Расколотый мир

Глава 6. Зарин

Снится мне ночной причал

На родной реке,

Веры тонкая свеча -

У тебя в руке.

Н. Добронравов

Ристя проснулась раньше всех. Немного поворочалась под одеялом, сбивая то направо, то налево заплетенную на ночь косу. Поглядела в светлый бревенчатый потолок. Потом со вздохом села, перекинула косу на плечо и принялась машинально переплетать.

Утро выдалось пасмурным, хотя вчерашняя непогода миновала. Сквозь серенькие тучи пробивался неяркий и беловатый солнечный свет. Чахлый кустик мяты в горшке на подоконнике отбрасывал легкую тень. Ристя подумала, что непременно заберет отсюда мяту, все равно Клима ее не поливает. Наверное, считает ниже своего достоинства.

Климина комната была самой маленькой на втором этаже. В какие-то незапамятные времена тут обитал Тенька, поэтому от него остался письменный стол с тремя ящиками, кое-где пожженный реактивами и исписанный шпаргалками по арифметике, ритмике и теории естественных свойств. После смерти матери колдун долгое время жил с сестрой, и комната пустовала. Потом в ней устроили кладовку и набивали хламом до тех пор, пока туда не пробрались воры. Те самые, бесславно окончившие свой жизненный путь в виде кучек пепла на Тенькином чердаке. После этого кладовку разобрали, Тенька собирался оборудовать там вторую лабораторию, но Лернэ была против, а потом в комнате поселилась Клима, и спор стал бессмысленным.

Кроме стола тут имелись пара стульев, маленький умывальник с зеркалом, сундук с нарядами и высокая тумбочка на крепеньких толстых ножках, чей единственный ящик запирался на амбарный замок. Обда использовала тумбочку как сейф, а ключ всегда хранила при себе. Настоящей кровати в комнате не было, только соломенный матрас, положенный на несколько гладко обтесанных досок. Ристя и Лернэ тоже в эту ночь спали на матрасах, которых в доме было больше, чем кроватей. Бывшей благородной госпоже досталось место посередине, и сейчас она задумчиво изучала лица соседок.

Лернэ и во сне, и наяву была прекрасна. Щеки разрумянились, алые губы чуть припухли, темно-каштановые локоны разметались по подушке. Личико казалось совсем еще детским. Ристя подумала, что и она когда-то была таким вот беззаботным ребенком. Возможно, чуть более избалованным. Милой золотоволосой госпожой, такой чудной и хорошенькой, что на приемах все заглядывались. И спала она вот так же, не заплетая косы, раскинув беззащитно руки, иногда чему-то улыбаясь.

Порою, глядя на Лернэ, Ристя чувствовала себя очень старой.

Клима спала иначе. Ее лицо было строгим и застывшим, будто выточенным из камня. Длинный нос, обведенные синеватыми кругами веки. Ристя впервые так явно заметила, что Клима очень устает. Редко появляется дома, а если и прибежит — то лишь поесть, покомандовать всеми, кого видит, и снова унестись по каким-то загадочным делам. Ристя не понимала, как можно найти столько дел в этом захолустье. Но судя по темным теням с разных сторон переносицы — были, и сложные, и в избытке.

Клима неловко дернулась, сбила одеяло в сторону, открывая шею, перетянутую шнурком медальона. Интересно, подумалось Ристе, что сейчас снится обде? Власть? Или все те же непонятные и бесконечные дела? А может, для нее это одно и то же? Почему Клима изматывает себя, прекрасно зная, что достигнув цели, будет уставать еще больше? Со своим умом, обаянием и даром убеждения она почти без усилий могла бы сделать в Ордене головокружительную карьеру. Но вот же выбрала войну против всех, включая сильфов. Для Ристи не было секретом, что сильфы никогда не любили Принамкский край. И если им вздумалось помогать кому-то из его жителей, то лишь ради собственной выгоды. Бывшая благородная госпожа не переносила обду, но она была человеком, уроженкой этой земли. Поэтому не собиралась работать на сильфов. Что бы Клима ни творила, сильфы — это еще хуже. Так считал Ристин отец. Наверное, еще поэтому его убили. Нынешний наиблагороднейший открыто лебезит перед Холмами, получая в ответ вежливое презрение. Ристя часто заявляла, что Клима утопит страну в крови, но не отрицала — сильфы уже давно делают это чужими руками. В частности, руками Климы.

Иногда Ристе хотелось отсюда сбежать. Не на Холмы: трезво рассудив, она поняла, что там не выйдет затеряться, ведь она совсем не похожа на сильфиду. И не на земли Ордена, где никогда не будет покоя, где станешь бояться собственной тени. Нет, остаток своей бессмысленной жизни Ристя хотела провести спокойно. А за последний год она поняла, что и на ведской стороне люди живут. Неплохо, надо сказать. Уйти бы из этого дома, куда глаза глядят, на самый юго-запад, к морю, где никому нет дела до сильфов, интриг Ордена и, надо надеяться, до обд. Но потом Ристя в очередной раз шла на рынок с Лернэ, а та по-детски держала ее руку своей узкой ладошкой и без задней мысли говорила, что Ристя ей совсем как сестра. На рынке они сторговывали какую-нибудь книгу, благодаря которой можно было ненадолго забыться, и возвращались домой, где Тенька непременно заявлял, что купленной ими ерундой даже печку топить зазорно, а вот если Ристя прочитает «Труд о взаимодействии природных ритмов», томожет стать неплохой колдуньей. Ристя была готова побиться об заклад, что Тенька прекрасно знает об ее отношении к колдовству, но чисто из принципа не теряет надежды. И в этом тоже чудилось нечто семейное, родное. Такое чувство начало появляться впервые за долгое время, поэтому Ристя все же не спешила уходить, хотя Клима и домашняя работа сильно отравляли жизнь.

Сладко вздохнула Лернэ, открывая глаза и потягиваясь. Сдула с лица локон и поглядела на Ристю.

— Доброе утро, сестричка, — девушка говорила шепотом, а глядела так искренне, что ей в ответ хотелось улыбаться. — Ты ведь проснулась уже? Пойдем скорей, надо завтрак готовить, гостей кормить. А Клима пусть спит, нельзя ее будить.

— Это почему? — улыбаться сразу расхотелось.

— Тише, тише, — Лернэ беспомощно взмахнула руками. — Клима устала очень, ей нужно отдохнуть.

— Вот именно, — донесся сонный голос обды. — Идите отсюда, забирайте ваши матрасы и дверь прикройте поплотней. А Теньке передайте, что если станет по чердаку топать над моей головой — покараю. Зарин и сильфы будут жить здесь, потому что я так решила. Комнату Геры и Теньки отдать сильфам, вас вернуть на прежнее место, подселить к вам Теньку. Разобрать чулан под лестницей, там будут жить Гера и Зарин. Чтобы когда я проснулась, все выполнили.

Ристя и Лернэ переглянулись.

— Но ведь в комнате Геры и Теньки крюк из потолка почти вываливается, — нашлась Лернэ. — Туда никак нельзя селить посторонних.

— А Гера и твой этот, как его, Зарин в одном чулане не поместятся, — прикинула Ристинка. — Кто он вообще такой?

— Значит, кого-то из них придется положить на печи, — Лернэ задумчиво сдвинула брови. — Клима, так что с крюком делать?

Но обда ничего не ответила, то ли мгновенно заснув, то ли талантливо изобразив спящую.

В то утро гости и обда предпочли еде сон, поэтому завтрак проходил в тесном домашнем кругу. И вопросы обсуждались исключительно домашние.

— Клима как обычно, — фыркнул Тенька с набитым ртом. — Фигурально выражаясь, если ей надо, чтобы подданные вскопали пару грядок на огороде, она велит им перепахать поле. Мол, что-нибудь эти лодыри да сделают.

— Раньше она так не думала, — заметил Гера.

— Раньше она не командовала таким количеством народа! — парой больших глотков колдун осушил полчашки ромашкового отвара и протянул сестре опустевшую миску. — Лер, положи еще каши.

— Ты наконец-то взялся за ум, решил нормально питаться и делать зарядку по утрам? — поднял брови Гера.

— Нет, я решил сегодня навести звукоизоляцию на чердак, а еще законопатить щели и расчистить там угол под жаровенку. Поэтому высшие силы знают, когда я в следующий раз нормально поем.

— Теня, ты должен помочь нам разобрать кладовку под лестницей! — воскликнула Лернэ, снимая крышку с котелка. — А еще починить крюк в будущей комнате сильфов, там штукатурку надо новую замесить, без колдовства никак.

— Да, дальше я и сам справлюсь, — подхватил Гера. — Все равно ты и на табуретке до потолка не дотянешься.

— И зачем тебе вдруг понадобилось конопатить щели и ставить жаровню? — продолжила Лернэ. — Решил совсем поселиться на чердаке? Ты же тогда умом тронешься, даже за едой перестанешь выходить.

— С тобой и Ристинкой в одной комнате я тронусь быстрее, — твердо заявил Тенька. — Интересненько наша хитромудрая обда придумала, как всех расселить, во сне ей что ли привиделось? Если Лерка моя сестра, а с Ристинкой я пару месяцев делил молоко, хандру и чердак, то не зазорно меня теперь к обеим упихнуть. Конечно, страшный беззаконный вед на весь дом один, не селить же к ним сильфов, малознакомого Зарина или, упасите высшие силы, Геру!

— Почему это я в твоем понимании хуже прочих? — возмутился последний.

— Ты лучше, — фыркнул Тенька, запуская в кашу ложку. — Поэтому каждый вечер в вашей комнате будет сценка из балагана: «прелестные сударыни разоблачаются, а кавалер, изнывая от благородства, стоит носом в стенку». Ужасно смешно для зрителей, но утомительно для комедиантов.

— Подтверждаю, Тенька не отворачивается, — поджала губы Ристя. — Ему просто все до смерча. И мне кто-нибудь объяснит, кто такой Зарин и почему он должен жить с нами?

— Зарений Ченар — Климин брат, — сообщил Гера торжественно.

Бывшая благородная госпожа чуть не подавилась.

— Не родной, — уточнил Тенька. — Насколько я понял, там интересненько все получилось: отец нашей обды приходится Зарину отчимом, отсюда и фамилия, в деревнях так принято. Они такие же брат и сестра, как мы с Леркой.

— У вас-то фамилии разные!

— Так и родители наши не переженились. Словом, не пугайся, Ристинка. «Климы в штанах» нам не видать. Хотя глаза у Зарина очень интересненькие! Неспроста он к нашей обде с другого конца страны явился…

Загадочно ухмыльнувшись, колдун поставил миску около рукомойника и был таков. Вскоре с чердака донеслись первые отголоски взрывов, запахло озоном и горелым деревом. Выкурить Теньку из его логова не сумела даже Клима, разбуженная топотом над головой. Нелюбезно зыркнув на домашних, обда проглотила пару вчерашних пирожков и унеслась на стройку, велев Гере тоже не засиживаться дома, разобрать побыстрее кладовку и, наконец, заняться полезным для отчизны делом.

…Уже собирая со стола грязную посуду, Лернэ доверительно шепнула «сестричке»:

— Ты не думай, что Тенька не обращает внимания, когда в его присутствии девушки переодеваются. Мне-то все равно, мы с братом выросли вместе, а вот тебе могло быть неловко.

— Я знаю, что говорю. Сколько мы на чердаке жили, он ни разу в мою сторону не посмотрел. Не устрой Тенька шашни с Вылей, я бы подумала, что его кроме экспериментов ничего не интересует.

— Теня колдун, у него глаза тренированные, — улыбнулась Лернэ. — Это значит, он умеет смотреть вперед, но видеть то, что происходит сбоку. Ему лет в тринадцать все мальчишки завидовали: только Теньку девочки на реке ни разу не словили на подглядывании, но только Тенька же их лучше всех и разглядел.

Ристя подумала, что еще несколько лет назад, в пору «беззаботной юности», стала бы пурпурнее Климиного герба.

Клима каждый день появлялась на стройке. Минуя горы земли, камней и бревен, аккуратные стопки форм для кирпичей, она шла к основанию стен, уже наметившемуся четкой линией канав. Обду ждали, ее видели издалека. К тому времени, когда Клима добиралась до изрытой ямами и ощетинившейся сваями полосы, ее окружала изрядная толпа народу. Бригадиры, рабочие, любопытная до всего ребятня — жизнь на стройке так и кипела, ненадолго стихая лишь по ночам и возобновляясь с первыми лучами рассвета.

— Доброго дня, мой народ, и славной работы, — звучно говорила Клима, улыбаясь. — Что у нас хорошего? Что плохого?

Хорошего всегда хватало. Например, уже подтаскивают кирпичи к тому месту, где будет возводиться арка крепостных ворот. Сваи вбивать закончили, успели до сильных холодов, когда глинистая земля стынет и делается тверже камня. И в кирпичах недостатка нет, все материалы для них прямо под ногами — смешивай да лепи. И как раньше тут крепость построить не додумались? Удобное место, не то, что у Редима. Речка рядом, а под землей родники, вон, колодцев кругом сколько. Значит, в случае осады в крепости всегда будет чистая вода. А у землекопа из третьей бригады дочка родилась, всей семьей просят дорогую обду в гости, имя ребеночку дать, да перед высшими силами словечко замолвить, чтоб здоровенькой девочка росла, как сама сударыня обда.

Плохое тоже находилось. Холода идут сильные, скоро снегом все заметет. Чтобы работа не встала, надо колдунов позвать, они завесу поставят, вся метель вокруг стройки теплым паром обернется. Но это не меньше десятка маститых колдунов надо, пускай бы сударыня обда послала за ними в Локит. А еще по проекту крепостную цитадель аккурат на месте Малыхиного коровника возводить надо, только вздорной Малыхе об этом никто до сих пор не решился сказать. И с самим проектом накладки: единственный на всю стройку юный архитектор только подмастерьем в Фирондо был, а потому у него в расчетах постоянно чего-то не сходится. Намедни вышло, что на постройку третьей бойницы справа уйдет втрое больше кирпичей, чем на всю цитадель. Стали всей стройкой пересчитывать — оказалось, не с бойницей ошибка. Прибавили кирпичей к цитадели — сошлось. А потом совершенно случайно заметили, что при таком количестве кирпичей под цитадель надо будет сносить не только коровник, но и всю деревню. А еще кольцо стен расширять минимум вчетверо, а то и впятеро, чтобы хоть небольшой зазор остался. До сих пор новую ошибку ищут. Остается надеяться, что когда дело дойдет до постройки цитадели, либо юный архитектор поумнеет и опыта наберется, либо сударыня обда чего-нибудь придумает.

Клима участливо все это выслушивала, кивала головой. И в гости как-нибудь зайдет, и в Локит за колдунами гонца отправит. А с архитектором разбираться надо. Пускай бы потихоньку съездил в Фирондо или какой другой город, с опытными людьми посоветовался. Или, вон, у Теньки на чердаке где-то валялся труд по математике.

Обде не слишком нравилось, что сейчас большая часть ее сторонников — люди молодые, часто недообразованные или вовсе неграмотные, авантюристы, плуты, наемники, горстка фанатиков. Трудно их держать в узде, это не воспитанники Института, с детства приученные к жесткой дисциплине. Земли обды ширились, и уже несколько раз на них вспыхивали бунты. В основном, в отдаленных деревнях, зависящих от воли городов, где Клима ни разу не появлялась. Но стоило обде приехать и сказать пару-тройку речей, недовольства стихали, а среди селян находились такие, кто желал оставить дом и присоединиться к молодой армии. Увы, большей частью это были все те же авантюристы, плуты, фанатики или изгои. Клима утешала себя мыслью, что со временем недоучки вроде юного архитектора станут мастерами своего дела, авантюристы окажутся верны и полезны, а плуты, наемники и фанатики перемешаются, пустив в свои ряды нормальных людей. Какова обда, таковы и подданные, а Клима сейчас даже короноваться нормально не может — до двадцати двух лет сила, заключенная в диадеме власти, ее только погубит.

Клима любила бывать на стройке, наблюдать, как благодаря ее руководству на месте безымянной деревеньки потихоньку рождается крепость. Юной обде нравилось организовывать народ на что-нибудь полезное, распределять обязанности, видеть, как налаживается хозяйство, наполняются зерном амбары, люди начинают богаче одеваться. И она с трудом понимала того же Фенреса Тамшакана — ему безо всяких усилий, только благодаря положению в обществе, достался на поруки целый город. Это ж как развернуться можно было! А этот тип не придумал ничего лучше, чем забросить все дела и пьянствовать.

Здесь уже давно никто не видел в ней девчонку восемнадцати лет. Женщину, впрочем, тоже. Все больше обду, повелительницу — существо притягательное, безликое и всемогущее. Когда-нибудь Клима надеялась сродниться с этой маской на самом деле. Пока что играла, иногда, как уверял Тенька, ужасно переигрывая. Порой Клима размышляла о том, что пытаясь избавиться от притворства в Институте, взвалила на себя роль куда более сложную. Одно дело — недалекая исполнительная девятигодка, с которой взятки гладки, и совсем другое — избранница высших сил, якобы знающая об этой жизни Нечто. Только все ложь, а за ней — кто? Клима Ченара, у которой светится кровь. И достигнутое держится не тайными знаниями, а множеством усилий и твердым намерением доказать всему миру право на свою великую цель.

После стройки Клима всегда шла к старосте, «заседать». Там собирались большей частью старики, уверенные, что без их ценного совета и крепость не возведут, и обда молодая уму-разуму не наберется, и на полях картошка не взойдет. Впрочем, как раз в картошке почтенные селяне смыслили довольно много. В отличие от мировой политики, математики и тонкостей устроения крупных ярмарок на малые средства. Клима понятия не имела, чему ее могут научить эти заседания, но чуяла, что пренебрегать ими не стоит. Эти старики не имеют нужного ей опыта, а вот влияния у них в избытке. Пока староста (к слову, еще довольно молодой, ему бы на стройке работать) и прочие уважают обду, недовольных не будет. А вот стоит Климе несколько раз пропустить собрание, пойдут нехорошие пересуды. И Клима заставляла саму себя поверить, будто одно из первейших ее занятий — сидеть в жарко натопленной избе во главе стола, слушать, кивать и потихоньку думать о своем. Конечно, порою и от заседаний была польза. Приходили гонцы с вестями, разведчики, новые люди, желавшие служить обде. Но тратить на это полдня и полвечера — жуткая расточительность.

…Когда Клима вошла в сени, отряхивая с мехового жилета неприятную морось, слишком заледенелую для дождя, но еще мокрую для снега, с низенькой скамейки поднялся человек в черном полушубке. Клима узнала Фенреса Тамшакана. Последний раз они виделись месяц назад, во время недолгого визита обды в героический Редим. За этот месяц бывший градоначальник изрядно оброс щетиной и немного осунулся. Впрочем, вином от него больше не несло.

Клима остановилась, прекратив трясти жилет и поправлять выбившиеся из-под платка волосы. Фенрес замешкался, но потом все-таки поклонился, даже скрестил пальцы в знаке обды и приложил их к сердцу.

«Ему от меня чего-то нужно, — подумала Клима. — Иначе бы сделал вид, что позабыл поклониться».

Она уже получила от Фенреса все, что собиралась, и, говоря откровенно, градоначальник перестал быть незаменимым. Но, несмотря на безалаберность и любовь к вину, Фенрес Тамшакан имел прекрасное образование, а это среди Климиных сторонников нынче редкость. Кроме Фенреса город можно было доверить разве что бабке или начальнику стражи, но первая вмешиваться в бытовые дела не желала, стара уже, а второй и так слишком со многим управляется, притом больше по военной части, в политике не смысля. А еще Клима опасалась, что если Фенрес умрет сейчас, когда власть обды столь зыбка, пойдут нехорошие слухи, и другие градоначальники откажутся вставать под золотые знамена, опасаясь за свою участь. Никто ведь не знает, каков человек Фенрес Тамшакан. Зато известен его древний род, где по традиции все клянутся служить обде. Что же это за обда, если расправляется со своими потомственными подданными?

— В Редиме голод, — начал Фенрес проникновенно. — Амбарное зерно совсем подорожало, да и селяне из ближайших деревень из-за неурожая подняли цены. Нужны деньги, моя обда. Много денег, чтобы прокормить народ. Я уже давно потратил все, что ты заплатила мне тогда, покупая власть.

— Помнится, я давала еще изрядную сумму на восстановление города после осады, — несмотря на проникновенность, Клима чуяла, что здесь нечисто. Будь и в самом деле все настолько плохо, бабка прислала бы гонца.

— Так ведь то на восстановление! Сколько там было, крохи! Проедено, потрачено…

«…Разворовано», — мысленно докончила Клима.

— …Хотя бы сундучок золота, людей накормить, — Фенрес давно усвоил, что называющая себя обдой имеет странную тягу к устройству людского благополучия. И высшие силы с ней, у каждого свои причуды, лишь бы денег давала. А то на вино и сытую жизнь уже начинает не хватать. Вдобавок начальник стражи, взявший себе слишком много власти, что-то подозревает. Не думал Фенрес, отдавая власть, что обаяние этой пигалицы настолько затмит людские умы. В противном случае с начальником стражи было бы легко договориться. А сейчас нет, принципиальными все стали, словно тоже включились в эту идиотскую игру «все для народа». И как будто верят!

— Ты принес важные вести, — обда говорила очень серьезно, но Фенреса не отпускало странное ощущение, что над ним иронизируют. — Так значит, ремонт стен приостановлен?

— Его почти закончили, превозмогая лишения и тяготы, неизбежно возникающие при пустой казне. Осталась отделка, но людям нечего есть.

— Я рассмотрю этот вопрос на общем собрании, — а в черных глазах бездна, ни единой мысли не понять.

— Но моя обда, вопрос довольно деликатный, я вижу, что и здесь идет строительство, а строить дороже, чем восстанавливать. К чему огласка? Селяне будут недовольны… — «Чего доброго, догадаются, как обстоят дела на самом деле, у них опыта побольше».

— Я не назначала тебя своим советником, Фенрес Тамшакан.

Клима, сняв мокрый платок, прошла в дом. Фенрес двинулся следом, тихо злясь на жадную наглую девчонку. Ведь наверняка есть у нее деньги. Не может быть, чтобы она и впрямь не собрала дань с городов и сел, как все говорят. Не завоевывает никто власть ради власти, к этому всегда должен примешиваться солидный куш. А если слухи, долетевшие до ушей градоначальника по приезде в деревню, верны…

«Заседатели» Фенреса уже знали: градоначальник приехал поздно вечером, поселился в доме у старосты. Поэтому никто не удивился, когда гость сел за общий стол, по левую руку обды. Фенрес рассчитывал, что так будет проще склонить девчонку на свою сторону, когда речь зайдет о главном для него.

Но заседание шло, перевалило за половину, близилось к концу, а о Редиме никто не говорил.

— Так что насчет денег? — шепнул Фенрес обде на ухо.

Та сделала вид, что не услышала. Климе нужно было время подумать, и неспешное плановое совещание замечательно для этого годилось. Но Фенрес такое пренебрежение к своей персоне терпеть не собирался. Он уже начал догадываться, что обсуждать сейчас ничего не будут, и денег не дадут.

«Девчонка надеется замять дело. Поняла, что я не хочу огласки и собралась сделать вид, будто разговора в сенях не было. Не выйдет! Ей придется отдать мне даже больше, чем я хотел изначально, просто ради того, чтобы сохранить свое доброе имя…»

— Я хочу сделать заявление, — громко сказал Фенрес в минуту, когда один «заседатель» уже закончил говорить, а другой только набирал воздуха в грудь. — Вчера вечером, когда я приехал сюда, то разглядел в темноте, как в крапиву у околицы приземлилась доска. На ней стояли двое, высокие и кудрявые. Пешком они направились к дому обды Климэн. Это что же получается? Недоразумение? Сговор? А может, чудовищное предательство? Я не смею даже подумать такого о своей обде, но откуда в таком случае в сердце ведских земель появились сильфы?

— А тебе не примерещилось? — поднял брови староста.

— Клянусь высшими силами и духами лесными, — ударил себя в грудь Фенрес. — Сильфы! Здесь! Почему никто не знает об этом?

И глянул на обду: поняла, что шутки плохи, и за некую сумму можно договориться? Судя по быстрому и почти незаметному взгляду исподлобья — поняла.

От Фенреса до противоположного края стола волной всколыхнулись шепотки.

На самом деле приземления доски градоначальник не застал, зато слышал, как тетки через забор судачили, якобы Хавес, живущий в доме на углу, воочию наблюдал, как из крапивы на окраине села выбирались двое, явно бранясь, но не по-принамкски. Наверняка сильфы залетные, надо сарай запирать, чтоб картошку не поперли. Знаем мы этих сильфов, умыкнут, что плохо лежит, а потом скажут, будто само улетело. Этого Фенресу для нехорошего слуха было достаточно. А уж сильфы ли то, куда они потом направились, и где тут живет обда — дело десятое.

— Твое заявление не новость, — ровным голосом сказала Клима. — Разумеется, я знаю, что вчера вечером ко мне прилетали сильфы. Если верить их словам, в своей стране они не являются ни заговорщиками, ни предателями. Так что опасения сударя градоначальника — туман.

Вторая волна шепотков вышла куда мощнее предыдущей. Фенрес ощутил, как план идет к лесным крокозябрам, и проклятая девчонка опять становится хозяйкой положения. Впрочем… На что она рассчитывает, делая такое признание? Рассуждая здраво: откуда здесь сильфам взяться? Наверняка селянам примерещилось, зачем раздувать скандал, если можно решить все тихо и мирно, заплатив? Неужели она настолько жадная, что сундучок золота дороже доброго имени, созданного с таким трудом?

— Так что же, сильфы случайно залетели к тебе на огонек? — съязвил Фенрес. — Попутным ветром их занесло? Все знают, обда, что ты пришла с орденской стороны, — поднялась третья волна шепотков: в лицо Климе такого никто не говорил. — Возможно, там у вас это обычное дело, но здесь истинный Принамкский край! Сильфов не терпят, а кто привечает их, называется изменником.

— И правда, сударыня обда, — покачал головой староста. — Что же это ты, за нашей спиной, да с этими «воробушками» дела хороводишь?

Клима нехорошо улыбнулась.

— Никакой случайности в виде, как выразился сударь Фенрес, попутного ветра здесь нет. Ко мне прилетели послы соседней державы, и я их приняла. Принятие главой государства иностранных послов у нас ведь не приравнивается к измене, верно? Вы, судари, были так возмущены самим визитом сильфов, что даже не спросили главного: причины. А причина такова, что ко мне, обде Принамкского края, даже сильфы летают на поклон. Обратите внимание на разницу: Орден, — тут Клима позволила себе добавить в голос ненависти, — признал сильфов главными, перенял их образ жизни, наиблагороднейший пресмыкается перед Верховным. Я же сильфов не звала. Они сами прилетели ко мне с заверениями в вечной дружбе, признанием меня равной их правителю, молили о союзнических договорах и упрашивали Теньку поделиться с ними таинством колдовства. Разумеется, он не поделился, не про сильфов наши принамкские секреты. А вот над союзничеством я размышляю. Они так просили, их Верховный не спит вторую неделю, дожидаясь моего ответа.

— Но почему ты не сказала про это сразу? — спросил один из «заседателей», мужчина с окладистой бородой, в которой серебрилась седина.

— Послы на коленях умоляли меня не раскрывать их инкогнито, — у обда было чрезвычайно мирное и добродушное лицо. Вот только глаза колючие. — Дело в том, что сильфы очень боятся Ордена. Понимаете, Орден покорился, но его все равно боятся! Потому что и Орден — Принамкский край, моя держава. И все ближе тот день, когда благородные господа падут, и я коронуюсь в Гарлее, как это было заведено встарь. А сейчас я решила сделать послам крошечное одолжение. Все-таки они проделали немалый путь, чтобы поклониться мне. Вы, судари, тоже считаете, что справедливо будет сделать вид, будто про сильфов никто не знает, — это был не вопрос, а скорее приказ. — Так им, слабым, будет спокойнее, и Верховный сможет спать по ночам. Я ведь не могу заключать союзы с невыспавшимся существом, это будет невежливо с его стороны.

— Зачем нам вообще союзы с сильфами? — возмутился староста.

«Зачем ты рассуждаешь о политике, ничего в ней не понимая?!» — мысленно вознегодовала Клима, но заговорила особенно проникновенно:

— Посмотри старые летописи. Вы все посмотрите. Испокон веков Принамкский край торговал с Холмами. Именно торговал, а не выслуживался, как Орден сейчас. И это воля высших сил. Сильфы ходят по земле и пьют воду, но и мы живем под небесами, дышим ветром. Как Земля и Вода неотделимы от Небес, так и наши народы должны жить в мире. А ничто так не способствует поддержанию мира, как торговый союз…

Вскоре за столом вовсю обсуждали преимущества и перспективы всевозможных союзов с сильфами, а Фенрес чувствовал себя незваным гостем на чужом пиру. Градоначальник жалел, что упомянул сильфов. Если поначалу известие казалось мало-мальски правдоподобным — может, и правда были «воробушки», сбились с пути в ночном небе, пресловутым ветром занесло — то теперь ложь стала очевидной. Фенрес поклялся себе, что из принципа выведет пигалицу на чистую воду. Не сейчас, а потом, исподволь. Невесть что о себе возомнила, и, самое мерзкое, заставила окружающих верить и уважать. У Фенреса в свое время так не получилось, и это, пожалуй, злило больше всего.

…Расходились как обычно, по темноте. Клима вышла в сени позже всех: заговорилась со старостой, обсуждая будущую крепость и ее роль в торговле с сильфами. Старосте давно был обещан пост коменданта.

Не успела Клима порога сеней переступить, как увидела лавку, летящую прямо ей в голову, и тут же юркнула обратно, захлопывая дверь. Раздался грохот, потом чья-то забористая ругань.

— Это что еще такое в моем доме?! — сзади подоспела жена старосты, дородная сударыня, у которой вполне хватало сил поменять в телеге колесо. — А ну, сударыня обда, отойди-ка!

Клима охотно отступила, жена старосты распахнула дверь, оглядела сени и тут же принялась браниться:

— Ах вы крокозябры, дубовые головы! Это что деется, средь честных-то людей! Что ж вы тут устроили, паразиты?! Сударыня обда, к тебе, что ль, дураки?

Клима осторожно высунулась из-за могучего плеча. Сени выглядели плачевно. Лавка с отломанной ножкой валялась в дальнем углу, остро пахло рассолом: перевернулась небольшая кадушка с солеными помидорами. В растекшемся по полу рассоле отмокал сорванный со стены банный веник. А посреди сеней стояли Зарин и Хавес, расхристанные и уже почти виноватые.

— Мои, — согласилась Клима негромко и отчетливо. Глянула на юношей. — Ну?

— Пришел с улицы, говорит, к тебе, сударыня обда, а я почем знаю? — затараторил Хавес.

— Гера сказал здесь тебя дожидаться, а этот об тучу стукнутый… — тоже не стал молчать Зарин.

— Сам ты тварь ползучая, крокозябра беззаконная, чужак со смутою в башке!

— Да ты!..

— Молчать! — рыкнула Клима, да так люто, что вздрогнула даже жена старосты, а со стены сорвался второй веник. В тишине продолжила: — Первым пусть Хавес рассказывает.

— Говорю же, этот с улицы пришел, ненашенский, — у Хавеса под глазом наливался знатный синяк. — Сел, говорит, ждать Климу буду. Тебя, мол, сударыня обда!

— Я догадалась, — холодно кивнула девушка.

— Ну вот. А я ж сам тебя дожидаюсь, я ж охранять должен! Думаю, подозрительный он какой-то тип! Кыш, говорю ему, в сенях не жди, за воротами иди стой, знать я тебя не знаю. А этот не идет. Ну и я его того, силой попытался. Мало ли что!

Клима кивнула Зарину. У того кровоточил нос.

— Мы с Герой на стройку пошли, — Зарин говорил хоть и возмущенно, но с ехидцей, считая Хавеса дураком. — Он там остался, а мне сказал, что тебя можно вечером дождаться здесь, в сенях. Прихожу, а тут этот сидит. Говорит, выходи, жди снаружи. А я на холоде сидеть не собираюсь. Ну, слово за слово…

— Ясно. Хавес, тебе следовало не выставлять Зарина, а пойти с ним к Гере и спросить. И Гера бы сказал, что Зарин такой же мой охранник, как и ты.

— Да? — удивился Зарин.

— Да, — с нажимом повторила Клима. — Хавес, помоги хозяйке убраться в сенях. В другой раз будешь думать, прежде чем громить чужой дом.

— Но сударыня обда, как же ты пойдешь…

— Меня проводит Зарин. Будете охранять меня по очереди. Сегодня он, завтра ты. В исключительных случаях — оба. Еще раз увижу драку — покараю. Вопросы есть? Вопросов нет. Зарин, пошли.

— Эй, чужак, через лужи сударыню обду на руках переносить надо! — крикнул Хавес вслед.

— Только через лужи? Слабак! — фыркнул Зарин и ловко подхватил Климу, не успела она переступить порог.

По темному небу стелилась меж туч алая лента заката. Морось кончилась, но кругом было так промозгло и сыро, что казалось, будто в тяжелом воздухе может застрять ложка, как в жирной сметане. Чернели голые поля, за частоколом недобро высился дремучий лес, в глубине которого притаилось капище. Чуть поодаль тянулся тракт, изрытый колесами.

С невидимой отсюда стройки еще доносились голоса, конское ржание, стук камней и натужный скрип веревок, но уже не так бойко, как днем. Все в деревне затихало, готовилось ко сну.

— Поставь меня на ноги, — проворчала Клима, когда Зарин вышел на дорогу.

В отличие от Хавеса, тот послушался. Оказавшись напротив сводного брата, Клима отметила, что он выше на полторы головы. Несколько лет назад выше была Клима.

Зарин тоже это вспомнил, глянул сверху вниз.

— Теперь мы, наконец, можем поговорить? Ты опять не исчезнешь, сославшись на неотложные дела?

— По дороге домой я совершенно свободна. Итак, Зарин, что столь важное ты хотел сказать, если нашел меня на другом конце страны?

— А ты не удивлена, как мне это удалось?

— В Институте всякий знает, что обда ушла к ведам. Думается, уже не только в Институте. На ведской стороне границы многие говорят о битве под Редимом. Ну а в этих краях каждой собаке известно, где меня найти.

— Какая ты стала… — задумчиво проговорил Зарин, глядя лишь на Климу и не замечая луж под ногами. — Глаза не прячешь, спины не гнешь. Это ведь не в Институте сделали из тебя госпожу. Знаешь, мне было очень легко поверить, что ты и впрямь обда. В тебе всегда чувствовалось что-то… необычайное. Твоя мама такая же была.

— Правда? — мама в Климиной памяти осталась доброй, кроткой и справедливой.

— А ты не помнишь разве? Такая же осанка, взгляд, кажется, не селянка на улицу вышла — госпожа по дворцу идет. Твой отец про нее часто вспоминал, когда ты уехала. Как и я — про тебя… — Зарин осекся, замешкался, но потом продолжил: — До нас дошли слухи, что обда в Принамкском крае появилась. А потом и вовсе из Института приехали, сказали, мол, обда — ты, искали тебя. Не нашли, понятное дело, уехали ни с чем.

— С семьей все в порядке? — Клима постаралась, чтобы это не прозвучало равнодушно.

— Да, ни отца с матерью, ни ребятню не тронули. К чему трогать, если виновных нет? А я вот решил тебя найти. Сначала — чтобы вернуть. Отец сказал, твоя мама тоже из села уйти хотела, сперва в Институт, потом и вовсе непонятно с кем, но в первый раз не поступила, а во второй замужество удержало. Я и подумал, что… Теперь-то вижу, ты не вернешься домой.

— Там уже давно не мой дом.

— Ну как же! Клима, неужели ты перечеркнула все свое детство? Вспомни речку, мостки: третье бревно всегда гнилое, сколько его не меняй. А помнишь яблони у оврага? Мы забирались на самые крайние ветки и сидели над пропастью. А помнишь, как старшие ходили на кладбище, а из мелюзги вечно брали только тебя, надеясь напугать, а ты все равно не боялась?

— Ты вроде бы сказал, что уже не хочешь меня возвращать, — сухо проговорила Клима.

— Я всего лишь пытаюсь отыскать ту прежнюю девчонку в веснушках, с которой мы когда-то сговорились стать братом и сестрой.

— У меня были веснушки? Не помню.

— Были. И веснушки, и босые ноги в цыпках, а еще ты вечно нос задирала так, что любую другую девчонку поколотили бы, а на тебя почему-то рука не поднималась. Я же помню: кучу раз собирались, а как до дела доходило, словно забывали все и принимали тебя в игру. Потом ты водиться с нами перестала, только со мной иногда и со стариками на завалинке. А когда из Института приезжала, вовсе чужой сделалась, страшно слово сказать, но хочется… — Зарин осекся и молчал глухо, не размыкая губ, отдавшись этому занятию так же полно, как только что — быстрой горячей речи.

Клима остановилась. Они долго глядели друг на друга, замерев посреди пустой дороги под черным небом с еле заметным уже алым всполохом. Как две частички уютного мирка, давным-давно разбившегося вдребезги о время и расстояния.

— Ты сказал, мама дважды хотела уйти, — нарушила молчание Клима. — Мне известно только об одном, когда она ездила поступать в Институт.

— Про второй раз никто не знает толком, — Зарин отвернулся, тоже стараясь говорить буднично. — Отец обмолвился, что к твоей маме приезжал кто-то, но я тогда мало этим интересовался, не запомнил точно, в чем там штука была. Твоя мама могла уехать, но любила мужа и осталась, хотя поначалу горевала сильно. А потом ты родилась, не до горестей стало.

Они возобновили шаг.

— Пожалуй, мне и правда стоит наведаться домой, — пробормотала Клима.

— Одну не отпущу, с тобой отправлюсь.

— Непременно. Ты же теперь мой охранник.

— Так это было всерьез? — насторожился Зарин.

— А ты хотел бы меня охранять?

— Как этот… Хавес?

— Неужели тебе, моему названному брату, лестно сравнивать себя с каким-то Хавесом? — Клима усмехнулась. — Впрочем, пока что мне на земли Ордена не попасть. Многие уже хотят избавиться от меня. Оставайся со мной, Зарин, будь защитником, соратником, тем, на кого я смогу опереться. И я обещаю, мы ступим на родную землю, держась за руки. Ты нужен мне. Таких, как Хавес, много, а названный брат, который помнит про веснушки и мостки на реке, один.

…Когда Зарин клялся, и сияла зеленым его кровь, Клима думала, что сама ни за что не купилась бы на эту чепуху, хотя минутой ранее свято верила во все, что говорит. Какие мостки, какие веснушки? Идет война за власть, и обде нужна охрана. Удобно, когда верный охранник живет в соседней комнате, а не через несколько домов. Зарина высшие силы послали, не иначе.

Вот он улыбается, и горячие-горячие пальцы стискивают ее ладонь, бьется на шее жилка, соломенные волосы в густых сумерках кажутся почти черными. Крикнула под навесом дурная ворона, Зарин мимоходом обернулся, потом поднес к лицу еще чуть светящееся запястье, коснулся царапины губами.

"Интересно, доживет он до момента моей коронации или заберет своим телом какую-нибудь пущенную в меня стрелу?" — почти с безразличием размышляла Клима, глядя названному брату в глаза.

Почти.

В доме царила удивительная и непривычная тишина. Не струился с чердака дым сомнительного происхождения, не ворчала Ристинка, не топотал по второму этажу Гера, угрожая "этому беззаконному колдуну, который себя не бережет и сестру доводит" чередой физических упражнений на свежем воздухе. Ни пылинки на половиках, печь застелена здоровенной периной, кругом витает аромат тушеной зайчатины. Дверь в кладовку чуть приоткрыта, подрагивает на легком сквозняке, но даже петли не скрипят, словно тоже не желая нарушать столь редкий для этого места миг затишья.

А у рукомойника сидели Даша с Лернэ и в четыре руки вытирали перемытую посуду. Чистые миски чуть позвякивали, соприкасаясь друг с другом в высокой стопке, но тишине это не мешало, напротив, придавало ей какую-то особую величественную глубину.

— Здесь случилось моровое поветрие? — осведомилась Клима, пока они с Зарином разувались у порога.

— Что ты! — ахнула Лернэ, испуганно прижав к груди тряпку. — Все живы-здоровы, не накликай! Тенька на чердаке, звукоизоляцию испытывает.

— Судя по всему, успешно, — отметила Клима. Прислушалась, но не уловила ничего, кроме все той же умиротворенной тишины. — Давно бы так.

— А вот мне уж непривычно даже, — вздохнула Лернэ. — Прежде он хоть шумел там. Шумит — значит, в порядке все, да не одна-одинешенька я дома. Сейчас-то повеселей, чем прежде, много гостей, вон, кладовку разобрали, на печи постелили Зарину, только крюк все шатается, того и гляди упадет, упасите высшие силы. А Даша мне помогать вызвалась, она у себя дома тоже за хозяюшку и…

— Где остальные? — перебила Клима.

— Гера на стройке еще, — Лернэ охотно вернулась к прежней теме. — Ристя обиделась и наверх ушла, когда ей Даша на Холмы переехать предложила.

У Дарьянэ покраснели кончики ушей.

— А где Юрген? — повернулась к ней Клима. Ничего удивительного не было ни в попытке вербовки, ни в Ристинкином отказе.

— Он с утра хотел с тобой говорить, — Даша безуспешно попыталась скрыть острые алые уши под курчавыми волосами. — Но понял, что ты до вечера не явишься, и полетел на границу, утверждать новый договор и брать твою долю золота. Вернется завтра вечером.

— Я тоже не прочь "говорить" с Юргеном, пусть он имеет это в виду, — сообщила Клима и отправилась наверх, махнув Зарину, чтобы не отставал.

"Хозяюшки" снова остались наедине с тишиной, ароматом зайчатины и мокрой посудой.

— Тенька ведь не твой родной брат, — осторожно начала разговор Дарьянэ. Она уже поняла, что милое создание по имени Лернэ настолько наивно и доверчиво, что лучше держать его подальше от всяческих интриг. Клима, судя по всему, так и делает.

— Не родной, — согласилась Лернэ, аккуратно собирая капельки воды с ободка тарелки. — Тенькин отец приходится двоюродным братом свекра названой сестры племянника моей бабушки.

Даша честно попыталась воспроизвести в голове затейливую цепочку людского родства, но потом признала сию миссию невыполнимой даже для агента тайной канцелярии.

— Почему у тебя сильфийское имя? — этот вопрос показался самым безобидным. — Ведь ты человек.

— Мой дедушка был сильф, — улыбнулась Лернэ. — Мамочка увидела, что глаза у меня синие, как небо зимой, и назвала по-сильфийски.

— Так ты прежде жила на Холмах?

— Нет, я родилась здесь. А вот моя бабушка жила в северной части Западных гор, и там втайне ото всех полюбила сильфа. Он тоже полюбил ее, но ненадолго, и улетел, а потом родился мой отец.

Лернэ говорила с одинаковой нежностью и о бабушке, и об отце, и о неведомом сильфе. Даша подумала, что никогда не поймет людей. По крайней мере, некоторых.

— Отец вырос, поехал воевать на границу, — продолжала Лернэ своим ласковым звенящим голосом. — В пути он останавливался здесь, у родителей Теньки, своих дальних родственников, и пережидал холодную зиму. Мне рассказывали, что наши с Тенькой отцы даже вдвоем ходили на медведя. Правда, медведь их испугался, и так спрятался, что они его не нашли.

— А кто такой медведь? Ваша лесная зверушка?

— Ну да, — мечтательно кивнула Лернэ. — Вон его шкура справа от печи лежит. Это четверть. А зубищи с мой кулак, из них много полезного вырезать можно.

Даша оценила мохнатый бурый половик солидных размеров и уважительно качнула головой. Но потом нахмурилась:

— Постой, ты ведь говорила, что медведя они не нашли?

— Так это Тенечка уже. Ему было семнадцать лет, и он отправился в лес, на капище, эксперимент ставить. А на полпути с медведем столкнулся. Рассказывал, он так перепугался, что до сих пор не может понять, какое колдовство сотворил. У медведя зубы расплавились, да и вообще все кости. А мясо и шкура остались. Вся деревня на это диво ходила смотреть.

Даша подумала, что Липка не зря так интересуется людским колдовством. Оно явно не слабее сильфийского. И сурово, как непролазные принамкские чащобы.

— Значит, твой отец женился здесь, и родилась ты? — уточнила сильфида после долгого молчания.

— Нет, он добрался до границы, успел повоевать, а уж потом нашел мою маму в одном из приграничных сел близ Гарлея. Пожениться у них как-то не получилось…

"В папашу-сильфа полукровка пошел", — скептически отметила Дарьянэ.

— …Зато они очень-очень любили друг друга, — Лернэ словно красивую сказку читала. — Папа несколько лет дарил маме подарки, приносил ее семье еду и боевые трофеи. Но потом его убили, а маму мои вторые бабушка и дедушка выставили за порог, потому что она незамужняя вдова, да еще беременная. Но я их все равно очень люблю, хотя не видела и никогда не увижу. Ведь если б не они, не было бы мамы и меня тоже. Они хорошие, только странные немного.

"Скорее, ты странная", — решила сильфида, которая до сих пор не могла простить собственную развеявшуюся бабушку за проклятие.

— …И мама пошла к Западным горам, надеясь, что моя первая бабушка полюбит ее и меня.

"Теперь ясно, в кого это чудо такое наивное. Приди ко мне спустя много лет неизвестная женщина с животом и назовись она "незамужней вдовой" покойного сына… Нет, представить трудно, но я бы не поверила!"

— Мама тоже остановилась тут зимовать, и Тенькины родители ее приняли. Тогда и Теня уже был, ему четыре исполнилось. Он рассказывал, что мамочка очень красивая была, песни пела чудные, вышивала на пяльцах узоры невиданные, и даже солнышко, глядя на нее, улыбалось. А уж сколько с ней было чудесных историй! Идет к колодцу, а снежинки под ее ногами горным хрусталем оборачиваются, птички на ушко песенки поют. А однажды мамочка заплакала, слезинки упали в снег, и там целая роза выросла.

"А Тенька горазд выдумывать, как видно, — мысленно хмыкнула Дарьянэ. — И "сестру" свою наивную обожает…"

— Только мама простудилась в пути и очень болела, а как меня родила, совсем плоха стала. Ее похоронили весной, — Лернэ бережно поставила на стол последнюю насухо вытертую тарелку. — Тенькины родители сделали меня своей доченькой. Потом мой второй отец на войне сгинул, а маму вскоре бесцветка унесла. Мы вдвоем с Теней и остались.

Даша поневоле шмыгнула носом. Добрую и прекрасную Лернэ было жаль до слез.

— Ты плачешь? — красавица осторожно коснулась ее руки. — У тебя что-то случилось?

— Да, — неожиданно для себя самой выдала сильфида. — Только ты ведь разболтаешь всем…

— Никогда я не рассказывала чужих секретов, — очень серьезно произнесла Лернэ. — Если ты попросишь об этом не говорить, то никто не узнает. Я не сплетница ведь какая.

— Меня… меня муж не любит, — прошептала Дарьянэ самое сокровенное и разрыдалась взахлеб.

…Пришедший получасом позже Гера застал обеих девушек тихо плачущими в обнимку над горой чистой посуды.