Расколотый мир

Глава 5. Конец играм

И горе ей — увы, двойное горе, –

Той гордой силе, гордо-молодой,

Вступающей с решимостью во взоре,

С улыбкой на устах — в неравный бой.

Ф. Тютчев

Закатное ноябрьское небо вдоль и поперек исчертили яркие золотисто-оранжевые полосы. Солнце уже скрылось за каймой горизонта, но облака еще хранили его теплые, роскошные цвета и плыли неумолимо вслед за закатом, гонимые холодным ветром, перемежаясь сине-голубыми и серо-лиловыми хлопьями других облаков, которым не досталось солнечного касания. А с востока надвигалась черная и плотная туча, тяжелая, неповоротливая, уже накрывшая собой полнеба. Если ночь выдастся достаточно холодной — пойдет снег. А если нет — на округу обрушится очередной дождь, еще больше размоет глинистую сельскую дорогу, грязными ручьями потечет по тракту, зеленым мхом впитается в черные от влаги деревянные ограды и покроет маслянистым блеском заиндевелые камни крыш. Будет тонуть в глубоких лужах подгнившая листва, непременно заржавеет подъемный механизм на строящейся стене, который местные умельцы собрать-то собрали, но ведь жира не напасешься смазывать, жир беречь надо, зима обещает быть тяжелой, голодной. В нынешнем году клубники с вишней много, яблок, пшеницы. Да вот только одними яблоками зимой сыт не будешь, а пшеницу на севере страны не выращивают, отдавая предпочтение овсу и ячменю, которые, как назло, уродились почти вдвое хуже положенного. И чтобы прокормиться, надо закупать дополнительное зерно у торговцев, организовывать ярмарки, а какие могут быть ярмарки, если денег на них не хватает? Налоги обде только Редим уплатил и несколько сел, прочие города успели отослать свою десятину в Фирондо, второй сбор лишь на следующий год можно делать. Среди селян богатых хватает, но поехать за покупками туда, где хозяйничают веды — слишком большой риск, а купцы с той стороны поедут в запретные земли лишь за большой куш, который сейчас им тут никто предложить не может. Поэтому крупных партий зерна ждать не приходится, а на мелкие всех не прокормишь.

Об этом и о многом другом невесело размышляла Клима, идя по пустынной и размытой глинистой дороге села с планового совещания в доме старосты в "резиденцию", как почетно называли с некоторых пор Тенькино жилище. Обда наотрез отказалась переезжать отсюда в какой-нибудь город, даже в героический Редим. Лучше жить в небольшом поселении, где каждый житель за тебя умрет, а не в холодной городской управе, где у каждой стены по дюжине ушей, в темных коридорах легко затаиться десятку убийц, а слуги больше жрут и сплетничают, чем приносят пользу. На дрессировку слуг у Климы пока не было ни времени, ни желания. Другое дело, нанять какую-нибудь сметливую девчонку для помощи Лернэ по хозяйству, но тут уже была против сама Тенькина сестра, не признававшая чужих людей в доме. Хотя Ристинка в этом вопросе в кои-то веки поддерживала Климу, они оказались в меньшинстве: Гера ожидаемо принял сторону Лернэ, а Тенька заявил, что если "сметливая девчонка" полезет убираться в его лаборатории, то пепел родственникам он не понесет. У Климы тогда мелькнула мысль нанять круглую сироту, но делиться ею обда благоразумно ни с кем не стала. Поэтому вопрос прислуги посчитали закрытым, и на кухне Лернэ помогала по-прежнему одна Ристинка, жутко этим недовольная, но бессильная что-нибудь сделать.

Темнело. Золотисто-оранжевые облачка уплывали вслед за солнцем. Было ветрено, промозгло. Клима поплотнее закуталась в шерстяной платок. На совещания у старосты она по-прежнему одевалась просто, без изысков, только кулон выставляла напоказ. Здесь обду слишком уважали, чтобы обращать внимание, что она носит, и по последней ли моде наряд.

Надо сказать, Климина ставка за прошедшее время стала больше, надежнее. Старосты, командиры, представители городов, прочие нужные люди — в расширенном составе было около тридцати человек. Деревня тоже разрослась, теперь здесь жили многие перебежчики из ведских солдат, да и просто люди, решившие оставить дом и пойти за обдой. Иди пока, впрочем, было некуда, и всю эту ораву зимой предстояло чем-то кормить. А прежде — придумать важное занятие, чтобы от безделья глупостей не творили. Еще с Института Клима вынесла простую истину: если больше десятка человек, объединенных общей идеей, не делают ничего полезного три недели подряд, то начинаются бунты, погромы и пьянки. Поэтому Клима во всеуслышание объявила, что закладывает на месте села крепость и называет ее Капищевой, в честь древнего капища высших сил, расположенного неподалеку. Крепости нужны высокие каменные стены, возводить которые можно долго, до следующего военного похода, на стройке всякому занятие найдется.

И работа закипела. Одни таскали камни, другие изобретали и собирали подъемные устройства, третьи замешивали из глины, песка и колдовства цемент, а четвертые каждую неделю собирались на совещания, послушать речи обды. И Клима говорила речи. Толку с них не было никакого, от слов золото и зерно не появляются, но люди не бездельничали, думая, будто решают что-то важное, а ради такого можно раз в неделю помолоть языком.

Гера на совещания ходил редко, поэтому сейчас Клима возвращалась по притихшему вечернему селу в одиночестве. Было о чем подумать в тишине, наедине с собой. У Теньки уютно, тепло, еда сытная и лишних ушей нет, зато шумно до невозможности. Даже запершись у себя, Клима слышала, как недовольно топочет по лестнице Ристинка, точит ортону Гера, гремит внизу кастрюлями и рукомойником Лернэ. А отголоски взрывов и сокрушенную Тенькину брань с чердака слышали не только в доме, но и в половине села. Колдун уже пару месяцев пытался обуздать загадочную и непостижимую силу молний. Домашние понятия не имели, насколько успешны эксперименты, но отмечали, что грохочет и сверкает с каждым разом все больше. У Теньки осторожно спрашивали, не взлетит ли его чердак однажды на воздух вместе с домом, селом и половиной Принамкского края, экспериментатор обижался и заявлял, что процесс, конечно, интересненький и не без неожиданностей, но все под контролем. Иногда создавалось впечатление, что под контролем не Теньки, а слепого провидения.

Помимо работы с молниями, колдун не забрасывал научные изыскания в области водяных зеркал, с помощью которых надеялся поглазеть на иные миры, поэтому пропадал на чердаке сутками, а когда спускался поесть или набрать воды для опытов, выглядел так, словно сам являлся существом из пресловутых иных миров, притом не самых лучших: мятая рубашка, промокшие штаны и рукава, обгоревшие, вечно искрящие волосы, бледная физиономия и больные красные глаза, в которых не угасал сумасшедший огонек радости постижения сути бытия. Гера поначалу всерьез боялся, что друг крепко стукнулся об тучу, но Лернэ, знавшая Теньку всю жизнь, заверила: братишка по осени и по весне всегда чудит. Зимой чердак вымерзает, и находиться там подолгу невозможно даже для такого фанатика. Летом же надо не глупостями заниматься, а огород полоть, потому что эксперименты на зиму не засолишь.

Клима время от времени ломала голову, как повернуть Тенькины "научные" изыскания на благо общества, а не в угоду каким-то непонятным высоким целям, но пока слишком плохо представляла себе возможности колдовства, а из объяснений веда не понимала и половины. Тенька не умел говорить просто и ясно, он постоянно забирался в дебри терминологии, иногда самолично изобретенной, перескакивал с пятого на десятое, мог оборвать разговор на полуслове и мчаться записывать или проводить новый опыт, только что пришедший на ум. Прочие колдуны, которых успела узнать Клима, так себя не вели, из чего напрашивался вывод, что Тенька в своем роде уникален, осталось только определить, к добру или худу. Те же самые колдуны никогда не слышали об укрощении молний или о водяных зеркалах, но признавали, что ставни из сухого теплого льда Тенька наводит мастерски.

А сейчас кругом тихо. Слышно, как срываются с оград ледяные капли. Скрипнула чья-то дверь, ветер качнул на поверхности луж грязные облетевшие листья. С одной стороны дороги высятся густые заросли изломанной ветрами и засохшей крапивы, с другой — забор, переплетенный лозняком. Здесь улица делала крутой поворот — дорога, по которой шла Клима, была не главной, а словно опоясывающей деревню. Так до Тенькиного жилища, стоящего практически на отшибе, добираться куда короче.

Внезапно Климу одолело дурное предчувствие. Острое, резкое, почти выворачивающее наизнанку. И словно в ответ по округе разнесся отголосок взрыва. Это значило, что у колдуна опять чего-то не заладилось. Настороженная, обда поскорее завернула за угол и успела заметить несущуюся навстречу взмыленную ополоумевшую лошадь, за которой хлюпала по грязи пустая раздолбанная телега, непонятно каким чудом еще не развалившаяся совсем. Телегу мотало из стороны в сторону, но обезумевшее животное словно не замечало тяжести. Клима ясно видела, что успевает уклониться. Предчувствие не подвело: промедли она у поворота, не сразу бы заметила опасность, угодила под копыта. А так — пара шагов в сторону, чтобы прижаться к плетню, а вон и калитка в нем очень удачно оказалась…

В это мгновение из пресловутой калитки кубарем вылетел высокий юноша в черном овчинном жилете поверх домотканой рубахи, ринулся к Климе и со всей силы пихнул ее в противоположную сторону, в крапиву, сам чудом уворачиваясь от лошади с телегой, делая ногами немыслимый кульбит, а затем падая сверху. Все произошло настолько быстро, что Клима даже возмутиться не успела. Их обдало мутными брызгами, а потом из сгустившейся темноты послышались треск дерева, исступленное ржание и чьи-то крики вперемешку с ругательствами. Судя по всему, лошадь своротила одну из оград, вломилась в чей-то огород, да там и затормозила.

Клима перевела ледяной взгляд на своего "спасителя". По ее мнению, для сохранения драгоценной жизни обды вовсе не обязательно было валять ее по грязи и крапиве. Юноша был светлоглазый, смазливый. Хавес, рыбацкий сын, живет как раз в доме на углу, за этим плетнем. И разгоряченное лицо аж сияет, еще не обратил внимание, как на него смотрят.

— Сударыня обда, ты цела?

— Слезь с меня, — велела Клима, толкая его в грудь.

Хавес чуть сник, но послушно отодвинулся, встал сам, а затем подхватил Климу под руки и аккуратно поставил на мало-мальски чистое место, где грязи не по щиколотку, а только вровень с подошвами. Даже подол обды попытался отряхнуть, но не преуспел.

— У колдуна бабахнуло, вот Акарова скотина и понесла. Мой-то дом на углу стоит, а я на чердаке был, гляжу: ты идешь, опасности не чуешь. Я кубарем, да и вниз. Насилу успел, — глянул обде в глаза и совсем понурился. — Платья жалко, наша-то глина совсем худо отстирывается.

Клима безразлично передернула плечами. Последнее, что ее сейчас беспокоило — стирка платья. Тем более, этим заниматься все равно не ей. А вот с Тенькой надо что-то делать.

Хавес расценил ее молчание иначе.

— Напугалась, да?

— Нет, — Клима выпрямилась. Вот же горе-спасатель. Кем он свою обду считает, немощной девчонкой, которая из-под копыт не вывернется? Хотя… стрела летит быстрее перепуганной лошади. А от вооруженного убийцы на тесной дорожке не всегда спасут властные глаза. — Но спасибо за помощь, Хавес.

— Да я-то чего, любой бы… Негоже, чтоб наша сударыня обда под дурной кобылой погибель нашла.

— Негоже, — задумчиво кивнула Клима. — А хочешь всегда меня защищать? Подле меня будешь. Многие обду убить хотят, а тут ты — и пройдет моя смерть другой дорожкой.

Клима не знала, откуда в ее голосе взялись эти странные мурлыкающие интонации, но чувствовала, что так будет правильно.

— Честь для меня, сударыня обда! — выпалил Хавес. — Я давно хотел к тебе поближе быть, да только я не староста и не командир. А охранить от недоброго — это я завсегда!

— Вот и славно. Ближе старост ко мне будешь. Следовать за мною везде начнешь, до дома провожать.

— Это вроде как жених? — вытаращил глаза Хавес.

— Я стану тебе платить, — осадила его Клима. — Разбогатеешь, женишься на ком-нибудь, дом свой заведешь. Это если меня охранить сумеешь от живого и неживого, заслонишь собой, из мертвых восстанешь, но дело до конца исполнишь, будешь тенью моей, щитом моим.

— Согласен! Тогда сразу до дома провожу! — с этими словами Хавес подхватил Климу на руки.

— Это еще зачем? А ну поставь!

— Так, сударыня обда, ни к чему тебе еще больше грязью пачкаться. Вон, эк дорога разворочена. А я тебя до самого крыльца донесу, мне ж нетрудно!

— Ладно, неси, — усмехнулась Клима, обхватывая юношу за шею.

У калитки Тенькиного дома нерешительно переминался с ноги на ногу какой-то высокий тип в насквозь промокшем плаще с надвинутым на самое лицо капюшоном. Но чутье Климы не шевельнулось, поэтому сейчас она позволила себе не обратить на типа внимания. Были дела поважней.

На первом этаже, в зеленоватых клубах наползшего с чердака дыма, разворачивался скандал.

— Сколько можно? — причитала Лернэ своим тоненьким нежным голоском. — Теня, это уже слишком! Ты обещал, что твои опыты никак не помешают жить остальным, а у меня от этой дымищи вся сметана прокисла. И крюк для лампы на втором этаже теперь шатается, вывалится вот-вот. А если вы с Герой захотите светильник под потолок повесить? Ты и сам убьешься, и дом развалишь, Тенечка, нельзя же так!

— Нельзя! — наседал Гера с другой стороны. Он не умел тихонько причитать, а от волнения и возмущения почти орал. — Всю деревню перетряхнул, лошадь мимо проходила — понесла! Девушек переполошил, всех без сметаны оставил! Да на себя посмотри, ни рожи, ни кожи! Тебя бы не только из Института, тебя бы из армии уже выгнали за физическую непригодность! Ты когда в последний раз на суку подтягивался? А со мной боролся? Идет война, и как полководец я обязан заботиться о моих солдатах, а как друг я говорю, что тебя в первом же бою зашибут, и никакие эксперименты не помогут!

Тенька сидел на лавке, жевал пирожок. Вид у колдуна и правда был плачевный. К привычным уже бледности с худобой прибавились здоровенный ожог на правой щеке и забинтованная до локтя левая рука. Вдобавок рубашка вся в пятнах сомнительного цвета и происхождения. Виноватым или пристыженным Тенька не выглядел, хотя сестру и друга слушал очень внимательно. Наверное, просто ждал, пока они выговорятся и оставят его в покое. А там можно цапнуть с блюда на столе еще пару пирожков и возвращаться на чердак.

Ристинки видно не было. Наверняка бывшая благородная госпожа снова сидела в их с Лернэ комнате с какой-нибудь книгой. Купленные за бесценок на сельских ярмарках, раздобытые в городах, выменянные на еду, подаренные за красивые печальные глаза, книги последние пару месяцев несколько примиряли Ристинку с ужасной действительностью.

Пока Хавес топтался на пороге и с опаской косился на дым, Клима решительно подошла к лавке и буднично велела:

— Лернэ, открой окна, дышать нечем. Гера, со мной юноша, его зовут Хавес, он будет меня охранять. Расскажи ему все, что касается профессии телохранителя. То, чему нас учили в Институте. Я желаю, чтобы завтра Хавес уже мог приступить к своим обязанностям.

— Но Тенька…

Клима бросила на обоих усталый тяжелый взгляд исподлобья, и стало тихо. Лернэ загремела ставнями, а Гера пригласил Хавеса выйти во двор, поскольку дышать и правда было нечем: дым почти не пах, но словно пожирал свежий воздух.

— Интересненько это у тебя получается, — безмятежно прокомментировал Тенька и едва не подавился пирожком, потому что теперь порция тяжелого взгляда досталась уже ему.

— Либо твоих экспериментов не видно и не слышно, — вполголоса отчеканила Клима, — либо я берусь за тебя всерьез.

Колдун вздохнул, но потом ухмыльнулся.

— Эх, а я уже настроился на многочасовую нотацию в стиле твоих прочувственных речей. Не боишься, что кого-нибудь угораздит их законспектировать и передать потомкам?.. Ладно, не смотри так, сделаю я эту звукоизоляцию, тем более проект уже третий год пылится, все руки до него не доходят.

— Можно подумать, на тебя действуют многочасовые нотации, — сказала Клима мягче и тоже взяла пирожок.

— Ну… я всегда очень внимательно слушаю!

— Угу. И при этом еще тщательнее что-нибудь жуешь.

— А чего зря время тратить? Все довольны: я сыт, поруган и могу заняться делом.

— Самодвижущуюся повозку еще не изобрел? — Клима сняла платок и жилетку на меху, переобулась в домашние башмаки, развязала ленту и утомленно запустила пальцы в свои жидкие соломенные волосы.

За окном уже было совсем черно, холодный влажный сквозняк выгонял прочь остатки зеленого дыма. Пахло поздней осенью, свежими пирожками и совсем немного — кислой сметаной. Печка топилась постоянно, но на кухне обычно не застаивалась душная тяжелая жара, как в доме старосты, а только витало легкое уютное тепло.

— Неуч, — привычно отмахнулся Тенька. Потом недовольно нахмурился. — Понимаешь, там так интересненько все получается… Мне никак не удается поместить разряд в статичную среду, а без этого невозможно двигаться дальше. Вдобавок молнии так и тянет к водяным зеркалам, а я уже понял, что они несовместимы. Там постоянно коротит и взрывается, вон, всю щеку сейчас обожгло брызгами! А уж сколько раз эта сеть на мне замыкалась… Правда, есть у меня в мыслях одна интересненькая идейка, но это уже после того, как звукоизоляцию наведу, иначе ты, дорогая обда, меня сожрешь, как пирожок. Вкусно?

— Угу, — рассеянно отозвалась Клима, кусая поджаристую ароматную сдобу. — С зайчатиной что ли?

Тенька торжественно кивнул.

— Это я добыл! Я ж все-таки научился небольшие молнии генерировать! Столько энергии в воздухе разлито, ты себе не представляешь! Сегодня утром Гера вытащил меня на охоту. Я и сбил зайца разрядом, потому что силки ставить лень, из лука стрелять почти не умею, а ортону вообще едва поднимаю. Правда, твой военачальник с моей дорогой сестрицей целый диспут устроили, можно ли этого зайца теперь есть, или лучше закопать, пока с ним чего зловещего не стало. Темные люди! Можно подумать, у меня молнии какие-то особенные, даром что ручные. Но соседская собака постановила: зря они панику развели, слопала заячью лапку с большим аппетитом. Правда, Лерка меня упросила Ристе про способ охоты не говорить, а то она точно есть не станет. Колдовство ж! Мерзкое и беззаконное. Не понимаю до сих пор, на кой тебе Ристинка сдалась.

— А на кой тебе — молнии?

— Но это же так интересненько! — колдун махнул рукой. — Да понял я, понял. Эх, Клима, совсем ты замоталась, скоро станешь такая же бледная, как я. И Гера будет ворчать на нас обоих. Опять перед стариками языком молола?

— Опять, — девушка забралась на лавку с ногами, уперлась локтями в столешницу. — Если б мой язык муку мог намолоть из воздуха, я бы и вовсе не умолкала. Тенька, лучше бы ты изобрел какую-нибудь штуку, которая превращает глину в золото!

— Да ну, это скучно…

— Зато поможет поправить бюджет. Почему тебе скучны все полезные вещи?

— …и невозможно! — колдун схватил очередной пирожок, оценивающе на него поглядел, вздохнул и положил на место. — Свойства глины невозможно изменить до свойств золота. Вот превратить один сорт глины в другой — пожалуйста. Или перегнать золото в пар, который тончайшим слоем металла оседает на предметах. Еще из чистого серебра можно сделать золото вперемешку с каленой серой… но это все давно открыто, описано и тоже неимоверно скучно. То ли дело — молнии, световая модель пространства…

Дальше Теньку можно было не слушать. Тем более, серебра у Климы тоже не было.

На улице все-таки пошел дождь, холодный, неприятный. Громко барабанило по ставням из сухого льда, Тенька недовольно морщился, и Лернэ в конце концов вынула их, сменив на более прочные, деревянные. Сухой лед сложила на специальную полочку, где он всегда пережидал непогоду. В этом отношении Климе куда больше нравилось стекло. Хотя, оно подороже, да и более мутное, некрасивого желтоватого цвета. Поэтому в Сильфийских Холмах и на землях Ордена отдавали предпочтение цветным витражам в ущерб видимости и свету. Клима давно решила, что когда-нибудь заставит Теньку поработать над прозрачностью стекол.

Входная дверь распахнулась, и на кухню ввалился промокший Гера, радостно таща за собой давешнего типа в плаще. Надо сказать, незнакомец был высок даже по сравнению с «правой рукой».

— Да ты не волнуйся, она все та же и ничего не забывает. Входи-входи, вот здесь половик, вытирай ноги, а туда сумку поставь. Решено, ты у нас переночуешь, что мы, крокозябры лесные, в ночь дождливую тебя прогонять?

Тип в плаще вел себя тихо и немного смущенно. Долго вытирал ноги, аккуратно положил на пол латаную сумку — было видно, что с нею за плечами исхожено немало дорог. Наконец он откинул капюшон, за которым пряталось молодое скуластое лицо.

— Клима, ты узнаешь меня? — негромко спросил гость.

В уже закрытую дверь постучали.

— Здесь теперь всегда такой проходной двор, или я просто в удачное время с чердака слез? — полюбопытствовал Тенька.

Гера, стоящий к выходу ближе всех, взялся за ручку.

На пороге оказались двое, высокие, тонкие, в темно-голубых промокших куртках. Дождевая вода стекала с лакированного дерева белой доски. Лернэ разинула рот, Тенька, прищурившись, покосился на Климу, Гера то ли радостно, то ли изумленно хмыкнул. Обда быстрее всех совладала с собой, встала и почти официально поприветствовала:

— Добро пожаловать, Дарьянэ Эр и Юрген Эв.

— Он тоже Эр, — перебила Даша по-принамкски. Акцент из ее речи никуда не делся, но слова сильфида выговаривала правильно. — Мы муж и жена, у нас одна фамилия. Как я рада видеть вас всех! Клима, так чудесно, что ты помнишь Юру, мне даже не надо его представлять. Мы с посольской миссией от Холмов. Все совершенно официально, не то, что в прошлый раз… Так, мы можем войти?

— Можете, — благосклонно кивнула Клима. Она вела себя, как будто визиты сильфов в этом доме — обычное дело по вечерам. — Ставьте доску вон туда, к стене. Раздевайтесь, садитесь за стол. Тенька, займи господ послов. Я сейчас вернусь.

Проходя мимо Геры и первого гостя, махнула им рукой, чтобы шли следом, начала подниматься наверх. На втором этаже "правая рука" нагнал ее.

— Ты узнала? Почему ты никогда…

— Сейчас не до этого, — голос обды звучал сталью. — Проводи его пока в вашу с Тенькой комнату, принеси съестного, если он голоден, и спускайся к нам. Я несколько месяцев ждала визита сильфов. Прилетели, вор-робушки! — черные глаза свернули торжеством. — При гостях не болтай, понял?

Тем временем на кухне завязывался светский разговор под пирожки. Лернэ как раз поставила на стол глиняный чайник с душистым отваром из собранных на капище ромашек.

— Тенька, что у тебя с лицом и рукой? — спросила Дарьянэ на правах старой знакомой. Пахло изумительно, голодные продрогшие сильфы жадно тянули носами.

— Там с экспериментом интересненько получилось, — нехотя объяснил колдун, наливая гостям отвар и пододвигая блюдо с пирожками. Гости себя упрашивать не заставили.

— О, так ты сейчас занимался важными научными изысканиями? — вежливо уточнил Юрген.

Тенька вытаращил глаза и подумал, что разведка у сильфов хорошая, но из местных на нее никто не работает. Потому что ни одному живому существу в округе до сих пор не приходило в голову назвать Тенькины эксперименты не только научными, а еще и важными.

— Нет, он просто надымил так, что сметана прокисла, — решила Лернэ восстановить справедливость.

— Эксперимент пока не удался! — воспрянувший духом Тенька попытался делать сестре знаки, чтобы не роняла его неожиданный авторитет среди иностранных послов, но потом бросил это дело. — Знакомьтесь, кстати: моя сестра Лернэ Сафетыбока. Хозяюшка наша, умница.

— И красавица, — с улыбкой отметил Юрген. Лернэ заулыбалась в ответ, Дарьянэ ревниво подобралась.

Со второго этажа быстро спустился Гера, воровато схватил пару-тройку пирожков и с загадочным видом опять умчался наверх. Тенька проследил за недоуменными взглядами сильфов и поспешил перетянуть внимание на себя.

— Как долетели? — громко поинтересовался он. — У нас тут погода немножко испортилась… к осени.

— На Холмах уже лежит снег и ветра куда злее, — пожал плечами Юрген. — Трудности возникли только при посадке. У людей почему-то принято выращивать на обочинах колючие кусты.

— А, так вас в крапиву угораздило приземлиться! — догадался Тенька. — Да никто ее не сажает, сама растет, зараза. А что это у вас за доска интересненькая? Я в Институте таких не видел.

— Это новейшая модель, — не без гордости пояснил Юрген. — Она куда лучше чувствует дуновения ветра.

— О, — глубокомысленно протянул колдун, не сводя жадно поблескивающего взора с предмета обсуждений. — А можно будет вашу доску… изучить?

— Сильфийская магия совсем не похожа на ваше колдовство, — Юрген снисходительно улыбнулся. — Я не запрещаю, но вряд ли ты сможешь хоть что-то в этом понять.

Тенька хитро прищурился, но спорить не стал. Тем более, как раз вернулась Клима. Она умылась и переоделась в платье темно-красного бархата с тонкой полосой золотого шитья вдоль высокого ворота и по манжетам длинных рукавов. Это строгое, закрытое платье больше подчеркивало прямоту осанки, чем казалось нарядным. Обда села напротив гостей, глянула на Теньку, и тот налил ей отвара.

— Итак, я вас слушаю, господа послы, — Клима сейчас выглядела скорее учтиво и доброжелательно, чем властно.

Юрген начал загодя приготовленную витиеватую речь. Общий смысл сводился к тому, что сильфы внимательно следят за происходящим в Принамкском крае и видят: зарождается новое государство, молодое и перспективное, с неглупой повелительницей во главе, которая, если помнит, изъявляла желание союзничать. Так вот, сильфы рассмотрели это желание и решили, что тоже не против наладить хорошие отношения. А в качестве первого жеста доброй воли совершенно безвозмездно дарят новой союзнице некую сумму золотом. Ведь все нуждаются в золоте, правда?

Клима слушала внимательно, с вежливой полуулыбкой. Тенька не улыбался, только щурился хитровато и временами поглядывал на доску. Лернэ как ни в чем не бывало хлопотала по хозяйству, а потом и вовсе ушла наверх, вообще не вникая в разговор. И только пришедший к середине речи Гера волновался и хмурил брови за пятерых (включая ни о чем не подозревающую Ристинку), слишком остро осознавая историческую важность момента и всеобщую ответственность.

— Союз с Холмами, — почти ласково протянула Клима, словно пробуя это словосочетание на вкус. — Какая честь для моего пока маленького государства. А как же ваши договоры с Орденом? Мавин-Тэлэю не понравится, что сильфы заключают союзы с обдой, объявленной вне закона. А меня не устроит, что вы, новые союзники, продолжите поставлять вооружение моим врагам.

— Орден ничего не узнает, — заверил Юрген. — Ты же понимаешь, Климэн, что мы не можем сразу разорвать торговые отношения, корнями уходящие в глубину веков. Хотя, если ты предложишь нам такое же количество поставок зерна, овощей, фруктов, молока и мяса, мы обещаем пересмотреть взгляды на традиции.

— Чуть позже — непременно, — кивнула Клима. — В нынешнем году я могу продать вам лишь несколько партий яблок. Это не зерно и не мясо, но ведь надо же с чего-то начинать.

— Я могу расценивать твои слова как согласие? — тут же уточнил сильф.

— Всему свое время, — туманно улыбнулась обда. — Так ты говоришь, золото мне будет подарено. Какова сумма?

Юрген назвал. Тенька присвистнул и заслужил ледяной взгляд от Климы. Гера посуровел еще больше, отложил недоеденный пирожок. Этими деньгами можно было не только заполнить весь Климин сундучок "на вырост", совсем опустевший к середине осени, но и десяток других, побольше.

— Неплохо, неплохо, — скучающим тоном кивнула Клима, словно выбирала на рынке свежую рыбу. — Накиньте-ка еще три четверти, для крепости будущих отношений.

— Но это и так… — возмущенно начала Дарьянэ, получила тычок от мужа и сконфуженно умолкла.

— Климэн, боюсь, в этом случае отношения выйдут настолько крепкими, что ты задохнешься в объятиях, — вежливо и заботливо предупредил Юрген.

— О, ничуть, — тем же тоном отозвалась Клима. — Меня вовсе не затруднит принять больше золота, чем предполагалось вначале. Как и вас — отдать. Ведь все ради дружбы, ради чистого крепкого союза. Что может быть лучше дружбы с сильфами?

— Лишние три четверти в придачу? — фыркнул Юрген.

— Совсем не лучше, — покачала головой обда. — Более того, ценности нашей дружбы не покроют и тридцать четвертей. Но достаточно трех.

Дарьянэ и Гера почти синхронно сглотнули. Но в отличие от них, и Юрген, и Клима очень хорошо представляли себе, что огромная сейчас для обды сумма — ничто по сравнению с бюджетом нормального государства. И Холмы запросто могут позволить себе подарить новой союзнице много больше, чем несколько десятков сундуков золота. Но — не станут.

— Хорошо. Я накидываю к первоначальной сумме половину, ты соглашаешься, и я достаю договор.

— Ты накидываешь половину и достаешь договор, — Клима как будто повторила.

Юрген полез за пазуху и извлек сложенный вчетверо лист плотной серовато-зеленой бумаги. Расправил, положил на стол, отодвинув чашки. Гера сбегал за чернилами и заостренной палочкой. Клима придвинулась поближе к сильфам и внимательно вчиталась в строки договора, составленного надо сказать, по всем правилам, на двух языках. Даже старинный герб обды был изображен наверху, рядом с сильфийским.

— "…в качестве союзнического дара обязуются безвозмездно выплатить обде Климэн золотом…" — вот тут исправь сумму, — велела Клима, водя по бумаге пальцем. — И допиши: обда Климэн в качестве ответного дара обязуется безвозмездно отдать Холмам двадцать мешков яблок.

Юрген поправил и дописал. Липка разрешил вносить незначительные изменения в договор.

— "Холмы обязуются продавать обде Климэн сильфийские доски, тяжеловики и огненную жидкость, а обда Климэн обязуется покупать все вышеперечисленное". Здесь тоже допиши: если у обды Климэн возникнет в них недостаток.

— То есть? — удивился Юрген. — У тебя имеется все вышеперечисленное?

— Нет, откуда? — пожала плечами Клима.

— Но тогда к чему приписка?

— У вас прекрасная техника, — обда невинно улыбнулась. — Я очень рада такому условию договора. Замечательно, когда армия обеспечена досками, тяжеловиками и огненной жидкостью, но странно, когда солдат меньше, чем снаряжения. У меня небольшая армия, Юрген, поэтому недостаток техники устранить легче, чем в Ордене. Логично, если я не буду покупать у Холмов столь же огромные партии. А по договору выходит, что я обязуюсь купить все, мне предложенное. Может возникнуть недопонимание.

— Но что, по-твоему, может зваться недостатком техники? Нет, Климэн, так дело не пойдет. Ты купишь у нас одну доску и пару деталей от тяжеловика, а потом заявишь, что тебе хватит, армия небольшая, государство маленькое, и лучше бы мы дали тебе еще денег на покупку нашей же техники.

— Тогда давай установим лимит. Прямо сейчас. Скажем, сотня досок и три десятка тяжеловиков тебя устроят?

— Полторы сотни и шесть десятков, — сильф еще не забыл последствий предыдущего торга.

— Идет, — Клима если и размышляла, то очень быстро. — Но тогда еще одна приписка: вы станете продавать мне технику не раньше, чем я начну открытую войну против Ордена. С ведами я намерена воевать исключительно колдовством, поскольку, как показали последние пятьсот лет, ваша техника не дает преимущества.

— Хорошо. Но тогда я припишу, что войну против Ордена ты обязуешься начать к этой весне.

— К лету, — обда что-то прикинула. Тенька едва опять не присвистнул. Гера и Дарьянэ разинули рты.

— Хорошо, — Юрген выглядел невозмутимым.

— И последнее, — Клима впервые нахмурилась, зачитывая вслух: — "Если обда Климэн не выполнит возложенных на нее обязательств, Ветряные Холмы перед высшими силами и Небесами вправе стереть ее государство с лица земли. Сей договор не может быть расторгнут".

Стало тихо. Гера побледнел, Тенька подобрался.

— Хорошо сказано! — весело заключила Клима в гробовой тишине. — А почему только Холмы? Это не по-союзнически! Дописывай: обда Климэн, в свою очередь, перед высшими силами и Небесами обязуется стереть с лица земли Ветряные Холмы, если они не выполнят возложенных на них обязательств.

— Мне нравится твоя лихая самонадеянность, — рассмеялся Юрген, делая приписку. Он ничем не рисковал. Договор составлен так, что сильфам ни к чему его нарушать. А даже если бы нарушили — не хватит обде мощи тягаться с Холмами.

— Я тоже от нее без ума, — кивнула Клима, перечитывая исправленный договор. — Как-то он зловеще кончается… Все находят? Вот, не мне одной так кажется. Не годится для начала добросоюзнических отношений. Допиши в конце так: сей договор не может быть расторгнут, но может изменяться по обоюдному согласию сторон не чаще раза в месяц.

— В год.

— Хорошо, в год, — Клима перечитала еще раз и осталась довольна.

— Теперь подписывай, — Юрген передал ей палочку.

— Сегодня? На ночь?! — Клима округлила глаза так искренне, что даже Тенька в первый момент ей поверил. — Нет-нет, сегодня я ничего подписывать не буду. Мне нужно подумать, завтра перечитать на свежую голову. Да и вы с дороги устали…

— Ты сказала, что согласна подписать, — перебил Юрген.

— Во-первых, я этого не говорила, — ласково напомнила Клима. — А во-вторых, бумагу следует переписать набело. Надеюсь, для этого тебе на надо возвращаться с ней на Холмы?

— Нет, — Юрген нашел в себе силы холодно улыбнуться. — У нас с собой посольская печать, которая дает полномочия подписывать бумаги от лица страны.

— Вот и славно, — обда была сама доброжелательность. — Допивайте отвар, заканчивайте ужин, а мы все пока пойдем и подготовим вам комнату для ночлега. Надеюсь, вы у нас задержитесь?

— Если договор будет подписан — непременно.

— А Ристя тоже живет здесь? — тихо спросила Дарьянэ.

— Да, конечно. Я сейчас даже пришлю ее, чтобы вы не скучали.

С этими словами Клима поднялась из-за стола и направилась наверх, жестом велев колдуну и "правой руке" идти следом. Оба молча переглядывались за ее спиной. Гера выглядел едва ли не испуганным, хотя скажи ему кто-нибудь об этом — ни за что не согласился бы. Тенька больше друга верил в Климино здравомыслие и дипломатическое чутье, но и его не отпускала настороженность. Игры кончились — это стало понятно еще тем летом, после побега из Института. Но теперь, когда послы другой страны принесли настоящий договор с печатями, за нарушение которого — смерть, реальность и серьезность происходящего стали ощущаться особенно остро. Большая политика — не восстание пары деревень, это глубокий колодец, в который падаешь без шанса выбраться наружу. Можно кричать, барахтаться, взывать о помощи — никто не услышит. А можно — хитростью и обманом встать на чужую голову, жадно глотать драгоценные крупицы влажного воздуха, пропитанного слезами и гнилью, топить под собой другого. Колодец большой политики слишком узок, чтобы места на воздухе хватило двоим. Дышат Холмы — захлебывается Принамкский край. Расцветает государство людей — сильфы гибнут от голода. И Верховный не мог не понимать этого, отправляя послов для помощи обде. Климе было отведено захлебнуться, а она собиралась дышать, утопив остальных. Сейчас — все равно что цыпленку надеяться выстоять на петушиных боях.

— Ты понимаешь, на ЧТО подписалась? — тихо и хрипло спросил Гера.

— Я пока еще ничего не подписала, — Клима выглядела уверенной в себе. Почти как всегда.

— Но ведь собираешься!

— Для начала я обточу вор-робушкам острые клювы.

— Злокозненная обда поделится с нами своим коварным планом? — Тенька спрашивал с иронией, но глядел серьезно.

— Позже, — бросила Клима, открывая дверь в комнату Лернэ и Ристинки. — Ристя, ступай вниз, развлеки сильфов. Сболтнешь лишнего — ты меня знаешь. Лернэ, помоги Гере и Теньке перенести ваши вещи в мою комнату. Ночевать будем там, втроем.

— Почему это мы к тебе, а не ты к нам? — возмутилась бывшая благородная госпожа, традиционно недовольная своим положением, грядущим переездом и вообще всеми решениями обды.

— Мне придется перетаскивать слишком много важных бумаг. Давайте, поживее! Это только на одну ночь, потом распределим комнаты более удобно.

— Проще говоря, тебе неохота рушить свое уютное гнездышко, а на нас с Лернэ плевать, — тихо проворчала Ристинка, уходя.

— А как же… — хотел напомнить Гера о другом госте, но Клима перебила:

— Он пока переночует у вас, потом разберемся.

Под руководством обды нужные вещи были перетащены, постели перестелены, дополнительная вода — согрета, и не прошло пары часов, как отмытые с дороги сильфы и третий гость, для большинства домашних так и оставшийся безымянным, были уложены спать. Лернэ с Ристинкой тоже вскоре легли, а Клима, даже не раздевавшаяся ко сну, после того, как дом затих, осторожно вышла из своей комнаты и негромко, но требовательно постучала в дверь, за которой ночевали юноши.

Открыл Гера. Он был задумчив, взъерошен и закутан в одеяло.

— Бери Теньку и пошли на чердак, — велела Клима. — Поговорим о наших сильфийских гостях.

— Твое "позже" в этот раз наступило поразительно быстро, — устало проворчал "правая рука".

— А сейчас наша злокозненная обда с умным видом скажет, что ее "позже" всегда наступает вовремя, — громким шепотом возвестил Тенька, выныривая из-за Гериного плеча.

Чердак, где колдун проводил свои многочисленные эксперименты, был гораздо просторнее мастерской Геры в Институте. Покатая остроконечная крыша скрадывала часть пространства, оттого прямоугольное помещение десяти шагов в ширину и вдвое больше в длину получалось почти квадратным. Вдоль стен тянулись самодельные кривоватые полки, чередуясь с дощатыми грубо обтесанными столешницами. Чердак был немногим меньше кухни на первом этаже и, казалось бы, места экспериментатору досталось с избытком. Но чердак выглядел так, словно скоро разойдется по швам от обилия вещей. На столах громоздились сложные многоуровневые конструкции из стеклышек, трубочек, камешков, каких-то тряпок и еще высшие силы знают чего. Полки были до отказа забиты реактивами, запчастями того, что не поместилось на столах, и диковинными предметами, по виду которых трудно было понять: то ли они попали к колдуну из неких иных миров, то ли найдены на ближайшей свалке. Под столами, в ящиках и просто на полу лежало все, чему не нашлось места на полках и столах, а еще — менее важные для хозяина, но все равно милые сердцу "интересненькие" штуковины. Например, неудавшиеся изобретения позапрошлогодней давности, прохудившаяся посуда, битый сухой лед, какие-то перья, травы, сушеные грибы, яблочные огрызки, тыквенные семечки ядовито-зеленого в фиолетовую крапинку окраса и тому подобное. У дальней стены рядом с небольшим закопченным окошком двумя неровными стопками почти до потолка возвышались книги. Они были защищены колдовством от холода, плесени, огня, влаги и мышей, поэтому хранились довольно небрежно. Тенька имел обыкновение почитывать то одну, то другую, загибать и слюнить уголки, делать пометки на полях, ненароком обливать страницы ромашковым отваром или кислотой. Поэтому его книги вид имели плачевный, а натуру неубиваемую. Ни одной библиотечной неженке не снились такие суровые условия. Книги приспосабливались, а от обилия колдовства меняли свойства и постепенно начинали жить своей особой жизнью, отдаленно напоминающей разумную. Впрочем, чтению это не вредило. Рядом с книгами стояло несколько ящиков, полных исписанных листов бумаги. Это были труды и конспекты самого Теньки. На тех, что постарше, желтых от времени — корявые буковки круглого еще детского почерка, множество топорных рисунков. Более новые, белые, листы покрывала самая настоящая вязь, малоразборчивая, острая, летящая, часто перемежаемая загогулинами формул. С потолка свисало все, что не уместилось на столах, полках, полу и в ящиках, а еще — некоторые особо важные конспекты и вырванные из книг страницы. Посреди чердака важно стояло огромное, в пол, зеркало в потемневшей от времени резной деревянной раме. Иногда по зеркалу пробегала странная рябь. Неподалеку валялись перевернутый закопченный табурет и несколько потрепанных подушек.

Проще было сжечь чердак дотла, чем на нем убраться, поэтому Тенька за несколько лет разве что пыль кое-где смахивал и пару раз помыл свободные участки пола. Поэтому через весь чердак в обход кучек хлама тянулось что-то вроде тропинки — относительно чистой полосы на темном деревянном полу. Гера первое время пытался подвигнуть друга на генеральную уборку, но потом смирился. До поры. Ведь невозможно думать об уборке на чердаке, когда в стране такое творится!

Тенька по-хозяйски сел прямо на пол. Гера — опасливо устроился на подушке. Клима размашистым жестом поставила табуретку вертикально и оседлала ее по диагонали, широко расставив ноги и подогнув колени.

— А теперь, — обда обвела присутствующих пронзительным взглядом, — обсудим наших дорогих сильфийских союзников.

— Союзников ли? — без улыбки уточнил Тенька.

— Это будет зависеть от меня, — Клима крепко переплела пальцы, как всегда делала в минуты волнения. — Никто, кроме сильфов, сейчас не подарит мне два сундука золота.

— Ты не думаешь, что сильфийское золото может слишком дорого обойтись тебе в будущем? — спросил Гера. На его бледном от волнения лице отражались голубоватые блики, которые периодически проскальзывали по поверхности зеркала, поэтому «правая рука» походил сейчас на какого-то духа водных глубин, очень хмурого, словно разбуженного во время зимней спячки и жаждущего покарать виновников.

— Именно об этом я и думала весь вечер. Договор не будет подписан, пока я не увижу золото воочию — не хочу рисковать за пустые обещания. А потом настанет ваш черед. Гера, от тебя мне нужна хорошая армия. Хватить бездельничать и таскаться за Лернэ.

— А они знают, что являются будущей армией? У них нет даже маршировок по утрам, — Гере стоило немалых трудов пропустить священное имя мимо ушей и не начинать бессмысленный спор. Тем более, Клима отчасти права.

— А стройка на что? Я повелеваю, чтобы весь примкнувший ко мне сброд сделался к весне приличным войском с тобой во главе. Начни со стройки, пойми, кто чего стоит, потом перейди к учениям. Докладываться мне каждый вечер. Кроме того, вверяю тебе стражей границ. Разведчики — не твоя забота, они подчиняются только мне. Достаточно того, что я не запрещаю тебе читать на досуге некоторые их отчеты. Вопросы?

— Ты собираешься начать войну так скоро?

— Если я не успею встать на крыло, сильфы развеют меня по ветру. Я должна быть сильнее, чтобы выжить, — Клима проговорила это раздраженно, а потом плотно сжала губы. Она сейчас была напряжена, на дне властных черных глаз поблескивали колючие искры. От легкости и лукавости не осталось и следа.

— Может, лучше совсем не соглашаться на договор? — осторожно поинтересовался Гера.

— Все упирается в золото. С ним есть шанс пережить зиму. Без золота — верная смерть. Нужно время, у меня нет армии, чтобы начинать войну сию секунду, а без золота я не смогу прокормить своих. Конечно, многие неравнодушные люди в верных мне городах готовы поделиться частью своих капиталов, но таких средств у них нет. Богачи в Фирондо и Западногорске, Локит слишком зависит от пришлых купцов, прочие города и вовсе бедны. Сильфы пришли очень кстати. Теперь Тенька…

— А я-то что? — вытаращил глаза колдун. Он решительно не понимал, чем сейчас может помочь отечеству.

— Во-первых, сделай звукоизоляцию на чердак.

— Завтра?

— Вчера! Чтобы ни одна собака не знала, чем ты занимаешься. Тебя заинтересовала доска, верно?

— Ага. Юрген даже разрешил мне изучить ее, — на колдуна вспышки гнева обды не производили никакого впечатления. Тенька видел по глазам, когда Клима и правда в ярости, а когда просто хочет припугнуть.

— Замечательно, — девушка ответила на его взгляд с досадой. Тенькой невозможно было нормально командовать. — Разбери эту клятую доску по щепочкам, но пойми, как она работает. Плевать на молнии, зеркала и прочую дрянь. Если потребуется — работай днем и ночью, но чтобы твоя доска летала не хуже сильфийских. Я знаю, ты на это способен, в Институте тебе уже удавалось подобное.

Тенька некоторое время задумчиво смотрел на Климу, а потом его лицо озарилось радостью догадки. Он понял, что задумала обда.

— Да наведу я эту звукоизоляцию, там работы часа на полтора. Будут наши дорогие союзники спать спокойно и ничего лишнего не слышать, — потом мечтательно ухмыльнулся: — Интересненькая предстоит работа. Речь ведь не только о досках, да?..

…Союзники не спали. Юрген в двенадцатый раз перечитал обновленный договор, а потом со вздохом протянул его жене.

— Посмотри ты, у меня уже строчки перед глазами расплываются.

— Я ведь читала, — пожала плечами Дарьянэ. — Что мне надо найти там?

— Не могу понять, — Юра встал и прошелся по комнате. — Обда не дура и не стукнутая об тучу, это видно сразу. Она очень выросла со времени нашей последней встречи. Я помню замкнутую, озлобленную на всех вокруг горбоносую девчонку, жутко своего изъяна стесняющуюся. Теперь Климэн стала сдержаннее, уверенней. Возможно — злее, но этого не видно. И мысли в ее глазах появились, а не пустая интуиция.

— Я тоже помню Климу! И она вовсе не такая была, как ты описываешь. Ты видел ее почти мельком, пару раз. А я — долго, несколько недель практически спала с ней под одним одеялом. Клима и тогда была умна, доброжелательна. Немножко жестока, но в первую очередь к себе.

— Разница в том, что мне она показывала свое истинное лицо, — сухо проговорил Юра, снова садясь на кровать.

Даша скрестила руки на груди.

— Так нельзя притворяться. Возможно, она бывает разной, но со мной Клима совершенно точно вела себя, как привыкла.

— Судя по твоим же рассказам, "Клима" привыкла обманывать вся и всех. Но не о том сейчас речь. Оставим прошлое, мы имеем дело с настоящим. А в настоящем Климэн Ченара, называющая себя обдой, далеко не глупа. Но, смерч побери, почему она внесла в договор именно такие поправки? И если внесла — то почему отказывается подписать? И почему мне все это кажется бессмысленным, хотя я чувствую: смысл есть.

Даше очень хотелось спать, но ради Юры она честно перечитала договор еще раз и попыталась вникнуть.

— Ну… он другой стал. Он как-то изменился. Вроде ничего не поменялось, но что-то…

— Что? — Юра схватил ее за руки. — Даша, милая, надо подумать. От этого сейчас судьба страны зависит. Если обда завтра все подпишет, мы лучше ее должны знать… Почему ты улыбаешься?

— Я? Ничуть! — Дарьянэ порадовалась, что в темноте не видно, как она покраснела. Никогда прежде Юра не держал жену за руки и не называл милой. — Давай представим себя на ее месте. Вот что бы ты сделал, получив такой договор?

— Тоже не спешил подписывать, — вздохнул Юрген, отпуская ее руки. — Хотя, составлено грамотно, верно. В моем… то есть, в Климином положении на большее рассчитывать не приходится. Я бы поразмыслил и в итоге не привередничал.

— А я бы… обиделась.

— На что?

— Не знаю… обидный договор был. Каждая строчка там напоминала, что "на большее рассчитывать не приходится".

— Но ведь так оно и есть. Пусть не питает пустых иллюзий. Хотя… — Юра надолго задумался. — А ведь ты права. Будь я взбалмошной девчонкой, помешанной на собственном величии, то непременно оскорбился бы. Этого мы не учли. Но поскольку Климэн не дура, она не стала поднимать скандал, понимая, что в этом случае не получит вообще ничего. И — попыталась переделать. Смотри, — озаренный, он вырвал лист из Дашиных рук. — Сейчас это выглядит почти как соглашение двух равновеликих держав. А не как наша подачка ей. Все сходится!

— А если она и правда верит, что завоюет власть во всем Принамкском крае? — тихо спросила Даша.

— Кто ж ей позволит… При наилучшем для нее стечении обстоятельств посадим править ведами в Фирондо. И она не может этого не понимать.

Дарьянэ все равно казалось, что, несмотря на ум и потрясающее здравомыслие, Клима верит в свою полную победу. Но сильфида привыкла доверять Юре и его суждениям, поэтому ничего не сказала. Вдобавок, несмотря на все восхищение личностью обды, Даше не хотелось думать, что Клима сумела внести в договор нечто такое, чего даже Юра не смог понять.

— А все-таки отчаянная она девчонка, — неожиданно подытожил Юрген. — Смелая, наглая и неглупая. Непременно надо будет сойтись с ней поближе.

— Я тоже смелая, — вырвалось у Дарьянэ. — И не дура, ты ведь знаешь! И я… всегда тебе спину прикрою, что бы ни случилось!

Муж удивленно глянул на нее, а потом со смехом заключил в объятия.

— Ох, Дашка… ты самая смелая сильфида в тайной канцелярии, только на рожон не лезь. И это я тебя прикрою, клянусь Небесами!

Прижимаясь ухом к его груди и слушая частые биения сердца, Даша подумала, что еще ни разу за всю семейную жизнь не была такой счастливой.

Чердак покидали далеко за полночь. Клима первой спустилась по шаткой лесенке на второй этаж и направилась к себе. Но когда она прошла мимо комнаты, где ночевали юноши, дверь приоткрылась и в коридор вышел забытый всеми третий гость.

— Постой, — окликнул он глухо, но твердо. — Так ты помнишь меня, Клима?

Девушка обернулась. На нее смотрели три пары глаз: соратники успели спуститься. Гера снова казался взволнованным, словно чувствовал ответственность за эту встречу. Тенька сонно позевывал и тер уже измазавшуюся где-то щеку.

Немного корявый венок из ландышей в детских руках. Ландыши почему-то всегда пахнут покойной мамой, настоящим домом, который умер вместе с ней.

Нескладный четырнадцатилетний мальчик, который заглядывает в рот и таскается по пятам. Сорочка на завязках, вышитые тесемочки. Кругом пахнет хлебом и медом, а от подобострастного взгляда сам по себе задирается нос…

Изменился? Конечно. Стал держаться с достоинством, а на дне глаз — все тот же ландышевый венок, потерянный в дороге. И это детское: "Помнишь?"

И на краткий миг в холодном коридоре, посреди слякотной осени и мокрой глины, пахнуло ландышами. Конечно, померещилось.

— Да, — просто кивнула Клима. — Разумеется, я помню тебя. Здравствуй, Зарин.