Проклятый Лекарь

Глава 7

Будильник прозвенел в половине шестого, вырвав меня из неглубокого сна. Нюхль недовольно зашевелился на подоконнике, но остался невидимым — утренний свет ему явно не нравился.

— Пойдёшь со мной? — спросил я, застёгивая свежую рубашку. — Будешь моим личным детектором смерти.

В воздухе рядом со мной сформировался полупрозрачный Нюхль и кивнул костяной головой.

Архилич Тёмных Земель, идущий на работу к восьми утра, и его фамильяр, который боится солнечного света. Мы отличная пара.

Фамильяр спрыгнул с подоконника и снова растворился в воздухе. Только лёгкое искажение пространства выдавало его присутствие рядом с моей ногой.

В терапевтическом отделении уже кипела жизнь. Медсестры сновали по коридорам с подносами, раздавая утренние лекарства. Санитары с грохотом катили тележки с чистым постельным бельём. Где-то в конце коридора надрывался электрический звонок вызова.

Ординаторская встретила меня густым запахом крепкого кофе и приглушёнными разговорами. За длинным столом сидело человек десять — врачи разного возраста и пола, одетые в белые халаты.

— А, Пирогов! — Сомов поднялся из-за стола, привлекая всеобщее внимание. — Как раз вовремя. Коллеги, представляю вам нашего нового сотрудника, Святослава Пирогова. Будет работать у нас по совместительству. Прошу любить и жаловать.

Реакция была смешанной.

Молодая женщина-врач с усталой, но доброй улыбкой, приветливо кивнула. Пожилой седовласый мужчина в очках оторвался от бумаг и кивнул равнодушно, словно я был не новым коллегой, а предметом мебели.

В дальнем углу я заметил Ольгу и Варвару. Они сидели рядом, что-то обсуждая за чашкой чая. Услышав мою фамилию, они замолчали. Ольга бросила на меня быстрый, испуганный взгляд и тут же уставилась в свою чашку, словно на дне был написан ответ на все её вопросы.

Варвара же, наоборот, посмотрела прямо на меня — долго, изучающе, без тени улыбки, а затем подчёркнуто медленно отвернулась к окну, давая понять, что для неё я — пустое место.

Забавно. Ночью я спасаю их пациента, вытаскивая их из катастрофы, которая могла стоить им карьеры. А утром они воротят носы, словно я не спаситель, а виновник их проблем. Благодарность — товар скоропортящийся. Особенно когда она смешана со страхом.

А вот полная дама лет пятидесяти с жёстким, властным лицом и высокой причёской смотрела на меня с откровенной, неприкрытой враждебностью.

— Глафира Степановна, наша старшая медсестра, — представил её Сомов.

— Ещё один выскочка, — произнесла она не бормоча, а чётко и громко, чтобы все слышали. — Мало нам своих бездельников.

— Рад знакомству, — сказал я спокойно, глядя ей прямо в глаза.

Меня её мнение мало интересовало.

— Это Константин, наш ординатор, — Сомов указал на молодого человека с идеально прилизанными волосами, который тут же вскочил со своего места.

— Очень рад новому коллеге! — воскликнул он с преувеличенным, почти приторным энтузиазмом. — Я слышал о вашем вчерашнем подвиге! Феохромоцитома! Блестяще! Это же надо, такая редкая патология! Я читал о ней в «Вестнике эндокринологии» за прошлый год! Вы просто гений!

Подхалим. Таких в любом коллективе хватает. Полезные, но скользкие. Нужно держать ухо востро.

— А это Егор Волков, — Сомов кивнул на мужчину лет тридцати с тяжёлой челюстью и неприятным, оценивающим взглядом. — Тоже ординатор.

Волков смерил меня взглядом с ног до головы, громко хмыкнул и отвернулся, демонстративно начиная разговор с соседкой.

А вот и местный альфа-самец. Явно не рад появлению конкурента.

Внезапно одна из молоденьких медсестёр, стоявшая у шкафа с медикаментами, тоненько вскрикнула.

— Там! В шкафу! Что-то зелёное! — испуганно вопила она, отбегая от шкафа.

Все обернулись. Дверца большого медицинского шкафа из нержавеющей стали была приоткрыта, и из щели действительно пробивалось слабое, пульсирующее зелёное свечение.

Нюхль, я тебя точно упокою. Повторно и окончательно.

Переполох начался мгновенно. Все вскочили со своих мест, глядя на шкаф.

— Наверное, проблемы с вентиляцией, — сообщил я. — Иногда некоторые виды плесени, попав в определённые химические условия, могут фосфоресцировать.

— Плесень⁈ В моём отделении⁈ — Глафира Степановна побагровела, её голос загремел на всю ординаторскую. — Да я вас всех! Я сейчас же вызову санэпидемстанцию! Нас закроют на карантин!

— Успокойтесь, Глафира Степановна, не стоит поднимать панику, — вмешался Сомов, сохраняя олимпийское спокойствие. — Пирогов, будьте добры, проверьте шкаф. Если там действительно плесень, немедленно примем меры.

Я подошёл к шкафу и распахнул дверцы, намеренно загораживая обзор остальным.

— Нюхль, ещё одна такая выходка, и я сделаю из тебя брелок. Ты понял? Погаси свои фары немедленно! — мысленно велел я.

Зелёные огоньки обиженно моргнули и погасли. Фамильяр стал полностью невидимым, но я чувствовал, как он с недовольным ворчанием переползает на другую полку.

— Ничего нет, — объявил я, поворачиваясь к коллегам. — Видимо, отражение от индикатора на приборе аварийного освещения. Игра света.

Костя-подхалим тут же облегчённо выдохнул. Медсестра смущённо извинилась. А Егор Волков смотрел на меня с явным подозрением, явно не поверив в мою версию.

После утренней планёрки, на которой Сомов раздал всем дежурные задания, он отвёл меня в сторону.

— У меня есть для вас интересный случай, Святослав, — сказал он, и в его голосе прозвучали нотки заговорщика. — Пациентка в двенадцатой палате, графиня Самойлова. Жалуется на постоянную усталость, но все стандартные анализы в норме. Коллеги разводят руками. Вот её история болезни, — он протянул мне тонкую папку. — Посмотрите, что сможете найти.

«Интересный случай». На языке врачей это обычно означает «мы не имеем ни малейшего понятия, что с ней, и спихиваем её на кого-нибудь другого, чтобы не портить себе статистику». Но взгляд Сомова был другим.

Он не спихивал. Он проверял меня. Давал мне сложную, на первый взгляд нерешаемую стандартными методами задачу, чтобы посмотреть, как я буду действовать. Экзамен продолжался.

По пути в палату я пробежался глазами по документам. Самойлова Елена Игоревна, сорок пять лет. Жалобы на апатию, сонливость, набор веса.

В анамнезе — ничего критичного. Лечащий врач — Егор Волков. Диагноз под вопросом: «Астено-невротический синдром». Классика.

Двенадцатая палата оказалась одноместной — привилегия для очень состоятельных пациентов. Просторная, светлая комната с видом на внутренний сад клиники.

На широкой функциональной кровати лежала женщина. Тонкие, породистые черты лица, ухоженные руки, но глаза были усталыми, а под ними залегли тени, которые не мог скрыть никакой макияж.

— Здравствуйте, Елена Игоревна, — представился я, подходя к кровати. — Доктор Пирогов. Пётр Александрович попросил меня вас осмотреть. Как вы себя чувствуете?

— Ужасно, доктор, — она устало вздохнула, и этот вздох был полон безнадёжности. — Постоянно хочется спать. Сил нет совершенно, даже на то, чтобы дочитать главу в книге. А ваши коллеги твердят, что я здорова как космонавт. Что у меня просто хандра.

Я задал ей пару общих вопросов о самочувствии, чтобы расположить к себе, и одновременно активировал своё особое зрение, сканируя её ауру. Её Жива была похожа на медленную, застойную реку, почти как болото.

Не было явных пробоин, но сам поток был слабым и вязким. А в области шеи — небольшая, но отчётливая пробка, энергетический тромб, мешающий нормальной циркуляции жизненной силы.

— Позвольте вас осмотреть, — попросил я.

Пальпация шеи подтвердила мои подозрения — щитовидная железа была слегка увеличена и уплотнена. Обычный врач, особенно такой самоуверенный, как Волков, мог бы и не заметить этого, списав на анатомические особенности.

Но мои пальцы, привыкшие к работе с самыми тонкими структурами, уловили это отклонение.

— Скажите, у вас бывают отёки по утрам? — спросил я. — Может быть, необъяснимая зябкость?

— Да! — она посмотрела на меня с удивлением. — Постоянно мёрзну, даже когда в комнате тепло. Муж смеётся, что я превращаюсь в ледышку. Но разве это болезнь? Я думала, это просто возрастное.

— А волосы не стали более сухими и ломкими в последнее время? — задал я очередной вопрос.

— Стали! — её удивление росло. — Я сменила трёх парикмахеров, думала, они мне их сожгли.

— Вы сдавали анализ на гормоны щитовидной железы?

— Нет. Доктор Волков сказал, что в этом нет никакой необходимости, — на её лице отразилось разочарование. — Сказал, что все мои симптомы — это классическая депрессия на фоне стресса, и посоветовал съездить на курорт и попить успокоительные.

Депрессия. Любимый диагноз ленивых и некомпетентных врачей.

Когда не можешь найти причину, всегда можно свалить всё на нервы. Дёшево и сердито. Волков либо полный идиот, который не видит симптомов, лежащих на поверхности, либо он намеренно лечит состоятельную пациентку от несуществующей болезни, чтобы она подольше оставалась в клинике.

Судя по его поведению в ординаторской, я склоняюсь ко второму варианту. Сомов, видимо, тоже это подозревает и использует меня, чтобы уличить своего нерадивого подчинённого.

— Я назначу вам несколько анализов, — сказал я, доставая бланк. — На гормоны ТТГ, Т3 и Т4. И ещё — развёрнутый анализ крови. Подозреваю у вас не только гипотиреоз, но и скрытую железодефицитную анемию.

В этот момент дверь палаты тихо открылась, и в неё вошла молодая женщина — почти точная копия пациентки, только на двадцать лет моложе. Такая же стройная, с теми же тонкими чертами лица, но полная энергии.

— Мама, я принесла тебе твои любимые пирожные… Ой, извините, доктор, я не знала, что у вас осмотр.

— Ничего страшного, мы как раз закончили, — улыбнулся я, но моё внимание уже привлекло другое. Я бросил на неё один беглый взгляд, и моё зрение тут же подсветило аномалию.

Тонкая, едва заметная рябь в потоках Живы, идущих от поджелудочной железы. Классический маркер ранней инсулинорезистентности. Она ещё не больна, но уже уверенно стоит на пороге диабета второго типа.

— Простите, — обратился я к девушке, когда она поставила коробку с пирожными на столик. — Вы не могли бы присесть на секунду? У вас немного бледный вид.

— Правда? — удивилась она, но послушно присела на край кресла. — Я действительно последнее время быстро устаю. Думала, из-за учёбы.

— Часто хочется пить? Особенно по ночам? Или, может, заметили, что стали чаще бегать в туалет?

Девушка растерянно посмотрела на мать, потом на меня.

— Да… Откуда вы знаете? — изумленно спросила она.

— Опыт, — я снова улыбнулся. — Рекомендую вам сдать кровь на сахар и гликированный гемоглобин. Просто для профилактики.

Мать и дочь переглянулись. В их глазах было удивление и что-то ещё.

— Доктор, вы первый, кто действительно нас слушает и задаёт правильные вопросы, — сказала пациентка, и в её голосе прозвучала искренняя надежда. — Спасибо.

И в этот момент меня накрыло. Двойной поток. Один — тёплый, благодарный, от матери за обретённую надежду и внимание. Второй — удивлённый, но тоже искренний, от дочери за своевременное предупреждение, которое, возможно, спасёт её от серьёзной болезни в будущем.

Сосуд отозвался приятной тяжестью. Плюс три процента. Не так много, как за спасение от неминуемой смерти, но это была стабильная, качественная пища. На таких пациентах можно было жить.

После обхода я направился в лабораторию с направлениями и пробирками для анализов. Я шёл по коридору и спиной чувствовал тяжёлый, враждебный взгляд. У окна, делая вид, что с интересом изучает историю болезни, стоял Егор Волков.

Сейчас начнётся.

Такие, как он, не умеют проигрывать достойно. Им нужна мелкая, подлая месть. Я сбавил шаг, готовясь к провокации.

Когда я проходил мимо, он, как я и ожидал, «случайно» развернулся. Волков сделал это слишком резко, выставив локоть, чтобы «нечаянно» выбить у себя из рук штатив с пробирками.

Движение было рассчитано с точностью фехтовальщика-недоучки, который делает неуклюжий, но предсказуемый выпад.

В тот самый момент, когда его локоть должен был коснуться моей руки, я сделал неуловимое движение — лёгкий шаг назад и в сторону. Его рука с силой пронеслась по пустому воздуху.

За его спиной появился Нюхль и слегка подтолкнул. Этого хватило.

Потеряв равновесие, Волков сам зацепился ногой за ногу и с криком «Ой!» полетел вперёд, пытаясь ухватиться за воздух.

В падении он инстинктивно выбросил вперёд руки и схватился за мой штатив. Тот пошатнулся, и Волков упал вместе с одной из пробирок.

ЗВОН!

Стекло разлетелось по кафелю мелкими, сверкающими осколками. Волков же, не удержавшись, с размаху врезался в стену и сполз по ней на пол, зажимая ушибленный нос, из которого тонкой струйкой потекла кровь.

— Ой, как неловко! — произнёс я с преувеличением, глядя на него сверху вниз. — Задумались, коллега? Не заметили стену? Какая досада! Вы разбили анализы пациентки заведующего! Ай-яй-яй.

Из ближайшей двери, словно фурия, привлечённая звуком бьющегося стекла, вылетела старшая медсестра Глафира Степановна.

— Так я и знала! Вы хоть знаете, кто эта пациентка? Графиня Золотова! Её муж — член попечительского совета! Он нас с землёй сравняет за такое! — торжествующе воскликнула она, но, увидев картину, замерла. На полу сидел не я, а её любимчик Волков, зажимая окровавленный нос. — Егор⁈ Что случилось⁈

— Этот… этот выскочка… он меня толкнул! — прохрипел Волков, указывая на меня пальцем.

— Я⁈ — я изобразил крайнее изумление. — Да я вас и пальцем не тронул! Вы сами споткнулись и разбили пробирку. Сестра, — я повернулся к молоденькой медсестре, которая высунулась из соседней палаты, — вы ведь видели?

Девушка, которую я утром спас от обморока, испуганно кивнула.

— Да… Я видела. Доктор Волков как-то… неловко развернулся и упал. А доктор Пирогов просто стоял рядом.

— Что здесь происходит⁈

Тяжёлые шаги в конце коридора заставили всех замолчать. В коридоре появился Сомов. Он не спешил. Он медленно подошёл, его взгляд скользнул по осколкам на полу, по растерянному лицу Глафиры, по сидящему на полу Волкову с окровавленным носом, и остановился на мне.

— Пётр Александрович, этот выскочка… — начала было Глафира, но Сомов поднял руку.

— Егор, — его голос был ледяным. — Поднимитесь. И объясните, как вы умудрились разбить анализы и разбить себе нос, просто стоя в коридоре.

Волков, поддерживаемый Глафирой, поднялся на ноги.

— Он… он что-то сделал! Я не знаю что, но я просто так не падаю! — залепетал он.

— Действительно, — я кивнул с самым серьёзным видом. — Просто так не падают. Возможно, у вас проблемы с вестибулярным аппаратом. Или это ранние признаки болезни Паркинсона. Я бы рекомендовал вам пройти обследование. Как коллега коллеге.

Волков побагровел от ярости.

— Пирогов, — вмешался Сомов, и его голос не предвещал ничего хорошего. Для Волкова. — Вы утверждаете, что Волков намеренно пытался вас толкнуть?

— Я этого не говорил, Пётр Александрович, — я пожал плечами. — Я просто шёл в лабораторию. А коллега Волков, видимо, был так поглощён изучением истории болезни, что не заметил стену. Бывает. Переутомление.

Сомов посмотрел на меня, потом на Волкова, и в его глазах блеснуло понимание. Он всё понял.

— Волков, — его голос был ледяным. — Вы разбили анализы. Вам и исправлять. Возьмёте у графини кровь повторно. Лично.

— Но, Пётр Александрович! — взвыл Волков. — Она же игл боится! Она скандал устроит!

— Это ваши проблемы, — отрезал Сомов.

— Да я ей всю её роскошную палату кровью из носа залью! — в отчаянии выпалил Волков, зажимая нос платком, который уже пропитался алым.

Сомов на мгновение замер, представив эту картину. Затем стиснул зубы.

— Ладно. Сначала в травмпункт. Бегом, — кивнул Сомов.

Он повернулся ко мне.

— А вы, Пирогов, ко мне в кабинет. У меня к вам отдельный разговор.