Птица огня

Глава 2 Выворачивай карманы, соплячок!

Наутро, когда Сардан, измученный, невыспавшийся и скорее мертвый, чем живой, вывалился за стены монастыря, то сразу чуть не угодил под колеса повозки. Оказалось, что мимо ворот шла дорога на Веренгорд, по которой туда и обратно сновали торговые караваны. С одной стороны тащились купцы с юга, из Камандара, Хазы и Нараджакского ханасама, с другой — из Северного Матараджана и Рагишаты.

Монастырь занимал невысокий холм на въезде в город. Достаточно далеко внизу виднелись, прикрытые крышами спонтанно растущих повсюду домов, серые, а кое-где и немного зеленоватые от мха городские стены, которые уже давно не могли объять все разраставшееся поселение. Дома высыпали наружу, заняли без боя некоторые поля, потеснили лес. Горные хребты пока сдерживали рост Веренгорда вширь, но видно было, что и этот барьер скоро падет — домики потихоньку поднимались на склоны.

Издали город казался таким же серо-зеленым, как и окружавшие его стены. Большая часть старинных улиц сложена была из камней, добывавшихся в местных каменоломнях. Древние стены опутывали замысловатые узоры вьющихся растений, расцветавших и весной, и летом, и даже зимой.

Повсюду в городе, особенно снаружи стен, были бесчисленные базары, лавочки, магазины, таверны для купцов и гостей, гильдии и артели. Караваны шли круглые сутки, поэтому Веренгорду некогда было спать, и ночью, освещенный тысячами огней, светился он так, будто на него рухнуло солнце. Свечение было настолько ярким, что Сардан всерьез задумался над тем, как умудрился не заметить города вчера ночью — ведь никакой ливень не способен потушить солнце.

Музыкант спустился с холма, прошел в городские ворота и прослонялся без дела час или два, разглядывая улицы, вывески и женщин. Поначалу он хотел зайти в кабак — освежиться, но последние две ночи и так хорошо его освежили. Он присел устало на лавочку в сквере и долго пытался собраться с силами. В конце концов, пускай эти несчастные шварзяки сами решают свои проблемы! Принцесса наверняка заблудилась в своей необъятной уборной, а обещанные сундуки с золотом — к чему они музыканту? Все равно драгоценности придется сдать артели.

Музыкант вздохнул, покачал больной головой и подумал, что в жизни все идет своим чередом, и времени нет никакого дела ни до него, Сардана, ни до кого бы то ни было.

Передохнув немного, он заглянул в артель наемников. В узкой, душной и провонявшей потными любителями высокоградусного пойла комнатке он нашел всего одного человека, да и тот оказался управляющим. За столом в углу у окна сидел громадный рыжий медведь. Он свалил круглую голову на стол и уткнулся мордой в пустое ведро, от которого еще с улицы разило спиртом. Медведь был адски пьян, постоянно ворочался, отчего скамейка под ним страдальчески пищала, рычал — то ли во сне, то ли просто так.

— Мне бы девчонку какую, — сказал Сардан управляющему. — Молодую. Красивую. С фигуркой.

— Вы дверью ошиблись, — угрюмо ответил управляющий, не поднимая взгляда от книги по уходу за кошкой. — Бордель на другой улице.

— Где-где? — оживился Сардан. — Поподробнее, пожалуйста.

Управляющий не ответил, но страницу перелистнул.

— В любом случае, — сказал Сардан, — мне нужен человек по меньше мере до замка Сыреш, а там — как повезет.

— Никого нет. Последние две недели караванов с юга в два раза больше обычного, вся охрана ушла туда. Да и артель музыкантов понизила ставки, приличные наемники больше не хотят с вами возиться.

— И что, совсем никого? Мне проводник нужен, дайте хоть собаку какую.

— Вот медведь сидит, берите.

Сардан покосился на медведя, тот зычно то ли вздохнул, то ли рыгнул, повел по столу безвольной лапой и завалил ведро на пол. Медведь что-то прорычал про себя, не открывая глаз.

— Он спит?

— Не знаю.

— Но, кажется, ругается.

— В языке медведей все слова матерные. Слово «друг» на их языке звучит так же, как и… Ну, вы догадываетесь.

— Какой замечательный собеседник. На нем хоть верхом ездить можно?

— Попробуйте. И меня позовите, с интересом посмотрю.

Выбравшись обратно на улицу, Сардан поначалу двинулся к главному городскому храму, у которого где-то в уголке таился филиал артели музыкантов, но, перейдя мост над чахлой рекой, заметил вывеску с отчеканенным на ней куском мяса. С мяса падали железные капли жира — они были подвешены под вывеской на цепочках, болтались на ветру, звенели себе игриво, чтоб нельзя было вот так вот запросто пройти мимо и не обратить внимания.

Музыкант зашел в кабак и сходу уселся у окна за чудной, немножко наклоненный стол. Разволновавшись, что поставленное на поверхность этого стола тотчас соскользнет ему прямо на штаны, встал было, но не успел отойти, как подошла служанка. Увидев ее, он тотчас позабыл свои штаны и сел обратно.

Тонкая, маленькая, с изящными, немного раскосыми глазами на овальном, а может, и круглом лице, — она была не из тех женщин, ради которых пьяницы-поэты изощряются в метафорических комплиментах, не была она ни шестнадцатидневной луной, ни газелью в тени оазиса, ни розой, ни тюльпаном. Не было в ней необыкновенной красоты, ради которой расстаются с жизнью. Не было в ее облике ничего такого, чтобы воспевать его в веках. Слишком простая, обыкновенная до необычайности, она была женщиной, один раз увидев которую кажется, будто знал ее всю жизнь, будто это не мимолетное, случайное видение, а призрак судьбы. Увидев такую на мгновение, ловишь себя на мысли, что любил ее всегда, а потеряв из виду — всю оставшуюся жизнь посвящаешь тому, чтобы найти, вернуть то, чего никогда и не имел.

В коротких волосах она носила небрежно завязанную ленточку с красным цветком.

Служанка посмотрела на Сардана исподлобья, немного сердитая, но изо всех сил старающаяся успокоиться.

— Ашаяти, родная ты моя, я уже третий день жду свою подливу, зачем ты ее не несешь? — с хрипотцой, с издевкой прикрикнул кривой, бесформенный какой-то мужичок из темного, дальнего угла. — Мне хочется домой, отпусти меня наконец.

Там, в углу, расселась целая компания, сильно поддатая, не горячая, а скорее перегревшаяся. Шесть человек — один по виду стражник, другой в ремесленном фартуке, остальные похожи на рядовых наемников-караванщиков, носильщиков и погонщиков.

— Сейчас подойду! — сказала служанка, повернув голову, и на первой «й» голос ее едва не сорвался.

Сардан заметил, что она то и дело нервно сжимает ладони в кулаки.

— Ой, фу! Что ты мне за кисель скисший принесла? Это не пиво, это — выжатый пот! — возмутился кто-то из тени.

— Слюней накинула туда сдуру, — добавил стражник, и все расхохотались.

— Сейчас есть каша из тхут с салом и гороховой подливой, — сказала музыканту девушка. — Чуть попозже будет рис с чечевицей и мясом.

Брови ее от волнения ходили вверх и вниз.

— Пусть будет тхут, — согласился музыкант. — И кружку пива. То есть — две. Кружки. Нет… А хотя да, две. На счет артели музыкантов.

— Подождите немного, — спешно сказала девушка и двинулась было на кухню, но по пути ее за руку перехватил кто-то из караванщиков.

— Девочка, пожалуйста, не писай мне больше в кружку, — очень серьезно сказал он. — Вкус портится.

Девушка покраснела и резко вырвала руку.

— Ашаяти, откуда вы берете пиво? — возмущался пьяный караванщик. — Черпаете из болота?

Его болтало из стороны в сторону с каждым новым сказанным словом.

— Хорошее пиво, — попробовала запротестовать девушка. — Не нравится — не пейте.

— Не пейте⁈ Пиво⁈ Ты тронулась, девочка? Да я любое пиво вылакаю если оно не то, что из болота какого, а если это не пиво вовсе, а малиновый сок! Главное пивом его назови! Не пейте, ну юмористичная!

Караванщик еще и руки развел, демонстрируя то ли удивление, то ли негодование.

— А мне вот ножки твои нравятся, — вставил кто-то из совсем темного угла, но девушка уже скрылась.

Вернулась она минуты через две. Когда обходила стороной пьяниц, один метнулся было к ней и попытался ухватить за зад, но потерял равновесие, рухнул со стула и растянулся на полу. Девушка ловко отпрыгнула и поставила возле Сардана тарелку с тхутовой кашей и две кружки ячменного пива.

— Пержо, ты чего сделать хотел? — взорвались хохотом караванщики.

— Я? — Пержо лежал на полу и не шевелился. — Хвост искал.

— Спасибо, — сказал Сардан девушке и улыбнулся.

Девушка замерла, посмотрела на него, опять чуточку покраснела и тоже улыбнулась, хоть и еле заметно… Или показалось.

— Если не очень вкусно или слишком мало перца — скажите. Приезжие любят больше перца. А если пиво теплое — я заменю, оно у нас может горчить от этого, — очень тихо сказала она.

— Девушка, и яд, поданный вашими прекрасными руками, покажется божественным нектаром, — соорудил конструкцию Сардан.

Девушка снова… Ну нет, теперь уж точно показалось. Она развернулась, перепрыгнула через уснувшего Пержо и двинулась на кухню.

— Слушай, вот злобная девка! — прогремел чей-то голос из пьяного угла. — Даже не наступила на него, будто он говно какое-то!

— Так и кормит помоями каким-то, хуже, чем лошадей.

— И целоваться не хочет.

— А, целоваться… Пяткой придавить человека — и то брезгует!

— Бестия вы, девушка, просто предательская! — резюмировал стражник.

Сардан положил было ложку на кашу и вдруг понял — что-то не так с этой едой. Во-первых, никакого сала найти не удалось. Во-вторых, каша совершенно холодная, как если бы три дня в погребе лежала. Ну а в-третьих — есть ее совершенно невозможно, твердая она, как полено! Он отхлебнул было пива, но и глотнуть-то толком не успел, как сплюнул обратно. Не пиво — а грязь из лужи!

Девушка ушла на кухню и вскоре вернулась с двумя кружками чего-то мутного. Поставила пропойцам на стол и развернулась было, чтоб идти за следующей порцией, но кто-то из караванщиков опять поймал ее за руку.

— Ну посиди с нами, Аши, чего ты носишься⁈ — засюсюкал лысый мужчина с катастрофически смятой бородой. — Посиди с нами, вот я для тебя уже на коленях место занял.

Девушка нервно выхватила руку, в глазах мелькнула кровавая ярость. Затем она одернулась, преобразилась, кажется — вот-вот заплачет. А караванщики не унимались.

— Ашаяти, ну что за злой ты дух, где моя несчастная подлива? Я начинаю тут седеть.

— Аши, курочка моя, я поцелуи заказывал полчаса назад. Сколько можно томить?

Сардану показалось, что девушка сейчас в обморок упадет. Она перехватила его взгляд, поняла, что он что-то хочет — и двинулась между столиков. А он и сам растерялся — не хотелось доводить несчастную.

Она грубо переступила через валяющееся тело, а тело это вздрогнуло, скрючилось и ухватило ее за ногу липкой рукой.

— Хрясь! Поймал, — обрадовался Пержо.

Девушка взвизгнула, отпрыгнула, выскочила из слабой хватки.

— Пержо, не пачкай девушку, — попросил кто-то из пьяниц.

Она подошла к Сардану взвинченная, бледная, ладони собраны в кулаки и непонятно — или сейчас рухнет без сознания, или убежит, или плюнет в нос.

— Что-то еще? — спросила она, ища в Сардане поддержку.

— Извините, каша холодная, — ляпнул музыкант и тотчас осекся.

Нужно было соврать! Подбодрить! Проглотить эту кашу деревянную, вылить пиво под стол…

Девушка изменилась.

Не резко, не в один миг, а постепенно и, можно сказать, — закономерно.

Покраснела помидором. Глаза налились кровью. Челюсти сжались. Зубы заскрипели. Ладони собрались в кулаки.

Внезапно она схватила стол, за которым сидел раздражающий музыкант, и с какой-то невообразимой легкостью подбросила его в воздух. Тарелка с кашей врезалась Сардану в лицо, пиво брызнуло на стены. Стол подлетел, ударился в оконную раму, будто хотел с перепугу выскочить наружу, но формой не вышел, не пролез в отверстие. Треснуло толстое непрозрачное стекло.

Сардан не успел еще ничего сообразить, а девушка уже схватила его за грудки, встряхнула, как пустой мешок, и принялась лупить по вымазанной в каше морде. Раз, второй, решила — слишком слабо, для третьего замахнулась так, что чуть ли не через весь кабак кулак пронесла.

— Пошла заваруха! — заревел кто-то из пьяниц.

Двое, трое или все разом — в свалке тел не разобрать — бросились в потасовку, схватили бешеную служанку за пояс, попытались оттащить от растерявшегося музыканта.

— Аши, не надо воевать!

— Держи ей руки! Уймись, дура!

Караванщики хотели навалиться на девушку все вместе, но не тут-то было! Она ловко выкрутилась, выскользнула, змеясь как вода из ладоней, взметнулась в воздух и невероятным двойным ударом в полете отбросила сразу нескольких нападавших. Остальные разом отхлынули, почуяли недоброе. Девушка снова подскочила, перекувыркнулась в воздухе и коленями приземлилась кому-то куда-то. Раздался то ли вскрик, то ли писк. Не теряя времени, она перекатилась по полу, врезала ногой одному, накинулась на другого, попутно в больное место пнув третьего. Как взбесившаяся львица она носилась по всему кабаку под многоголосые вопли, да с такой скоростью, что не успевал музыкант найти ее взглядом в одном углу, как она уже драла кого-то в другом.

— Народ, от меня что-то отвалилось! — взвизгнул стражник, ощупывая свое тело.

Девушка набросилась на него (в который раз), сбила коленом и помчалась к следующей жертве. Пержо попытался привстать — ему пока досталось меньше всех.

— Опа, чей-то там катится? Мужики, там чьи-то яйца покатились!

— То не мои.

— Если никому не надо, я себе возьму. Лишними не будут.

Музыкант вжался в стену, но тщетно — девушка заметила движение и бросилась на него со скоростью стрелы. Но все равно не успела. Из кухни выскочил упитанный повар и сходу сбил дикарку на лету сковородой.

Она не взвизгнула. Вообще не издала никакого звука, но, пробив все-таки стекло, вылетела из кабака и с грохотом закувыркалась по земле где-то там снаружи. Стоило Сардану подумать, что бойня закончена, как сквозь окно над головой ворвалась чья-то рычащая фигура. Повар взмахнул сковородой второй раз, и рычащая фигура второй раз улетела на улицу. Этот железный аргумент оказался решающим.

Повар покинул кабак и хлопнул дверью. Из-под завалов неспешно выбирались жертвы погрома. Кого-то вытягивали из обломков за руки. Потом собрались, отряхнулись и поковыляли в соседний кабак.

Сардан накинул на спину ящик с музыкальными инструментами и тоже поспешил куда-нибудь. Он подумал, что повар может вернуться и потребовать плату за холодную кашу у него на лице. А сковородка способна перебить самые разумные доводы.

Он вышел из дверей и, сворачивая за угол, услышал:

— Четвертый раз уже! Ты вконец озверела, что ли, святые боги Якбадхури и Макбадхури⁈ Э⁈ Четвертый раз! Ашаяти, за неделю — четвертый раз! Тебя надо в клетке со зверьми держать, ты совсем поехала разумом человеческим? Вообще далеко⁈

Сардан заторопился, сбежал по разбитой лесенке мимо какого-то старинного храма и вышел было на параллельную торговую улочку, но неожиданно почувствовал, что идти стало тяжелее. Настолько тяжелее, что он и шага ступить не мог, а потом и вовсе его потянуло назад. Он обернулся. Позади стояла та самая бешеная служанка из таверны и держала его за ручку ящика. Она опустила голову, скривила плаксиво губы и казалась вновь той маленькой, хрупкой девчонкой, какой он увидел ее впервые. Разве что красная ленточка в волосах совсем скосилась и разорвалась.

— Меня прогнали, — сказала она почти шепотом.

— Что ж, — растерялся Сардан.

— Из-за вас, — добавила девушка.

— Из-за меня? — удивился Сардан.

— Из-за вас.

— Но ведь я и…

— Что теперь делать?

— Ну…

— Меня теперь и в комнату не пустят, через кабак идти надо. И денег у меня нет, ни пайсы… А все из-за вас, из-за вашей каши холодной, из-за ваших потных свинячьих нежностей… Что мне от ваших капризов? Опять на улицу идти мерзнуть?.. Из-за вашего нытья, жалоб этих бесконечных… Убить бы вас насмерть… — она на секунду замерла, вздохнула тяжело. — Надоело… Столько сил! И опять вот так вот… Такие они у меня наглые — мечты, что ли? Пожить чуток как человек. Хоть немного, чуть-чуть. И все?.. Назад идти, на улицу?.. Опять, да? Хорошо, конечно! Замечательно! Только попытаешься что-то сделать, соберешься с силами, и тут приходит какая-то мартышка кривая, и все напрасно. Что мне теперь делать? Опять по-старому, да? — с каждой фразой ее голос грубел, становился жестче.

Она внезапно выставила вперед бедро левой ноги и выхватила с невообразимой скоростью непонятно откуда здоровенный клинок — пока не меч, но уже совсем и не ножичек какой, размером с локоть точно. И улыбнулась так, как улыбается одна только смерть.

Прежняя девушка словно исчезла, а на ее месте появилась другая. Теперь она походила на мальчишку, — с этими короткими, взъерошенными как попало волосами, большущими, нахальными глазищами, презрительно скривленным ртом, переминающаяся с ноги на ногу так, будто то ли в туалет приспичило, то ли выбирает каким коленом начать объяснять вам свою жизненную философию. Усиливала впечатление одежда. Немного мешковатая, она делала ее плечи шире на вид, и уж наверняка шире бедер. Разве что где-то там просматривалась какая-то грудь, да под таким мешком со складками ничего не разглядеть.

Сардан отпрянул, но к его горлу тотчас метнулось лезвие.

— Карманы наружу, пердун косоухий! — рявкнула девушка — Темпом! Раз-два!

С невысокой крыши сарая на ограбление смотрели с интересом две запоздавшие вороны, переглядывались. Мимо пробежал петух, подскочил, замахал крыльями и скрылся в кустах. По улице, может, не слишком и оживленной, бродили туда-сюда прохожие, кто с сумками, кто с ящиками, один катил в кабак бочку, другой вел груженую лошадь, бегала какая-то дама в пыльном переднике и заглядывала в окна. И никому не было дела до того, что здесь же — у всех на глазах — человеку к горлу приставили длинный нож. Разве что кто-то ускорил шаг, кто-то косил раздраженно взглядом и спешил пройти своей дорогой.

— Выворачивай карманы, соплячок! Давай монеты, все что есть!

— Девушка, откуда у меня монеты? Я музыкант, — запротестовал Сардан.

— Монеты, я говорю! — она без предупреждения стукнула его в колено.

Музыкант ойкнул, отскочил в сторону, хотел было наклониться, чтоб потереть ушибленную ногу, и чудом не нарвался на нож.

— Быстро-быстро!

— Девушка, откуда у музыканта деньги? Я монету ржавую в руках последний раз держал лет десять назад!

Хотел добавить, что и ту нашел на полу в грязном трактире, но снова получил удар в ту же самую коленку. И снова вскрикнул, отпрыгнул еще на несколько шагов.

— Значит, ящик давай! Что в нем?

— Инструменты.

— Что? Молотки?

— Дудки.

— Значит, давай дудки! Быстро!

— Ну вот еще, мне их под подпись…

Не успел договорить, как снова получил в колено. Прыгая на одной ноге, он потер-таки ушибленное место ладонью, но споткнулся и завалился на стену какого-то сарая, быстро выровнялся, с трудом удерживаясь на ногах.

— Дудки давай, говорю! Снимай ящик, крысеныш!

— Девушка, зачем вам мои?..

Опять не договорил, опять получил в больное колено, начал было падать, развернулся, чтобы за что-нибудь ухватиться, и тут вдруг обратил внимание, что они больше не на людной улице. Ударами по ногам девушка оттолкала музыканта в вонючий переулок между дырявым сараем и залатанной стеной пустующего двора, из которого воняло жиром.

Ноги подкосились, он полетел в грязную лужу, но на полпути почему-то остановился. Обернулся и увидел, что разбойница, спрятав нож, стаскивает с него на ходу ящик.

Сардан вырвался, вскочил на ноги. Девушка снова бросилась на него с львиным рыком, но в решающее мгновение он сумел перехватить обе ее руки. В ответ на это злодейка резко выгнулась совершенно немыслимым образом, подпрыгнула и двумя ногами влепила музыканту такой чудовищный удар, что он подлетел над землей, перекувыркнулся, врезался лбом в стену сарая и рухнул на вываленные тут же разбитые бочки. Те с треском разлетелись кто куда. Одна, самая целая, наверное, выскочила из-под низу, как кусок мыла, и ядром выстрелила в хилую оградку допотопного загона. В дыру тотчас выпрыгнуло визжащее темно-коричневое существо, похожее на помесь свиньи и хомяка. Оно пробежало по музыканту, больно оттоптав ему копытами живот, и сбило с ног метнувшуюся на поверженного врага девушку. Та, оступившись, шлепнулась в грязь, завертелась, вскочила на ноги, черная и злобная.

Музыкант замешкался. Не успевая встать, он попробовал убежать на четвереньках. Девушка кинулась следом и сходу треснула его ногой по пятой точке, но поскользнулась сама и опять упала. Музыкант свалился на живот, проехал физиономией по траве, попытался подняться, но тотчас вновь получил удар в спину, навалился на другую ограду, проломил и рухнул в обгаженный коровник. Перепуганное мычание одинокого животного заставило его мигом подскочить на ноги. Обернулся. Разъяренная, грязная, с взъерошенными спутанными волосами девушка стояла у входа в хлев, растопырив руки и пальцы граблями.

— Девушка, успокойтесь вы все-таки! — попробовал музыкант.

— Деньги!

— Я же не могу вам ответить, я же не могу бить девушку!

— Тебе и не надо!

Музыкант понимал, что несмотря на некоторую комичность положения, ситуация, в общем-то, вполне серьезная, поэтому его не на шутку беспокоило то, что своим джентльменством он дает сопернице существенную фору. А ее это не заботило. Девушка метнулась вперед, но Сардан отскочил и оттолкнул ее в темноте. Она поскользнулась на коровьих лепешках, взлетела в воздух, перекувыркнулась и грохнулась с визгом в коровью кормушку. Животное возмущенно заревело, топнуло копытами.

Музыкант выбежал из хлева и не глядя рванул в первый попавшийся проход, но несколько шагов спустя что-то свалилось ему на спину, и, увлекаемый тяжестью, потеряв равновесие, он вперед головой вкатился в сваленное в углу несвежее сено. Девушка висела у него на спине, чуть ли не сидела на ящике и пыталась ухватить музыканта за волосы. Он попробовал подняться и с ужасом заметил торчащие рядом вилы — еще пару сантиметров, и он наткнулся б на них грудью. Сардан приподнялся на полусогнутых ногах с ревущим грузом на спине. Девушка бросила терзать его волосы и потянулась пальцами к лицу, стала растягивать ему рот, лезла в ноздри. Не имея возможности оглянуться, оценить обстановку, он с силой приложился спиной к какой-то стене, надеясь снести таким образом лишний груз. Но стенка, как назло, проломилась, и дерущиеся ввалились в темный, клокочущий и зловонный курятник. Повсюду закричало, заклевало, захлопало крыльями, закружились, завертелись перья. Девушка стукнулась головой сначала о балку вертикальную, потом о потолочную, отпустила измятую физиономию музыканта и схватилась за свою ушибленную макушку. Она отвалилась наконец от своей жертвы и стала предусмотрительно напротив выбитой ими же дыры.

Сардан откатился в противоположный угол и хотел было поискать другой выход, собственно — дверь курятника, но за мечущимися повсюду курами и облаком перьев ничего нельзя было разобрать. Под руку попался сердитый петух. Музыкант отшвырнул его и нащупал несколько покинутых наседками яиц. Он схватил одно и запустил в бандитку, но та, и не подумав увернуться, легко поймала яйцо на лету и машинально уложила на соседнюю полку. Все произошло так быстро, что музыкант не успел ничего понять и решил было, что никакого яйца он не кидал, а только подумал об этом. Тогда он схватил другое, третье. Девушка поймала и то и другое и как ни в чем не бывало положила рядом с первым. В сердитых, бесовских ее звериных глазках сверкнул какой-то теплый отблеск, миг человечности, но тотчас скрылся в неизвестном направлении, и она снова зарычала, как дикая кошка, ощерилась, приготовилась к броску.

— Отстань, больная! — взмолился музыкант.

Девушка снова ринулась в бой, но тотчас глупо перецепилась через нервную курицу и, с панически выставленными руками, полетела на музыканта. А тому некуда было деваться. Разбойница навалилась на него всем своим, впрочем, не таким и значительным весом, и сбитый с ног музыкант разбил спиной дверь курятника. Вместе вломились в смердящую, залитую чем-то весело клокочущим кабинку туалета, стали падать, и, падая, завалили стену в соседнюю кабинку, а потом в еще одну и еще. Музыкант упал на ящик на спине, девушка вовремя выскочила в открытую дверь, зажала брезгливо нос и стала отплевываться. Сардан решил, что самое время бежать, перевернулся на руки, выскользнул из завалов и наткнулся на ведущую куда-то к верхним этажам внутреннего дворика лесенку. На карачках, не поднимаясь толком на ноги, он взбежал наверх и машинально обернулся. Зря! Психованная девица сиганула на него едва ли не с нижней ступеньки, обхватила ногами за грудь, а руками с припадочным ревом стала дергать за волосы. Музыкант вскрикнул и подвернул ногу…

Два переплетенных в объятиях тела перевалились через перила и шлепнулись в грязь со второго этажа. Музыкант застонал, но скорее не от самого удара, а от того, что и несмотря на падение, девушка не выпустила из рук его намотанные на пальцы волосы. Она сопела, что-то там дергала и царапала, хоть и сама-то вряд ли понимала — что. В отчаянии музыкант сперва попытался поймать ее за руки, но сделал этим еще больнее. Тогда он вцепился в короткие темные волосы девушки и стал вазюкать ее голову по земле туда-сюда. Разбойница завопила от негодования, попробовала вырваться, вскочила на ноги — и все это не расцепляя рук, продолжая попытки свернуть музыканту шею или сорвать скальп. Он тоже привстал на колени, потом на ноги. В исступлении таская друг друга за волосы, они завертелись на месте в каком-то первобытном танце, наматывая неровные круги, и вдруг натолкнулись на торчащий посреди двора колодец…

Летели не долго, никто и вскрикнуть не успел.

Рухнув в воду, музыкант угодил лицом девушке ровно между ног, чему был весьма доволен. Впрочем, не успел он выпрямится в тесном, темном и скользком пространстве, как зажатая со всех сторон разбойница возмущенно взвизгнула и умудрилась пнуть его коленями в грудь. Отлетать было уже некуда, поэтому музыкант только глубже впечатался в вязкую глиняную стену колодца, деревянный ящик на его спине печально затрещал, что-то хрустнуло.

— Убери эти свои кривые…

Она не договорила, дернулась, но в узком колодце не смогла замахнуться ногой, а руки были неудобно зажаты у стен. Поняв тщетность попыток расправиться с врагом на дне колодца, девушка уставилась на него злющим взглядом и дышала тяжело и громко. Разодранная красная ленточка с цветком упала с ее головы.

Не убирая предусмотрительно выставленных перед лицом рук, музыкант посмотрел вверх. Они пролетели метров семь, не меньше, а прохладная вода лишь кое-как покрывала бедра. Наверху светило солнце, но лучей его хватало только на то, чтобы освещать ободок колодца и чуть скошенный ворот.

— Должно же у тебя быть хоть что-нибудь, — не унималась девушка, но говорила теперь без уверенности, с робкими просительными нотками. — Я не знаю, хоть штаны отдай!

— Ты их уже порвала.

— Зашью!

— Да ты их чуть ли не пополам разорвала!

— На тряпки пойдут!

— Могу носок отдать.

— Один?

— Второго нет.

— Еще что?

— Пламенное сердце.

— Себе оставь.

— Ну вот, — обиделся музыкант. — Все отказываются. Конечно, сердце не носок…

— Еще что?

— Где-то кабачок был, но ты его, наверное, раздавила.

— Еще!

— Девушка, я же музыкант, мне кроме овощей никто ничего не доверяет!.. Недавно, конечно, сундук золота обещали, но…

— Сундук⁈ — девушка оживилась.

— Золото, драгоценности, но…

— Украшения?

— И украшения, но…

— Давай сундук!

— Ну не с собой же он у меня!

— А где?

— Надо забрать.

— У кого?

— У ханараджи. Сильно нужен? Через неделю принесу. Нет, через две… Три.

— Ага, ну да.

— Далеко идти.

— Куда?

— Не знаю еще. В Хандым, может. Где этот ханараджа живет?..

— Пошли, быстро!

— А⁈ Вместе⁈

— Думаешь, я самая дурная? Буду сидеть и ждать?

— Так ведь сундук же не за просто так дадут, сначала нужно дел наделать…

— Наделывай!

— Пойду и наделаю.

— Пойдем, быстро!

— Девушка, там же три недели туда и три недели обратно!

— И что?

— А я человек нервный, дурной, к компаниям не привыкший. Меня от людей тоска давит! Мне их душить хочется, поэтому я один обычно хожу.

— Все равно. Мне тоже душить хочется. И я быстрее.

— Мне же сундук не за просто так обещали, в конце концов. Там какое-то чудище по лесу летает. Мало ли что!

— Я за сундук с золотом из этого чудища котлету сделаю.

— Ну…

— А если не получу своего сундука — то и из тебя.

— Кто ж такую гадость есть будет?..

— Курам брошу. В любом случае, один ты не пойдешь. Где мне потом мой сундук искать, когда ты сбежишь?

Сардан задумался.

— Я еще по ночам целоваться лезу, — сказал он вдруг.

— А я могу с закрытыми глазами кухонным ножом сердце вырезать.

Музыкант чуть отстранился и покачал головой.

— Ну! — поторопила девушка.

— Ты знаешь дорогу до замка Сыреш? — кисло спросил Сардан.

— Я здесь все тропинки-дорожки знаю! — девушка показала пальцем в небо. — Там, наверху.

Сардан вздохнул.

— Ладно, — сказал он. — Если получится — сундук твой. Мне он все равно без надобности.

Пламя ярости в глазах девушки заблестело золотом.

— Ладно, — сощурившись сказала она и с подозрением посмотрела на Сардана, — а если не получится, и мне не дадут моего сундука — я тебе все поотрываю.

— Нет, давай, пожалуйста, без этого. Обойдемся в виде штрафа штанами.

Девушка долго-долго сверлила Сардана взглядом, затем зачерпнула ладошкой немного воды и умылась.

— Договорились, — сказала она. — Поотрываю, а потом заберу штаны.

Сардан неловко улыбнулся.

Девушка опять зачерпнула было воды, но остановилась, посмотрела настороженно на эту странную улыбку, потом на воду, медленно просачивающуюся сквозь пальцы, потом опять на музыканта. Тот, избегая ее взгляда, уставился в кружок неба наверху.

Девушка вскочила, выбросила воду из ладони и стала быстро-быстро тереть пальцами о штанину, мигом спохватилась и вытерла руку досуха о волосы музыканта. Ее звали Ашаяти.