Крщчтр…тщртч… как сквозь вату, прорывались звуки, сливающиеся в клёкот и бульканье, то становясь громче, то затихая. Вслушиваясь, не добилась никакой внятности. Внимание уплывало, мыслей не было, но звуки заставляли упорно цепляться за них. Ниоткуда пришла мысль, что они имеют значение. Понять, важно понять, о чем говорят. Звуков стало меньше. Остались лишь механическое пощелкивание и ритмичный писк. А что было до этого? Была ли это речь вообще? Может быть, это помехи в связи? Я же по визору разговаривала с мужьями, когда всё смолкло… Внешние звуки отдалились и стихли. Вернулась темнота, поглотившая меня.
Из бездны, в которую меня всё время тянуло, волоча по спирали вниз, резко вытолкнуло к поверхности. Сознание перестало кружиться в пьяном хороводе. Появилось осознанное понимание, что со мной что-то не так. Я не управляла своим телом, которое стало очень тяжелым и неподвижным, словно его придавило монолитной бетонной плитой. Под неподъемными веками плавали разводы красно-зеленых цветовых пятен, словно я насмотрелась на солнце. Было больно смотреть на эти слепящие пятна, но не скрыться от них, не отвернуться, не закрыть глаза. Разве что провалиться в темноту. Она не стала долго ждать — пришла на помощь, затягивая сознание вслед за собой в новый водоворот.
Следующее пробуждение было более результативным. Веки чуть дрогнули, приоткрылись, но где бы я не находилась, там было темно. Радужные пятна перед глазами исчезли. Осознала положение в пространстве. Поняла что лежу, хотя тело все ещё не слушалось. Монотонный писк сбоку от того места, где я лежала, изменил тональность, тревожно зачастил, привлекая внимание. Этот сигнал что-то значит? Перед глазами вместе с щелчком выключателя вспыхнуло яркое слепящее пятно с черным силуэтом на его фоне и опять темнота унесла меня туда, где нет жизни и чувств.
Третье пробуждение стало ещё более осознанным. Я чувствовала свое тело, хотя пошевелиться не смогла. Дыхание забилось, что-то мешало сделать вдох самой. Накатила паника — я сейчас задохнусь! В горле что-то мешалось, придавливая язык, мешая закричать. Руки слабо дернулись убрать помеху, но сил поднять их не было.
— Тише, тише. Госпожа Коралева, вы меня слышите? — мужской спокойный голос раздался неожиданно близко.
Меня стали трогать. Я чувствовала крепкие большие руки, удерживающие меня на спине. Касание ко лбу. Не предупреждая, мне оттянули веко и посветили фонариком, проверяя рефлекс зрачка. Мужской взрослый спокойный голос говорил со мной, произнося набор фраз, призванных успокоить. Я понимала, что мне говорят, но не понимала, что происходит в принципе. Где я? Что со мной? Говоривший без озвученных вопросов ответил сам.
— Все хорошо, Карина Евгеньевна, вы в больнице. Не пытайтесь говорить. У вас в горле трубка. Расслабьтесь, за вас дышит аппарат искусственной вентиляции лёгких. Успокойтесь, всё хорошо. Вот так вот, умница.
Меня поглаживали по голове, как ребенка. Такой знакомый с детства жест, на Земле так всегда успокаивают. Мне хотелось узнать подробности происходящего и я пыталась что-то спросить, но трубка в горле мешала. Вырывалось только невнятное мычание. А врач уговаривал расслабиться и подождать.
Постепенно к телу возвращалась чувствительность, а вместе с ней и боль. Веки уже не были такими тяжелыми, и я смотрела в ту сторону, откуда слышался голос. Как в дымке, смогла различить мужской силуэт. Проморгалась. Глаза заслезились. Слёзы собрались в уголках и дорожками скатились за уши. Как только слёзы омыли глазные яблоки, муть прошла и я уже четко увидела склонившегося ко мне пожилого врача в голубом медицинском костюме, а рядом медсестру с металлическим лотком в руках. Сбоку от кровати стоял штатив с отключенной системой капельницы, с большим стеклянным перевернутым флаконом наверху.
— Потерпите немного, сейчас я уберу трубку, и вы сможете дышать самостоятельно.
Экстубация прошла быстро и почти безболезненно. Закашлялась, восстанавливая свое собственное дыхание. Жадно глотала воздух, пока меня придерживали за плечи. Дикая слабость и затихающая боль в теле. Несмотря на всё это, мне важно было узнать, что с мужьями.
— Хдеммххааа, — вместо связной речи вырвалось сипение.
— Вам пока не стоит разговаривать, связки должны восстановиться. Полежите спокойно, я проверю рефлексы.
Доктор взял неврологический молоточек и стал проверять сухожильные рефлексы, чувствительность на ногах, руках и теле. Удовлетворившись осмотром, сделал пометки в белом блокноте на пружине. Медсестра продиктовала с монитора данные по артериальному давлению, пульсу, сатурации (насыщению крови кислородом).
— Карина Евгеньевна, вы молодец! После такой травмы и всё у вас в порядке. А сейчас поспите. В следующий раз, когда мы с вами увидимся, то уже сможем поговорить. Ниночка, — он повернулся к медсестре, — полная линейка по крови. Данные мозговой активности. Консультация терапевта, психиатра.
— Хде… мушш… — я не могла больше молчать и ждать неизвестно чего. Что произошло? Где все? В памяти был последний разговор через визор с Хероном и Берком, а дальше — боль и ярчайший свет. Почему меня называют по девичьей фамилии — Коралева? Что это за больница? Как я здесь оказалась?
— Я же просил, — укоризненно покачал головой пожилой доктор и хмуро свел брови, — не разговаривайте пару часов. А родственникам вашим мы сообщим, что вы вышли из комы. Так что, как проснетесь, то сразу же их и увидите. И ваш молодой человек тут у нас все пороги оббил, очень уж переживал и все корил себя, что это из-за него вам плохо стало в тот день на совещании. Все про какой-то розыгрыш частил. Эх, молодость! Всё у вас будет хорошо. Теперь вы быстро пойдете на поправку! Ниночка, сделай Карине Евгеньевне укольчик успокоительного.
Не понимаю… Ничего не понимаю… Какой молодой человек? Какой розыгрыш?
— Хде мои мушшя? — просипела, цепляясь рукой за руку медсестры и нечаянно выбивая лоток со шприцем с лекарством. — Хде я? Эол…шивой?
— Ниночка, быстрее, видите у пациентки нервное возбуждение? — врач придавил меня за плечи, хотя в этом не было нужды, я и так безвольно откинулась на кровати. Короткая острая боль от укола и мир закружился в калейдоскопе. Веки отяжелели и сомкнулись. Сон без сновидений принес покой и вернул силы.
Проснулась я, почти полностью восстановившаяся, от звука льющейся воды и шороха. Открыв глаза, увидела пожилую женщину в белом халате, которая проводила влажную уборку моей палаты. Она заметила, что я больше не сплю. Приветливо улыбнулась и поздоровалась:
— Доброе утро! Я вас разбудила? Старалась тише мыть.
Пару минут я тупо таращилась на обычную деревянную швабру в руках санитарки и на то, как она полощет тряпку руками в ведре с маркировкой «пол палаты № 3».
— Доброе утро, — тихо ответила и приподнялась на локте, осматривая палату.
Бледно-бежевый кафель на стенах и серый на полу. Одно металлопластиковое окно, за которым была зима и серое небо с тяжелыми снежными облаками. Многофункциональная кровать, на которой я лежала. К стене отодвинут аппарат искусственной вентиляции легких. Включен монитор, на котором отображались деятельность сердца. На палец руки у меня была прицеплена прищепка, от которой шел провод к аппарату, стоящему на медицинском столике. Типичная палата больницы на Земле.
— Что это за больница? — спросила я женщину, стараясь разобраться в происходящем.
— Четвертая городская больница, — коротко ответила она, как будто бы мне это о чем-то должно сказать.
— Какого города? — робко уточнила.
— Так Нанска, — она перестала убирать и оперлась двумя руками о древко швабры. — Ох, ты ж, боже мой, неужто память отшибло?
Я растерянно посмотрела на неё и откинулась на подушку.
— Да нет, Нанск* помню. Это мой родной город. Какой сейчас месяц? Давно я здесь?
— Третьи сутки. Сегодня первое января 2019 года. Кстати, с праздником! Выздоравливайте поскорее!
— Спасибо, — совершенно убитым голосом поблагодарила я её и прикрыла глаза, чувствуя, что сейчас расплачусь.
Как же так? Что произошло? А как же мужья? Херон, Берк, Шиан, Эол? Это какой-то кошмар! Не может быть… Они же реальные? Тело начала пробивать нервная дрожь, истерика захлестнула. Элары! Они же неотделимы от меня! Там, где они находились, сейчас были обычные татуировки. Я подхватилась с постели намереваясь бежать, куда — сама не знаю. Но бездействовать не могла. В голове все перепуталось. Сердце забилось так часто, что появилась боль. Грудь сдавило так, что вдох был невозможен. Я, как рыбка, выброшенная на сушу, открывала и закрывала рот. Скрутившись в три погибели, начала тонко подвывать.
Дверь открылась, и в палату вошел доктор, за спиной которого остановились мои родители. Оценив ситуацию, он бросился ко мне, и нажал тревожную кнопку, на которую я не обратила внимание.
Доза успокоительного сняла истерику. Сделав еще несколько назначений, он повернулся к родителям, которые так и не переступили порог. Мама плакала, прижавшись к отцу, а он поддерживал её, поглаживая по спине.
— Посещение отложим на попозже.
— Нет, прошу, мама, — протянула руку в направлении моих любимых родителей, — доктор, пусть они останутся. Я в порядке.
Покачав головой, нехотя, он махнул рукой, приглашая зайти вовнутрь.
— Недолго. Карине Евгеньевне нужно еще восстанавливать силы.
— Мамочка, — я порывалась подняться, но мама меня опередила, бросившись ко мне и обнимая на постели. Теплая рука папы легла на лоб. — Папа, — чуть придушенно пискнула от крепких жадных объятий.
— Кариночка, жива! Доченька, как же так! Почему ты не говорила, что у тебя высокое давление?
Я промолчала, не зная, что сказать. Не помню, чтобы жаловалась на это.
— Сергей Геннадиевич, твой начальник, сказал, что тебе стало плохо на совещании, а до этого по дороге на работу ты упала и ударилась головой об лед.
— Не помню, — всё смешалось. И были эти события, и не было их. Где грань между правдой и вымыслом? — Не плачь, мама. Я уже себя чувствую хорошо. Папа, ты как?
Вот у кого действительно поднималось давление, так это у отца. Он улыбнулся, показывая большой палец вверх.
— Солнце, ну ты нас и испугала, — серьезно сказал и погладил меня по голове, пока мама смахивала слезы с лица.
— А я тебе бульончик из домашней курочки сварила, — мама засуетилась, вытягивая из сумки баночку с бульоном и упаковку с йогуртом. — Федор Михайлович, — она посмотрела на доктора, — разрешил такую еду принести.
— Спасибо, мама, папа, что пришли.
— Федор Михайлович, — обратился отец к врачу, тот подошел ближе к нам, — а долго еще Карине здесь находиться?
— Если всё будет нормально, то в отделении реанимации и интенсивной терапии ещё сутки подержим, понаблюдаем, а затем переведем в неврологическое или терапевтическое отделение, если в неврологии мест не будет. Давайте ещё пять минут и на сегодня хватит. Карине Евгеньевне нужен покой.
Пять минут растянулись в пятнадцать, но и они закончились, и врач попросил посетителей на выход.
В тишине палаты под действием лекарств я заснула. И во сне мне снились мои мужья, какие-то обрывки наших разговоров… События, произошедшие с момента нашего знакомства… Проснулась в холодном поту и с трясущимися руками. Слёзы двумя дорожками катились из глаз. Я отказывалась верить в то, что всё произошедшее было плодом моей больной фантазии. Одно я для себя решила точно, что как только восстановятся физические силы, нужно покинуть больницу, а дальше уж разбираться — где сон, а где явь. Рассказывать что-то кому-либо не стоит.
В часы вечернего посещения пациентов проведать меня пришел еще один гость. Я обернулась на звук открывающейся двери. В проеме стоял Денис, мой парень. Помедлив, он подошел ко мне.
— Привет… Ты как? — спросил он и подтянул к кровати стул, который я даже не заметила.
— Нормально, — я скользила взглядом по знакомым чертам лица и в душе ничего не ёкало. Но я помнила, что раньше, до того как стала женой берсайцев, я его любила. Сейчас для меня он был чужим человеком.
Он прикоснулся к моему лицу, погладил по щеке. Прикосновение было неприятным, и я отстранилась.
— Ты обижаешься на меня? — с грустью спросил он.
— За что мне на тебя обижаться? За розыгрыш? — доктор что-то упоминал об этом.
— Так ты помнишь? — он тяжело вздохнул. — Это шутка была. Я не думал, что тебе станет плохо. Кто же знал, что ты по дороге на работу головой треснешься?!
Я помолчала, разглядывая его помятое заросшее щетиной лицо, все тот же конский хвост, стянутый резинкой. Когда я встретила Дениса на Терре, у него была короткая стрижка.
— В чем был розыгрыш, Денис? Я плохо помню тот день.
— Ну, как же, я хакнул твой электронный проездной билет и тебя не пустили в метро. Тебе пришлось идти пешком, и ты грохнулась на льду на этих своих ходулях. Если бы не я, то ты бы спокойно доехала.
— У меня, что денег не было заплатить?
— Нет. Я постарался, — он виновато повесил голову.
А я рассмеялась. Бред! Полнейший бред.
— Денис, ты что, маленький ребенок?
Дверь снова отворилась, и зашел незнакомый врач.
— О, если смеетесь, то дело к выписке! — бодро вскрикнул он и подошел к нам. — Молодой человек, вынужден вас попросить оставить нас. Меня ждут другие пациенты, а мне обязательно нужно поговорить с… — он заглянул на титульный лист истории болезни, которую держал в руках, — …Кариной Евгеньевной.
Денис нехотя встал и потянулся на прощание поцеловать меня. Моя ладонь прикрыла меня от его посягательств. Недовольно поджав губы, оглядываясь на нас с доктором, он ушел.
— Я завтра приду! — от двери крикнул он.
— Не стоит, — тихо сказала ему в ответ и перевела взгляд на врача.
— Поссорились? — заметил он. — Милые бранятся, только тешатся.
Врач оказался психиатром. Действительно нужный специалист для моего состояния. Только я не намерена была делиться с ним … Чем? Сном, фантазией или реальной историей? Я уже сама сомневалась в себе, но что-то не позволяло отпустить ситуацию.
Осмотр прошел без неожиданностей. К психически нездоровым людям меня не причислили. Выспросив всё о режиме и условиях работы, отношениях в семье, с Денисом, врач оставил запись в карточке «острая реакция на стресс», дал свои рекомендации и удалился.
Лежа на кровати, перед сном я постаралась разложить по полочкам всё, что помню. «Сон» не забывался, не стирался из памяти, как это обычно бывает. Воспоминания — вот, как я могла охарактеризовать то, что крутилось в голове, переплетая все события. Несколько моментов я так и не могла прояснить — почему на мне нет эларов, хотя они интегрированы с моей молекулярной структурой и снять их невозможно (да и не помню я когда я успела сделать на запястьях татуировки, если все-таки эларов не было), куда делось время (на Земле прошло три дня, а я провела в обществе инопланетян больше двух месяцев) и почему я не погибла во время взрыва транспортника (если он был)?
Покрутившись, встала и выглянула в коридор. На посту сидела медсестра и заполняла листы назначения. Рядом с ней лежал планшет, которым я попросила воспользоваться. Мне нужно было убедиться, что я на Земле, а не на Терре.
Полистав новости на медийных сайтах, убедилась, что да, я на Земле.
Следующий утром меня перевели в неврологическое отделение, и через пять дней я настояла на выписке, не выдержав окружения четырехместной палаты.ъ