Расколотый мир

Глава 15. Гроза на земле

Нам мнится: мир осиротелый

Неотразимый Рок настиг -

И мы, в борьбе, природой целой

Покинуты на нас самих.

Ф. Тютчев

У окна сидел усталый человек. Длинные рукава темно-зеленого сюртука были измяты, светлые волосы падали на лоб и скрывали морщинку между бровей.

В полутемном кабинете царила душная, гнетущая тишина. Лишь отсчитывали время громкие механические часы — одни из лучших в Принамкском крае, почти не врут. Но сейчас они только раздражали, напоминая, что скоро рассветет, позади очередная бессонная ночь, а впереди беспокойный день, полный забот и потрясений, каких не бывало за все годы привычной нынешним поколениям войны.

Дверь отворилась без стука. Вошел Эдамор Карей. Все такой же загорелый и подтянутый, стойко сносящий все удары судьбы. Лишь на левом глазу — глухая черная повязка. В руках у колдуна была средних размеров клетка, на три четверти прикрытая черной материей.

Эдамор Карей приблизился к окну и молча посмотрел на улицу.

Столица медленно просыпалась. Каменные мостовые, мокрые после дождя, отражали синеву неба. На флюгерах сидели ласточки — они всегда прилетали в Фирондо, как только сходил снег. Кое-где уже можно было заметить людей с телегами или просто с тачками, идущих к окраине города. Там второй день велись работы по укреплению стен.

— Что она творит? — тихо поинтересовался Артасий Сефинтопала куда-то вдаль. — Она называет себя обдой, но до основания рушит принамкское государство.

— Девчонка хочет власти, — Эдамор Карей говорил жестко и скрипуче. — По мне, она выбрала слишком изощренный способ самоубийства.

— Пока что ей удается выживать, — заметил Артасий. — Даже от тебя сумела вырваться.

Эдамор Карей скривил губы.

— У нее хорошее чутье на таланты. Не знаю, где она нашла того мальчишку, колдующего не по правилам, но второй раз у них ничего не выйдет.

— Если бы я мог, то послал бы к ней убийц. Но горцы ясно дали понять, что не потерпят этого. И как эта самозванка сумела задурить головы самым ревностным хранителям памяти обд?

— Наверное, им опостылело столетиями верить в невозможное, но принять, как мы, что обда никогда не вернется, они не смогли. Вот и сочинили себе красивую сказку с первой попавшейся авантюристкой, — колдун невесело усмехнулся.

— Только бы они не опомнились от дурмана ее речей слишком поздно, — Артасий Сефинтопала потер переносицу, желая отогнать сонливость. — А сейчас остается уповать на Орден, как ни смешно это звучит. Наиблагороднейший не может стерпеть существование их ночного кошмара. «Обда вернулась» — этими сказками матери на той стороне пугают маленьких детей.

— Если только «обда» не выкормыш Ордена, — заметил Эдамор Карей. — Мы знаем, она училась в Институте. Что если Орден специально послал ее посеять у нас смуту? Так думают многие.

— У них нет сведений, которые поставляет мне моя разведка, — покачал головой правитель. — В Ордене сейчас все слишком напуганы. И не дайте высшие силы им понять, что пока обда по большей части вредила только нам.

— Мы не дадим слабину, — Эдамор Карей выпрямился, его единственный глаз сверкнул.

— В столице слишком малый гарнизон, — вздохнул Артасий. — Мы здесь давно не знали войны. Да, нам удастся выдержать длительную осаду, но не уверен, что армию обды получится разбить, если только мы не положим в битве всех своих. Я до последнего не мог узнать о численности ее войска, оно собиралось по частям под Редимом, Локитом и Вириортой. Теперь это сила, которую не распылить тысячей бойцов. Еще восемьсот может дать ополчение, но наши горожане совсем разучились воевать. Вдобавок, упущено время, когда я мог отозвать к столице войска с границ. Хотя, ослаблять границы тоже не слишком умно.

Эдамор Карей сдернул материю с клетки. Там, разделенные мелкосетчатой перегородкой, сидели два серых сокола с ярко-желтыми загнутыми клювами.

— Пусть мы, сударь правитель, не можем стянуть к столице войска с границ, но известить Компиталь и Опушкинск в наших силах. Они в паре дней пути отсюда — и в паре часов лету. Компиталь издавна предан столице, и, насколько я знаю, оттуда еще не отправлена на границу последняя партия новобранцев, это две с лишним тысячи. А в Опушкинске вся моя родня и старые боевые товарищи, они поднимут на бой все ближайшие села и придут даже на дно ущелья, если я позову.

Артасий посветлел лицом.

— Птицы-вестники? Я слышал, что у горцев принято слать письма с птицами, но никогда не видел своими глазами. И не знал, что такая возможность есть у тебя.

— Я держу парочку соколов на всякий случай, хотя попусту никому не показываю, — колдун открыл клетку, взял первую птицу и ловко примотал к ее лапке крохотную бумажную трубочку, которую все это время сжимал в ладони. — Бывало, эти пернатые здорово выручали меня.

— Нынче они выручают нас всех, — заметил правитель.

Эдамор Карей протянул ему сокола, сам принялся за второго.

— В горах не проедешь на лошади, а с пешими вести идут слишком долго и не всегда доходят. Обученная и прикормленная птица пролетит над ущельями и доставит послание так быстро, как если бы оно передавалось из головы в голову. Я мало жил в горах, но некоторые горские обычаи хороши и на равнине. Хочешь приобщиться к горским традициям, сударь правитель? Открывай окно, выпустим их вместе. Просто кинь птицу в воздух, она лучше всякого сильфа держится на лету.

В комнату ворвался порыв свежего весеннего ветра, пестрые серые крылья захлопали в голубоватом предутреннем воздухе.

— До чего же просто послать за помощью, если знать, как, — пробормотал Артасий, глядя, как соколы взмывают в небо и пропадают из виду. — Надеюсь, обде ничего не известно о горских обычаях.

— Откуда ей знать! — убежденно отмахнулся Эдамор Карей. — Она никогда не была в настоящих горах, а в Западногорске давно не пользуются птицами-вестниками. Будь спокоен, сударь правитель. Мы отбросим девчонку от Фирондо, и в итоге ее прибьют свои же. А горцы поймут, как заблуждались, и приползут к нам на пузе.

Артасий кивнул, соглашаясь, но в памяти опять всплыли эти черные глаза, похожие на омуты капищенских колодцев. Слабо верилось, что обладательница таких глаз позволит себя прибить в случае неудачи. Конечно, обдой Климэн Ченара быть не может, но и к обычным людям ее не причислишь. Почему она смела требовать власти, а теперь собирается атаковать Фирондо? Не поддающаяся описанию наглость? Сумасшествие? А может, одержимость? Кто знает, какие страшные ритуалы проводил с нею ее колдун… Уж не возрождается ли в Принамкском крае культ крокозябры?

Если бы знать тогда, летом, чем все обернется! Что стоило убить девчонку сразу!

Члены штаба обды, единодушно задрав головы, смотрели в небо. Одни — обеспокоенно, другие — моляще, третьи — почти с вызовом.

Но Небеса во все времена глухи к надеждам и чаяньям людей.

— Ни облачка, — упавшим голосом резюмировал глава кавалерии.

— Закат обещает быть алым, — не очень уверенно произнес ответственный за снабжение. — Моя бабушка говорила, что алое небо — к большой непогоде.

— Еще рассвета толком не было, а ты уже про закат, — буркнул бывший начальник редимской стражи, теперь переведенный на должность помощника главнокомандующего.

— Не время паниковать, судари, — твердо перебил всех Гера. — У нас есть план на случай неподходящей погоды. Колдуны, за какое время сможете нагнать тучи?

Тенька и его локитские коллеги тоже глянули вверх. Погода была отменная: даже дымки на горизонте не видать.

Старший колдун вздохнул.

— Земля влажная. Мы нагреем ее и заставим изойти паром — тогда к полудню появятся облака. Но родят ли они грозу, неизвестно.

Войско обды расположилось на отдых часах в четырех пути от Фирондо. Это была запланированная остановка: требовалось изучить погоду и отдать распоряжения согласно одному из планов, продуманных штабом заранее. Правда, все до последнего надеялись, что Небеса расщедрятся на хорошую весеннюю грозу, и никакие планы, кроме основного, самого простого и победного, не будут нужны.

Когда все убедились, что от пристального смотрения в небо тучи не появляются, подъехала Клима на крепкой пегой лошадке. Обда только что закончила обходить свое войско, как делала это почти на каждом привале. У всякого костра ее старались чем-нибудь угостить, поэтому за время кампании никто не видел обду основательно обедающей. А поскольку спала Клима тоже урывками, в войске начинали бродить слухи, что сударыня обда не ест, не дремлет и вечно радеет о своем народе, в точности, как ее древние предшественники.

Клима легко выпрыгнула из седла, принимая поданную Хавесом руку. Зарин, которому на этот раз благоволения не досталось, придержал за поводья лошадь.

— Хорошая погода, моя обда, — доложил Гера с озабоченным видом. — Колдуны обещали тучи к полудню, но не предсказать, будет ли там гроза.

Клима тоже посмотрела наверх. Войско расположилось в еще не распаханной под поля обширной низине, на холмах кругом высился лес, извилистая дорога темной ленточкой вела на запад, к Фирондо, а совсем вдалеке можно было различить остроконечные крыши деревенских домиков. Словом, вид на безоблачное голубое небо, чуть подкрашенное зарей, открывался прекрасный.

— Будет буря, — задумчиво сказала Клима.

— Во, а я что говорил! — обрадовался ответственный за снабжение.

— Очень большая буря, — добавила обда и поежилась. Почему-то приближение грозы, сулящей им победу, не радовало. Внутри что-то болезненно сжималось, медный медальон казался холодным и тяжелым, даже шнурок врезался в шею, чего никогда прежде не бывало.

— Еще полчаса, и выдвигаемся, — скомандовал Гера. — Судари колдуны, нагоняйте облака. Тенька, отдыхай.

— Опять, — фыркнул тот, пятерней взлохмачивая белобрысую челку. — Чего ты все время меня бережешь? Колдовство — не вода в котелке, от частого применения не иссякает. Это наука, которой надо заниматься!

— Сам говорил, что порой так наколдуешься, только плюхнуться на подушку и заснуть, — припомнил Гера.

— Так то — за сутки опытов на чердаке, а не за легкое упражнение на свежем воздухе!

— Все равно, иди к костру, посиди. Мне так спокойнее. Кроме тебя никто даже толком не знает, как все должно выглядеть.

— Я ведь объяснял!

— Мы с Климой ничего не поняли, — напомнил Гера. — А твои коллеги ужаснулись и в один голос заявили, что это невозможно и так никто не делает. В общем, ты по-прежнему наша главная боевая единица, и тебя нельзя тратить на то, с чем справятся остальные.

Тенька смирился и отправился сидеть у костра. Когда Гера принимался командовать, спорить с ним становилось еще безнадежнее, чем с Климой. Обда, кстати, никуда больше не пошла и тоже осталась отдыхать, о чем-то задумавшись. Тенька отметил, что длинное платье, даже из раскритикованного Ристинкой пыльного сундука, идет Климе куда больше, чем горчичная форма летчицы или, как сейчас, плотные мужские штаны и кожух с меховым воротником. Этот воротник, свалявшийся от непогоды и стирок, придавал будущей владычице Принамкского края встрепанный и нахохленный вид. Но в красивом платье по весенней слякоти с армией не поездишь. Войско, впрочем, недалеко ушло от владычицы: на единую форму пока не было средств, поэтому ограничились разномастными желтыми тряпицами, нашитыми или просто повязанными на те же кожухи и куртки.

— Ты тревожишься, — отметил Тенька, пристраиваясь рядом.

— На небе ни облачка, а я чувствую бурю, — вполголоса поделилась Клима. — И медальон потяжелел.

Они сидели очень близко, и можно было заметить, как осунулось ее лицо, четче проступила синева под глазами, а на длинном носу обосновалась россыпь темных точек. Впрочем, глаза блестели ярко.

— Похоже на сказания про Ритьяра Танаву, — припомнил Тенька, и даже процитировал: — «Зрил на запад он, да на север, да видел вражью рать несметную, и потянулся талисман его к земле, аки тело поверженное». Не помню, как там дальше, но вроде еще говорилось, что талисман обды Ритьяра налился кровью его подданных, которым суждено было погибнуть в той битве.

Клима достала медальон из-под одежды. Коричневатая обычно медь была багряно-алой. Тенька тут же потянулся колупнуть металл ногтем. Потом разочарованно протянул:

— Так я и знал, что в сказаниях все наврано! Вовсе это не медальон красный, а просто какой-то налет на нем. Одолжишь мне свое сокровище на часик, поизучать?

— Тебе Юрген уже доску так одолжил однажды, — фыркнула Клима. — И больше ее не видел.

— Но я же не буду разбирать медальон по щепочкам! Хотя, вон та часть мне кажется съемной, и если…

Клима молча, но очень красноречиво убрала символ власти под кожух. Тенька разочарованно махнул рукой.

— Странно, что медальон покраснел сейчас, — задумчиво проговорила девушка после недолгого молчания. — Ведь к «несметной вражьей рати» мы доберемся в лучшем случае к полудню, а когда до самой битвы дойдет, и высшим силам неведомо.

— Если известный результат эксперимента не подтверждается, — изрек Тенька, — то в четырех с половиной случаях из пяти дело не в погрешности сил природы, а в ошибке экспериментатора.

— Хочешь сказать, я что-то не учла? — Клима опять достала медальон.

— Не знаю. Но если медальон краснеет и тяжелеет перед самой битвой, значит — в четырех с половиной случаях из пяти — битва будет не к полудню, а прямо сейчас! — тут до Теньки дошло, что он сказал. — Но это же гипотетически! Здоровая статистика и минимум смысла… Эй, Клима, ты куда?

Обда вскочила на ноги. Разрозненные предчувствия, смутные образы в сознании вдруг сложились воедино. И получившаяся картина не предвещала ничего хорошего. Сколько раз уже зарекалась думать и взвешивать, если в дело вступает верная интуиция! Она никогда не подведет, важно только вовремя услышать ее голос и положиться на него, а удается это пока не всегда. Может, после коронации, когда дар вступит в полную силу… но нужен-то он сейчас, иначе и коронации не будет!

— Гера! Войско в боевую готовность, рядом враг! Зарин, Хавес, ко мне!

…Войско с фиолетовыми ведскими флагами длинной цепочкой возникло справа на вершине холма ровно через минуту после того, как обда подняла своих людей по тревоге. Глядя, как маленькие пока фигурки в форменной одежде с кожаными и металлическими вставками спускаются в низину, Клима думала, что она все-таки успела. Услышала и поняла голос интуиции за последний миг до того, когда промедление стало бы роковым. Если бы не Тенька, начитавшийся в юности легенд и сказаний… Впрочем, кто сейчас знает, зачем на самом деле обдам в давние времена нужны были колдуны?

— Гера, вели распаковать огненные стрелы!

— Но, моя обда, если мы сейчас истратим все наши запасы, то потом…

— Если мы сейчас пожадничаем, то никакого «потом» не будет! Мой народ! Мы — Принамкский край! За нами — высшие силы! За нами будущее! Бейтесь за мирное небо и золотые хлеба, за нашу великую и прекрасную родину! Я — обда, и значит, мы — победим!!!

Снова в бешеном темпе разогналось время. Только теперь все было ярче, резче, острее. Осада Редима показалась Климе боевыми учениями в сравнении с тем, что надвигалось теперь. Да, это была настоящая буря, гроза на земле: два человеческих моря — крик на поверхности, кровь на дне. Снова орали «за обду Климэн!», «за Принамку!», снова все, казалось бы, перестало зависеть от девятнадцатилетней девушки в старом кожухе, которая своими руками столкнула два этих моря, развернув золотые знамена против фиолетовых, а сейчас стояла на гудящей от топота земле, и медальон оттягивал шею.

Потом кто-то крикнул: «Слева!»

Члены штаба обернулись и увидели, что с левой стороны на холме тоже показались люди с ведскими флагами, притом их не меньше, чем справа.

— Откуда у них столько? — ахнул Гера. — Неужели Сефинтопала все-таки успел отозвать войска с границ?

— Меня больше тревожит, что нас зажали в тиски, — пробормотал начальник редимской стражи.

— Должно быть, из Компиталя, больше неоткуда, — подал голос ответственный за разведку. — Но не понимаю, как они узнали, ведь мы специально шли в обход Компиталя, и мои люди тайно стерегли дороги, по которым можно послать гонцов.

Клима посмотрела наверх. Высоко-высоко в ясном голубом небе парил, раскинув изящные крылья, серый сокол.

— Половину стрелков на левый фланг! — командовал Гера. — У нас там конница, смерчи ее побери, их нельзя оставлять без огневой поддержки. Судари, во сколько оцениваете численность противника?

— Сейчас трудно сказать, — начальник стражи, он же помощник главнокомандующего, прищурился, глядя сквозь восходящее солнце. — Судя по длине цепочек, нам всем… кхм, — он покосился на обду. — Если, конечно, прямо сейчас не случится какое-нибудь чудо. Например, хваленая гроза.

— Мы — победим, — Клима сказала это негромко, но ее уверенный твердый голос услышали все члены штаба. — Я — Принамкский край, а вы — лучшие из командиров. И мы — победим. При любом численном раскладе. Во что бы то ни стало. Вперед!

И, глядя на нее, все почему-то перестали сомневаться в будущей победе. Даже Тенька, который прочел по глазам, как на самом деле страшно их безупречной обде, и в каком ужасе она от каши, которую заварила. Но еще он видел, что Клима истово верит в себя, свой народ и высшие силы. Уже только за эту веру в Климе невозможно сомневаться. И совершенно не важно, что на ней надето.

Битва получилась яростная и жаркая. Особенно, когда в небо взмыли первые Тенькины стрелы, и от невиданных прежде взрывов дрогнули небо, земля и все три армии. Конечно, стрелкам обды объяснили, какими снарядами они будут стрелять, но их воображение так и не смогло до конца представить сотрясающий сердце грохот, комья земли в разные стороны и столпы огня высотою с дом каждый.

Сам даровитый изобретатель чудо-оружия тоже не видел прежде, чтобы его творение использовали с таким размахом, поэтому вместе со всеми исправно приседал при особенно массовых залпах и с трепетом повторял при этом: «ну ни смерча ж себе интересненько у меня получилось…»

Но, несмотря на огненные стрелы, конницу спасти не удалось. Слишком мало ее было для битвы в поле. Оправившиеся от первого потрясения ведские солдаты ринулись в атаку и в два счета разгромили малочисленных конный отряд.

Войску обды пришлось бы совсем туго, если бы Гера не велел колдунам выпаривать воду из земли прямо сейчас, из-за чего в низине сгустился почти непроницаемый туман. Под прикрытием тумана оставшиеся воины плотно сомкнули ряды и довольно успешно отражали атаки противника, а лучники из центра выпускали огненные стрелы, запас которых неумолимо подходил к концу. Из-за густоты тумана, сквозь который не просвечивало даже высоко поднявшееся солнце, веды не могли понять, какие потери несет обда, но видели, что она успешно отбивается. Все это было внове: использование колдовства против них самих, бой не на границе, невиданный огонь в глазах воинов обды, вчерашних изгоев, древние кличи на их устах. Словно непобедимая рать Ритьяра Танавы, грозы морских кочевников, сошла с пыльных летописных страниц и теперь заставляла вспомнить, как бились и побеждали в старину, когда Принамкский край был могучей золотознаменной державой. Сейчас из тумана глядели те самые золотые знамена. И невольно, по старой памяти, впитанной с молоком матери, передавшейся через песни и детские сказки, хотелось забыть про фиолетовый флаг с белыми кляксами, символ бесконечной и безнадежной войны, и обхватить замаранными в крови пальцами древко того, другого, из великого прошлого и невероятных легенд. А вдруг — правда? Вдруг обда действительно вернулась?

Туман стоял кольцом, из центра Климиного войска его давно разогнали, поэтому оставшиеся члены штаба чувствовали себя жителями диковинного острова в тридцать с лишним шагов. Границей острова был круг воинов с широкими щитами, направленными наружу, а дальше уже начинался туман, из которого то и дело выныривали гонцы, чтобы доложить обстановку и передать внешним рядам очередной приказ командования. Оное в лице Геры неплохо справлялось.

В разных частях «острова» сидели колдуны, упершись ладонями в землю, странно щурясь и что-то бормоча. Им никто не мешал: сейчас во многом именно от колдунов зависел исход сражения.

Клима и обреченный беречь силы Тенька сидели на рассохшемся бревне, с двух сторон их подпирали Зарин и Хавес. Рядом, привязанная все к тому же бревну, топталась, прижимая уши, чудом уцелевшая Климина лошадка.

Солнце перевалило зенит, когда Клима, ничего не объясняя, встала, торопливо подошла к лошади и принялась рыться в прицепленных к седлу мешках. Заскучавший Тенька тут же подхватился следом.

— Ты что-то задумала.

— Время кончать битву, — известила Клима.

— Интересненькое дело! У тебя там, — Тенька выразительно постучал себя пальцем по лбу, — все по часам расписано, что ли?

Обда оторвалась от своего занятия и привычно смерила друга тяжелым взглядом.

— Медальон стал легче, — тихо пояснила она. Забывшись, переплела пальцы, но потом снова нацелилась на мешок. — Значит, все идет к финалу. Я закончу эту битву так, как нужно мне.

— А как тебе нужно? — спросил Зарин. Они с Хавесом тоже подошли.

Клима не ответила, из чего Тенька сделал вывод, что их многомудрая обда сама толком не понимает, что делает и зачем, целиком доверившись интуиции. С Климой часто такое случалось, и в серьезных делах, как сейчас, и в мелочах. Например, однажды Лернэ с утра разлила на лестнице масло и все, даже сильфы, успели набить себе шишки. Кроме обды, которой именно в то утро что-то подсказало позволить себе подольше поваляться в постели. Учитывая, что ни до, ни после Клима в кровати не залеживалась, на совпадение это не тянуло.

— Зарин, подай мне свой плащ, и отвернитесь оба. Тенька, стань рядом, раскрой плащ Зарина и заслони меня. Руки повыше подними, — с этими словами Клима скинула кожух, а затем одним махом сняла обе рубашки.

— То есть, меня ты не стесняешься? — невинно уточнил Тенька, пялясь на круглый медальон, покачивающийся между острых ключиц. И на то, что пониже ключиц… — Или, — он понизил голос, — высшие силы повелели тебе сию секунду повторить наше зимнее приключение?

— Не дождешься, — проворчала Клима, расправляя тугой сверток.

Тенька увидел, что она держит в руках длинное белое платье с золотым шитьем и перламутром на вороте. Очень дорогое платье. И на вид не застиранное.

— Откуда у тебя такое?

— Ристинка в Локите передала, — Клима просунула голову в узкий ворот и расправила сверкающий лиф, вытаскивая поверх медальон. — Я хотела надеть его в Фирондо, после победы, но теперь чую, что правильнее будет здесь.

Она неловко пригладила волосы, одернула юбку и выпрямилась. Тенька опустил плащ, и Зарин с Хавесом, а за ними члены штаба, включая Геру, завороженно ахнули. Странное дело, у Климы не пропали точки на носу, под ногтями по-прежнему чернела грязь, а жидкая челка лежала как попало. Но этого никто не замечал. Все видели силу, стать, белое платье и властные черные глаза.

— Тенька, подними меня над туманом, — велела обда.

— Интересненько это ты придумала! Тебя же подстрелят веды, если увидят!

— Не подстрелят. Скорее, время уходит.

И Тенька принялся за дело.

Уже взбираясь по невидимым ступенькам и поднимая юбку так, что стоящим внизу стали видны совершенно не легендарные холщовые штаны и ботинки с поцарапанными носами, Клима добавила:

— Да, и подсвети как-нибудь снизу, чтобы внушительно выглядело.

— «Как-нибудь»! — передразнил Тенька. — Родная злокозненная обда — и та полнейшая неуч!

Однако исправно прищурился, зашевелил пальцами, и лучи солнца вокруг девушки начали преломляться иначе, создавая впечатление огромной световой короны. Гера заикнулся было о преждевременном расходовании ценной боевой единицы, но тут его отвлек очередной гонец, и стало не до авантюр друзей.

А веды увидели, как над лохматым, распластавшимся по земле облаком взмывает сияющая белоснежная фигура и простирает к ним руки. Это было настолько невероятное зрелище, что бой прекратился, наступило затишье. И тогда обда заговорила.

Впоследствии Клима не могла вспомнить подробностей своей речи. Как бесконечно давно, на кажущемся сейчас детским собрании в Институте, нужные слова ей нашептывала интуиция. За эти два года дар обды окреп, пропали неуверенность и усталость, а ощущение власти над толпой выросло, стало почти осознанным. Эхо высокого голоса разносилось по низине, и без малого шесть тысяч человек, своих и чужих, завороженно внимали ему. На их глазах сейчас творилось чудо. Легенда превращалась в быль. И сметенные множеством слухов сердца потихоньку начинали отзываться на заветные, подсказанные чудесным даром слова:

— Я пришла возродить Принамкский край. Мир наступит! Не в легендах, не через сотню лет, а сейчас! Я — легенда, я — обда, я вернулась. Высшие силы не покинули нас, они с вами, если вы со мной. Принамкский край прощен и будет жить!..

— Это безумие, — говорил Гера, вороша палочкой ядовито-сиреневый Тенькин костер. — День клонится к закату, мы потеряли убитыми и тяжелоранеными двенадцать сотен из двадцати восьми, остальные вымотаны и измучены. Да, к нам присоединилось около шести сотен ведских солдат, четверть их армии, а остальные вернулись по селам и городам…

— Подозреваю, они хотят поглядеть, чем это все кончится, — вставил ответственный за снабжение.

— Логично, что Компиталь и Опушкинск не хотят открыто идти против Фирондо, даже если им прикажет Ритьяр Танава во плоти, — заметил Тенька.

Гера продолжил:

— Вдобавок, перешедшие на нашу сторону не слишком хотят воевать и надеются решить все миром. Итого, у нас меньше бойцов, чем было изначально, кончились огненные стрелы, напрочь разбита конница, поле, на котором мы все сидим, превратилось в помесь кладбища с лазаретом, а на небе по-прежнему ясно. И при всем этом, моя обда, ты намерена продолжать поход на Фирондо?

— Верно, — ответила Клима. И окинула свой отдыхающий у костра штаб таким острым взором, что возразить никто не посмел. — Мы не можем вернуться ни с чем. Мы одержали победу сейчас, и столица тоже будет нашей.

— Это безумие, — повторил Гера. — Кто может поручиться, что переметнувшиеся веды в последний момент не повернут против нас оружие, как поступили сегодня со своими? Посмотри, все посмотрите, что творится кругом. Это не мир, не возрождение Принамкского края. Это бойня. Такая же, как на орденской границе. И если это будет повторяться под стенами каждого города, то мы разрушим нашу несчастную родину сильнее, чем за пятьсот лет войны.

Его ортона лежала рядом, рука была перевязана чуть пониже локтя. Сейчас Гера выглядел куда старше своих двадцати лет.

Климины пальцы побелели, потому что все время разговора она держала их крепко сцепленными.

— Ты думаешь, твоя обда ослепла? Я вижу дальше. Если мы сейчас повернем назад, бойня пойдет за нами по пятам.

Она нервно оправила складки платья, которое не снимала, чтобы видом старого кожуха не портить впечатление новых подданных.

— Значит, переговоры? — уточнил заместитель главнокомандующего.

— Да, — Клима опять сплела пальцы. — Сейчас куда больше шансов переубедить Сефинтопалу. Мы подождем, потянем время, хотя бы до грозы. Те, кто были здесь, пришлют ему соколов, расскажут все, как было.

— Вот кто бы мог подумать, а? — восхитился Тенька. — Интересненько же придумали! Эх, мне бы в горы, да поизучать…

Кто-то из локитских колдунов вполголоса пожалел упомянутые горы. После победы над Эдамором Кареем Теньку стали воспринимать всерьез, а его нетривиальных методов — слегка опасаться. Коллеги, в отличие от обычно окружавших Теньку «неучей», прекрасно знали возможности современной колдовской науки, и никак не могли привыкнуть, что даровитый самоучка их постоянно расширяет, притом в совершенно непредсказуемых направлениях.

— А кто будет вести переговоры? — спросил ответственный за разведку. — Мы не можем отправить кого попало, но и сама сударыня обда исключается.

— Я могу пойти, — беззаботно предложил Тенька.

— Ты — наша главная боевая единица! — напомнил Гера. — А если учесть потерю стрел — единственная. К тому же, в Фирондо засел Эдамор Карей, которого ты оставил без глаза.

— Вот и замечательно, как раз верну ему…

— Нет! — отрезал «правая рука» и подытожил: — Пойду я.

— С какой это радости? — возмутился Тенька. — Ты вообще-то здесь полководец!

— Вот и хорошо, значит, я достаточно весомая фигура для переговоров. Остальных Сефинтопала слушать не станет, они для него предатели. А я был с обдой всегда и многое могу о ней сказать.

— Главное, не ляпнуть, что она сошла с ума, как это ты обычно говоришь, — хохотнул Тенька. — Они же не знают, что ты любя.

— У меня высший балл по риторике, — напомнил Гера. — Я прекрасно понимаю, что можно говорить, когда и где.

— Но ведь вызвался ты не поэтому, — Тенька смотрел ему в глаза.

— А почему? — тут же спросил заместитель полководца.

— Я мысли не читаю. Пусть Гера сам скажет.

— Хорошо! — Гера поднялся на ноги, словно уже был оратором у трибуны. — Это я виноват, что мы остались без поддержки горцев. Я поступил по совести и не жалею, но это не снимает с меня вины, в том числе — за сегодняшнее побоище. Если бы нас поддерживали горцы, никаких переговоров не потребовалось бы. И если к Сефинтопале пойдет кто-то другой и сгинет, его смерть тоже будет на моей совести, чего я допустить не могу.

— А чтобы Лерка плакала, ты можешь допустить?

— Тенька, не надо запрещенных приемов! Лернэ знала, куда меня провожает. Это война, и на войне я в ответе не только за ее слезы, но и за каждого из моих солдат и членов моего штаба.

— Значит, решено, — сказала Клима, мигом пресекая споры.

Стены Фирондо были высоки и безмолвны, а маленькие аккуратные домики с внешней стороны — пусты. Люди, напуганные грядущей осадой, поспешили оставить жилища и разъехаться кто куда. Некоторые укрылись в городе, пополнив собой ополчение.

Фирондо стоял на равнине, а горизонт с запада скрывали туманные пики далеких отсюда гор. Кругом стелились обширные поля, уже распаханные к посевной или зеленеющие озимыми. Между полей лежали широкие дороги, мощенные плавленым камнем (полезное преимущество колдовства, в Ордене булыжник дробили вручную). Идущее по одной из таких дорог войско было как на ладони. Впрочем, на расстояние полета стрелы они не приблизились, значит, беспокоиться было не о чем.

Остановились в отдалении, разложив костры и развернув палатки прямо на полях. Едва убедившись, что войско в порядке, ответственный за снабжение распределил крупу и мясо для походного кулеша, ставка пребывает в спокойствии, «важная боевая единица» не порывается затеять очередной эксперимент, а дражайшая обда надежно охраняется, Гера засобирался в дорогу. Он решил идти налегке и вовсе не брать оружия. Почистил кое-где свою куртку, ботинки и штаны, наскоро вымыл и высушил голову, умело сочетая ведро теплой воды с Тенькиными возможностями, тщательно спрятал под рукав повязку, со всеми простился и смело зашагал в сторону города.

День клонился к закату. Под издевательски ясным небом парили легчайшие, не сулящие непогоду облака. Кругом было очень тихо, то ли от непривычного безлюдья, то ли сама природа замерла в ожидании, не решаясь предугадать, что случится с ними всеми завтра.

Гера услышал позади быстрые шаги и оглянулся.

Его догонял Зарин, тоже кое-как отмытый, непривычно смятенный. Обычно названый Климин брат держался уверенно и с тем достоинством, какое может позволить себе человек, семнадцати лет в одиночку преодолевший полстраны. Если с нагловатым и развязным Хавесом Гера так и не сошелся, то Зарин стал ему вторым другом, почти не хуже Теньки. У Зарина и голова на плечах есть, и спину прикроет, если надо. Порой молчит, молчит, а потом вдруг начинает говорить вещи, о которых до него прежде никто не додумался. Гера подозревал, что догадливый Зарин прекрасно знает, чем на самом деле занимались Клима и Тенька в ту памятную ночь. Может, именно поэтому относится к колдуну прохладно.

— Я иду с тобой, — сообщил Зарин, поравнявшись.

— Тебе обда велела? — удивился Гера.

Зарин саркастично фыркнул.

— Неужто ты тоже думаешь, что я при Климе навроде чурки?

— Ты ведь знаешь, я никогда так не думал.

— И то хлеб, — Зарин глянул на небо: этот жест в последнее время прилепился ко всем членам штаба. — Ты затеял гнилое, опасное дело. На такое нельзя идти одному. В штабе все нужные, солдаты тебе, что козлу капуста, а я — в самый раз.

— А кто будет охранять обду, пока ты со мной ходишь?

Зарин оглянулся и пожал плечами.

— Хавес дело знает. Он хвастун и задира, но за Климу любую глотку перегрызет. И Тенька рядом крутится, а он, ты помнишь, зимой у самой смерти ее выцарапал.

Гера поразмыслил.

— Ладно, пойдем вместе. Только в случае чего говорить буду я.

— Да, помню, высший балл по риторике, — улыбнулся Зарин. — Что это такое, кстати?

— Риторика?

— Не, то понятно. Я не настолько деревня. Баллы эти.

— Оценки в Институте, — охотно объяснил Гера. — Нам давали разные задания и смотрели, как мы их выполняем. За практику вроде полетов или езды на тяжеловиках были слова: отлично, хорошо, удовлетворительно, плохо. За теорию — цифры, от одного до пятнадцати. У меня по риторике пятнадцать.

— А чем эти оценки полезны? Кормят за них больше?

— Нет, кормили всех одинаково. А если баллы высокие… это почетно, хвалят, могут по окончании Института словечко замолвить, чтобы на хорошее место определили. Вообще, умным больше уважения.

— А Клима как училась? — Зарин спросил будто бы между прочим, что Гера понял, как тому любопытно.

— По теории блестяще. А вот с доской не ладила. Однажды даже чуть не отчислили из-за этого. Ты Теньку спроси, он тоже рассказать может.

— Тенька — балабол, — беззлобно отметил Зарин. — Конечно, за его изобретения многое можно простить, но ему очень повезло с сестрой.

Гера тоже находил Лернэ безупречной, и поспешил уточнить:

— Ты в каком смысле?

Зарин снова улыбнулся. Его улыбка была мягкая, добрая и чуть ироничная.

— Представь, если бы Тенька жил один.

Гера представил. Дом, превращенный в одну огромную лабораторию, разноцветные жидкости в кастрюлях вместо супа и жаркого, напрочь запущенный огород, где сорняком растет одна лишь одичалая ромашка, и сердобольных соседей, которые платят за услуги неприспособленного к быту колдуна готовыми продуктами. Пожалуй, умницу и хозяюшку Лернэ Теньке не иначе как высшие силы послали.

Потом юноша поглядел на Зарина и попытался представить его и Климу детьми. Получалось с трудом, особенно не давался образ Климы, беззаботно играющей в какие-нибудь салочки. Когда Гера поделился этими мыслями с Зарином, тот согласно кивнул.

— Клима всегда немного странная была. Редко с нами играла, зыркала только из-за маминой юбки. Это ведь мама Климу врать научила, ты знаешь? Хотя, да, откуда тебе знать. Так вот, нормальные бабы в лесу грибы собирают, а эти две уйдут в заросли на полянку, разложат карты, и давай тренироваться. Мы с мальчишками подглядывали. Иногда жуть брала: сидят, большая да мелкая, глазищи у обеих горят, держат по карте в рукаве и друг дружку за нос водят.

— Климина мама тоже была обдой? — не понял пораженный Гера.

— А кто ее знает, — Зарин пожал плечами. — Я ее плохо помню, тоже ведь мелкий был. Похожи они с Климой сильно, глаза, губы, фигура…

— Носы, — подсказал Гера.

— Не, носом Клима скорее в отца… Помню, когда она с нами играла, все ее слушались, как заколдованные. И взрослых очень любила обманывать. Поначалу бестолково, на нее вечно матери жаловались, ну а мать навряд ли ее ругала. А потом Климка так научилась, что и не докажешь ничего. Еще помню, как мы с ней впервые сговорились. Был конец осени, а в начале лета ее маму медведь задрал. Отец запил, мне он уже потом рассказывал, что первая жена его по жизни будто бы вела, цель находила, словно свет от нее шел и надежда на лучшее. Клима, сам понимаешь, тоже всех тут ведет, но иначе, более… жестко, что ли. Ее мать добрее была, это точно, хотя тоже сирота — в тринадцать без родителей осталась, бесцветка унесла.

— Откуда ты знаешь? — изумился Гера.

— Так деревня ведь. Их дом по соседству с нашим стоял. А Клима с того лета дикая сделалась — звереныш. Мать моя вспоминала: слоняется ребенок по деревне, глаза как у волчонка, а потом подойдет и такие недетские речи заводит, что страшно становится: крокозябры знают, чего творится в той голове. Потом корова эта…

— Какая корова?

— Корова у них была. Пала от голода или еще чего. Климин отец как-то по пьяни рассказал, что дочка коровью тушу сырьем сожрала и кровью умылась. Некоторые верили, хоть и брехня. Мне Клима никогда волчонком не казалась, а тогда — скорее щенком, которого не стали топить, а просто на улицу выбросили. Худенькая, между бровей морщинка — уже тогда! Пришла ко мне и спрашивает, любил ли ты, Зарька, батьку своего. Любил, понятное дело, хотя тот на войне помер, еще когда мне пяти не стукнуло. Я, говорит, тоже маму любила. Только они теперь землей стали и под воду ушли, а нам с тобой, Зарька, жить как-то надо. Согласился я, а она дальше гнет: вон, у вас крыша в хате прохудилась, а ты пока вырастешь, чтоб починить, хата целиком развалится. А у нас, говорит, дом добротный, но я печку топить не умею и зимой с голоду помру. Хочешь, Зарька, чтоб я померла? И глядит жалобно. Кто ж скажет, что да? Вот и я отвечаю, не хочу, мол. А раз не хочешь, говорит, давай моего папу женим на твоей маме. Будет у нас дом добротный и еда зимой. А мы друг другу — брат и сестра. Я согласился. Ну а потом сам не понял, как Клима все устроила. Но это хорошо у нее вышло, отец с матерью до сих пор ладно живут, детей уже пять штук нарожали.

— В Институте она другая была, — Геру тоже потянуло на воспоминания. — Мила, учтива. Если речь шла не о занятиях и благе Ордена, вечно дурочкой прикидывалась. И ей верили. А при своих вся изнутри загоралась и говорила, что возродит Принамкский край, что у нее великое предназначение, а у нас при ней — великое будущее. Знаешь, я думал, не сомневаюсь, а сейчас, когда все начинает сбываться, понял, что никогда по-настоящему не верил до конца. Или не представлял толком, какое оно, великое будущее. И что такое обда на самом деле… Обда ведь не может быть другом, только госпожой. Она столько раз говорила это открыто, что я привык и перестал понимать. А потом поплатился.

— Ты о вашей размолвке из-за горцев, после которой перестал называть Климу по имени?

— Я не нарочно, — проворчал Гера. — У меня язык не поворачивается.

Зарин снова поглядел на небо, задумчиво.

— Мне кажется, тебе нужно принимать ее такой, какая она есть. Я вижу, как с ней обходится Тенька. Хитрый он, хоть и балабол. Никогда не спорит, ты замечал? И дает советы, только если она спросит. Но держится с Климой на равных, не требуя того же взамен от нее. А если говорит о своем подданстве, то обращает это в шутку, но произносит с таким серьезным видом, что не подкопаешься.

— Я не могу, как Тенька, — Гера покосился на спутника. — Да и ты тоже.

— Я — другое дело, — вздохнул Зарин. — Прошло время, когда я бегал за Климой на цыпочках и заглядывал ей в рот. Теперь мы выросли. Я с ней, потому что верю делу, которому она служит. Но не забываю, что сама Клима на самом деле не так уж изменилась, как кажется. Я бы сказал, теперь она меньше врет и скрытничает, чем прежде. А ты видишь в ней либо верного товарища, либо холодную жестокую повелительницу, для которой нет ничего человеческого. Клима на самом деле где-то посередине. Она всегда любила, когда к ней относились с почтением, а у тебя это никогда по-настоящему не получалось. Но ты присягнул ей, значит, признал за ней право тобой управлять. Так и доверься. Клима умная девчонка с отличным чутьем, она всегда смекнет, у кого может получить лучшее из того, что ей нужно. И если ей понадобится совет, который правильно дашь только ты, она спросит его именно у тебя. Жаль только… — тут Зарин осекся и умолк.

— Что? — решительно переспросил Гера.

Зарин с усмешкой развел руками.

— Что я не тот человек, у которого она может получить самую лучшую на свете любовь.

Гера серьезно посмотрел ему в глаза.

— Это еще неизвестно. А если ты намекаешь на Теньку, то ошибаешься.

Зарин ничего не ответил, но Гере показалось, что спутник неуловимо повеселел.

— Так значит, обда внезапно захотела мира, — холодно протянул Артасий Сефинтопала.

Он принял парламентеров в зале заседаний ведской думы, круглом просторном помещении с колоннадой. Ярко горели свечи — даже слишком ярко, чтобы не заподозрить колдовски измененное пламя. Сефинтопала сидел ближе к дальней стене, на резном деревянном стуле с высокой спинкой, напротив которого по обе стороны, как в зрительном зале театра, оставляя широкий свободный проход от дверей, тянулись ряды невысоких лавок, устеленных фиолетовой бархатистой материей. Сейчас лавки пустовали, только на одной устроился Эдамор Карей, закину ногу за ногу. Его кованые носы на сапогах и кольчужные нашивки куртки зловеще поблескивали, но в целом грозный вояка выглядел усталым и небритым.

Гера и Зарин стояли перед правителем, им в спины настороженно дышала охрана.

— Обда Климэн всегда хотела только мира, — терпеливо ответил Гера. — Но для всего Принамкского края, а не только для западной части. Она пришла, чтобы объединить людей как встарь, а ты прогнал ее, сказав, что если она обда, то пусть сама берет власть. И вот, — юноша развел руками. — Климэн под стенами Фирондо, скоро она войдет в город и последует твоему совету.

Сефинтопала вскинул голову.

— Самозванка никогда не покорит Фирондо, — отчеканил он. — Этот город — оплот памяти прежних времен, его хранят высшие силы. Вы шли по улицам, вы видели, что каждый дом готов сражаться, все члены моей думы с утра на стенах с оружием в руках. Танава, Раназентала, Делей, Сивара — вам что-нибудь говорят эти древние фамилии? Наши предки когда-то первыми встали за плечом великой Обды, они жили ради Принамкского края и умирали за него, пять с лишним веков назад они ушли сюда из разоренного Гарлея, чтобы продолжать борьбу, и до сих пор ни один из нас не запятнал себя якшаниями ни с сильфийским отродьем, ни с орденскими предателями, ни с преступниками, в чьей крови нет и капли дара высших сил.

— Мы видели все, о чем ты говоришь, — сказал Гера. — И названные тобой фамилии нам известны. Именно поэтому обда не хочет проливать кровь тех, кто ждал ее столько лет.

— А я еще другие фамилии могу назвать, — неожиданно подал голос Зарин. — Например, Зафатейна, Лакар, Сетарентала — они остались в Гарлее и погибли, но некоторым членам их семей удалось спастись, и они до сих пор живут недалеко от мест, где закопано тело последней обды. Ватьяр, Рифар — поступили на службу в Орден, чтобы развалить его изнутри, и вскоре их головы насадили на пики, а тела утопили в реке. Но их дело живет, и в Ордене до сих пор тишком служат преданные обде люди. Ялавей, Павинентала, Савара, Фитар — не стали менять золотые знамена на фиолетовые и отошли от дел, растворившись в народе. Потомки этих людей сейчас приходят к нам, присягают Климэн и служат под ее началом, хотя они не меньше знатны и осведомлены, чем те, кто сидят здесь, за стенами, и брешут на обду, которую даже не видели толком!

Скрипнула скамейка — это рывком поднялся Эдамор Карей.

— Не видели? — язвительно переспросил он. — А чего же она сама не пришла сюда, чтобы мы на нее посмотрели? Может, трусит, как отступники Ялавей и Фитар? Или, подобно, Зафатейне, Лакару и Сетарентале, сидит на чьих-нибудь старых костях, не в силах подняться и оглянуться вокруг? Или боится, что мы узнаем, какая она двуличная сволочь, точно Ватьяр, которого даже в Ордене долго не вытерпели? Названные тобою имена, мальчишка, пустой звук. Только мы, ушедшие на запад, сумели взглянуть правде в лицо и признать, что обда покинула Принамкский край навсегда, и прежние времена никогда не наступят.

— Они уже наступают! — горячо воскликнул Гера. — Не будьте слепы, даже горцы признали обду.

— Но не пришли на помощь, — напомнил Сефинтопала.

— Они присягнули ей на крови.

— И не стали вмешиваться, когда ее пощипали недалеко от Фирондо? — хохотнул Эдамор Карей. — Что ж за цена такой присяге?

— А какой ценой ты расстался со своим глазом? — спросил Гера, обходя скользкую тему. — Я слышал, если на капище сходятся в поединке два колдуна, побеждает тот, кто более предан обде.

— Это сильно устаревшая присказка. Обды нет, и в наше время побеждает более искусный. Я всего-навсего недооценил вашего самоучку.

— А если нет? Ты хоть на мгновение допускал мысль, что Тенька победил, поскольку служит настоящей обде?

— Глупейшая мысль.

— Может быть, поэтому ты до сих пор жив. Высшие силы не простили бы колдуну осознанного предательства, а сейчас ты не ведаешь, что творишь.

— Это вы с вашей «обдой» не ведаете, — вмешался Артасий Сефинтопала. — Весь мир на части раскололи!

— А разве мир за последние полтысячелетия хоть день был целым?

Повисло яростное молчание. Потом Гера подытожил:

— Обда Климэн пришла взять то, что предназначено ей высшими силами, и возьмет. Столько людей уже погибло из-за вашей слепоты. Мы не хотим больше кровопролития…

— Так убирайтесь отсюда к крокозябрам! — рявкнул Эдамор Карей. — Фирондо не стоял бы сейчас, если бы его сдавали по первому требованию всяким проходимцам!

— Мы не отступимся, — тихо и твердо сказал Гера. — Мы — будущее Принамкского края.

— Тогда в наших силах лишить Принамкский край такого будущего прямо сейчас! — сообщил Эдамор Карей. Оглянулся на правителя, получил согласный кивок и коротко приказал: — Сбросить их со стены.

Не успели Гера и Зарин переглянуться, то ли прощаясь с жизнью, то ли решая биться до конца спина к спине, как из противоположного конца зала раздалось:

— Погодите-ка, судари!

Юноши оглянулись и увидели, что с ближайшей к двери лавки поднимается незнакомая им женщина. То ли эта решительная сударыня тихонько пришла сюда во время разговора, то ли прежде они умудрились ее не заметить. Женщина была среднего роста, носила простой серый сарафан, а ее золотистые с сединой волосы спускались до пояса в двух туго заплетенных косах. Издалека, по фигуре и осанке, ей нельзя было дать и тридцати, но когда она подошла, стали видны морщинки вокруг глаз. Голос же у сударыни был зычный и командный, таким только нерадивых правителей вразумлять.

— Я не ослышалась? Вы намерены сию секунду изничтожить двух здоровых парней, на которых еще лет сорок пахать можно? И эти люди что-то говорят о преступлениях против родины!

Эдамор Карей почему-то мигом утратил всю свою воинственность и тихо вздохнул, а Артасий Сефинтопала осведомился:

— Ты предлагаешь их отпустить, сударыня Налина?

— Тоже дурость, — Налина уперла руки в бока, что в сочетании с ее статью выглядело внушительно. — Готова поспорить, по пути сюда они пересчитали всех солдат и обшарили глазами наши укрепления. Запри их куда-нибудь до поры.

— А потом?

— Должен же кто-нибудь восстанавливать город после осады! Вот и будут тебе два лишних работника, а потом пусть катятся к крокозябрам. Ну, а если предположить невозможное, и эта шибанутая об тучу обда все же настоящая, нам тем более нет резону бросать со стены ее людей.

— Налина, что ты такое говоришь? — возмутился Эдамор Карей. — Как она может быть настоящей?!

— Знаешь, Эдамор, раз в жизни и малиновый крокозябрик пьянице является взаправду! — парировала женщина.

Гера и Зарин втайне ею восхитились.

…Уже когда их заперли в полуподвальной комнатушке с узким решетчатым окном, Гера спросил:

— Откуда ты знаешь столько древних родов?

Зарин пожал плечами.

— Когда в нашу деревню явились разыскивать обду, я понял, что понятия не имею о прошлом Принамкского края. И, отправившись в путь, стал спрашивать людей. Оказывается, на Орденских землях столько помнят про прежние времена, что ведам впору поучиться. А потом, не забывай, я очень долго был при Климе, в том числе, когда она принимала доклады у разведчиков. В нашем войске, особенно при штабе, и правда очень много прежней знати, хотя тех фамилий никто не сохранил, — Зарин перевел взгляд на окно. — Что теперь, Гера?

— Мы сделали все, что могли, — «правая рука» на пробу дернул решетку и ничего этим не добился. — Теперь дело за погодой. Если соберется гроза, мы спасены. А если нет… значит, высшие силы и правда от нас отвернулись.