Ревизор: возвращение в СССР 34

Глава 7

Дом Андриянова

Выходные пролетели быстро. Оксана взяла отгул на понедельник, так что уедет из Москвы только завтра. Приехав в квартиру Антона, увидела в холодильнике кусок мяса, а в отделении для овощей свеклу и все остальное, что нужно для ее рецепта борща, и лукаво улыбнулась. Значит, борщ ее определенно пришелся в прошлый раз ко двору, раз Андриянов в этот раз так заботливо все нужное собрал для него к ее приезду. Еще Загит был без ума от ее борща, жаль, не в коня корм оказался…

Борщ сварила, конечно. И в постели у них все сладилось, и не раз…

Вот только Оксана была совсем недовольна тем, что Антон так ничего и не выяснил про настроение Галии. Что это был за бред про документальный фильм, которым с ним поделилась какая-то Валерия на ее работе? Галия в таком точно не должна участвовать…

Она долго колебалась, рассказывать ли Антону о том, что они с матерью анонимку в Верховный Совет отправили. Боялась, что он плохо о ней подумает, все же шаг не очень красивый. Потерять Антона из-за такой откровенности не хотелось. Но он лишь рассмеялся после того, как ее выслушал…

— Оксана, ну это было очень наивно с вашей стороны… Имя любовницы и адрес не указали, подписи с адресом нет… Никто не будет всерьез такое письмо рассматривать… Только время зря потратили на всю эту вашу конспирацию. Подумать только, в Гомель ездить, чтобы письмо отправить…

Обидно прозвучало, вот Оксана в сердцах и сказала, что она хоть что-то делает, чтобы этого бандита от своей дочки отвадить. А если Антон, как мужчина, знает, как лучше, то мог бы и посоветовать что-то более эффективное.

Тот, к счастью, не обиделся. Посерьёзнел, задумался, а потом сказал, просияв:

— А ведь и точно, кое-что и я могу сделать. Если у вас не получилось заставить дочку ревновать к нему, то есть же и другой вариант… Заставить его ревновать к ней. Некоторые мужчины очень вспыльчивы, и в порыве ревности способны на очень плохие поступки. Вот останется, к примеру, Галия, с мужем, который ее ударил?

— Моя Галия? Да ни за что. — с гордостью за дочь сказала Оксана. — Она ему сама в морду даст, или ножом ударит.

— Ножом не надо, у нас цель разлучить Галию с ее мужем, а не посадить ее в тюрьму, верно?

— Конечно! — даже испугалась такому вопросу Оксана.

— Ну, тогда будем надеяться, что она все же у вас не убийца…

— Да почему вдруг убийца? — возмутилась Оксана.

Антон как-то странно посмотрел на нее, и сказал:

— Да, конечно, она очень хорошая и правильная девушка.

— Все верно, — обрадовалась Оксана.

— Тогда я затею кое-что в этом направлении…

— И что именно?

— Считается, что если рассказать о чем-то важном, что затеял, то можно сглазить, — ответил Антон, — мы же не хотим испортить мой способ разлучить Галию с ее мужем, верно?

Оксана приняла этот ответ, но все же немного обиделась. Она-то рассказала все же Антону про свою затею с анонимкой. Ну, раз он мне до конца не доверяет, то и я ему не скажу, когда сама что-то придумаю. — решила она. Она слабо верила, что у Антона что-то получится. Он же не знает, насколько Пашка опасен и коварен, и сколько уже ее затей сорвал. Думает, он имеет дело с обычным парнем. Значит, задача разлучить Галию с ее опасным для дочки мужем по-прежнему лежит на ее хрупких женских плечах…

Москва. Лубянка

Полковник Третьяков после утренней планерки листал протоколы прослушки квартиры Ивлевых страницу за страницей и брезгливо морщился. Девяносто пять процентов — бабские разговоры. Пописали, покакали, чихнул кто-то из близнецов странно, лобик горячий или холодный, памперсы… Вот, памперсы, а не пеленки, как у обычных советских людей! Очень сомнительно, что даже в Москве они массово используются. Сам полковник об их существовании вообще случайно год назад узнал, когда к ним сотрудника после загранки капиталистической перевели. Налицо у Ивлевых тяготение к буржуазному стилю жизни…

А все эти подарки с советских заводов после прочитанных лекций… К лицу ли это лектору общества «Знание»? А подарки от иностранцев, пусть они, как стало понятно из личного дела, и свойственники. Все же этот Фирдаус, Аиша, и их родственники — граждане капстран. Советский гражданин с по-настоящему правильной идеологической позицией отверг бы такие подарки…

И какой-то этот Павел всеядный. Деньги отовсюду тащит… Он, помимо НИИ от Комитета и Верховного Совета, еще оказался и на ЗИЛе устроенным. А ведь еще гонорары с радио и из газеты «Труд». Бегло посчитав его ежемесячный доход, полковник присвистнул. Да у него, полковника КГБ, в полтора раза меньше выходит!

Устав листать эти сотни страниц, полковник вызвал Соловьева:

— Общее представление я составил. Забирай эти протоколы и копай по деталям. Тяготение к буржуазному образу жизни, слишком тесные связи с гражданами капиталистических стран, понятно, почему его на прослушку поставили. Мне нужны детали по всем этим направлениям, все, что можно использовать, чтобы показать, что прослушка не зря работала, и этот человек неблагонадёжен. Угроза увольнения из НИИ его, говоришь, равнодушным оставило… Ну а что он скажет, если на радио, в газете и в обществе «Знание» от его услуг откажутся из-за его антисоветского образа жизни и чрезмерного тяготения к общению с жителями капстран? Этак он сразу лишится основных своих доходов. Подумать только, он за прошлый чес летом в Подмосковье по линии «Знания» по триста пятьдесят рублей каждую неделю получал! Как подполковник в армии или у нас за месяц….

— Расстроится, наверное? — после долгой паузы предположил Соловьев, поняв, что от него ждут реакции.

— Еще как. И если умом не обижен, догадается, откуда ветер дует и прибежит к тебе извиняться и подписку о сотрудничестве оформлять.

— И что тогда, обратно его на полставки возвращать в НИИ Силикатов?

— Польза от него может быть, если станет вести себя как нормальный агент. Информацию докладывать, полученную от всех этих иностранцев, как положено, не все же он с ними только в своей квартире беседует. Так что да, можешь пообещать ему, что мы вернем полставки, а также сообщим на радио, в газету «Труд» и в общество «Знание», что ошибка вышла, и они могут дальше с ним работать.

— А Куба?

— Обойдется. Вообще не понимаю, зачем мой предшественник ее ему пообещал. И он должен понимать, что все же наказан за то, что не сразу подписку согласился оформить. Так смирнее будет.

— Мне выходить на все эти организации прямо сейчас?

— Нет, я же сказал, что сейчас пока увольняй его из «Силикатов». По всему остальному я вначале к начальству пойду с теми фактами, что ты из этих протоколов сведешь. Покажу, что в отличие от предшественника, понимаю, зачем прослушку устанавливают. Сотня протоколов почти уже, а Воронин так ничего и не сделал, хотя фактов, доказывающих нездоровую позицию Ивлева и его буржуазный образ жизни и установки, в ней уже предостаточно.

Соловьев уже направился к двери, когда полковник его окликнул:

— Да, и нужно еще по особистам нашим пробежаться. Поставить им задачу агентов своих по поводу Ивлева расспросить.

— В НИИ Силикатов, наверное, не надо идти? — спросил старлей. — Он туда только за зарплатой, наверное, и приходил. Вряд ли особист его даже в лицо знает.

— В НИИ не надо, верно. Тебе нужен особист в Верховном Совете, в Труде, и в МГУ, конечно.

Выйдя из кабинета полковника, Соловьев покачал головой. Они что там, в Саратове, вообще непуганые? Ладно, МГУ. Расспрашивать особиста про студента, задействовать его агентов — дело привычное. Но такая мощная и влиятельная газета? А уж Верховный Совет???

Он забеспокоился, знает ли этот провинциал Третьяков реальный расклад в столице. Привык, небось, у себя в закрытом городе, что все ему кланяются… Это столица, тут таких полковников как у шахтера угля… Начнет особист своих агентов в Верховном Совете расспрашивать про Ивлева, сразу же слухи пойдут, что КГБ интересуется работником Верховного Совета… В таких организациях слухами обмениваются с особым усердием. Румянцев, когда он только пришел к нему зеленым лейтенантом, особо его учил остерегаться всего, что с Кремлем связано… Прямо сказал, мол, Глеб, будь осторожен, твоя карьера на любом человечке из Кремля может сразу и закончиться…

Впервые он задумался над вопросом, который раньше как-то не пришел в голову. Ивлев, все же, студент или эти полставки в Верховном Совете делают его неприкасаемым кремлевцем? Может ли так быть, что Ивлев так равнодушно принял все угрозы в свой адрес, потому что знает, что его им никак не достать? В этом случае он сглупил, что на него обиделся, и захотел его прижать… Если он действительно право имеет посылать и полковника, и старлея КГБ, то все это очень плохо пахнет…

Нет, так рисковать он не будет. К особисту в Верховный Совет заедет, поговорит, формально приказ полковника выполнит. Но никаких агентов его расспрашивать просить — нет уж, увольте. Если из Кремля кто-то разгневанный наездом на своего сотрудника звонить будет, то не меньше чем с председателем будет разговаривать. А тому, конечно, нужно будет найти виновников, которых показательно перед строем расстрелять можно, чтобы Кремль успокоить. Полковника, может и не тронут, а вот ему с его званием влететь может по самое никуда…

На мгновение возникла даже мысль зайти к Третьякову и попытаться его предупредить, как в свое время его самого Румянцев предупреждал, по поводу Кремля. Но он решительно помотал головой и двинулся прочь от кабинета, таща огромную стопку папок с расшифровками прослушки квартиры Ивлева и его телефонных переговоров. Румянцев жаловался ему, что уже пытался новому начальнику рассказать о нюансах различных дел, что Третьяков получил от Воронина, и что тот сделал? Высокомерно задрал нос и сказал, что спросит его, если ему будут нужны разъяснения. Это он так с целым майором поступил, а что он сделает, если его старлей начнет в чем-то убеждать? Не он будет тем старлеем, что решится проверить это на себе…

— Ну и что такое случилось срочное, — спросил я Сатчана, усаживаясь рядышком с ним на сиденье, когда он подьехал.

— Ну, ты же мне рассказал тогда про эту анонимку. И про то, что Мещерякова задействовал проверить, не замешана ли в этом Регина Быстрова. Или Дружинина Екатерина…

— Так что? Кто-то из них все же замешан?

Признаться, я с трудом себе мог представить, что даже если так, то Захаров по этому поводу будет созывать нас не в обычное время. Такая забота обо мне была бы с его стороны чрезмерной. Собрал бы нас втроем с Мещеряковым максимум…

— Да нет, про это вообще пока что можно забыть на фоне того, что Мещерякову удалось разузнать, когда он установил слежку за обеими. Оказывается, бывший профорг уволившись, как мы и хотели, с предприятия, переходящего к нам, устроилась работать к нам же, на предприятие, что уже в нашей орбите! Да на ту же самую должность, которая дает ей весьма большие полномочия, если она захочет создать нам неприятности!

— Да ладно! И куда именно?

— Да на комбинат железобетонных изделий. Который мы недавно по твоей просьбе в обойму взяли.

— Да, тогда я понимаю, с чего такой шухер сегодня…

— Вот именно, — кивнул Сатчан.

Больше с ним не беседовали, я сосредоточился на просчитывании вариантов. Что этот приход Дружининой к нам на фабрику мог означать? Главный вопрос, конечно, это случайность или какая-то подстава? Случайность тоже может быть. Три с половиной десятка предприятий в Москве уже под нашим контролем… Чертовски много рабочих мест…

А если подстава, то со стороны кого? Мужу Дружининой захотелось с нами рассчитаться? Недоволен тем, что на него надавили в ходе нашей операции по установлению контроля над фабрикой художественной галантереи? Ее брат, партийный лидер Серпухова, каким-то образом остался недоволен в результате нашей операции и внедрил ее, чтобы собрать больше информации про нас? Или это всего лишь личная инициатива этой настырной женщины? То, что она мстительная, я сразу понял, едва ее увидел. Где властность, там и мстительность… Сатчана, судя по всему, посвящать в мои размышления никакого смысла не было, он сам ничего не знал.

Прошли в сауну. К моему удивлению, все уже были на месте. Вот как встревожились собранию во внеурочное время…

Мрачный Захаров, покосившись недружелюбно на сидевшего сутулившись Мещерякова, явно чувствовавшего себя не в своей тарелке, сказал:

— На повестке дня два вопроса. Первый — с какими целями относящаяся к нам весьма негативно Дружинина Екатерина Андреевна, уволившись с одного нашего предприятия, оказалась вдруг в той же должности на другом. Второй — как это пропустила наша служба безопасности?

— А уточните, пожалуйста, кто такая эта Дружинина Екатерина Андреевна, и почему она нас не любит? — спросил Ригалев.

Ему напомнил Сатчан про наши недавние действия с комбинатом и Серпуховым. Ригалев тут же закивал и замахал руками:

— Вспомнил, вспомнил! Продолжайте, пожалуйста.

— Итак, по обоим вопросам. Есть у кого-то какие-то соображения? –спросил Захаров, терпеливо дождавшись окончания их диалога.

Воцарилась тишина. Никто не хотел первым выступать по таким скользким вопросам. Ладно, начну я, тем более, что все произошло во многом из-за меня. И комбинат этот я нашел, и с Дружининой поссорился, сразу поняв, что такой человек, резко негативно настроенный против рабочих, сотрудничать с нами не сможет. И Мещерякова сейчас, получается, случайно на ее новое рабочее место вывел…

— Выступлю по первому вопросу. Нужно собрать больше информации, иначе никак не понять, случайность это или чья-то спланированная диверсия против нас, — развел я руками. — а пока мы это не выясним, спать спокойно будет сложно…

— С этим соглашусь. — кивнул Захаров — Андрей Юрьевич, расскажите, пожалуйста, товарищам, что вы делаете, чтобы мы понимали, на каком вообще свете находимся? И чего нам опасаться?

— Возможности у нас ограниченные, товарищи. — вздохнул Мещеряков, — Виктор Павлович, я послал, конечно, человека, который походит за Дружининой, но сами понимаете, она вряд ли порадует нас, остановившись прямо на улице и начав громко обсуждать заговор против нас с кем-то из прохожих, позволяя услышать детали нашему человеку. А для прослушки телефона или квартиры нужна специфическая техника, которой у меня нет, и которую, если честно, применять боязно, если бы и была. Если ее найдут, сразу же КГБ привлекут к делу, решив, что это какая-то операция западных спецслужб против советской элиты. А эти каждый камень перевернут в поисках шпиона, и в конце концов под одним из них найдут нас. Что мы не шпионы, объяснить мы сможем, но посадить кого-то все равно им надо будет для порядка…

— Вы не отговаривайтесь, Андрей Юрьевич, нехваткой возможностей. Человек работает на нашем же предприятии, разве тяжело окружить его нашими людьми, чтобы проследить за тем, что он делает? Собирает ли какую-то специфическую информацию о нашей деятельности? Расспрашивает ли работников на предмет поиска наших схем? Делает ли какие-то пометки на бумаге? Обыскать, в конце концов, ящики в ее личном столе и шкафу? — сухо сказал Захаров.

Да, он точно был очень зол на Мещерякова…

— Все это будет сделано, Виктор Павлович, конечно же. — вздохнул Мещеряков, — я с утра уже поговорил с директором Комбината железобетонных изделий. Сейчас мой заместитель, Спиридонов Лев Егорович, он у нас самый компетентный в таких вопросах, срочно устраивает на комбинат трех моих сотрудников. Они ни на минуту не выпустят Дружинину из поля зрения.

— Не спугнете ее? — спросил Пахомов. — Когда столько незнакомцев вдруг начнет вокруг нее виться…

— Лев Егорович уже придумал каждому убедительную легенду. Кто-то заменит якобы заболевшего сотрудника, кто-то срочно командированного по производственной необходимости… Одного вообще назначат в подчинение Дружининой, якобы чтобы поддержать ее инициативы по укреплению дисциплины на предприятии. Она женщина властная, должна этому обрадоваться…

— Хорошо. Надеюсь, вы нас не подведете по этому вопросу, — сказал Захаров.

— Сделаю все, что в моих силах, Виктор Павлович, — вздохнул Мещеряков.

Италия. Больцано, фабрика «РозаРосса».

Внедренный детективом Ринальдо для скрытного наблюдения Вито уже неделю работал в цеху фабрики на конвейере, а результата по-прежнему не было. Никаких соображений о путях воровства с предприятия так и не появилось…

Правда, первые несколько дней результата и не могло быть, поскольку все усилия Вито уходили на то, чтобы освоить свою операцию на рабочем месте. Казалось бы, что тут сложного, когда подъедет чемодан, прикрепить клепками на свои места ручку? Но конвейер же все время неумолимо движется… Над неуклюжестью Вито смеялись другие работники, со стажем, которым на все их операции вполне хватало времени. Он не обижался, это означало, что его принимают за своего, и он внедрился вполне успешно.

Когда он, наконец, как следует освоил эту чертову операцию, чтобы иметь возможность хоть раз за минуту осмотреться вокруг, ничего к лучшему для решения его задачи не изменилось. Все было тихо и мирно. Никто из мастеров или работников ничего не пытался унести в неизвестном направлении. Вито уже начал тревожиться, а сможет ли он вообще какой-то результат получить? Может, они неверно все рассчитали, и детали с фабрики воруют, когда никого из рабочих нет? Может, в воровстве охрана замешана?

За этими невеселыми мыслями краем уха он услышал, как Алонзо, работавший за станком на участке, где прикрепляли колесики к уже готовым изделиям, снова пожаловался, что ему положили не те комплектующие, которые нужны для модели, которая сейчас в сборке. Он с возмущенным видом отправился на склад, чтобы заменить детали.

Вито насторожился, но продолжил работать, краем глаза наблюдая за развитием ситуации. Алонзо вновь появился в цеху только минут через пятнадцать.

Куда это он ходил так долго? — насторожился Вито. Детали же в соседнем помещении хранятся. За ними сходить — минутное дело.

Он начал наблюдать за Алонзо более внимательно, стараясь вспомнить все, что замечал за ним за последние дни. Вспомнил немного, в основном то, что тот частенько жаловался на склад и снабжение комплектующими.

Проверить бы как-то, занес ли он на склад ту коробку, в которой были неподходящие детали, — подумал Вито, но со вздохом вспомнил, что сделать это не получится. На складе работает давний приятель Алонзо. Если ему задать такой вопрос, можно завалить все внедрение. Если подозрения верны, то они запросто могут быть в сговоре.

Ладно, — решил Вито, — буду следить за Алонзо, исходя из того, что мои подозрения правильные. А там уж как получится. Других зацепок все равно пока нет.