Глава 6 Демоны

— А знаете ли вы, — говорил Цзинфей, шлепая по мокрой земле, — что исследованиям фауны Северного Матараджана в библиотеке аграхара Ракжанарана отведено целых шестнадцать стеллажей, и восемь из них — труды о вымерших видах? Особым интересом любознательных читателей пользуются монографии, описывающие обитателей лесов Матараджана, их повадки, рацион, быт, разного рода предпочтения и подробные результаты вскрытия тех, кого нашему брату ученому, не слишком прыткому, к сожалению, удалось догнать.

Они вновь шли сквозь темный, бесцветный, исковерканный, будто растоптанный великанами лес. Кусты и деревья сцеплялись ветвями в причудливые преграды. В какой-то момент путники уже решили было, будто выбрались к подножию холма, лес потихоньку стал взбираться на склон, но довольно скоро они вновь ступили в низину, а под ногами образовалось вязкое, вонючее болото. Пришлось возвращаться и искать новый путь.

Наверху сдавленно пели птицы, похрипывали, постанывали. В ногах хлюпало и квакало, но на глаза никакие животные до сих пор не попадались, против чего настойчиво протестовал желудок Ашаяти.

Сардан переместил ящик на грудь и на ходу осматривал инструменты, прочищал, протирал.

— К примеру, подсчитано, что в столичных лесах обитает более двух сотен видов млекопитающих животных, не считая подвидов, мутаций и чудовищ, множество птиц и бесчисленное количество насекомых, — продолжал Цзинфей. — Среди млекопитающих лишь немногим более пяти, а точнее семь видов — злобные и коварные хищники, которых, как вы наверняка догадались, для проведения небольшого вскрытия не так и просто догнать, а еще сложнее от них убежать. Эта цифра драматически увеличивается, если мы станем пересчитывать опасных для жизни человека насекомых и фантастических чудищ, обитающих пока только в безграмотных деревенских сказаниях. И не будем забывать про птиц! Про одну очень сердитую птицу, нападения которой на человека…

— Уши зажмите, — прервал его внезапно Сардан.

Цзинфей и Ашаяти послушно заткнули уши. Сардан поднес к губам какую-то скрученную флейту и дунул. Звук получился испуганный, резкий, с издевкой, как будто язвил: «Ой, ой, ой, не получается, да?»

Сардан спрятал флейту обратно в ящик и достал странную погнутую палку с натянутой вдоль нее струной.

Лес совсем потускнел. Ели и пихты осыпались, можжевельники и туи обернулись ветками и походили на раздавленные мячи.

— В лесах же северного побережья залива Самдаран и к западу от Хандыма опасных хищников встречается куда больше, — продолжил Цзинфей. — В некоторых местах, особенно тех, что расположены южнее гряды Чатдыр, ученые насчитали до полутора десятков чрезвычайно опасных видов. К примеру, красноносые волки и прямоходящие кабаны, вооруженные плетками и плохо заточенными копьями.

— Да ты просто кладезь ответов на вопросы, которые никто не задавал, — проворчала Ашаяти.

Цзинфей не обратил внимания на ее замечание и продолжал:

— Среди наиболее опасных хищников болотистых лесов…

— Уши зажмите, — снова прервал рассказ Сардан.

Цзинфей и Ашаяти опять заткнули уши. Сардан дернул за единственную струну на своей изогнутой палке, та пронзительно взвизгнула, издав при этом весьма неопределенный звук. Разочарованный Сардан отправил испорченный инструмент обратно в ящик. По всему выходило, что в нормальном состоянии остался один «поносный» свисток. Еще более-менее приближенный к исходному звук можно было извлечь из лауфона, которым Сардан отбросил пылавший на море корабль, но волна его теперь практически не поддавалась контролю.

Чем дальше в лес они углублялись, тем ниже становились деревья, хотя длина их стволов существенно не уменьшилась, но вместо того, чтобы тянуться к солнцу, как делают это обыкновенные деревья, здешние скручивались в немыслимые зигзаги, спирали или какие-то иероглифы. Потому что не было над головой солнца, к которому можно было стремиться. При этом Сардан не заметил наверху и облаков, что закрывали бы светило. Небо было серым и совершенно пустым.

— Так вот, если говорить об опасных хищниках болотистых лесов Северного Матараджана, — снова начал Цзинфей, но Ашаяти тотчас прервала его:

— Что-то непохоже это на дорогу к городу.

Девушка хмуро таращилась по сторонам в поисках человеческого жилища, но видела лишь устрашающих форм деревья. Вон то, к примеру, похоже на чудище с растопыренными когтями…

— Тупой ученый, — разозлилась Ашаяти, — куда ты нас завел?

— Госпожа леди, причем тут, собственно говоря, я?

— Ты сказал, что нам нужно идти на восток!

— Дура, я сказал, что город на севере!

Ашаяти всерьез задумалась, почесала пальцем у виска.

— Что ж, — сказала она, — похоже этот мерзавец оказался умнее, чем мы думали, и ему все же удалось обвести нас вокруг пальца, указав правильное направление так, чтобы мы подумали, будто оно ложное.

— Не нас, а тебя, — поправил Сардан.

— Какой же хитрый план, — шептала Ашаяти.

Она шла последней и внимательно наблюдала за связанным по рукам Цзинфеем (впрочем, связанным кое-как, раз он без труда умудрялся по первой надобности затыкать уши). Путь прокладывал Сардан.

Лес вырождался, становился с каждым километром все реже и ниже. Уродливые деревья в высоту уже были не больше кустов. Как сжатые в комок мертвые пауки торчали они жуткими коконами над землей, и что в этих коконах крылось — знать никто не желал. Через пол дня деревья почти совсем пропали. Они еще виднелись то тут, то там, но лес уже походил не на лес, а на бесконечную, укрытую темно-синим туманом мокрую холодную степь.

Заморосил противный дождик. Вроде бы не слишком и частый, он будто намерено целил или в глаз, или в ухо, или за шиворот.



Туман сгущался. С трудом можно было различить что-то дальше десяти метров. Вокруг скользили силуэты безобразных деревьев и никогда не прорисовывались полностью.

Вскоре в вязком, кисельном тумане показались очертания большого округлого дома. Внезапно выяснилось, что последние несколько минут путники шли по деревенской дороге.

Еще один дом появился справа, а чуть вдали — оградка двора. Дома сочетали в себе элементы стилей Северного и Южного Матараджана, выстроены были из дерева и камня и скругленными углами напоминали торчащие из земли купола, старинные и облупившиеся. Разломанные оградки дворов походили на челюсти с выбитыми наполовину зубами. За оградами комьями валялась земля, на которой в болотистой почве росла разве что гнилая трава, такая же черная и мрачная, как и рождающая ее почва. Во дворах, утопая в грязи, стояли обветренные и покосившиеся деревянные изваяния, изображавшие богов самых разных религий. Музыканту почти никого из них не удалось узнать. Даже столб в даришанском стиле посвящен был неизвестному Сардану богу. Да и как было узнать — дерево давно потрескалось, деформировалось, краска сползла многие столетия назад, а у некоторых божков и вовсе отсутствовали части тел.

Дождь усиливался.

Сардан пошел искать людей. Постучал в одну дверь — никакого ответа. В другую — с тем же результатом. Он подошел к окну, но в окне лишь темнота, позвал — и никто не отозвался. Выходя со двора, Сардан обернулся и увидел в окне человеческие силуэты, тотчас скрывшиеся во мраке. А спустя минуту в одном из домов путники заметили отблеск лучины, но и он исчез, стоило им подойти ближе. Ашаяти оставила своего пленника и тоже двинулась по домам, но также безуспешно — внутри явно скрывались люди, но никто не открывал.

Где-то пробежала маленькая темная фигурка, зашлепала по лужам, скрипнула висящей наискосок калиткой и пронзительно громко хлопнула дверью, разорвав мертвецкую тишину.

— Откройте, мы заблудившиеся путники, — говорила Ашаяти в закрытую дверь. — Наш корабль утонул в море. Пустите переночевать. Мы никого не побьем!

Дверь не открылась. Никто не отозвался. Терпения Ашаяти хватило на несколько домов.

— Да чтоб вам языки придавило! — взорвалась она и стукнула ногой. — Как вы можете запираться от путников⁉ Как у вас стыда хватает оставить у порога попавших в беду людей⁉ Что вы за черные люди такие⁈

Она хотела посильнее врезать по двери и наверняка сорвала бы ее с петель, но сдержалась, фыркнула громко, посмотрела в окно последний раз.

— Люди ли вы вообще? — шепотом сказала она.

Ашаяти развернулась и пошла прочь, плечи ее опустились и глаза были так грустны, будто она потеряла в этой жизни последнюю веру.

Неожиданно дверь, возле которой маячил Сардан, слегка приотворилась, и из темной щелочки вылезла странная физиономия мальчишки лет семи-восьми. У него были крысиные уши, длинный крысиный нос, а позади вился белый крысиный хвост. В остальном он походил на обычного человеческого ребенка.

Сардан резко обернулся и хотел уже было приторно улыбнуться, как вдруг отскочил на шаг — мальчишка собрался с силами и плюнул в гостя. Сардан вскрикнул, но не успел ничего сказать в свое оправдание, как ребенок выступил на шаг от порога и плюнул снова. Музыкант отбежал за самую калитку и поднял тощий кулак.

— Чтоб тебе мамка с папкой до утра зад драли! — закричал Сардан.

Крысеныш выпрыгнул на улицу, надул грудь и плюнул с такой силой, что слюна, пролетев мимо лица музыканта, свистнула куда-то в соседний двор и сшибла там с подоконника глиняный горшок. Это испугало хулигана, и он поспешил убраться обратно в дом.

— Вот смерть как раз для музыканта, — проворчал Сардан. — Убит плевком в лоб. Насквозь.

Угрюмые путники молча двинулись дальше. Разбитая, залитая огромными синими лужами дорога пошла полумесяцем, выползла из деревни и двинулась вдоль заваленного комьями грязи и травы поля. Где-то вдали виднелись силуэты чучел — два стояли покосившимися в разные стороны, а третье завалилось на землю. Из-за тумана казалось, что весь мир стал этим умершим полем.

— Какой прелюбопытный туман, — сказал Цзинфей. — С позиции высшей алхимии, разумеется. Мне кажется, я чувствую запах серы.

Дорога привела путников к воротам. Ржавые, с погнутыми прутьями, они стояли приоткрытые и скучно поскрипывали на легком ветру. С обеих сторон от ворот в туман уходила такая же ржавая ограда из острых железных прутьев, кончики которых, прежде, чем завершиться кольями, приобретали форму перевернутых сердечек. Прутья ограды, тоже изрядно побитые, кое-где вырваны были без остатка, сильно скрючены и в целом производили впечатление выдержавших не одну осаду. Сардан подошел к воротам и легонько подтолкнул приоткрытую створку — она двинулась туго, с режущим, садистским скрипом. Вдали за воротами угадывались темные очертания большого особняка. Черный двухэтажный дом с пристройкой-куполом наверху казался пришельцем из очень далекого прошлого. Он утратил не только большую часть своих окон, каменной облицовки, колонн — целое левое крыло его осыпалось и лежало в руинах, как если бы в него угодило несколько ядер из пушки Цзинфея. Дыра зияла в куполе по центру особняка, отчего он, купол, походил на покусанный торт. Некоторые окна потеряли свои строгие геометрические формы, разрушились то сверху, обвалившись вместе с частями этажей, то снизу. Вообще, архитектура всего строения показалась незнакомой Сардану, прошедшему на своих двоих немало стран. В ней были некоторые характерные для востока Южного Матараджана черты, но разве что черты, в целом же картина не складывалась.

Несмотря на разрушения, в одном из более-менее уцелевших окон путешественники заметили слабый, дрожащий огонек. Кроваво-красного цвета. Сардан попытался успокоить не к месту разволновавшееся воображение тем, что окна вместо выбитых стекол, скорее всего, занавесили плотной шторой, но кто ж его знает…

Где-то у особняка захлюпали зловещие, легкие и чересчур звонкие шаги. Вместе с шагами приближался какой-то неприятный, зубной хруст. Сардан и Ашаяти насторожились. Рука девушки невольно потянулась к ножу. Перетрусил и Цзинфей — у него заболтался нос.

Вскоре показалась торопливо прыгающая по лужам темная фигура. Стоило ей выйти из тумана, как Сардан отпрыгнул куда-то в сторону и звучно врезался в прутья ворот, Ашаяти едва не перекувыркнулась в воздухе, а Цзинфей перепугался так, что перестал дышать и не мог пошевелиться.

К воротам подошел скелет, облаченный в матараджанский костюм управляющего поместьем. Черный ткань с золотистыми полосами и черный тюрбан драматически контрастировали с серыми, потрепанными костями. Стало понятно хотя бы, что издавало тот болезненный хруст.



Скелет управляющего остановился у ворот и, приподняв над лысым черепом тюрбан, поклонился:

— Позвольте приветствовать гост…

Он не договорил — нижняя челюсть при поклоне отвалилась и хлюпнула в мокрую землю. Управляющий нервно поднял ее, исподлобья поглядывая черными глазницами на пришельцев, с неловкой поспешностью смахнул грязь с зубов и вставил челюсть на место.

— Позвольте приветствовать уважаемых гостей в доме семьи Лакшати Мирра, — наконец сказал скелет таким голосом, будто он выстукивал звуки молотком или, точнее говоря, барабанил по костяному небу костяным языком. — Прошу вас в дом.

— Может быть, мы как-нибудь… — залепетала Ашаяти, ища поддержки в перепуганных глазах Сардана. — Мы вообще мимо шли…

— Прошу в дом, — повторил скелет, но в голосе его просительных интонаций не звучало.

— После вас, — выдавил из себя Цзинфей, глядя на девушку.

Сардан пошел первым. В руках скелета откуда-то появился светильник.

— Ну и как тебе это, пушка? — шепотом спросила Ашаяти. — С алхимической или какой-то там точек зрения?

— А что? — прошипел в ответ Цзинфей, не в силах от ужаса и голову повернуть по направлению к девушке. — Ничего интересного. Рутина. Повседневность. Не о чем и говорить. Ни с алхимической, ни всякой другой…

Они поднялись по трем ступенькам скрипучей лестницы на крыльцо и вошли в дом. И только Сардан ступил в прихожую, как тело его рвануло само собой обратно, а вот ноги, как прилипшие, замерли на месте. Сардан ухватился за дверной косяк — то ли чтобы не дать себе выйти, то ли чтоб войти. Сам не знал, не до того было.

В широком зале было темно почти как ночью. Свеча горела где-то в соседней комнате, светила резким кроваво-красным светом. Отблески этого света трепыхались в прихожей и превращали помещавшихся в ней людей в мрачные тени. Вдоль стен стояли скелеты в одеждах домашней прислуги, традиционной для севера страны — цветных тряпках, обернутых вокруг тела наискось. Скелеты — а их было не меньше двух десятков — вытянулись по-солдатски и глазели устрашающими черными глазницами на замерших у порога путников.

— Входите, — прощелкал камердинер.

Гудел ветер в комнатах наверху, трепыхались занавески.

Сардан решился, шагнул внутрь. Заскрипел гнилой пол. Затрещали скелеты. А в темноте на лестнице впереди появилась какая-то изящная фигура. И во мраке непонятно откуда взялся свет. Он пролился на ступени, на лестницу, на перила, на спускавшуюся к гостям женщину. Она была настолько ослепительно, настолько вызывающе красива, будто столетиями собирала самое прекрасное со всего мира и щедро, ничего не оставляя про запас, выплескивала красоту к радости окружающих. Женщина была высока, чуточку выше музыканта, с кожей легкого сиреневого оттенка, с изумительными большими глазами и утонченным изгибом пурпурных губ. Сардан обратил внимание на маленькие, аккуратно прикрытые волосами рога и необычную форму ее ушей, на которых позванивали тонкие серьги. У ее левого виска висели два скрепленных золотых кольца, украшенных песком драгоценных камней, а шею окружала белая с узорами бархотка, к которой снизу крепились маленькие жемчужные бусинки. На женщине было вечернее платье, созданное с одной лишь целью — подчеркнуть мягкие извивы фигуры. Весьма, нужно заметить, ошеломительной фигуры…



Сардан и застыл в этом самом ошеломлении. Сзади на него наткнулся Цзинфей и вовсе чуть в обморок не упал. Волшебная, мистическая красота этой женщины не произвела впечатления разве что на Ашаяти, ту по-прежнему больше интересовали скелеты, о которых мужчины давно позабыли.

— Приветствую вас в моей скромной обители, дорогие гости, — сказала женщина бархатным контральто и, ступая по ступеням властно и элегантно, спустилась к вошедшим. — Меня зовут Шантари Лакшати Мирра, и я буду счастлива, если в этих стенах вы найдете убежище от горестей и печалей нашего мира. Располагайтесь и чувствуйте себя хозяевами, господа.

— Благодарю за любезное приглашение, госпожа, — сказал Сардан и не узнал своего голоса, да и никто не узнал. — Мое имя Сардан Ракшан, скромный музыкант, поэт, путешественник и искатель приключений, мастер игры на гаюдуне и ратиранге, автор небезызвестной «Пленницы любви».

— Приветствую вас, — улыбнулась Шантари.

Следом выступил и Цзинфей:

— Величайший из ныне живущих ученых мужей, знаменитый математик, философ материи, естествоиспытатель и создатель механических аппаратов Номто Цзинфей. К вашим услугам, о прекрасная госпожа, располагайте мной, как вам заблагорассудится.

— Обязательно, — Шантари улыбнулась, и улыбка эта на мгновение сделалась зловещей и плотоядной, но тотчас переменилась, засияла пленительно и радушно.

Шантари повернулась к Ашаяти. Та нахмурилась.

— Ну и я, — сказала Ашаяти.

Губы Шантари сложились в кривой усмешке.

— Господа, — сказала она, — так случилось, что вы пожаловали как раз к ужину, поэтому я прошу вас проследовать в столовую.

Хозяйка дома с удивительным безразличием отнеслась к внешнему виду гостей, успевших наследить грязью в прихожей, мокрых, вонючих, в изодранных кое-где одеждах. Конечно, можно было бы решить, что обитатели дома, треть которого лежит в руинах, а оставшиеся две трети освещаются одной инфернальной свечой, не слишком-то привередливы в выборе гостей и щепетильны в отношении внешнего лоска, если бы не завораживающая, роскошная красота хозяйки.

— Что за «пленница»? — шепнула Ашаяти, когда всей гурьбой двинули в столовую.

— Известная песня, сейчас ее все поют, — ответил Сардан.

— Никогда не слышала. И ты ее сочинил?

— Нет.

— Тьфу, наврал, что ли?

— Чуть-чуть.

— Ага, ну да…

Красная свечка висела в потертом маленьком подсвечнике над столом, на котором уже выставили пять тарелок с приборами и бокалами. Одно место оказалось занято — на стуле, устало развалившись, сидел рыхлый мужчина с сединой в волосах, с обвисшим бесформенным лицом, с торчащими изо рта кривыми клыками и с плохо спрятанными в волосах рогами. Мужчина не удостоил вошедших взглядом, но лишь до тех пор, пока у порога не появилась замыкающая процессию Ашаяти. И вдруг это рыхлое тело преобразилось: подтянуло жирок, нарастило мускулатуру, припрятало клыки, даже седина почернела. Мужчина подскочил и эффектно поклонился вошедшим.

— Мой дядя, Ор, — сказала Шантари.

— Приветствую вас, госпожа, — сказал дядя, обращаясь к одной Ашаяти. Мужчин он игнорировал не то, чтобы демонстративно, а словно просто не замечал их существования.

Ашаяти нервозно улыбнулась, не готовая к светскому обхождению.

— Позвольте, — не отставал Ор.

Он отодвинул один из стульев и взглядом указал на него девушке.

Та растерянно поглядела на Сардана, не понимая, чего от нее хотят. Музыкант кивнул — «садись, мол, раз предлагают», а сам, впечатленный примером, побежал отодвигать стул во главе стола для хозяйки дома. Цзинфей бросился было на перехват, но вспомнил, что руки его по-прежнему связаны.

— Благодарю, — сказала Шантари, блеснув такой ласковой улыбкой, что Сардан от счастья забыл собственное имя и вообще все известные ему слова.

Впрочем, хозяйка дома тотчас обратилась к Цзинфею.

— Скажите, господин философ математики, почему же вы связаны? Вы попали в плен или просто получаете от этого удовольствие?

— Что вы, моя госпожа, конечно… Однако… Нет, конечно, нет… Хотя, признаюсь, что-то приятное в этом все же есть, — Цзинфей мельком глянул на Ашаяти и цыкнул, чтоб она его развязала. — Эта блажь вызывает у меня в первую очередь исследовательский интерес. Результатами своих наблюдений я собираюсь поделиться в одной из следующих монографий. Двадцать восьмой по счету. Я, видите ли, изучаю влияние тугих узлов на взаимоотношения полов.

Ашаяти встала из-за стола, громко скрипнув так аккуратно пододвинутым для нее стулом, грубо развязала веревки и предусмотрительно подвесила их к поясу, после этого многозначительно взглянула в глаза Цзинфею и вернулась на свое место.

— И что же вы обнаружили? — спросила Шантари.

— О, госпожа, массу всего интересного! — ответил Цзинфей, усаживаясь возле хозяйки. — К примеру, я заметил, что самки относятся с гораздо большим радушием и пониманием к самцам в тот момент, когда те связаны и обездвижены.

— Как интересно…

— Если же самец совершенно полностью владеет своим телом, то требования самки к нему повышаются несоизмеримо возможностям, и когда выясняется, что самец не способен этим требованиям соответствовать, что неизбежно в силу нашего природного несовершенства, самка впадает в состояние гневливого уныния. За этим следуют ссоры, упреки, потасовки, сопровождаемые обидными насмешками. А закончиться все может самым печальным образом, увы.

— Вот оно что, это очень полезные сведения! Таким знаниям не сложно найти практическое применение!

— Истинно так, госпожа, если когда-нибудь пожелаете поставить несколько опытов по этому вопросу — я целиком и полностью в вашем распоряжении. Впрочем, это не единственное исследование, которым я сейчас занимаюсь.

В комнату вошли скелеты в одеждах прислуги и с подносами. Они аккуратно разложили по тарелкам пирожные, расписанные кремом, налили сладкого вина, добавили мусс во вторые тарелки, пудинг в третьи, а в центре стола, где обычно в таких случаях ставят мясное, водрузили огромный круглый торт, формами напоминавший даришанский храм. От обилия сладкого сводило зубы, но ничего другого хозяева дома, видимо, не признавали.

Один из слуг уселся в углу с музыкальным инструментом, похожим на помесь лютни и бубна, и принялся лениво перебирать струны. Комнату заполнила тихая гипнотическая музыка без явно выделяющихся нот, похожая скорее не на музыку, а на легкий шум волн. Сардан с удивлением осознал, что видит такой инструмент впервые.

— И чем же еще вы изучаете? — спросила Шантари, и Цзинфей расплылся в самодовольной улыбке.

— В последнее время, госпожа, я несколько отступил от наук естественных, философии материи и алхимии, которым посвятил немало знаменитых на весь мир работ, и решил заняться изучением быта, нравов и, короче говоря, этнографии народов Матараджана и окружающих стран, и в первую очередь их брачными, предбрачными и послебрачными обычаями.

— Очень интересно.

— Да, госпожа. Знаете ли вы, что карликовый народ, живущий в восточных лесах Шинки, сочинил много тысяч комплиментов, которыми мужчины радуют своих жен, в то время как у женщин на вооружении их всего лишь два?

— О, очевидно местные мужчины страдают от недостатка любезностей!

— Причем все до единого, госпожа, ведь оба известных женщинам комплимента хвалят такой мужской рост, до которого маленькие шинкийцы не вырастают.

— Бедные маленькие шинкийцы.

— Позвольте вам помочь, — внезапно вмешался в беседу дядюшка Ор, перегнулся через весь стол, едва не вляпавшись в торт, и стал подкладывать Ашаяти пирожных, потом взял половник и полил всю тарелку малиновым сиропом.

— Ага, — пробурчала Ашаяти.

Она представления не имела с какой целью у тарелки лежит нож, покосилась на него с подозрением. Потом отвлеклась, попробовала пирожное на тарелке. Сладко до одурения.

— Обязательно отведайте северную чунучу с черничным кремом, — посоветовал Ор сладеньким голоском.

— Обязательно, — подтвердила Ашаяти.

— А вы, господин музыкант, — вдруг обратилась Шантари к Сардану, изрядно раздраженному тем, что все внимание хозяйки дома доставалось Цзинфею, — вероятно обошли немало стран и видели множество чудес?

— Да, моя восхитительная госпожа, — сказал Сардан. — Наверное, тяжело будет найти в нашем мире такую страну, где мне не довелось побывать, однако, признаюсь вам откровенно, сколько бы я ни путешествовал, сколько бы прекрасного ни перевидал, я никогда не встречал женщин такой волшебной красоты, как ваша, моя госпожа.

— О, — Шантари хищно улыбнулась.

Цзинфей закусил губу от досады. Не глядя на стол, в раздражении он зачерпнул разом половину содержимого тарелки, и, не уронив, запихнул в рот.

— Обязательно добавьте сиропа в вино, — посоветовал Ор.

— Обязательно, — процедила Ашаяти.

— Наверное, рассказы о ваших странствиях могут занять не один вечер? — у Шантари загорелись глаза.

— О, разумеется! — ответил Сардан со снисходительной улыбкой. — Возможно и не одну жизнь! Мне довелось изведать многое и пережить такое, чего не опишут в ученых монографиях, — Цзинфей закашлялся. — К примеру, слышали ли вы об осаде нимской крепости Злославль трехголовым змеем из Чертова леса? Каждая голова чудовища была как пустая замковая башня. Одним зубом оно могло раскусить сразу шесть толстяков. А от зловонного его дыхания защитники крепости сходили с ума от дурного хохота.

— И неужели вы все это видели своими глазами? — Шантари смотрела на музыканта с восхищением.

— Что вы, госпожа! Не просто видел! Словно бесстрашный военачальник, я расположился на главной башне замка и, окруженный павшими в бою товарищами, играл музыку в течение трех дней и трех ночей, в дождь и снег, в бурю и ураган, в жару и холод, зимой и летом, под грохот воинственных барабанов и крики умирающих! Перепуганный змей, позабыв себя от ужаса, бросился наутек, и с тех пор его, подлеца, больше никто не видел.

— Невероятно!

— Для странствующего музыканта такие вещи не более чем рядовые будни, госпожа. Судите сами, всего через несколько дней после битвы со змеем ваш покорный слуга оказался втянут в дворянские распри, что впоследствии были названы Войной Прекрасных Звезд. На поле брани, в пылу кровавого сражения, мне, не более чем случайному свидетелю этих печальных событий, мне в руки упал сбитый с коня вражеской стрелой юный принц де Дурно. Возложив его на спину, я ринулся сквозь гущу жестокой битвы, ослепленный желанием спасти человека в этом водовороте смерти, чудом преодолел вражеские заслоны и вынес истекающего кровью несчастного в союзный лагерь.

— Какая прекрасная история!

Цзинфей нервно схватил бокал с вином и осушил его одним глотком.

— Я слышал о ранении принца, — вмешался Цзинфей. — Кто-то из ученых мужей подробно разбирал этот случай ввиду того, что он представлял собой любопытный курьез с точки зрения человеческой анатомии. Ведь в принца, как вы забыли сообщить, вонзилось сразу две стрелы, и обе угодили в ягодицы.

— Я не рассматривал, — отмахнулся раздраженный Сардан.

— Тем не менее я прекрасно помню, какие замечательные и смертоубийственные споры шли по этому поводу на собрании математиков. Мы пытались вычислить вероятность попадания двух стрел в жо… то есть, в заднюю часть человека, сидящего на лошади и мчащегося навстречу вражеской армии.

Дядюшка Ор добавил Ашаяти вина и улыбнулся. От этой улыбки Ашаяти чуть не поперхнулась.

— Если уж мы заговорили о принцах, позвольте вспомнить еще один случай, — прервал речь Цзинфея Сардан. — Как-то раз, проезжая землями королевства Ракасинги, я, к немалому своему изумлению, получил приглашение отыграть торжественную и романтическую сонату на свадьбе блистательного принца Бараратхи. Признаться честно, я и подумать не смел, как далеко зашла слава о моих ничтожных подвигах. Впрочем, вероятно, не так далеко, как слава о красоте нашей очаровательной хозяйки! Возвращаясь к принцу, замечу, что церемония бракосочетания проходила в грандиозном дворце из белого нефрита, а в качестве свидетелей брака скульпторы создали золотые статуи всех прежних правителей той земли.

— Это не тот ли принц, — вмешался опять Цзинфей, — который женился на своей кобыле?

Сардан смешался. Ведь на самом деле он никогда не был на свадьбе никакого блистательного принца и имя Бараратхи слышал всего раз в жизни. Неужели он и вправду женился на кобыле? Фу!

— Честно говоря, — сказал Сардан, — я уже не помню. Образы прелестнейших женщин этого мира стерлись из моей памяти навсегда после того, как мне довелось узреть нашу прекрасную хозяйку.

Сардан поклонился, Шантари блеснула острыми зубками, Цзинфей залпом уничтожил второй бокал вина (объемом в литр).

— Госпожа, а слышали ли вы о Морском Пауке? — спросил Цзинфей.

Он попытался улыбнуться, но физиономия спьяну вышла зверская и немного невменяемая.

— О да! — воскликнула Шантари и вновь обратила все свое внимание на ученого. — Я читала, что это свирепое морское чудовище не мог одолеть ни один капитан!

— Чистая правда, госпожа! Исполинский зверь появился из океанских глубин и полностью парализовал торговлю между западом Матараджана и государствами на востоке континента Анцараншити. Он с легкостью пускал на дно целые торговые караваны, но не брезговал и одинокими рыбаками. Чудище обхватывало корабли своими соск… — Цзинфей нахмурился, прокашлялся, — своими присосками и утаскивало на дно. Позже мы, ученые мужи Ракжанарана, математики и философы материи, установили, что это доисторическое существо жило в наших водах много миллионов лет назад, и выжившая тварь, вероятно, скрывалась в разломах земной коры на недоступной людям глубине!

— Как интересно! Так, может быть, там остались и другие замечательные кровожадные создания, которые доводилось лицезреть разве что нашим предкам?

— Не исключено, моя госпожа!

Цзинфей нежился в обворожительной улыбке своей собеседницы, хотя ему стало казаться, что этих улыбок две… или четыре…

— И что же случилось? — спросила Шантари.

— Наш флот долго терпел одно поражение за другим, госпожа. Ханараджа каждый день принимал донесения о множественных потерях и, говорят, так отчаялся одержать победу над чудищем, что перестал спать, а изо рта его стала течь ядовитая слюна. И вот однажды во дворец ханараджи пришло письмо от величайшего из ученых мужей Ракжанарана, математика, философа материи и создателя механических аппаратов, и вскоре после этого не способный до сих пор ни на какие подвиги флот ханасама с легкостью одолел морского зверя при помощи гигантского гарпуна, — сказал Цзинфей, повыше задирая нос, — разработал который ваш покорный слуга!

— Великолепно!

— Что за страшный это был день! Бил в барабаны гром, на наши головы обрушивались ледяные гребни. Начался ужасный шторм! Я стоял на борту флагманского фрегата, руки мои дрожали от холода, ведь дело было зимой. Чудовище выпрыгнуло из воды и накинулось на ближайший к нам шлюп. Стрелки открыли огонь из луков, но бесполезно — стрелы отскакивали от бронзовой кожи зверя. Я прицелился из гарпуна. Судно жестоко болтало на пенящихся волнах. Я увидел громадный глаз чудовища. Ах, оно меня заметило! Оно поняло, какая опасность грозит ему от моих рук, и приготовилось к прыжку, надеясь одолеть самого смертельного из своих врагов, но в этот момент я выстрелил!

Дядюшка Ор звонко расхохотался, что-то снова подливая Ашаяти. Цзинфей нервно вздрогнул и вонзил вилку в стол.

— Что же было дальше? — спросила Шантари.

— Гарпун попал Морскому Пауку ровно в мозг! — быстро закончил сбитый с мысли Цзинфей.

— Какой выстрел! — восхитилась Шантари.

— Действительно, — саркастично заметил Сардан, — впрочем, я слышал, будто Морского Паука убили носовым тараном.

Цзинфей выдернул вилку из стола, посмотрел на Сардана и воткнул ее обратно. Ашаяти тем временем распробовала еду и изо всех сил уминала хороший кусок торта, не обращая больше внимания на совавшего к ней руки дядюшку Ора.

— Не все ли равно? — раздраженно выпалил Цзинфей. — Я же говорю, что сделал это гарпуном, а если все же это и был носовой таран, то его тоже построил я! Как и многое другое из того, что все мы используем в повседневной жизни и не помышляем задуматься о том, что все эти вещи были кем-то созданы. К примеру, летающая среди облаков лодка с шестью крыльями. Правда, машина эта до сих пор не взлетела… Или двойной требушет, которым можно перебросить мечника или копьеносца за вражеские укрепления. Этот блестящий проект, впрочем, так и остался незавершенным, но лишь потому, что некоторые испытатели аппарата по совершенно непонятным для меня причинам решили, что приземляться удобнее всего не на ноги, а на голову! Кроме того, именно я разработал гигантскую огненную катапульту, которой шесть дней бомбили горы Чатдыр, когда пытались выбить оттуда демонов…

Вдруг настала кошмарная тишина, даже ветер за окном — и тот испуганно приутих. Заколебался нервно красный свет свечи. Дядюшка Ор выпучил на Цзинфея жуткие глазищи. Шантари напряглась, побледнела и уставилась в какую-то невидимую точку перед собой. Стол окружили появившиеся непонятно откуда слуги-скелеты. Сардан прикусил губу и лихорадочно водил пальцем по ободку своей тарелки. Хмурилась Ашаяти. И в мрачной этой тишине послышался наконец-таки звук — дядюшка Ор гнул в пальцах жирный столовый нож.

— Или нет, — тихонько прошептал Цзинфей, беспокойно бегая взглядом по комнате, а потом добавил громче: — Кажется, это сделал кто-то другой.

Шантари напряженно улыбнулась и расхохоталась. Зашумел ветер. Исчезли слуги.

Вскоре опустели тарелки, закончились пирожные, конфеты, сахарные печенья, шоколад, пудинг, мусс, трехэтажный торт, выпито было все вино, сказано много слов, брошено много взглядов, намеков, хотя в конце концов никто ничего так и не понял.

В неловкой тишине Шантари приподняла бархатные веки, с хитрым прищуром посмотрела на Сардана и попросила:

— Может быть, вы сыграете для нас вашу «Пленницу любви»?

— Ха! Он не умеет, — вмешалась Ашаяти, потягиваясь и разминая затекшие ноги.

— Как⁈ — удивилась Шантари.

— Не слушайте мою язвительную подругу, госпожа, — поспешил оправдаться Сардан. — После употребления такого количества вина у нее обостряется болезненное и хроническое чувство юмора. Конечно же я сыграю вам все, что пожелаете. И «Пленницу», и «Любовь с первого поцелуя», и «Дьявольскую соблазнительницу», и все-все. Однако, мне кажется, что остальные господа несколько устали и хотели бы… — он посмотрел на остальных и закончил очень медленно: — отдохнуть.

— Да, не мешало бы закончить это все поскорее, — согласился дядюшка Ор, хищно поглядывавший на Ашаяти.

— Согласна, — подтвердила Ашаяти, брезгливо отворачиваясь от подмигиваний дядюшки Ора.

— Да, — добавил Цзинфей, раздраженный от того, что с каждым последующим выпитым бокалом количество сарданов увеличивалось вдвое.

— Как жаль, — проговорила Шантари.

— Однако, — поспешил музыкант и ухватил даму за ладошку, — если вы хотите послушать, я мог бы исполнить любой самый страстный концерт — только для вас.

— Это было бы замечательно, — нервно улыбнулась Шантари и резко выдернула руку.

— В ваших покоях? — напирал музыкант.

— В моих покоях.

— Где же они?

— Кто?

— Ваши покои.

— Ах, мои покои, — Шантари заметно разволновалась. — Дайте вспомнить. Мои покои вы найдете в… хм, где же?.. в северном крыле, так? Нет, погодите, север — это вон там, значит, в… это запад, значит, в восточном… Нет, нет, в западном — что же я⁈ — в западном, все правильно. Или это все же не западное?.. Короче говоря, сначала налево от дверей, потом два раза направо, потом налево, и еще раз налево, то есть нет, направо. То есть налево от дверей, потом направо, налево, потом… налево, потом… туда, то есть это направо, нет, налево. Да, короче говоря — налево.

Если бы взглядом можно было убивать, Сардан бы скончался тут же, сраженный Цзинфеем.

Скелеты, взяв гостей под руки, повели их в комнаты — вверх по лестнице, затем по темному коридору налево, направо, направо, налево — или в каком-то другом порядке, все равно никто ничего не запомнил. Мир перед глазами основательно перебравшей Ашаяти вертелся с таким энтузиазмом, что ей показалось, будто по пути до спальни ее тридцать раз провели вокруг всего особняка (за одну минуту). Только все трое успели взойти по лестнице, как тотчас потеряли друг друга из виду, и, блуждая темными, потрескавшимися, покосившимся коридорам в обнимку с тарахтящими скелетами, так ни разу и не встретились.

На стенах кое-где висели картины в богато украшенных резьбой рамах. Горные пейзажи, затянутые туманом дождливые острые пики, незнакомые Сардану уродливые деревья, похожие то на паутину, то на растопыренные когтистые пальцы. Среди серо-черных камней и оврагов виднелись и некие фигуры, не слишком-то напоминающие людей, фигуры пугающие и зловещие. Эти тоскливые картины имели мало общего с распространенным в Матараджане тех лет манерно-набожным стилем живописи, с его фальшивой религиозностью, яркими цветами и общей фантастичностью изображенного. Висевшие в темных коридорах полотна пугали мрачным реализмом каких-то жутких, потусторонних мест, которые никогда не доводилось видеть Сардану. Картины казались очень древними на вид, такими древними, что разум отказывался верить в такую старину. Многие рамы потрескались, потеряли детали резьбы. Но едва разрозненные изображения стали складываться в единое целое в мозгу музыканта, как его впихнули в комнату.

Дверь заскрипела, как обозленная мегера. В комнате горели две свечи над молчащим камином, в центре стояла кровать, покрытая кружевами и шелком, у шкафа — ванна с теплой водой. Не теряя времени, Сардан мигом вымылся, переоделся, причесался, как сумел, и двинулся к двери, но не дошел, замер, вернулся к зеркалу и снова причесался. А потом еще раз, но волосы все равно торчали кто куда.

Наконец, убедившись в невозможности сделать себя красивым, Сардан вышел из комнаты, прослушав песню отчаяния в исполнении собственной двери, и оказался в темном-темном коридоре. Лишь лунный свет проникал сквозь маленькие окошки, выхватывая из смертельной черноты контуры дверей и ручек. Как она там говорила? Налево, налево, направо… Нет, что-то было про запад. Или восток? Нет, что-то такое про налево, направо, налево… Сардан не стал размышлять и просто двинулся вперед — в конце концов, сила любви ведет свою жертву в капкан вернее любых умозаключений.

Тем временем в комнате за углом и через две двери Ашаяти, после долгого разглядывания ванны, забралась-таки в теплую воду, мгновенно протрезвела и поняла, что жить на свете кому-то хорошо. Она не принимала теплой ванны уже больше десяти лет, а скорее и того дольше — последний раз это случилось с ней в таком юном возрасте, что все детали произошедшего давно стерлись из памяти. Она несколько раз погружалась в воду с головой, несколько раз натирала жесткие от грязи волосы душистым мылом, наслаждалась запахами стоящих на столике ароматических мазей, с нежностью смотрела на мягкую кровать с шерстяным одеялом и внезапно подскочила, как ужаленная, и в чем мать родила бросилась к двери. Однако, ухватившись за ручку, она вспомнила, что разгуливать в голом виде совсем не в ее характере, кинулась сперва за своей сваленной на полу грязной одеждой, но взгляд упал на зачем-то стоящий в углу шкаф. Внутри хранилось множество нарядов самых разных цветов и фасонов, которые Ашаяти не представляла даже как надевать. Она отыскала там самую простую мужскую рубаху чуть выше колен, узкие штаны, белье, напялила все по-солдатски скоро и побежала в коридор. Ведь она совершенно забыла связать обратно этого носатого умника! И только в темном коридоре вспомнила, что понятия не имеет куда идти, поэтому двинулась туда, куда принесут ноги.

Сам же «носатый умник» спешил больше всех. Он вспрыгнул в ванну, сполоснулся едва ли не в полете, надушился всеми средствами, какие обнаружил, вывалил весь предоставленный гардероб на кровать и мигом напялил на себя все самое элегантное, подошел к зеркалу и расстроился. Элегантное выглядело как-то блекло, обыденно, скучно. Если женщина увидит «носатого умника» в скучной одежде, она наверняка решит, что и сам он скучный книгочей. У ученых мужей очень плохая репутация в женском обществе… Тогда он вернулся к кровати и выбрал все самое броское, самое экстравагантное — пурпурные мешковатые дхоти, салатную рубаху, розовый жилет странной формы, похожий чем-то скорее на легкую куртку, и белые (в крапинку) туфли. Переложил во внутренний карман сверток с личными вещами. Вернулся к зеркалу. Ученый муж и философ материи превратился в клоуна. Что же делать? Как же быть? Цзинфей посмотрел на разбросанную по всей комнате одежду, потом опять на зеркало. А пес их пойми, этих женщин! — подумал он. Кидаются на все самое яркое, блестящее, бриллиантовое с золотым. Может быть, этот наряд и в самый раз… С такими мыслями, раздираемый противоречиями и недовольный собой, Цзинфей вышел в темный коридор на поиски покоев Шантари — нужно было во что бы то ни стало опередить музыканта, а там уже кто не успел — тот опоздал, и пеняй на себя. Мало того, в отличие от Сардана, перестаравшийся с алкоголем Цзинфей умудрился полностью и в деталях запомнить путь, который Шантари описала до своей комнаты. Проблема, которую не учел Цзинфей, была в том, что путь этот следовало рассчитывать от комнаты музыканта.

Другое обстоятельство и вовсе не могло быть взято Цзинфеем в расчет — Шантари и самой не сиделось на месте, поэтому она покинула свою комнату и, прекрасно ориентируясь в холодной тьме узких коридоров, направилась в спальню музыканта, совершенно уверенная в том, что тот ничего не понял из описанного ему пути и потому, скорее всего, сейчас сидит у себя и плачет. Хозяйка особняка, однако, не спешила. Угнетавшее ее чувство долга крови боролось с желанием послушать еще интересных рассказов о мире и приключениях. И страх перед гневом начальства оказался сильнее только нарождавшейся жажды свободы. Короче говоря, темные лабиринты таинственного полуразрушенного особняка полны были спешащих людей, еще не знавших, что конечная цель их движения сменила свое положение.

Сардан пытался вспомнить указания Шантари, но все, на что его хватало, так это слова «направо» и «налево», — но не порядок, в каком они были расположены. Двигаясь в потемках по удивительно тихому коридору, он в любом случае давно сбился с пути и, даже вспомни правильное направление теперь, не смог бы вычислить его исходя от точки отсчета. Направо, налево, а там — как пойдет! Он свернул направо, потом налево, и вдруг рука его, ощупывавшая стену, потеряла опору, ушла куда-то вглубь, и, увлекаемый собственным весом, Сардан шагнул в комнату с незапертой дверью. Внутри стояла темень, которую робко тревожил лунный свет из окна. Свеча до сих пор чадила, наверное, погасла совсем недавно. На большой кровати в центре комнаты Сардан различил чей-то прикрытый одеялами силуэт и тотчас же решил, что попал по назначению. Вероятно ведь, что ожидавшая его прихода девушка не стала запирать дверь? Правда, зачем она улеглась в постель и погасила свет, если собиралась слушать музыку? Сардан разгадывать не стал, а аккуратно прикрыл за собой дверь, прошел по комнате и уселся на край кровати. Свет падал на кровать так, что освещал только нижнюю половину фигуры, прикрытую одеялом, но не лицо.

— Госпожа, — сказал Сардан, но мысли, рождавшиеся в голове, тотчас вытеснялись остатками винных паров, — госпожа, сегодняшние луны, эти вечные союзники любовников и злодеев, скрывают от меня самое прекрасное, что я видел когда-либо в своей жизни — ваши глаза.

Пока Сардан нес околесицу, Цзинфей свернул там и тут и забрел в освещенную слабой свечой комнату, которую он посчитал покоями Шантари.



Свет мягко колебался в по-прежнему теплой воде стоявшей у окна ванны, а по полу и большой кровати разбросаны были вышвырнутые из шкафа наряды. Шантари в комнате не оказалось. Пока Цзинфей сопоставлял увиденные факты и пытался сделать правильные выводы помятым после вина мозгом, он не успел расслышать шагов, приближающихся к комнате по коридору. Лишь в последний миг он бросил взгляд на пустующую кровать и увидел лежащие на ней грязные одежды Ашаяти, осознал, что смертельно ошибся, но было поздно — дверная ручка уже поворачивалась! Цзинфей запаниковал, перемахнул через кровать, чудом не запутался в свисавших одеялах, чуть не перевернул ванну и, когда уже скрипела открывающаяся дверь, спрятался за шторой. По застеленному толстым ковром полу прошуршали чьи-то шаги. Цзинфей понял, что если Ашаяти вернулась в свои покои, то он, блестящий «носатый умник» и гордость ханасама Матараджан, доживает последние минуты своей полной открытий жизни. Однако шаги показались ему уж больно какими-то тяжелыми… Цзинфей склонился и глянул в тоненькую щелочку штор. Посреди комнаты, у самой кровати, стоял, уперев руки в бока, сияющий дядюшка Ор — вытянутый, грудь колесом, с бледным, мужественным лицом, из которого выпирал пик огромного, благородного подбородка.

А в это же самое время в комнату за углом, широко и властно распахнув дверь, вошла великолепная Шантари, одежда которой хоть и не переменилась, в мягком свете спальни казалась еще менее скромной. Шантари, в отличие от гостей, не могла ошибиться в комнатах. Она оказалась в покоях, отведенных Сардану, но самого музыканта внутри, разумеется, не застала. Шантари помрачнела от разочарования, оглянулась, обнаружила сваленную на кровати одежду, которую тотчас брезгливо сбросила на пол длиннющими когтями, вылезшими из кончиков пальцев, и стала размышлять. Поначалу она решила было, что музыкант мог отлучиться в туалет, но вряд ли он стал для этого переодеваться. Нет, по-видимому, он собрался нанести визит в ее комнату и надо бы вернуться, но ведь совершенно очевидно, что у Сардана нет никаких шансов отыскать покои хозяйки дома. А значит, потерпев фиаско, он непременно возвратится сюда. Шантари погасила свечу и улеглась на кровать. В каком-то непонятном волнении она дрожащими руками приспустила было платье, но тотчас вернула его на место. Сердце колотилось как бешеное. Уши жарило огнем.

И вот дверь в комнату открылась, и внутрь кто-то вошел.

Вернулся, подумала Шантари с нервной улыбкой.

Уже дрыхнет, подумала вошедшая в комнату Ашаяти, распутывая веревку.

— Госпожа, — в тот же самый миг продолжал говорить во тьме Сардан, — вам, без сомнения, привычно слышать в свой адрес самые изящные, самые изысканные из комплиментов от людей самого высокого положения. Но знайте же, что никогда не билось так сильно горячее сердце от любви к вам, как бьется сейчас в этой комнате сердце одинокого музыканта. Это сердце, которое на вечные века пленено вами и вашей несказанной красотой.

Сардан зашагал пальцами по одеялу в поисках крошечной ладошки лежавшей перед ним, как он был в этом уверен, женщины.

Он почувствовал сильнейший, сводящий с ума аромат каких-то духов, взял другой ладонью свисавшую над кроватью шелковую занавеску и поднес ее к своим губам.

— Госпожа, — продолжал он, пока в его собственной комнате, где и находилась искомая музыкантом «госпожа», Ашаяти, размотав веревку, двинулась к темной кровати, бедно озаряемой светом из окна.

Попался, сукин сын, подумала девушка и запрыгнула на непокрытое одеялами тело, схватила его за тонкие, нежные руки… А какие еще могут быть руки у этих умников? — подумала засомневавшаяся на миг Ашаяти, перевернула лежащего под ней человека на живот и со злобной улыбкой занялась связыванием.

Шантари, на которую внезапно кто-то запрыгнул, перевернул и стал вязать самым бесстыдным образом, перепугалась настолько, что не то, что не пикнула, а не в силах была и пошевелиться. Она совершенно не ожидала, что музыкант окажется любителем таких грубых развлечений.

Обманулся в ожиданиях и ее дядюшка Ор. Крайне раздосадованный отсутствием Ашаяти в отведенной ей комнате, он долго торчал у кровати и отстукивал ногой сердитый, скорый ритм, строя при этом кислые физиономии. Потом его взгляд упал на сваленную кучей грязную одежду девушки. Ор схватил тряпки в руки и стал с наслаждением возить ими по своему лицу, облизывать и тяжко вздыхать. А уж когда он увидел брошенное на кровати нижнее белье, то рассвирепел окончательно, принялся мять его в руках, а потом спрятал в карман и воровато оглянулся, надеясь, что никто не подглядывал. Надеялся зря, потому что в щелочку штор за ним внимательно наблюдал до смерти перепуганный Цзинфей.

Дядюшка Ор тяжело вздохнул, посмотрел на себя в зеркало и начал корчить гримасы, перепробовал десяток улыбок, прищуров. С ужасом следил несчастный математик и философ материи за тем, как длиннющий подбородок дядюшки Ора вдруг всосался в череп, исчез совсем, затем чуть вытянулся обратно, будто хозяин его подгонял размер на глаз. Точно так же изменился нос, сама форма черепа, строение тела, руки сначала немного удлинились, потом немного укоротились, надулись плечи, поменялся цвет глаз, волос. В конце концов довольный результатом дядюшка Ор ловко сорвал с себя одежды и, оставшись просто так, улегся на кровать, расслабленно положив ногу на ногу, а голову подперев уткнутой локтем в кровать рукой в позе усталого гедониста.

Сардан в то же время все ползал ладонью по кровати в поисках руки Шантари, но никак не мог до нее добраться.

— Госпожа, — продолжал он, — всего одно легкое касание ваших пальцев станет величайшей наградой за все деяния моей жизни. Любой мужчина, будьте уверены, отдаст вам сердце, я же не задумываясь отдам вам всю свою жизнь, только бы вдыхать вечно этот волшебный аромат, только бы прикоснуться к вашим ладоням, только бы ощутить вкус ваших губ…

Наконец он нащупал подушечками пальцев ладони лежащего на кровати. По всему телу пробежала дрожь удовольствия.

— Бывает, госпожа, — не унимался музыкант, — что люди проводят вместе всю жизнь, так и не полюбив по-настоящему. Я же, взглянув на вас всего один раз, готов променять все золото и изумруды этого мира, чтобы взглянуть во второй.

Как паук, он взобрался пальцами на лежащую на кровати ладонь и с жадностью обхватил ее. И тотчас прервался поток слов. Замер Сардан, и в комнату вернулась выжидательная, насмешливая тишина.

Лежавшая на кровати рука была холодна и тверда, а когда Сардан попытался приподнять ее в своей ладони — захрустела и затрещала. Сардан схватил потухшую свечку с полки у кровати, поднес к губам и издал восходящий шипящий звук.

— Пшшш…

Над свечкой взвился тоненький прутик огонька, плеснувший тотчас светом по всей комнате. Сардан вскрикнул и вскочил. На кровати перед ним лежал, робко натянув одеяло до носа, скелет-управляющий в алом ночном колпаке. В пустых глазницах что-то сияло, но Сардан не стал бы разгадывать что и под угрозой пыток.

— Продолжайте, пожалуйста, — клацнул зубами скелет, и Сардан, завопив как покусанный, вышиб головой дверь и бросился бежать.

А позади него загрохотало, заскрежетало, и из комнат по обеим сторонам коридора ордой хлынули скелеты — кто в одежде прислуги, кто в пижаме, кто просто так. Сами собой стали вспыхивать огоньки свечей в канделябрах на стенах. Дом просыпался по тревоге!



Но до комнаты самого музыканта шум добраться пока не успел. Ашаяти хорошенько связала лежащую перед ней во тьме Шантари, усмехнулась свой предусмотрительности и, ухватив за плечи, перевернула тело обратно на спину. И, вопреки ожиданиям, наткнулась на что-то большое, мягкое, теплое, не характерное для мужского племени, к которому, по идее, относился Цзинфей. Ашаяти сжала это большое, мягкое, теплое в ладони, и тотчас раздался томный, глубокий стон. Ашаяти отпрянула, спешно провела по лежащему под ней телу руками, вызвав целый поток вздохов, и, к еще большему своему удивлению, нащупала что-то тонкое, длинное, извивающееся… Хвост! Длинный, скользкий хвост!

— Ты! — вскрикнула Ашаяти.

Шантари вздрогнула от неожиданности. Не женский голос ожидала она услышать.

— Свет! — властно произнесла Шантари.

В комнате тотчас вспыхнули свечи. Шантари сердито оскалилась.

— Ты, толстогрудая! — вспылила Ашаяти и выхватила нож.

Шантари резко подобрала ноги и каким-то совсем уж легким движением разорвала веревки, связывавшие ее руки за спиной.

— О, не завидуй, — ехидно улыбнулась она.

Из-за спины Шантари мелькнула черная плеть хвоста и с силой хлестнула по руке Ашаяти. Нож выскочил из пальцев и упал куда-то на ковер. Обезоруженная Ашаяти прыгнула на полуголую демоницу, завалила ее обратно на кровать и схватила за маленькие рожки. В тот же самый миг хвост Шантари, извиваясь, выбрался из-под упавшего на него тела хозяйки и стал целить острым своим кончиком, которому предшествовало маленькое черное сердечко, в зад навалившейся сверху девушке. Но и по такой лакомой цели попасть было не так-то и просто. Ашаяти дергала рога Шантари туда-сюда, трепала и возила бедную демоницу по подушкам и одеялам, отчего оба борющихся тела мотались по сторонам, кувыркались, обвивались и изворачивались, ни на мгновение не оставаясь в одном положении. Только хвост прицеливался и бросался в атаку на мягкое место Ашаяти, как та, истязая свою жертву, шарахалась в сторону. Раз, второй, третий — все мимо. На четвертый раз игла на кончике и вовсе едва не вонзилась в бедро самой Шантари. Ашаяти воспользовалась замешательством соперницы и вцепилась в хвост зубами, но тот, скользкий и юркий, тотчас выскочил из хватки. Бархотка на шее демоницы порвалась, бусы полетели по подушкам и на пол, выскочили из волос золотистые кольца и звякнули о стоявшую у кровати тумбу. Дамы рычали и ревели, как две повздорившие тигрицы.

Цзинфей же, в том числе и из-за отсутствия которого заварилась эта безобразная каша, наблюдал зрелище в разы более омерзительное. Дядюшка Ор, развалившись на кровати Ашаяти, нетерпеливо ерзал по простыням, строил рожи, тарабанил пальцами то по подбородку, то по тумбочке рядом. Нетерпение не просто выводило его из себя, старому демону нелегко было поддерживать благовидную форму светского щеголя, он немного позеленел, изо рта его то и дело вываливались отрыжки, тело медленно растекалось мерзкой жижицей, он изо всех сил пытался собрать его назад, но с каждой минутой утомительного ожидания сил на это оставалось все меньше. Он звонко пукал, хрюкал и крайне вонял. Тело его расплылось по всей кровати, как будто на нее вывалили гигантский чан с протухшим семь лет назад соусом. Цзинфей понимал, что каждая минута, проведенная в этой комнате, грозит ему гибелью от удушья или рвоты. Но страх сковал ноги, спутал мысли.

И тогда позади Цзинфея разбилось стекло.

В комнату влетел камень, отскочил от каминной полки и плюхнулся в остывающую ванну. Цзинфей был так увлечен творившимся в комнате, что совсем не обратил внимания на то, что назревало под окнами.

Ночную тьму разгоняли огни факелов. Особняк окружила толпа крысоподобных крестьян с вилами, мотыгами, палками, ножами и скалками, с ведрами и мисками на головах по типу рыцарских шлемов. Во главе толпы, тряся большущей книгой над головой, шел монах с острой бородой и безумными глазами дурного фанатика. Рядом с ним сердито хмурился мужчина в одеждах и не крестьянских, и не монашеских, а скорее дворянских, но настолько вывалянных в грязи, что и нищенское тряпье выглядело бы солиднее.

Но всего этого Цзинфей не видел ранее, не увидел и сейчас. Когда зазвенело стекло, когда стукнул камень, Цзинфей от испуга выскочил из своего укрытия, словно выбитый тараном, и замер неловко посреди комнаты. Расплывшийся было в лужу дядюшка Ор мигом собрался, правда не в того франта, каким пытался покорить равнодушную к таким типажам Ашаяти, а в здоровенное, клыкастое, бесформенное нечто в форме вытянутой капли, клокочущей изо всех своих сторон.

Нечто это зарычало. По телу Цзинфея пробежали даже не мурашки, а целое полчище крыс. Он быстро-быстро заморгал.

— Простите, простите, госпожа, ошибся комнатой, не разглядел, — заговорил было он, — очки, знаете ли, не вижу ничего…

Демон, оплевывая все вокруг липкой вонючей слюной, бросился на ученого с таким воплем, будто сел в костер. Цзинфей рванул в сторону, перецепился через ванну и лбом пробил шкаф. Демон врезался в камин, шлепнулся, растекся по стене, и в тот же миг в комнату влетел новый камень. Он дернул штору, сбил стоящую на полке посуду и та, падая, зацепила свечку. Огонь потух. В комнате стало темно.

Еще один булыжник разбил окно в коридоре, просвистел мимо несущегося со всех ног Сардана и хлопнул в лоб нагонявшего музыканта скелета. Отскочивший от тела череп рикошетом поскакал между узкими стенами. Косточки брызнули в стороны и тотчас смешались с ордой скелетов, преследовавших перепуганного человека. Толпа споткнулась, замешкалась на миг. Сардан воспользовался этим и юркнул за угол, где немедля заскочил в первую попавшуюся комнату и закрыл за собой дверь. Поток костей промчался мимо, не заметив потери преследуемого, и загрохотал по лестнице.

Сардан прижался спиной к двери и выпучил глаза от удивления. На кровати посреди комнаты валялись Ашаяти и Шантари, хрипели, грызлись, царапались, кувыркались в постели, драли друг дружке одежду и рычали дикими кошками. Сардан понял, что вернулся в свою комнату и многое пропустил. Сожаление — верный спутник человеческой жизни.

Только спустя несколько секунд дамы сообразили, что в комнате появился кто-то еще. Сардан вздрогнул, поймав на себе два бешеных взгляда.

— Веселитесь? — неловко улыбнулся он.

В тот же миг, как Ашаяти и Шантари заметили Сардана, мимо закрытой и подпираемой спиной музыканта двери, выскочив из комнаты за поворотом, пронесся, удерживая из последних сил на носу очки, выдающийся математик, философ материи и все остальное — Цзинфей. Следом за ним, занимая все пространство коридора от пола до потолка, гналась клокочущая, хрюкающая и пукающая масса, которая когда-то надменно называла себя дядюшкой Ором. Цзинфей добежал до поворота, свернул наугад налево и резко остановился. Впереди затарахтели кости, и вскоре ученый увидел поднимающееся навстречу по лестнице с первого этажа полчище скелетов. Цзинфей развернулся было, хотел вернуться к перекрестку и выбрать другой путь, но было поздно. Мерзкая, липнущая к полу и стенам масса, оставляющая повсюду зловонные следы, перекрыла ход. Цзинфей заметался было из стороны в сторону, дернул за ручку ближайшую дверь, но тут в полу открылся люк, земля ушла у ученого из-под ног, и с жалобным воплем он рухнул в черную бездну. Дядюшка Ор с булькающим хохотом вернул на место замаскированный под светильник рычаг, и дыра в полу закрылась. И зря, пожалуй… Толпа скелетов с пустыми глазницами и свернутыми шеями навалилась на вязкое тело дядюшки Ора и как газ, выталкивающий пробку из бутылки, потянула по коридору, а потом куда-то вниз, опять с лестницы, опять на первый этаж, где собиралась остальная прислуга особняка.



Цзинфей же, пролетев два этажа в полной темноте, шлепнулся задом в мокрую грязь подвала. Он тотчас вскочил на ноги, позабыв о боли, и завопил, как девчонка. Вокруг него сидели и валялись целые груды скелетов! Десятки, а может быть, и сотни! Цзинфей закрыл глаза и приготовился к позорной смерти, но прошли секунды, десятки секунд, а он все был готов, но не был мертв.

Цзинфей открыл глаза. Скелеты не шевелились. Некоторые беспорядочно валялись на полу, разобранные на запчасти, некоторые сидели вдоль стен — там, где оборвалась их жизнь. Это были нормальные скелеты, такие, какими им и положено быть — неподвижные.

Свет проникал в небольшую сырую комнатку сквозь какие-то щели в потолке. Несколько тоненьких лучиков падали на растопыренные костяшки рук одного из скелетов, сжимавшего толстую старинную книгу с кожаным переплетом. Цзинфей позабыл о всех своих бедах, о прекрасной госпоже и ушибленной спине. К черту все! К черту женщин и страдания! Наконец-то он нашел новую книгу!

Путешествие обещает быть интересным!

По потолку вновь затопали костяные ноги, прокатилась ватага скелетов по коридорам, мимо окон и мимо двери, спиной к которой прислонился Сардан, разглядывавший борющихся в его кровати полуголых женщин.

— Эта курица — демон! — крикнула музыканту запыхавшаяся, раскрасневшаяся Ашаяти, поймала свою соперницу за скоро извивающийся хвост и несколько раз дернула. — У нее даже хвост есть!

Шантари томно застонала.

Сардан подскочил к кровати, аккуратно отодвинул Ашаяти в сторону и ухватил демоницу за руку.

— Госпожа, — сказал он, — не бойтесь. Я рядом. Вам больше ничего ни разу не угрожает.

Но Шантари среагировала неожиданно. Она покраснела, вскрикнула, вздрогнула, сжалась и тотчас же разжалась обратно, обеими ногами так сильно пихнув музыканта в грудь, что сама скатилась колобком с кровати и бухнулась в пол головой. Сардан же и вовсе взвился в воздух, обрушился спиной на дверь, которую только-только закрыл, разбил ее в щепы и с грохотом вылетел в коридор, где врезался в дверь напротив, а после свалился на пол.

Шантари кувыркнулась по полу и вскочила на ноги, взъерошенная, помятая, возбужденная, с бегающими туда-сюда глазками.

— Ах ты! — всего-то и успела выпалить Ашаяти, хотела было броситься в драку вновь, но успела лишь рот закрыть, как в комнату, пробив стекло, влетел камень и стукнул девушку по лбу.

Бедная Ашаяти вскрикнула, осела на кровать и сползла с нее на пол, как небрежно брошенная тряпка.

Удивленная Шантари повернулась к окну. Через дырку в стекле в комнату ворвались сумасшедшие вопли вооруженной чем попало толпы снаружи, злобной и с факелами. Шантари презрительно усмехнулась — не первый раз деревенские жители устраивали бунты.

— Изыди прочь, поганая злая нечисть! — вопил звонким тенорком монах с книгой. — Изыди в кровавую преисподнюю на веки вечные!

Зрачки его вертелись в глазницах неистово, точно попали в водоворот. Шантари выругалась и плюнула в толпу со второго этажа. Светящаяся слюна ее попала кому-то из деревенских рыцарей в ведро, и то, плавясь, развалилось на части. Крестьянин вскрикнул и смахнул «шлем» на землю.

Сардан вполз обратно в комнату и поднял на руки бесчувственное тело Ашаяти. Кровь вытекала из раны на ее голове, спускалась тонкой струйкой по лицу, падала на шею. Сардан с трудом привстал, не отрывая взгляда от своей спутницы и пытаясь сообразить, насколько опасно ее ранение. Шантари задернула обратно шторы и как ни в чем не бывало двинулась к музыканту. Не глядя на ношу у него на руках, она соблазнительно прищурилась, приблизилась бюстом к руке музыканта и прошептала низким, грудным голосом.

— Вот мы и одни.

Но Сардан, не в силах отвести взора от залитого кровью лица Ашаяти, не увидел ни этого взгляда, ни напирающей груди, не услышал и голоса.

— Надо бежать, — сказал он.

— Успеем, — несколько раздраженно ответила Шантари.

Но вдруг в стенах что-то застучало, заколотило, зазвенел по всему дому чей-то перепуганный, тонкий крик и в камин, пролетев по трубе, вывалился изодранный крестьянин с ведром на голове. Вскрикнув от боли, он, черный от золы, вскочил на ноги и кинулся на Шантари. Та презрительно цыкнула, обвела хвост вокруг нападавшего и с слой вонзила острие ему в зад.

Крестьянин охнул, улыбнулся почему-то сладко и удовлетворенно и рухнул на пол.

— Да, — согласилась Шантари, — похоже, надо бежать.

Они выскочили из комнаты и помчались лабиринтами коридоров. Шантари бежала впереди, сердитая и взволнованная. От крайнего раздражения из пальцев ее периодически выскакивали длинные тонкие когти, но тотчас прятались обратно, как только она брала себя в руки. Сардан еле поспевал следом и все боялся добить Ашаяти, стукнув ее головой о какой-нибудь угол или не ко времени распахнутую дверь.

Во всем доме стоял переполох, шум, гам, вопли, ругань. Звенело битое стекло, хрустело крошащееся дерево, вылетали двери. И чем дальше бежали Шантари и Сардан со своей ношей, тем сильнее, тем явственнее становился этот грохочущий содом. Внезапно Шантари выскочила на галерею у лестницы и замерла так, что Сардан нарвался на ее спину и чуть не сшиб вниз, на первый этаж.

В освещенной факелами прихожей шла ожесточенная драка. Скелеты со швабрами, с крышками от кастрюль и сковородок, с выломанными перилами и прочим попавшимся под руку инвентарем из последних сил сдерживали орду нападавших, измятых, чумазых, с вилами и лопатами, с ведрами на головах, но до безумства яростных, позабывших в пылу кровавой битвы обо всем на свете крестьян. По центру гостиной вертелась вокруг себя громадная, наверное, раза в два больше человеческого роста, бесформенная фигура дядюшки Ора. Демон разбрасывал нападавших змеящимися клейкими щупальцами и источал ядовитейшее зловоние. С другой стороны, у дверей в особняк, размахивал книгой и командовал истерично сумасшедший монах. Впереди него, напирая на скелетов ободранным, тысячелетней давности щитом, бился с остервенением какой-то дворянин.

— Громите без жалости нечисть окаянную! — орал монах. — Душите руками крепкими! Ломайте кости их гнусные! Жгите, потрошите да разрывайте беспощадно!

— Вперед, голытьба немытая! — призывал измазанный грязью с головы до ног дворянин. — Вперед, чернь безобразная! Бейте их лысые черепа, подлые безбожники!

— Фу, господин Пахерджи, — с отвращением бросила Шантари, узнав дворянина.

Очевидно, за этими словами притаилась какая-то мерзкая история большой любви, узнавать которую у Сардана не было никакого желания.

Дядюшка Ор, услышав голос своей «племянницы», обернулся разом всем телом, разметав вертящимися щупальцами по углам и окнам десяток крестьян. Вопящее тело сломало стол, другое — шкаф, посыпалось разбитое зеркало. Один из мятежников прокатился калачиком и сбил с ног сердитого монаха.

В спину потерявшему концентрацию Ору полетели камни, палки, даже лопата — она вонзилась в мягкую массу, сползла и звонко вывалилась на пол.

— Опять⁉ — захлебнулся от негодования дядюшка Ор, разглядев за спиной Шантари Сардана. — Вот так ты тратишь последний свой шанс, паршивка⁈ Хочешь, чтобы из-за тебя и мне голову в тиски взяли⁈ У-у, я тебя проучу!

Шантари испуганно отшатнулась от лестничных перил и рванула обратно в коридоры, в лабиринты. Сардану ничего не оставалось, как следовать за ней, но, уже разворачиваясь, он успел увидеть, что тело разъяренного дядюшки раздалось еще больше, расползлось по сторонам до совершеннейшего неприличия, увеличившись, возможно, вдвое, а потом и вовсе разделилось напополам! И таким образом из одного дядюшки Ора получилось сразу двое! Этот второй (или это был первый) прорвался сквозь толпу, раскидал и чужих, и своих, и, увлекая в свою вязкую тушу переломанные кости скелетов, ринулся на лестницу, наверх, к перепуганному музыканту и его побитой подруге.

Шантари неслась размашистыми шагами длинных ног ко второму входу с обратной стороны особняка, да так скоро, что Сардан с трудом за ней поспевал и на каждом повороте терял из виду за углами бесконечных, однообразных коридоров. Грохот битвы отступил всего на какие-то секунды, а потом почему-то снова стал нарастать, как будто беглецы заблудились в этих коридорах и возвращались обратно к главному залу. Свернув за угол, Шантари остановилась так резко, что вынуждена была впиться когтями в стену, чтоб не полететь кубарем. Сардан опять наткнулся на нее сзади, чуть не свалив с ног. И снова проход был перекрыт и понятно стало, почему нарастал шум. Очевидно, атакующие мятежники и сами отыскали второй ход в особняк и спешили навстречу беглецам, перекрыв узкий коридор, толкаясь локтями, падая, тыкая друг друга в срамные места вилами и лопатами, стукаясь ведрами на головах. Увидев запыхавшуюся демоницу, толпа притормозила и едва не повалилась как домино. Всего мгновение длилось затишье, во время которого противники успели насмотреться друг на друга в разы дольше, чем им бы того хотелось.

Бежать было некуда. Позади — из-за предыдущего поворота — вытекала пукающая и пузырящаяся туша дядюшка Ора, а впереди шумела обозленная толпа. Шантари совсем рассвирепела от безысходности. Сардан теперь только заметил ее огромные когти, выросшие из кончиков пальцев, — размером они были с человеческий локоть, тонкие, черные и, без сомнения, колючие до невозможности.

Хрюканье злобного дядюшки, почуявшего близость жертвы, заполнило коридоры. Испуганная видом демоницы орава крестьян отхлынула на секунду, но тотчас пришла в себя, почуяв собственную силу, силу толпы, силу животную, не осмысленную, силу, превращающую человека в стихию.

Сардан до боли выкрутил сжимавшую плечи Ашаяти руку так, чтобы зажать ей одновременно оба уха (впрочем, все равно не получилось, и ему пришлось прижать левое ухо девушки к своей груди), а другой, державшей ее ноги — ухватился за свисток на шее.

— Закрой уши! — крикнул он.

Шантари ничего не поняла, но машинально обхватила ладонями голову. Перекрывая самодовольное хрюканье дядюшки Ора, по коридорам хлынул монотонным потоком захватывающий все на своем пути звук «поносного» свистка.

Толпа не сразу сообразила, что случилось. Как вдруг стоявший впереди всех мужчина с палкой от косы издал душераздирающий и совершенно неприличный звук, застонал, согнулся и повалился на пол. Следом за ним пали и остальные, сопровождая свое заторможенное, болезненное падение канонадой рвущихся на свободу газов. Зазвенели падающие вилы, лопаты, скатились надетые на головы ведра, рухнули друг на друга бойцы, скрючившиеся в чудовищных муках — найдя второй ход в дом, они понятия не имели куда пойти, чтобы отыскать туалет.

Сардан подтолкнул демоницу головой Ашаяти, и они побежали вперед, сквозь извивающуюся, ревущую, стонущую толпу. Шантари кокетливо прикрыла ладошкой нос, снова свернула за угол и вбежала во вторую от поворота комнату. Музыкант ворвался следом и захлопнул дверь, навалившись на нее спиной.

Они оказались в крошечной ванной комнате, где хватило места всего-то на один умывальник и, собственно, ванну, уместиться в которой можно было разве что поджав хорошенько ноги.

Сардан быстро осмотрелся, но не обнаружил ни окошка, ни вытяжки, ничего такого, что могло бы помочь с побегом.

— В этой комнате мы как в ловушке! — воскликнул он.

Но Шантари не слушала. Она нагнулась над ванной, повернула и вдавила муфту слива и, ухватившись за края, потянула всю конструкцию в сторону, прямо в стену. Ванна захрустела, заскрипела и сдвинулась с места, освобождая скрывавшуюся под ней спасительную лестницу черного хода.

— А если бы кому-нибудь приспичило искупаться? — спросил Сардан.

— Демоны не купаются в ванных, — сказала Шантари. — Для мытья они используют свой язык.

Сардан живо представил картину этого процесса, не забыв никаких деталей, а потом подумал о гигиенических проблемах демонического поцелуя, и его романтическое настроение сбежало прочь, не оставив и следа.

Беглецы поспешили было по лестнице в сырую темноту подвала, но, сделав всего несколько шагов, наткнулись на скакавшего навстречу скорым аллюром Цзинфея. Шантари не успела уклониться, врезалась в ученого, Сардан с Ашаяти влетели ей в спину, и спутанным клубком, с воплями и грохотом, все четверо покатились вниз.

Докувыркавшись до пола, куча рассыпалась. Цзинфей, сжимавший у груди книгу, завалился в груду скелетов, Шантари выскочила стрелой и стукнулась головой в стену, а Сардан, не выпуская из рук своей ноши, скользнул по грязному полу и плюхнулся на спину посреди темной-темной комнаты. Узкой полоски света из ванной наверху хватало только на первые ступеньки лестницы.

Сардан вскочил на ноги и быстро огляделся. Скелеты, повсюду одни скелеты, десятки, если не больше — теперь уж не соберешь и не узнаешь сколько, так все смешалось и перепуталось. И ни одного окна, ни одной двери, никакого прохода. Они оказались в темнице, в самой страшной ловушке из всех возможных!

— А я вот увидел свет, — бормотал Цзинфей, выбираясь из завалов, — хотел книгу почитать…

Шантари села, вздохнула и с обиженным стоном потерла ушибленную макушку. Она врезалась в стену на такой скорости, что вдавила внутрь каменную кладку, но мигом встала как ни в чем не бывало и принялась ощупывать пространство вокруг себя.

— Здесь есть какой-нибудь ход? — с надеждой спросил Сардан.

— Как знать, — ответила Шантари.

Музыкант совсем было пал духом, но тут в темноте что-то вспыхнуло. Легкий, трудноуловимый свет какого-то непонятного оттенка: или зеленого, или синего. Он образовал круг с иероглифом внутри. Шантари радостно воскликнула.

— Выход! — сказала она.

Шантари прислонила ладони к холодным липким стенам, и свет иероглифа вспыхнул так ярко, что тотчас выхватил из тьмы и самые дальние углы комнаты. Какие-то насекомые бросились врассыпную в поисках щелей и дырок в камнях.

Сверху бахнуло и затрещало, а потом бахнуло опять — дядюшка Ор вынес дверь в ванную.

— Скорее! — крикнул Сардан. — Он уже на лестнице!

— Тут надо не меньше минуты, — Шантари раздраженно нахмурила брови. — Займите его беседой.

— Что?

Сардан хотел еще что-то добавить, но не успел.

Зловонная туша, собравшаяся в более-менее человеческую форму, скатилась по лестнице, отскочила от стены и накинулась на застывшего посреди комнаты музыканта. В последний момент он перекинул безмятежную Ашаяти Цзинфею.

Дядюшка Ор повалил Сардана на землю, в холодную грязь. Музыкант попытался было оттолкнуть его ногами, но те прошли сквозь вязкое, как клейкая каша, тело, оставив в нем быстро затягивающиеся борозды. Сардан решил, что если дядюшка не разорвет его на куски, то задушит своей вонью. Уж наверняка.

— Заткните уши! — крикнул музыкант и, не удосужившись проверить все ли успели последовать его наказу, дунул в «поносный» свисток.

Вопреки ожиданиям, дядюшка Ор никак не среагировал на звук. Ни один клочок его тела не шелохнулся. Ни один пузырь не лопнул раньше времени. Но несмотря на то, что вреда ему никакого не было, дядюшка рассвирепел, как псих, и стал молотить Сардана чем-то вроде рук, вбивая несчастного музыканта в землю. Размашистые удары бесформенных когтистых лап отдавались болью по всему телу. Из боков дядюшки, из головы, из ног, даже из зада лезли все новые и новые отростки, похожие на жвалы или щупальца — и тоже включались в процесс. Сардан выставил перед лицом руки, надеясь защититься хоть от каких-то ударов, но он не мог избежать всего, что сыпалось сверху.

Цзинфей вскочил на ноги, схватил на манер дубинок чьи-то древние кости и набросился на придавившую музыканта тушу. Но стоило костям коснуться спины демона, как они прилипли к ней и тут же всосались внутрь, вырвавшись из не слишком крепкой хватки Цзинфея. А последовавший за тем хлесткий удар слизкого щупальца отшвырнул самонадеянного ученого обратно к стене.

Сардан не сумел воспользоваться участием Цзинфея и выбраться из-под давившей сверху туши — еще несколько рук схватили его за голову. Музыкант дернулся машинально, чтобы их перехватить, но его собственные ладони увязли в этом мерзком, вонючем и, ко всему прочему, горячем теле. Вновь посыпался град ударов.

А рядом что-то заскрипело, заскрежетало. Иероглиф вспыхнул в последний раз и исчез, а на его месте образовался темный проход в длинный коридор, конца которого, да, собственного, как и начала, нельзя было разглядеть.

Последним волевым усилием Сардан вырвал руки из заливающей его тело черной массы, но их тут же засосало обратно. Вот так, подумал музыкант, позорно закончится моя позорная жизнь… Тьфу!

Он не увидел, как перекувыркнулась Шантари, как она подскочила к своему вредному дядюшке, как схватила его когтями и внезапно плюнула в его бесформенную голову. Дядюшка вскричал, как побитая псина, вздрогнул всеми своими отростками одновременно, взвился над музыкантом. Черная голова демона расплавилась, и тело, булькая и хрюкая, отвалило в сторону, расплылось по земле и стало растворяться, гнить, трепыхаясь и судорожно дергая всем тем, что до сих пор не растеклось мерзкими лужами. Спустя всего несколько секунд после плевка от громадного тела двойника дядюшки Ора остался только след на стене и в грязи.

— Бежим! — сказала Шантари, увлекая музыканта в темный проход.

Цзинфей с Ашаяти на руках последовал за ними.


Загрузка...