Расколотый мир

Глава 7. Незадолго до первого снега

Ты говоришь — моя страна грешна,

А я скажу — твоя страна безбожна.

Пускай на нас еще лежит вина, -

Все искупить и все исправить можно.

А. Ахматова

К середине следующего дня по всей округе расползлись противоречивые слухи. Одни говорили, якобы к сударыне обде прилетела целая сильфийская делегация просить политического убежища и теперь обитает на чердаке, изгнав оттуда Артеньку Мавьяра, оттого колдуна в последнее время не видно и не слышно. Другие возражали, мол, глупости это все, доподлинно известно, что никакие сильфы к обде не прилетали и лететь не собираются. Какое сильфам дело до того, что творится на ведской стороне? У них Орден есть, а обда хоть с орденских земель, да все же натура у нее ведская, правильная. Третьи полагали, что сильфы все-таки были, но не делегация, а всего пара штук, обнаглевшие до такой степени, что осмелились предлагать обде союз на самых унизительных для людей условиях. И якобы половина села видела в подробностях, как сударыня Климэн, да будет жива и здорова она во веки веков, гнала "воробушков" по самому небу поганой метлой. Тут же в спор вступали четвертые, которые напротив ясно слышали, что союз был очень даже взаимовыгодный, и все бумаги давным-давно подписаны, а в Сильфийские Холмы на вес золота продают глину, ветошь и перезрелые яблоки. В этой круговерти слухов напрочь тонули робкие и одинокие голоса пятых, утверждавших, что если сильфы и навестили обду, что, конечно, маловероятно, то обда им всецело продалась, поскольку былого величия принамкских владык в ней отродясь не бывало.

Клима догадывалась, откуда взялись эти слухи, особенно последние. Проговорился градоначальник, без него не обошлось. Потом вступились те, кто сидел на совещании, и наверняка каждый высказал свой взгляд на происходящее. Ну а там уже пошли гулять байки, одна другой невероятней. Тут уж что Институт, что деревня — все едино. Еще немного, и кто-нибудь наберется смелости спросить саму сударыню обду, как же там было на самом деле. А Клима загадочно промолчит. Пока все эти слухи только на пользу. Пускай народ привыкнет к мысли, что заключать союзы с сильфами рано или поздно придется. Только надо постараться, чтобы до отдаленных поселений и городов дошли самые удобные из слухов. Нужно будет послать туда своих людей, из той крошечной кучки преданных и разумных, не запуганных, не купленных, не поддавшихся на пламенные речи, а действительно понимающих, как необходимо Принамкскому краю пришествие к власти новой обды. Клима чуяла таких людей, собирала вокруг себя, берегла, как когда-то — членов своей тайной организации в Институте. Гера, Тенька, оставшаяся по ту сторону границы Выля — это прекрасно, но чудовищно мало для того, чтобы управлять страной. Сила обды не только в войске и верных командирах, но еще и в тех, кто мотается по городам и весям, смотрит, слушает, а если надо — говорит от имени повелительницы. Такие люди не пропадают на стройке, они приносят известия, налаживают отношения с богачами, желающими вложить свои сбережения в новую власть; они ищут отчаянных купцов, готовых торговать на землях, которые объявлены ведами вне закона. Эти люди появляются в Фирондо, забираются в горы, сплавляются по рекам к побережью Кавьего моря — а потом возвращаются и докладывают обде обо всем, что видели и слышали, приводят новых сторонников и порой высказывают полезные идеи. Про этих людей знали немногие. Гера читал их отчеты, если хотел узнать, откуда взялась у обды очередная сумма денег или полезные сведения; Тенька неплохо сошелся с некоторыми, и даже заказывал привезти ему из Фирондо какие-то редкие книги. Староста и прочие в эти дела обды вникали мало, им достаточно было обсуждать местные новости, ругать все существующие власти кроме Климиной, изредка интересоваться стройкой и делать прогнозы на будущий урожай.

Никакие верные люди не помогут, пока есть рот, распускающий ненужные и вредные для дела слухи. Поэтому, прежде чем созывать разведчиков и давать им новое задание, Клима решила разобраться с Фенресом Тамшаканом. Он все еще надеялся на золото, а потому не уезжал, и от него расходились самые вредные и неприятные из слухов. Увы, заткнуть мерзавца могильной землей пока было нельзя, поэтому оставались речи. Клима отменила очередное заседание в доме старосты и позвала градоначальника к себе на обед. По такому случаю Лернэ натушила капусты с грибами и достала из погреба копченую куропатку. Клима сходила к сварливой Малыхе и так сумела ту уболтать, что вздорная баба не только разрешила снести свой сарай под цитадель, но и одолжила обде в вечное пользование бутылку рябиновой настойки, знаменитой на всю округу. Сильфиду спрятали на втором этаже, на стол постелили белоснежную скатерть, а в уголок у окошка усадили Ристинку с книгой, чтобы изредка отрывалась от чтения и со сноровкой благородной госпожи поддерживала светскую беседу. Словом, прием Фенресу был оказан поистине аристократический.

Градоначальник почет оценил. Он угостился тушеной капустой, охотно поддержал краткий разговор о погоде, опрокинул чарку-другую настойки и благосклонно захрустел копченым крылышком. Клима, не бравшая в рот спиртного, да и к еде притронувшаяся едва-едва, поняла, что пора говорить по душам.

— Я не забыла о твоей просьбе. Жаль, что в доме у старосты ты не смог понять моего намека.

— Какого? — с некоторым изумлением переспросил Фенрес.

Клима плеснула в опустевшую чарку рябиновой настойки.

— Все стены имеют уши, кроме этих. А селяне, как ты верно заметил тогда, не одобрят, если я стану открыто раздавать деньги на восстановление города, когда сама строю здесь крепость. Ты должен был понять, а не пытаться делать глупости.

— Так ты все-таки дашь золото? — Фенрес не заставил себя упрашивать, с видимым удовольствием опрокинул чарку в рот и ловко оторвал от куропатки второе крылышко. Ристинка в углу неодобрительно передернула плечами. Среди благородных господ считалось дурным тоном напиваться и наедаться в гостях.

— Тсс, — Клима постаралась придать своему лицу загадочное выражение. — Всему свое время. Разве я обманывала тебя прежде? — "…так, чтобы ты об этом узнал".

Фенрес только неопределенно покривился. Он был уверен, что девица врет без роздыху, но уличить ее и правда не выходило. Поэтому лукавый вопрос был проигнорирован.

— Когда я получу оговоренное?

— Всему свое время, — повторила Клима. — Будет подозрительно, если ты уедешь в Редим с набитым позвякивающим мешком. Ты слишком важная персона, чтобы покидать село тайно, поэтому начнутся нехорошие пересуды. Я дорожу не только своей репутацией, но и добрым именем моих градоначальников.

— И что же ты предлагаешь? Я должен киснуть здесь, как помидор в бочке, пока не построится крепость, а местные не станут менее бдительны?

— Вовсе нет. Уезжай сегодня же, Фенрес. А в благоприятное время я вышлю к тебе тайного гонца с золотом. У меня хватает преданных людей, которые не задают лишние вопросы и не суют носы в крепко завязанные мешки. Все будут довольны, сыты, никто ничего не узнает. Понравилась моя настойка? Забирай всю бутыль.

Ристинка у окна яростно зашелестела страницами. Давать гостям с собой выпивку или закуску со стола было еще более дурным тоном. Впрочем, только у орденской знати — вед же по-хозяйски стиснул пальцами мутное горлышко бутылки. Кислое дешевое вино опротивело, а настойка была и впрямь хороша.

— Я подожду, — задумчиво протянул он. — А вот люди, моя обда, ждать не будут.

— Обещаю долго их не томить, — Клима была сама доброжелательность. — Сытые люди хорошо работают и не распускают глупые слухи.

Фенрес пристально посмотрел ей в глаза, но в который раз сумел выдержать затягивающий черный взгляд не дольше пары мгновений.

— Тогда мы договорились, моя обда. Сытые люди действительно не распускают слухов. Но чем дольше длится ожидание…

— Ожидание пищи, Фенрес. Пусть люди подумают о том, как глупо говорить гадости про бездонную корзину, из которой на них вот-вот посыплется зерно.

— Я донесу до них эту мысль. Но голодные рты не заткнуть надолго обещаниями.

— А ты все же постарайся. Будь уверен, люди не пожалеют, если проявят немного терпения. Кто, кроме меня, даст им золота?..

Когда куропатка и капуста были съедены, а бутыль с рябиновкой бережно завернута в тряпицу, гость принялся прощаться, заверив, что отправится в Редим следующим же утром.

Наутро Клима вышла его проводить, желая убедиться, что градоначальник и правда уберется восвояси, больше никому ничего не наболтав.

Было ветрено, по льдисто-голубому небу величаво неслись серые перистые тучи. У обды из-под платка тут же выбились непослушные прядки волос, которые никак не желали отрастать до той длины, когда их можно крепко прихватить лентой. Пахло дымом и заморозками, ветер свистел по чердакам, ударялся в заборы, сбивал с курса мокрых и взъерошенных птиц. Тенька уверял, что такие ветра всегда приносят за собой снег, и уже на днях всю округу заметет по колено. Лернэ подтверждала: зимы в здешних краях суровые, снега и мороза хватит на всех. Бывает, даже вода в колодцах ледяной коркой покрывается, ее разбивают длинными кольями. А Тенька, когда только начинал колдовать, постарался выпарить, но чего-то не учел, и ему паром лицо обдало. Ползимы потом красный ходил, и кожа с носа слазила.

Градоначальника Клима нашла у старостиных ворот. Щурясь от ветра, Фенрес заканчивал крепить седельные сумки. Сонная мускулистая лошадка стояла смирно, лишь изредка поглядывая на гниловатую траву у противоположной обочины.

— Не сидится тебе дома, обда, — вместо приветствия пробурчал Фенрес. Фраза была произнесена учтиво, даже заботливо, но оба знали, что заботой тут и не пахнет.

— Зато тебя в скором времени ждет тепло домашнего очага, — Клима приостановилась, наблюдая.

— Мой очаг — в Западногорске, а не в этой дыре, — со злости Фенрес туже обычного затянул узел на сумке.

— Твой очаг тот, у которого я насыплю тебе больше золота, — с усмешкой осадила Клима и забралась в седло. — Довези свою обду до стройки. Я желаю прокатиться.

Фенресу оставалось только беззвучно скрипнуть зубами и взять лошадь под уздцы, утягивая за собой по размытой дороге, изрытой глубокими заиндевевшими лужами. Замечательно обда устроилась, чтобы вместо своего платья испачкать сапоги градоначальника.

У стройки они расстались, и Клима внимательно проследила взглядом, как всадник в черном полушубке выезжает из села, за околицей сразу переходя на скорую рысь. Теперь вредных для репутации слухов можно не опасаться, а про самого Фенреса и вовсе забыть. Ненадолго, к примеру, до середины зимы, если не отличающийся выдержкой градоначальник не напомнит о себе раньше. Клима слишком дорожила средствами, чтобы тратить их на прихоти высокородных пройдох.

Даже в ранний час на стройке было людно, весело скрипел плохо смазанными сочленениями кривоватый подъемный механизм, который сейчас использовали, чтобы спускать камни в вырытую для фундамента и свай яму. Клима прошла к стене, привычно здороваясь со всеми, справляясь о новостях и отмечая, что сегодня вокруг нее собралось не так уж много народу, и в этой кучке не хватает полудюжины знакомых лиц. Разгадка обнаружилась, когда обда обогнула череду высоченных куч глинистой земли и пару кирпичных батарей.

Посреди стройки, за широкой перевернутой бочкой, словно за столом, сидели на каких-то бревнышках Гера и юный архитектор — оба задумчивые, взъерошенные, едва ли не соприкасающиеся лбами над стопкой чертежей. А вокруг толпились строители числом не менее пары десятков человек, заглядывали в чертежи, чесали в затылках, время от времени многозначительно вздыхали. Если юный архитектор выглядел совершенно растерянным, то Гера, напротив, чиркал в расчетах угольком и уверенно рассказывал что-то, если Клима не ошибалась, из высшей математики, которую сама обда за неполные два года успела местами позабыть. Картина выглядела настолько идиллической, что был велик соблазн полюбоваться недолго и уйти восвояси, но помешало неприятное тягучее чувство где-то под ложечкой, которое настигало Климу всякий раз, когда она видела, что Геру любят и уважают не за страх, а за доброе благородное сердце. Тенька без обиняков называл это чувство завистью, с чем обда никогда не соглашалась. Она считала, что испытывает обычное раздражение, ведь если бы не ее талант, эти люди знать не знали бы, кто такой Гера. Так какое они имеют право восхищаться человеком, который никогда не сможет добиться абсолютной власти, интригами и силой прекратить войну, возродить когда-то мощное государство? И какое право он имеет принимать эти почести как должное, открыто улыбаться и не держать за душой неприятных тайн, в то время как сама Клима из этих тайн, кажется, вся уже состоит? Интуиция подсказывала, что так и должно быть, но тщеславное сердце втайне протестовало.

…Когда Клима подошла к бочке, Гера тут же встал и первым поклонился. Чувство под ложечкой сыто заурчало и угомонилось, хотя полностью пропасть ему мешала мысль, что прочие сейчас склонили головы не столько из-за того, что перед ними обда, а потому что так сделал их любимец и кумир.

Впрочем, Клима не была бы обдой, иди она на поводу у своих чувств, приятных и не очень.

— Мы тут ошибки в чертежах ищем, — жизнерадостно сообщил Гера. Свежий воздух, всеобщее внимание и отсутствие поблизости прекрасной, но недостижимой Лернэ шли ему на пользу.

— И как? — Клима с умным видом глянула в чертежи, едва удерживаясь, чтобы не почесать в затылке и многозначительно вздохнуть. Понятными выглядели только столбцы вычислений, но ни применить их к графикам и линиям, ни навскидку определить правильность обда не могла.

— Уже целых три, — по-военному отрывисто и громко отчитался «правая рука». — Но они почти исправлены, там всего-то надо было учесть третью основную аксиому и применить уравнение с переменным. Ерунда, мы это еще на шестом году проходили.

Юный архитектор молча краснел со стыда: его неполное образование не шло ни в какое сравнение с институтским. Порой Клима ловила себя на мысли, что Институт — самое лучшее, крупное и организованное из учебных заведений Принамкского края, и сентиментальные чувства тут не при чем.

— Прекрасно, — девушка благосклонно улыбнулась. — Продолжайте, и да помогут вам высшие силы. Возведение стен нужно закончить к весне, а далее приступать к цитадели. Да, я помню, что грядут снегопады, поэтому в ближайшие дни лично выеду в Локит за колдунами.

— Значит, мы снова в путь? — уточнил Гера под всеобщий одобрительный гомон.

— О, непременно, нас всех ждет множество славных путей во благо Принамкского края, — Клима произнесла это громко, весело, но одарила «правую руку» таким взглядом, что тот умолк, а когда обда уходила со стройки, вызвался ее проводить.

Только вдали от любопытных ушей Клима заговорила.

— Ты остаешься здесь. Кто-то должен руководить стройкой, ходить на советы и принимать гонцов, — она понизила голос. — А еще приглядывать за «воробушками», не Ристинке же это поручать.

Гера нахмурился, посерьезнел.

— Ты ведь не поедешь одна?

— Я возьму Зарина и Хавеса.

— А не передерутся? — в его глазах читалось сомнение.

— Если я пару сотен головорезов организовываю, то уж с двумя лоботрясами управиться сумею, — усмехнулась Клима.

— Интересно, как за глаза ты называешь меня, — пробормотал Гера. — Не думаю, что Хавесу, а особенно Зарину понравилось бы твое определение.

— Тебе действительно интересно? — почти зловеще переспросила Клима. Она словно наслаждалась Гериной неловкостью.

Тот мотнул головой и промолчал. А потом твердо произнес:

— Возьми с собой Теньку. Выбей с чердака и возьми. Так мне будет спокойней. В каких бы высоких облаках ни витал колдун, с ним ты не пропадешь.

Клима хотела было едко возразить, но передумала. Почему бы и нет? Тенька поможет в Локите отличить хороших колдунов от плохих, да и вообще с ним веселее, чем с новоявленными телохранителями. А многие колдовские штуки очень полезны в пути и существенно упрощают быт.

Расставшись с Герой и не спеша идя к дому старосты, Клима чувствовала усталость. Изо дня в день удерживать власть оказалось куда сложнее, чем просто воспользоваться шансом, хотя обда и слегла тогда на сутки. Сейчас такой роскоши Клима себе позволить не могла. А третье условие? Значит ли, что оно должно даться еще тяжелей? И сумеет ли Клима не сломаться под тяжестью всей формулы власти? Невольно думается, что, наверное, недаром обдами становятся не в восемнадцать, а в двадцать два. Климе казалось, что через четыре года она сделается тверже гранитной стены и постигнет если не все, то уж явно большую часть тайн мироздания. А еще она будет ужасающе взрослой. Двадцать два — это ведь почти тридцать. Где тридцать, там и сорок, а когда Клима разменяет полвека, Принамкский край уже наверняка наберет прежнюю мощь, и с обдой будут считаться все. С ней уже считаются. Но как же трудно!..

Сегодня Клима пробыла на заседании лишь пару часов, а затем ушла, сославшись на неотложные дела. Они и впрямь были — девушка уже не помнила, когда в последний раз ходила на капище говорить с высшими силами. Те обыкновенно молчали, но выговариваясь в замшелый колодец посреди окруженной ивняком поляны, Клима чувствовала, что ее слышат.

У околицы к ней привязался Хавес, желавший составить компанию и поохранять. Клима отослала его прочь, велев зайти к Гере на стройку и позвать его вечером на заседание к старосте. Пусть привыкает «правая рука», давно уже пора спихнуть на него хотя бы треть времени этих бессмысленных совещаний. Сейчас Климе хотелось побыть в одиночестве. Она была уверена, что в лесу рядом с капищем с ней ничего не случится. Высшие силы не пустят по следу обды убийцу, запутают, изгонят прочь. Этот старый лес был для Климы самой надежной из крепостей.

Доска легла на попутный ветер, как в колыбель — воздух обволакивал ее, толкал вперед бережно и ровно. Не погода, мечта: ветрено, сухо, в небе чисто, лишь редкие перистые тучки висят низко над землей. А в вышине гуляют вихри, выбирай нужный, да мчись, куда тебе захочется, лови ртом прорву ледяного воздуха, слушай свист в ушах и не думай ни о чем, позволь ветру забрать из головы все лишнее, чувствуй себя проворной скорлупкой в родной стихии.

Поймав ветер, Юрген привычно отстегнул крепления и сел на доске, свесив ноги в облачную пропасть. Стоять на протяжении всего пути довольно утомительно, лучше дать себе отдых, когда есть возможность. А то неизвестно, сколько будет длиться милость Небес: переменится ветер, и придется маневрировать ногами, ловя нужный поток, скользя со сквозняка на сквозняк. А если по темноте придется лететь — и вовсе рискуя потерять ориентацию и разбиться. Но права на это у Юры сейчас нет. Надо и самому добраться в целости, и груз доставить — тяжелый туго завязанный мешок размером со среднюю подушку. Когда Липка самолично приматывал мешок к доске, то раза два повторил, что Юрген отвечает за груз головой. Юноша и сам это понимал, с трудом унимая волнение.

В минувшую ночь они с Липкой засиделись допоздна: Костэн так и сяк перечитывал новый вариант договора, хмурил брови и от этого становился копией собственного отца, изображенного на портрете. Проще всего было признать обду взбалмошной девчонкой, возжаждавшей славы, но такая настолько крутой каши не заварит. Климэн Ченара, благоволят ей высшие силы или нет, была умна и вряд ли стала бы править договор просто так, чтобы потешить самолюбие. Она явно видела в измененных строках какую-то выгоду для себя. И эту же выгоду пытался обнаружить Костэн.

С изменением количества золота все ясно, тут выгоду обде не заметит только слепой, глухой и стукнутый об тучу. Ответный дар… допустим, она хочет казаться вежливой. Или просто яблоки некуда девать. В любом случае, со второй поправки Холмам вреда не будет. Пользы, честно говоря, тоже, принамкских яблок в этом году везде хватает. Вот с техникой вопрос довольно скользкий. Что значит «обда будет покупать, если у нее возникнет недостаток»? У Климэн в рукаве припрятано полсотни тяжеловиков? Или она рассчитывает вскорости захватить орденские трофеи? Тогда нужно сделать приписку, что трофейная техника не в счет. Пусть немного топорно, однако действенно. Что войну воевать против Ордена Климэн к лету планирует — тоже понятно, хочет сил накопить. Ладно. Тем более, в договоре точно указано, что к лету будущему, а не какому-нибудь. Над предпоследней припиской Костэн тоже думал очень долго. Ответное обязательство обды стереть Холмы с лица земли — угроза или самонадеянное тявканье? Может, в другом рукаве у нее припасено какое-нибудь жуткое оружие, изобретенное даровитым колдуном? Нельзя недооценивать противника, особенно — противника неизвестного. В конце концов, Липка смягчил жестокое «стереть с лица земли» до более расплывчатого «объявить войну». Ну а последнее условие ему даже понравилось. Почему бы и не оставить за государствами возможность менять условия нерасторжимого договора в соответствии с реалиями времени. Это обда хорошо придумала, серьезный шаг дальновидного политика. И лишнее подтверждение тому, что девчонка непроста.

Сейчас, наедине со свистящим вдоль кончиков ушей попутным ветром, Юрген раз за разом мысленно повторял заново измененный текст договора, после двух мозговых штурмов выученного наизусть. Наверное, ни одному урагану уже не суждено было выдуть из головы сильфа эти строки. Подпишет ли Климэн на этот раз? Должна, ей некуда деваться. Конечно, если ее высшие силы не укажут избраннице клад на полтора десятка сундуков золота.

Поток ветра нес Юргена до самого Редима, поэтому к деревне сильф добрался гораздо раньше запланированного времени, задолго до сумерек. Нечего было и думать о том, чтобы средь бела дня приземлиться посреди улицы или даже рядом с Тенькиным домом. Непременно найдутся очевидцы, и тогда вся секретность развеется как утренний туман. Поэтому Юрген, немного покружив над уровнем облаков, спустился в ближайший густой лес, надеясь дождаться вечера там. Еще сверху сильф присмотрел для себя чудную полянку: кочки, мягкий пожелтевший к осени мох, ровные прогалины, опавшая листва, кругом — деревья-исполины. Самому можно устроится на здоровенном поваленном бревне, доску положить на пару пеньков…

Юра завис над самой землей и ловко спрыгнул на местечко, показавшееся ему чистым, ровным и безопасным. Под ногами неприятно чавкнуло, и сильф по пояс провалился в отвратительную ледяную жижу, густую, затягивающую. И, самое ужасное — продолжил погружаться глубже, а выбраться, как из воды, почему-то не получалось, словно угодил не в яму с жижей, а в чью-то захлопнувшуюся пасть. Дотянуться до доски уже не получалось, она висела на недосягаемой теперь высоте. И, как назло, ближайшие бревна и пеньки оказались шагах в пяти, о деревьях и говорить нечего. Юра попытался цепляться за мох, но тот проваливался под руками, скользил, и вскоре сильф оказался посреди черной бездонной лужи, не имея возможности даже проплыть вперед. Грудь сдавило ледяными тисками, руки беспомощно тянулись вверх, но разум осознавал, что это бесполезно, еще немного — и жижи станет по шею, потом ледяные тиски доберутся до рта, носа…

Грудь до боли стянута веревками, сухая земля, злая, сыпучая, падает на глаза.

— Смотрите фокус, шантрапа: закапываешь «воробушка», через пять минут отрываешь — а там пусто!..

Страшно, до слез хочется жить, но дышать уже нечем, горло дерет песком и кашлем, сознание мутится…

Теперь сознание было безоблачно ясным, но от этого становилось только хуже.

«Небеса, неужели у меня участь такая: умереть от удушья в принамкской земле? Не хочу, не надо!!!»

Липки здесь нет, он остался далеко, на сильфийской границе. Незачем сдерживать слезы — все равно никто их не увидит, но в этот раз слез не было. Только перед глазами четко стоял образ того перепуганного до истерики мальчишки, в которого агент тайной канцелярии Юрген Эр до сих пор иногда превращался по ночам…

Послышалось ли? Обостренный ожиданием смерти слух уловил, как под чьей-то ногой хрустнула ветка, тихо чавкнул коварный мох.

— На помощь!!! — что было сил заорал Юра по-сильфийски, даже не осознавая этого и, тем более, не думая, что здесь, в сердце Принамкского края, единицы смогут понять смысл, и еще меньше — действительно прийти на помощь, а не убраться прочь, порадовавшись смерти сильфа.

Но, должно быть, его крик услышали еще и Небеса.

Шаги стали ближе, уверенные, торопливые. Долгое страшное мгновение — жижа была уже по подбородок — и в пределах видимости оказалась длинная упругая ветка.

— Хватайтесь!

Этот звонкий повелительный голос Юра узнал даже теперь, чем-то врезался он в память. Не раздумывая, что обда делает посреди леса и какая дурацкая получилась ситуация, сильф мертвой хваткой вцепился в ветку.

— Лезьте! — приказали сверху, и он подчинился, потому что иначе было нельзя. Мышцы болели от нестерпимой нагрузки, в глазах темнело, но Юра упорно карабкался туда, навстречу звонкому уверенному голосу, свежему воздуху и жизни…

…Он очнулся на мху, шагах в десяти от темного омута. Над ним стояла Климэн и деловито махала платком, наверное, снятым с головы. Юра вяло отметил, что орденское воспитание сказывается: знает, что когда человеку нужно дать воды, сильфа следует вынести на воздух или чем-нибудь обмахать.

Увидев, что спасенный открыл глаза, девушка прекратила размахивать платком и ловко повязала его обратно на голову. Смотрела она не с состраданием, а скорее — с любопытством. Потом протянула руку:

— Вставайте. Не стоит в конце осени лежать на земле.

Юра машинально принял руку, сел, все больше приходя в себя.

— Спасибо…

Обда пожала плечами.

— Квиты. Вы спасли жизнь мне, а я вам.

Сильф вспомнил перепуганные глаза семнадцатилетней девчонки, у которой в воздухе отказала скверная институтская доска, и подумал, что и впрямь квиты. А потом понял, что разговор сейчас ведется по-сильфийски, а в речи обды чувствуется неуверенный акцент, вдобавок, она явно подбирает знакомые слова. Почти два года без практики, видать, сказываются.

— То есть, если бы тогда за руку тебя схватил кто-нибудь другой, то я сейчас утонул бы? — он перешел на принамкский и постарался, чтобы вопрос прозвучал в полушутку.

Обда серьезно посмотрела ему в глаза.

— Нет, тебя бы я все равно спасла, — и, не успел Юра мысленно подивиться не то нежданному благородству, не то ожидаемому лицемерию, прибавила: — В этом случае ты мог стать моим должником. Твоя жизнь полезна мне.

Отчего-то сейчас Юра был уверен, что Климэн не врет. Но еще не решил до конца, как ему расценивать эту довольно циничную откровенность, поэтому ограничился общей вежливой фразой:

— Я рад, что ты оказалась здесь. Почему, кстати?

— А почему ты приземлился посреди болота? — у Климэн была отвратительная манера отвечать вопросом на вопрос.

— Потому что я не знаю, как выглядит болото. Не знал, точнее, — его передернуло.

Доска по-прежнему висела над омутом, но подтянуть ее к себе, создав нужный поток ветра, было делом пары минут. Глядя, как Юрген проверяет сохранность мешка, Климэн бесцеремонно спросила:

— Что там?

— Твое «золото».

— Всего один мешок? В договоре речь шла о большем.

— Это не совсем золото, — таиться не было смысла, поэтому он развязал мешок, показывая обде содержимое.

Та недоверчиво уставилась на крупные ровные горошины, белоснежно поблескивающие даже в тени чащобы. Забрала горстью, поднесла к носу — не пахнут.

— Что это?

— Белый жемчуг, — Юра чуть улыбнулся. Орден исчерпал запасы жемчуга задолго до рождения обды, неудивительно, что она даже не слышала о драгоценности, которую хранят в себе воды Кавьего моря у ведских предгорий. — Он гораздо ценнее золота. Не везти же мне полтора десятка сундуков, они просто не поместятся на доске.

— Принамкский?

— Лишь добытый у вас. Эти жемчужины много лет лежат в сильфийской казне.

Климэн вроде бы поверила. Или сделала вид, что поверила. Юра до поры махнул на это рукой. Пусть спросит местных, у ведов белый жемчуг по-прежнему ценен и в ходу. А пока можно заняться испачканной в жиже одеждой. К счастью, и куртка, и штаны прилегали к телу плотно и были сшиты из добротной ткани, призванной защищать владельца от дождя и непогоды, поэтому сильф вымок не до нитки и мог подождать с переодеванием до дома, не рискуя простудиться. Только из высоких ботинок воду вылил — неприятную, темную. Она зажурчала и мгновенно впиталась в мох. Тем временем обда явно пришла к какому-то решению, потому что встала с пенька, на котором сидела, словно на золоченом троне, и махнула сильфу рукой:

— До вечера тебе все равно нельзя показываться на селе, одного тебя оставлять я не хочу, поэтому идем со мной. У меня еще есть дела. Иди след в след, иначе опять провалишься.

«По грибы она здесь, что ли? — подумал Юрген, пытаясь припомнить, что читал о занятиях людей. — Или по ягоды какие-нибудь? Так ведь корзинки нет. Может, по дрова? Но и топора я не вижу. Да и станет ли эта гордячка лично ходить за дровами, если только это не какая-нибудь обязательная человеческая традиция…»

Климэн шла по болоту, словно по сухому тракту: не глядя под ноги, быстро, уверенно. Юра вспомнил, что обычно по таким местам (их еще вроде бы называют коротким словом «топь») ходят очень осторожно, палкой прощупывая дальнейший путь.

— Ты так хорошо знаешь эти места, что не боишься ошибиться и ступить не туда? — осторожно уточнил он. Тонуть второй раз из-за чужой самонадеянности не хотелось.

— Первый раз этой дорогой иду, — ухмыльнулась обда, не отказывая себе в удовольствии оглянуться и полюбоваться вытаращенными глазами спутника. — Я просто знаю, куда шагнуть. Мне этот лес — как небо для тебя.

— Здесь капище? — догадался он. Климэн кивнула. — Удивительно, как ты не боишься. Ваши высшие силы так разгневались на обд и весь Принамкский край, а ты доверяешь им вести себя по болоту. Небеса нас никогда не предавали.

— Потому что ваши Небеса далеко и вспоминают о вас редко. А высшие силы — вот они, здесь, под моими ногами. И разгневались они не на меня, а на ту, которая предала их первой. И если я здесь, иду по болоту и говорю с тобой, это значит, Принамкский край прощен.

В лесу обда была иной. Более открытой, беспечной. Наверное, так же сильфы пьянеют от высоты.

— А если они решат, что ты предала их? — спросил Юрген. — Да, Небеса далеки, но издалека они шлют нам лишь свою любовь, не пытаясь вмешиваться в жизнь. Они ткут ветра нам на удачу, забирают нас, когда приходит срок. А Земля и Вода жестоки. Посмотри, что сделали они с твоей страной из-за ошибки одного человека. Мне всегда было удивительно, как могут люди чтить собственных палачей. Сильфы ведь тоже живут под волей высших сил, но ни один из нас не станет их о чем-то просить. В трудный час все обратятся к Небесам.

— Это потому что вы вечно ходите по кромке, не желая спуститься и принять эту землю полностью: и богатства, и беды. А потом удивляетесь, почему Принамкский край богат, а на Холмах даже овес не растет. Высшие силы относятся к вам так же, как и вы к ним — им просто нет дела. А раз так, пускай вас кормят ваши далекие Небеса, если они способны посылать зерно вместо дождей и туманов. Да, высшие силы жестоки. Но и благоволение их не знает границ. А обда из народа избрана, предала она — предал народ. И это, я считаю, справедливо. Высшие силы, Юрген Эр, никогда не решат, что я предала их, до тех пор, пока я действительно не предам. А я этого делать не собираюсь, — «хотя вам, сильфам, очень хочется» — читалось в окончании фразы.

— Никогда не пойму, — пробормотал Юра. — Лучше и благ иметь наполовину, тогда в случае ошибки можно не бояться, что могучая стихия покарает тебя во всю свою мощь.

— Вот поэтому я человек, а ты сильф, — усмехнулась обда. — Мы будем вечно качаться по разные чаши весов и никогда не поймем друг друга.

— Не поймем, — согласился Юра. — Но принять друг друга нам никто не мешает. Не в этом ли смысл любого союза?

Климэн оглянулась и посмотрела на него иначе.

— Пожалуй, — после паузы согласилась она. — Тогда расскажи мне о себе, Юрген Эр. Я хочу знать, кто прибыл ко мне послом. И кого я приму что в сельском доме, что во дворце.

Это становилось интересно. Обда фактически предлагала дружбу.

— Задай вопрос, — предложил Юрген, откидывая со взмокшего лба прядь курчавых волос: путешествие по болоту вкупе с разговором дались непросто. — Я отвечу честно и задам тебе свой, на который ты тоже не станешь врать.

— Годится. Но если вопрос будет мне не по нраву, я откажусь отвечать, Юра.

— Как и я, Клима.

От знаменитого капища высших сил Юрген ждал чего-то необычайного. И ожидания оправдались.

Круглую полянку, окруженную ивняком, словно не до конца затронуло холодное дыхание осени. Сквозь пожухлую траву по-прежнему пробивались яркие бархатисто-зеленые ростки гигантских ландышей, а уж ромашки вовсе цвели и благоухали. Мох на колодце в центре поляны был по-летнему зеленым, кругом густо и приторно пахло цветами, прелой листвой и болотной влагой.

Клима велела сильфу ждать на краю поляны, а сама уверенно направилась к колодцу. Юра глянул ей вслед и на миг остолбенел: в тех местах, где прошла нога избранницы высших сил, сквозь рыжую мокрую траву пробивались новые ростки ландышей. Сильф помотал головой, и наваждение вроде бы пропало.

А Клима тем временем добралась до колодца и села на корточки, привычно опуская ладони в прозрачную воду. Сегодня вода была совсем ледяной, пальцы тут же разболелись, а их кончики побелели. Но даже боль после долгой разлуки с капищем казалась приятной. Здесь Климе было по-настоящему хорошо.

Она умыла лицо, чувствуя, как словно стираются лиловые тени у переносицы, на смену усталости приходит покой. И зашептала в глубину колодца, зная, что сильф ее не услышит, даже если вздумает подойти вплотную. Капище не позволит.

— Высшие силы, я так устала. Устала быть железной, надевать одни маски поверх других, устала держать то, что выскальзывает из рук и ломает пальцы. В первые месяцы у меня внутри все заходилось от наслаждения, когда я видела исполнение моих приказов, почитание, страх. А теперь мне уже почти все равно. Я воспринимаю это как должное и лишь раздражаюсь, если кто-то смеет ослушаться моей воли. Наверное, только на Теньку у меня не получается толком разозлиться. Может, потому что он видит меня насквозь, хотя я сама себе в этом порой не хочу признаваться. А может, из-за вашего благоволения к нему, высшие силы.

Высшие силы, вы видите все. Вы знаете, что я не жаловаться сюда пришла, не просить снисхождения. Устала быть железной — стану каменной, на пыль изойду, но эта проклятая война будет окончена. Но кому я еще скажу, как порой бывает страшно, досадно, унизительно, как я на одной интуиции пытаюсь постичь то, чему иные учились десятилетиями и все равно толком не выучились. Иногда я вижу сны, в которых голыми руками ломаю человеческие хребты. Нет, не человеческие, пытаюсь убедить я себя. Моих врагов. Они — не Принамкский край. Но порой кажется, что меня окружают одни лишь враги. Они ничего не понимают, все делают не так, часто портят дело, прикрываясь благими намерениями. Я хочу покарать всех и каждого, но пока не могу. Я ничего пока не могу и порой боюсь, что это бессилие к концу зимы меня доконает. Ни боли, ни смерти, ни ожидания, ни изматывающего труда — ничего я не боюсь так, как бессилия. Страшнее всего ощущать себя мышонком под кошачьей лапой. Прошу вас, высшие силы, помогите мне поскорей вырасти и свернуть кошке шею…

О деревянные ставни звонко бились капли дождя. Лернэ привычно хлопотала у печи, Ристя с отстраненным видом читала при свече. А на обеденном столе тарелки и кружки опять потеснили деловые бумаги.

— Мне нравятся ваши поправки, — заключила Клима, перечитав договор.

— Надеюсь, теперь ты его подпишешь? — устало осведомился Юрген. Его недавнее появление с ног до головы в подсохшей и отваливающейся кусками болотной жиже стало причиной женского (особенно Дашиного) переполоха, зато теперь сильф был отмыт, переодет, сыто накормлен и хотел поскорее отправиться спать. Но не раньше, чем вредная обда соизволит поставить на бумаге свой высочайший росчерк.

— Во-первых, у договора край подмочен, вот здесь даже точка расплылась, — Клима придирчиво приподняла бумагу двумя пальцами. — А во-вторых, он снова нуждается в правке.

Юра, уже во всех красках вообразивший себе теплую постель, малодушно подумал, что эту зануду проще убить, чем заключать с нею союзы. Но, разумеется, не всерьез. После лесной прогулки сильф проникся к девушке некоторой симпатией. Клима оказалась умна, обаятельна, с ней можно было часами говорить на всевозможные темы. Если б она еще договора влет подписывала!..

— Вот здесь нужно изменить «золото» на «белый жемчуг», — продолжила обда. — А после правки о трофеях добавить, что, кроме того, все договора Ордена с Холмами в наших союзнических отношениях признаются недействительными. Это будет логично.

Юрген слишком устал, чтобы оценивать логику Климы, поэтому кивнул, но про себя решил, что сегодня подписать договор и впрямь не выйдет. Завтра надо перечитать на свежую голову, а если потребуется — опять к Липке слетать. И летать до тех пор, пока проклятую бумажку не украсят обе подписи, к обоюдной выгоде сторон.

Даша, сидящая рядом с мужем, широко зевнула и словно бы невзначай пристроила голову на его плече. Тоже спать хочет, но не уходит, ждет, чем все закончится. Кстати, сама Клима на этот раз без «свиты»: Геры до сих пор дома нет, и Лернэ изредка, когда думает, что никто не видит, выходит ждать его на крылечко; а Тенька не вылезает с чердака, только однажды спустился за ужином. Правда, на печи лежит молчаливый и серьезный юноша по имени Зарин, но его обда почти не замечает и, тем более, не советуется. В конце концов, Юрген сгреб бумаги в охапку и пожелал всем доброй ночи, заявив, что подписание договора переносится на завтра. Или на послезавтра, если он полетит отчитываться начальству о новых правках. Обда не возражала, и вскоре сильфа ждал крепкий глубокий сон, безо всяких договоров, политических перипетий и, упасите Небеса, болотной жижи.

Клима дождалась, пока господа послы уберутся в отведенную им комнату, коварно глянула на оставленную без присмотра белую доску и отправилась к Теньке.

А утром дом проснулся от скандала на кухне.

— Тридцать четыре смерча! — бранился Юрген. — Чтобы я еще хоть раз выпустил доску из рук в этой невозможной стране!

— Ты ведь сам разрешил, — с делано непонимающим видом пожимал плечами Тенька. Колдуну любая брань была как гусю вода.

— Я разрешил изучить, а не испортить! Как ты вообще умудрился сотворить такое с изобретением детей Небес, человек без капли сильфийской крови?!

— Ну, понимаешь, там так интересненько получилось…

— Мне плевать, чего там у тебя получилось! Верни все как было!

— Я же говорю, там интересненькое дело, — примирительно отвечал вед без тени раскаяния в голосе. — Я один вектор тихонечко подкрутил, и вся сетка наперекосяк пошла. Теперь заново монтировать надо, иначе…

— Сколько времени это займет? — угрожающе поинтересовался Юрген.

— Не знаю, я еще не все вектора там передергал. Интересненькая штука…

Подтягивающиеся к месту разборок домочадцы постепенно вникали в суть конфликта. Дело в том, что минувшим вечером, когда сильфы отправились спать, колдун вылез с чердака, взял доску и чего-то с ней сотворил, да так, что ранимая сильфийская техника напрочь утратила летучесть. Это обнаружил Юрген, который с утра как раз собирался снова лететь на Холмы. Вернее, сперва он заметил пропажу доски, а уж потом, когда Тенька нехотя ее вернул…

— Ах, не все?! — возмущению сильфа не было предела. — Ты думаешь, я тебе позволю после такого хоть пальцем к доске прикоснуться? Дикарь принамкский! Колдун беззаконный! Да как твои руки вообще на такое поднялись!

— Перестань оскорблять Теньку! — влез Гера. — Все знают, что ты ему разрешил.

— Но я даже представить не мог, что человеку под силу как-то повлиять на свойства доски! — вырвалось у Юргена.

— Как это не под силу? А в Институте… — но тут Геру в бок пихнула Клима, и он осекся.

— Что в Институте? — с подозрением переспросил сильф.

— Там тоже доски летать отказываются, или забыл? — выкрутилась Клима.

— Так ведь от старости, а не от колдовства! — Юрген размашисто сел на лавку и снова помянул смерчи.

— Да ты не расстраивайся, — Тенька примирительно тронул сильфа за плечо. — Можно подумать, я все доски Холмов нелетучими сделал.

— Лучше бы все, а не эту, — в сердцах бросил Юрген. — Как я теперь буду с начальством связываться?

— М-да, это, конечно, интересненько получилось.

— Клима, — обратился к обде сильф. — Если твой стукнутый об тучу колдун еще хоть раз произнесет эту смерчеву фразу, я за себя не отвечаю.

Клима красноречиво мотнула головой, и Тенька поспешил ретироваться. Вид у колдуна был довольный.

— Ничего-то ему доверить нельзя, — сокрушенно вздохнула простодушная Лернэ. — Который день крюк в комнате послов на честном слове болтается, а Тенечке все штукатурку заколдовать недосуг.

Почти до самого вечера Юрген и Дарьянэ возились с доской. Судя по долетающим из их комнаты проклятиям в адрес даровитого изобретателя — без особого успеха. Тенька как ни в чем не бывало пропадал на чердаке, Гера обижался за обруганного друга, Клима загадочно помалкивала, а остальные ничего не понимали. За ужином обда завела речь, что не против сегодня подписать договор.

— А как же твое правило ничего не подписывать на ночь? — угрюмо съязвил Юрген. Он оказался в неловком положении: с одной стороны, договор следовало подписать как можно скорее, чтобы обда могла воспользоваться подаренной суммой, пока ведские купцы не распродали урожай на других территориях, иначе сделка почти теряет смысл, и восстание загнется от голода с полными карманами жемчуга. С другой — смерч его знает, какой сейчас в договоре подвох. Обда оказалась куда хитрее, чем о ней думали в тайной канцелярии, иначе с Дашей отправили бы как минимум самого Липку. Но Липка на Холмах, а доска по милости колдуна сломана, и неизвестно, будет ли снова летать. Ехать же через полстраны пешком не просто долго, но и опасно, особенно для сильфов, которых здешние люди терпеть не могут.

— Ночь еще не скоро, — отмахнулась Клима. — Я как раз успею поставить подпись.

Дарьянэ незаметно пихнула мужа под столом. Юра досадливо пихнул ее в ответ, мол, не мешай. Сильфида надулась, отодвинулась и сделала вид, что ее интересует только тушеная капуста в тарелке.

— Сделаем так, — наконец сказал Юра, — я отдаю доску на растерзание твоему Теньке и жду три дня. Если за это время он не починит, тогда — подписывай.

Снова увидев доску, колдун обрадовался и тут же утянул ее на чердак, отчего у сильфа сложилось неприятное предчувствие, что ждать бесполезно, и вообще они тут все заодно. Обда, ее люди, Принамкский край, купцы, грядущая зима… На этом месте Юрген мысленно обругал себя параноиком и до поры зарекся делать выводы.

Предчувствия не обманули в одном: доска через три дня летать не могла, наоборот, неугомонный колдун ухитрился свертеть с нее крепления и боковые лопасти, хотя до сих пор Юрген был уверен, что последние представляют с доской одно целое. К исходу третьего дня лежащие отдельно крепления начали издавать странный жужжащий звук, когда над ними заносили руку или ногу, но на этом научно-исследовательский процесс, по словам Теньки, застопорился надолго, ввиду того, что «вы, сильфы, тут так интересненько придумали». Колдуна хотелось развеять по ветру, но Юра приказал себе не свирепеть и за вечерним чаем дал Климе подписать договор.

— Вот и славно, — протянула обда, оставив на бумаге росчерк и герб Принамкского края — знак формулы власти. — По первому снегу пошлю гонца к сильфийской границе, он передаст весточку твоему начальству, а тебе, вероятно — новую доску. За неделю обернется.

— Ты раньше его отправить не могла? — в Юргене опять шевельнулось нехорошее подозрение, на этот раз куда более обоснованное. Захотелось выхватить договор из рук Климы и разорвать на мелкие кусочки, пока он не наделал бед.

— Разумеется, не могла, — пожала плечами обда. — У меня не так много надежных людей, пока что они все в отъезде, но на днях кто-нибудь вернется.

И глядя в черные лучистые глаза, Юра почувствовал, как его подозрения тают. Не может человек так врать. Даже Липка не может.

Первый снег накрыл деревню тихо, в ночи, рассыпался, словно пух из надорванной подушки. И сразу кругом стало празднично, нарядно, как будто природа вместе с людьми готовилась к большой ярмарке, надевая свои лучшие платья.

По первому снегу строящуюся крепостную стену пересек первый купеческий обоз. Слух о том, что обда платит за товары не золотом, а жемчугом, быстро разнесся по ведским землям, и нашлось немало охотников разжиться этой редчайшей драгоценностью. Быстро были позабыты указы Фирондо: если на землях обды дело пойдет, к чему вертеться при Сефинтопале? У обды сейчас конкуренции меньше, спрос большой, а выручки в случае чего хватит на улаживание проблем с ведскими властями. И никто внакладе не останется.

Гера лично ходил встречать первый обоз. И Теньку с чердака вытряхнул, взял с собой. Вернулись друзья радостные, со здоровенным мешком пшеницы, а колдун, едва увидев обду, заявил:

— Клима, ты ни за что не угадаешь, кто заправляет первым обозом!

— Неужели Эдамор Карей? — фыркнула обда.

— Он колдун, а не купец! — обиделся Тенька за кумира. В отношении безупречного Эдамора Карея его чувство юмора работать отказывалось.

— В первом обозе главный торговец, которого вы тем летом облапошили в Фирондо, — раскрыл интригу Гера, до сих пор считавший авантюру бесчестной.

— Он нашей многомудрой обде по гроб жизни благодарен, — сообщил Тенька, помогая другу подтащить мешок к горячему боку печки, чтобы зерно хорошенько просохло. — Он, когда меня узнал, и когда я сказал ему, кто ты такая, отдал нам пшеницу задаром, велел в ноги кланяться, сказал, что до сих пор хранит у себя гашеную молнию, и благодаря ей у него все дела в гору пошли. Теперь большой человек, а не башмачками по переулкам торгует. Звал тебя в гости, если изволишь снизойти, обещал прием, достойный властителей древности. Интересненько это у нас тогда получилось!

— Если достойный властителей древности, то снизойду, — улыбнулась Клима. У нее было хорошее настроение. — И собирайся, Тенька. Как с ярмаркой все уладится, поедем в Локит.

— Ну вот, только я запланирую масштабный эксперимент с водяными зеркалами, как сразу «собирайся, Тенька»! Надеюсь, мы ненадолго?..