Пропавшая невеста 2 (СИ)

Глава 12

— Почти приехали, — раздалось снаружи. Не в состоянии больше сидеть в душной кибитке, Ника раскрыла прореху в брезенте и, жмурясь от солнца, выбралась на облучок рядом с возницей.

Вдали, непонятной кляксой, расплывшейся по линии горизонта, проступал лагерь. На таком расстоянии он казался сухим наростом на растрескавшейся земле, но чем ближе они подъезжали, тем больше деталей удавалось ухватить.

Загоны, разномастные адовары — серые из мешковины, пестрые, украшенные тонкими лентами и флажками, вирты, снующие между ними, охранники, неспешно патрулирующие периметр. Все это выглядело так непривычно, что Доминика вытягивала шею, пытаясь рассмотреть еще хоть что-нибудь.

— Ну точно свалишься, — проворчал возница, которому доверили отвезти ее в лагерь, — переломаешь руки, ноги, свернешь себе шею и будешь раздавлена виртами, а мне за это десять ударов плетью назначат и отлучат от главного костра.

— Спасибо, ваша забота греет мою ранимую душу, — рассеянно ответила Ника, едва ли не подпрыгивая от возбуждения.

Она даже забыла о жаре, снующих над экипажем полчищах мошкары и о том, что ее укачивало половину дороги, и только обмахивалась соломенной шляпкой и мягкой тряпицей протирала влажный лоб и шею.

В родной Шатарии зима была холодной, снежной, с метелями и сияющим голубым маревом на темном небосводе. В Андракисе все шло наперекосяк, даже времена года и те не слушались общих законов и приходили как им захочется. На севере страны в это время царствовал лютый холод, завывали метели, занося дома пушистыми сугробами по самые крыши, у побережья шли непрекращающиеся дожди, а здесь, на юге, стояла знойная погода, как в разгар лета.

Ника уже не удивлялась ничему, просто смиренно ждала, какой очередной сюрприз преподнесет ей судьба. И почему-то чем ближе подбиралась кибитка к лагерю, тем отчаяннее колотилось сердце, спотыкаясь от волнения, как у маленькой девочки, впервые приехавшей на ярмарку.

Так же пестро, шумно, людно.

Лагерь обрушился на нее внезапно. Вот он еще далеко, невнятно маячит на горизонте, а вот он уже со всех сторон, оглушает своей энергией и гомоном.

Возница высадил ее на небольшом пятачке между адоварами и испарился так быстро, словно его и не было, а Ника стояла, не зная куда себя девать и прижимая к груди скромный мешок с пожитками.

— Помогите, — беззвучно прошептала она, едва шевеля губами и затравленно озираясь по сторонам

Кто все эти люди? Куда они спешат? Чем заняты?

И почему, черт возьми, они все выглядят как дикие варвары, не знающие, что такое нормальная одежда?!

Скопище мужских обнажённых торсов, крепких загорелых рук и рельефных мускулистых животов, с темными полосками волос, уходящих под пояс брюк, превышало все допустимые пределы.

Только здесь Ника поняла, насколько сильными и могучими были андракийцы. Это не чопорные пижоны при дворе короля и не восторженные мальчики, обучающиеся в престижных академиях изнеженной Шатарии. Это были мужчины, не прячущиеся за маской хороших манер, привыкшие встречать трудности лицом к лицу и не отступать.

— Мамочка моя, — тихо хрюкнула она, неистово обмахиваясь шляпкой.

Дикость какая… кругом одна дикость! Не иначе.

Ладно мужчины, а женщины?!

Где это видано, чтобы женщины ходили в коротких шортах, полностью открывающих ноги, и обтягивающих зад так, что каждая складка видна! А на верху? Где целомудренные пуговицы до самого горла, или хотя бы скромные горловины с рюшами и нежные рукава фонарики? Нет их! Вместо этого черные, серые, коричневые короткие кожаные жилетки, похожие на непристойное нижнее белье и больше подчеркивающие, чем скрывающие.

Это было так неприлично, так пугающе вульгарно, что Доминика покраснела до кончиков волос, чувствуя себя белой вороной в своем бежевом платье с белыми оборками по подолу, низу рукавов и горловине. А им хоть бы хны! Ни попыток прикрыться, ни смущения, только оживленные разговоры и смех.

Со звонким ржанием мимо нее пронеслась буланая вирта. Ника едва успела отскочить в сторону из-под острых копыт и тут же налетела на кого-то у себя за спиной.

Это оказался тщедушный седой мужичонка, который на фоне рослых андракийцев выглядел так же нелепо, как и она сама. Серое рубище на нем висело, как на огородном пугале, стоптанные ботинки некрасиво хлябали, а на тонкой шее, аккурат под острым кадыком, болтался помутневший от пота и пыли медный ошейник.

— Простите, — виновато произнесла Доминика, — я вас не заметила.

Он скользнул по ней равнодушным взглядом и, ни слова не сказав, поплелся дальше.

— Я же извинилась, — растеряно пробормотала она.

— Не трать на него свое время, красавица. Это просто хвелл.

Рядом с ней оказался мужчина. Как ни странно одетый — в широком, тёмно-синем платье, расшитым золотыми полумесяцами.

— Хвелл?

— Раб, — произнес он, как само собой разумеющееся.

— О, боги, — Ника сильнее прижала к груди свою ношу и обернулась, ища взглядом бедолагу, но тот уже бесследно скрылся между адоварами.

Как ее вообще занесло в такое жуткое место? Зачем она послушала россказни Джайлы и притащилась сюда? Это же ад! Самый настоящий.

— Ты впервые в лагере?

Говорит не получалось — в горле внезапно пересохло, поэтому она лишь сковано кивнула.

— Ничего, привыкнешь, — уверенно произнёс мужчина, — меня зовут Вард.

— Доминика, — представилась она, снова отшатнувшись в сторону, потому что очередная вирта пронеслась совсем близко, отчаянно отмахиваясь хвостом от надоевшей мошкары, и едва не задела ей по лицу.

А вдобавок мимо прошел высокий темноволосый воин и так откровенно прощупал ее взглядом, что Ника почувствовала себя голой и совершенно беззащитной.

Надо было послушать Брейра и остаться в Андере! Там чистый лазарет, библиотека, тишина и никаких голых мужиков, с лоснящимися от жары здоровенными загорелыми плечами.

Как ни странно, но именно мысли о бывшем хозяине заставили ее взять себя в руки. Перебьется он! Пусть о своей прекрасной Тиане заботится, а она как-нибудь сама справится, без его подсказок и мнимой защиты.

— Что ты умеешь Доминика? — поинтересовался Вард, — Повар, швея? Или здесь для поднятия морального духа воинов?

Казалось бы, покраснеть еще сильнее невозможно, но Доминика справилась с этой задачей, превращаясь в вареную свеклу.

— Я лекарь вообще-то! Приехала из Шатарии, там училась в гимназии…

— М-м-м, — Вард одобрительно кивнул, — лекари нам всегда нужны.

— Вы не могли бы… — Ника замялась, — проводить меня? Я только приехала и не знаю куда идти.

Да она вообще ничего не знала и не понимала в этом бедламе, а возница бросил ее, ничего не объяснив, не направив. Грубиян!

— Идем, Ника, — он как-то по-хозяйски, бесцеремонно, но без злого умысла, взял ее за плечи и утянул в узкий проход между адоварами.

Она шла, пытаясь запомнить дорогу, но спустя два десятка поворотов, нескончаемых шатров и проходов, то узких как кишка оленя, то широких и оживленных, поняла, что бесполезно. Что при всем желании ей не удастся найти дорогу обратно, и единственная гарантия ее безопасности — это браслеты, подаренные императором.

Вард уводил ее все дальше и дальше в лагерь, неспешно рассказывая обо всем, что их окружало.

Это шатер разноглазой Валты, которая смотрела за рабами. Это загоны для степных оленей — в такую жару мясо выгоднее хранить в живом теле, там сторожевые псы. Это главная площадь — сердце лагеря, где вечерами полыхают костры до самых небес. Шатер кхассеров, из которого доносились незнакомые голоса.

Лекари были разбросаны по всему лагерю. То тут, то там встречались пятачки, между двумя-тремя шатрами, отмеченными крылатым змеем. Над скромными костерками были подвешены котелки, до краев наполненные бурой, пахучей жижей, в которой Ника без труда узнала отвар из равнинника.

Вард мог оставить ее в любом из этих пятачков, но повел к шатру главного лекаря.

— Вот здесь твои обитают, — произнёс он, указывая на широкий адовар с красным куполом, — иди.

Поблагодарив его, Доминика отправилась дальше одна, но возле самого входа ее одолела робость.

— Иди уже! — зашипела на себя, когда поняла, что уже несколько минут топчется на пороге, не смея перешагнуть через него.

Внутри было на удивление свежо и прохладно, и под покатым сводом неспешно проплывали световые сферы, озаряя скромное помещение.

Кроме двух десятков коек, рабочего стола и плетеных походных сундуков вдоль стен здесь ничего больше не было. И никого. Если не считать одинокого босого мужичка, клубком свернувшегося на одной из лежанок.

— Простите, — начала Доминика, подходя ближе к нему, — я приехала….

В ответ раздался утробный храп и явных аромат вишневой браги.

Мужчина был неопрятен и жутко пьян. Его длинные до плеч волосы покрытые россыпью седины, были начёсаны, пятки — черные и шершавые даже на вид. Темная одежда вся смята и покрыта пятнами — зелеными, бурыми, коричневыми.

— Жуткий какой, — прошептала она, двумя пальцами толкая его в плечо, — проснитесь!

Мужчина лишь громче всхрапнул и попытался перевернуться на другой бок, но запутался в одеяле и едва не свалился на пол.

— Пить меньше надо, — проворчала Доминика, наблюдая за его неуклюжими движениями.

Времени ждать, пока тот проспится и сможет трезво думать, у нее на было. Поэтому, брезгливо сморщив нос, она приложила пальцы к его вискам, сдавила так, что застонал, и одним махом вытянула линии жизни, приводя его в порядок. Только головную боль лечить не стала. Нечего со всякими обормотами цацкаться и жизнь им упрощать! На улице разгар дня, а он лыка не вяжет! Стыдоба.

Мужчина вздрогнул, открыл осоловевшие глаза и зевнул. Потом сел, с хрустом в спине потянулся и, нащупав ногой под койкой стоптанные пыльные сандалии, кое-как заправил в них ступни.

— Новая лекарка? — хрипло спросил он, рассматривая Доминику.

Равнодушный взгляд скользил по чистому походному платьицу, задержался на руках, сжимавших ремень сумки, потом поднялся выше, на ее лицо.

— Да, — немного чопорно произнесла Доминика, — приехала из Андера, по поручению императора. У меня есть сопроводительное письмо.

Она достала из бокового кармана свернутый в несколько раз лист с гербовой печатью Тхе’Маэса и протянула его мужчине. Тот взял, без интереса покрутил его в руках и, даже не открыв, бросил на койку рядом с собой.

— Зовут как?

— Доминика. Можно просто Ника…

— Руку дай, — он протянул ей открытую ладонь и не дождавшись ответа, требовательно поманил пальцами, — давай.

Она с опаской протянула руку и громко ахнула, как на удивление сильные мужские пальцы, сдавили узкую ладонь.

— Что вы…

— Тихо, — цыкнул на нее, прислушиваясь к чему-то, доступному лишь ему, — хм, сильная.

— Я вообще-то Высшая, — фыркнула она, — училась в гимназии Ар-Хол, если вам это о чем-то говорит.

— Сильная, — повторил он, — но пока глупая.

— Да как вы смеете, — возмутилась она, выдергивая руку из его захвата, — я помогать приехала. Людей лечить! А вы меня оскорбляете!

— Даже не думал, — он с кряхтением поднялся с койки, поправил неопрятную рубаху, прошелся пальцами по спутанным грязным волосам, — просто говорю, как есть. Молодая, неопытная еще.

— Между прочим, я много лечила! И ни одного пациента еще не потеряла! — сжав кулаки, сказала она, — всех вылечила. Всех до единого!

От возмущения у нее звенел голос.

— Я же говорю, опыта у тебя нет, — тем временем он взял со стола кувшин и прямо из него, проигнорировав стоящий рядом стакан, сделал несколько жадных глотков, — вот когда он появится, тогда и смотри на меня с осуждением. Если сможешь.

Ника не нашлась, что возразить на эти странные слова. Сердито блеснула синими глазами:

— Мне главный лекарь нужен.

— Вот он я.

Час от часу не легче!

— Я хотела узнать, где могу оставить свои вещи и когда приступать в работе.

Он, не оборачиваясь махнул рукой куда-то в сторону:

— Там шатер, все скажут.

— Но…

— Иди.

Не дождавшись от него больше ни слова, Доминика тиснула кулаки и выскочила на улицу.

Невероятный хам! Даже не представился! И как, скажите на милость, с таким мерзким типом работать?

Продолжая ворчать себе под нос, Доминика обошла полевой лазарет и вывернула к неприметному адовару, распластавшемуся по земле серой непонятной кучей. Изнутри доносились голоса, громкий смех и звон стаканов. Кому-то было весело.

Сил возмущаться уже не было, поэтому она просто отогнула полог и шагнула в спасительную прохладу. Шатер сразу затих, а собравшиеся там люди дружно обернулись к ней.

Ника пробежала взглядом по столу: можжевеловый чай, подносы с фруктами, тарелочки со сладостями и небольшие пиалы с вареньем, при виде которых у Доминики заурчало в животе.

— Добрый день, — скованно произнесла она, получая в ответ настороженный интерес.

— Добрый.

— Я из Андера, по поручению императора. Приехала лечить, у меня есть письмо…

— Ну и черт с ним, с письмом, — отмахнулась румяная женщина, — иди к нам. Голодная небось. Пока из столицы доберешься — сама себя сжуешь.

Лекари бодро раздвинулись, освобождая место на лавке, и Ника опомнится не успела, как уже сидела за столом. В одной руке тяжелая чашка, в другой кусок лепешки, намазанной джемом.

— Я…эээ…

И сказать-то ничего толком не могла, потому что опешила и растерялась.

— Ешь. Сегодня лепешки Бренна пекла, они у нее всегда особенные. Корочка хрустит, а внутри мягкие, как облако. Зовут-то тебя как?

Ника послушно откусила, прожевала, проглотила и, чувствуя себя не в своей тарелке, пробубнила:

— Доминика. Можно просто Ника.

— А меня Опра. Если что обращайся — расскажу, покажу, на путь истинный наставлю.

Остальные тоже представлялись, но она лишь рассеянно улыбалась, перескакивая взглядом с одного улыбающегося лица на другое.

— Мы тут, видишь, чаи гоняем. До ужина еще далеко, а есть жуть как хочется.

— Я вообще-то лечить приехала…

— Некого лечить, — не без гордости сообщила Опра.

— Как некого?

— Вот так. Ночь жаркая выдалась, глаз не смыкали, а сейчас тихо.

— Ну вот…

— Ты расстроилась, что ли, глупая? Радоваться надо.

Да какая там радость?! Ника чувствовала исключительно смятение. Оттого что все здесь было не так, как она себе представляла. Думала, приедет, наденет форму лекаря и будет в лазарете между коек ходить и помогать раненым бедолагам.

А здесь все не так! Неправильно. Главный лекарь — как бродяга подзаборный, его помощники больше не беззаботных сплетников похожи. Никакой серьезности, степенности и такта. Да и койки пустые!

И что здесь делать? Помогать некому, учится нечему. Бесполезное место! И себя она ощущала бесполезной.

— Где я буду жить? — спросила, уже догадываясь, что ответ ей не понравится.

После долгой дороге в душной кибитке по пыльным дорогам, она чувствовала себя разбитой. Хотелось умыться и отдохнуть.

— Вон там койка свободна была, — Орта махнула рукой в дальний край шатра, — только надо сходить за бельем.

— Койка? — Ника перестала жевать лепешку.

— Да. Вон та-а-ам.

В самом углу сиротливо стояла узкая лежанка, заправленная серым шерстяным одеялом, рядом легкий плетеный сундучок. А на соседней — явно мужские шаровары и жилетка.

Они что, живут все в месте? В одном адоваре? И лекари, и лекарки, и еще не пойми кто?

Доминика пришла в ужас. Ее не пугали походные условия — жила же в избушке у старой Нарвы. Но там это воспринималось как неизбежное зло, а здесь все казалось жутким варварством. И все меньше оставалось от фантазий, которые она трепетно лелеяла по дороге сюда.

Это вертеп какой-то, а не лагерь! Кого они тут защищают? Живут, как хотят! Веселые, несобранные. Ни забот, ни обязанностей! Это имела в виду Джайла, когда говорила, что понять Андракис можно лишь побывав в лагере?

Ну что ж… она поняла. Все еще хуже, чем казалось раньше.

— Спасибо, — поднялась из-за стола и, гордо расправив плечи, ушла на свое новое место, — если не возражаете, я отдохну.

— Да пожалуйста, — никто даже не попытался ее остановить. Все были заняты чаем и сладостями.

Под байки, непристойные анекдоты и дружный смех, Доминика ровными стопочками разложила одежду, бережно пересчитала и выставила пузырьки с особо ценными зельями. Немного подумав, выложила книгу, позаимствованную в библиотеке Андера — о целебных растениях и камнях. Пусть видят, что серьёзно настроена, а не просто так приехала дурью маяться и чаи гонять!

Однако на нее никто не смотрел. Лекари продолжали непринужденно общаться, будто не в военном лагере были, а на увеселительной прогулке, чем вызывали у нее глухое раздражение и недоумение.

О том, чтобы вздремнуть в такой обстановке не было и речи, поэтому она села на край своей койки, мелодично скрипнувшей под ее вестом, положила на колени книгу и раскрыла ее на первой попавшейся странице. Два раза пробежала взглядом по строчкам, ничего не поняла, но продолжала делать вид, что старательно читает.

И снова взрыв хохота.

Просто невыносимо!

Спустя час, входной полог распахнулись и в шатер с порывом горячего степного ветра зашел мужчина в простой рубахе и черных широких брюках. Его седые волосы были забраны в высоких хвост, щеки тщательно выбриты, а на губах играла легкая, едва заметная усмешка.

Встретили его тепло и искренне — общим гвалтом, миллионом вопросов и, конечно же, лепешками.

— Дарий! — Орта подскочила со своего места, — Есть будешь?

— Голодный как волк, — хмыкнул он, опускаясь на лавку, — вы как?

— Лучше всех! — гордо заявила прыткая, маленькая, как мышь девица, — Вилена только сникла. Мы не трогаем ее. Пусть отдыхает.

— Пусть. А где наша новенькая? Гордость великой гимназии Ар-хол, надежда всего императорского двора и Андракиса.

Люди засмеялись, но беззлобно, а Доминика покраснела до кончиков волос. Потому что в этом аккуратном пожилом человеке узнала того забулдыгу, что в пьяном угаре валялся на койке.

— Никуся-то? Так вон она, — словоохотливая Орта указала на нее.

Дарий обернулся:

— А что не за общим столом? Или у Высших отдельное питание? Пыльца с крыльев речных фей и золотые яблоки?

— О, Высшая, — одобрительно закивали лекари, — высшая — это хорошо! В одном из лагерей есть такая, говорят сильная очень.

— У нас тоже сильная, — согласился Дарий, — уверен, она всех нас спасет.

Подвоха в его словах никто не заметил, и только Ника вспыхнула еще сильнее, прекрасно уловив издевку.

— Я просто не голодна, — дрожащим от негодования голосом произнесла она, — устала с дороги и хочу отдохнуть.

— Отдыхай, разве кто-то не дает? — Дарий пожал плечами и отвернулся к столу, а Ника сердито захлопнув книгу, плюхнулась на жесткую подушку и демонстративно прикрыла глаза.

Тем же вечером Доминику ждало еще одно потрясение.

С наступлением сумерек жара отступила, освобождая место трепетной прохладе. Откуда-то доносилась музыка: непрерывный бой барабанов, напоминающий перестук лошадиных копыт, протяжные трели, то навевающие мысли о дожде, то пугающие рокотом налетающих на скалы волн. Пламя костров вздымалось к небу, швыряя в ночной воздух снопы искр.

Лагерь пульсировал, словно огромное сердце, затерянное среди степи.

Этот гул пробивал насквозь, заставляя ее естество трепетать и надрывно сжиматься то ли от тревоги, то ли от любопытства.

Лагерь ее пугал. Здесь кипела жизнь — другая, резкая, грубая, жестокая, но по-своему притягательная.

Под вечер в адоваре никого не осталось, и Доминика, пристроившись на крылечке, рассеяно смотрела на проходящих мимо людей, на звезды, которые здесь казались больше и ближе, чем в родной Шатарии, на пугающие причудливые тени, трепещущие между шатров.

За этим занятием ее и застала Орта, вынырнув из сумрака, словно привидение:

— Чего одна сидишь?

— Что еще делать? Лечить некого. Общаться не с кем. Я здесь чужая, — горечь все-таки просочилась в ее голос.

— Какая же ты чужая? — удивилась женщина, — здесь чужих не бывает. Здесь все свои.

— Я только приехала.

— Все когда-то приезжают. Кто-то остаётся, кто-то возвращается.

— Я не нравлюсь Дарию.

— Ерунда. Хороший он.

Ника хмыкнула. Этот хороший на нее так смотрел, что весь день чувствовала себя безмозглой неумехой.

— Я никого не знаю здесь. Не понимаю.

— Так не сиди, как заяц в темной норе. Идем! — Орта протянула руку и видя, что Доминика не торопится вставать, сама ухватила ее под локоть и вздернула на ноги, — идем.

— Но я…

— Иде-е-ем, — с тихим смехом потащила ее за собой темными узкими проходами, мимо осуждающе фыркающих вирт и молчаливых стражей, которым досталось ночное дежурство, туда, где пылали костры и играла музыка.

Ника даже глазом не успела моргнуть, как оказалась на главной площади, устланной мягким песком. В центре пылали костры, а по краям располагались группы людей. Музыканты, воины, режущиеся в кости, лекари своей компанией под навесом.

— Кхассеры, — с благоговейным придыханием Орта кивком указала на возвышающееся над остальными ложе. Там на подушках сидели трое, и даже на расстоянии было видно, как мерцают янтарный глаза, ловя отблески ритуальных костров.

На таком празднике Доминике еще не доводилось присутствовать. Было страшно, жутко, интересно и одновременно стыдно до безобразия.

В один миг все изменилось. Люди разошлись, освобождая пространство в центре, и со всех сторон, гибкими тенями стали выходить девушки. Босые, с распущенными волосами, и единственной одеждой на них были полупрозрачные мерцающие повязки на бедрах.

Одна из лекарок, та, которая сидела тише всех и грустила, внезапно встрепенулась. Скинула сандалии, выдернула из волос костяную заколку и, откинув в сторону платье, под которым не было ничего, кроме такой же повязки, выскочила в круг.

— Куда она? — прошептала Доминика.

— Танец жизни. Любая может присоединиться.

Ритмичный бой барабанов сменился. Теперь он дрожал, толчками проходится по венам и непонятной сладостью разливался на языке.

Девушки начали двигаться. Плавно покачивая бедрами, они медленно поворачивались вокруг своей оси, поднимали руки к небу, извивались грациозными кошками.

Это был больше, чем танец. Обнаженная страсть, обещание.

Чувствуя, что еще немного и провалится сквозь землю от стыда, Доминика смотрела, словно зачарованная, и не могла оторвать взгляда от гибких тел, маленьких, плотный как спелая вишня наверший женской груди, водопадов волос, мечущихся по узким спинам.

В движениях девушек пылал призыв, в глазах наблюдающих за ними мужчин — желание, столь явное и осязаемое, что становилось жарко. Звучание барабанов ускорялось, становилось все более отрывистым, ритмичным, и в круг, вышли молодые люди. Тоже босые, с обнажёнными торсами. Их тела были совершенны. Их руки на бедрах девушек— по-хозяйски уверены.

Они кружили, то сближаясь, то слипаясь телами. Их темные силуэты выделялись на фоне пылающих костров, на смуглой коже плясали отблески пламени, а сам танец все больше походил на то, что происходит между мужчиной и женщиной за закрытыми дверями спальни.

И в этом безумии Доминике мерещились янтарный глаза Брейра. Каждый удар, каждая нота били прямо в сердце, заставляя его сжиматься от тоски и желания увидеть, прикоснуться к нему еще хоть раз.

Барабаны резко смолкли, и Ника обнаружила, что сидит, подавшись вперед, едва дыша, жадно всматриваясь в происходящее. Облизав пересохшие от волнения губы, она упала обратно на сиденье, пытаясь перевести дух.

Какой же это танец жизни? Разврат сплошной.

Не в силах больше на это смотреть и справляться со своим собственным дыханием, Доминика извинилась, потихоньку выскользнула из-под лекарского навеса и побрела обратно.

Хватит с нее на сегодня впечатлений. И так теперь не заснуть, после всех этих потрясений, новых знакомств и плясок.

В конце концов, это они варвары, а ей не пристало такими глупостями заниматься.

По дороге Доминика заглянула в шатер, предназначенный для нуждающихся в помощи. Прошлась, ведя пальцами по полочкам со снадобьями, покрутила в руках какие-то приспособления, о назначении которых оставалось только догадываться, а потом устало опустилась на лавочку, возле заваленного бинтами и тряпками стола.

Тошно было, и мысли все настойчивее возвращались в Вейсмор. Приросла она к нему, привыкла. Не хватало лесных просторов и воздуха, наполненного свежестью, старой Нарвы, улыбчивого чуткого Серхана и его непоседливой дочери, веселых воинов, всегда встречающих ее громкими криками. И хозяина Вейсмора не хватало. Как он там? Все еще сидит в подземельях Андера? Или уже набрался сил и вышел? Злился наверное, что сбежала в очередной раз.

Вспомнила, как в янтарных глазах темные вихри закручивались, когда кхассер сердился, и неожиданно для себя разревелась. Горько, отчаянно, чувствуя себя бесконечно несчастной и одинокой.

— Где Дарий? — внезапно в шатер ворвался воин.

Ника с перепугу вскочила на ноги, поспешно размазала слезы по щекам.

— Где-то в лагере.

— Лекарка?

— Да.

И следом второй воин, прижимающий к груди хрупкое тело. Худенькая рука безвольно свисала вниз, и с длинных изящных пальцев капала кровь, оставляя на полу дорожку из алых капель.

Он положил свою бесчувственную ношу на ближайшую койку, а Доминика уже была рядом. Собственные переживания ушли на задний план, осталось лишь желание помочь.

— Что случилось? — спросила, поспешно закатывая рукава.

— Возвращались с обхода. Одинокий валлен, прямо у нее под ногами выпрыгнул, ну и… — вояка обреченно махнул рукой.

— Переверни ее на спину, — подышав на ладони, Ника потянулась к раненой. И замерла, так и не прикоснувшись.

Потому что в этой бледной, едва дышащей девушке она узнала ту, которая с самого начала превратила ее жизнь в Андракисе в ад.

Это была Мойра.

— Что стоишь! — прикрикнул воин, — ты целительница или так просто, посмотреть пришла? Живей давай!

Доминика через силу прикоснулась к своей извечной сопернице. Собрала разорванные линии жизни, восстановила органы, срастила мышцы, наполнила силой, вливая свою собственную. И при этом недоумевала. Почему так вышло, что Мойра использовала свой дар, чтобы причинить вред, а теперь приходится ее лечить?

Десять минут напряженной борьбы, и пациентка расслабилась. Перестала дрожать, вдохнула полной грудью и провалилась в спокойный здоровый сон.

— Все в порядке, жить будет, — произнесла Доминика, вытирая о подол вспотевшие ладони.

— Молодец, — воин опустил тяжелую руку ей на плечо, так что у целительницы чуть не подогнулись и без того ослабшие колени. — оставляю ее вам.

Сказал и ушел, а Ника проводила его взглядом и вздрогнула, только сейчас заметив Дария, который стоял на входе и, сложив руки на груди наблюдал, за ней.

И давно он тут?

— Почему замешкала? — спросил, подходя ближе. Окинул Мойру пристальным взглядом, приложил руку к прохладному лбу, убеждаясь, что с ней все в порядке.

Ника пожала плечами:

— Так вышло.

— Ты не хотела ее лечить, — не спрашивал. Утверждал.

Она раздраженно подняла взгляд к потолку, но Дарий по-прежнему ждал ответа.

— Хорошо. Не хотела. Я ее знаю.

Он только брови поднял, требуя продолжения:

— И она очень нехорошо поступила по отношению ко мне. Из-за нее моя жизнь в Андракисе изначально сложилась не так, как могла бы! Я столько всего натерпелась…

— И что дальше?

— В смысле, что дальше? Она мне жизнь сломала, а я была вынуждена ее лечить! Разве это справедливо?

Задумчиво потирая щеку, Дарий скользил по ней неспешным, будто рассеянным взглядом, под которым с каждой секундой становилось все сложнее держать себя в руках и не краснеть.

— Сложно тебе здесь будет, — наконец выдал главный целитель.

— Это почему? — возмутилась Доминика, — я вылечила ее, справилась.

— Молодец, — сказал он, но почему-то это не прозвучало как похвала, — ты знаешь, что Мойра делает прекрасный морок?

— О, да, — горько рассмеялась Доминика, — У нее талант.

Одно зеленое чудище, усыпанное бородавка чего стоило. Как оно бродило по Вейсмору, хрипело, каркало и распугивало бедных прачек.

— Она помогает разведчикам. Ее магия позволяет незамеченными проскользнуть мимо больших скопищ валленов и вернуться нашим воинам обратно. Живыми. И если бы ты мешкала еще дольше и не вылечила ее, то это была бы потеря для всего лагеря.

Ника насупилась, хмуро глянула на спящую Высшую и отвернулась.

— Не важно, что произошло между вами в прошлом. Теперь вы обе здесь. И в лагере нет разделения на свои-чужие. Как нет места и обидам, и по-детски надутым губам.

— Я не дуюсь, — проворчала Ника, — и задержалась всего на миг…потому что удивилась.

— Удивление тоже придется оставить до лучших времен, потому что иногда все происходит так быстро, что каждый лишний вдох может стоить кому-то жизни, — Дарий поджал губы и горько усмехнулся, — поверь, я это знаю. Каждый, кто здесь живет, это знает. Потому что каждый хоть раз да не справлялся, терял контроль, время, уверенность в своих силах… И ты через это пройдешь.

Доминика упрямо покачала головой.

— Пройдешь, Ника, пройдешь. Может завтра, может через неделю, но это случится, потому что лагерь дает жестокий урок каждому. Кто-то ломается и сбегает, кто-то остается и становится сильнее и мудрее. Как будет с тобой — я не знаю. Просто хочу, чтобы ты запомнила. Мы не воюем друг с другом. Никогда, ни при каких обстоятельствах. Не осуждаем, не воротим нос. Делаем все, что в наших силах. Там, — он неопределенно махнул рукой, — настоящая опасность. Общий враг, перед лицом которого все равны. Если нападут на тебя — люди без колебаний придут на помощь, и ты должна делать то же самое. Даже если чем-то недовольна или считаешь, что тебя незаслуженно обидели.

— Хорошо, — пробурчала она.

— Ты пока не понимаешь, о чем я говорю, — тяжко вздохнул он, — вернемся к этой теме, когда получишь свой урок.

— Я могу идти? — она гордо расправила плечи.

— Конечно, — Дарий опустился на край пустующей койки, и на какой-то миг показался Доминике прозрачным, бесконечно усталым стариком, — иди.

Она уже отогнула полог, чтобы ступить в ночной сумрак, когда за спиной раздалось:

— Ты хорошо ее вылечила. Молодец. И потенциал у тебя гораздо выше, чем у многих в этом лагере.

— Но?

— Я не стану напрашиваться к тебе в учителя. Просто узнай у других, про рассеивание сил.

— Непременно, — Ника вежливо поклонилась и выскочила на улицу.

В груди давило от смятения. Слова Дария вызывали протест и непонимание. Что за глупости он говорил про какие-то уроки? Зачем намекал, что не справится? Хотел унизить, посеять неуверенность в своих собственных силах? Лучше бы подбодрил!

Ника упрямо сжала кулаки. Все у нее получится! Надо просто ответственно делать то, что умеет, и все будет хорошо!

Она злилась, и все же не могла не думать про Мойру. В голове не укладывалось, что эта зазнайка, которая в гимназии только сплетничала да перед зеркалом крутилась, помогает воинам. Ника всегда считала ее дар бестолковым и бесполезным. Подумаешь морок! Да кому он нужен? Одни проблемы от него, да и только! Но только не в Андракисе. Здесь снова все перевернулось с ног на голову!

В шатре лекарей кроме нее уже было несколько человек. Пригасив световые сферы, они неспешно укладывались, переговариваясь в пол голоса, и похоже никого кроме нее не смущало, что и мужчины и женщины спали рядом. Спрятавшись за невысокой плетеной ширмой, Доминика переоделась в простую длинную рубаху, умылась над тазом при входе, распустила волосы и забралась в свою койку.

Первый день в лагере подошел к концу.