладка хоть и выдерживает высокие осевые нагрузки, но воспринимает боковое напряжение крайне плохо. Убирая нижние ряды, мы нарушаем равномерность сжатия, и это создаст изгибающий момент. Если повезёт, пойдёт локальная деформация. Если нет — шовная пластика сработает в обратную сторону, и усилие резко перераспределится, вызвав обрушение верхних сегментов».

«Но вот здесь, — его пальцы вновь коснулись выбранного участка, — кладка находится в точке баланса. Это нейтральный слой, который испытывает минимальное сжатие и растяжение. Гель поглотит материал без последствий, потому что нагрузка распределится через соседние ряды, а смещение будет недостаточным, чтобы повлиять на прилегающие сектора. Хоть бы всё получилось. Великий Стикс, поделись с нами своей удачей».

А молодым людям лишь бросил жест: «Готовьтесь бежать вперёд».

Как только бородач дождался одобрительных кивков, то применил дар и рванул вперёд, выбивая собой желейную пробку. Следом за ним выбежали Оскар с Марком. Отверстие вышло неаккуратным и зацепило один кирпич «верхнего» слоя. Он медленно стал надламываться, смыкаемый горизонтальными нагрузками, и, треснув на две половины, упал на пол, увлекая за собой волну других кирпичей.

Троица, не сговариваясь, побежала по пещерному тоннелю подальше от обрушения и вовремя. Со спины их обдало пыльной кирпичной крошкой — стена рухнула. Часть верхнего этажа тоже полетела вниз, заваливая проход, по которому шли мужчины, однако дом был крепким, не обрушился полностью. Звука тотального обвала не последовало.

Марк посмотрел на Горгона, а тот лишь пожал плечами, говоря, мол «форму дара, я контролирую только через длительность применения, уж простите».

Когда они бросили взоры на тоннель, первое, что зацепило внимание — это дефекты конструкции. Бетонные стены, местами покрытые стальными арматурными каркасами, потрескались и осыпались, являя следы растяжения и сдвига, характерные для воздействия мощнейших ударных волн. В местах, где проводились испытания с мощными взрывами, в структуре бетона просматривались прогары и фрагменты обугленных материалов. На некоторых участках потолок поддерживался вре́менными опорами, а металлические арки, частично разрушенные, искривились, под воздействием взрывного давления и колебаний грунта.

Пол был усеян обломками деталей: искажённые куски стальной арматуры, остатки датчиков давления и температурных зондов, обгоревшие фрагменты взрывчатых веществ. Местами оставались следы коррозии, где под воздействием высоких температур металл вступал в реакцию с кислородом, создавая причудливо-узорчатую ржавчину. Обгоревшие участки бетона и стен, проплавленные горючими газами, указывали на сотни и тысячи градусов Цельсия, характерные для высокоэнергетических взрывов.

Некоторые участки, где проводились испытания на детонацию в замкнутом пространстве, демонстрировали признаки структурной нестабильности: микротрещины, смещения в слое армирования и ослабление поддерживающих конструкций. Эти детали — свидетельства мощных взрывных волн и тестирования разрушителей, которые воздействовали на подземную породу в целях получения данных о влиянии подземных ударов на строение и устойчивость подземных сооружений. Кластер представлял собой подземный испытательный полигон.

Шли молча, ступая шаг в шаг. Вряд ли здесь были мины, однако стоило соблюдать осторожность в отношении осколков.

Марк в который раз поймал себя на абсурдности происходящего: где он вообще, чёрт побери, находится и чем он вообще занимается? Дом, работа, отдых на гражданке, походы в кино с приятелями, редкие, но такие приятные поездки на теплоходе по родной стране по Каме, Волге и Енисею... Сейчас вся прежняя жизнь кажется ему сном по сравнению с жизнью текущей. Или же, напротив, текущая жизнь кажется вечным кошмаром по сравнению с тем райским спокойствием старой Земли? Решение таких вот всплывающих в сознании дилемм и вопросов часто занимало Марка перед сном и в моменты пиковой ясности мысли. Но оно было как бесплодным днём, так и бесплотным ночью. Не помогало, а служило бампером для разогнанной психики, смягчало давление от существования. Из потока воспоминаний и идей он вынырнул за мгновение до того, как увидел, что путь в следующий кластер перекрыт завесой тумана.

Плотная завеса снежно-кучерявых клубов пара недвижимо стояла перед путниками, безликим стражником смотрела на людей, пока меняла ткань реальности, решала, из какого мира в этот раз переместить осколок пространства и как встроить его вместо уже существующего.

Маршрут был известен заранее, а потому никто из людей не беспокоился. Каждый раз сюда прилетает один и тот же тоннель, в котором никогда не бывает ни людей, ни заражённых. Он длится почти два километра и обеспечивает приятную прогулку. Риска обрушения тоже никогда нет, потому что стены тоннеля абсолютно герметичны. А идти вперёд — одно удовольствие, потому что ноги ступают не по земле и обломкам, а по чистейшему полотну маглева — монорельсу для поездов на магнитной подушке. Однако тоннель обладал интересной особенностью — в нём был абсолютный вакуум, и потому после прилёта в Стикс и, состыковавшись с кластерами, содержащими в себе воздух, вакуум стягивает его на себя, образуя сильный ветер, но лишь на несколько секунд, после чего можно будет спокойно двигаться вперёд. Так было всегда, и, по сведениям Эйки, тоннель никогда не подводил. Но не в этот раз.

Пещерную тишину разорвал свист, от которого тут же заложило уши. Огромный и длинный поезд-пуля, перенесённый в Стикс, разогнанный до умопомрачительных девяти сотен километров в час, мгновенно унёсся вдаль от закрывших уши людей. Монорельс, по которому он скользил, исчез, и шестисоттонная стрела высокоскоростного состава, лишённая привычной магнитной подушки, тут же превратилась в неконтролируемый баллистический объект чудовищной мощи.

Следом за маглевой магистралью начинался двухполосный автомобильный тоннель, и поезд, почти не потеряв энергии, ворвался туда.

Передняя секция ударилась о бетонный пол, искры с шипением вспыхнули, окрашивая темноту каскадами бело-синих брызг. Корпус задрожал, но инерция не позволила поезду опрокинуться — он продолжал нестись вперёд, со скрежетом бороздя асфальт, дробя и выворачивая всё на своём пути. Напряжённые стены тоннеля задрожали от чудовищной вибрации.

Мужчин, стоявших на границе кластеров потянуло вперёд вакуумным хлопком, и Оскар повалился на пол, а поезд, теперь уже превращённый в цунами из разорванного металла, вырвался на следующий кластер — прямо в ряды автомобилей.

Подземная двуполоска была забита машинами. Они стояли беспорядочно, покорёженные или пустые, в некоторых всё ещё притаились выжившие люди, прятавшиеся от снующих меж рядов заражённых. Кластер перенесло всего пять часов назад. Первые ряды машин просто испарились под натиском стального гиганта — спрессованные в тонкие пластины металла, они исчезли в оранжевых цветках бензиновых вспышек. Исковерканные остовы автомобилей закручивались, отлетая к стенам, где они мгновенно превращались в бесформенные груды железа.

Почти не сбавляя скорости, поезд перемолол сотни автомобилей, вырвался с магистрали, сбивая дорожные барьеры, и влетел в новый кластер. Здесь его путь продолжился ещё сотню метров, прежде чем произошла окончательная остановка. Последний удар — и передние вагоны разорвало в клочья, но бо́льшая часть всё ещё держалась в сцепке, пускай наклонившись или заваливаясь набок.

Всё это не заняло и секунды, а туман лишь начал рассеиваться перед глазами ошарашенных иммунных, чей путь в очередной раз озарила дьявольской улыбкой Стикса.

Оскар поднялся на ноги, отряхиваясь от пыли и каменной крошки, а Горгон, став, как никогда, серьёзным, поглядел куда-то вверх, смежил нахмуренные брови и подал сигнал — «вперёд».

Мужчины тронулись в путь, в неизвестность, не представляя с чем придётся иметь дело. Это должна была быть спокойная прогулка, но она обернулась чудовищной трагедией для принесённых в Стикс людей и таким же чудовищным препятствием для иммунных, в очередной раз зажатых между когтями Сциллы и клыками Харибды.

Бежали долго и быстро, а когда достигли конца маглевой полосы, то увидели, что последние вагоны поезда всё ещё оставались на ней, завалившись под углом в сорок пять градусов и не предоставляя иного пути, кроме, как прямиком через вопящее людской болью, нутро состава.

Горгон быстро осмотрел тоннель, но нигде было не проползти, даже через верх, потому что вагон к тому же встал на дыбы, да и пролезать под составом, надеясь, что он не рухнет или не придавит, было тоже великой глупостью.

— Вакуумный тоннель, чтоб его, узкий, как девственница, — выразил причину плотной блокировки пути Оскар, судорожно хохотнул и глотнул живчика.

— Значит, проникаем внутрь и действуем осторожно, — ответил ему Марк, после чего ударил по плечу и дополнил: «мы справимся!»

Горгон в это время взял клюв и поддел стыковочную щель между створками аварийного выхода, нащупав выступ, предназначенный для ручного вскрытия. Клюв вошёл между уплотнителями с хрустом деформируемого пластика. Горгон упёрся коленом в корпус, задействовав рычаг, и, приложив направленное давление, сдвинул створки на пару сантиметров. Затем быстро перекинул хват, вставил пальцы в образовавшуюся щель и резко рванул в стороны. Мышцы на его руках вздулись, когда створки, изначально рассчитанные на плавное автоматическое раскрытие, со скрежетом и треском разошлись, подчинившись чистой силе старожила. Герметичный механизм окончательно сдался, и двери с глухим щелчком встали в открытом положении, открывая путь.

Мужчины шагнули внутрь, и их сразу накрыл гул — глухой, рваный, перемешанный с агонией. Здесь звучал плач, всхлипы, истеричный смех, предсмертные хрипы, вскрики боли и отголоски безнадёжного бреда. Поезд превратился в металлический гроб, набитый переломанными телами, живыми и мёртвыми, спаянными в единый хор страданий. Повсюду алели мазки и потёки крови, осевшие на стенах длинными дугами — следы тех, кого пронесло по салону, размазало по перегородкам и поручням. Седенькая старушка, заваленная телами, беззвучно шевелила губами, будто молилась, но глаза её были пустыми, не видели ничего вокруг. Мужчина с раздробленным черепом полз в сторону выхода, оставляя за собой кровавую борозду, его единственный целый глаз выпячивался от ужаса.

Салон был перевёрнут вверх дном. Постельное бельё из спальных капсул валялось на полу, перепачканное красными и жёлтыми пятнами. В проходе лежала женщина, а к её груди прижимался ребёнок, вероятно, его сын. Она ещё дышала, но грудная клетка была изорвана острыми осколками сломанных рёбер. Кресла, вырванные с корнями, застряли в искорёженных стенах, стекло и металл хрустели под ногами, пахло рвотой, кровью, испражнениями и страхом. Уцелевшие, кто мог говорить, не просили о помощи — они просто смотрели, смотрели бессмысленно, бессильно, так как смотрят те, кому больше нечего терять, и кто ещё не поверил в реальность происходящего, ещё питает робкую надежду на то, что случившееся — сон, проделки коварного подсознания или поганый наркотический трип.

Оскара тут же вывернуло наизнанку, а Марк встал как вкопанный, лицо покрыла алебастровая бледность, а выступившие градины холодного пота смотрелись потёками смолы, тягучими и текущей десятки часов, прежде чем они смогут достигнуть земли.

— Марк... — пронеслось где-то в голове, — очнись Марк, — слышался женский голос, — помоги Оскару, Марк, — у тебя уже есть тот, кому надо помочь, а все эти люди уже мертвы, — все они заражены, поэтому будь солдатом, приводи друга в чувства и вперёд за Горгоном! — твёрдо и непоколебимо наставляла его Эйка.

Марк опёрся на столешницу и тут же отдёрнул руку: на ней были кровь и клочья русых волос. Изнывая от бессильной злобы, он накачивал себя ею, пытался переполниться и зарядиться, чтобы сделать хоть шаг. Одно дело видеть смерть товарищей, сильных мужчин, выбравших себе путь стали и смерти. Но другое, видеть малыша, пытающегося добудиться до матери, из которой уходит жизнь. Детский, пронзительный плач и крик «мама» стальными тисками сдавил сердце бывшего отца, пилота, иммунного, а ныне рейдера.

Кем надо быть, чтобы пройти мимо и даже не оглянуться на это зрелище. Ответ находился перед глазами. Грустный бородатый старик, взирающий на вакханалию усталыми, видевшими подобное тысячи раз глазами. Внутри очей старожила было столько всего: и желание спасти всех этих людей, и опыт подобных «спасений», и понимание того, что вряд ли среди всех людей в этом поезде отыщется хотя бы один иммунный, понимание ощущений молодых людей, а также глубокая, как Марианская впадина, скорбь по всем окружающим их людям. Старожил пел по всем этим пассажирам панихиду, но не словами, а одними морщинами.

Он ничего не сказал ни Марку, ни Оскару, он просто смотрел, зная, что никаких слов не хватит, чтобы провести через эмоциональную бурю, в которой находятся эти зелёные новички, только ступающие на тропу Стикса. И также он знал, что подготовил их к подобным ситуациям настолько, насколько позволяло время. Подобные сценарии они обговаривали множество раз, а Эйка проигрывала симуляции вопящих детей и женщин так живописно, как ей позволяла система. Но никогда нельзя подготовить личность к таким ситуациям, кроме, как через проживание этих ситуаций, и Горгон прекрасно это знал. Он готовил их лишь к тому, чтобы они не впадали в тупой ступор, а сумели хотя бы что-то сделать.

И Марк сделал. Он не мог по-другому. А если бы смог, то потерялся бы в своей собственной шкуре, он поднял малыша, едва ли достигшего четырёх лет, поднял Оскара и сунул тому кусок чистой простыни, сказав «утри лицо», — и, перешагнув через остывающее тело матери, проводившей его напоследок благодарным взглядом, шагнул к Горгону.

Бородач кивнул, бесстрастно смотря на него. Они оба всё понимали.

Горгон лишь протянул Марку шприц, на котором крупными буквами красовалась надпись «транквилизатор».

Марк, понимающий, что ребёнку не нужно видеть всё, что будет дальше, принял его и, открыв колпачок, точным движением вколол малышу сонное зелье. Ребёнок, даже не вздрогнул, был слишком шокирован, чтобы ощутить боль. И начал постепенно проваливаться в сон.

Прижав дитя к своей груди, Маре стал пробираться вперёд. Во втором вагоне было ещё хуже, в живых осталась едва ли десятая часть всего народа, да и то бо́льшая часть постепенно умирала от болевого шока или кровотечения. И чем дальше продирались сквозь поезд смерти трое людей, тем меньше выживших они находили. Тем более покорёженными были вагоны. Порой через них приходилось проползать на корточках, но группа двигалась в нужном направлении.

— Скоро автодорога, там должны быть твари, Оскар — арбалет, Марк — Клюв, проговорил бородач, но увидев, что молодой человек всё, запинаясь, бормочет себе под нос «они, они, они, они...», подошёл и сжал его плечи. «Мы, мы живы, ты и я, и Марк, спасай нас, бери арбалет и следи за тылом, слушай Эйку, она поможет». Оскар, кажется, немного придя в себя, проморгал глазами и несколько раз ударил себя тыльными сторонами рук по лицу, размазывая слёзы, после чего, всхлипывая и рыча, достал со спины арбалет и кивнул старожилу.

Они шли дальше, и когда Горгон открыл дверь очередного вагона, то увидели, как прямо на столе, где всё ещё стоял горячий чай, сидело двое медляков. Они грызли обессиленного агонизирущего мужчину средних лет, пытавшегося отбиться от заражённых сбитыми в кровь кулаками, но те, лишь громче урча от его потуг, тянули кожу и фасциальную ткань с его ног, не в силах вырвать пучки мышечных волокон. Рядом валялось ещё двое медляков с разбитыми черепами. Явно заслужившими порцию ударов до того, как взяли его числом.

Мужчина был тяжело ранен и сосредоточен, собирая остатки сил для пускай точных, но лишённых былой мощи кулаков, и не видел подходящих к нему рейдеров. Оскар убрал арбалет и двумя ударами клюва убил мертвецов, так и не выпустивших ноги атлета из своих когтей, после чего подошёл и убрал уродцев от ног бедолаги. «Спасибо», — одними губами вымолвил тот, и его голова начала заваливаться набок. Лужа крови под мужчиной казалась маленьким озером, в котором нашёл покой великан.

Горгон лишь произнёс напоследок «хорошая смерть» и двинулся дальше.

В следующем вагоне заражённых было больше, и Горгон, призвав Оскара экономить болты, сам взялся за клюв, вернее, клювы, так, как оказалось, перед выходом бородач захватил с собой ещё один. Бегуны сразу набросились на живых людей, оторвавшись от мёртвых, но из-за кучи вещей и наклона вагона спотыкались и падали, подставляя затылки ловкому старожилу, который, словно ледокол, прокладывал путь сквозь пучину мёртвого моря.

Марк понимал, что сейчас является обузой для отряда, что всех подставляет, делая не то, что надо, и пытался найти благодарность Горгону в своём сердце, но его топило чувство вины, топило в гуще противоречивых чувств. Он шёл, стараясь лишь не упасть, не наделать новых ошибок, пытаясь сохранить темп.

Заражённых становилось всё больше и больше. Все, кто был на автодороге, стали стягиваться к источнику шума, передавали информацию о движении живых людей друг другу. Горгон работал клювами как паровой молот, не тратя на заражённых больше удара, берёг дар. Оскар отстреливал тех, кто пролезал в окна и шёл позади. Времени на сбор болтов не было, а потому он перехватил арбалет Марка. Тот же добивал раненых заражённых из тех, что не умерли после удара Горгона, и с каждым шагом усложнения пути понимал: «надо оставить ребёнка», но тут же одёргивал себя, представляя, как его съедят эти ужасные обращённые монстры. И когда отряд приблизился к пятому вагону от носа поезда, Горгон скомандовал: «выход».

Выбравшись через окно, Марк с ужасом понял, что их намеченный маршрут больше не имеет смысла. Поезд заблокировал путь в соседний кластер. Горгон же, не теряя присутствия духа, побежал к ближайшей двери сервисного тоннеля – отдельного помещения для технического персонала и с наскока открыл её внутрь, пропуская Марка и Оскара внутрь, после чего закрыл и сразу уронил к её подножью шкаф с оборудованием. Раздался громкий металлический грохот, но о конспирации сейчас нечего было и думать. Оскар и Марк, поняв его идею, сразу стали таскать к двери все тяжести, которые смогли найти. Шкаф упал надёжно, от стены до стены. Сдвинуть его не выйдет, но вот смять — вполне. А питать надежду, что сюда не заявится кто-то посильнее бегунов, было бессмысленно. Чем больше проходит времени, тем более высокие стадии мутантов приблизятся к застолью.

— Выгребай, — крикнул старожил, обратив в желе кусок бетонной стены.

Марк, положил ребёнка, и вместе с Оскаром они стали убирать студень с реактивной скоростью, после чего Горгон незамедлительно обратил ещё кусок, углубив стену более чем на полметра. Прокладывание пути от аксона к аксону так быстро было единственным, что вызывало у бородача одышку, и поэтому, тяжело сипя и покрывшись потом, он принялся помогать своим товарищам, разгребать разделяющую их от спасения желе. В этот момент послышался мощный удар, и визгливый клёкот распуганных бегунов, ещё удар и скрежет прочного металлического шкафа.

— Не слабей топтуна, — отметил про себя бородач, сноровисто вынимая из рюкзака предмет, длинный канат с прочным карабином на конце, от него расходилось ещё несколько канатов, каждый из которых оканчивался подвесной ручкой, типа тех, что используют в автобусах, но автоматически зажимающей пальцы при хвате.

Аккуратно придерживая тонкий канат, Горгон быстро спустил его с пятнадцати метровой высоты, пропустив через пальцы, и мгновенно поднял его обратно. Каждый из мужчин, не раз репетировавший это действие, схватился за ручку, и Оскар, увидев, что ладонь Горгона и Марка, державшего ребёнка второй рукой были зафиксированы, схватился за ручку и применил дар на карабин.

Карабин стал возвращаться туда, где был пару секунда назад — вниз, двигаясь с той же скоростью, с которой его опускал Горгон, после чего, чтобы не быть резко подкинутыми обратно наверх, Оскар отпустил дар, и люди приземлились на террикон оловянной руды. В этот же момент сверху послышался грохот, и толпа заражённых ворвалась в помещение для обслуживания. Бегуны как один стали нырять вслед за привлекательным запахом тёплых тел, и пролетая больше десятка метров, с хрустом складываться в кучи полуживой плоти, потерявшей свой шанс когда-нибудь дорасти до элиты пищевой цепочки.

Старший заражённый, видимо, поняв, что не пролезет в сделанную Горгоном дыру и что, даже если и пролезет — добром затея не кончится, не торопился за более глупыми собратьями, но и не уходил. Обычно, если в ближайшее время не появится более привлекательного источника пищи, такой заражённый может ещё несколько часов сидеть, не в силах оставить идею двинуться вслед за убежавшей добычей, и он, скорее всего, не окажется исключением.

Оскара и Марка бил мандраж, но надо было двигаться дальше, и Слава Стиксу, Эйка знала, где можно перевести дух в оловорудной шахте. Добравшись до камеры хранения противопожарного оборудования, Оскар повалился навзничь, и его снова стало тошнить. Слишком велик стресс даже для того, кто уже видел подобные картины. Марк уложил ребёнка на свою куртку и стал готовить еду. Сейчас главное — быть чем-то занятым, что-то делать, нельзя позволять мыслям увлечь себя туда, откуда порой не возвращаются. Бородач же кинул наружу жёлтую дымовую шашку и забаррикадировал дверь, после чего пошёл приводить в сознание Оскара, давать ему указания и вести разговор. Необходимо было резко повысить уровень комфорта, иначе следующий переход можно будет даже не начинать. Всё пошло не по плану и пришлось использовать один из четырёх резервных отходов на случай, если прямой путь, по которому они шли, окажется недоступен. Не зря, ох не зря они вместе просиживали часы, обсуждая и обрабатывая разные варианты движения даже на участках, помеченных зелёным уровнем угрозы.

Марк стал готовить ужин. Есть не хотелось, но он был прекрасно знаком с этой иллюзией отсутствия аппетита. Столкновение со смертью столь высоких количественных порядков напрочь вытесняет всё желание жизни. Приготовив еду, словно робот, он пошёл к Оскару и Горгону. У парня была истерика, и он делал большое дело, крича беззвучно. На его плече сидела не то белка, не то мышь и слизывала градины его слёз. «Вот кого ты спас в провалившемся доме», — промелькнула в сознании Марка мысль и почему-то немного ободрила его.

Ребёнок также тихо и беззаботно спал, поэтому Марк решил закончить приготовления и тоже немного отдохнуть.

Он знал.

— Ну и вкуснятина, брат солдат. Оскар, ты тоже молодец, что ешь, прорвёмся...

Он всё понимал.

— А как ты назовёшь грызуна?

— Пускай будет Оскар Младший...

Он видел, что жизнь идёт не путём удачи.

— Я подежурю, сон мне всё равно необходим гораздо меньше. Отдыхайте...

Он закрыл глаза, просто и прямо надеясь на чудо, на маленькую справедливость за то количество смертей, что были поглощены заражённой волной хищного мира. Закрыл глаза и силой воли укрыл сознание тяжёлым покрывалом сна.

Марк очнулся, чувствуя, что сон прошёл мимо, как ветер. Горгон сидел у погасшей горелки, укрывшись в куртку, словно зимний рыбак, и нельзя было понять, спал он или глядел на мир, чуть сощурив очи.

Оскар спал глубоко и беспробудно, отвернувшись к стене. Он спал хорошим сном, самым лучшим, лечебным.

Марк, затаив дыхание, перевёл взгляд на спасённого им ребёнка. Тот тоже стал пробуждаться и поднялся на лопатки, после чего уселся на куртке, уставившись куда-то вдаль. Марк, ободрённый воскресшей надеждой, сел и потянулся к нему. Он спас иммунного! Все риски и все страдания были не зря! В этот раз он защитит, обогреет, даст возможность ребёнку выжить на просторах этого мира. И в этот момент малыш повернулся к нему.

И рванул, страшно, утробно заклокотав своими детскими голосовыми связками, метя прямиком в горло.

Марк поймал его, прижав к себе захваченное паразитом маленькое тельце. Стоило больших усилий сдерживать потуги тела со снятыми ограничениями, тела, новый хозяин которого только осваивается в правлении и не гнушается ломать реципиента для достижения гастрономических целей.

От неожиданности и очередного перелома в его душе из глаз Марка брызнули струи горьких слёз, стекая по лицу обезображенного паразитом ребёнка, оставляя грязные разводы. А то чудовище, что родилось мгновением раньше, в теле бывшего человека, вгрызалось в жёсткий горжет, пыталось дотянуться до яремной вены, впиться молочными зубами в тёплую кровь.

Прижав дитя ещё крепче, Марк, словно пытаясь защитить ребёнка оттого, что тот может натворить, обернул рукой его шею. Ещё, ещё крепче, забрать, защитить, не дать миру забрать у него и этого ребёнка. Марк напряг мышцы, сжал дёргающееся тело ещё сильнее, перекрывая доступ кислорода. Так, он сидел, пока заражённый не перестал двигаться в его руках.

Продолжая сжимать в объятьях мёртвого ребёнка, Марк оцепенело смотрел вперёд, и его лицо сотрясалось в безумном напряжении и плаче. Конвульсивное подёргивание обутых в летние ботиночки ног постепенно закончилось, и Марк опустил безжизненное тело обратно на куртку, укрыв его так, как малыш лежал вчера. Только огромная синяя гематома на шее портила вид ребёнка. Тот словно всё ещё спал, лёжа тихо, без единого движения, с закрытыми навечно глазами. Больше он не увидит ни единой смерти, не причинит никому боли, а вечно будет спать беспробудным сном. Вечным сном.

Мужчина глянул на бородача, который так и не переменился в лице. Он всё так же сидел, и по его взгляду не было возможно определить спит он или просто смотрит с усталым прищуром. Но мужчина понял: старожил всё видел, всё понимал, знал, как всё обернётся с самого начала.

Мужчина не знал, что сказать, он не мог произнести ничего, что имело бы смысл, а потому просто молчал и смотрел на старика.

Внезапно Марк осознал, что глаза, которые он видит, не утомлены бессонницей и на самом деле склоняются от огромной боли, которую испытывал Горгон. Старожил сидел, сгорбившись, будто неся на плечах вес обоих миров, а внутри его очей было столько застоялой, невымываемой скорби, словно бородач в одиночку сумел настрадался на несколько поколений вперёд. Он ничего не сказал, лишь глубоко вздохнул и окончательно смежил веки. Сейчас он ничем не мог помочь Марку, и весь его жизненный опыт был бессилен перед испытанием, выпавшим на долю его товарища. Испытанием, с которым тому предстоит разобраться самому.