Расколотый мир

Глава 8. Дар высших сил

И, принеся в мой быт, в мой труд

свои глубокие законы,

во мне незыблемо живут

магические свойства руд,

земли характер непреклонный.

М. Алигер

Снег лежал на поле так ровно, что казалось, по нему можно невесомо ходить на цыпочках, словно сильфу по облакам. Но кони проваливались в рыхлые перистые сугробы едва ли по колени, а Зарин, спешившийся, чтобы разведать дорогу, и ненароком забравший в сторону от тропы — вовсе по пояс. А с туманных розоватых небес все сыпало и сыпало, точно гигантскую перину разорвали. Огромные узорные снежинки медленно падали хлопьями и порознь, оседали на гривах и меху воротников, норовили облепить ресницы, щекотали губы и нос.

Путешествовать в такой снегопад было совершенно невозможным занятием.

— Это не интуиция, это вредительство какое-то, — бурчал Тенька, то и дело фыркая. Его брови и кусок свисающей через лоб челки посеребрило инеем настолько щедро, что колдун напоминал небывалого духа, который едва вылез из леса.

Остальные молчали, не решаясь оспаривать странное решение обды выдвигаться из Локита прямо перед началом большого снегопада, а до того медлить целых четыре дня. Поездка вышла удачной, Климе удалось найти трех колдунов, сведущих в сооружении заслонов от снега и готовых работать на обду за идею и еду. Самое обидное, сейчас мастера были бессильны: современная наука не умела ставить движущиеся барьеры, поэтому колдуны страдали от снегопада вместе с остальными.

Ехали цепочкой по узкой тропе меж сугробов: Зарин, следом Тенька, Клима, колдуны, а замыкающим — Хавес. Поначалу Хавес был первым, Зарин после Климы, а колдуны плелись позади, но после того, как один из них умудрился сильно отстать, а Хавес завел «цепочку» в скрытую под снегом яму, обда распорядилась изменить порядок. Зарин куда лучше чувствовал тропу, а терять по колдуну в час нынче было немыслимой роскошью. Клима бы с радостью запихнула в конец и ворчащего Теньку, но интуиция говорила, что этого делать не стоит.

Дурные предчувствия начали одолевать девушку еще в Локите. Сначала Климе просто не нравилась мысль об отъезде, хотя Тенька шутил, будто это потому, что здешний градоначальник оказал обде потрясающий прием, и перед ней тут все на цыпочках ходят да в рот заглядывают — кто же захочет от такого уезжать к ворчливым заседателям и повседневной рутине? Шутки шутками, но когда кони уже были оседланы, Климе сделалось настолько худо, что она велела нести вещи обратно и отложить все на завтра. Следующим утром повторилось то же самое. Колдуны понимающе слушались, Зарин с беспокойством поглядывал на названую сестру, а Хавес потихоньку ворчал вместе с Тенькой, но не в шутку, а на полном серьезе, в глубине души уверенный, что в сударыне обде просто-напросто взыграли какие-то загадочные бабские фанаберии, мол, внимания к своей персоне захотелось побольше.

Все в один голос твердили, что надвигается снегопад, и тогда обда рискует застрять в Локите еще на несколько недель. Клима понимала это, но выезжать, когда интуиция орет остаться, было выше ее сил. Интуиция умолкла только на утро пятого дня, и коней заново оседлали тотчас же. А на выезде из города путешественников застал снегопад, и за минувшие сутки не прекратился.

— Если так пойдет дальше, — сообщил Тенька, обернувшись, — то домой приедем не мы, а семеро сугробов! И хорошо, если приедем, а не придем, кони уже никакие, движемся медленно, фураж заканчивается.

— Смотри на дорогу, — одернула его Клима. — Пока идет снег, мне спокойно.

— Интересненькое дело! Не хотел бы я знать, что в понимании твоей безупречной интуиции может быть хуже снегопада и падежа старостиных коней.

Клима тоже не хотела, потому сердилась.

— Обда выпрашивает лошадь у деревенского старосты. Древние меня бы засмеяли.

— Положим, ты не выпрашивала, — фыркнул друг.

— Не быть мне обдой, если бы это выглядело так. Но суть не меняется.

— Когда я изобрету измеритель гордыни, то тебе его не дам, — пообещал Тенька. — Он непременно зашкалит и напрочь поломается!

Спустя еще день и ночь запасы пуха в поднебесной перине начали понемногу иссякать, а дурные предчувствия — множиться. На этот раз деваться было некуда — кругом лишь поля да леса, занесенные снегом.

Вечерний привал устроили на опушке ельника близ заледеневшего ручья. Высокие и пушистые молодые елки полукругом обступали пологий берег, а напротив, словно зрительный зал, раскинулось поле, перечеркнутое неровной линией только что пройденной дороги. С неба теперь лишь изредка слетали крохотные легкие снежинки, ветерок кружил их по бугристой поверхности льда. Зима отсвечивала лиловым и розовым, в полукруге елок под густыми тучами было удивительно спокойно и уютно. Всем, кроме обды, разумеется. Затрещал костер, на этот раз по виду обычный: единственный раз, когда Тенька начал открыто экспериментировать при коллегах, его жестоко раскритиковали. Мол, чистота цвета не соблюдена, векторы кривоваты, да и вообще выглядит, как профанация. Хотя, конечно, для деревенского самоучки весьма сносно, вон, и свойства любопытные у огня появились, разумеется, случайно. Когда же Тенька заявил, что вовсе не случайно, и это пламя именно с таким интересненьким цветом он создает уже в восьмой раз, а векторы кривит нарочно, его раскритиковали опять.

Колдунов Клима выбрала образованных и маститых. Старший уже разменял седьмой десяток, носил окладистую солидную бороду и волосы почти до пояса, которые скручивал у шеи в тугой серебристый узел. Среднему было пятьдесят шесть, и этим обстоятельством он очень гордился, утверждая, что в их древнем роду именно на этот возраст приходится самый пик колдовской силы. Одевался богато, брился гладко, а стригся коротко — словом, обычный горожанин, слегка молодящийся. Младший колдун, сорокалетний, приходился бывшим учеником старшему и отчасти разделял его пристрастия касательно длинных волос и чуть отстраненного взгляда поверх головы собеседника. Вообще, все трое обладали непомерным гонором, и усмиряли его лишь с обдой, которая упомянутого гонора имела, казалось, на десятерых. Шебутной Тенька был переведен в разряд мальчика на побегушках, которого следовало поучать при каждом удобном случае.

Для начала выяснилось, что Тенька пользуется неправильной терминологией. То есть, лет четыреста назад она была вполне уместна, но с тех пор теория и практика колдовства сильно поменялись. Многое обобщили, уточнили, были написаны новые трактаты, да и возможности уже не те, что в древние времена. При обдах колдовали знатно, на широкую ногу, говорили с природой на одном языке. А потом высшие силы объявили немилость, и колдовство постепенно захирело. Больше половины экспериментов, описанных в древних книгах, нынче повторить невозможно.

Тенька тогда возразил, что у него все эксперименты рано или поздно срабатывали. Судари колдуны недоверчиво переглянулись и заявили, что самоучка просто выдает желаемое за действительное. И пусть слушает старших, а не лезет в просвещенную науку со своими кустарными методами. Тенька возмутился и сотворил какой-то мудреный водяной шарик, сказав, что вычитал про него в древней книге. Старший из колдунов на это лишь поцокал языком. Мол, ни в одной нормальной книге не мог быть описан процесс создания шарика с такими неэстетично искривленными векторами. И если бы деревенский самоучка хоть немного интересовался современными открытиями, то знал, что еще десять лет назад на съезде в Фирондо сударь Эдамор Карей представил убедительный доклад о прямоте векторов, поскольку с кривых одно разрушение. В научный диспут влез Зарин, честно подтвердивший, что разрушений от Теньки и впрямь хватает.

«Самоучка», сраженный именем кумира, сник и больше коллегам не возражал. А потом тихонечко признался Климе, что с досками ничего не выйдет, ведь там не только кривые векторы, но и спиралевидные, про такие даже в книгах не пишут, их Тенька сам придумал. И выправить всю эту путаницу, чтобы было эстетично, никак не выйдет. Клима так же тихонько ответила, что ей плевать на векторы, эстетику и прочую лабуду, если доска полетит не хуже сильфийской. Пусть Тенька там хоть косички заплетает. Изобретатель воспрянул духом, отметил, что идея насчет косичек очень интересненькая, и с тех пор большую часть нравоучений благополучно пропускал мимо ушей.

…Все разбрелись по опушке. Завесу от снега на этот раз ставить не требовалось, поэтому колдуны отдыхали, только младший сходил за водой — просто зачерпнул лед котелком, словно мягкое масло. На поверхности ручья остался ровный глубокий срез.

Хавес кормил лошадей, Зарин вытаскивал из мешка крупу и сушеные яблоки. Клима сидела на расстеленной специально для нее меховой шкуре и смотрела, как Тенька возится с костром. Судя по тому, как друг щурил глаза, он втайне от коллег добавил в пламя парочку «интересненьких» свойств. Просто из любви к искусству.

— Скорей бы уже добраться, — средний колдун недовольно изогнул брови. — Я жду не дождусь, когда можно будет выпить подогретого вина, посидеть у печи и не ломать голову, как бы отвести морозный ветер, дующий со всех четырех сторон.

— Завтра уже доберемся до нашего тракта, — сообщил Тенька, не отрываясь от костра. — Там деревней много, ночевать будем на постоялом дворе. Это только от Локита на север места безлюдные были.

— Скорей бы, — повторил средний колдун, надвинул поглубже шапку и с хрустом потянулся.

Климе тоже нравилась мысль о ночлеге в четырех стенах, обда и сейчас бы от этих стен не отказалась. На сердце было тревожно. Примерно как в Институте, за миг до поимки.

— Странный какой-то огонь, — старший колдун прищурился. — Мальчик, ты с ним что-то делал?

— Это все еловые ветки, — сказал Тенька и незаметно подмигнул Климе. — От них тепла и жара в три раза больше, любой охотник подтвердит.

— Вот не скажи, — младший колдун вернулся от ручья и повесил котелок над костром. — Это от сосновых жар, а здесь ты что-то поменял.

— Не, — дружелюбно мотнул головой Тенька. — Меняю я вот так.

Пламя сделалось ярко-зеленым и завоняло, как немытый коровник. Колдуны отшатнулись, а потом принялись ругаться. Тенька флегматично разводил руками. Для себя он решил, что эти колдуны только снег умеют сносно останавливать, а его кумиру Эдамору Карею и в подметки не годятся, хотя любят через слово поминать. Ну и правда, где это видано, чтобы нормальные ученые так не любили эксперименты?

Немного позже, после ужина, когда сгустилась темнота, а все прочие устраивались спать, обда и ее друг сидели в стороне, у самого берега ручья, на шкуре, продолжая начатый днем разговор.

— Клима, брось злиться по пустякам, — доказывал Тенька. — Была ведь когда-то первая обда. Так вот, наверняка ей приходилось похуже твоего.

— Возможно. Теперь этого не знаешь даже ты.

— О ее жизни вообще мало что известно, имени, и того не осталось. Обда и обда, никак иначе ее не называли. Еще портрет есть, но непонятно, точно ли он принадлежит именно первой обде, а не второй или двадцать второй.

— Следует поспрашивать наших гостей, — задумчиво произнесла Клима. — Несколько раз Дарьянэ невольно говорила весьма занятные фразы.

— Например?

— Например, однажды упомянула какого-то сильфийского полководца, прославившегося на полях сражений. В известной нам истории сильфы не воевали.

— Интересненько получается, — согласился Тенька. — Ты думаешь, Юрген или Даша тебе расскажут на правах союзников?

— Юрген — нет. А вот с Дарьянэ можно поиграть, когда окажемся наедине. Приеду, и это надо будет устроить. Что-то мне подсказывает, причины сильфийского интереса ко мне не только в их разногласиях с Орденом, но и в нашем прошлом.

— Один факт я знаю точно. Сильфы построили Редим.

— Он назван на сильфийский манер, хотя слова сильно изменены временем. Но почему ты решил, что сильфы еще и строили его?

— Ты помнишь тамошнее здание управы? Вот! А если сильфы в далеком прошлом воевали, то можно вывести гипотезу.

Клима любила в Теньке его научный подход и умение делать выводы.

— Давным-давно, — принялся живописать колдун, — на Принамкский край нападали захватчики. Не знаю, откуда они взялись, может, с Доронского моря приплыли, как во времена Ритьяра Танавы. Ты же знаешь, на Доронском море до сих пор полуразвалившиеся укрепления стоят. Так вот, сильфы минувших дней были не чета нынешним и сразу ринулись в бой за нашу родину. Ну, или их тоже эти захватчики крепко потревожили. А когда война закончилась, сильфы помогали людям заново отстраивать Принамкский край. И в честь помощников многие крепости были названы на их языке!

А вот Тенькина фантазия, не знающая пределов, нравилась Климе гораздо меньше.

— Если сильфы помогали Принамкскому краю, то почему они позволили нам забыть? Будь все так, как ты говоришь, сильфы на каждом углу кричали бы, как они помогли нам несколько тысяч лет назад. А они молчат. Значит, история была неприятная.

— Может, сильфы просто слишком скромны?

— Народ не бывает скромным, — отрезала Клима. — О народе должны помнить то, что выгодно его правителю. Сильфам выгодно, чтобы Принамкский край был им обязан — это видно по их отношениям с Орденом и по тому, как они носятся со мной. Сильфам нужна наша любовь, потому что где любовь — там дешевое зерно. Орден забыл благие дела обд, чтобы укрепить свою власть. Если у сильфов в далеком прошлом не случилось гражданской войны — а что-то мне подсказывает, не случилось — забывать прошлое им не к чему. Тем более, судя по Дарьянэ, они все прекрасно помнят, но нам не говорят.

— Может, вместе с помощью сильфы совершили и большую подлость? — предположил Тенька, морща нос, на который опустилась редкая снежинка.

— Какую, забрали построенные крепости себе и не отдавали без военного вмешательства?

— А хоть бы! Интересненькая тогда картина выходит… А если сильфы помогали не обде, а какому-нибудь культу крокозябры? Хотя, нет, маловероятно. Сильфам тоже от крокозябр доставалось.

Клима задумчиво кивнула.

— Не воевали же они с нами по-настоящему, в конце концов! — воскликнул вед, видя, что мысли обды далеко. — Армия любителей загребать жар чужими руками идет в атаку. Я даже представить себе такого не могу.

— Как знать… сильфов манит Принамкский край.

— Рассуди логически: если какая-нибудь обда в свое время пообломала «воробушкам» крылья, то стали бы они, помня про это, заключать с тобой договора? Да сильфы бы задавили твое восстание в зародыше!

— Как знать, — повторила Клима. — Может, сильфы, как и Фирондо, до поры не принимают меня всерьез? Юрген крылом взмахнуть не может без указа начальства — значит, он далеко не главная фигура в тайной канцелярии. Чувствуй сильфы во мне настоящую угрозу, прислали бы кого-нибудь повыше полетом. Или не стали разговаривать вовсе, тем более, помогать. Жаль, что Орден за столько лет не удосужился выведать у сильфов наше прошлое.

— А может, выведали, но тоже помалкивают?

Клима неопределенно качнула головой.

— Я пока не поняла, насколько сильно Холмы могут позволить себе рассориться с Орденом. Зерно, золото, исторические факты — все это предметы шантажа. Остается лишь вопрос, как много у Ордена этих предметов. Я не пойму, пока не увижу, насколько далеко сильфы готовы зайти в союзнических отношениях со мной. К примеру, пока что они держат наш договор в тайне, значит, ссориться с Орденом не хотят.

— Обычная предосторожность. Я тоже не совмещаю разнородные процессы, они почти наверняка при взаимодействии рванут. А сильфы, как ты сама сказала, не принимают тебя всерьез. Зачем менять проверенного союзника на слабого, по их мнению?

— Посмотрим, — Клима говорила тихо. — К весне все должно разрешиться. У меня есть время подготовиться, есть возможности, деньги. И даже кони старосты еще не пали.

— Не иначе высшие силы благоволят!

Клима чуть улыбнулась, хотела что-то ответить, но внезапно вскинула голову, настороженно вглядываясь в темноту над заснеженным полем. Несмотря на унявшийся снегопад, ночь была глухая, безлунная. Тенька тоже посмотрел за ручей, но ничего не заметил. Клима до боли сдавила его руку и дернулась, вставая.

— Оставить приготовления ко сну! — голос обды звучал глухо. — Занять оборону, я чую…

Она не договорила.

Все произошло в несколько мгновений, растянувшихся на целую вечность.

Тенька увидел, как со снега буквально в паре шагов от них поднимается одетый в белое человек с короткой блестящей саблей.

В пару прыжков человек оказывается рядом с Климой, она в последний момент отшатывается, но не успевает полностью уйти из-под прямого удара и падает на снег.

Вскрикивает кто-то из колдунов, Зарин бросается вперед — у него в руках лишь заточенный колышек для палатки. Человек в белом заносит оружие над лежащей обдой и — кренится набок под волной обжигающего пара — опомнившийся Тенька начинает колдовать.

Человек кренится — и заваливается совсем. В его шее кухонный нож.

Бледный Хавес сжимает в другой руке еще и длинную двузубую вилку для насаживания дичи, но ее метать уже нет необходимости.

Тенька наклоняется над Климой, подбегает Зарин, следом — колдуны и Хавес.

Привычный ход времени возобновляется.

Клима лежала на боку и была бледнее Хавеса, искаженные болью черты лица заострились. По снегу быстро расползалось черное кровавое пятно. Зарин перевернул ее на спину, распахнул шубу, лихорадочно отбросил прочь три окровавленных платка, рванул рубашку, не тратя время на возню с завязками.

— Крокозябра ж твою, — процедил Хавес.

— Обда… — ахнул старший из колдунов тоном человека, потерявшего всё.

Живот Климы был распорот поперек. С такими ранами не живут даже всесильные властители Принамкского края. Осознание приходило нехотя, постепенно, разум хватался за переламывающиеся соломинки надежды, но все равно срывался в пропасть, все глубже и глубже, вместе с растекающейся по снегу кровью.

Обда смертельно ранена.

Именно сейчас, когда все только начало налаживаться, когда едва выравниваются четким строем кирпичики планов, когда растет первая крепость нового Принамкского края, когда власть обды признали Редим, Локит, Вириорта, когда заключен договор с сильфами — одна, самая главная смерть пускает все по ветру. Кто угодно заменим — но не обда, это доказали пятьсот лет беспрерывной войны.

Тяжело жить без надежды, но когда ее дают и тотчас же отнимают — во сто крат тяжелей.

— Как же мы теперь… — прошептал младший колдун. — Обда, высшие силы, за что?! Зачем?! Неужели Принамкский край недостаточно поплатился за пренебрежение к законам мироздания?

— Теперь мы точно обречены, — средний колдун кусал обветренные в пути губы. — Надежда умирает на наших глазах.

— Может, родится новая обда?

— Не думаю, мы и эту ждали пятьсот лет.

— А может, сие есть предзнаменование? Мол, пришло время людям быть стертыми с лица земли?

— …Конец, всему конец! Обда, как же мы теперь без обды!..

— Клима, — прошептал Зарин дрожащим голосом. — Скажи что-нибудь… не молчи… что сделать… я все что угодно… всегда…

— Столпилис-с-сь, — процедила Клима сквозь зубы. Ее глаза с расширенными от боли зрачками были страшны. — На нервы… действуете… пр-рочь…

— Бредит, — заключил Хавес. — Не уберегли… Тенька, дурья твоя башка, ты ведь рядом с ней был! Почему ничего не сделал?!

— Это мы должны были быть рядом, — напомнил Зарин с горечью. — Она надеялась на нас, но напрасно. Это именно МЫ не уберегли. Я — не уберег…

— …Конец, всему конец… — безостановочно твердил старший колдун. Он словно одряхлел за эти несколько минут.

Тенька в причитаниях не участвовал. Его не покидало ощущение нереальности происходящего. Ну, не может Клима взять и умереть вот так, посреди снегов, от сабли безымянного убийцы! Это совсем на нее не похоже. И высшие силы не могут такого допустить. Глупости все это, насчет кары, Тенька столько ритуалов уже на капище провел. Он, как и Клима, чувствовал любовь Земли и Воды. Высшие силы не заберут обду, которая не нарушала формулу власти, не завершила и тысячной доли своих великих дел. А раз так — должен быть выход. Иначе это противоречит законам мироздания, всей науке о естественных свойствах. А первое, непреложное правило колдовства гласит, что в мире нет ничего более незыблемого, чем естественные свойства, пока их, разумеется, кто-нибудь не поменяет специально. Вода закипает на костре, предметы падают вниз, а обда живет. Значит, должен быть выход, очевидный, явный, высшие силы обязаны вмешаться, надо только дать им эту возможность…

Тенька молча смотрел на темную длинную рану, горизонтальную черту.

Где есть горизонтальная линия, там место трем другим.

Сколько раз они чертили этот знак палкой на земле, пурпуром на золотых полотнах? Сколько раз сама Клима царапала его по коже иглой или кончиком ножа?..

Если все равно ничего не поможет, то почему бы не поставить последний эксперимент?

— Ты об тучу стукнулся! — вскричал Зарин, когда Тенька вдруг отбежал к телу убийцы, а вернулся с саблей, явно нацеливаясь на Климин живот. — Держите его, он спятил от горя!

— Нет же, я придумал… да отпустите!..

Искры в Климиных глазах безвозвратно затухали, а «спятившего» держали уже впятером.

— Не мешайте! — крикнул Тенька, выкручиваясь из чужих захватов, и махнул рукой за спину, наискось, даже толком не глядя, что там у него вышло. Просто первая пришедшая на ум схема изменения свойств, вроде как для создания непроницаемой стены, но примерная, недоработанная.

Возгласы чуть отдалились, сделались более возмущенными, даже угрожающими, но держать Теньку уже никто не пытался, и этого было достаточно. Юноша склонился над умирающей и прорезал саблей поперек горизонтальной раны три вертикальных. Как на гербе.

«Высшие силы… ведь я режу живого человека… Либо это поможет, либо я действительно спятил!»

Клима завыла, бессознательно разрывая пальцами черный снег, а потом обмякла.

Стало тихо, и в этой ужасающей тишине опушку озарило яркое зеленоватое сияние. Смертельные раны на теле обды приняли форму ее знака, и теперь этот знак таял, как свидетельство мощи высших сил и их бесценного дара людям. Когда свечение унялось, на животе не осталось даже шрамов.

— Невозможно… — услышал Тенька голос старшего колдуна. И вдруг понял, что до судороги сжимает в скользких от крови пальцах рукоять сабли.

Клима моргнула и беззвучно пошевелила губами. Тенька отбросил оружие куда-то в снег.

— Уйдите все, уйдите прочь, — тихо, но с отвращением велела Клима. — Какой смысл галдеть над трупом… не хочу видеть вас и слышать… прочь…

— Ты уже не умираешь, — счел нужным просветить Тенька. — Так, где твои платки… не, они задубели от крови. Сперва закутаю тебя в шубу, вот еще мой платок и шапка.

— Убийца где? — шепнула Клима. Раны и боль пропали, но потеря крови никуда не делась.

— Там валяется. Его Хавес ловко ножом пришиб.

— Плохо… лучше бы — живьем. И допросить.

— Ну, извини, моя многомудрая обда, — развел руками Тенька. — Сперва все-таки надо было помешать ему тебя добивать. Давай, держись за меня, сейчас перенесу к костру.

Взвилось пламя, из оранжевого ставшее светло-фиолетовым, забулькал кипяток в котелке.

— Убийцу обыскать, — язык у Климы немножко заплетался, но взгляд уже стал прежним — ясным, цепким. — Про то, что было — ни слова, люди знать не должны.

— Хорошо-хорошо, — Тенька вручил ей чашку. — Ты, главное, сама сейчас никуда не вставай, а лучше поспи. Мы всю ночь тебя караулить будем, никакой убийца больше не пройдет.

— Он был один. Мои нехорошие предчувствия ушли.

— Интересненькое дело! Выходит, он за нами от самого Локита тащился, только по снегопаду достать не мог?

— Похоже, — согласилась Клима. — Жаль, что ты не изобрел способа допрашивать мертвых.

— Моя злокозненная обда, побойся высших сил! Радоваться надо, что выкормыш крокозябры не развеялся, как сильф, и мы сможем хотя бы увидеть его лицо.

Клима устало усмехнулась и отпила кипятка. Тенька взял другую чашку и зачерпнул из котелка для себя. Он понял, что у него подрагивают руки.

— Сударь великий колдун, спаситель обды и отечества, — раздался сверху раздраженный голос Зарина. — Если вы там уже успокоились, договорились и пьете, то, может, наконец, снимешь нас отсюда?!

— Интересненько это у меня получилось, — в который раз произнес Тенька со своей обычной мечтательной задумчивостью, задрав голову вверх.

— Да не то слово, крокозябра твоя мать! — выругался Хавес и бессильно саданул рукой отвердевший воздух.

Сам Хавес, Зарин и колдуны сбились в кучку в двух десятках метров над землей. Виной тому было пространство твердого воздуха с непонятным набором свойств и постоянно меняющимися границами: даже ноги не свесишь без риска грохнуться вниз. Пять человек словно сидели на невидимом полу, опасливо поджав ноги. Особо занимательным был тот факт, что редкие снежинки пролетали через «пол» абсолютно свободно.

— Маму не трожь, — велел Тенька и снова протянул: — Не, это ж как интересненько у меня вышло… Ума не приложу, чего я там сделал?

Колдуны из Локита выглядели подавленными. Их академические умения оказались бессильны против невольной импровизации деревенского самоучки.

— Вы там вообще себя как чувствуете?

— Замерзаем! — огрызнулся Зарин, дыша на белые от холода ладони. Ему, уроженцу юга Принамкского края, здесь, в северной части, приходилось хуже прочих.

— Интересненько-то как… надо будет записать. А томление в груди есть?

— Есть! — сердито отозвался младший колдун. — Есть томление и большое желание поучить тебя хворостиной! Хватит издеваться над учеными людьми!

— Если вы такие ученые, то спускайтесь сами, — пожал плечами Тенька. — И я не издеваюсь, а рассуждаю. У меня, может, этот эксперимент четыре года не получался толком, мне надо разобраться, что я тогда делал не так, и чего сотворил теперь, уж больно интересненько…

— Снимешь ты нас отсюда, наконец?!

— Чего вы все разом на меня орете? Нечего было за руки хватать. И вообще, потише там. Вдруг оно треснет. Или посыплется. В прошлый раз, когда я сестру пытался поднять, от ее визга колдовство наперекосяк пошло.

— Сударыня обда, прикажи ему! — полушепотом потребовал старший колдун.

— Тенька делает все, что может, — отмахнулась Клима.

— Все?! Да он просто стоит и зубоскалит!

— Ну и пускай, — обда сонно зевнула. — Провисите там денек-другой. От вас все равно никакого толку.

— Мне нет прощения… — завел Зарин.

— Не обессудь, сударыня обда, но не всякому нормальному человеку придет в голову то, что сотворил с тобой Артений, — заметил младший колдун. Он впервые назвал коллегу-самоучку по имени.

— А я, между прочим, того подонка с десяти шагов завалил! — встрял Хавес.

— А смысл, если обду к тому времени уже ранили? — осадил его средний колдун.

— Но я хотя бы не стоял!

— Молчать, — Клима не повышала голоса, но стало тихо. — Вы просидите наверху, сколько потребуется, и я не услышу от вас ни слова жалобы. Ясно?

Ответом ей было пристыженное молчание.

Денек-другой жертвы колдовской импровизации все-таки не провисели, Тенька справился за несколько часов, минут сорок из которых он, щурясь в неярком свете костра, составлял подробное описание «хода эксперимента» на всех подвернувшихся под руку бумажных клочках и даже на куске шубы, поскольку бумаги не хватило. Наверху изнывали и вполголоса сыпали проклятиями, но Тенька был неумолим, уверенный, что спустя время запросто может снова все позабыть. Ну а потом, создавая под собой маленькие площадки сгущенного воздуха, колдун поднялся наверх и таким же манером спустил всех на землю. Клима к тому времени крепко спала, пригревшись под шубами, поэтому ее подданные старались двигаться бесшумно, а говорить шепотом, чтобы, охраните высшие силы, не потревожитьчудом спасенную обду.

Больше никому спать не хотелось, поэтому все столпились у тела убийцы. Хавес перевернул его на спину и удивленно крякнул: кожа на вытянутом скуластом лице была до того тонкая, что сквозь нее просвечивали сосуды и волокна мышц.

— Как же эта тварь на люди показывалась? — пробормотал младший колдун.

— Он полусильф, наверное, — объяснил Зарин, как уроженец Орденской части больше знакомый с такими вещами. — При жизни у него лицо нормальное было, а сейчас на туман исходит.

— Теперь что ли… как у них там… развеется? — уточнил старший колдун.

Зарин пожал плечами. В их деревне хоть и любили перемыть косточки «воробушкам», до таких устрашающих тонкостей дело не доходило. Нормальные сильфы сразу на Небеса летят, а этот — смерч разберет.

— Зато ясно, кто его подослал, — оптимистично заметил Тенька. — Фирондо с сильфами и их отродьями дел не имеет, значит, Орден на обду охотится. Хотя, это и прежде известно было…

— А если сами сильфы и подослали? К чему им новая обда? — Хавес ничего не знал о посланниках Холмов.

— Может, и сильфы, — легко согласился Тенька, перемигнувшись с Зарином, благо тот был понятлив и похитрее Геры.

Обыск тела ничего существенного не дал: ни именного оружия, ни каких-нибудь сопроводительных писем при убийце не было. Разве только на шее болтался маленький овальный медальон с чьим-то залитым кровью портретиком. Тенька подумал, что Гера бы оставил украшение при теле, с ним же и похоронив. Но сам колдун потихоньку срезал медальон и сунул в карман, решив на досуге попытаться вывести пятна крови и понять, кто там изображен. Мало ли, вдруг пригодится.

Потом тело оттащили в сторону от лагеря, благо, падких на мертвечину волков в здешних местах не водилось, и наскоро засыпали снегом. Желающих устроить похороны по обычаям Принамкского края — придать земле или воде — не нашлось, хотя колдунам под силу было размягчить задубевшую от мороза почву. Рассудили, что снег тоже в какой-то степени вода. Высшие силы сами по весне решат, принимать ли им получеловека, покусившегося на их избранницу.

Хавес дольше прочих задержался у рыхлого снежного холмика. Стоял, прислонившись щекой к обледенелой коре тонкой ели с ободранными на подстилку лапами и думал о невеселом. Скотину юноше резать приходилось, курам шею сворачивать, счищать чешую с еще трепыхающейся рыбины — обычный деревенский быт. Но вот чтобы человека, да еще ножиком, который привык метать исключительно в деревянную стенку сарая… Это прежде никогда. Это впервые.

Но потом Хавес дернул плечом и пошел к лагерю, по пути ни разу не обернувшись.

Оставшаяся часть пути прошла без приключений, и спустя трое суток прямо по тракту показалось родное Тенькино село. Во вторую половину дня на улицах было довольно людно, поэтому весть о возвращении сударыни обды мгновенно разлетелась по округе. Прибежал со стройки разрумянившийся на морозе Гера, в рыжем меховом тулупе выглядевший еще здоровее и шире в плечах. Тенька по сравнению с другом выглядел сущим дитем, даже сидя на коне.

— Приветствую госпо… сударей колдунов на земле юной Капищевой крепости! — вежливо раскланялся Гера. — Вы очень вовремя, тут как раз начались долгие снегопады, позавчера весь день работа стояла, а вчера ничего толком не сделали, лишь снег разгребали. Но сегодня погода ясная, как раз успеете обжиться на новом месте. Вас ведь трое? Вот и отлично, всех определим в дом старосты, тут недалеко.

Староста еще в начале той осени сколотил солидную пристройку к дому и устроил там четыре небольших комнаты для каких-нибудь высоких гостей. Идею подсказала Клима. Она понимала, что ей непременно надо будет принимать посетителей из дальних краев. Дома у Теньки и без того хватает народу, а деревенский трактир не располагает гостиничными комнатами, разве только на его территории разрешается ставить шалаши торговцев в ярмарочные дни. Это сейчас трактир разросся, даже второй появился на окраине, где обосновались в хатках и землянках последовавшие за обдой авантюристы.

Колдунов быстро и без помех разместили у старосты в пристройке, на углу села от компании отстал Хавес, и тогда Гера, наконец, выпалил:

— У нас беда! Третьего дня сильфы крутились около чердака. Мне следовало не спускать с них глаз, но и стройку не на кого оставить. Велел Ристинке присматривать за ними, только эта… все равно недоглядела.

— Они что, оба развеялись? — упавшим голосом уточнил Тенька.

— Нет, — выдохнул Гера. Видимо, в свое время его тоже здорово встревожила подобная мысль. — Юрген стал полупрозрачным.

— И?..

— И все. Ходит такой до сих пор, чувствует себя прекрасно, Даша ревет как по покойнику, Лернэ пытается ее успокоить, а Ристинка прячется по всем углам, в том числе и от меня, потому что я на нее тогда наорал, — это Гера сказал виновато. — Ну а Лернэ с Дашей вообразили, будто раз она врач, то и Юргену помочь сможет. Опять же, Тенька вроде говорил, что у нее способности к колдовству есть.

— Способности и у Лерки есть! — фыркнул колдун. — И у Климы, и у тебя чуть-чуть. А Юрген что?

— Жалко Юргена, — с чувством сказал Гера. И негромко прибавил: — Я-то хоть на стройку уйти могу…

— А бывает, что сильфы развеиваются не полностью? — поинтересовался Зарин.

— Бывает очень медленно, особенно если люди в родословной есть, — объяснил Гера. — Нам на границе рассказывали, что некоторые тела могут одновременно развеиваться и разлагаться, причем никогда невозможно предсказать, что будет быстрее. Но здоровым себя при этом никто не чувствует, а у Юргена даже аппетит не пропал!

— Нам такого на границе не рассказывали, — отметила Клима негромко.

— У вас наставник другой был. А тот вскоре ушел на повышение в Орден и с воспитанниками больше не ездил. Клима, что с тобой? Бледная, молчишь все время… Ты ранена?

— Уже нет, — поспешил Тенька успокоить друга.

— Что значит «уже»?!

— Не на улице, — велела обда. — Все расскажу, когда с Юрой разберемся. Есть, что обсудить.

Дома их встретили заплаканная Даша, встревоженная Лернэ и донельзя раздраженный Юрген, которому эти две уже давно успели стать поперек горла со своими причитаниями.

Тенька грохнул на лавку мешок с вещами и строго осведомился:

— За какой крокозяброй вам понадобилось лезть в мою лабораторию, господа высокие послы?

Ответ всем был прекрасно ясен, исключая разве что наивную Лернэ, но ответить «за тайнами обды Климэн» никто, понятное дело, не мог.

— Мне почудился запах гари из-под двери, — хладнокровно и уже не в первый раз соврал Юрген. — Никого рядом не было, и я решил удостовериться, все ли в порядке. Там было не заперто, и я вошел.

— Тенька, почему ты оставляешь свой чердак нараспашку? — нахмурилась Клима.

— А кто из домашних в здравом уме туда полезет? — резонно возразил колдун.

Даша всхлипнула. Юрген промолчал. Лучше выглядеть стукнутым об тучу, чем сознаться в шпионаже. Впрочем, сейчас вся эта затея и правда казалась глупой. Теньку явно недооценили поначалу, даже Ристинида Ар более серьезное впечатление производит.

— Как это случилось? — продолжил расспросы «недооцененный».

— Я на что-то наступил, поскользнулся, упал на спину. Потом — взрыв и ничего не помню. Очнулся, когда надо мной Даша склонилась.

— Я прибежала, — подхватила Дарьянэ, — а там Юра у порога лежит. Неживой… Прозрачный…

— Как же ты услышала взрыв, если Тенька сделал на чердаке звукоизоляцию, а Юра утверждает, что поблизости никого не было? — участливо спросила Клима. Она была уверена, что сильфы действовали вместе, просто Даша стояла на пороге в лабораторию и высматривала, не идет ли кто. Ловить агентов на лжи и выдворять прочь сейчас было не выгодно, поэтому обда просто развлекалась.

— Я не закрыл за собой дверь, — пришел жене на помощь Юрген. — Наверняка все было слышно.

— Не-а, — мотнул головой Тенька, — я не на стены и пол звукоизоляцию делал, а сплошняком, чтобы даже если дверь настежь — ни звука. Так проще.

— Я и не слышала, — тут же открестилась Дарьянэ. — Просто Юры долго не было. Пошла его искать…

— На чердак, — ласково подсказала Клима. — Первое в доме место для начала поисков.

— А чем оно хуже прочих? На кухню я выглянула — никого… Ну, в смысле только Лернэ. Где еще искать-то?

— Ну да, только на чердаке…

Сквозь пепельные кудряшки было видно, как покраснели у сильфиды острые кончики ушей.

— Наверное, Небеса подсказали! — выпалила она. — Прихожу, а там…

— Да живой я, живой! — рявкнул Юрген. Даже рушник со стола сдуло.

— А почему тогда прозрачный?! — от возгласа сильфиды затрепетали занавески, а Лернэ со вздохом взяла со стола синюю вазу и прижала к груди. Судя по отколотому краешку, скандал происходил не впервые, и наученная горьким опытом Тенькина сестра берегла ценное для себя имущество.

Но в этот раз дома была Клима.

— Молчать. На моих землях сквозняков не устраивать. Тенька, ты разобрался, в чем дело?

— Да почти сразу, — хохотнул колдун. — У меня под потолком искаженное полотнище сохло после контрольной стирки, но взрывом его, наверное, сорвало. Я хотел с его помощью невидимок делать, но так тоже интересненько вышло.

— Я не чувствую на себе никакой ткани.

— Там не совсем ткань. Читал трактат по теории мельчайших частиц вещества? Вот, оно самое! Хоть кто-то здесь не неуч. Так что полотнище на тебе есть. Сейчас сниму.

— Это опасно? — насторожилась Дарьянэ.

— Не опаснее, чем просто раздеваться, — заверил Тенька.

Вскоре Юрген перестал пугать жену своей полупрозрачностью, а колдун деловито комкал в руках сгусток мутного воздуха и ворчал, что снова придется перестирывать.

— Что же тогда взорвалось? — полюбопытствовал до сих пор молчавший Зарин.

— А, крокозябра его знает, — беспечно махнул рукой Тенька. — Сейчас схожу, проверю. О, и формулу создания сгущенного воздуха надо набело переписать…

Но прямо сейчас никто колдуна на чердак не пустил. Гера стал поперек лестницы и заявил, что с места не сойдет, пока не услышит, что же все-таки стряслось с Климой.

Потом долго обсуждали, кем мог быть убийца — сильфы не признали его по словесному портрету, хотя обещали поспрашивать у своих. Им тоже не будет выгоды, если обду сейчас убьют: столько жемчуга впустую потрачено.

А там и Лернэ на стол собрала. В разгар обеда вспомнили о Ристинке, и Гера, чувствовавший себя виноватым за вспышку гнева, вызвался ее привести. А то к чему она в комнате сидит, да еще голодная. Геры долго не было, но вернулся он один. Сдержанно обругал Ристинку стукнутой об тучу истеричкой и налег на овсяный суп с мясом. Лернэ собралась было идти вместо Геры, но ее отговорили.

— Она скажет чего-нибудь обидное, а потом ты плакать будешь, — сказал Тенька. — Захочет, сама придет.

— Но так ведь нельзя, — вздыхала Лернэ. — Ей же там плохо.

— Иногда человека надо оставить в покое, — назидательно произнес старший брат.

— И не только человека, — буркнул Юрген, покосившись на обеих девушек, не дававших ему жизни последние пару дней.