Рожденные водой

Глава 12. Памлико

Иллюзия так же нужна для нашего

счастья, как и действительность.

Кристиан Бови

Горячий воздух за окном машины изматывал и вызывал головную боль. Вода заканчивалась. Кузины Дэша, скорее всего, почти нас настигли. Скоро все закончится. Ожидание будоражило и придавало сил. Что-то грядет.

Сейчас мне казалось, что я зависла в позе подающего в бейсболе: вроде ты уже замахнулся — принял правильную стойку, сделал толчок правой ногой, выпрямил локоть, — но мяч никуда не полетел. Словно обещание, что в жизни все будет хорошо, мяч болтался где-то рядом, выпущенный в вязкую растерянную пустоту, и грозился вернуться, ударив прямо в нос.

Дэш говорил, что ему знакомо это изнуряющее чувство. Тогда ожидание превращается в пытку и возможность действовать кажется благом. Именно в такие моменты мы и совершаем ошибки.

Июнь 1990

После смены Дэш и Розали отправились в Бауэр Парк — поляну на холме в паре километров от города, где жители Хоннакона устроили кинотеатр под открытым небом. Ранним утром поляна пустовала, а огромный белый экран, натянутый между опорами, сейчас отражал лишь рассветные лучи. Дэш и Розали приехали на велосипедах, кинули на смятую траву плед и уселись встречать восход солнца.

— Чего у тебя с колледжем? — спросила Розали, щелкая зажигалкой и раскуривая сигарету.

Желтое худи будто освещало ее лицо, подчеркивало голубые глаза и светлую кожу. Дэш не видел еще ни одной девушки, которой шел бы желтый, а вот Розали даже после бессонной ночи смотрелась в нем свежо, словно дуновение ветерка.

— Да ничего у меня с колледжем, — вздохнул он. — Не отпустят. Нельзя мне.

Теперь его одноклассники частенько поднимали тему колледжа, рассказывали, как обсуждают это с родителями и копят деньги. Дэш как-то раз заикнулся дома о колледже и не совсем понял реакцию матери. Она вроде и не сказала «нет», но сама идея покинуть дом, пусть и не навсегда, все сильнее казалась чуть ли не преступлением против семьи.

— Не отпустят… Нельзя… — Розали с удивлением обернулась к нему из облака сигаретного дыма. — Где мой друг и что ты с ним сделал? Ты же хотел уйти из дома и стать врачом.

— Ну хотел. И чего теперь?

Небо светлело, солнце постепенно окрашивало листву в более сочные оттенки и делало стволы деревьев контрастными. Да, он хотел и хочет, только разве можно уехать и забыть все, сделать вид, что это его не касается. Сможет ли он спокойно учиться, зная, что мать и сестра заняты опасной работой? Это если вообще допустить, что он поступит. Денег на колледж он еще не накопил.

— Ты какой-то странный в последнее время, — задумчиво протянула Розали. — Дома совсем замучили?

Дэш хмыкнул и полез в карман за сигаретами. Ему хотелось поговорить с Розали нормально, без намеков и тайн, но как рассказать о русалках? В такой бред никто не поверит, да и выбалтывать семейные тайны — подло, но если Розали не будет знать, что именно его гложет, то как она его поймет? А что его гложет? Дэш уставился на огонек зажигалки в руке и задумался: тот факт, что его мать и сестра убийцы? или то, что в мире действительно существует магия и мифические существа? или, может быть, то, что он, Дэш, совершенно не представляет, как ему теперь с этим жить и как относиться к родным?

Когда он прикуривал, его руки дрожали. Каждый раз, когда он начинал задумываться, изнутри поднималась буря эмоций из страха, сожалений, ненависти и надежд. Становилось муторно и тошнотворно. Прямо хоть с обрыва кидайся. Вот он тут как раз, в нескольких метрах.

— Да что с тобой? — донесся голос Розали. — На тебе прямо лица нет.

В конце концов, с него никто клятв о молчании не брал, хотя бабка заикалась, но раз мать ее не поддержала, то это и не считается. А поговорить ему очень хотелось. После долгих колебаний Дэш все же поделился с подругой своими переживаниями, а так как понять их суть без правды о миссии семьи она бы не смогла, пришлось рассказать полностью.

— Да ты гонишь! — протянула Розали, нахмурив брови. — Твоя мать и сеструха русалок мочат?

— Они спасают мир от хаоса! — авторитетно добавил он. — Смотри никому не проболтайся!

— Знаешь, по-моему, тебе пора завязывать с никотином. — Розали отняла у него сигарету, потому что свою выкурила. — У тебя уже мозги плавятся.

— Вот именно! — подтвердил Дэш, уже порядком расслабившийся и довольный абсолютно всем, что происходило сейчас в его жизни. — Плавятся! Думаешь, я могу такими мозгами выдумать что-то сложное? Так что все чистая правда.

Розали неодобрительно покосилась на него и промолчала, окутав себя густой пеленой дыма, чем снова привела Дэша в восторг. Он воодушевился тем, что она не подняла его на смех, и захотел обсудить с ней, что она об этом думает. Розали словно ощутила его порыв.

— Ну? — усмехнулась она, пресекая попытку отнять у нее сигарету.

Дэш рассказал ей детали: о том, что в Книге почти пять тысяч записей о преступлениях тварей; что у каждой семьи Охотниц своя летопись; что о русалках впервые упоминается в триста тридцатом году до нашей эры. Биографию Александра Великого (*) тщательно проанализировали, и историки предположили, что в его жизни случилась встреча с русалкой. Александр Великий подчинил множество народов в Средней Азии, но в триста тридцатом году на две недели задержался у берегов Каспийского моря, а после остановил победоносный поход, хотя следующей ему должна была покориться Индия. Предполагается, что именно тогда в его шатер забрела русалка. Кто знает, если бы не она, мировая история могла пойти другим путем.

— Ну и чушь! С чего вы полезли в такую древность? Больше двух тысяч лет прошло, — фыркнула Розали.

Дэш достал из сумки упаковку пончиков и газировку, — перекус он захватил перед уходом со смены, нужно же завтракать, — разорвал пакет, положил его между ними, выкрутил на бутылке пластиковую крышку и поставил к пончикам.

— То есть ты не веришь магической Книге?

— Но писали-то туда люди. И с чего ты вообще взял, что она магическая? Мало ли что тебе наговорили.

На это Дэш ничего не смог возразить, но напомнил, что за пятьсот лет Охотницы записали много разных историй. Конечно, не всегда они были столь грандиозны, как история про Александра Великого, и чаще касались предположений о том, что если бы русалки не напугали поселенцев, которые собирались разбить лагерь на берегу такой-то реки, то, возможно, спустя двести лет там стоял бы большой город, а торговые пути могли быть другими.

— Ну-ну, — хмыкнула Розали, когда Дэш замолчал, чтобы перевести дух. — Почему же никто не в курсе?

— Люди договорились все скрывать.

Она скептически поджала губы, и тогда Дэш рассказал ей, как в конце пятнадцатого века в Копенгагене, в городе, расположенном на островах, монарх поставил ведьмам условие: он закрывает глаза на их делишки, улаживает вопрос с Папой, а те помогают защитить людей от русалок. Ведьмы выбрали десять женщин, нарекли их Охотницами и наложили на них кровную магию: их потомки теперь могли с помощью заклинания на латыни обездвиживать русалок. Заговорили двадцать поисковых амулетов, по два на каждый род, и отдали Охотницам, чтобы выслеживать русалок, выходящих из воды. Именно тогда решили, что русалки должны превратиться в легенду, чтобы простые люди перестали на них охотиться и погибать. Кровная магия влияла и на пол будущих детей: отныне у них рождались только девочки.

Розали прыснула, а потом совершенно неприлично заржала, аж дымом поперхнулась и закашлялась.

— Ой, не могу… — хохотала Розали. — Мелкотня, ты должен был родиться девчонкой… Аж живот заболел… Приве-е-ет, подружка!..

Он швырнул в нее пончиком, а она только громче расхохоталась. Дэшу и самому стало смешно. Почему-то рядом с Розали все всегда казалось проще, а проблемы не выглядели такими страшными. Наверное, если бы Розали была частью его семьи, то у него все сложилось бы иначе. Неизвестно как именно, но точно лучше.

— А что в твоей книге написано про мужчин русалок?

— Ничего, — нахмурился Дэш. — Вообще ничего.

— Как же они размножаются?

— С помощью обычных человеческих мужчин. В Книге написано об этом.

— Да ну, не может быть! — возмутилась Розали. — Это же разные виды.

— Может, как глубоководные удильщики? Их самец редуцировался и превратился в мелкого червя, который выгрызает в теле самки дырку, селится там только ради того, чтобы делиться спермой.

— Фу-у-у! Мерзко!

Пончики и газировка закончились, утро давно перевалило за отметку раннее, а Дэш все не мог остановиться, рассказывал и рассказывал. Скорее всего, его речи звучали путано, потому что Розали то и дело его останавливала и просила повторить или объяснить иначе. Дэш старался.

Русалок назвали Хомо ихтис, теорий об их происхождении было несколько, но ни одна не давала точных ответов. Отдельные ученые предполагали, что, когда позвоночные выходили из мирового океана на сушу, часть из них сохранила тесный контакт с водой. Пока одна ветвь избавлялась от жабр и плавников, превращаясь в земноводных, другая — будущие Хомо ихтис — осталась двоякодышащими. Но эта теория не давала ответов, почему Хомо сапиенс и Хомо ихтис вначале развивались параллельно, а потом дивергентная эволюция разделила два вида. Другие ученые утверждали, что русалки произошли от популяций гоминид, которые питались моллюсками. Они так много времени проводили у воды и в воде, что их тела приспособились к этой среде. Русалки могут жить и в соленой, и в пресной воде, но при этом у них четырехкамерное сердце, как у человека, а не двухкамерное, как у рыб, а кожа толще, поэтому они менее чувствительны к температуре. Неясно было, как объяснить их устойчивость к высокому давлению в толще воды. Возможно, ответ крылся в способности регулировать осмотическое давление и уровень солености внутри клеток своего тела. (**)

Розали лежала на пледе, слушала его и смотрела на облака. Потом Дэш обнаружил, что глаза у нее закрыты, и решил, что она уснула, но, едва он замолчал, она открыла глаза, рассеянно улыбнулась и произнесла, по-прежнему разглядывая небо:

— Они как облака, только под водой. Совершенные существа с безграничной свободой. И однажды испытав ее, ты обречен по ней тосковать.

У Дэша мурашки побежали по спине — от ее слов и неуместной улыбки, будто Розали имела в виду что-то смешное. Но стало скорее жутко, а потом на секунду любопытно: каково это — когда тебе покорена стихия и ты можешь уплыть куда угодно.

Розали перевела на него взгляд, в котором плескалась тоска по несбыточному и недостижимому.

— Так с чего ты решил, что они чудовища? — спросила она.

— Я же тебе только что объяснил! — возмутился Дэш и начал заново.

Русалки на протяжении столетий завлекали путников чарующими речами, смущали песнями и морочили головы, нападали на рыбаков, торговцев, на целые флотилии, сладкоречиво пели и вынуждали делать все, что взбредет им в голову: штурманы направляли корабли на скалы и разбивались, рыбаки ныряли за воображаемыми сокровищами, чтобы больше никогда не всплыть, моряки умоляли русалок петь не останавливаясь и слушали, пока не умирали от истощения.

— Чудовища не появляются из ниоткуда, — улыбнулась ему Розали. Улыбнулась так, будто он был несмышленышем, а она старой мудрой женщиной, повидавшей все на свете. Она привстала на локтях, явно искренне заинтересованная в ответе. — Откуда взялись эти?

Дэш чуть не ляпнул «из океана», но вовремя сообразил, что за такой ответ получит только тумак, поэтому попытался придумать что-нибудь поостроумней, но, как назло, в голову ничего не лезло.

Розали вздохнула и покачала головой. Ситуация ее явно забавляла, и Дэш мысленно с ней согласился — все забавней некуда.

— Нет ничего чудовищнее того, что мы можем внушить себе сами. Ты согласен с тем, чем занимается твоя семья?

Дэш неопределенно пожал плечами. Сейчас семейная миссия казалась ему не такой уж и плохой — они ведь уничтожают злобных тварей.

— Ну вот и делай то же самое. — Розали задумчиво уставилась вдаль, а потом прыснула. — Какой из тебя охотник? Ты же растяпа. Смены не проходит, чтобы ты что-нибудь не разбил.

— То есть тебя не смущает, что я, возможно, буду убивать русалок? Мы все еще друзья?

— Если бы у меня был выбор!

— Что?

Но Розали уже отвернулась, улеглась на плед, свернулась клубочком к нему спиной и пробормотала:

— Думаю, нам с тобой надо завязывать с пивом и сигаретами. Тебе нужна ясная голова, понял? И вообще… Давай покемарим чуток.

Ему стало неуютно и тоскливо. Смотря на спину Розали и ее желтое худи с капюшоном, он осознал, что не хочет потерять ее дружбу и что, наверное, зря все ей рассказал. Она теперь не хочет с ним разговаривать.

— Роуз? Что мне делать?

— Я тебе не мать! Вот у нее и спрашивай.

— А я у тебя спрашиваю.

Она привстала и обернулась к нему.

— Ну а чего ты хочешь?

— Спасать мир.

Дэшу показалось, что его голос звучит неуверенно, хотя он старался сказать это твердо.

Розали улыбнулась ему, печально и безнадежно.

— Вот и спасай.

И снова отвернулась.

Дэш и собирался. Он уже какое-то время обдумывал план, как стать Охотником, таким же крутым как мать и сестра.

Машина стояла на пустой парковке с разбитым асфальтом, а впереди, метрах в двухстах, начинался необъятный океан. Мягкие лучи заходящего солнца падали на приборную панель и высвечивали пылинки, парящие по салону. Мать уже давно выключила мотор и теперь неподвижно сидела, вцепившись в руль. Никто не торопился выходить. Эштон на переднем сиденье крутила в руках нож керамбит, цепко оглядывая пустынный пляж. Дэш сидел на заднем сиденье и старался не думать о тоннах неуправляемой воды, о волнах, которые нахлестывают сверху и поглощают без следа все, что оказывается на поверхности, потому что если начинал, приходилось бороться с тошнотой и паникой, а уж поводов паниковать и без того хватало.

— Дурная затея, — произнесла мать, смотря перед собой. — Зря я позволила себя уговорить.

Эштон на секунду отвлеклась от изучения пляжа, бросила на нее короткий взгляд и снова отвернулась, продолжая высматривать любое движение вокруг.

— Магия, помнишь? — прохрипел Дэш. — Понять, что происходит…

Он прокашлялся и в который раз попытался взять себя в руки. Голос у него стал садиться несколько недель назад после того, как мать рассказала ему о русалках. Возможно, от нервов. Жизнь его теперь походила на аттракцион: от ощущения восторга из-за прикосновения к тайнам мироздания до безграничного ужаса от мысли, что рядом живут мифические и смертельно опасные существа. И от понимания, что он реально может убить мать и сестру. Существовал и другой вариант, из-за которого они спорили все это время: магия меняется, а значит, он родился не просто так. Вдруг в нем есть природная способность сопротивляться «шепоту»?

— Время идет, — процедила Эштон. — Будем тянуть, придется выслеживать заново.

Вчера Эйзел указала им место на карте, они сорвались и ехали полночи и весь день в надежде застать русалку, которая приноровилась выходить из воды на этом пляже в заливе Памлико.

— Я же… — Дэш снова осип, пришлось прокашляться, — …в обществе двух самых сильных Охотниц Тонакавы. Риска нет.

— Риск есть всегда, — отчеканила мать. — Едва расслабишься — погибнешь.

Дэш сглотнул.

Он уже несколько недель рвался проверить свою пригодность, мать колебалась, а Эйзел впадала в праведный гнев, едва поднималась эта тема. Эштон неожиданно встала на его сторону, помогая уговаривать мать и бабку. Ведь гораздо спокойнее жить, зная, что никто не заворожит живущего от тебя через стенку человека. В качестве одного из аргументов сестра приводила тот, что ей якобы надоело спать с ножом под подушкой, потом шли несмешные шутки на тему будущей карьеры Дэша в молле, то бишь ее полного провала. Дэш научился видеть под язвительностью сестры ее страхи и, кажется, понял, что послужило причиной — Эштон задумалась над своей будущей карьерой. Эйзел чувствовала себя все хуже, и матери часто приходилось возить ее к врачу или оставаться с ней дома, с тетками и кузинами последние пятнадцать лет они общались только поздравлениями на праздники, а Гертруда не молодела. Эштон просто не хотела остаться одна.

— Может, она уже уплыла? — предположил Дэш.

— Нет, она здесь, — сухо ответила мать. — Я чувствую.

У Эштон напряглись плечи, застыли на пару секунд, и она коротко вздохнула, и Дэш догадывался почему. Она переживала, что ей не досталось таких способностей. Совсем. Эйзел указывала им точку на карте, но эта точка могла занимать десяток километров. На месте ориентировалась Гертруда, ощущая каким-то шестым чувством связь с тварью из воды. Гертруда называла себя медиумом, как и Эйзел. Никто из семьи пока не знал, сможет ли Эштон охотиться одна.

Дэшу тоже казалось, что он чувствует присутствие чего-то чужеродного и страшного, но это, скорее всего, просто был его страх, который словно клубился в салоне и даже вокруг машины, вызывая напряжение и ощущение тревоги.

— Слушайте, нам в любом случае надо ее убить. — Эштон внимательно изучила керамбит (***), достала из сумки тряпку и начала натирать и без того сверкающее лезвие. — Один из офисов «Петрол Плюс» в трех километрах отсюда. Не знаю, совпадение это или она нацелилась именно туда, но…

Сестра глубокомысленно замолчала, а мать вздохнула. Спустя несколько секунд тишины Эштон попробовала снова:

— Мам, Дэш может посидеть в машине, а мы сходим.

Дэш стиснул зубы. Раз уж решился, нечего дрейфить. Он решительно открыл дверь.

Ветер ударил по ушам. Непривычно пряно-соленый запах океана оглушил на пару секунд. Дэш помнил запах бассейна — резкий бьющий в нос хлор, который, казалось, вычищал не только воду, но и мысли в голове. Океан пах словно огромное теплое животное — вызывающе. Он занимал место в сознании и груди, заявлял о себе щекотанием в носу и непривычным звучанием, будто воздух шуршал прямо в ушах. Возможно, это шелестел песок на ветру, но Дэшу казалось, что с ним разговаривает сам океан.

Мать вышла следом, переобулась и проверила нож на поясе — керамбит. Она много лет использовала такой, и Эштон сделала тот же выбор.

— Держись за нами. Если что, я тебя вырублю. — Она дотронулась до ремня, на котором висел стреляющий электрошокер, издалека неотличимый от пистолета.

Дэш кивнул. Это решение предложил он сам и даже поэкспериментировал: как-то раз упер его из комнаты матери, принес на работу и после смены уговорил Розали шарахнуть по нему, чтобы понимать, чего ждать. Они закрылись в подсобке, и Розали шарахнула.

Дэш ценил ее качества: мрачное чувство юмора, способность болтать на отвлеченные темы, умение не задавать лишних вопросов и удивительное свойство любую затею превращать в приятное общение. Она притащила из отдела домашних безделушек подушку и подложила ему под голову, пока он валялся на грязном полу подсобки, а потом помогла растереть ноги, потому что мышцы сводило неимоверно. В общем, все оказалось не так страшно.

— Заклинание помнишь? — одними губами спросила подошедшая Эштон.

Дэш снова кивнул. Мать и сестра дверьми машины не хлопали, говорили тихо, двигались так и вовсе бесшумно. Он старался им соответствовать, не кашлять и не хрипеть, и аккуратно прикрыл дверь.

Потом Дэш шел за матерью и сестрой по низкой сухой траве, растущей прямо на песке, а затем вдоль пляжа по желтой полоске, переходящей в зеленую воду. Когда вода оказалась так близко, Дэшу померещилось, что он тонет: дыхание перехватило и небо завертелось над головой.

Он споткнулся, обдав песочным веером идущую впереди Эштон — она тут же остановилась и кивнула ему: дескать, не отставай. Сестра сейчас совсем не походила на привычную злюку или отстраненную придиру. Она сосредоточенно шагала, вытянув и без того длинную шею, будто вынюхивала добычу, и выглядела уверенно и спокойно. Эштон казалась гораздо старше, или это он упустил момент, когда из капризной девчонки она превратилась в хладнокровного охотника. Так, цепочкой, в молчании, они двигались вдоль пляжа, пока не наткнулись на воткнутую в песок табличку с надписью: «Купаться строго запрещено».

Эштон многозначительно обернулась к Дэшу и с легкой усмешкой приложила палец к губам, призывая не шуметь. Будто бы сейчас он мог заорать. Дэш был уверен, что если попытается что-нибудь произнести, то голос его не послушается.

Дальше в пляж врезался гранитный утес высотой в два человеческих роста. Когда до утеса оставалось метров двадцать, мать остановилась и кивнула на него. Эштон кивнула ей в ответ и сняла с пояса веревку. Дэш замер. Он не знал, чего ждать. Увидеть русалку вживую было и любопытно, и жутко одновременно. В Книге встречались рисунки, но все равно в голове все место занимали образы огромной рыбы с человеческим лицом или вовсе какие-то чудища с клешнями. Ожидание скручивалось внутри спиралью, и от напряжения Дэшу уже казалось, что русалка его зовет, словно тихий шелест океана и песка превращается в голос, шепчущий «Дэш-ш-ш-ш».

То, что случилось на пляже залива Памлико, он помнил нечетко. Картинка осталась искаженная, как бывает с ярким сном: сначала он занимает все внимание, а потом детали забываются, остаются лишь эмоции. Спустя годы события напоминали лоскутную картинку, а неверный свет заходящего солнца придавал им сюрреалистический оттенок.

Песок застрял в кроссовках. Эштон криво улыбается и уходит следом за матерью. Они скрываются за утесом. Крики, а потом какое-то жуткое шипение, почти змеиное и в то же время не совсем. Мать толкает перед собой незнакомку с длинными лохматыми волосами, на ней цветастое платье, кажется, это просто девушка, но она шипит сквозь кляп, дергается и пытается вырваться. Ее крепко держит веревка, обвязанная вокруг тела и рук. Эштон подсекает ее под коленями. Коленями! Никакого рыбьего хвоста. Девушка падает на песок, шипит, а потом визжит так, что у Дэша закладывает уши и плавит мозги. Мать наставляет на него шокер, а Эштон лупит русалку по щекам и дергает за веревку. Русалка валится ничком. Теперь на песке что-то бесформенное и недвижимое, грязные волосы, будто червяки, ползут в стороны.

В закатных лучах солнца мать и сестра выглядят словно из фантастического фильма: одна — как дух воды с направленным на него оружием; другая — как боевой ангел с короткой стрижкой и прямой спиной. Между ними и Дэшем чудовище на песке. В руке Дэша нож. Это керамбит Эштон. И что с ним делать?

— Ну давай же! Говори! — приказывает сестра. — Мне ее так всю ночь держать?

Дэш с трудом вспоминает, чего от него ждут: чтобы он произнес заклятие. Как назло, в голове — пустота.

Русалка пытается встать. Ее лицо совсем рядом: правильный овал, острый подбородок, высокий лоб, на левой щеке три родинки, расположенные полумесяцем, темные полные ужаса глаза за пушистыми ресницами. Она вскакивает, отбросив мать в сторону, и пытается сбежать. Эштон тянет веревку на себя, и русалка валится на нее сверху, сучит ногами и визжит. Дэш скидывает русалку с сестры. Русалка извивается и шипит, а песок летит в глаза. Следующий кадр — русалка тянется к кляпу, чтобы его снять — умудрилась освободиться от стягивающей веревки. Сейчас она скажет что-то, чему Дэш не сможет сопротивляться. Ему противна сама мысль об этом, он не хочет. Лезвие керамбита отражает отблески последних солнечных лучей и его искаженное лицо, красное в свете заката, словно в крови, а потом он понимает, что нож и правда в крови — он сидит над телом и беспрерывно бормочет заклинание.

Но уже бесполезно. Бесформенная масса на песке вместе с цветастым рисунком на платье превращается в ручейки, и ручейки утекают в песок. Поймать их не выходит, на пальцах остается вонючая жижа. Пальцы слипаются, одежда покрывается пятнами. Он роняет нож, который всадил ей в живот. Его рвет, и он не понимает — от запаха крови, отвращения или вины…

Голос матери произносит:

— У тебя инс…кт …ника.

И мир на какое-то время перестает существовать…

У Дэша звенело в ушах. Голову распирало изнутри, чудилось, она вот-вот взорвется, потому что невозможно было удержать внутри то, что случилось, удержать осознание того, что он убийца. Невозможно, невыносимо, и это ощущение оказалось больше его головы и больше тела. Дэш корчился на мокром холодном песке — желудок болел так, будто в него попала серная кислота, и от ее капель жгло горло. Дэша снова вырвало, и судорога свела мышцы живота.

— …шокером… — говорила Эштон. — …тянула?

— Нет, вдвоем … — возражала мать. — …сорвалось…

— …непонятно… — отвечала Эштон. — …еще раз…

Еще раз? Дэш застонал, уткнувшись в песок. Он не хотел такого еще раз.

— Убери… — приказала мать, и окончание фразы унес ветер. — Дэшфорд, — неожиданно твердо произнесла она над ухом, — вставай.

Зачем? Чтобы потом снова оказаться на пляже с ножом и ощутить в руке его тяжесть? Тяжесть поступка…

— К черту это все, — пробормотал он. — Я так не могу.

— Ты молодец, — неожиданно мягкий голос матери его обескуражил.

Она сидела на песке рядом с ним и заглядывала ему в лицо. Раскрасневшаяся после всего, довольная и даже счастливая, мать улыбалась.

— Мама, не надо… вот так…

— Дэфшорд, это наш долг. Ты читал Книгу и знаешь, на что они способны.

Все эти недели он ощущал облегчение: его посвятили в семейную тайну, сделали частью истории, он станет таким же, как мать и сестра, но сейчас вместо гордости от непрошенного могущества внутри поселилась мерзкая тошнота.

— Ты веришь в то, что наш долг — убивать тварей?

У матери то ли от разочарования, от ли от удивления вытянулось лицо.

— Ты же видел, — донесся голос Эштон. Она стояла в паре шагов и вытирала керамбит салфеткой. — Она в платье. Целилась на офис «Петрол Плюс», даю руку на отсечение.

Произошедшее только что будто придало ей сил и улучшило настроение. Она чуть ли не сияла, как и сидящая рядом мать. В свете заходящего солнца они обе казались преисполненными светом древних знаний и умиротворенными от выполненной миссии.

— Да что с вами… — У Дэша снова пропал голос, и он поперхнулся.

— Мы избавляем мир от чудовищ, — твердо произнесла мать. — Они опасны. Простому человеку не выжить рядом с ними.

— Почему? Откуда ты знаешь? Кто-то это проверял? Они же просто защищаются… — Он не мог смотреть на то место, где раньше лежало тело, а сейчас осталась лишь темная жижа, отвернулся, с трудом встал и пошагал по пляжу прочь.

Ему хотелось уйти как можно дальше и больше никогда не говорить о русалках, не видеть Эштон с керамбитом, забыть ощущение ножа в руке и звук, с которым он входит в тело.

— В Мексиканском заливе парализована добыча шельфовой нефти, нефтяники боятся выходить на смены… — Мать шла за ним и говорила о проблемах «Петрол Плюс», сложностях разработки месторождений, риска для жизни простых работяг.

— Так все дело в деньгах? — Дэш остановился и развернулся. Он начинал злиться. Нет, в нем просыпалась самая настоящая ярость, приправленная отвращением к себе и миру, который оказался столь прямолинеен в жестокости. — Русалки мешают бизнесу?

Их догнала озадаченная Эштон, и они с матерью обменялись взглядами.

— Дэшфорд, ты понял, что только что произошло? — не унималась мать. — Ты Охотник! Ведь ты не испугался, ты смог! Это удивительно! Я никогда и предполагать не могла…

— Нет! Нет… — Споткнувшись на песке, он ринулся дальше. Он мог бы убежать от матери, но от себя — нет, и это рождало горькую тоску. Он зашагал к машине, потом подумал, что к ней не надо, лучше добраться до ближайшего города, и развернулся в другую сторону.

— Это твоя природа, Дэшфорд, ты должен гордиться. Это же чудо!.. — почти выкрикнула мать.

— К черту такие чудеса, — пробормотал он себе под нос.

— Дэш! — крикнула вслед сестра. — Что ты делаешь? Мы так и не поняли про «шепот».

Он продолжал шагать. Попытался вытереть руки, но они были в липкой бурой жиже, будто часть тела русалки теперь стала его перчатками. Такими, которые невозможно «снять», даже если долго мыть кожу.

Мать снова догнала его, схватила за плечо и развернула к себе.

— Ты не можешь уйти! Не можешь наплевать на свою суть!

— А я наплюю!

Мать размахнулась и влепила ему звонкую пощечину.

Он с трудом подавил желание оттолкнуть ее так далеко, чтобы она навсегда исчезла из его жизни вместе с его детскими страхами и годами надежды на то, что однажды мама обратит на него внимание и обнимет. Она упустила все возможности — он вырос и в матери больше не нуждался. Теперь он по-настоящему хотел уйти. Уйти и никогда не возвращаться.

— Дэшфорд, прости… — почти виновато пробормотала мать, будто испугавшись того, что сделала. — Ты не можешь уйти. Ты мне нужен!

— Ты ошибаешься. Я тебе не нужен! Тебе нужна Эштон, не я. Ты любишь Эштон. Не меня.

— Не смей так говорить! Ты Охотник. Часть семьи.

Для нее это решало все. Теперь его готовы принять. А он готов на такие условия? Разве не этого он хотел? Разве не исполняются все его мечты?

— Боже, какой я дурак! — простонал Дэш. Отошел, а потом снова повернулся. — Знаешь, мне трудно понять, что ты искренне желаешь своим детям такой судьбы. Думаешь, я буду убивать людей по твоему приказу?

— Они не люди. Они чудовища! — возмутилась она.

— Так и мы тоже!

Эхо его слов улетело по пляжу. Мать стояла в двух шагах, и теперь воздуха не хватало ей — она судорожно вздохнула. Дэш развернулся и пошагал не разбирая дороги, просто подальше. Больше всего ему хотелось, чтобы эта женщина не была его матерью, а та девушка на пляже — сестрой. Они просто незнакомки, и он уйдет от них в новую нормальную жизнь.

— Дэш, остановись! — выкрикнула сестра.

Что-то в ее голосе заставило его обернуться. Сестра держала шокер перед собой, направив его на Дэша.

— Если ты сдвинешься еще хоть на шаг, я выстрелю.

Он замер, не зная, как реагировать. Мать смотрела на Эштон и ничего не делала. Если бы она хотела, то отняла бы у нее шокер, потому что стояла близко, но она не пыталась.

— Дэшфорд, у нас есть обязательства перед руководством, — вместо этого заговорила она, повернувшись к нему и спокойно улыбнувшись, будто на переговорах где-нибудь в офисе с чашечкой кофе. — Мы скованы договором по рукам и ногам. Наши наниматели не дают вторых шансов и не прощают ошибок. Мы не имеем права их подводить.

— Я здесь при чем? — рявкнул он.

Мать улыбалась, но Дэш уже научился распознавать ее маски. Сейчас любой другой человек чувствовал бы неловкость, а Гертруда Холландер изо всех сил натягивала на лицо приторно-вежливую гримасу.

— Я у вас в договоре прописан? — усмехнулся Дэш, пытаясь погасить ярость. — Будете проводить эксперименты?

— Я не имела права тебе рассказывать, — сказала мать, и улыбка сползала у нее с лица. — Ни о нашей работе, ни о тварях. Это нарушение договора. Боюсь, могут быть последствия. А если ты уйдешь, они могут стать еще хуже.

Эштон с колючим недоумением покосилась на мать, а Дэш ужаснулся. Он же рассказал все Розали! Во что он ее впутал?

Вклинилась Эштон, процедила, не опуская шокера:

— Да, тебе не повезло родиться мальчиком. Но, с другой стороны, кто-то рождается без ног.

— Ты меня с инвалидом сравниваешь? Спасибо, дорогая сестра! Для тебя я теперь как инвалид? Убивать я отказываюсь…

— Господи, а если медведь нападет на ребенка и начнет его грызть, ты что, ничего не сделаешь? — раздраженно перебила она. — Потому что не можешь убивать? Слабак!

Дэш кинулся на нее, не надеясь, что сестра промажет, но вмешалась мать и выбила у нее из рук шокер. Пружинки пролетели мимо, а Дэш повалил сестру на песок. Ему было все равно что она девчонка, что гораздо лучше владеет карате и что вообще-то он хотел оказаться на ее месте — быть Охотником без колебаний, любимым ребенком в семье и человеком, нашедшим свой путь. У него не было ничего из того, что было у нее, и поэтому Дэш пытался ударить побольнее.

Ему удалось заехать ей в ухо, но в следующую секунду сестра скинула его, и он оказался на песке. Она вскочила и обрушила град ударов. Била по почкам и голове. Била ногами со злостью, методично и почти без эмоций. Дэш скрючился, пытаясь защитить тело. Песок фонтаном сыпался сверху, летел в рот, нос, уши. Он изловчился и схватил Эштон за ногу. Дернул, и она рухнула на песок, успев заехать ему коленом в нос. Он заломил ей руку за спину так сильно, что ощутил под пальцами, как в плече у нее что-то хрустнуло. Эштон заорала.

— Прекратите! — закричала мать.

Дэша откинуло на песок, когда она с силой оттолкнула его в сторону.

— Вы должны работать вместе! Наш враг там! — Она кричала и тыкала на океан. — Там! В воде! Мы должны объединиться против него!

— Так почему нельзя было все сделать по-человечески? — заорал Дэш. — Сказать мне сразу!

Он сплюнул песок, перемешанный с кровью, и вытер рот. Разбитые губы отозвались острой болью. Впервые в жизни мать повысила голос. Дэш с трудом перевел дыхание и с опаской покосился на сестру. Она застыла на коленях, держась за плечо и ошарашенно глядя на мать.

У матери тряслись губы. Дэш даже удивился, он был уверен, что она снова улыбнется, но вместо этого она заплакала.

— Я не знала, что с тобой делать… Как разговаривать… Тебя могли забрать в любой момент, а я бы даже… ничего не смогла… — Она резко села на песок перед Дэшем, почти рухнула, и зашептала горячо и быстро. — Когда Вероника пришла к нам и увидела тебя, мальчика… Тебе было около четырех… Увидела, как вы с сестрой играете… Она хотела тебя забрать… Совсем. Говорила, что в безопасное место, но я понимала, что она хочет… А потом она предложила тебя оглушить. Перерезать слуховой нерв. Тогда бы ты был безопасен… Глухой… Я согласилась. Мы приехали на операцию… Но как бы ты потом играл с сестрой?

Дэш от растерянности не мог ничего сказать, только смотрел на плачущую мать и внутри у него поднималось незнакомое чувство — что-то среднее между ужасом и безысходностью. Слезы бессердечной Гертруды Холландер выбивали последнюю опору под ногами.

— Ма-ам?

Дэш механически повернулся на голос Эштон, отметил ее настороженное удивление и снова посмотрел на мать. Та сидела перед ним на песке, заглядывала в лицо и тараторила, глотая слезы, будто боялась, что ее заткнут, старалась выложить все.

— Они смотрели на тебя как на антихриста. Думала, сразу убьют, как увидели… Но разве можно убивать невинное дитя? Я боялась, они придут снова… Когда ты вырастешь… …кто тебя убьет… если не Вероника, то одна из тварей… — Мать скорчилась, уткнулась лицом в ладони, ее плечи вздрагивали, а бормотание стало неразборчивым.

— Вероника хотела меня убить? — прохрипел Дэш.

— Для нее ты риск, просто риск, понимаешь? — Мать вскинулась и потянула к нему пальцы, будто хотела дотронуться, но отдернула руку. — Год за годом я ждала, что тебя заберут. Тебя не должно было быть! Юристы Вероники составили отдельное соглашение! Если ты сбежишь или попадешь под влияние «шепота»…

Она замолчала, испуганно застыв.

— Что? — вместо Дэша спросила Эштон. Судя по выражению ее лица, она не была посвящена в подробности.

— Да и так ясно, — пробормотал Дэш спустя пару секунд. Злость с привкусом крови разрывала его на части, откликаясь острой болью в разбитой губе каждый раз, когда он пытался усмехнуться, а ужас оттого, что он вполне мог оказаться глухим или мертвым еще лет двенадцать назад, рождал нервную дрожь. Мать действительно виновата в его дрянном детстве. Никакие ее оправдания этого не исправят.

Она нервно вытерла слезы. Ее трясло, шея и лицо пошли красными пятнами.

— Что, не хотела тратить время на приговоренного к смерти? — пробормотал Дэш непослушными губами.

Мать должна была возмутиться или рассердиться, но вместо этого она неожиданно отчетливо заговорила:

— Ты все время спрашивал, что с тобой не так, но с тобой все хорошо. Это со мной все не так. Я не знала, как тебе сказать, что сделать… Мне плевать, что тебе нельзя рассказывать. Теперь плевать! Если тебе навредят, мы с Эштон не станем на них работать!.. Прости, что тебе досталась такая мать. Это несправедливо… Я все делала не так. Вы с Эштон должны защищать друг друга, помогать. Настанет время, когда вы останетесь вдвоем и сможете рассчитывать только друг на друга.

У Дэша в голове вертелись упреки и обвинения, но он не мог заставить себя их произнести сейчас, когда мать рыдала перед ним. Было страшно, а еще рождалась надежда, что не все потеряно, что у них с матерью еще может что-то сложиться. Или нет. Уже поздно что-то исправлять. Мысли метались, порождая горечь.

— Эштон меня презирает, а Эйзел в грош не ставит. Какой теперь смысл?

— Дурак! — плакала Эштон. — Почему ты такой дурак?

Слезы Эштон окончательно обескуражили. Она никогда не плачет. Но сейчас она сидела рядом с ним на песке, виновато улыбалась сквозь слезы и не собиралась мстить за разбитую скулу и выбитое плечо. Для нее это означало высшее проявление любви.

Мать бесшумно глотала слезы и дергалась, словно хотела дотронуться до Дэша, но не могла. Конечно, она ведь никогда этого не делала по-настоящему. Обнимать взрослых незнакомцев тяжело. Дэш отчетливо это осознал, пытаясь совладать с разрывающей душу тоской. Да, эта женщина иногда вызывала у него желание бежать на другой конец света, но она его мать и другой у него уже не будет. Эта чертова стерва — часть его жизни, и она точно знает, чего ему опасаться и кого. Неужели она его даже защищала? Он ведь не глухой. Тоска по настоящей матери рассыпалась о ее слезы, и он не выдержал — перехватил ее прохладные ладони и сжал их. Она судорожно ухватилась за его руки, будто умирающий от жажды путник за кувшин с влагой.

— Мама, что мне делать? Я так не смогу, — пробормотал он в ее ладони.

— Я не знаю, не знаю. Но мы что-нибудь придумаем, — заверила она, сначала несмело дотрагиваясь до его плеча, а потом более уверенно поглаживая по волосам.

Эштон тихо плакала рядом. Дэша разрывало на части от дурацкой несправедливости: почему ты получаешь то, что хотел, слишком поздно, когда почти смирился с недостижимостью. В тот момент он забыл, сколько мучений пережил, его тревоги отступили из-за болезненного облегчения — он жив и не оглушен, — и под неловкими прикосновениями матери. На ее лице застыла сложная смесь эмоций: что-то среднее между радостью, паникой и облегчением. Теперь он понимал ее опасения, причину бесконечных сомнений и колебания. Теперь он понимал ее. Дэш уткнулся ей в плечо, и смог наконец ощутить спокойствие и безопасность.

Мать выпрямилась, на ее лице проступила тревога. Она обернулась к воде, до которой было метров сто, и потянулась к ножнам.

— Эштон! — произнесла она с таким напряжением, что, казалось, оно физически осело на языке.

Эштон тут же среагировала, достала керамбит, поморщившись от боли в плече, и встала, вглядываясь в воду.

Из воды показалась голова. Следом еще одна. И еще. Через несколько секунд на берег вышло около десятка фигур, подсвеченных заходящим солнцем. Прекрасные девы с длинными волосами не смеялись и не плескались в воде, они молча и сосредоточенно шагали, чтобы уничтожить Охотников на русалок.

Мать быстро встала, и они с Эштон обменялись тревожными взглядами.

— Дэш, беги как можно дальше! — прошипела сестра.

Мать быстро сунула ему в руку ключи и коротко сжала пальцы. Дэш попятился и через секунду несся прочь. Распахивая дверь машины, он бросил взгляд на пляж. Мать и сестра потерялись среди темных фигур, несколько двигались к нему, протягивая руки. «Дэш-ш-ш» — шелестел океан. Внутри него бился страх за мать и сестру, но вряд ли он сможет им помочь — неопытный новичок с уязвимостью. Он забрался в машину и захлопнул дверь. Две твари отделились от группы и теперь шагали по песку прямо к нему.

* В западной историографии Александр Македонский зовется Александром Великим

** Такая способность называется эвригалинность.

*** Нож керамбит создан для решения только одной задачи — убийства противника. Керамбит оснащен серповидным клинком с внутренней заточкой.