Рюрикович 2

Глава 16

Царская клиника. Село Воробьёво.

Владимир Васильевич подошел к палате отца. Вздохнул, словно собрался окунуться в ледяную купель…

Самая дорогая клиника находилась в подмосковном селе Воробьёво. Там взялись поставить царя на ноги, но… все эскулапы только разводили руками. Колдуны и маги тоже были бессильны помочь. Они впервые видели подобное заболевание, когда человек угасал сам по себе. Из стального царя словно выдернули стержень, и теперь мудрый правитель, который не раз сдерживал набеги ханств и сам ходил в походы, мог только вращать глазами.

Речевой аппарат отказал очень быстро. Тело перестало повиноваться ещё раньше. Царь жил, но… Можно ли назвать жизнью такую жалкую пародию на существование?

После выдоха наследник престола толкнул белую поверхность двери. Петли тихо прошуршали, когда дверь открылась. Возле кровати царя находилась княгиня Мария Никифоровна, которая тут же подняла голову, стоило лишь ветерку из коридора коснуться её лодыжек.

— Мне нужно поговорить с отцом, — произнес Владимир Васильевич негромко.

— Да, Ваше Величество, — так же тихо сказала пожилая женщина в белом халате.

Неслышной тенью, почти не шаркая по мраморным плиткам резиновыми шлепками, княгиня проскользнула мимо Владимира Васильевича. Царевич уселся на стул, ощутив кожей тепло от седалища бородавчатой женщины. Он посмотрел на своего отца.

Сейчас некогда суровый и мощный мужчина в трубках капельниц напомнил царевичу муху, запутанную в паутину. И вот перед этой мухой появился тот самый паук, который расставил паутину в нужном месте. Глаза отца уставились на сына.

— Добрый день, Ваше Величество, — с лёгкой усмешкой произнес Владимир Васильевич. — Как поживаете? Всё ли у вас хорошо? Не мучают ли кошмары? Вы хоть моргните, царь-батюшка…

Василий Иванович продолжил смотреть на своего старшего сына. Он даже не моргал, боясь пропустить хотя бы секунду наблюдения за лицом преемника.

— Не моргаете? Ну что же, не моргайте, дело ваше. Сейчас у вас только одно удовольствие и остается, что таким образом выразить свой протест. А протестовать вы любите, я знаю. Взять хотя бы ваш протест против вашего племянника, Дмитрия, которого прочили в цари. И куда же он подевался, когда вы захватили власть? Заковали в железо? Поместили в узкую сырую келью, где и скончался? Но это же ваша родная кровь! Это же сын вашего брата, Ивана Молодого! Рюрикович! А вы! Ради престола! Впрочем, я тоже кое-что сделал ради престола и подосланный вами боярин Селиверстов тому подтверждение! Да!!!

Владимир Васильевич ударил по спинке кровати так, что точка, рисующая на мониторе горные пики и ущелья, резво скакнула вверх.

Отец продолжил смотреть на сына. Сложно было не понять к чему тот ведёт разговор. Выросший среди интриг, с малых ногтей вращающийся в дьявольском котле заговоров, Василий Иванович мог бы ухмыльнуться, но мышцы лица не повиновались. Только моргание каким-то чудом ещё сохранялось. Но моргать сейчас не хотелось.

— Вижу, что у вас много вопросов ко мне накопилось, Ваше Величество, — улыбнулся Владимир Васильевич. — Ну так я немного приоткрою тайну и расскажу, что и как будет… Но прежде, у меня один вопрос — вы правда отослали Ваньку для того, чтобы тот научился управлять страной и завел полезные связи? Моргните, если это правда…

Царь даже не дёрнул веком. Он всё также смотрел на того, кого считал своей опорой в будущем, кто продолжит дело «собирателя земель». Владимир встал и потянулся с хрустом. Он прошёл из конца в конец небольшой палаты. Остановился возле аппарата, на котором весело перемигивались огоньки.

— Что же, я так и знал. Вы отослали Ваньку от нас подальше. И вы всё верите в то дурацкое пророчество? А ведь не будет ничего такого, Ваше Величество! Не будет! Вы скоро умрёте, ханы пройдут набегом по Руси-матушке, и всё пойдёт на восстановление порушенного. Я смогу объединить всех под одним флагом, а потом ещё и дать отпор врагам. И в этом мне поможет Бездна. Да-да, та самая Бездна, которая заставила вас слечь с непонятной болезнью. Оказывается, с нашим общим врагом тоже можно договориться.

Василий Иванович захлопал глазами. Он пытался что-то сказать, но Владимир Васильевич сделал вид, что не видит подобного возмущения. Глаза закрывались и открывались, но царевич отвернулся к окну, выходящему в яблоневый сад, и сделал пару шагов.

— Эх, Ваше Величество, возможно вы меня поймёте, когда окажетесь на небесах. И мы с вами вместе обсудим сложившуюся ситуацию, а после обнимемся, как отец с сыном. Вы должны будете меня понять. И должны будете меня простить. Ведь я вас простил, когда вы велели Селиверстову попытаться отравить меня. Понял и простил. Вы хотели как лучше. Но вы опять ошиблись! Лучше будет под моим правлением! А вы могли бы воспрепятствовать этому! И что? Долго бы мне пришлось ждать вашей смерти? Вот и пришлось немного ускорить ход событий…

Царевич насторожился и прислушался. Он бросил быстрый взгляд на дверь, а потом также быстро скрылся за шторой. Ему даже пришлось встать на носки, чтобы начищенные до зеркального блеска ботинки не выглядывали из-под плотной ткани.

Он услышал, как дверь приоткрылась. Цокот каблуков подсказал, что это вовсе не Мария Никифоровна вошла в палату. Каблуки процокали к кровати, чуть скрипнуло сиденье. Затем воцарилось молчание.

Владимир Васильевич аккуратно потянул носом. Сквозь стерильную плотность воздуха проплыли ароматы сандала, мирры, перечной мяты. Знакомый запах. Таким парфюмом всегда пахло от его матери. И Владимир Васильевич уже собрался было вылезти наружу, когда раздались ещё одни шаги. На этот раз обувь не цокала, поступь была твёрдой, уверенной.

Вылезать в такую секунду было уже если не так уж неприлично, то неподобающе для наследника царского трона. Владимир Васильевич и сам не смог себе объяснить — что его толкнуло на подобный шаг. Ну, застали бы его возле отца, подумаешь, что такого?

А вот прятаться за шторой…

Как в детстве они с Фёдором скрывались от надоедливого младшего брата. Правда, тот каким-то образом их всегда находил. Ванька как будто чуял, где скрываются старшие.

— М-да, неприятно видеть недавно крепкого и здорового мужчину в таком состоянии, — раздался мужской голос. — Как будто буря сломила мощный дуб и вырвала с корнями. И вот лежит он, свернутый набок, а свиньи радостно жрут желуди с его поникших ветвей…

— Иван Фёдорович, а под свиньями… вы кого понимаете? — произнесла Елена Васильевна. — Уж не нас ли?

Иван Фёдорович… Телепнёв-Оболенский? Овчина? И этот здесь? За каким чертом его нелегкая принесла?

Владимир Васильевич постарался вовсе не дышать, чтобы никаким шевелением не выдать своего местонахождения.

— Не нас, дражайшая царица. Мы можем быть только орлами и лебедями, но никак не свиньями. И если бы могли, то взяли бы царя под белы рученьки, да вознесли его к солнышку, чтобы он отогрел свои старые косточки, а вся хворь его…

— Перестаньте паясничать, Иван Фёдорович. Вы же знаете, что моему супругу осталось жить два понедельника. Да, Василий Иванович, это сущая правда! И не вращайте глазами, я всё одно ваших морганий не понимаю. Вы хотите окно открыть? Воздуха свежего вам захотелось?

— А может и в самом деле по солнышку соскучился? — спросил Иван Фёдорович. — Может подтащить к оконцу?

— Не стоит. Пусть мучается. Как я мучилась в своё время, когда он с дружками пиры закатывал, а потом приходил в опочивальню, вусмерть упившийся медом. Падал на подушки и смердел хуже дохлого осла… За это пусть мучается… Или как недавно ни за что ни про что получила пощёчину…

— Пощёчину? И он осмелился поднять руку на такую женщину? Похоже, что Бог его за это и наказал. И нет ему прощения за подобное! Правильно митрополит Даниил сказал, что недолго дубу осталось листьями шуршать, что найдётся на него и буря, и топор дровосека.

— Митрополит сказал? — спросила Елена Васильевна. — Когда же вы с ним виделись, Иван Фёдорович?

— Да вот буквально на днях. Имели весьма содержательную беседу. Он тоже говорил, что пора бы дубу упасть и освободить место под солнцем для других ростков, которых сдерживал от роста под своей сенью.

— А какие именно ростки… Митрополит не уточнял?

— Он как раз поэтому и пригласил, чтобы узнать крепость моих помыслов и желание вырасти. Сказал, что березка вполне могла бы распуститься в разные стороны и под кроной своей не только укрепить корни, но и создать новую поросль!

— Ой, так уж и новую поросль? — рассыпалась в смешках Елена Васильевна.

— А почему бы и нет? Женщина вы в самом соку, многим молодым фору дадите. Я тоже не урод, так что поросль вырастет красивой и крепкой… Ох, что-то царь-батюшка сильнее заморгал. Прямо всё на окно косится и косится. Лежите уж, Василий Иванович, отдыхайте. Ведь недолго вам осталось, — проговорил Иван Фёдорович. — Но вот зрелище мы вам на дорожку можем показать…

Следом послышался звонкий звук поцелуя. Потом слабый вскрик Елены Васильевны:

— Да что вы себе позволяете?

— Не переживайте, царица, ваш муж всё равно никому ничего не скажет. А удержаться от поцелуя ваших желанных губ, да ещё перед его глазами… Нет, это выше моих сил! Я бы себе никогда не простил, если бы не сделал этого…

— Но сюда могут войти! Что о нас скажут люди? Вы женат, я тоже…

— Ненадолго! И вы ненадолго, и я! Только скажите и завтра же я стану вдовцом. А вы можете это стать вдовой прямо сейчас. Только моргните и я…

— Князь! Вы забываетесь!

— Но это только от любви к вам, Елена Васильевна!

— Нет, князь! Нет! Оставьте! Или я сейчас закричу!

Голос матери показался Владимиру Васильевичу больше игривым, чем гневным. Прозвучал ещё один звук поцелуя, следом раздался звук пощёчины:

— Довольно, князь! Делу время, а потехе — час. Сейчас не время заниматься глупостями. Я хотела увидеть супруга, я увидела его. Теперь же будьте любезны сопроводить меня к машине. Я не хочу тут больше оставаться. Тут что-то стало попахивать нечистотами…

— Конечно, моя царица! Всё, что вы только пожелаете!

— Да, и вы мне расскажете про ваш разговор с митрополитом. Всё-всё-всё, без утайки. Мне очень интересно, чем дышит эта святая простота.

Владимир Васильевич услышал, как цоканье каблуков проследовало к двери. Твердая поступь звучала чуть тише. Уже не так уверенно. Похоже, что пощёчина поубавила пыла у зарвавшегося князя.

Как только дверь чуть пристукнула о косяк Владимир Васильевич отдернул штору. В палате всё ещё пахло материнскими духами. К ним примешивался ещё один запах, резкий, дерзкий, прямо-таки кричащий о своей нереальной дороговизне.

Владимир Васильевич подошел к кровати отца, облокотился о белую дугу подножья. Взгляд из-под угрюмо нахмуренных бровей уставился на лицо отца. Тот всё также смотрел на сына. Только в углу глаза застыла небольшая слезинка, словно росинка утром появилась на траве.

— Ну что же, царь-батюшка, вот и кое-что интересное появилось, не правда ли? Оказывается, не только я мечтаю поесть пирогов на твоих похоронах. Ай да матушка! Ну хороша! Прямо и сказать-то нечего, не правда ли? Ну чего ты смотришь? Моргни хотя бы! Моргни, старый ты рогоносец!

Василий Иванович закрыл глаза. Опустил веки, как будто закрыл шторами окна, выходящие на помойку. Ему больше не хотелось видеть никого из своих близких. Если бы только увидеть Ивана, если бы только увидеть младшенького…

Поместье жильцов Рюриковича и Годунова

— Ага, вот и вы приехали! — радостно приветствовал нас выбежавший из дома Борис. — Ну и где вас так долго носило? Стол уже накрыт, подогревали блюда два раза!

Мой напарник всё ещё был бледен, но уже выглядел молодцом. Не покачивался, не падал, подпрыгивал немножко при ходьбе, да и только.

— Мы по делам катались, Борис, — улыбнулся я в ответ. — А что до еды… Это хорошо! Я голоден, как волк! Быка бы съел!

— Ну, быка у нас нет, а вот жареным гусём побаловаться можно!

— И это отлично! Веди же, провожатый! — хлопнул я товарища по плечу.

Тот присел, скривился, а потом расхохотался, глядя на мою озадаченную рожу:

— Да шучу я, шучу! Всё со мной в полном порядке. Могу даже сальто сделать! Хотите?

— Не хочу, — покачал я головой.

— Ну и зря. Я всё равно его делать не умею, так что могли бы и посмеяться задарма.

Стол нас встретил борщом, жареной картошкой с грибами и пирогами с луком и яйцом. Не самая хорошая пища для вечера, но я был чертовски голоден, так что воздал должное умению поварихи.

За ужином рассказал Годунову про список с клубами. Посмотрел — на каком из названных клубов у него загорится глаз?

Глаза Годунова оставались всё такими же холодными. Ему ни один не пришелся по вкусу. Похоже, что возможность увильнуть от записи в клубы сейчас занимала его гораздо больше. Что же, пришлось всё брать в свои руки.

— Вот, например, я хочу поступить в клуб Развития Живицы и клуб Дуэлей, — произнес я, проглотив очередную ароматную ложку жареной картошки. — А тебе какой из них понравился?

— Мне бы что-нибудь полегче. Где ничего делать не нужно, просто взносы платить и числиться для галочки, — проговорил Годунов. — Есть такой клуб?

— Возможно тебе стоит его создать и стать главным по всякому-разному, — улыбнулся я в ответ.

— Смеётесь, Иван Васильевич? А между тем скажите — зачем вам это? У вас недостаточно развит дар живицы? Или вам мало дуэлей в жизни?

Я снова махнул весло картошки, прожевал, проглотил, а уже потом сказал:

— Знаешь, я не понимаю тех, кто отлынивает от нужных вещей. Ну вот, допустим, понадобится тебе сразиться в дуэли с каким-нибудь обидчиком Карамзиной…

— Княжну кто-то обидел? — встрепенулся Годунов.

— Нет, никто её не обижал. Пока. Но вот в дальнейшем… Она же хочет стать крылатым всадником, а мы всегда идем в бой до конца. И как же ты сможешь её защитить, если не будешь владеть навыками боя? Пропадет же княжна Карамзина ни за грош! И всё потому, что ты вместо науки захотел поваляться на диване и попялиться на какое-нибудь кинцо. Что? Не так я говорю?

Годунов нахмурился. Было видно, что мои слова его задели и сейчас в нём боролись две черты характера — лень и достоинство. Он понимал, что на одном только лекарстве далеко не уедешь и рано или поздно, но придется брать оружие в руки. Понимал, но старался оттянуть этот момент как можно дальше.

— Эх, вот если бы можно было заснуть, а потом проснуться и уже всё знать и всё уметь, — вздохнул Годунов.

— Увы, тогда бы жизнь стала скучной и пресной.

— Ну почему же?

— Да хотя бы потому, что если все будут знать и уметь, то снизится ценность труда. И что будут делать два бойца, которые умеют драться одинаково и могут предугадать движения другого?

— Тогда они будут биться до тех пор, пока один не устанет и не сдастся. А второй будет объявлен победителем! — улыбнулся Годунов.

— Но сколько времени на это уйдёт? А вот если выйдет подготовленный боец против менее подготовленного, который вместо тренировок предпочитал лежать на кровати, то времени на бой понадобится гораздо меньше. Но я не уговариваю тебя, Борис. Ты волен поступать как знаешь. Однако, только в тренировочном бою дружеские связи крепнут и растут. Из клубов выходило немало хороших друзей, которые потом могли поддержать друг друга.

— Эх, а я бы всё-таки повалялся, — потянулся Годунов.

Я посмотрел на него и ухмыльнулся. Ну ведь совсем непрошибаем. Тогда осталось использовать ещё один козырь.

— А знаешь, мне княжна Карамзина намекнула, что она хочет записаться в клуб Дуэлей.

— Что? И без меня? А ну, записывайте меня в этот клуб! Мне давно пора научиться правилам ведения аристократического боя, — чуть ли не подпрыгнул на стуле Годунов.

Я только вздохнул. Как же легко манипулировать влюбленными…