Промзона. Снежная Королева

Глава 13

Десятки арбалетных болтов полетели в Потеряху. Когда уже казалось, что её гибель неминуема, она метнулась в сторону, снова продемонстрировав невероятную скорость. Болты со свистом рассекли воздух.

— Шустрая, — со сдержанным восхищением оценил главарь.

Пока арбалетчики перезаряжали оружие, Потеряха успела преодолеть несколько десятков метров, вскочить на забор, откуда зашипела точно разъярённая кошка и исчезла с другой стороны ограды, наглядно доказав, что по части выживания с ней мало кто мог бы сравниться.

Герда еле сдержалась, чтобы не выкрикнуть, что все здесь тупые мрази. Судя по выражению лица Сказочника у него были те же намерения, но наверняка его ругань не была бы столь простой.

— Очень шустрая, — уже более равнодушно повторил охотник. — Радует, что в этой жизни меня ещё что-то может удивить.

Герду и Сказочника скрутили, повели к заводу. А вокруг, будто какие-то юродивые, кривлялись и гримасничали местные. Выглядело это глупо, словно их поведение было вынужденным, а потому неестественным. Так могли бы кривляться бездарные шуты на потеху очень непривередливых хозяев. Впрочем, не все здесь вели себя как идиоты — люди с арбалетами сохраняли достоинство и на остальных поглядывали с презрением.

«Охота начнётся завтра утром», — эти слова прозвучали в голове Герды, усиленные в стократ тревогой и внутренней болью. Она понятия не имела, как именно будет проходить эта охота, но одно понимала чётко: это конец всему. Полный крах. Ей подумалось о несправедливости, подлости судьбы, а потом её покоробило от собственных мыслей. Ну почему она ещё не разучилась думать, как наивный ребёнок? Ну как можно жаловаться на несправедливость в нынешнем мире? Глупо. Теперь существуют только волчьи законы. Других просто нет. Даже в Речном и Солнечном. Во всём мире. А то хорошее что есть — всего лишь маска, скрывающая морду зверя. Промзона, по крайней мере, честна в этом смысле. Она не носит масок, она такая, какая есть. Впрочем, от этого не легче.

Внутри завода царила духота, пахло нечистотами и кровью. На стенах горело несколько факелов и их свет делал обстановку жуткой. Компрессоры, бетоносмесители, транспортёры — всё это выглядело как мрачное кладбище, где погребено прошлое. Откуда-то доносились стоны, в воздухе словно бы застыло что-то невидимое, но тяжёлое и смертоносное. Герда сразу же ощутила эту тяжесть, пожалуй, так же, как тогда, когда они со Сказочником очутились в мясницкой Цветочницы.

Их провели мимо рядов грязных матрасов и бросили в большую клетку, где сидело ещё девять узников. Отсюда была видна часть здания, где обосновался сам главарь. Там стояли кровать, кресла, большой массивный стол. На стене висели человеческие головы, некоторые из которых выглядели более-менее свежими, но большинство мумифицировались. Под этими охотничьими трофеями лежали или сидели обнажённые женщины и все они были сильно покалечены. Шеи стягивали ошейники, от которых тянулись цепи. Горем главаря. Увидев этих несчастных, Герда твёрдо решила, что во время завтрашней охоты она, разумеется, попытается выжить, но если что, покончит с собой. Как? Найдёт способ. В крайнем случае, размозжит себе голову об стену. Смерь однозначно лучше, чем такая жизнь. Впрочем, и жизнью-то подобное существование нельзя назвать. Герда вспомнила, что совсем недавно считала абсолютным злом Цветочницу. Ошибалась. Абсолютное зло здесь, на этом чёртовом бетонном заводе.

— Ничего, ничего, — произнёс Сказочник. — Я и не из таких передряг выбирался. Выберемся и из этой.

Она понимала, что он пытался её поддержать, вот только голос его прозвучал так, словно он сам себе не верил.

— Полное говно, — прокряхтел кто-то в клетке. — Во время охоты никто не выживает. Не было такого ни разу, уж я-то точно знаю. Выживают только бабы, которых Себастьян к себе в гарем определил.

Герда вдруг сообразила, почему лицо главаря показалось ей знакомым. Ну конечно, Себастьян. До четырёх всадников он был личностью известной, вёл передачу на телеканале «Охота и рыбалка» и у него тогда были чёрные блестящие волосы, всегда зачёсанные к затылку. Выглядел он так, как раньше на картинах изображали каких-нибудь благородных графов со взглядом как у орла и носом с горбинкой — не хватало только старинного камзола и борзых собак рядом. Герда знала его, потому что отец, который обожал зверей, иногда включал этот канал, чтобы поворчать и поругаться. Однако известность Себастьяну принесла не должность ведущего, а скандал, причём весьма громкий. В своих передачах он всегда радел за чистую охоту и с презрением отзывался о браконьерах. У него даже был целый цикл передач, посвящённым борьбе с любителями незаконно убивать зверей. Приглашал в студию различных егерей, зоозащитников. Казалось, не было в мире более непримиримого борца с браконьерами. Однако всё это оказалось полной хренью. Однажды ночью сотрудники ГИБДД тормознули на трассе автомобиль с известным депутатом и Себастьяном, в багажнике обнаружили расчленённый труп лосихи. Пьяный депутат орал на сотрудников, топал жирными ножками, грозил невиданными карами, в драку лез. Но сотрудники оказались неробкого десятка. Тогда в ход пошла попытка дачи взятки со стороны Себастьяна. И снова мимо, причём всё было заснято на камеру. Скандала было не избежать. Депутата выперли из партии и он ушёл в тень, а за уже бывшего ведущего взялись всерьёз, все его высокопоставленные друзья мигом от него отвернулись. И повылезали скелеты из всех шкафов. Тихая точно мышка жена Себастьяна вдруг осмелела и заявила, что он настоящий садист и постоянно над ней измывался. Она объявила об этом на одном вечернем шоу. А ещё предоставила кучу фотографий примечательной комнаты в их загородном особняке. Это был так называемый зал охотничьей славы, где Себастьян выставил свои трофеи — головы животных, включая краснокнижных. Поборник чистоты охоты оказался злостным браконьером и тот случай с убитой лосихой был самым непримечательным среди его «подвигов». Из любимца публики Себастьян превратился в одного из самых ненавидимых людей. Его клеймили в журналах, на телевидении, ну и в интернете, разумеется.

Что с ним было потом Герда понятия не имела. Но вот этот изверг здесь. Снова нашёл своё место в жизни. Садист, для которого четыре всадника оказались благом. И он опять охотится.

Сказочник уселся на пол рядом с тем мужиком, который заявил, что во время охоты никто не выживает.

— Ты я гляжу, в курсах, что здесь да как.

Мужик кивнул.

— Угу. Ещё бы мне не знать. Я был одним из местных, — он указал заскорузлым пальцем на пустую глазницу. — Бежать пытался, потому и сижу в этой клетке. Знал ведь, что от этих демонов не сбежишь, но... хер его знает почему сорвался. Видать, всё-таки была какая-то надежда. А теперь я просто сдохну. Хотя... может, это и не плохо. Устал от собственного страха. На тот свет хочу, может, там получше будет. Я завтра даже прятаться от охотников не стану, выйду прямо на них, пускай себе убивают. Они такого не любят, азарта ведь нет, и убивать меня будут жестоко, ну да хер с ними. Помучаюсь, зато уйду первым. Исход всё равно один. Когда точно знаешь, что умрёшь, уже не так страшно. Мне вот сейчас почти нормально.

Некоторые в клетке лежали на полу. Кто-то спал, дёргаясь и постанывая во сне. В углу было отхожее место — обычное ведро, содержимое которого добавляло и в без того неприятный всеобщий запах дополнительную вонь.

— Что ты знаешь об охоте? — спросил Сказочник одноглазого.

— Ты думаешь, эти знания тебе помогут? — саркастично отозвался тот. — Даже не надейся. Лучше смириться. Так проще.

— Ну уж нет. Я ещё побрыкаюсь.

— Дело твоё, чувак. А насчёт охоты... Она тут раз в месяц проводится. Наверное, проводилась бы чаще да десяток жертв ещё отловить надо. И там всё просто будет. Загонят кабанчиков, то есть нас, на машиностроительный завод, дадут небольшую фору, чтобы мы успели попрятаться, а потом зайдут охотники и начнут нас выслеживать, и мочить. На машиностроительном заводе у них охотничьи угодья, как они это называют. Там есть где спрятаться, завод огромный, но выход только один. Он же вход. Не сбежать.

Сказочник некоторое время переваривал эту информацию, потом задал ещё вопрос:

— А что насчёт охотников?

— Их тут десять, включая Себастьяна, — одноглазый, похоже, был рад поговорить, даже на такую тему. — Они здесь всем заправляют. С арбалетами и тесаками ходят, огнестрельные пушки почему-то не признают. А может, у них их и нет нихера, я не в курсах. Но им и своего оружия хватает, чтобы всех в страхе держать. Видал, как они тут всех кромсают? — он снова указал на свою пустую глазницу. — Это у них посвящение такое. Кому кисть оттяпают, кому ступню, кому язык, а кому глаз. Они говорят, это жертва Повелителю мух. И попробуй хоть вякни что-то против, сразу в кабанчики определят. Уж лучше без кисти и без глаза. Жить-то всем хочется. Тут у половины народа крыша набекрень от всей этой хрени, а вторая половина просто терпит. И не поверишь, но некоторые добровольно сюда приходят и добровольно себя калечат. Хотят быть под защитой охотников.

Сказочник покачал головой.

— Не понимаю. Тут человек сто, не меньше. А охотников всего десять. Чего терпят-то? Собрались бы всем скопом да напали. И без глаза можно драться.

— Никто против охотников не попрёт, — возразил одноглазый. — Я же говорю, все их тут демонами считают. И я вот тоже уверовал. Есть в них что-то такое, непонятное.

— Они обычные люди, — фыркнул Сказочник. — Мрази конченные, но всё же люди.

— Вот поживи тут чуток и своё мнение тоже изменишь. Хотя... пожить чуток как раз и не получится. Завтра охота. И Себастьян на своей лысой башке сделает ещё парочку зарубок. Это он так своих жертв отмечает. Ещё вопросы имеются? А то давай, задавай, хоть почешу языком напоследок. Я в этой клетке уже три недели сижу, а вот с этими не поговоришь, — он кивнул на остальных узников. — Только скулят да ноют.

Сказочник вопросов больше задавать не стал. Он поднялся, подошёл к Герде. После долгого молчания произнёс тихо:

— Не вздумай отчаиваться, слышишь? Чтобы завтра выжить нам самим надо будет стать охотниками. Иначе никак. Эти ублюдки никакие не демоны, просто им никто не пытался сопротивляться. Станем первыми.

Слова обнадёживающие, вот только Герде от них легче не стало. Она не видела выхода из этой ситуации. Вообще никакого.

Сказочник коснулся её плеча.

— Мы выкарабкаемся. Повтори.

Герда вздохнула.

— Да, Сказочник, мы выкарабкаемся. Как всегда.

Абсолютная ложь, но, если друг хочет её слышать — пускай слышит. Теперь уже всё равно.

Время казалось Герде ужасно тягучим и липким, оно как будто цеплялось за обшарпанные стены бетонного завода, за прутья клетки, не желая двигаться. А вместе с ленивым временем не хотели рождаться мысли. Они, разумеется, были, но их словно бы и не было.

Двое калек протолкнули в зазор в клетке лохани с водой и с какой-то кашеобразной массой, от которой воняло не меньше, чем от ведра с нечистотами. Узники очнулись от спячки, точно сонные пауки сползлись к лоханям и принялись есть, черпая кашицу ладонями и запихивая в рот. Человеческое достоинство в них утратилось, остались лишь потребности. Как бы Герда ни пыталась себя убедить, что никогда не стала бы такой же, как они, но в душе она знала правду: сломать можно любого. И для этого не требуется причинять боль, лучше всего ломает время — то самое, тягучее и липкое. И в их со Сказочником положении есть хоть и единственный, но несомненный плюс — охота начнётся завтра, они проведут в этой клетке не больше суток.

Узники чавкали, хлюпали, утоляя голод и жажду. Герда обратила внимание на их глаза — они были пустые, ни единой живой искорки. Это были глаза мертвецов. Опустошив лохань с кашицей, заключённые расползлись по своим прежним местам. Кто-то из них тонко заскулил, но скоро притих.

Вечером в цехе началась суета, местные к чему-то готовились. Расставили небольшие бочонки, воткнули факелы в сделанные из арматуры треноги, приволокли явно самодельные, устрашающего вида барабаны. Покалеченные люди рассаживались кто где. На территорию Себастьяна явились все охотники. Какой-то долговязый тип в размалёванной уродливой маске принялся расхаживать по помещению и сжигать пучки трав, заволакивая пространство лёгкой дымной завесой. Воздух наполнился чуть сладковатым запахом.

Герда ощутила, как немного закружилась голова. Но в целом, стало даже как-то легче, сладковатый запах заглушил витающие вокруг миазмы.

Себастьян поднялся с кресла и тут же десяток круглых колотушек замолотили по барабанам. От мерного барабанного боя завибрировала дымная завеса, затрепетал огонь факелов. Калеки завыли, не забывая кривляться. Так продолжалось довольно долго, пока Себастьян не поднял руку. И мгновенно наступила тишина. Выдержав паузу, он заговорил:

— Буду как всегда немногословен. Завтра, дети мои, состоится наша очередная охота. Завтра мы отдадим дань Повелителю мух! Но и сегодня по нашей старой доброй традиции мы его задобрим, чтобы и дальше в нашем благородном обществе царили порядок и благополучие!

Снова застучали барабаны, но на этот раз медленней и ритмичней. Двое охотников приволокли и бросили на всеобщее обозрение девушку из гарема. Она была сильно изуродована: кожа на лице срезана, шея и руки — в ожогах, переломанные пальцы кривились под неестественными углами.

Себастьян снял с пояса тесак. Барабанный бой усилился, калеки начали издавать гудящие звуки. Охотники встали в ряд.

Герда не хотела на всё это смотреть, но сладковатый дым словно бы лишил её собственной воли и подчинил чьей-то чужой, тёмной, жестокой. Она стояла, сжимая прутья клетки, и мелко дрожала. Ей казалось, что барабаны грохочут не снаружи, а в ней самой.

С садисткой улыбкой на лице, Себастьян шагнул к девушке, схватил её за волосы, намотал их на кулак и ударил тесаком по шее. Немного повременил, определённо желая продлить страдание жертвы, а самому получить больше удовольствия, а потом ударил ещё раз. Снова пауза и снова удар. Труп, дёргаясь в посмертной агонии, завалился на бетонный пол, а голова осталась в руке Себастьяна. Калеки восторженно взревели, казалось, среди них не было такого, кто бы делал это с притворством. Они ликовали искренне, неистово. Охотники размашисто аплодировали, словно только что стали свидетелями восхитительного театрального представления.

— Дар Повелителю мух! — закричал Себастьян и вскинул руку с отрубленной головой. — А теперь, пейте и гуляйте, дети мои! За завтрашнюю охоту! За истинный азарт! За прекрасную смерть!

Он бросил голову на пол, развернулся и зашагал на свою территорию. А калеки бросились к бочонкам, принялись черпать содержимое алюминиевыми кружками и жадно пить. Скоро начала гульба. Это походило на массовое сумасшествие. Все, кроме охотников, бесились, визжали, катались по полу, кусали друг друга. А барабаны всё стучали, однако теперь бой был хаотичный.

Герде почудилось, что огонь факелов стал живым, он превращался в пылающие ладони, длинные пальцы тянулись к потолку. На стенах и оборудовании бесновались тени. И калеки менялись, их лица становились звериными мордами. Они хрюкали, рычали, визжали. А возле гарема пировали настоящие демоны с красными глазами, длинными клыками и рогами. Над их головами летало целое полчище мух, составляя в воздухе причудливые знаки.

«Это всё не по-настоящему! — мысленно закричала Герда. — Это всё дым!»

Однако убедить себя в подобной версии было очень сложно. Она видела демонов и всех этих чертей! Она прямо сейчас на них смотрела! Ну нельзя же не верить собственным глазам?!

А потом она увидела, как по цеху шагает нечто огромное, тёмное, бесплотное, оставляя за собой дымный шлейф. Оно проходило сквозь транспортёры и компрессоры, наступало на бесноватых, но те будто ничего и не замечали, продолжая безумствовать. У Герды перехватило дыхание, сердце словно бы остановилось. Существо зашло на территорию, где пировали охотники, расправило будто бы созданные из дыма крылья и взревело, распахнув чёрный зев пасти. Стены затряслись, заводское оборудование смялось точно фигурки из податливой фольги, потолок исчез, словно его и не было.

— Этого нет! Этого нет! — зашептала Герда, осев на пол и обхватив голову руками.

— Просто закрой глаза и не смотри, — услышала она спокойный голос Сказочника. — Мне тоже мерещится всякая хрень. Это всё дым. Всего лишь дурман. Сейчас твоё зрение — твой враг. Не верь глазам своим.

Герда увидела, как громадный демон взмахнул крыльями и устремился к звёздам, которые были необычайно большими, красными, и они пульсировали будто сердца. И только после этого прислушалась к совету Сказочника и закрыла глаза.

«Моё зрение — мой враг! Я не верю глазам своим! — она повторяла это как мантру. — Моё зрение — мой враг!..»

Рассудок будто хмарью заволокло. Какое-то время Герда балансировала на грани этого состояния, пытаясь удержаться, не сорваться в пропасть, а потом решила, что темнота пропасти сейчас лучшее решение. И отпустила себя, провалилась во тьму бессознательного.

Очнулась она от громкого голоса Себастьяна:

— День охоты, дамы и господа! Наступил день охоты!