Проклятый Лекарь

Глава 19

— Что они говорили? — специально мягко спросил я.

— Что ты… — она сглотнула, — … что ты не вернёшься из леса. Что-то про то, что это будет «хороший урок для недоумка, который лезет не в своё дело». Я не поняла, о чём они, но мне стало страшно.

— И ты промолчала? — мой голос оставался ровным, но вопрос повис в воздухе, тяжёлый, как камень.

Слёзы всё-таки скатились по её щекам.

— Я хотела! — её шёпот был полон отчаяния. — Я подошла к ним позже, спросила, где ты. А они… они посмотрели на меня и сказали, что если я буду задавать много вопросов, то со мной случится то же самое. Что я тоже могу «потеряться в лесу». Я испугалась, Святослав. Так испугалась… Прости меня. Я не хотела, чтобы с тобой что-то случилось. Я должна была пойти в полицию, рассказать всё… но я струсила.

Я накрыл её дрожащую руку своей. Только для того, чтобы успокоить.

— Я не злюсь, Варя. Ты была напугана, это нормально. Ты не виновата, — именно эти слова она и хотела услышать, чтобы воспоминания о том дне больше не терзали её.

— Правда? — она посмотрела на меня с облегчением и благодарностью.

— Правда. Прошлое не изменить. Важно то, что происходит сейчас. И то, что сейчас ты в безопасности.

К концу вечера она смотрела на меня совсем другими глазами. В них читалось не просто доверие. В них было восхищение, смешанное с чем-то большим.

Ещё один союзник в моей копилке. И ещё две ниточки, ведущие к разгадке — Пётр и Николай.

Камин в кафе почти догорел, остались лишь тлеющие угли, отбрасывающие на наши лица тёплые, пляшущие отсветы. В зале стало тише, большинство посетителей разошлись.

Наш разговор иссяк. Я получил то, что хотел, а она, кажется, выговорилась и избавилась от части своего груза. Я понимал, что больше ловить нечего, и пришло время сворачивать удочки.

— Что ж, Варвара, боюсь, мне пора, — я посмотрел на часы. — Завтра рано вставать. У меня, знаешь ли, две работы.

— Да, конечно… — в её голосе прозвучало лёгкое сожаление. — Спасибо за вечер, Святослав. Я давно так хорошо не проводила время. Отвлеклась от всего…

— Взаимно, — я встал и галантно поцеловал её руку, задержав её ладонь в своей на секунду дольше, чем того требовал этикет.

Она улыбнулась, уже не напряжённо, а тепло и искренне, коснулась пальцами ключика, который теперь висел у неё на шее, и скрылась за углом. Я постоял ещё мгновение.

Да пребудет с тобой Тьма, Варя!

Ну, пора двигаться домой. Спектакль окончен.

Итак, что мы имеем?

Пётр и Николай. Все дороги ведут к этим двоим. Ольга сломалась и выдала их. Варвара, поддавшись на отличный трюк с ключом и атмосферой доверия, подтвердила их причастность.

Она упомянула их имена как тех, кто угрожал ей. Значит, они были главными действующими лицами той ночи. Организаторы или просто исполнители — это предстояло выяснить.

Пётр Поляков, брат-близнец Ольги. Теперь работает в отоларингологии. Ухо-горло-нос. Забавно.

Завтра же найду его и выясню, что он знает о той ночи. Благо работаем в одной клинике. С Николаем Лесковым сложнее. Он в «Серебряном Кресте». Придётся искать повод для визита.

Но сначала — Пётр. Он кажется более слабым и эмоциональным звеном.

Интересно, помнит ли он вообще ту дурацкую историю? Для него и его дружка это могла быть просто пьяная шутка, о которой они забыли на следующее утро. А для этого тела подобная «шутка» обернулась смертью и переселением меня в него. Меня, с вечным проклятием, которое каждый день отсчитывает секунды до моей окончательной гибели.

Что ж, Пётр. Скоро я освежу твою память. И сделаю это так, что ты пожалеешь, что вообще родился на свет.

Но это будет завтра. А сегодня меня ждёт обещанная Аглаей лазанья. Нужно соблюдать баланс между местью и маленькими радостями этой насыщенной жизни.

Я открыл дверь и меня буквально сбило с ног.

Нет, не бандиты. А умопомрачительный запах. Запах запечённого сыра, томатного соуса, базилика и жареного мяса. Моя скромная холостяцкая берлога впервые в жизни пахла как настоящий дом.

— Ты как раз вовремя! — Аглая выглянула из кухни. Она была вся в муке, на щеке красовалось милое пятнышко соуса, но улыбка на её лице была сияющей и гордой. — Только-только из духовки достала! Мой руки и садись!

Я сходил в ванну, а потом прошёл на кухню.

На столе, на моей единственной большой тарелке, стояла она.

Лазанья!

С золотистой, аппетитно пузырящейся сырной корочкой, из-под которой виднелись слои тонкого теста и сочного мясного фарша. Это было не просто блюдо. Это было произведение кулинарного искусства.

Я отрезал себе кусок. Сыр тянулся горячими нитями, соус был идеальным — в меру пряным, в меру сладким. Это было божественно.

За ужином Аглая оживлённо, почти без умолку рассказывала о своём дне. Оказывается, она не просто сидела без дела. Она нашла мои медицинские книги и с головой ушла в их изучение.

— Знаешь, это так увлекательно! — её глаза горели неподдельным энтузиазмом. — Я никогда не думала, что человеческое тело — это настолько сложный и гениальный механизм! А твои пометки на полях… они такие… точные. Гораздо понятнее, чем сам учебник.

А потом её настроение изменилось. Она отложила вилку и грустно вздохнула, глядя в тёмное окно, по которому барабанили капли дождя.

— Я так соскучилась по дому. По своей комнате, по нашему старому саду… Даже по вредной старой няне Марфе, которая вечно ворчала.

— Так почему не вернёшься? — спросил я, задавая провокационный вопрос, ответ на который, в общем-то, уже знал.

— К отцу? — она фыркнула. — Никогда! Он тиран! Он контролирует каждый мой шаг, выбирает для меня друзей, решает, что мне читать и какую одежду носить. Я для него не дочь, а выгодная инвестиция, которую нужно удачно пристроить замуж, чтобы укрепить деловые связи!

Отлично.

Золотая клетка, из которой она так отчаянно пытается вырваться, скоро навеет по себе такую печаль и скуку. Ещё немного такой «свободной» жизни в четырёх стенах моей квартиры, и она сама попросится домой, на любых условиях.

А я великодушно соглашусь её проводить. Познакомлюсь с грозным графом, произведу на него неизгладимое впечатление как спаситель его заблудшей дочери…

План выстраивался сам собой, красивый и изящный.

— Ты всегда можешь остаться здесь, Аглая, — сказал я с самым сочувствующим видом. — Столько, сколько потребуется. Ты здесь в безопасности.

— Спасибо, Святослав, — в её голосе была искренняя благодарность. — Ты — настоящий друг.

Быть «другом» беглой аристократки — это новая для меня роль. Но она может оказаться на удивление выгодной. Друзьям доверяют. Друзьям рассказывают секреты. Друзьям помогают. И когда придёт время, «друг» Святослав сможет гораздо легче убедить её в чем угодно.

Отлично! Я пришел к тому, чего добавился! Всего-то надо было немного сочувствия.

Следующее утро. Метро. Всё как обычно.

Я стоял у дверей, просматривая медицинский журнал, и почти не удивился, когда заметил в толпе знакомый серый плащ. Он стоял на привычном месте в дальнем конце вагона.

Но сегодня, когда наши взгляды встретились, он не отвёл глаз, а едва заметно кивнул мне, как старому знакомому. Я кивнул в ответ.

Забавный ритуал у нас сложился. Он делает вид, что следит, я делаю вид, что не замечаю.

В ординаторской было непривычно просторно и тихо. Место справа от Сомова, которое обычно с важным видом занимал Волков, пустовало. Атмосфера была… расслабленной. Без его напыщенного присутствия даже утренний чай казался вкуснее.

— Где Волков? — спросил Сомов, когда вошёл, оглядывая собравшихся.

Все пожали плечами.

— Странно. Он не предупреждал, что будет отсутствовать, — Сомов нахмурился, но я видел в его глазах тень облегчения. Кажется, Волков достал не только меня.

Зализывает раны. И правильно делает. С трещиной в челюсти и отбитыми рёбрами особо не поработаешь. Надеюсь, урок он усвоил. Хотя… вряд ли.

Пока коллеги бубнили свои дежурные доклады о давлении и анализах, Нюхль, невидимый для всех, откровенно скучал.

Сначала он развлекался тем, что тихонько катал карандаш по столу перед Глафирой Степановной. Она хмуро подвинет его к краю — он незаметно откатит обратно. Снова подвинет — снова откатит. На пятый раз Глафира психанула.

— Да что за чертовщина с этим карандашом! — прошипела она. — Он что, живой⁈

И тут Нюхль решил повысить ставки.

Я увидел, как невидимые костлявые пальцы легонько пощекотали её под двойным подбородком. Глафира взвизгнула, как поросёнок, и замахала руками, пытаясь отогнать невидимого обидчика.

— Глафира Степановна, вам нехорошо? — обеспокоенно спросил Сомов.

— Н-нет, всё в порядке, — она густо покраснела. — Просто… показалось что-то.

Костя, сидевший напротив, давился от беззвучного смеха, его лицо стало пунцовым. Варя элегантно прикрывала улыбку ладонью. Даже вечно серьёзная и холодная Ольга фыркнула в свой блокнот.

Нюхль, ты неподражаем. Момент чистой, незамутнённой комедии.

— Пирогов, ваш доклад, — Сомов повернулся ко мне, прерывая веселье.

— Пациентка Воронцова. Диагностика в процессе. Назначил расширенное обследование, жду результатов. Пациент Синявин стабилен, на кортикостероидах наблюдается положительная динамика.

— Хорошо. Что-то ещё?

— Да, — я встал. — Пётр Александрович, мне нужны новые пациенты. У меня сейчас всего двое. Я могу и хочу взять больше.

Повисла гробовая тишина. Все уставились на меня как на сумасшедшего.

Врач, который добровольно просит больше работы? В этой клинике, где все только и мечтали, как бы спихнуть своих пациентов на другого? Неслыханно.

— Вы… хотите больше пациентов? — переспросил Сомов, приподняв бровь, и в его голосе было неподдельное удивление.

— Именно так. Я здесь для того, чтобы работать.

Что все так удивляются? Мне Жива нужна, а не ваше драгоценное свободное время.

И тут я заметил, как изменились взгляды женщин в комнате. Варя смотрела на меня с нескрываемым, почти хищным интересом. Ольга — как-то иначе, не со страхом, а с удивлением, словно увидела наконец во мне не просто коллегу…

Они явно переосмысливали своё отношение ко мне. Я остался холоден к их внезапному вниманию. Сейчас меня интересовала только работа.

Костя же смотрел на меня с таким щенячьим уважением, будто я был героем его любимого рыцарского романа, который в одиночку вызывается на бой с драконом.

Вот как трепетно люди относятся к тому, кто просто стремится работать. Им не узнать, что я стремлюсь не к подвигам, а к выживанию. Для них это — признак профессионализма. Для меня — вопрос жизни и смерти.

— Похвально, Пирогов, — Сомов пришёл в себя. — Но я не могу просто так забрать пациентов у других врачей. Это вызовет их недовольство. Но если вы так рвётесь в бой… хорошо. Следующий «сложный» пациент, который поступит в наше отделение — ваш. Вне очереди. Довольны?

— Да, но это будет еще нескоро. А что с приёмным покоем? Там требуются люди?

— Нет, там всё налажено, — Сомов ушёл от прямого ответа. — Но я отмечу вашу… похвальную инициативу в приказе. И обязательно сообщу, если потребуется ваша помощь.

Вот же ж Тьма! Придётся обходиться своими методами. Тридцать один процент в сосуде меня не устраивает категорически.

Планёрка закончилась. Все расходились, поглядывая на меня с новым, смешанным чувством — уважением, удивлением, завистью.

Время пришло.

— Нюхль, — прошептал я, когда ординаторская опустела. — Ищи умирающих. Мне нужна настоящая работа, а не эта рутина.

Ящерица кивнула и растворилась в воздухе.

Что ж, а мне пора заняться делом, благодаря которому я реально получу Живу. Я взял со стола историю болезни Воронцовой. Результаты её расширенных анализов должны были уже прийти.

В отличие от вычурного будуара Золотовой, палата Воронцовой была просторной, светлой и по-настоящему уютной. Утреннее солнце заливало комнату, играя бликами на прикроватном столике. Она сидела в кресле у окна и вязала что-то яркое и пёстрое — кажется, детские носочки.

Атмосфера дышала умиротворением, которое так резко контрастировало с её недавним приступом.

— Доктор Пирогов! — она обрадовалась моему появлению. — Как хорошо, что вы пришли. Я тут носочки вяжу для малышей из приюта. Зима, как всегда, внезапно наступит, нужно утепляться.

Я сел на стул напротив, открывая на планшете результаты её анализов.

— Давайте посмотрим, что показало ваше обследование.

Биохимия крови — идеальная. Все показатели в норме. С-реактивный белок, главный маркер воспаления, не повышен, электролиты в идеальном балансе.

Организм не болен в классическом понимании этого слова. Он не борется с инфекцией. Его что-то систематически травит изнутри, но что?

ЭхоКГ — УЗИ сердца — было почти в норме. Почти. Мой взгляд зацепился за короткую, написанную мелким шрифтом приписку врача-диагноста: «Незначительное фиброзное утолщение створок трикуспидального клапана, гемодинамически незначимо».

Для обычного врача — пустяк, возрастные изменения, на которые не стоит обращать внимания. Но для меня, знающего биохимию некромантии, это был огромный, красный, мигающий флаг.

Серотонин. Избыток серотонина первым делом бьёт именно по правым отделам сердца, вызывая фиброз клапанов.

Но УЗИ брюшной полости было чистым. Нужно повторить этот момент в учебниках. Он плохо отложился у меня в памяти.

Холтер — суточный мониторинг ЭКГ — показал несколько эпизодов синусовой тахикардии, которые идеально совпадали по времени с её «приливами».

Значит, это не психосоматика. Что-то реально провоцирует эти приступы.

— Марина Сергеевна, — начал я, не отрываясь от планшета. — Судя по всему, ваше тело реагирует на какой-то очень сильный, постоянный стрессовый фактор. Вы ведёте очень напряжённую жизнь?

— У меня есть небольшой бизнес, — пожала плечами Воронцова. — Консалтинговая компания, от покойного мужа осталась.

— И вы наверняка там пропадаете целыми днями, — проговорил я.

— Именно так, — сказала Воронцова, не отрываясь от вязания. — Но я очень слежу за здоровьем. Не только своим, но и чужим.

— Это очень правильно, — кивнул я, продолжая изучать результаты.

— Всем своим сотрудникам оплачиваю ежегодное полное медицинское обследование!

— Весьма щедро с вашей стороны.

— Особенно я настаиваю на онкомаркерах, — она грустно улыбнулась, и её руки на мгновение замерли. — Мой Серёжа… мой муж… он умер от рака. Запущенного. А ведь если бы вовремя обнаружили, его можно было спасти. Теперь я буквально заставляю всех своих сотрудников проходить обследование. А они ещё и не хотят! Представляете? Жалуются на потерянное время!

— Да уж, — согласился я. — В наше время сложно заставить человека пойти в больницу. Все думают, что беда обойдёт их стороной.

— Вот именно! А я им говорю: «Хотите у меня работать — будьте добры раз в год…»

Она не договорила. Её лицо вдруг исказилось гримасой нечеловеческой боли, спицы выпали из рук и со звоном покатились по полу.

— А-а-ах! — она схватилась за поясницу. — Спина! Как будто раскалённый нож в почку воткнули!

Следующий крик был ещё громче. Воронцова сползла с кресла, корчась от боли на полу.

Я бросился к ней, пытаясь понять, что происходит. И тут, словно по команде, рядом со мной материализовался Нюхль.

Он не смотрел на Воронцову. Он отчаянно жестикулировал, указывая своей когтистой лапой в сторону коридора.

Умирающий. Совсем рядом кто-то был на самом краю.

Воронцова кричала от боли. Нюхль дёргал меня за рукав, безмолвно умоляя идти за ним. В коридоре уже слышались встревоженные голоса и торопливые шаги медсестёр, привлечённые её криками.

Да что мне, разорваться, что ли⁈

Один пациент корчится от приступа. Другой, неизвестный, умирает, обещая огромный куш Живы. Проклятье не даёт права выбора — спасать надо всех, до кого можешь дотянуться.

Воронцова кричала всё громче. Нюхль становился всё настойчивее. В палату вбежала медсестра.

— Доктор, что с ней⁈ — воскликнула она.