Герда не могла уже сдерживать гнев, она готова была наброситься на Алису с кулаками, хотя и понимала, что это глупо и лишь усугубит ситуацию. Но разговор с Каем нанёс ей слишком серьёзную рану, здравый смысл уступил место жгучему желанию отомстить.
— Вы воруете детей, чтобы делать из них бездушных уродов! — она двинулась к той, кто, по её версии, во всём этом виновата. — Вы не лучше тех чудовищ, с которыми я сталкивалась в промзоне!
Алиса не отступила ни на шаг.
— Возьми себя в руки, — произнесла ровным бесцветным голосом. — Всё не так, как кажется на первый взгляд. Сядь в коляску. Я вывезу тебя на улицу и мы поговорим.
— В жопу вашу коляску!
На этот раз Алиса не стала настаивать.
— Хочешь испытывать трудности? Что ж, дело твоё. Буду ждать тебя снаружи.
Она развернулась и зашагала к выходу.
— Чтоб ты сдохла, тварь, — тихо прошипела Герда, с ненавистью глядя ей вслед и не желая больше принимать заверения, что всё не так, как кажется.
Перевела взгляд на застеклённую стену. Кай уже занял своё место за партой. Сидел и слушал преподавателя, словно встреча с сестрой для него была всего лишь незначительным эпизодом, который тут же им благополучно забылся, дабы не забивать голову всякой ерундой. Это вызывало не только злость, но и обиду. Герда понимала, что вины брата тут нет, однако ощущала себя в какой-то степени преданной. Было желание собрать все силы в кулак, ворваться в этот чёртов класс, схватить Кая за плечи и трясти до тех пор, пока вся дурь из него не вытрясется. Глупо. Ни к чему это не приведёт, кроме истерики.
С трудом оторвав взгляд от брата, Герда поплелась к выходу. Что-то ей подсказывало, что никакие разъяснения Алисы не приведут к пониманию. Точнее, к принятию её оправданий. И даже пытаться не хотелось. Впрочем, истину узнать нужно, даже если она приведёт к ещё большей боли.
Алиса сидела на скамейке возле здания. Со стороны посмотришь — обычная пожилая женщина наслаждается летним теплом, солнцем. Вот только Герда сомневалась, что этой особе ведомо, что такое наслаждение.
Подошла, уселась рядом. После затяжного молчания, произнесла:
— Вы все здесь — не люди.
Алиса повернулась к ней всем корпусом.
— Ты сделала такой вывод, только потому что мы не проявляем эмоций? Потому что брат не встретил тебя с распростёртыми объятиями? Но поверь, мы — люди, просто со своими особенностями.
— Мутация, — буркнула Герда.
— Разумеется, — подтвердила Алиса. — Только неясно, отчего ты произнесла это слово так пренебрежительно. Если бы не твоя мутация, ты навряд ли выжила бы в промзоне и справилась с болезнью. Да, мы заметили способность твоего организма к регенерации. Любопытная способность. Схожая с нашей. Мы почти не подвержены влиянию вирусов, нам не страшны эпидемии. Мы легко переносим высокие и низкие температуры, можем долго обходиться без воды и пищи, нам хватает всего пары часов для полноценного отдыха, наша функциональность в несколько раз превышает возможности простых людей. Можно сказать, мы новый вид человека, более приспособленный к нынешним реалиям. Есть, конечно, и побочные эффекты мутагена. Наши белые волосы, глаза…
— И у вас ни хрена нет чувств, — перебила её Герда.
— Эмоций, — поправила Алиса. — Но это не минус, как тебе кажется, а плюс. Да, мутаген блокирует эмоции и в этом нет ничего плохого.
— Да неужели? По-вашему, это хорошо, что брату плевать на сестру, с которой долго не виделся?
— Ему не плевать. В каком-то смысле Кай ощутил удовлетворение, что встретился с тобой. Но проявлять радость, восторг — это не рационально. Он удостоверился, что с тобой всё в порядке и для него этого достаточно. Эмоции отвлекают, делают зависимым, сеют сомнения. Для нас же важно лишь то, что рационально. Мы ставим перед собой задачи и решаем их самыми логичными способами, пускай даже чуждыми для обычного человека, потому что нас не тяготят внутренние переживания. Эмоции мешают идти по прямой, уводят в сторону.
Герда вспомнила, что в том школьном классе, в котором сейчас сидел Кай, не было ни портретов на стенах, ни каких-то радующих глаз украшений. А зачем, если ученикам на всё это плевать? Цветы на столе учителя, нарисованная мелом на доске рожица, нацарапанное на парте нехорошее слово — подобного здесь не увидишь. Тут важно лишь то, что рационально. В одной только этой идеологии сквозил холод.
— Раньше у нас был научный центр на военной базе в семидесяти километрах от Старого города, — продолжила Алиса, безучастно глядя в даль. — Но нам пришлось эвакуироваться из-за природной коллизии. Против продвижения болота мы оказались бессильны. Мы обосновались здесь. Обеспечили себя электричеством, заново создали лаборатории, построили теплицы. У нас есть всё для выживания и мутанты из промзоны к нам не суются. Это самое безопасное место.
Герда зло зыркнула на неё.
— Ну и жили бы себе здесь на здоровье, на черта детей воровать?
— Неужели не понимаешь? — впервые в голосе Алисы прозвучало что-то человечное — удивление. Хотя, пожалуй, это была всего лишь тень удивления, а может, и имитация. — Дети — наше будущее. Похищение детей — это вынужденный шаг. Мы спасаем их, взращиваем новое, более умное и сильное поколение, которое сможет бросить вызов всем невзгодам. Что в будущем ждало бы твоего брата в вашем поселении? Ничего хорошего. Никакого развития. Он сумел пережить эпидемии, войны, но есть большая вероятность, что мор вернётся и тогда у Кая было бы мало шансов. На свете слишком много такого, что убивает. Мы же — это общество, способное противостоять, благодаря нашей мутации. Твой брат увлекается ботаникой. Тяга к этим знаниям уже заложена в нём, это его стезя. Только тут, у нас, он сможет в полной мере получить эти знания и найти им применение. Возможно, он внесёт немалый вклад в науку. Тебе кажется, Герда, что все мы здесь равнодушные, но это не так. Мы отлично сознаём, что такое хорошо, а что такое плохо. Мы не убиваем без причины, спасаем, когда можем спасти и когда это рационально. Можешь записать в этот разряд и твоё спасение тоже. Сейчас ты руководствуешься исключительно эмоциями и видишь лишь вершину айсберга, не желая глядеть вглубь. В этом-то и беда обычных людей. Поверхностный взгляд. Суждение без желания смотреть в корень.
Герда вздохнула.
— Я смотрю и вижу детей, которые никогда никого не полюбят. Которые бросят друг друга в беде, если это будет рационально. Которые не заплачут, если кто-то из их близких погибнет. Может, они намного лучше умеют выживать, чем обычные люди, но разве это жизнь?
— Ты слишком переоцениваешь пользу эмоций, — возразила Алиса. — Когда-то у меня были две дочери. Они заразились и я, глава самого крупного отдела ЦКЗ, ничего не могла поделать. Мутагены были ещё на стадии разработки, а вакцины не помогали. Я смотрела за тем, как увядают мои дети и… испытывала такую душевную боль, что желала умереть вместе с ними. В те времена я не могла здраво мыслить, хотя сейчас мне всё это даже трудно представить. А, когда дочерей не стало, я выпала из жизни на несколько месяцев. Превратилась в растрёпанное существо, переполненное тоской. Это обратная, тёмная сторона эмоций — слабость, боль, потеря себя. Мне трудно сейчас анализировать, что именно я тогда чувствовала, но одно могу сказать с уверенностью: я испытываю удовлетворение, что такого больше никогда не случится. И никто на нашей базе не познает горечь потери, мы от этого защищены.
— Если бы я была такой, как вы, то даже не пустилась бы в путь за Каем, — задумчиво промолвила Герда. — Мне было бы плевать. А вы… вы избавились от тоски по своим детям. Это как предательство. Не понимаю, как вы пошли на такое.
У Алисы не дрогнула ни одна мышца на лице, хотя подобные слова могли бы смутить любого человека. Она ответила совершенно спокойно:
— Тоска — это тупик. Мне нужно было работать, руководить, спасать жизни. Я пошла на это ради высшей цели, ради спасения человечества.
Лозунги. Правильные лозунги, логичные, однако из-за них Герде стало противно. Теперь она чётко понимала, что здесь творилось, но не могла это принять. Ей была чужда мысль, что закат солнца или рассвет не могут вызывать никаких чувств. Что можно просто отмахнуться от потери таких друзей, как Сказочник и Потеряха, только потому что привязанность к ним не рациональна. Что память о погибших родителях не наполнена совершенно ничем — ни печалью, ни желанием снова их увидеть. Это как оглядываться назад и видеть лишь пустоту.
— Вы хотели сделать мне какое-то предложение, — вспомнила она.
Алиса кивнула.
— Да. Предложение. Я предлагаю тебе стать одной из нас. Твой организм способен регенерироваться, а вкупе с нашим мутагеном должен получиться замечательный результат. Ты умеешь выживать и можешь принести пользу нашему сообществу. К тому же, это условие, на котором тебе позволено будет остаться.
Герда вспомнила, что Смотритель предупреждал о том, что скоро ей придётся сделать самый значительный в жизни выбор. Момент настал. На одной чаше весов — брат, возможность всегда быть рядом с ним, служение каким-то размытым, но явно правильным целям. А на другой — потеря эмоций. Всего лишь утрата того, без чего можно обойтись. Местные жители тому отличный пример. Надо только сказать «да» и мутаген растворит все сомнения. Забудутся сказки, рассказанные Сказочником, потому что они абсолютно не логичны и не рационально хранить в памяти подобные выдумки. Да и сам Сказочник станет чем-то неважным — эпизодом в истории девушки, которая шла через промзону. Таким же эпизодом, как Потеряха, Антошка, ворон Абрахас, Карл и Клара. Все они сыграли свою роль, сцена опустела, занавес упал и для лишённой эмоций зрительницы по имени Герда актёры перестанут представлять интерес.
— Нет, — выдавила она.
— Ты отказываешься от моего предложения?
— Я не могу на такое пойти, — Герда чувствовала себя так, словно приносила большую жертву. По сути так оно и было. Она отдавала в жертву возможность видеть брата, ради того, чтобы любить его, переживать о нём, пускай даже издалека. — Одно не пойму… почему вы не привили мне этот ваш мутаген, когда я была больна? Когда не могла сказать ни «да», ни «нет»?
— Ты уже достаточно взрослая, чтобы самостоятельно принимать такие решения, — отозвалась Алиса. И добавила: — В отличие от твоего брата. Мне жаль, что ты отказалась.
Герда сильно сомневалась, что эта женщина умеет о чём-то жалеть. Неудача для неё — всего лишь отсутствие удовлетворения из-за нежелательного результата.
— И что теперь?
Алиса посмотрела на плывущие по небу пушистые облака.
— После того, как поправишься, ты уйдёшь. И, хочу, чтобы ты знала… я хотела услышать от тебя «да», но всё-таки уважаю твоё решение. Понимаю, с каким трудом оно тебе далось. У каждого свой путь.
«У каждого свой путь», — мысленно повторила Герда, уже зная, куда в скором времени направит свои стопы.
— Вы разрешите видеться с Каем, пока я выздоравливаю?
— Разумеется, — дала добро Алиса. — Ты можешь с ним видеться в свободное от занятий время. Но не злоупотребляй нашим гостеприимством, не пытайся на него давить. Он такой, какой есть и иным уже не станет.
Она поднялась и зашагала прочь. Герда смотрела ей вслед, больше не испытывая к ней ненависти. Не хотелось злиться на ту, кто в своё время тоже раскладывала гирьки аргументов на чаши весов сомнений. Она тоже стояла перед самым сложным в своей жизни выбором, и трудно было представить, каково ей было отказаться от любви к своим погибшим детям. И нет, это, пожалуй, нельзя назвать предательством. Это шаг сильного человека. Цель для неё важнее всего на свете.
— Я ведь сделала всё правильно, Сказочник? — тихо произнесла Герда, представив, что друг стоит за спиной и улыбается.
Как же ей сейчас нужна была его поддержка. Так нужна, что плакать хотелось.
— Я скучаю по тебе, Сказочник. По тебе и Потеряхе.
Герда тягостно вздохнула, вытерла рукавом пижамы выступившие на глаза слёзы, поднялась и поплелась к больничному корпусу.
***
Организм её восстанавливался быстро. Уже через неделю Герда чувствовала себя так, словно и не было никакой болезни. Каждый день она виделась с Каем, однако встречи эти не приносили радости, а общение с ним так вообще вызывало уныние. Попытки достучаться до брата, увидеть в нём хотя бы намёк на прежнего нормального мальчишку, не приносили результата. Он стал совсем другим — слишком чужим, слишком замкнутым в себе. Его теперь интересовали научные журналы, всяческие головоломки. Бывало так, что Герда рассказывала ему о своих приключениях в промзоне, а он, слушая, равнодушно вращал плоскости Кубика Рубика. Эта игрушка была для него важнее сестры. Когда общение прекращалось, Кай спешил к другим детям, с которыми начинал обсуждать темы уроков или информацию, вычитанную в заумных книгах местной библиотеки. Глядя на него, Герда с горечью сознавала, что он никогда больше не будет играть в прятки, зимой не слепит снеговика, летом не ляжет на траву, чтобы в сладостном мечтательном безделье понаблюдать за плывущими в небесной синеве облаками. Его лишили всех этих простых радостей. Лишили детства.
Как ни прискорбно Герде это было признавать, но она здесь столкнулась с тем, что намного сильнее Цветочницы и Себастьяна — с холодной силой науки, с мутагеном. И любая борьба тут бессильна. Выше головы не прыгнешь.
Оставалось лишь смириться.
Настал момент, когда однажды после завтрака к Герде подошла Алиса.
— Ты уже вполне здорова. Тебе пора.
Герда отлично понимала, почему не может здесь остаться. Слишком не вписывалась в общую картину. Будто лишняя цифра в идеальной формуле. Она через чур живая для этого места.
— Я распоряжусь, чтобы тебя отвезли к выходу из промзоны, — заявила Алиса.
— Не нужно, — решительно отказалась Герда. — У меня свой путь.
— Это не разумно. Тебе повезло, что ты выжила по пути сюда, но навряд ли так же повезёт, когда будешь идти отсюда.
— Уж поверьте, я выживу.
Алиса спорить не стала.
— Как пожелаешь. Тебя снабдят припасами.
— А можно мне хотя бы несколько кусочков сахара?
— Разумеется.
«Откуп за Кая», — подумала Герда и тут же устыдилась своих мыслей.
Уже через час, попрощавшись с братом, она покинула базу. Её ждало нечто новое. Чувство вины, из-за того, что уходит от брата, накатило и рассеялось. В конце концов, он живой и о нём заботятся. Этот аргумент Герда выставила перед собой точно щит и тот неплохо защищал от плетей для морального самобичевания. Не хотелось больше отравлять душу тоской.
Когда база осталась далеко позади, раздалось радостное улюлюканье и из зарослей громадных лопухов выскочила Потеряха. Она прыгнула к Герде, обхватила её своими грязными ручонками.
— Всё хорошо, — рассмеялась Герда, прижимая девочку к себе. — Я знала, что с тобой всё в порядке. Боже, как же я рада тебя видеть!
Потеряха суетливо отстранилась и, ощерив в улыбке зубастую пасть, продемонстрировала красовавшийся на её шее кусочек янтаря на верёвочке.
— Да, ты умница, — похвалила Герда. — Нашла то, что искала. Точнее — отвоевала. Я всё видела. И я тоже нашла то, зачем шла. И вот ещё что, Потеряха… ты прости меня за то, что прогнала тебя тогда. Я думала, так будет лучше.
Потеряха махнула ладошкой, как бы говоря, что уже забыла об этом. Герда погладила её по голове.
— Ты со мной?
Девочка энергично кивнула и этот ответ был настолько же предсказуем, как и восход солнца.
— Нас ждёт много удивительного, — пообещала Герда. — И нам больше нечего опасаться. Смотритель промзоны позаботится, чтобы с нами ничего плохого не случилось.
— Ого! — выдохнула Потеряха.
— Да, позаботится. Я сделала выбор в его пользу, и он об этом знает.
Прежде чем двинуться дальше, Герда угостила девочку сахаром. Та схрумкала сладкое лакомство, прикрыв глаза и почти мурлыкая от удовольствия. И это тоже было предсказуемо. Герду радовало, что есть некоторые прекрасные вещи, которые ничто не изменит. Их немного, но они существуют.
Никто не нападал. Несколько раз в поле зрения попадали дикие мутанты, однако, завидев Герду, они прятались. Знали: это идёт та, на кого нельзя даже скалиться. Это знание невидимой волной разлилось по промзоне и закрепилось в головах даже самых кровожадных и своевольных тварей.
А Герда с Потеряхой шагали, наслаждаясь летним погожим днём. Останавливались, чтобы поесть, выпить воды и шли дальше. Впервые за долгое время они ощущали себя беззаботными. Порой приходилось перебираясь через опасные руины, но они не испытывали ни малейших трудностей, словно тот, кто за ними присматривал, максимально облегчал путь.
К вечеру, когда уставшее солнце ознаменовало свой уход за горизонт розовой закатной полосой, Герда с Потеряхой дошли до мясокомбината. Рыжий мальчишка в шортах и клетчатой рубашке встретил их у входа. Он загадочно улыбался, сложив руки на груди.
— Ты ведь всё знал, — сказала ему Герда и в голосе её не было упрёка. — Ты сказал, что понятия не имеешь, как я поступлю, что я для тебя загадка. Но… ты знал, что я вернусь.
Антошка не ответил и это не выглядело как высокомерие высшего существа. Просто ответ был слишком очевиден.
— Итак, ты готова занять моё место.
— Да, — без тени сомнений отозвалась Герда.
Антошка щёлкнул пальцами.
— Всё, промзона твоя. Делай с ней что хочешь.
Вот так, без всяких церемоний, мистических обрядов, болезненного перехода за грань. Всего лишь несколько простых слов — и мосты сожжены. И вселенная этого как будто и не заметила. Так же, как и прежде стрекотали кузнечики в траве, проступали звёзды в темнеющем небе, мир остывал от дневного зноя. Да и сама Герда не ощущала в себе никаких внутренних изменений. Она оставалась всё такой же девушкой со своими чаяниями, чувствами. Однако появились новые знания — абсолютно ненавязчиво, будто они были всегда, но блуждали в лабиринтах разума и наконец нашли выход.
Антошка повернулся на месте, немного изменившись. Теперь на нём были широкие штаны с большими карманами, новенькие кеды, зелёная курточка с капюшоном и панамка с надписью: «Только вперёд!» На плече он держал шест с прикреплённым к нему белым узелком. Его желание сбылось, теперь он мог пойти и посмотреть мир.
— Ничего не скажешь на прощание? — спросила Герда, подумав, что может одним лишь усилием мысли убить его. Он стал почти человеком.
Вместо ответа мальчишка улыбнулся ещё шире и зашагал прочь. Скоро он начал насвистывать мелодию из старого мультика: «Антошка, Антошка, пойдём копать картушку…»
Проводив его взглядами, Герда с Потеряхой вошли в здание. Ярко вспыхнули свечи, озарив просторный зал — так пожелала новая хозяйка. Она рассудила, что обстановка ей не нравится, хотелось чего-то другого, более яркого, жизнерадостного. Но это могло подождать. А пока…
Поднялись по винтовой лестнице на высотную площадку.
Промозона под звёздным небом. Как открытая книга, которую Герда читала без малейших усилий. Она знала, что в логове Цветочницы поселился очередной людоед. Знала, что на ацетиленовом заводе появилась новая секта и лидером там стал Одноглазый. Знала, что у Карла и Клары дела идут вполне неплохо, после уничтожения охотников их власть укрепилась и больше никто не помышлял бросать им вызов.
— Теперь всё это наше, Потеряха, — прошептала Герда. — Можем делать, что вздумается.
Она повела рукой, словно откидывая невидимую вуаль.
— Ого-о! — протянула Потеряха, округлив и без того большие глаза.
Иной мир. Чудовища в тёмной дымке, постоянно меняющиеся геометрические конструкции. Тайны. Этот мир не был для Герды как открытая книга, но он стал более понятен. А вон и космолёт. Ни на какую райскую планету тот не улетел, а провалился в это измерение — явно Антошка посодействовал ради развлечения. Космонавты тут неплохо успели обжиться, построили укрепления, охотились на монстров. Помочь им? Вернуть их на прежнее место? Почему нет? Герда записала это в список предстоящих дел.
А потом она увидела его. Он шёл вдалеке, чуть прихрамывая и держа в руке саблю. Одинокая фигурка в чужом тёмном мире.
Сказочник.
Герда засмеялась, хотя глаза защипало от слёз.
— Ну что ж, Потеряха, похоже, скоро мы услышим новую сказку.
Конец.