Проклятый Лекарь

Глава 11

— Выйдите немедленно! — рявкнул старший хирург, пожилой мужчина с усталыми глазами. — Охрана! Выведите его!

— Посмотрите на монитор артериального давления! — я указал на экран, где кривая линия плясала в предсмертной агонии. — Видите эти скачки⁈ Это кровь уходит не в брюшную полость, а в грудную! Вы не там ищете!

Волконский, решив проявить себя, двинулся ко мне, сжимая кулаки:

— Пирогов, пошёл вон!

Но он не успел сделать и шага. Я послал мысленный сигнал. Нюхль, невидимой молнией метнувшийся из-за моей спины, вцепился ему в икроножную мышцу. Хищный щелчок костяных челюстей — и Волконский взвыл, как раненый зверь, схватившись за одну ногу и подпрыгивая на другой.

— Мы его теряем! — крикнула анестезиолог, молодая женщина с бледным лицом. — Давление падает! Фибрилляция!

В момент, когда все отвлеклись на воющего Волконского и пищащие мониторы, я действовал.

— Вот видите! — я оттолкнул замершего старшего хирурга от стола. — Зажим на подключичную!

Как главный хирург вообще этого не заметил? Эта оплошность с пациентом будет ему дорого стоить.

Мои руки двигались сами, словно вспомнив сотни подобных операций. Годы некромантской практики и анатомических вскрытий научили меня видеть то, что скрыто от глаз обычных лекарей. Вот она — проклятая аневризма, пульсирующая, готовая лопнуть.

— Аспиратор! Больше света сюда! — крикнул я.

Команда, видя мою звериную уверенность и правоту, которая подтверждалась показаниями приборов, включилась в работу. Профессионализм взял верх над гордостью и шоком.

Пятнадцать минут напряжённой работы. Аневризма была изолирована, клипирована, кровоток восстановлен. Показатели на мониторе стабилизировались. Пациент был спасён.

Внутри меня сидит очень хитрое проклятье. Если бы я прошел мимо, когда мог помочь и уже намеревался это сделать, оно бы забрало пару процентов живы. Здесь главное — намерение, а я шел сюда с конкретной целью. К сожалению, эту особенность мне пришлось узнать на практике, когда один из бандитов умер раньше, чем я смог ему помочь.

— Закрывайте, — сказал я, отходя от стола и бросая окровавленные инструменты в лоток. — Дальше справитесь.

Я вышел из операционной и остановился посреди коридора, игнорируя суету вокруг. Я выпрямил спину, заставив уставшие мышцы напрячься, и закрыл глаза, проверяя Сосуд и ожидая почувствовать прилив живительного тепла.

И… ничего. Пустота.

Что за…

Я проверил ещё раз. Ноль! Ни единого процента!

Да что б тебя. Ну конечно! Пациент был без сознания. Под глубоким наркозом.

Он не видел, кто его спас. Он не чувствовал благодарности. Вся слава, вся признательность достанется хирургам, которые чуть его не убили. А я… я не получу ничего. Проклятие не признаёт анонимных спасений. Оно требует личной, осознанной благодарности.

С одной стороны, я жалел, что так вышло. Но с другой, я бы все равно не мог поступить иначе. Что-то во мне изменилось. Ужесточились принципы.

В прошлой жизни я редко сталкивался с живыми. Здесь же они окружали меня. И я невольно стал частью нового мира.

— Это было… невероятно! — голос Золотовой вырвал меня из ступора. Она смотрела на меня сияющими глазами, забыв про свою каталку. — Вы ворвались туда, как герой из рыцарского романа! Как вы узнали, где проблема?

— Опыт, — ответил я, срывая с рук окровавленные перчатки.

— Вы лучший врач в этой больнице! — продолжала восторгаться Золотова. — Я всем расскажу! Мужу, подругам, в светских салонах! Все будут знать о вашем подвиге!

Риск, нарушение всех возможных протоколов, конфликт с половиной отделения, потраченное время — и ноль Живы! Репутация вместо топлива для жизни. На репутации долго не проживёшь. Особенно когда у тебя в запасе всего несколько дней.

Я с каменным лицом докатил Золотову до больничного сада. Усадив на скамейку среди роз, я выслушал её восторги по поводу «невероятной терапевтической прогулки» и её нового гениального доктора.

Сославшись на острую необходимость принести ей «специальное успокоительное на травах», я наконец-то скрылся за углом оранжереи.

— Нюхль! — строго сказал я.

Нюхль тут же материализовался передо мной с виноватым видом. Его зелёные огоньки тускло мерцали. Я опустился на одно колено, чтобы наши глаза оказались на одном уровне.

— Ты издеваешься? — мой голос был тихим. — Пациент на операционном столе. Под наркозом. Без сознания.

Я сделал паузу, давая ему осознать ошибку.

— Как, по-твоему, он должен был меня поблагодарить? Послать мне ментальный импульс благодарности из астрала? — продолжил я.

Нюхль попытался оправдаться. Он показал когтистой лапкой наверх, потом сложил обе лапки в виде сердца и указал на меня. «Но ты же лекарь, хозяин! Ты должен спасать!»

— Какая наивность, — я покачал головой. — Мне нужны не просто спасённые, Нюхль. Мне нужна их благодарность. Личная. Искренняя. А вся благодарность за того пациента достанется хирургам и тому идиоту Волконскому. Ты понимаешь, что ты только что помог моему врагу?

Я не кричал, не шипел. Я говорил тихо, и от этого мои слова звучали ещё весомее. Нюхль опустил голову, его костяной хвост виновато поджался.

— Слушай сюда, дорогой мой, и слушай внимательно, — я ткнул пальцем в воздух перед его носом. — Мне нужны умирающие, которые: а) в сознании, б) могут говорить и в) не находятся под ножом у другого хирурга. Мне нужен тот, кого все бросили. Тот, от кого отказались. Безнадёжный случай в тёмном углу, о котором все забыли. Ты понял свою основную задачу?

Нюхль быстро и решительно кивнул. Помимо пациентов от доктора Сомова, помощь Нюхля лишней не будет. От него еще надо дождаться такого случая, а фамильяр, возможно, найдет быстрее.

— Вот и отлично. А теперь ищи, — велел я.

После получаса выслушивания новых «симптомов» Золотовой, я наконец был свободен.

В кабинете заведующего сидела Ольга. Она сгорбилась над столом и с такой яростью вычёркивала что-то красными чернилами из истории болезни, будто пыталась убить пациента одним росчерком пера. Её плечи были напряжены, а под глазами залегли тёмные тени, которых не было утром.

Обычно она холодна и собрана, как мраморная статуя. А сейчас — клубок нервов. Что-то произошло, пока я развлекал графиню.

— Где Пётр Александрович? — спросил я с порога.

— На обходе, — она не подняла головы. — Что, без присмотра своего покровителя скучно стало?

Её голос был полон яда. Но меня это мало интересовало.

— Просто хотел предупредить, что ухожу на вторую работу. В морг.

— Туда тебе и дорога, — её голос дрожал от сдерживаемых слёз.

Я усмехнулся.

— Плохой день, Ольга?

Она с силой хлопнула папкой по столу так, что чернильница подпрыгнула и оставила на белоснежной бумаге уродливую кляксу.

— Станет хорошим, когда вы все уйдёте! — её голос сорвался на крик. — Вы и ваш Волков! Выскочки! Вы только и делаете, что меряетесь… талантами, а пациенты из-за вас страдают!

Она вскочила, намереваясь вылететь из кабинета. Но когда она проходила мимо, я сделал быстрое движение и преградил ей путь, встав в дверном проёме. Она отшатнулась, наткнувшись на меня как на стену.

— Что ты… — начала она.

— Во-первых, — мой голос был тихим, но ледяным, и он мгновенно сбил с неё всю истерику. — Никогда не повышай на меня голос. Я этого не люблю. Во-вторых, не смей ставить меня в один ряд с этим идиотом Волковым. Мы с ним из разного теста.

Я сделал шаг к ней, заставляя её попятиться обратно в комнату.

— А в-третьих, если ты считаешь, что из-за меня пострадал пациент, то говори прямо. Кто, когда и как. Если у тебя нет фактов, то твои обвинения — это просто женская истерика. А истерики я тоже не люблю.

Она смотрела на меня широко раскрытыми, испуганными глазами, не в силах вымолвить ни слова.

С такими нужно говорить прямо. Сразу обозначать свою позицию. А иначе я от ее криков быстрее оглохну.

Возможно, со стороны это звучало грубо. Но если сразу не обозначить свою позицию, Ольга начнет распускать обо мне слухи по всему отделению. А зачем мне этого дожидаться, когда можно предотвратить проблемы в зародыше?

— Я жду, Ольга, — я продолжал смотреть на неё, не отводя взгляда. — Назови мне имя пациента, который пострадал из-за меня.

Она молчала, лишь тяжело дыша.

— Так я и думал, — я отошёл от двери. — В следующий раз, прежде чем заявлять подобное, хорошо подумай.

Она, пошатываясь, выскользнула из кабинета.

Что-то здесь не так. И кажется, я начинаю догадываться, что именно.

Я спустился в своё царство.

Прохлада и запах формалина были как бальзам на раны после эмоциональной бури на верхних этажах. Здесь не было истерик, интриг и капризных аристократок. Только честная, молчаливая работа и холодный, нерушимый порядок.

Остаток дня я провёл в секционной. Доктор Мёртвый решил проверить мой энтузиазм на прочность и оставил мне два тела. Первым был какой-то мелкий городской чиновник, умерший от инфаркта прямо на рабочем месте.

Сосуд Живы оставался на прежнем уровне, но моя истинная суть пробуждалась. Это было как вспоминать давно забытый язык. Сначала с трудом, подбирая слова, а потом они начинают литься сами, складываясь в древние, могущественные формулы.

Некромантская сила выросла ещё на полпроцента. Мелочь, но это был стабильный, уверенный рост.

Перед уходом из клиники я сделал небольшой крюк. Моей незваной гостье требовались нормальные медикаменты. Ночная вылазка в подвал бандитов опустошила мои запасы, а лечить ранение от магического оружия одними бинтами и подорожником — плохая идея.

Я заглянул в процедурную терапевтического отделения. Как и ожидалось, в это время там никого не было. Дверь в кладовую была заперта на простой замок, который поддался после двухсекундной манипуляции с тонкой металлической пластинкой из моего кошелька. Я не жадничал. Взял только то, за чем пришёл — несколько ампул антибиотика широкого спектра.

Выписывать на него рецепт я не мог — это вызвало бы массу вопросов. А без рецепта такой препарат было не достать. Пришлось импровизировать.

Ресурсы клиники должны служить тем, кто в них нуждается. А прямо сейчас в них больше всего нуждается моя незваная гостья. Не задумываясь спрятал добычу в сумку.

Остальное — упаковку стерильных бинтов, флакон антисептика, физраствор и шприцы — я купил в аптеке у метро. Не хватало ещё, чтобы меня поймали на краже бинтов. Заодно пополнил свои запасы, которые изрядно истощились.

В вагоне метро я занял стратегическую позицию у дверей, откуда хорошо просматривалась вся площадка.

Я искал его. Серое пальто, непримечательное лицо, газета. Но его не было. Внимательно осмотрел вагон на следующей станции. И на следующей. Пусто.

Странно. Очень странно.

Морозов — не тот человек, который бросает дело на полпути. Он усиливал давление, а потом вдруг всё прекратил. Это не похоже на него. Он либо решил, что я не представляю для него угрозы — что было крайне маловероятно.

Либо… либо он сменил тактику. Перешёл от открытого, демонстративного наблюдения к чему-то более тонкому и опасному. Второй вариант мне нравился гораздо меньше.

Я поднялся на свой этаж, всё ещё прокручивая в голове возможные ходы Морозова. Открыл дверь своей квартиры.

Комната была пуста. Скрипучая раскладушка, на которой я оставил Аглаю, была аккуратно заправлена.

Конечно. Пустая комната. Именно то, что нужно после двенадцатичасового рабочего дня. Можно было подумать, что спасённая от смерти аристократка оценит гостеприимство и будет сидеть тихо. Но нет. Это было бы слишком просто.

Я спокойно поставил сумку на пол и начал осматриваться.

Печать на двери была цела, я бы почувствовал, если бы её сломали. Значит, девушка всё ещё в квартире.

— Нюхль, — позвал я мысленно. — Ищи.

Невидимый фамильяр, до этого болтающийся у меня в ногах, тут же оживился. Он смешно принюхался к воздуху, хотя носа у него не было, и метнулся по комнате. Оббежал стол, заглянул под раскладушку, а затем замер у двери в ванную. Он поднял переднюю лапку и неуверенно поскрёб когтями по дереву.

Я подошёл. Дверь была заперта изнутри. Я прислушался. Ни звука. Ни шороха, ни плеска воды. Странно. Что она там делала?

Я не стал стучать. Достав ту же металлическую пластинку, которой открывал кладовую, я за пару секунд вскрыл примитивный замок. Дверь бесшумно открылась.

Аглая сидела на холодном кафельном полу, прислонившись спиной к ванне. Она обхватила колени руками и смотрела в одну точку на стене перед собой. Её глаза были широко раскрыты, но взгляд был пустым, невидящим. Она была здесь, но в то же время где-то очень далеко.

— Что с вами? — мой голос прозвучал в гулкой тишине ванной комнаты слишком громко.

Она вздрогнула, словно выходя из глубокого транса. Её пустой взгляд сфокусировался на мне, и в нём мелькнуло узнавание, смешанное с растерянностью.

— А, это вы? Уже пришли… — её голос был слабым и дезориентированным. — А я тут… задумалась.

— Понимаю, — я не стал расспрашивать. Сейчас это было неважно. — Вам нужно подняться. Я осмотрю рану и вколю антибиотик.

— Укол? — она напряглась. — Куда?

— В ягодичную мышцу.

— В попу? Нет! — в её голосе прозвучали почти детские, капризные нотки. — Это же больно!

Я усмехнулся.

— Вы серьёзно? Вас вчера чуть не убили, а вы боитесь укола? Зачем тогда было оставаться у меня и принимать помощь, если вам так наплевать на собственную жизнь?

Она насупилась, её губы сжались в тонкую, прямую линию. Но возразить было нечего. Моя холодная логика попала точно в цель. Она молча кивнула.

В комнате, при свете тусклой настольной лампы, она остановилась.

— Оголять… ягодицы… перед незнакомым мужчиной. Я к такому не привыкла.

— Сейчас я в первую очередь врач, — я начал готовить шприц и ампулу. — А потом уже всё остальное. Поверьте, я видел столько… анатомического материала, что вам вряд ли удастся меня чем-то удивить.

Она послушно повернулась и, чуть помедлив, спустила облегающие штаны до середины бёдер.

Передо мной предстала картина, далёкая от медицинских атласов. Аккуратная, аппетитная, с двумя милыми ямочками.

В этом мире я, может, и врач. Но в прошлой жизни я был некромантом. И просто мужчиной. И как мужчина, я был весьма доволен увиденным.

Я набрал антибиотик в шприц, глядя как она нервно переминается с ноги на ногу.

— Хватит пялиться! — не выдержала она.

— Я не пялюсь, — мой голос был ровным и спокойным. — Я выбираю место для укола. Мышца должна быть расслаблена. А если будете и дальше возмущаться и напрягаться, я поставлю укол так, что до конца недели сидеть вы сможете только наклонившись вправо.

И в тот же миг, когда она открыла рот для нового возражения, я сделал укол. Быстро, точно и безболезненно.

— Всё. Можете одеваться.

— Как… всё? Уже? — она удивлённо обернулась.

— Да, — я убрал шприц в мусор.

Аглая медленно натянула штаны, её лицо выражало крайнее изумление.

— Но… я ничего не почувствовала. Совсем. Впервые в жизни мне так незаметно поставили укол. У вас… золотые руки, доктор. Кстати, как вас зовут?

Это не руки, дорогая. Это пятьсот лет некромантской практики и идеальное знание анатомии.

— Святослав Пирогов, — ответил я вслух.

Я дал ей выпить таблетку обезболивающего и стакан воды.

— Садитесь, — я кивнул на раскладушку.

Сам я прошёл к старому, но удобному креслу в углу комнаты, сел и небрежно закинул ногу на ногу.

Она послушно села на самый краешек раскладушки, держа спину неестественно прямо.

— Итак, Аглая Ливенталь. Что дочь графа забыла в руках уличных бандитов с пулевым ранением, которое они ей не наносили? — спросил я.

Она нахмурилась. Маска уязвимости исчезла, сменившись холодной отстранённостью.

— Я сама не понимаю, как это вышло.

— Давайте попробуем позвонить вашему отцу. Он, наверное, с ума сходит от беспокойства.

— Не надо! — её отказ был резким и окончательным. — Я не хочу иметь с ним ничего общего.

— То есть вы сбежали из дома, — я констатировал очевидный факт. — Шатались по ночным улицам, привлекли не то внимание и попали сначала в перестрелку, а потом в лапы к «Чёрным Псам». Логично.

— Нет, — она дёрнула плечиком. — Всё не так.

Нюхль, до этого сидевший смирно, дёрнул меня за штанину. Когда я посмотрел вниз, он указал когтем на Аглаю, а потом демонстративно провёл второй лапой по своему несуществующему горлу — классический жест «врёт».

— Да-да, я вижу, что она врёт. Спасибо, костяшкин, — сказал я ему мысленно. И я попал в точку. Но наседать сейчас — бессмысленно. Она слишком упряма. Придёт время, и она расскажет всё сама. А пока… пока она может быть полезна. Хотя бы как источник информации о мире аристократов.

Ливенталь. Латышская ветвь, если не ошибаюсь. Старый, но обедневший род, бежавший сюда после последней войны. Что дочь графа Ливенталя делала в подвале у «Чёрных Псов», которые занимаются контрабандой, а не похищениями аристократов?

Хм. Или же все-таки попробовать? Надо использовать возможность, пока она прониклась ко мне.

Нет. Ждать было бессмысленно. Нужно было ковать железо, пока горячо. Сейчас она была уязвима, напугана и даже немного мне доверяла. Нужно было использовать этот момент.

— Аглая, давайте будем честны, — я внимательно посмотрел на неё. — Вы находитесь в моей квартире. Я рискую, пряча вас от всех, кто за вами гоняется. Чтобы этот риск был оправдан, мне нужно знать немного больше. Поэтому предлагаю сделку.

— Сделку? — она посмотрела на меня с недоверием.

— Да. Вы мне — один ваш секрет. А я вам — один свой. Честный обмен. Так я буду лучше понимать, с чем имею дело, а вы — с кем.

Я смотрел, как она обдумывает моё предложение. В её серых глазах боролись страх и любопытство. Я сделал ставку на второе. Женское любопытство — сила, способная сокрушать империи. Что уж говорить о защите одной упрямой аристократки.

— Хорошо, лекарь, — наконец сказала она с вызовом. — Я согласна. Спрашивайте.

Я кивнул, принимая её согласие.

— Меня не интересуют ваши семейные дрязги с отцом. Это ваше личное дело. Меня интересуют две вещи: как вы оказались в руках «Серых Волков» и откуда у вас это пулевое ранение?

В тот момент, когда я произнёс фразу «не интересуют ваши семейные дрязги с отцом», её напряжённые плечи заметно расслабились. И в эту секунду меня накрыло.

Мощная волна благодарности. Не просто тепло — жар. Поток расплавленного серебра, хлынувший в мой Сосуд. Ещё пятнадцать процентов!

Так вот в чём дело. Она боялась, что я сдам её отцу. А как только поняла, что я на её стороне, что мне плевать на её папашу-графа, она по-настоящему расслабилась и поблагодарила за спасение.

Интересная механика. Благодарность зависит не только от осознания, но и от доверия. Проклятие реагирует не просто на факт спасения, а на осознанную благодарность! Интересная, хоть и крайне неудобная механика. Сколько нюансов…

Хотя с бандитами всё равно проще. Пара порезов, пара швов — и двадцать процентов в кармане. А тут пришлось потратить кучу Живы, не спать всю ночь, выслушивать её историю, а потом ещё и ждать, пока она соизволит поблагодарить по-настоящему.

Слишком много накладных расходов. Определённо, бандиты — более выгодные клиенты.

Она вздохнула, собираясь с мыслями.

— Я была… с одним человеком. Из «Серых Волков», — она произнесла это с вызовом, глядя мне прямо в глаза. — Почему и как — это долгая история, которая вас не касается. Мы были за городом, на одной из их… дач. Просто… отдыхали.

Отдыхала. Ну конечно.

Сбежала из дома с каким-нибудь молодым главарём банды. Повеса, сорвиголова, романтика криминального мира… против воли благородного папаши. История стара как мир и скучна как прошлогодний снег.

— И вдруг всё началось, — её голос дрогнул. — Просто грохот, стрельба из-за деревьев. Какие-то люди в масках, крики… Я даже не сразу поняла, что происходит. Кто-то крикнул: «Чёрные Псы!» Мой… знакомый… толкнул меня в сторону, крикнул, чтобы я бежала к лесу. Я побежала, не оглядываясь. И тут — резкая, жгучая боль в боку, словно меня ткнули раскалённым железом. Я упала… А потом… потом я помню только, как меня кто-то грубо поднял, накинул на голову вонючий мешок, и темнота. Очнулась я уже в том подвале, привязанная к стулу.

Она закончила и отвернулась, обхватив себя руками, словно ей снова стало холодно.

— Ясно, — я кивнул. — Война кланов. А вы оказались между молотом и наковальней.

— Я рассказала, — она посмотрела на меня с вызовом. — Теперь ваша очередь, лекарь. Ваш секрет.

Я не стал отвечать сразу. Вместо этого я медленно встал, подошёл к окну и на мгновение посмотрел на утренний город, залитый серым светом.

Я дал тишине повиснуть в комнате, стать густой и напряжённой. Пусть она сама додумает, что я скрываю. Пусть её любопытство разгорится до предела.

— Вы уверены, что хотите знать? — наконец обернулся я к ней. — Некоторые секреты лучше оставлять в тени.

Это только распалило её любопытство.

— Вы обещали, — твёрдо сказала она.

Я усмехнулся.

— Нюхль. Покажись.

Мой голос был тихим, но властным.

Воздух рядом с раскладушкой замерцал. Сначала появился полупрозрачный, дрожащий контур, а затем, с тихим стуком костей о деревянный пол, на ковёр спрыгнул маленький скелет ящерицы. Пустые глазницы вспыхнули ярким зелёным огнём, и он посмотрел прямо на Аглаю.

Она замерла. Её лицо побелело, как полотно. Она отшатнулась назад, на раскладушку, и её аристократическое воспитание дало сбой.

— Твою ж… — вырвалось у неё почти беззвучным шёпотом, — … мать-ящерица.

— Не бойтесь, — мой голос был спокойным и ироничным. — Он не кусается. Без команды. И он не ящерица. Технически.

Аглая смотрела то на меня, то на Нюхля, который, довольный произведённым эффектом, сел и постучал костяным хвостом по полу. Она с недоверием протянула дрожащую руку и очень осторожно коснулась его костяного черепа.

— Холодный… и гладкий. Как полированная слоновая кость. Что это такое? Гомункул? Элементаль?

Она хотела сказать что-то ещё, но в этот момент тишину в квартире разорвал звук. Три сильных, властных удара кулаком во входную дверь. Они прозвучали как выстрелы.

Я мгновенно напрягся. Не от страха. От нарушения привычного порядка вещей. В мою дверь не стучат. Никогда. Местные жители обходят этот дом стороной. Коллеги из клиники не знают моего адреса.

Единственный человек, который может прийти ко мне без предупреждения — это Паша Чёрный Пёс. И он никогда не стучит. Он просто открывает дверь, как хозяин. Но сейчас она заперта.

Этот требовательный, наглый стук означал одно из двух. Либо это кто-то чужой, кто не знает правил. Либо это Паша, но что-то заставило его изменить своим привычкам. Что-то пошло не так. И второй вариант мне нравился гораздо меньше.

Аглая побелела ещё сильнее, если это вообще было возможно.

— Это они? Они нашли меня? — прошептала она, её глаза метались по комнате в поисках укрытия.