Разрывая стены

19.

На этот раз переход был похож на трубу. Кобейна прокатило по ней вместе с невидимыми кусками земли и камней и вышвырнуло на красный песок. Если бы не легкий аромат олеандра, говоривший, что Ана где-то рядом, запах прелой травы во время затяжного скольжения был бы невыносимым. Многострадальная голова избежала столкновения с твердой поверхностью. До тех пор, пока с рыданием, похожим на рваный выдох, на Бэя не налетела Ана. Выронив из рук булыжник из Мачу-Пикчу, она обхватила поднимавшегося мужчину за шею и повалила обратно на песок, больно приложив затылком о камень.

Тайна не плакала, не произносила ни слова, только тяжело и надрывно дышала, как марафонец в конце забега. И не поймешь — то ли прижималась, то ли обессилено лежала сверху. Жара была невыносимой, раскаленный воздух с непривычки обжигал горло и легкие. Бэй с радостью задыхался и терпел самую драгоценную ношу на своей груди.

— Ты когда-нибудь перестанешь покушаться на мою голову? — спросил он сквозь улыбку.

И вместо ставшего привычным «прости» услышал напряженный шепот:

— Не перестану. Нет. Хочу обрить тебя налысо, насмотреться на твоего волка, а потом спрятать его под велосипедным шлемом.

Бэй рассмеялся, а потом увидел над головой Аны точку из яркого света. Только это была не точка, а блестящий паук, повисший на нитке прямо от Солнца. Он зашевелил мохнатыми ногами и начал быстро расти, увеличиваясь во все стороны, пока не раздулся размером с колесо. Тогда расти и вытягиваться стали полупрозрачные лапы из солнечного света. Вытягиваться и множиться. Их было уже не восемь, а восемнадцать, двадцать восемь… может, восемьдесят… Этих лап, переплетавшихся между собой густой сетью, которая опускалась сверху, как купол растущего из неба шатра.

— Что это? — проговорил Бэй.

Ана вскинула голову, схватила его за руки, подсовывая настолько яркую проекцию, что Кобейн уже стоял рядом с одинокой красной дюной. Но… ничего не получилось, вместо дюны над ним белело испуганное лицо Тайны, а из шатра заморосил желтый дождь.

— Еще, пробуй еще раз, — требовала Ана.

С тем же результатом. Бэй сел, оставляя девушку в своих руках. Сыпавшаяся сверху пыль не оставляла следов, но вызывала странную усталость. Так что и без едва различимого шепота — «ловушка», стало понятно, что их поймали в прозрачный силок, лишив при этом способности к перемещению.

— Трогательная сцена.

А вот и ловец скользящей дичи.

Обернувшись на голос, Ана и Бэй увидели подходившего к ним жреца. Йодан был одет в светлый плащ. За спиной Верховного через широкий овраг прижимались к красной земле глиняные хижины соломенными крышами, похожие на дома в деревне, где жила Рокса.

— Какие, однако, непослушные игрушки у Отшельника, — проговорил Высший, останавливаясь у золотой клетки, — все время норовят перемешаться по-своему.

— А где… — взгляд Аны заметался между камнем на песке, лицом Кобейна и Йоданом.

— Рок? Он наигрался с тобой, Избранница, и отдал тебя вместе с камнем мне. Для его планов достаточно, чтобы Глаз вернулся в Долину, и ему безразлична твоя дальнейшая судьба. Так что вас в любом случае ждала встреча со мной.

Магистр хищно улыбнулся.

— Вы заставили всех понервничать, так сильно задержавшись. Особенно Наследника, — жрец усмехался прямо Ане в лицо. — Или переживания жениха больше не волнуют его Избранницу? Зато для моих целей вы появились как нельзя вовремя. Даже облегчили мне задачу, потому что теперь не придется скрывать ваше возвращение, если бы оно случилось до ночи Трех Лун. Но нам пора, — тон жреца стал деловым, — Ана, передай мне камень.

— Не отдавай, — отрезал Бэй. — Бери кристалл и отправляйся к глазнице или куда он тебя утащит.

Напряжение, мелькнувшее на лице жреца, выдало, что Верховный не отрицал возможность такого перемещения, и оно не входило в его планы.

— Ана, подними камень и передай его мне, — повторил Йодан. — На землянине знак Отсроченной смерти, ты знаешь, что это такое. Твое исчезновение из этого круга будет стоить ему жизни.

— Не слушай его и перемещайся, — настаивал Кобейн. — Жрец давал клятву на кристалле Правды, что сохранит мне жизнь.

Его слова утонули в громком смехе.

— С условием, что ты не нарушишь своего слова, а вы спешили на встречу не со мной, а с Роком. Значит, я больше не связан обещаниями и могу распоряжаться твоей жизнью по своему усмотрению. Ана, не медли, у нас мало времени.

— Уходи, — просил Бэй, понимая, что Тайна этого не сделает.

Булыжник Мачу-Пикчу пролетел сквозь светящуюся паутину, оставив в ней обугленное отверстие. Попав в руки Йодана, он начал покрываться трещинами, крошиться мелкими кусками, пока на ладони жреца не остался крупный грандидьерит. Кристалл тут же опутала светящаяся паутина наподобие той, что удерживала под колпаком Скользящих.

— Наконец-то, — проговорил Йодан, отправив Глаз в карман своего одеяния и вытащил вместо него мерцающий камень для перехода, который утянул жреца вместе со Скользящими в комнату с низким потолком, узким окном и продолговатыми светящимися пластинами на стенах.

После полуденного солнца свет пластин казался тусклым. Но, кроме этого, ничего больше не изменилось в доме Роксы: все так же стояла корзинка с камнями на столе, висели в углу пучки трав, даже поблескивала в ведре у двери вода, словно хозяйка дома отлучилась ненадолго, забыв, что к ней должны наведаться гости.

— Знакомое место, землянин?

— Зачем мы здесь?

— Мне нужно приготовиться к вашему красочному появлению в Долине.

Осыпавшаяся на Ану и Бэя светящаяся паутина не только сковывала дар, но и лишила сил. Руки и ноги казались чугунными, даже голова была слишком тяжелой для шеи, а веки тянуло вниз. Ана присела на плоский сундук у стены, Кобейн еще держался.

Не обращая внимания на Скользящих, жрец подошел к столу и опрокинул стоявшую на нем корзинку. Пестрая галька покатилась в разные стороны, некоторые камни поменяли оттенки и размеры, и Бэй узнал среди них турмалин, черный агат и опал. За время, проведенное в Карьере, он научился различать многие кристаллы и видел, что эти были залиты Тенями. Может, даже из Рукава?

— Нет лучше места, чтобы прятать, чем дом, в котором умерла ведьма, особенно если это была насильственная смерть. Его даже поджечь никто не решится, — проговорил Йодан, собирая со стола нужные ему камни.

— Неужели в этом и была причина убийства?

Йодан направился к ряду одинаковых глиняных кувшинов, стоявших на длинной полке и сливавшихся по цвету со стеной.

— Она помогала собирать полезные вещи, но потом мне стала выгоднее ее смерть.

— Значит, Тени попали во дворец… — Ана растягивала слова, как на замедленной пленке.

— С моей помощью, — закончил за нее Йодан. — Тогда я думал, что смерти Избранника или вас обоих хватит, чтобы остановить рисунок гобелена. Но перламутровый гребень спас Наследника, а Тени не тронули тебя. Я совершил ошибку, не выяснив, кто этот землянин. Но разве можно было предположить, что он окажется потомком малышки Мел? А только это и могло иметь значение. Так что мне пришлось серьезно менять свои планы.

Отправив в кувшин отобранные камни, Высший достал из кармана еще один кристалл для перехода.

— Возьми ее на руки, — приказал жрец. — А то она на ногах не стоит.

Как и обещал Йодан, зрелище вышло красивым.

Кобейна вместе с его драгоценной ношей выкинуло на широкую площадь незнакомого города, не похожего ни на Рассветную, ни на Закатную столицы. Цветом стен и пыли под ногами он напоминал деревеньку, где жила Рокса. Но дома вокруг не прижимались к земле, а тянулись к небу, как солдаты, и ровняли черепичные крыши перед светлым зданием с двумя башнями за спиной Скользящих.

— Срединный город, — прошептала Ана, когда Бэй поставил ее на ноги, придерживая за плечи.

Лишенное дара тело напоминало тягучую, плохо управляемую массу, даже сохранять равновесие, наблюдая, как заполняется людьми площадь, стоило многих усилий.

— Город на границе недалеко от северных каньонов, за нами — зал заседаний, где в присутствии Храма решают конфликты между королевствами, — тихо рассказывала Тайна, пока вокруг собирались любопытные зрители.

Когда-то рука Ткача переплела нити судеб разных людей. Рука Рока перепутывала их между собой. Но это Йодан превратил двух Скользящих в марионеток для своего личного театра и выступал кукловодом. Пока невидимым. Он руководил действием на расстоянии, ожидая момента выхода на сцену. И место было выбрано им не случайно. Потому что среди зрителей оказались не только обычные горожане, но и представители Советов обоих королевств, выходившие из величественного здания с башнями. На площади находилось много жрецов.

Ану уже узнали и с нескольких сторон понеслись удивленные и даже раздраженные голоса — «Избранница Закатного принца!», так что Кобейн нехотя отступил от чужой невесты. В его состоянии и положении оставалось лишь следить за развитием действия.

Сценарий был прост и разыгран виртуозно.

Перед толпой настороженных людей стояли двое Скользящих, невероятным способом нарушившие запрет. Следы ловушки на их плечах двое Истинных превратили в пыль далекого мира, а потом объявили, что ограничители возможно снять лишь с помощью неугодного духам темного ритуала.

И вот уже бывшие Избранники превратились в преступников перед Храмом. В одержимых Тенями из двух миров. И кто знает, быть может, не обошлось без вмешательства чужих богов? Своим появлением накануне ночи Трех Лун нарушители могли оскорбить духов. Великих духов Долины, которые собираются завтра открыть вход в Аль Ташид.

И вот уже Скользящие являются угрозой надеждам целого мира.

Как же Кобейну хотелось не просто стоять рядом с Тайной, а укрыть ее хотя бы в кольце своих рук от раздраженных возгласов и незаслуженных подозрений.

Любовь толпы изменчива. Избраннице Наследника удалось завоевать ее на краткое мгновение, но теперь презрение и злые слова летели в ее сторону. Ана не заслуживала ненависти, но, привыкшая к недоброжелательности миров, принимала ее с достоинством.

Только раз она потеряла равновесие и открыто потянулась к Кобейну за помощью.

Когда разыгрывался главный акт быстрой трагедии. Раздались первые крики — «Черная ведьма!», и тут же со всех сторон понеслись стоны боли и испуганные вопли, а на пыльные булыжники стали падать люди. Толпа бросилась врассыпную, оставляя на земле безжизненные тела.

— Это не я, это не я! — зашептала Ана, глядя в застывшие глаза мертвеца у своих ног. — Не я, — повторила она, прижимаясь к Бэю.

Он едва и успел обнять ее, позволив спрятаться у себя на груди, как появился Йодан.

Знакомый светящийся купол накрыл Скользящих. Знакомый кристалл — Глаз Бога — «чудесным» образом был извлечен из одежды Аны, и его увидели люди на площади. Камень в руках Магистра не переливался оттенками синего, казался потухшим. Но если на Земле о грандидьеритах знали только знатоки и коллекционеры, то среди простых людей Долины голубой камень имел дурную славу — он напоминал им глаза Теней. Замершая после появления Магистра толпа снова дернулась с площади, но людей остановил уверенный голос Йодана.

Верховный мог быть убедительным, и ему не требовались клыки карьерного волка, чтобы заставить себя слушать и слушаться. Сначала он вел роль спасителя, обезвредив преступников и кристалл. Потом — справедливого судьи, оставив Скользящим шанс на жизнь. От имени Храма Магистр обещал народу и членам Советов королевств разобраться, камень или Избранница повинны в смертях на площади. А узнав правду и волю духов, наказать виновных.

Пока с площади уносили погибших, Бэй заметил среди булыжников несколько мелких глиняных осколков цвета горшков из дома Роксы. Их растаптывали сандалиями рассерженные люди, следившие, как Скользящих уводят прочь.

Тюрьма оказалась тоже под боком — в здании с высокими башнями. Ану и Бэя поместили в камеры напротив. И по законам жанра Кобейн ожидал скорого появления Верховного. Злодеи любят делиться своими успехами, а для жреца двое Скользящих являлись едва ли не единственными возможными слушателями.

Ана настолько устала от бесконечного дня, наполненного изнурительными переходами и эмоциональными сценами, что сразу же опустилась на сырой пол камеры.

— Воды и кусок хлеба — и я была бы почти счастлива, — криво улыбнулась она.

Бэй отвязал от своего пояса легкую куртку и бросил к решетке, за которой сидела Тайна.

— Не сиди на холодном полу, — произнес он, сам опускаясь на камни. — Поверь, здесь гораздо лучше, чем в земляной яме. И у нас есть обувь, чтобы отбиваться от крыс… Сколько времени понадобится, чтобы Наследник нашел тебя?

— Не знаю. Если сегодня ночь Трех Лун, то он в горах Ташида, а это очень далеко отсюда.

— Око должно почувствовать тебя?

— Я не знаю, Бэй. В Лабиринте мы не нашли с Ларсом друг друга. Или я до него не дошла… — Ана закончила едва слышно, но Бэй привык улавливать даже ее шепот.

«Зато нашла меня», — подумал он и отвернулся, пряча неуместную улыбку.

— Ты ведь тоже связан с камнем Рассветных королей? А Кайра — сильный Искатель. Может, она первой почувствует твое возвращение?

— Подчинения больше нет.

Они не знали, что с ними будет. И впервые Кобейн желал всей душой, чтобы его соперник, Железный Пес, забрал свою Избранницу — у него и из тюрьмы.

— Глупо, что ты не захотел перемещаться к Йодану, — ворчала Ана. — Глупая жертва, — повторила она, пряча лицо в темноте.

— Кто же знал, что Рок от тебя откажется. Хоть я и не удивлен его поступком. Рок… Роккард. Я думал, что это Отшельник убил Роксу. А когда сказал тебе об этом, ты совсем не удивилась.

— Ты сказал, что он причастен к смерти в семье Кимико. Рок убил ее мать, потому что одно из видений Майден было связано с королевскими детьми. Наверное, испугался, что о моем существовании станет известно слишком рано. Я посчитала, дар у Майден проснулся после того, как я впервые переместилась в Долину.

— И попала в Карьер?

— В селение Варна. Рокса была бабушкой Кимико?

— Да. Откуда она знала имя Верховного?

— Многие ведьмы чувствуют ложь, — пожала плечом Ана. — Вместо того чтобы врать, Верховный выбрал имя, которым давно не пользовался.

На некоторое время воцарилось молчание. В сыром подземелье звуки имели шипы: монотонное падение капель в дальнем углу, попискивание вездесущих крыс, хруст соломы, шаги за крошечным окном под потолком. Звуки царапали шершавые стены и слух.

На улице быстро мерк фиолетово-багряный закат. Ослабевшие лучи уже едва касались темных камней.

— Как часто мы ходили похожими дорогами… — проговорил Бэй, и его слова тоже царапали стены.

Лысый служка появился, когда совсем стемнело. Поставив на пол поднос с кувшинами и мисками, он зажег два факела, тускло осветивших помещение. Придвинул воду и еду к прутьям камер, чтобы заключенные могли дотянуться, и удалился.

— Вода и хлеб, Ана. За счастье, — Бэй приподнял кувшин, глядя, как Тайна жадно вцепилась в черствую горбушку.

Заметив его взгляд, девушка смутилась, а у Кобейна сердце заболело от осознания собственной беспомощности.

Заскрипела тяжелая дверь, возвещая появление посетителя. Бэй был прав. Жрец не смог устоять перед соблазном поведать об успехах своих гениальных планов.

— Как ты думаешь, Ана, где сейчас находится Рок? — вопрошал Верховный.

Ана ничего не думала по этому поводу. Она молчала, тщательно пережевывая черствый хлеб.

Йодан недовольно поморщился и, не дождавшись ответа, продолжил разговор сам.

— У подножия священных гор. Там, где вырос временный город для тех, кто хочет увидеть слияние Трех Лун и провести день рядом с Аль Ташидом, приветствуя Избранников.

Ана старательно делала вид, что совершенно не удивлена словами жреца и слишком занята ужином, чтобы внимательно слушать. Это было почти детским хулиганством, но доставляло небольшое удовлетворение.

— Да, Избранница, — говорил сам с собой Йодан. — Рок находится сейчас у подножия Ташида и готовится к проведению церемонии.

У него получилось заинтересовать, но Ана не поднимала головы от своей миски.

— Разве ты не хочешь узнать, за какую цену он от тебя отказался?

— Получил назад свое положение в Храме? — все-таки не выдержала она, включаясь в разговор. — Как еще осужденный на казнь жрец, прятавшийся много лет в Карьере, мог оказаться там, где сейчас находится?

— Совершенно верно, — победно улыбнулся Йодан. — А еще мою клятву, что Глаз Бога не будет уничтожен, а останется после Аль Ташида в сокровищницах Храма. В пророчестве Ткача много иносказательных мест. Те, что касаются кристаллов, которые называют Глазами Бога, говорят, что рисунок гобелена может сложиться, только если все три камня находятся в Долине. Вернув последний, вы выполнили это условие. Как думаешь, достойная цена для твоей жизни?

— Рок не продешевил, — пробурчала Ана, испытывая желание швырнуть миску об стену, чтобы остатки каши расползлись по камням и накапали на полу какой-нибудь жалостливый рисунок. Может, получится что-то, похожее на ободранное крылышко бабочки?

Пытаясь привлечь ее внимание, Бэй зашептал что-то на английском из своей камеры. Придумывал сказку и для нее?

Выдержав паузу, Магистр продолжил:

— Теперь ты ему только мешаешь. Кайра сильнее, как Искатель, и всегда больше подходила Наследнику Закатных в Избранницы. Так что Рок счастлив и постарается сделать все, чтобы эти двое вошли в Храм.

Неприятно… даже если Ана была согласна с каждым прозвучавшим словом, ей неприятно было их слышать и тем более — осознавать себя нелепой ошибкой. «Расходным материалом», как говорил Мирн.

Руки до боли вцепились в кувшин с водой. Не-е-ет, Ана не бросит его в голову жреца, сопроводив кошачьим визгом. Йодан все равно сумеет защититься, значит, не стоит доставлять ему удовольствия демонстрацией своей боли. И на Бэя она смотреть не могла, хотя он звал ее. Она не выдержит солнца его глаз — сорвется или пустит слезы. Поэтому Ана металась взглядом по сторонам, стараясь выглядеть спокойной, хотя раздражение и злость разрывали ее на тысячи частей.

В камере напротив раздался грохот. Обернувшись, Ана и Йодан увидели застывшего недалеко от решетки пленника, у ног которого валялся разбитый кувшин. Бэй пожал плечом и, глядя на Ану, спокойно произнес:

— Из рук выскочил.

Накинул на нее свои собственные сети, и терзавшая Ану обида растаяла, уступив место безрассудному желанию улыбнуться. Одними глазами, чтобы не развлекать Верховного.

— Разве судьба Мадигве не волнует Рока? — спросила Ана, не отводя взгляда от Бэя.

— Его интересует гобелен Ткача, и Рок верит, что тот связан с Аль Ташидом.

— А вы боитесь Слепого Бога? — спросил Бэй. Он так жадно смотрел на губы Аны, что несколько мгновений она могла думать только о его поцелуях. — Никто же не знает, что случится, если он прозреет, — его последние слова Ана едва услышала.

— Почти никто, — поправил Йодан. — Одержимый гобеленом Рок сумел коснуться удивительных глубин древних тайн, но даже он не смог понять истоков магии этого мира. Для ее поддержания лучше, чтобы Слепой Бог оставался там, где он есть, а Отшельник вернулся в Храм.

— Я думала, что место третьего Магистра уже занято? — Ана нехотя перевела взгляд на Верховного. — Или у Брегона проблемы со здоровьем? — съязвила она, вспоминая старика, забывшего, как улыбаться.

Жрец рассмеялся.

— У Брегона и правда проблемы со здоровьем. Он слишком тяжело принял сначала воскрешение, а потом оправдание бывшего преступника перед Храмом. Но Магистр слишком стар, чтобы оценить силу знаний, которыми располагает Рок. Таких людей, как Отшельник, лучше иметь в союзниках. Что касается Горкана… Он стал бы Магистром, но в его судьбе случилась ты, Ана, — Верховный остановился напротив Скользящей, закрывая собой Кобейна. — Ты красивая, Избранница, а еще говорят, что у тебя тело, которое невозможно забыть. Истинному не раз довелось видеть тебя раздетой, не имея возможности прикоснуться, только вдыхая аромат запретного наслаждения, — Йодан наклонился в сторону Аны, шумно втягивая воздух: — Как карский мед… Слишком тяжелое испытание для жреца. Даже для такого, как Гор. Может, это тайны делают тебя такой притягательной?

Верховный отошел на несколько шагов к двери и развернулся к пленникам.

— Горкан впустил тебя в свое сердце. Глупая, непростительная и фатальная ошибка. Пытаясь раскрыть твои секреты и защитить тебя, он ступил на опасный путь и затеял собственную игру. Истинный так осторожно двигался между всеми заинтересованными в твоих тайнах или смерти людьми, что у него долго получалось не вызывать ни у кого подозрений. Все ради тебя, Избранница. Все ради тебя. Ты догадывалась об этом?

Ана покачала головой, избегая смотреть в камеру напротив и на того, кто стоял в ней, вцепившись в прутья решетки и напряженно прислушиваясь к разговору.

— Врешь… — рассмеялся Йодан. — Ты должна была почувствовать. От женщины трудно скрыть сильные чувства, невозможно спрятать с трудом сдерживаемую похоть. Или не дарить ей романтические, глупые подарки. Разве Истинный никогда не позволял тебе парить вместе с его орлом?

Тяжелое сопение из камеры напротив напомнило рычание. Бэй что-то быстро проговорил себе под нос и отошел от решетки в темноту, словно сердитый зверь. Волк карьерный…

Насладившись паузой, Йодан продолжал:

— Особый орел у Истинного, не так ли, Избранница? И особым оказался сам Истинный. Он хранил секреты от Храма и стал доверенным лицом Брегана. Я считал его своим помощником, а Рок не видел в нем врага. К Истинному прислушивался Закатный двор, и даже семейство Шахрейнов. Знаешь, Ана, у Горкана были собственные планы на твое возвращение с Земли. Если бы все вышло, как он задумал, ты переместилась бы с Глазом Бога прямо к нему в объятия. Уж не знаю, с удовольствием ты в них бы осталась или от страха за свою жизнь… — Снова звучал этот неприятный смех из уст жреца. — Но Истинного выдала банальная мужская ревность. Горкан не смог сдержать эмоций, когда заметил твои взгляды на Избранника Рассветной принцессы.

Вот теперь Ана не побоялась поднять голову и увидеть Бэя, успевшего вернуться к решетке из темноты своей камеры.

— Ну нет, — разочаровано протянул Верховный, — до Лабиринта вы друг на друга так еще не осмеливались смотреть. Пламя ревности зажглось у Истинного и от более скромных взглядов. И горело в нем, приготовив к завтрашнему костру.

Смех молодого Йодана Ана уже различала между строк дневника Мелины, а сейчас подумала, что привычка приподнимать левый уголок рта наверняка у Роккарда Морана уже с юности.

— Отдав тебе сердце, Ана, Горкан подарил свою душу — Мадигве… и уверился, что божество из каменного креста открывает миры. Он собирался с твоей помощью вернуть Богу глаза, а потом превратиться в настоящего Разрывающего пространство и забрать тебя далеко-далеко на поиски счастья. Романтично, не так ли? Я разрешу ему романтично гореть завтра утром рядом с тобой.

Йодан снова стоял напротив Аны.

— Зачем вам ее смерть? — раздался из-за его спины напряженный мужской голос.

Ана подхватила эти слова и эхом вернула в лицо жреца:

— Зачем вам смерть Бэя?

Йодан посмеялся за счет пленников, а потом признался:

— На самом деле я еще не решил по поводу землянина.

Нарушив договор, он неожиданно освободил меня от клятвы. Истинному гореть в любом случае. У дома Бога, которому он хотел вернуть зрение. А тебя, Ана, примчится спасать Наследник, как всякий раз, когда ты попадаешь в неприятности. После вашего торжественного появления на площади в сторону Ташида спешит немало посланников, но им никогда не прибыть вовремя. Зато подобное расстояние способен преодолеть Дэш, и он несет Наследнику важное послание. Ты будешь жить, если останешься Избранницей. А на тот случай, если жреца задержит Рок, я послал особое сообщение Треву.

Так вот, значит, в чем расчет Верховного!

Заполучив Глаз, он был уверен, что бог Мадигве не прозреет. Но Магистр хотел сделать еще и так, чтобы никто не вошел в священный Аль Ташид. Не только Мадигве, но и оживший гобелен пугал жреца. Поэтому ему было удобно, что Скользящие вернулись в Долину перед ночью Трех Лун! Теперь у Наследника может не хватить времени на путь к Избраннице и обратно к Ташиду.

— Бэй? — тихо спросила, нет, молила Ана, глядя в задумчивые глаза жреца.

— Горкан не горел в пламени ревности к Наследнику… — вместо ответа прошептал себе под нос Йодан и нахмурил белоснежные брови. Потом посмотрел на осужденных. — Мне не нужна смерть землянина. Как и твоя, Избранница. Но я очень расстроюсь, если Наследник не появится тебя спасать. Тогда мне не ничего не останется — кроме как сжечь пару нитей из гобелена.

— Ты все еще думаешь, что это привязка? — тонкие пальцы осторожно гладили его запястья.

— Уверен. Причем не только к тебе, но и столбу.

Тайна тихо рассмеялась, и это было здорово, в том положении, в котором они оказались — мало того что неудобном, так еще и не предвещавшем ничего хорошего.

Почти сразу после ухода Верховного темницу заполнили жрецы и охранники.

Скользящих с серьезным эскортом перевели, вернее, переместили под усыпанное звездами небо и привязали к столбу, торчавшему между светлыми горками палаток и серым пятном в земле, каким казался в ночи крест Мадигве.

Но если у подножия Ташида этой ночью царило приподнятое настроение, сопровождавшее ожидание, когда откроется вход в Священную гору, то рядом с каменным крестом собрались те, кто видели в нем причину всех бед. Несколько дней назад Истинным удалось отогнать от Мадигве Теней. Воспрянули духом не только жрецы, но и стекавшиеся со всей Долины жители обоих королевств. Среди костров и огней под звездным небом крепла вера, что на следующий день, день Аль Ташида, загадочный крест можно будет уничтожить вместе с тем, что пряталось внутри.

А двое Скользящих, привязанных к столбу, стали для опьяневших от спиртного и собственной смелости людей едва ли не олицетворением всего зла. Жаждущие возмездия пожаловали, едва Бэй и Ана оказались на темном помосте. Жрецам пришлось разгонять агрессивно настроенных зевак к палаткам, в сторону выложенного за ними алтаря для церемонии Трех Лун, а осужденных снова накрыть сетью. На этот раз она защищала не толпу от Скользящих, а их самих от толпы.

Через некоторое время Бэй и Ана остались вдвоем. Вернее, втроем со столбом. Еще один, пока пустой, темнел невдалеке от них, ожидая осужденного. До слияния Трех Лун оставалось совсем недолго. Уже поднималась над далекими горами тусклая Мелкая.

— А если серьезно?

— То я очень рад, что мы привязаны к одному столбу. Я могу трогать тебя.

Бэй так и делал — переплетал свои пальцы с пальцами Аны, гладил нежные ладони. Касался коротко остриженных ногтей.

К ногам осужденных скользнула темная тень. Издав сдавленный вопль, она выплеснула в их сторону помои из ведра. Хорошо, что оступилась, и содержимое не попало на ноги и — слава духам — пролилось на защитную сеть, засверкавшую в темноте, зашипевшую потревоженной змеей.

— Ты, ты украла моего сына! — закричала тень.

Кобейн сжал руки Аны. Едва успели привыкнуть к темноте глаза, как все повторилось снова: проклятия, вода, вспышка. Потом еще раз. Вместо воды к столбу полетели горсти песка.

— Люди Долины любят фейерверки, — услышал Бэй напряженный голос Аны.

Она была права, потому что вокруг них собиралась живая волна, в ней белели овалы искаженных темнотой и злобой лиц и мелькали короткими молниями голые руки. Собравшиеся женщины получали удовлетворение, вызывая яркие вспышки.

— Пекарь, значит, — перед Кобейном вытянулась худущая тень.

— Дана? У тебя тоже кого-то украла Тьма?

— Украла. Сына.

— Мне очень жаль. Не знал.

— Никто в Рассветной не знал.

— Тогда швыряй песок, — усмехнулся Бэй. Серое лицо Саранчи с блестящими белками темных глаз казалось ему едва знакомым. — А мы пока закроем глаза.

Песок швырнула какая-то другая женщина, завизжав:

— Гореть вам утром в настоящем огне!

— А ну, пошли отсюда, — Дана загудела не хуже, чем на площади в Рассветной или в пекарне перед рассветом, когда наступало время печь хлеб, — насверкались уже.

— Нет. Кто такая? Сама в сторону отойди. Защитница Теней?

Новая вспышка осветила привязанных к столбу осужденных и худую Саранчу с ведром в руках. Женщина подняла его и сыпанула песок в сторону собравшихся женщин.

— Дана я, мать Калима.

— Почему тогда?

— Хватит! — прокричала Саранча. — На костер придем! — И завыла трубой: — Вон пошли! Служба уже скоро начнется! — Острые локти взметнулись, как коленки, которыми дышат кузнечики, и волна откатила на шаг назад. Булочнице из Рассветной уступали дорогу даже крупные мужчины.

— Спасибо, тебе, — сказал Бэй, когда навязчивая компания исчезла.

— Считай это моей оплатой за рецепт печенья, оно хорошо продается. И за заказы с королевского двора.

Саранча обошла столб, чтобы посмотреть на Ану при мягком свете Мелкой, уже висевшей над краем гор. От палаточного городка полились звуки, похожие на шотландскую волынку. Жрецы подавали сигнал начала церемонии.

— Правду говорят, что ты — Избранница Закатного Наследника? — получив подтверждение, Дана вернулась к Кобейну. — Жаль хороших песен. Сколько баллад зря придумали в Рассветной. Как же так получилось, что мой способный помощник сначала во дворце с принцессой жил, а теперь стоит, привязанный к столбу, с невестой принца? А ее жених-то как?

— На помощь своей Избраннице спешит, — ответил Бэй.

— Как бы не опоздал… — Саранча повернула острый подбородок к далеким горам, над которыми росло светлое марево спешившей на небо Лупоглазой.

— Здесь говорят, что Закатный Наследник вместе с Рассветной принцессой ждет у подножия Аль Ташида сигнала духов, и что на этот раз получится найти ключ, и тогда проклятый Мадигве исчезнет навечно. Неужели ты думаешь, что ради женщины Моран откажется от подобной славы?

— Железный Пес? Откажется, — с усмешкой заверил Бэй, а Саранча недоверчиво покачала головой.

— Пойду я. Служба начинается.

— Что случилось с твоим сыном? — крикнул ей в спину Кобейн.

Дана остановилась, разворачиваясь к столбу.

— Приснилось ему во сне, что в кресте этом каменном Бог заточен, безглазый. И зовет его, обещая неведомые силы за свое освобождение. С той ночи мой сын сам не свой стал. Поклялся найти Мадигве, да и сгинул в пустыне. Завели его Тени к погибели.

— Внутри креста есть Слепой Бог! — отозвалась Ана.

— Вот он вас к погибели и завел, — бросила Саранча и пошла в сторону торчавших серыми прыщами палаток и к муравьям-людям, суетившимся между ними.

— Печенье, значит? — раздался голос Аны, когда исчезла длинная тень.

Она разговаривала с Кобейном и руками, ни на секунду не выпуская его ладоней.

— Хлеб я тоже печь могу, — улыбнулся Бэй. — Я слышу тесто, как Искатель камни.

— Что еще ты оставил в Долине на память?

— Джингл Белс.

— Я слышала, — рассмеялась Ана. — Только это не ты. А Мирн.

— Я.

— Нет, Мирн.

— Пусть Мирн. Хоть в этом будем вместе. Дружбы у нас не получилось.

Смех Аны выключился, а Бэй пожалел о своих словах и попросил прощения прикосновениями.

— Что-нибудь еще?

— В Карьере старатели называют Третью луну Шенми.

Ана замерла, и Бэй спрятал ее ладони в колодцах своих.

— Ты назвал Третью луну — Шенми?

— Первая — Мелкая, вторая — Лупоглазая. Третья — Шенми.

— Ее еще называют связующей… — прошептала Ана под далекие звуки начинавшейся службы.

Слушал бы и слушал ее голос, не позволяя себе думать о словах Саранчи, не вспоминая задумчивый взгляд Верховного…

— Третья луна спасла мне однажды жизнь. Это было еще до того, как ты попал в Долину. Разбудила и стала звать — Шенми… Шенми… и мучить воспоминаниями.

Бэй тихо рассмеялся.

— Извини. Мучительные воспоминания обо мне спасли тебе жизнь?

Кобейн не мог видеть, но знал, что Ана сердито прикусывает губы.

— Луна не позволила мне снова окунуться в навязанный сон. Из него не возвращаются. — Тайна помолчала и добавила, согрев его сердце: — Мне было мучительно хорошо с тобой в квартире с окном на всю Вселенную.

Вторая луна неумолимо догоняла Первую, заливая мир таким ярким светом, что болели глаза, а Бэй не мог найти слов. Своими ладонями он рассказывал Ане о том, как сильно привязан к ней.

Вот только Скользящие были еще привязаны к столбу на плахе. А до самого важного события в жизни Долины оставались минуты. Начинала свой торопливый подъем Шенми, Застенчивая девица, пока две другие луны ждали ее, уже почти соприкасаясь дисками. Небесным светилам предстояло встретиться на несколько мгновений на перекрестке небесных дорог, выровнявшись в шеренгу.

Боль в затекших мышцах становилась все заметнее, и было сложно не почувствовать отголосков беспокойства, охватывавшего людей на церемонии у алтаря. Не только у каменного креста — но у множества других алтарей — возле Аль Ташида, во всех городах и деревеньках, в ветхих поселениях Изгоев и в селениях контрабандистов в Карьере. Беспокойство овладевало всеми, кто не спал и смотрел, как три луны, появлявшиеся в небе каждая в свое время, готовы слиться в одно яркое пятно. Горячий воздух Долины пропитывало беспокойство. Нарушение привычного порядка будило первобытный страх перед неизведанным, и от этих чувств невозможно было закрыться, стоя у столба.

— Правда, что ты убил карьерного волка? — раздался вопрос Аны. Величественность момента захватила ее, отзываясь легкой дрожью в теле, и девушка искала защиты у того, кто грел ее похолодевшие ладони. А еще — подтверждения его силы.

— Правда.

— Почему тебя звали дважды Поцелованным?

Бэй улыбнулся и, не совершив и шага, повел Ану за руку по улицам невидимого города, дома которого, как в Брюсселе, разукрашивали сцены из комиксов. На стенах разливалась морем полная крыс мусорка и росли шипастые огурцы. Вились орнаменты из желтых пятен Изгоев и синих треугольников Поцелованных Тенями. Лениво плескалась вода в фонтане с голубями, тянулся в сторону Закатной столицы караван. Ана слушала и смотрела на яркое пятно, повисшее над горами — глаз небесного циклопа.

— Как ты попал в Карьер?

— Увидел, как ты стоишь с оранжевым камнем в руках, как на тебя бросается змея. И скользнул. К тебе не попал, со змеей встретился.

Ана зашептала что-то себе под нос, сминая его руки. Шумно выдохнула… и Кобейн узнал о янтарном сердце. И о том, как оно разлетелось на тысячи ослепительных брызг.

Закончив, Тайна замолчала, даже ее ладони застыли, ожидая приговора. Бэй сжал их — настойчиво, но — нежно.

— Мне понравилось там… в небе. С тобой.

— Мне тоже…

Ана улыбалась, Бэй знал это, глядя в небо, в котором впервые, пусть и на короткое время, была одна луна, как на Земле.

— Он не придет, — лицо Дэша под капюшоном было не просто бледным, оно отливало синевой вокруг рта — последствия слишком быстрых и длительных переходов! Парень находился среди тех, кто привел Ану и Бэя к Мадигве. После этого он исчез, и вот теперь появился на плахе, переодетый одним из служек, которые раскладывали хворост вокруг ног осужденных.

Всего три слова из уст Дэша означали, что Ларс наконец сделал правильный выбор. Но еще они значили, что беловолосый парень, подаривший потерявшейся девочке надежду и два мира, на этот раз ее не спасет.

Бэй до боли стиснул руки Аны. Он все слышал.

Полным ходом шли приготовления к казни, ко второму столбу уже привязали бывшего Истинного. Горкан не мог стоять сам, и охранники держали его подмышки, пока палач вязал надежные узлы.

Если повернуть голову, то Ана видела и столб, и искалеченного мужчину, всего в крови и в темных разводах от ударов. Он напоминал ей окровавленную птицу с перебитыми крыльями. Невозможно было на него смотреть, невозможно было не поворачиваться время от времени в его сторону, чувствуя пронзительный взгляд почерневших от боли глаз. Они казались темными дырами на опухшем лице. Лице, которое Ана не узнавала.

Росли вязанки хвороста вокруг ног, возбужденно гудела толпа. Магистр стоял на возвышении рядом с алтарем, откуда открывался хороший вид на плаху и на каменный крест за ней. Жрец бросал на Избранницу недовольные взгляды, будто это была ее вина, что Наследник вот-вот войдет в Аль Ташид — вместо того, чтобы спешить ей на помощь.

Знал ли Ларс, что означало его решение? Ана отказывалась думать, что знал. Потом вспоминала, как обошлись с Мирном. Тут же одергивала себя — нет, Ларс не подозревает, что ей угрожает смерть. Но, затаив дыхание и чувствуя, как замирает сердце, спрашивала сама себя: что значит ее жизнь, если решается судьба целого мира?

Верховному потребовалось больше времени, чем самой Ане, чтобы смириться с гибелью надежд. Его гениальный план не выдерживал первых лучей солнца, как лепестки айгюль, но жрец все тянул время. Он ждал, пока солнечный диск появится у края гор, ознаменовав, что Аль Ташид открыл свои двери.

Дэш суетился у столба, поднимая вязанки хвороста или поворачиваясь так, чтобы закрыть руки осужденных от глаз толпы. Он уже успел передать Бэю нож, и Ана почувствовала, как ослабли веревки. А потом в ее онемевшей ладони оказался небольшой камень.

— У вас один шанс, Ана. Самая яркая проекция.

В самих Скользящих не было в этот момент ни капли дара.

— Беглянка. Она всегда удавалась тебе лучше всех. Там будут люди Трева.

— А ты? — испугалась Ана.

Бэй рывком дернул ее на себя, крикнув:

— Сейчас!

И схватил за руки.

Ана увидела одинокую красную дюну, почувствовала холодную волну перехода, далекими стали недовольные вопли толпы, а потом вместо песчаной Беглянки перед глазами взметнулась каменная стена Мадигве. Скользящие оказались в разрыве между крестом и землей.

— Н-е-е-ет! — закричала Ана в отчаянии. — Это не я, не я… — извинялась она, неловко закрывая лицо непослушными руками.

Бэй обнял ее, шепча в волосы.

— Успокойся. Я видел. Я знаю. Успокойся.

Но Ану трясло крупной дрожью.

В пространстве меж двух отвесных стен бежать можно было по изломанному кругу. Или — попытаться выбраться наверх, к голодной толпе. Недалеко от края торчали горы хвороста и соломы. После казни осужденных огонь приготовили и для дома Бога, чтобы, если не получится разрушить, так хоть немного очернить его светлые стены.

Беглецов уже обнаружили, и между вязанками показались искаженные злорадством лица, торжествующие крики преследователей стегали плечи Скользящих. В появлении осужденных рядом с крестом люди увидели доказательство их вины и оправдание собственной жестокости.

— Как думаешь, нас зальют кипятком, расстреляют из арбалетов? — Бэй оглядывался в поисках хоть какого-нибудь укрытия. — Или завалят горящим хворостом?

— Все сразу, — прошептала Ана.

Наверху, у края, ненадолго появились жрецы, среди них — Йодан, не сдержавший злорадного возгласа. Убедившись, что Скользящие находятся в ловушке, жрецы вернулись к помосту. К первому костру. Вскоре с той стороны понеслись звуки, говорившие о начале казни. Сжимая плечи, Ана пыталась спрятаться от них, зажмуривалась, но не могла унять дрожь и купалась в холодном поту.

«Ее» Истинного звали Горкан. Гор.

Имя подходило мужчине, который осматривал таинственную девушку Ларса, проверяя знаки на ее теле, и с которым она встречалась у водопада в саду. Тому мужчине, который позволил Ане разделить полет с орлом. Жрецу, который, вопреки всем запретам, касался ее шершавыми ладонями. Но это имя не подходило человеку, привязанному к столбу.

Сколько ни зажмуривайся, память рисовала едва живого жреца.

Ему тяжело было держать голову, но раз за разом Горкан поднимал ее, чтобы, не мигая, безотрывно смотреть на Ану. Разве забудешь этот настойчивый взгляд? Кроме боли, в нем горело не сожаление, но жажда, словно Ана была последним глотком жизни для этого мужчины. Как спрятаться от звуков, выдававших, что вокруг его ног разгорается пламя?

Ана вспоминала ритуал в Закатном дворце, когда Истинный наносил знаки на спину девочки, сидящей перед ним на каменном алтаре. Жрец казался крылатой тенью, его руки бились громадным крыльями, способными унести ребенка в небеса. Изломанные, они были теперь привязаны толстыми веревками к столбу.

Пронзительный крик прорезал вышину и спустился в щель между крестом и землей, отражаясь от высоких стен.

Над Мадигве пронесся степной орел и исчез в той стороне, где находилась плаха. Издав еще один раздраженный вопль, он вернулся к кресту и застыл над ним, раскинув в стороны мощные крылья. Снова сорвался в беспокойный полет, когда толпа зашумела от восторга и ужаса. Ана изо всех сил прижалась к Бэю, он гладил ее волосы, согревая в своих объятиях, но оба не могли оторвать взгляда от небес, где металась коричневая тень.

Орел то появлялся над Мадигве, то исчезал из поля зрения. Иногда он так близко спускался к кресту, что едва не касался его острыми когтями. Узкое пространство между двух стен хранило пронзительный птичий крик, и от него не было спасения.

Орел звал ее! Звал! И как бы сильно Ана не цеплялась за плечи Бэя, наступил момент, когда птица подхватила ее с собой и подняла над окружившей помост толпой. Вокруг столба оживал огненный цветок, и его лепестки, как плесень, покрывал серый дым. Птица сделала круг над каменным крестом. Он тонул в красной земле, словно в попытке спрятаться.

Мадигве открыл к себе пути, и по ним пришли объятые гневом люди. Их страх переплавился в ненависть, в жажду мести. Они желали гибели кресту и двум прижавшимся друг к другу Скользящим у его стены.

Издав еще один оглушительный крик, орел устремился ввысь. Все выше и выше улетал он от смрада черного дыма и ненависти, позволив Ане насладиться чистотой верхового ветра и тишиной, в которой были различимы лишь удары сердца птицы. Все реже и тяжелее они становились. В них появился надрыв. Разряженный воздух и яркий свет слепили глаза. Ледяным стал воздух, но птица не останавливалась, и Ана вдруг все поняла! Поняла, чего хочет орел!

Не-е-е-ет.

Она держалась за Бэя. Не видя его и едва чувствуя его объятия, Ана держалась за Бэя. Но продолжала подниматься с птицей ввысь. Выше! Еще выше! Пока не закончился воздух в легких и не осталось воздуха вокруг. Пока тело не пронзили острые ножи боли. И застыло сердце… Пока удар — последний удар! — не разорвал его в клочья, окрашивая весь мир красным. На короткое мгновение тишина и покой укутали горячее тело, и началось неизбежное падение. Гордая, сильная птица превращалась в бесформенный мешок с нелепо изогнутыми крыльями. Валилась с неба — все ближе и ближе к земле. Уже без боли, без сердца, без света.

Без жизни.

— Ана! — крик привел ее в себя.

Ана хватала ртом воздух, как если бы слишком долго находилась под водой. Бэй тормошил ее за плечи, и на его правой руке проступали красные отпечатки от тонких пальцев и ногтей.

Увидев, что девушка пришла в себя, он прижал ее к своей груди и принялся мять ладонями ей спину и волосы, словно вымешивал послушное тесто.

— Напугала. Как же ты меня напугала! Напугала…

А Ана вдруг успокоилась. Звуки казни больше не терзали ее. Сколько бы ни плевались охваченные злобой люди у костра, Горкан их больше не слышал. Истинный мечтал вместе с Аной разрывать стены миров. Разорвав свое сердце, он ускользнул от своих палачей и предлагал ей избавление от мучительной смерти. Но не в его объятиях она хотела находиться. Особенно, если придется умереть. Прощаясь со своим Хранителем во время падения птицы, Ана вспомнила вдруг что-то очень важное, подарившее ей надежду.

Вырвавшись из рук Кобейна, она крикнула:

— Туда! Нам надо туда!

И побежала вдоль светлой стены, то и дело поднимая взгляд и сравнивая то, что находилось над ней, с тем, что видела однажды глазами орла.

— Быстрее, Бэй. Я знаю, почему мы здесь. Быстрее.

Место, которое показывала ей птица, оказалось слишком высоко, и Ане пришлось лезть на плечи Бэя, недоумевая, как Истинному удалось сохранить в тайне, где находятся камни. Но она тут же нашла объяснение — кристаллы прятал не человек, а его орел, и кто бы ни копался в памяти жреца, он не мог обнаружить этих воспоминаний.

Неважно. Главное, успеть, потому что люди наверху заметили движение Скользящих и уже хватали палки и камни в надежде помешать тому, что выглядело для них попыткой к бегству.

Неважно. Они опоздали.

Два камня, те самые, украденные у Гашика и Ракшивази, что лежали раньше в небольшой расщелине, уже находились у Аны.

Спрыгнув на землю рядом, прямо Бэю в руки, она стала создавать одну проекцию за другой: Беглянка, поселок контрабандистов, Закатный замок, Ущелье, где проходили тренировки с Дэшем и Ларсом. Ана до боли стискивала в ладонях кристаллы и снова пыталась. Ничего не получалось! Не было зова, не появлялось прохладной волны. Глаза Бога казались на удивление безжизненными и пустыми. Не было ни капли дара — ни у нее, ни у Бэя. Пустышками они были все вчетвером — и камни, и Скользящие.

— Почему? — злился Бэй. — Я ведь мог, как Дэш, без камней. В Долине мне не нужны были усилители. Я научился скользить без Искателя.

— Не знаю, — едва не плакала Ана. — Может, это заклинания, которыми нас опутывали жрецы. А может, обычная магия не работает рядом с Мадигве? Эти камни не способны нас никуда перенести! — кричала она.

Их последняя надежда смотрела из ее рук голубыми глазами карьерных Теней.

Голоса наверху между тем становились все громче, и все больше их раздавалось. Наступало время Скользящих. Люди собирались у края между ворохов хвороста и соломы, готовые приступить к казни. Они начали с камней.

Схватив Ану за руку, Бэй побежал вдоль стены, уворачиваясь от ударов. К камням быстро добавились вязанки горящего хвороста и палки, преграждавшие путь. Палачей забавляла необычная охота, и они не спешили прикончить жертвы, желая сначала с ними поиграть.

— Стой, Бэй. Стой. Мы все равно никуда не убежим, — Ана увернулась от попытавшегося схватить ее в объятия мужчины и шагнула к стене. — Я хочу показать тебе что-то.

Небольшой камень попал девушке по ноге, и лицо Бэя исказилось от боли, а по щекам Аны потекли слезы. Зажав кристаллы в ладонях, она приложила их к шершавым камням Мадигве.

— Если ты дотронешься до моих рук, — рыдания рвались из горла, мешая говорить: — То тоже увидишь… — последних слов не было слышно, но Бэй все понял.

Он замер у нее за спиной, прикрывая собой…

И Ана задержала дыхание! Это было так очевидно! Раскрытые звездой руки, ее тело, прижатое к мужскому, сильные ладони, накрывшие ее, переплетая пальцы. Как в квартире на берегу моря. У окна. Где, отдавшись на волю той силе, что притягивала их друг к другу, Бэй и Ана впервые познали настоящую близость. Не способные сознаться в своих чувствах, они говорили о них только небу и морю перед огромным оком Вселенной.

А теперь стояли лицом к стене, и сверху в них летели камни. Когда камни попадали в спину Бэя, из его горла вырывался приглушенный хрип. Горящая вязанка упала к ногам. Оттолкнув ее в сторону, Бэй снова прижался к Ане, прикрывая собой. Его дыхание обожгло ей шею. Ухо. А потом ее сердце обожгли слова:

— Люблю я тебя, Ана, люблю, это и есть самая прочная привязка!

Глотая его признания вместе с солеными слезами, она зажмурилась и потянулась сознанием к своим ладоням, к стене, каждой клеточкой ощущая прижавшегося к ней мужчину и его боль.

— Смотри, — прошептала она.

— Смотри! — прокричала она в отчаянии.

Храм встретил темнотой. Как и в прошлый раз, на потолке появились небольшие отверстия, сквозь них полился торопливый дождь из света, открывая пространство без окон и дверей и каменную пластину, висевшую в воздухе без видимых нитей.

Пустые глазницы бога Мадигве смотрели прямо на Скользящих.

Осужденных затопила прохлада и оглушила тишина. Шагнув вперед, Ана рухнула на каменный пол. Рядом с ней упал на колени Бэй. У них за спиной поднималась глухая стена Мадигве. Крики, камни, горящие ветви остались за ней, как и люди, объятые желанием растерзать Скользящих.

— Не могу больше, — поднявшись на колени, Ана обхватила ладонями лицо Бэя. Он сделал тоже самое в ответ. — Ты это знаешь. Но хочу, чтобы слышал: люблю тебя. Слышишь, люблю. Думала, что ты умер, когда куртку твою сжимала. Умер… — Ана больше не сдерживалась. Не могла. Она рыдала, глядя на дорогое лицо, заметив кровь на волосах и одежде мужчины.

Бэй ловил губами ее слезы, затем стал глотать ее рыдания, пока они не перестали ими быть, и страсть, как первобытное подтверждение, что еще живы, охватила обоих, став продолжением рыданий. Слишком близко были отчаяние и смерть. Слишком долго пришлось ждать момента, когда Ана и Бэй останутся вдвоем, без сковывающих условностей и обязательств.

Обнаженные друг перед другом, еще не сняв одежды, которая уже казалась лишней.

Настолько вдвоем — и ничто не стояло больше между ними.

Легкая ткань уже летела на каменный пол, превращаясь в покрывала.

Нетерпеливая страсть спорила с нежностью, разговор телами со словами — впервые их было много, почти одинаковых, но очень важных. Слов, становившихся утешением для души, которой их так долго не хватало.

Каждым движением, каждым вздохом, каждым стоном — моя!

Открываясь, захлебываясь от переполнявших чувств и удовольствия, рвано дыша — твоя, твоя, твоя.

С жадностью познавших голод и с бережностью тех, кто постиг цену глотку воды, Ана и Бэй растапливали в огне страсти боль и обиды, залечивая раны. И вместе с ними — каждым поцелуем, каждым прикосновением, переплетением языков и ладоней говорила на самом древнем языке Вселенная — о любви, что связала души и нити судеб двух людей в один прекрасный рисунок.

Жжение Бэй и Ана почувствовали, когда смогли оторваться друг от друга, или оторвались друг от друга, испытав нестерпимое жжение. На левом плече — у него, на спине — у нее. Вскочив на ноги, оба увидели, что за то время, пока они думали, что находятся в одиночестве, грандидьериты нашли путь к глазнице — той самой, разделенной на две части. И теперь единственное око Бога Мадигве переливается холодным светом, в котором всполохи темно-фиолетового сменяются светло-голубым.

Боль между тем стала такой пронзительной, что Бэй зашипел, а Ана закричала, хватая его за руку, на которой уже успела оставить синяки. Кожа на плече Кобейна бугрилась, словно под ней двигалось что-то живое, выпучиваясь наподобие меток на висках Истинных, пока от тела не отделилась толстая нить. Извиваясь дождевым червем, она скатилась на усыпанный золотой пылью пол Мадигве, вспыхнула холодным огнем и, корчась, горела под крики Аны. С ее спины слетела еще одна змея, отрицая веру в то, что девушка нужна была Року живой.

Скользящие молча смотрели на гибель смертельных заклинаний, не оставивших на их телах следов. Одноглазый Бог молча смотрел на своих гостей. Или пленников.

— Что означает слово Мадигве? — спросил Бэй, когда они уже успели изучить каждый клочок дома-креста.

— Не знаю, может быть, каменный мешок? — Ана положила голову ему на ладонь.

Они почти не отрывались друг друга, спеша наверстать каждый день разлуки.

Стоило так долго идти к тому, что было ясно с первого взгляда? Лишь взглянув в лицо смерти, признать, что они должны быть вместе? Оказаться внутри каменного креста, который спас их от казни, но сам с каждым часом все больше превращался в казнь? Потому что, впустив внутрь Скользящих, дом Бога пил теперь их надежды.

Высокие шершавые стены не пропускали звуков.

Еще в первый день Ана дотронулась до одной из них, Бэй накрыл ее ладонь своей, наслаждаясь этим простым прикосновением, и они увидели тлеющие ветви, услышали шум наверху. Выйти обратно в щель между землей и крестом означало смерть. Но возможно ли еще раз пройти сквозь стены?

— Как ты это делаешь?

Они сидели у стены. Бэй — прислонившись к камню. Ана — прислонившись к нему.

— Я никогда не слышал, что можно смотреть сквозь преграду. Хотя я, наверное, еще много чего не знаю в этом мире.

— Я тоже о подобном не слышала, — призналась Ана.

Она смотрела на звезды. У них теперь были звезды днем — то ронявшие слезы из света, то заливавшие храм густыми потоками золотого дождя. Ночи оставались черными, потому что плоская крыша Мадигве не пропускала холодного света Лун. Только каменная табличка с лицом Бога светилась непонятным образом, и отливал синевой единственный глаз.

— Так вышло здесь, у креста, и в комнате, куда нас водили жрецы в Храме.

— Ага, — обрадовался Бэй. — Я знал. Знал, что ты уже там была.

— Была, с Дэшем. Он надеялся, что я смогу найти потайную дверь. Но у меня лишь получилось увидеть ладонями сквозь стену.

— Какой он, гобелен Ткача, где мы с тобой — нити?

Ана рассказывала.

Они о многом теперь говорили. Делились всем, о чем так долго молчали. Сомнениями и тревогами, избегая имен Ларса и Кайры, но желая Дэшу возможности спастись. Детскими переживаниями и мечтами, что родом из юности. Горечью дней, когда оба верили, что расстались навсегда.

Говорили и говорили. И занимались любовью.

Отчаянно. Не насыщаясь, мучаясь от голода и жажды, которые становились все сильнее.

Камни храма оставались теплыми даже по утрам, а вековая пыль этого места напоминала светящийся пух. Все, что касалось пола — слезы, плевки, змеи заклинаний — превращалось в золотую пыль, мягкой периной принимавшую уставшие тела Скользящих. Не способная питать или подарить драгоценную влагу, пыль смывала любую грязь и лечила раны. В первые дни Бэй и Ана дурачились, зачерпывая сверкающую пудру горстями, и осыпая ею друг друга. Было очень красиво, особенно когда золото лилось на голые тела. С них исчезали даже старые шрамы. Скользящие купались в блистающем дожде и занимались любовью на драгоценных покрывалах. Одноглазый Бог смотрел, как они не могут оторваться друг от друга.

Сначала пленники пытались укрыться от его равнодушного взора, но это оказалось невозможным. Если идти кругом, то лицо в камне поворачивалось следом, а синий глаз достигал любого из одинаковых углов креста. Так что со временем Скользящие смирились с молчаливым присутствием Бога и продолжали вести разговоры, как если бы были вдвоем.

Кто сказал, что говорить телами и устами бесконечно невозможно? У них получалось.

— Как кролики, — смеялась или глухо шептала ему в губы Тайна и смотрела так, что Кобейн плавился в ее огне. — Почему так говорят? Как кролики?

— Они чувствуют приближение повара с ножом?

— И спешат насладиться последними минутами жизни?

— Потому и суп из них получается сладким?

Супа из них никто варить не собирался. Но выхода из ловушки, которой стал дом Одноглазого Бога, тоже не было. Даже в щель между камнем и землей.

В какой-то момент, почти не сговариваясь, Скользящие подошли к стене, чтобы сплетенными ладонями коснуться шершавых камней, и не увидели ничего. Только серый, густой туман.

Выдохнув весь воздух из легких, Ана опустилась на пол, обхватывая голову руками.

Кобейн упал на колени рядом с ней, накрывая ее ладони своими.

— Это значит… это может означать, — шептала Тайна, качая головой, — Мадигве исчез. Что, если он даже не в Долине? Как Храм с дождем, где живут жрецы? Что, если мы даже не в Долине, Бэй!

Может, поэтому не лился по ночам дождь из лунного света? Скользящие находились в мире без Лун? Или в междумирье, где нет ничего, кроме каменного мешка в виде креста с равнодушным Одноглазым Богом внутри, и он сам решает, когда начать день и когда его закончить?

— Может, стоит представить, что мы несемся на космическом корабле сквозь Вселенные? — шептал Бэй Ане на ухо, успокаивая, как ребенка.

Он снова вспоминал не работавшие хитрости из руководств по выживанию и куском рукава собирал во всех углах редкие капли росы, чтобы выжать драгоценную влагу на губы Ане. Но этого было так мало!

Скользящие все чаще ловили друг друга за совершенно бесполезным занятием — широко открыв рот, они пили светящийся дождь, лившийся с плоской крыши.

В нем был очищающий свет, но он не утолял жажды.

Чем меньше становилось сил, тем больше становилось прикосновений. И появлялись обещания.

— Ты покажешь мне своего волка?

— Конечно, обрею голову налысо, а потом ты сама выберешь мне велосипедный шлем.

— Спустимся со склона «Убить банкира» теперь, когда ты больше не боишься высоты?

— Если с тобой, то не боюсь. Покажешь мне еще раз Майорку? На мотоцикле?

— Ты отвезешь меня в Нью-Йорк? И в Дубай?

— Куда захочешь.

— В Лас-Вегас… Будешь рассказывать мне сказки на ночь?

— Каждое мгновение, когда ты захочешь их услышать. Не только словами… Уже рассказываю…

— Помнишь, жрец говорил о магии этого мира? О том, что для Долины лучше, если Бог останется в каменном мешке? — прошептала однажды Тайна, дрожа от холода или нахлынувшего на нее волнения. — Что, если залитые силой кристаллы — это его разлетевшееся на мириады осколков тело? Одаренные люди — сосуды для частичек его расколотой на части души?

Одноглазый Бог молчал, как если бы Ана была права.

— Что тогда такое Тени?

— Я раньше думала, что они — его глаза. А теперь — его боль? Его горечь?

Одноглазый Бог молчал, как если бы Ана заблуждалась.

Она не жаловалась, его Тайна. Совсем. Только когда ей становилось невыносимо трудно, смотрела на Бэя голодными глазами, казавшимися в такие моменты омутами, и начинала жадно его целовать. Так, словно он был для нее амброзией. Кобейн стал бы для нее пищей богов, но не знал, как это сделать.

Он пытался выдумать свое собственное колдовство, превратить ласку и нежность в живительную силу и делиться с Аной тем, что еще оставалось в нем самом. Но с каждым часом глаза Тайны становились все бездонней, а поцелуи — воздушными, почти целомудренными. Лишь улыбка, когда Бэй с тревогой всматривался в ее лицо, оставалась прежней — безмятежной.

Тайна, его! Ну как она могла сиять таким неприкрытым, чистым счастьем, умирая от жажды и голода под равнодушным взором Одноглазого Бога? Бэй ненавидел его уже всей душой, каждой клеточкой своего изможденного тела.

Отчаяние знает много грубых слов.

Сначала беззвучно, потом все громче, Кобейн начал разговаривать с лицом на пластине.

— Ты, безымянный, одноглазый, бессердечный, бездушный кусок камня. Как можешь ты быть таким равнодушным? Она притащила в этот тванский мир твои глаза. Но ты смеешь наказывать за то, чтобы было уже выше ее сил и возможностей? Висел здесь столетиями или тысячелетиями безглазым, так будь благодарен хоть за один. Слышишь?!

Бэй кричал уже не только про себя, но и вслух. Хорошо, что Тайна этого не слышала. Спала или потеряла сознание.

Он клялся, потрясая кулаками в сторону Бога:

— Если ты позволишь ей умереть, ты, глухой урод, я разобью тебя в пыль. Будешь вечность летать в этом каменном мешке светящейся грязью.

Все еще надеясь на чудо, Бэй не сдавался и искал символы или знаки. Ему казалось, что стоит их найти, и Ана узнает какие-то из тех двухсот, что выучила от Рока, выдумает что-то немыслимое, и тогда невероятное станет возможным… И откроется путь к спасению. Поэтому он искал.

Оставлял Ану ненадолго, прикрыв своей рубашкой, потому что ей становилось холодно в ее забытье или сне, и искал. Должны же быть какие-то знаки в этом мешке? Он смотрел во всех углах, на всех стенах.

Однажды, когда Кобейн метр за метром обследовал пол, разгребая в стороны горы золотой пыли, он услышал тихий голос:

— Знак, смотри, Бэй, знак.

Кобейн оставил Ану почти в середине храма, очень близко к Богу, потому что это было самое светлое место. С потолка лились потоки светлого дождя, и Бэй надеялся, что в них есть хоть какая-то капля силы.

Тайна повернулась на спину и смотрела прямо перед собой на плоскую крышу. Может, она увидела что-то под каменной пластиной?

Бэй лег рядом.

Одноглазый исчез, словно и не висел над ними. Сверху был потолок с уже привычным рисунком отверстий, но Ана видела в них что-то иное.

— Где, Ана?

— Над нами.

Она начинала бредить.

— Какой?

— Тот, что я нарисовала на твоей спине в последний раз.

— Отменивший метку Добровольного подчинения?

— Ее нельзя отменить.

— Но… как же? — не понял он. Бредит…

— Ты сам уничтожил эту метку, — прошептала Тайна, улыбаясь.

Бэй приподнялся, чтобы посмотреть на нее, и испугался невидящего взгляда.

— Я поставила тебе знак «Разрывая стены». Его придумали и рисуют дети в Карьере, когда играют в жрецов. Невидимую преграду ты разорвал сам, потому что так сильно хотел ко мне прикоснуться.

Счастье… на осунувшемся лице, в слабой улыбке, в глазах, теряющих от слабости зрение, светилось счастье.

Это были последние слова Аны. Потом она молчала, ускользая в свои миры или грезы. Бэй держал ее на руках, баюкая, как ребенка, и чувствовал, что Тайна уходит от него. Растворяется, как Русалочка Андерсена, под дождем из света, льющегося с потолка Мадигве, а Кобейн ничего не может сделать, чтобы удержать. Уходит, унося с собой свою главную Тайну.

Сильная, смелая девочка. У которой отняли семью, прошлое, забросили в чужой мир, лишили права выбирать себе судьбу, но она не превратилась в марионетку, послушную рукам кукловодов, а стала ярким светом. Его светом. Воздухом.

И Бэй шептал:

— Ты — моя душа, я — твое сердце, буду биться за двоих. Только не ускользай от меня. Скользить будем вместе, сквозь эти каменные стены и стены всех миров.

Шептал, как молитву, и ронял на бледные щеки Аны горькие слезы мужского отчаяния. Кто сказал, что мужчины не плачут? Вот так, от бессилия, теряя самое дорогое и важное? Плачут!

А еще орут в лицо безразличного Одноглазого Бога.

Но безразличный Одноглазый Бог безразлично смотрел на них.

Тогда Бэй замолчал.

Он — Разрывающий. Он знает, как тянутся к камням Искатели. У него сильный дар, который черпает силу из священных мест. Почему не из этого? Самого древнего в мире Красной Долины? Или всех миров?

Бэй закрыл глаза и потянулся, пытаясь найти драгоценный камень души Аны, коснуться его, растворяясь в ней, чтобы поделиться силой. Он увидел или почувствовал янтарное свечение: оранжевое, с красными всполохами. Его ритм был слабым ритмом сердца Аны. Но рядом с ним пульсировал, бился, звал его еще один крошечный комочек света! Осознание, чего он только что коснулся, оглушило, захлестнуло волной из раскаленного до голубого свечения отчаяния. Бэй закричал от ярости и потянулся за помощью туда, куда тянутся даже самые сильные мужчины, если не видят больше пути. Выстанывая слово, с которого начинается любая жизнь, и которое бывает последним светом в черноте. Завыл раненым волком. Его вой превратился в крик, звук нарастал, касаясь шершавых камней, отталкивался от них, сливаясь в волну, набирающую силу и способную крушить преграды.

Бэй кричал, разрывая пространство и стены миров.

Рев или вопль длился и длился, пока ослепшие от яркой вспышки глаза не привыкли к темноте серого дня и пресытившейся влагой зелени, пока тело не накрыло холодное одеяло из сырого воздуха.

Босые ноги тонули в мокрой траве. Прижимая Ану к груди, Бэй стоял в розовом саду перед домом родителей, и смотрел на маму, застывшую с огромными садовыми ножницами в руках и хватавшую воздух открытым ртом.

— Кусты… подстричь… вышла. Шторм ночью был, — выдохнула она и бросилась к сыну, выронив тяжелые ножницы себе на ноги.