Птица огня

Глава 5 Это — человек⁈

Добравшись до берега, Сардан высунул Ашаяти из бочки и уложил в тени ветвистых деревьев.

Потом подумал, набросал листьев и заботливо переложил девушку на них. К счастью, одежда ее вымокла только в ногах до колен, в то время как его самого облило по уши. Как так получилось Сардан не понял, поэтому стал разбирать ящик. Пока греб к берегу, внутрь плескались капли, отчего инструменты, завернутые в шелковые или льняные чехлы, оказались испорчены. Чуть получше сохранились те, что по какой-то прихоти судьбы имели кожаные футляры, но и они потеряли, очевидно, большинство своих свойств и вряд ли пригодны были теперь к игре.

Сардан встал, снова взглянул на Ашаяти и, удостоверившись, что она спит, пошел к лесу вдоль берега. Мыс, на вершине которого он наблюдал танцующую шаманские танцы фигуру, выступал длинным носом в море далеко-далеко впереди, так далеко, что с пляжа можно было разглядеть только его очертания. Стоящего там человека, если он давно не убежал, с такого расстояния не увидишь, будь он хоть в три метра ростом.

Музыкант заметил облепленные маленькими красными ягодками кусты. Вообще-то за годы странствий он научился разбираться в том съедобном, что можно добыть в лесу, не прилагая особенных усилий. Но этого куста он никак не мог опознать. Сардан сорвал одну ягоду, понюхал, насобирал две горсти и отправился обратно к Ашаяти.

Девушка до сих пор спала и сладко посапывала, тревожно морща лоб. Сардан опустился перед ней на колени и подумал, что она, может быть, наглоталась воды (о том, что Ашаяти успела только колени замочить, хитрый музыкант предпочел позабыть), что ей тяжело дышать. Почему ему вдруг взбрело это в голову станет понятно, если проследить за его порочной мыслью дальше. Ведь если ей тяжело дышать, значит, необходимо наполнить ее опустевшие легкие, вдохнув воздух через рот, причем сделать это следует как можно скорее, пока девушка не пришла в себя самостоятельно…

Сардан выпятил губы и полез целоваться. Ашаяти почувствовала неладное сквозь сон, открыла один глаз, влепила в надвигающуюся рожу коленом, перекатилась вбок, потом назад и встала в боевую стойку.

— Не успел, да? — ехидно спросила она.

— Пф, — ответил музыкант, поглаживая ушибленную щеку. — Сразу по морде… Хорошая благодарность за, что спас от беды. Хоть бы спасибо сказала.

Ашаяти взглянула на море, давно поглотившее сожженный корабль, потом на дальний мыс, потом, когда все поняла, опять на Сардана.

— Будем считать, что сказала, — пробубнила она в некотором смущении.

— Ты должна сказать — благодарю, мой прекрасный господин. Отныне — я ваша навек!

— До конца твоих дней?

— Нет-нет, боюсь при таких условиях конец наступит раньше положенного.

— Тогда я промолчу.

— Печально. Вот, кстати, какие-то непонятные ягоды. Не знаешь, что это?

Он насыпал в ладони Ашаяти странных ягод, а она тотчас отшвырнула их прочь.

— От этих ягод всю неделю понос будет, — сказала она. — Сам ешь.

— Хм, воздержусь.

Он выбросил ягоды и тяжело вздохнул.

— В таком случае, мне больше нечего тебе предложить, кроме моего горячего сердца.

— А что-нибудь не приводящее к поносу у тебя есть?

Сардан расстроился, опять вздохнул обречено и вдруг расхохотался. Ашаяти посмотрела на него и легонько улыбнулась, и это была самая добрая и милая из улыбок, которые ему до сих пор доводилось видеть на ее лице.

Собравшись с силами, они двинулись вдоль берега искать какую-нибудь дорогу, тропинку или человеческое жилье. Но всего минут через десять, так ничего и не найдя, уперлись в хмуро торчащие над пляжем камни, которые ни обойти за просто так, ни взобраться. Сардан вынул из ящика карту, но долго рассматривать там было нечего, тем более что вода размыла половину чернил. Установить местоположение по бесчисленным мысам не так и просто, как может показаться, а идти в любом случае нужно куда-то на север. В конце концов решили идти лесом — вдали он взбирался на гору, откуда хорошо должна была просматриваться округа.

Спустя полчаса блужданий по гнилой и болотистой чаще Сардан понял, что они умудрились потеряться. Вопреки ожиданиям, лес не поднимался, не уходил ни в какую гору, а стлался себе ровным покрывалом, утыканным мокрыми темными деревьями, которые порой росли так часто, что продираться сквозь них приходилось как сквозь форточку. Под ногами хлюпало и чавкало, куда ни глянь — темно-зеленое все, выцветшее, умирающее. И стволы древесные, покрытые мхом, и иголки на них, и трава поздней осени под ногами. Они прошли, вероятно, километров пять, с каждым из которых в лесу становилось все темнее и подозрительнее, все холоднее и тише, а земля по-прежнему не торопилась подниматься в гору.

Ашаяти напряженно смотрела по сторонам. В какой-то момент она остановилась и стала обшаривать карманы, вынула откуда-то из внутреннего отделения небольшой нож.

— Что такое? — спросил Сардан.

— Один нож остался, — сказала Ашаяти. — Все остальное потонуло в море.

— Можно будет заказать новое оружие в артели.

— Нам бы сейчас не помешал лук и стрелы. Думаю, скоро я оголодаю до того, что приму твое предложение о сердце.

— Толку тебе от лука? Ты все равно стрелять не умеешь.

Ашаяти надулась и презрительно уставилась в затылок музыканту.

— Кстати говоря, — ехидно сказала она, — поговаривают, что музыканты могут зачаровывать животных. Хорошо бы приманить пару кабанов.

— За последний час я не видел ни одной птицы и ни одного животного.

Ашаяти прислушалась — и правда. В лесу стояла совершенно замогильная тишина. Шлепали по вязкой земле ноги да поскрипывали тихонько высокие деревья над головой, словно бы перешептывались, замышляли что-то. Ашаяти услышала нервный свист собственного дыхания, но тотчас отдернула себя, стала дышать тише.

Небо все темнело, разрисованное корявыми ветками. Налетал иногда ветерок, а они все шли и шли, и конца не было этому лесу. На одном из деревьев Ашаяти заметила кислотно-зеленого слизняка. Он сидел в разломе коры и опасно сверкал ядовитым светом. Значит, какая-то жизнь здесь все-таки есть.

— Слушай, — позвала Ашаяти, с трудом перебираясь через очередные сшитые вместе стволы, — твое-то имя северное?

Она пролезла сквозь щель между деревьями и спрыгнула в лужу.

— Да, — подтвердил Сардан, которому категорически не нравились звуки этого леса.

— И что оно значит?

— Человек крайне низкого умственного развития.

— Дурак, что ли?

— Дурак.

— Можно подумать, кто-то мог дать своему ребенку такое имя.

— Ну, существовало схожее старинное слово, еще доматараджанских времен, которое значило «проносящийся мимо ветер, уносящий с собой печали». Формальная наука признает верной именно такую расшифровку, но «дурак», на мой взгляд, точнее характеризует обладателей этого имени.

— Согласна.

И тут в тишине внезапно раздался такой жуткий рев, будто трубы преисподней заиграли пришествие каких-то древних богов забытой религии!

Ашаяти подскочила и выхватила нож, завертелась на месте, замерла в напряжении, но руки предательски тряслись от волнения, норовя выронить оружие. Сардан припал к дереву, оглянулся. Рев повторился, затем, спустя несколько секунд, еще раз, и, спустя тот же промежуток, — снова. И так раз за разом, раз за разом, как будто разъяренный трубач выдувал свою неспешную ритм-партию.

Сардан пригляделся и заметил среди спутанных деревьев слабенький огонек. Музыкант пригнулся рядом с Ашаяти, показал девушке на свет, и вместе они двинулись вперед. С каждым шагом рев становился все громче, а свет между деревьев — ярче. Очевидно, эти два явления были каким-то образом связаны.

— У тебя есть хоть какое-то оружие? — прошептала Ашаяти.

Сардан отрицательно покачал головой:

— Все инструменты перемокли и испортились.

Они прошли метров сто и с такого расстояния смогли разглядеть огонь, горящий за плотной стеной из деревьев и кустов. Примерно оттуда же доносился этот сокрушающий землю рев. Ашаяти обогнала Сардана, перебежками промахнула между деревьями и так резко замерла у подсвеченного огнем куста, что торопившийся следом музыкант чуть не сбил ее с ног.

— Осторожнее, — прошипел он, — после таких столкновений рождаются дети!

— Да ну, — ответила Ашаяти, — сам сказал, что у тебя все инструменты испортились.

На поляне, окруженной плотным частоколом деревьев, горел костер. Возле него стояла некая конструкция, похожая на громадную трубу на колесах, а сверху на этой трубе валялось человеческое тело. Впрочем, человеческое ли оно — вопрос пока оставался открытым. Тело это спало на трубе и храпело, и именно этот доисторический храп слышали Ашаяти и Сардан и приняли за рев демонического чудовища.

Ашаяти обернулась, зачем-то кивнула Сардану и выскочила на поляну. Сардан ничего не понял, развел руками и поперся следом. Девушка сделала два скоростных переката, оглянулась по сторонам в поисках других врагов, перекатилась еще раз, подскочила, будто ей дали сапогом из-под земли, ухватила спящего на трубе за ногу и совершенно бесцеремонным образом стащила его на землю. Человек шлепнулся физиономией в грязь, девушка схватила его за волосы и приставила к горлу нож.

Но спящий не проснулся.

Напротив — захрапел с удвоенной силой, перепугав крадущегося у края поляны музыканта.

— Может, его прирезать, чтобы проснулся? — спросила раздраженная Ашаяти, глянула Сардана и воскликнула от возмущения.

Музыкант накинулся на лежащее у костра жареное мясо. Он схватил жадными лапищами сразу два куска и, не успев продавить их в глотку, стал лить следом, или, скорее, поверху, вино из кувшина. От этой картины у Ашаяти все свело в животе, да так круто, что опасно задрожал в пальцах нож. В тот миг храп мог прекратиться навсегда. Но она сдержалась, метнулась было перехватить свою долю мяса, но подумала, что нельзя оставлять без присмотра существо, способное так инфернально храпеть! Ашаяти завыла в страшном нетерпении, оглянулась, со всей известной ей грубостью стащила со спящего штаны и ими же связала за спиной его руки. После этого сделала перекат, прыжок, второй перекат и села аккурат возле музыканта.

Нет, это был, безусловно, не самый вкусный кусок мяса в ее жизни! Вопреки ожиданиям, вопреки голоду, мясо оказалось отвратительным настолько, что сперва она решила, будто перед ней вымазанный в конском навозе уголь! Но все же это было мясо, безнадежно испорченное, сожженное самым дьявольским образом. По лицу Ашаяти покатились слезы, она жевала и рыдала, глотала и рыдала, потом запила горьким, омерзительным вином и разрыдалась пуще прежнего.

Набив брюхо, Сардан и Ашаяти наконец вздохнули с облегчением, переглянулись, не узнали друг друга мутящимся взором и вскоре, сраженные вином, уснули тут же, прямо у костра.

Во сне Ашаяти тянула свои белоснежные, прекрасные, загребущие и ничего не упускающие руки к сундуку до того набитому золотом, что невозможно было закрыть его крышку. Но стоило кончикам ее пальцев коснуться желанных драгоценностей, как к горлу ее прикоснулось холодное лезвие ножа. Вслед за тем сквозь пьяный бред она разобрала какие-то голоса:

— И что же, позвольте задать вам вопрос, мне оставалось? Ответьте! Нет? Так отвечу я. А я, смею заметить, всегда говорю то, что думаю и то, что считаю нужным, и говорю это, как вы могли убедиться, всегда без лишних словесных оборотов, и прямо тому, кому нужно — в лицо. Каким бы это лицо ни было! И я, что же вы думаете, сказал? То есть не сказал, а написал в небольшом письме на ста сорока шести страницах, где представил краткий список, с некоторыми великодушными исключениями, всех претензий по поводу моего безобразного отстранения от деятельности? В конце письма — в постскриптуме на последней странице — я решительно и категорически предупреждал моих недругов о том, что объявляю им войну в любой части нашего и потустороннего мира до последней капли их крови!

— А вы уверены, что адресаты вашего послания добрались до самого главного, написанного на последней из сто сорока шести страниц? — спросил второй голос, и Ашаяти узнала Сардана.

Оба говоривших зверски чавкали.

— Без сомнения, и если этих невежественных людей не побудила к этому питающая любое разумное существо жажда знаний, то, по крайней мере, они должны были получить истинное удовольствие от стиля, которым написано было послание. Удовольствие, хочу я сказать, которое ни в коем случае не позволило бы им прервать чтение.

— Понятно. И чем дело кончилось?

— Кончилось? Что вы, что вы, любезный друг, моя история только начинается!

Ашаяти осторожно приоткрыла левый глаз. Сардан и связанный ею ночью тип сидели у костра и увлеченно запихивали в рот восставшее из преисподней мяса.

Рассвело.

Ашаяти неожиданно взвилась в воздух из лежачего положения, сгруппировалась в полете, оттолкнулась ногой от странной трубы и набросилась на болтуна. Она повалила его на живот и, невзирая на протесты, вновь содрала штаны, которые тот совсем недавно успел натянуть обратно. Во второй раз связав свою жертву, Ашаяти злобно накинулась на Сардана:

— Ты! — выпалила она, тыча в музыканта дрожащим пальцем.

На голову бедного музыканта обрушилась тонна ядовитой брани.

— Кто там? — пытался обернуться полуголый варвар. — Кто там на моей спине? Веталы? Ракшасы? Власти?

— Ты! — вновь вспомнила Ашаяти приличные слова. — Что ты сделаешь в следующий раз? Перережешь мне во сне горло⁈

— Ашаяти, да ты спятила! — оправдывался Сардан. — Этот человек совершенно безобиден!

— Это — человек⁈ — вскричала Ашаяти и подняла свою жертву с земли, чтобы Сардан полюбовался тем, за кого вступается.

Полуголый мужчина был ростом на голову, а скорее и на две выше Ашаяти, с чудаковатой прической, в которой волосы длинные были равномерно перемешаны с короткими в первозданном хаосе. Но больше всего внимания привлекал к себе нос на вытянутом овале лица — он был так катастрофически огромен, что невозможно, совершенно невообразимо чтобы у человеческого существа вырос такой хобот. Поначалу Ашаяти и вовсе трусливо решила, что это не нос, а другой специфический мужской орган.

— Это — человек⁈ — повторила Ашаяти. — Вот этот вот кладбищенский бхут⁈

— Простите, — кивнул Сардан своему недавнему собеседнику. — У нее было трудное детство.

— Что ты там шепчешь⁈ — распалялась дальше Ашаяти. — И вообще, раз уж на то пошло, за этого лесного зверя, будь уверен каким местом пожелаешь, в городе назначена награда! Ого-го-го-го какая награда, и не сомневайся ни разу! Чудище, что топит корабли — это не на много, скажу я тебе, мельче рыбешка чем то, которое сносит замки и кушает принцессок! За такое-то пугало если уж не сундук золота полагается, так приличный мешочек! И будь я не я, если позволю тебе лишить меня этой заслуженной награды!

— Ашаяти, ты чересчур несправедлива, — все же не сдавался Сардан. — Ведь Цзинфей, в сущности, не такой плохой человек, вся его вина состоит лишь в том, что он потопил пару…

— Десятков, — вставил носатый.

— Кораблей.

Ашаяти пожала плечами.

— Так и я ведь всего-то возьму мешок золота за его голову, — резонно заметила она.

— Однако…

— К тому же человек, который способен так издеваться над пищей — средоточие всего возможного в этом мире зла. На этом разговор окончен. Кто хочет высказать возражения — обращайтесь к моему ножу!

— Все, сдаюсь, — Сардан повесил в нос. — К сожалению, в нашем коллективе установлены деспотически-матриархальные порядки, и потому правом голоса я не обладаю.

— Это известная проблема всех семейных отношений, — серьезно кивнул Цзинфей.

Ашаяти пропустила последние две фразы мимо ушей. Она с ненавистью посмотрела на испорченное мясо, потом оглянулась и заметила на краю поляны маленький кустик с розовыми ягодками. Ашаяти встала и направилась туда, а Цзинфей как ни в чем не бывало продолжил прерванную беседу.

— Так вот, мой благодарный слушатель, отправив свое послание, я на мгновение задумался — каким же образом претворить мне в жизнь свои угрозы? Поначалу я решил было создать армию механических солдат, вооруженных более-менее расчленяющими инструментами, но эту идею пришлось оставить ввиду моей врожденной склонности к почитанию добра, а еще потому, что я, как педантичный ученый и человек, стремящийся отыскать упорядоченность и систематичность в хаотичной природе Вселенной, испытываю некоторое отвращение к вульгарному извлечению внутренних органов человека без должной на то научной необходимости, не говоря уже о том, как отвратительно это смотрится.

— Да, это и правда выглядит безобразно, — согласился Сардан.

— Тогда я задумался над сооружением колоссальной машины на семнадцати лапах, которая могла бы передвигаться по полям сражений, расстраивать ряды вражеских войск, рушить укрепления и давить города. Но и от этой мысли пришлось отказаться по той причине, что мне так и не удалось, сколько ни бился я над этим вопросом, распределить симметрично семнадцать лап вдоль корпуса моего боевого гиганта.

— Одну можно поставить спереди или сзади.

Цзинфей открыл рот и пораженно уставился на Сардана.

— Ох, — выдавил он из себя какой-то непонятный грудной звук.

Ашаяти попробовала ягоды. Оказалось, это дикая смородина. Нарвав все, что удалось найти, Ашаяти прислушалась к разговору, но тот как раз оборвался.

— Вероятно, иногда простота и глупость все же могут чему-то научить гениальный ум, — наконец сформулировал свою мысль Цзинфей, прокручивавший в мозгу неосуществленный проект.

Сардан с подозрением задумался. Показалось, что ему только что сказали какую-то гадость. Ашаяти встала и вернулась к костру.

— Ну, — сказала она, — и что это такое?

Она показала пальцем на трубу на колесах.

Цзинфей задрал подбородок, вся его физиономия изменилась от расплывшейся по ней самодовольной улыбки.

— Пушка, — сказал он с легким пренебрежением.

— На себя посмотри! — выпалила Ашаяти.

— Что? — растерялся Цзинфей.

— Мне кажется, это было не оскорбление, — попытался заступиться за него Сардан.

— Ага, может, в таком случае сделаем вид, будто он сказал это про тебя⁈

— Как пожелаешь. А вообще, некоторые нравственно опустившиеся мужчины могут даже воспринять это как комплимент.

Ашаяти отмахнулась.

— Попробуем еще раз, — сказала она. — Что это такое?

— Я же говорю, — сказал Цзинфей, — это пу… боевое орудие. Принцип его работы до безобразия прост — все, помещенное в ствол его, будет брезгливо выброшено обратно с устрашающей силой.

— Короче говоря, примерно так же, как происходит с приготовленным тобой мясом.

Цзинфей поднял брови.

— Сравнения не понял.

— В любом случае, изобретение более чем бессмысленное. Было бы гораздо лучше, если бы из этого аппарата вываливалось то, что туда ни разу не совали.

— Например?

— Золото.

— Вино, — поправил Сардан.

— Вот оно что, — Цзинфей серьезно задумался. — Простота и глупость. Простота и глупость.

— Бестолковый аппарат, — заключила Ашаяти и, демонстративно зевнув, мимоходом стукнула пушку ногой так же, как привыкла нокаутировать мужчин ударом в пах.

На пушку этот удар не произвел никакого впечатления. А вот Ашаяти вдруг окаменела, по телу ее пробежали злобные мурашки, лицо смертельно посинело. Ашаяти цыкнула, схватилась за ушибленную ногу и покатилась по земле.

— Кажется, ваша подруга немного шизанутая, — заметил Цзинфей, наблюдая за акробатическими этюдами Ашаяти.

— Мы все такие, — подвел черту Сардан и глотнул вина.

Прокатившись вокруг поляны, Ашаяти все-таки встала на ноги и с досадой вернулась к костру. Несколько минут она молчала, но насмешливые, как ей казалось, взгляды мужчин так раздражали ее, так выводили из себя, что она снова встала, посмотрела на Цзинфея и сказала:

— Ну а теперь, пушка, ты расскажешь нам, как пройти до самого близкого города.

— Ха! Псы режима! За горстку монет готовы продать угнетателям последнего борца за справедливость! Я вам ничего не скажу! — Цзинфей презрительно скривил губы и демонстративно отвернул голову.

— Что такое, недостает мотивации? — Ашаяти вынула нож, и Сардан не разглядел откуда.

Цзинфей фыркнул с еще большим презрением.

— Что мне ваши ножи⁈ — сказал он. — Тело ученого мужа — закаленная сталь! Режь меня мечом, топчи лошадями, хлещи булавой, хоть из пушки стреляй!

— Это похоже на просьбу, — заметил Сардан.

Ашаяти резким движением вонзила лезвие ножа в землю между ног ученого. Тот испуганно вздрогнул, но тотчас вновь собрался и театрально вздернул подбородок.

— Настоящий меч не испугается мелкого ножичка, — заявил он.

Ашаяти поняла, что ей придется идти до конца, если она и вправду хочет разговорить этого человека. И несмотря на то, что жизнь упорно и терпеливо готовила ее к тому, чтобы не останавливаться на полуслове в делах членовредительских, она заколебалась, заволновалась и с разочарованием осознала, что блефовала сама даже больше, чем ее жертва. Ашаяти разозлилась на себя и заметила сидящие на глазах ученого круглые маленькие очки с совершенно прозрачными стеклами. Ашаяти никогда не видела ничего подобного, возможно потому, что жизнь ее протекала среди таких общественных слоев, где умение читать встречалось так же редко, как и способность людей летать по небу. Она сорвала с Цзинфея очки, повертела в руках, пристроила к своим глазам и здорово перепугалась, когда мир потерял очертания и начал двоиться. Ашаяти сбросила очки.

— Что происходит? — быстро заговорил Цзинфей. — Что случилось? Где мои очки?

— Хочешь их назад?

— Да, пожалуйста.

— Тогда говори, где город!

— Никогда! Вы можете мучить меня, стегать плетками, колоть иглами…

— Да не будем мы этого делать, — раздраженно сказал Сардан, — не надо упрашивать!

— Пусть вы станете прижигать мне пятки на горячем-горячем костре, схватив меня, связав, обездвижив полностью, сидя сверху…

— Ну-ка засуну я очки в пушку, — прервала Цзинфея Ашаяти. — Нужно просто бросить в отверстие, я правильно понимаю? Попробуем.

— Не-не-не-не-не-не-не, — Цзинфей скоро-скоро замотал головой в поисках девушки, но он видел перед собой одни неясные пятна. — Все скажу, пускай после этого вы станете пытать меня кипяченой водой и раскаленным железом!

— Мы не будем, не умоляй, — опять вмешался Сардан.

— Говори! — приказала Ашаяти.

— Город там, на севере, — Цзинфей ткнул пальцем на запад, — правда, это и не город-то вовсе, а деревня, и не деревня, пожалуй, а так, притон, каменоломня, два сарая, три бандита…

— На юге, значит.

— Я сказал — на севере!

— Ты думаешь, меня так легко обмануть⁈ — усмехнулась Ашаяти, довольная своей сообразительностью.

— Ашаяти, — устало проговорил Сардан, — на юге — море.

— Ага! — воскликнула девушка. — Вот оно что, вот это хитрый план! Повернул все так, чтобы мы решили, будто идти и правда нужно на юг…

— Не мы, а ты…

— А на самом деле город — на западе!

— Что? — Цзинфей в полном недоумении чесал затылок, разум страстно искал логику.

— Почему? — спросил Сардан, разводя руками.

— Понятно почему… — Ашаяти зачем-то прищурилась и уставилась на палец Цзинфея, который мгновение назад показывал на запад. — Но постойте, погодите… Слишком очевидно! Наверняка эта очевидность призвана была сбить нас с толку и повести по ложному пути, и в таком случае получается, что нам нужно идти на восток!

— Как⁈

— Что⁈

— Впрочем, нельзя исключать вероятности, что этот мерзавец предугадал ход наших мыслей и понял, что мы примем правильное направление за обман и решим, будто идти и вправду нужно на восток.

— Только ты могла так подумать, ни один нормальный человек до такого не додумается, — проворчал Сардан.

— Но мы явно имеем дело с ненормальным! — с энтузиазмом подхватила Ашаяти. — Поэтому можно подумать, что он намеренно запутывал нас, сбивая с толку многочисленными подсказками, недомолвками и нестыковками для того, чтобы мы не пошли на север!

— Вот и отлично, идем на север! — заключил Сардан.

— На север! — подтвердил Цзинфей.

— Нет, мы все-таки пойдем на восток, — передумала Ашаяти. — У этого идиотского ученого не хватит мозгов, чтобы придумать такой хитрый план.