Проклятый Лекарь

Глава 17

Я смотрел на экран планшета. Результат анализа архивной пыли был открыт на нём.

Чисто. Абсолютно чисто. Никаких патогенных грибов, никаких аномальных спор, ничего, что могло бы объяснить критическое состояние Синявина.

Моя красивая теория не подтвердилась. В медицине это нормальная практика. Здесь часто бывает, что для нахождения верного ответа нужно отработать не одну версию.

Кто-то достаточно умён, чтобы назначить правильный, нетривиальный анализ, но сам анализ ничего не дал. Загадка становилась только интереснее.

Это означало одно: мы ищем не там. Это не грибок, а что-то другое.

Я вернулся к показаниям приборов, просматривая динамику температурной кривой за последние трое суток. И тут я заметил то, на что не обратил внимания раньше.

Цикличность.

Пики лихорадки приходились не на случайное время. Они повторялись. Каждый день, примерно в одно и то же время: резкий скачок поздно ночью и ещё один — рано утром.

Это была не хаотичная борьба с инфекцией. Это была системная, предсказуемая реакция. Реакция на что?

— Анна Михайловна, — я подошёл к ней. Она дремала в кресле у кровати мужа, уронив голову на грудь. — Простите, что беспокою. Мне нужно задать пару вопросов. Очень важных. Ваш муж встаёт рано?

— Да, — она вздрогнула и подняла на меня усталые, красные глаза. — Всегда. В шесть утра, как по часам. Даже в выходные. Говорит, привычка с детства.

— А вечером? После работы? Есть какие-то постоянные дела, ритуалы?

— Ну… — она замялась, её щёки слегка покраснели. — Он обычно возвращается к семи, мы ужинаем и ложимся спать.

Я терпеливо ждал. В медицине, как и в некромантии, иногда самое важное скрывается в неловких паузах.

— Иногда смотрим телевизор, — наконец добавила она, избегая моего взгляда. — Муж берёт себе бутылочку пива. Иногда две. Ну, может, три максимум. Говорит, это его отдушина после пыльных архивов.

Пиво.

Каждый вечер.

Регулярность, которая идеально совпадает с цикличностью симптомов. Пик лихорадки и интоксикации приходится как раз на ночь и раннее утро — через четыре-восемь часов после… употребления.

Только с чем он контактирует? С некачественным алкоголем? С каким-то токсином, который попадает в пиво? Или дело в самом пиве?

Я отошёл к окну, делая вид, что смотрю на город.

— Нюхль, — позвал я мысленно.

Мой костяной помощник невидимой тенью постучался в мои ноги, обозначая свое присутствие. Я передал ему мысленный образ Синявина, его ауру, его «запах» Живы.

— Проследи за этим человеком. Не за его телом здесь, а за его следом во времени. За его жизнью. За его привычками. Вернись в его дом. Ищи источник. Ищи то, что он делает каждый день. Обрати внимание на пиво. Марка, место покупки, как он его пьёт.

Прелесть некромантских фамильяров, подобных Нюхлю, — они не привязаны к линейному времени так, как мы. Они могут двигаться сквозь пространство, следуя за остаточными эманациями Живы человека, как ищейка идёт по запаху. Не на большие расстояния, но этого было достаточно.

Он мог увидеть то, чего не могла вспомнить или не хотела говорить его жена.

— Анна Михайловна, — я повернулся к ней от окна. — Я сделаю всё возможное для вашего мужа. У меня появилось несколько версий, и я их сейчас проверю. А пока продолжайте поддерживать его. Ваша забота сейчас — лучшее лекарство.

Она с надеждой кивнула, сжимая в руках мокрый платок. А я ждал. Ждал доклада от своего маленького костяного шпиона. Потому что я был почти уверен: разгадка этой тайны лежит не в пыльных архивах. Она лежит в обычной московской квартире среди обыденной жизни Синявина.

Делать здесь было больше нечего.

Нужно было дать Нюхлю время. А у меня, согласно расписанию, был следующий пациент. Ещё одна загадка, но уже другого рода. Женщина, которая одним своим капризом обеспечила мне головную боль, но и открыла новые возможности.

Палата Воронцовой находилась в другом крыле, и пока я шёл туда, то просматривал на планшете результаты её первичных анализов, которые ей наспех сделали в кардиологии.

ЭКГ — идеальная, как в учебнике. Синусовый ритм, нормальная ось сердца. Тропонины — маркеры повреждения сердечной мышцы — на нуле. Рентген грудной клетки — чистый, как слеза младенца. Д-димер, который указывает на наличие тромбов в лёгочной артерии — в пределах нормы.

Кардиологи исключили всё, что могли: инфаркт, тромбоэмболию, миокардит. Они были в тупике. А для меня это означало одно: нужно искать не в сердце. Проблема была в другом месте.

Марина Воронцова, в девичестве Кокошникова, сидела на кровати, перебирая в руках простые деревянные чётки — не религиозные, а скорее для успокоения нервов. При моём появлении она отложила их и тепло, но с тревогой улыбнулась. В ней не было ни капли той аристократической спеси, свойственной Золотовой.

— Доктор Пирогов! — она оживилась. — Я так рада, что вы согласились меня принять. В кардиологии только руками развели, сказали, что я «слишком нервная». А Лизочка вас так хвалила! Настоящий профессионал!

— Расскажите мне подробнее о приступах, — сразу решил начать я и сел на стул рядом с её кроватью, открывая её электронную карту.

— Они начинаются внезапно, доктор, — её голос дрожал. — Сердце вдруг начинает колотиться, как бешеное, будто сейчас выпрыгнет из груди. В ушах шумит, пот льётся градом, руки трясутся так, что я не могу удержать чашку. И страх… такой животный, липкий страх, что вот сейчас — всё, это конец. А потом, через полчаса-час всё проходит, словно ничего и не было.

Я делал пометки в планшете, а сам активировал лёгкое некро-зрение.

Её аура была странной. Она пульсировала, вспыхивала и затухала, но не от физической болезни. Это было похоже на ауру человека, находящегося в постоянном, запредельном стрессе. Её жизненная сила сгорала не от болезни, а от… чего-то другого.

— Марина Вячеславовна, я назначу вам несколько исследований, — сказал я, закрывая планшет. — Биохимию крови с расширенным профилем — нужно проверить ваш метаболизм. УЗИ сердца, но не простое, а с допплерографией — посмотрим, как работают клапаны и кровоток. И УЗИ органов брюшной полости, с особым вниманием к надпочечникам.

— Надпочечники? — удивилась она. — Но при чём здесь они? Мне же проверяли сердце.

— Иногда эти маленькие железы над почками начинают вырабатывать слишком много гормонов стресса — адреналина и норадреналина, — я дал ей логичное и понятное объяснение, чтобы завоевать её доверие. — И это может вызывать приступы, очень похожие на сердечные. Мы просто должны исключить эту возможность. И ещё — суточный мониторинг ЭКГ. Медсестра повесит вам маленький прибор — холтер, и вы будете с ним ходить сутки, чтобы мы могли записать ваше сердцебиение именно в момент приступа.

— Вы знаете, доктор, я ведь в нашем районе приют содержу, — вдруг сказала она, словно извиняясь. — Для беспризорников. Тридцать два ребёнка сейчас. Маленькие, брошенные… Вот я и думаю постоянно — что с ними будет, если со мной что-то случится?

Вот оно. Тревога не за себя, а за других. Классический альтруизм, доведённый до самоистязания.

— Сколько часов в день вы проводите в этом приюте? — спросил я.

— Да почти все, — она махнула рукой. — С утра и до поздней ночи. Дети же, им внимание нужно, забота, любовь…

— А отдыхаете вы когда?

— Какой там отдых, доктор. Разве что по воскресеньям пару часов удаётся выкроить, чтобы съездить в церковь.

И тут все кусочки пазла сложились. Постоянный стресс.

Огромная ответственность за тридцать две детские души. Практически полное отсутствие отдыха. Эмоциональное выгорание, дошедшее до предела.

Её тело не было больным. Её тело кричало о помощи, потому что её образ жизни убивал её медленно, но верно похлеще любой болезни.

Я продолжал делать назначения, слушая её рассказ о приюте, о детях, о том, как она на свои деньги содержит всё это огромное и беспокойное хозяйство. Картина становилась кристально ясной.

Искал пожар в её организме, а нужно было искать поджигателя. И похоже, этим поджигателем была она сама, её собственное чувство долга и гиперответственность.

Это не тот случай, который лечат скальпелем. Это тот случай, который лечат… словом. И, возможно, небольшой, успокаивающей дозой магии, чтобы привести в порядок её взбунтовавшуюся нервную систему.

Но нужно было дождаться результатов обследований, чтобы подтвердить свою гипотезу.

Я вышел от Воронцовой, оставив ей стопку направлений на анализы и пищу для размышлений. Теперь нужно было перехватить Варвару, пока она не ушла на обход и не скрылась в лабиринте больничных коридоров.

Но в коридоре меня поджидал сюрприз. Костя-подхалим.

Он не просто «топтался». Он нервно переминался с ноги на ногу у стены, теребя в руках историю болезни, и явно собирался с духом, как солдат перед самоубийственной атакой.

Увидев меня, он выпрямился как по команде и сделал неуверенный шаг навстречу.

— Святослав… Игоревич… — он почти заикался. — Можно вас на одну минуту?

— Говори, Константин, — я остановился. — У меня мало времени.

Он сглотнул, а потом выпалил на одном дыхании, словно боялся, что если остановится, то уже не сможет продолжить:

— Я тот анализ назначил! Ну, архивной пыли! На грибок! Вашему пациенту, Синявину! Это я!

Так вот кто мой таинственный «помощник». Не гениальный соперник, не тайный игрок, плетущий интриги за моей спиной, а этот… перепуганный подхалим.

Я ожидал большего. Но в то же время — это было любопытно.

Видя моё молчание, он начал быстро оправдываться:

— Я просто… я вчера вечером смотрел его карту, у нас в системе ее каждый может открыть… И там всё было так… нетипично. И я подумал, может, вы не знаете, что у нас есть выездная бригада лаборантов для взятия проб на месте. Или… или просто забыли назначить в суматохе. Я не хотел лезть, честно! Я просто хотел помочь…

Я смотрел на него. Он ожидал выговора, гнева, чего угодно. А я сделал то, чего он точно не ожидал. Я улыбнулся.

— Не знал, — честно ответил я. — Полезная опция. Спасибо, что подсказал. И что проявил инициативу. Это признак хорошего, неравнодушного врача — думать о пациенте даже в нерабочее время. Молодец.

Костя просиял.

Буквально.

Его лицо расплылось в такой счастливой, почти щенячьей улыбке, будто я не просто похвалил его, а посвятил в рыцари. Парень явно не привык, чтобы его хвалили. Особенно после того, как он привык подлизываться к Волкову, получая в ответ лишь презрительные ухмылки.

— Ну всё, молодец. Иди работай, — я по-дружески похлопал его по плечу. — Да пребудет с тобой Тьма!

Костя моргнул.

Его мозг, видимо, пытался обработать это странное благословение, но не найдя подходящего протокола в своей базе данных, Костя просто растерянно кивнул, развернулся и почти бегом ушёл, на ходу оглядываясь с недоумением.

Новый сподвижник. Полезно. Не гений, конечно, но исполнительный и, как оказалось, неглупый.

Оставив Костю наедине с его щенячьим восторгом, я отправился на поиски.

Варвара. Она была следующим звеном в цепи. И, судя по всему, самым крепким. Я нашёл её у процедурной. Она как раз выходила оттуда, сосредоточенно глядя в свой планшет и отдавая на ходу распоряжения молодой медсестре.

— Варя, есть минутка? — я преградил ей путь, но не агрессивно, а так, чтобы она не могла меня проигнорировать.

— Некогда, — она даже не подняла на меня глаз, пытаясь обойти. — У меня три капельницы и плановый обход через десять минут.

— Тогда вечером. После смены. Свободна? — я проигнорировал её отговорку и перешёл на более личную территорию.

Теперь она наконец посмотрела на меня. С холодным, изучающим подозрением.

— Это что, свидание, Пирогов? Решил приударить за коллегой?

Я усмехнулся.

— Нет, Варвара. Это приглашение в кафе. Просто поболтать. Никаких медицинских тем, никаких больничных сплетен. Просто два человека и чашка хорошего, не больничного кофе. Обещаю ни слова не говорить про паховые грыжи и редкие грибки.

Я говорил легко и непринуждённо, но готовил главный удар:

— К тому же, я подумал, что тебе не помешает немного отвлечься. После всей этой… неприятной ситуации с Ольгой.

Намёк на конфликт с Ольгой попал точно в цель. Я увидел, как её плечи слегка напряглись, а в глазах на мгновение мелькнула боль. Она пыталась сохранить свою маску неприступности, но я уже нашёл трещину в её броне. Она слегка смягчилась.

— И что ты удумал, Пирогов? — в её голосе, несмотря на всё ещё холодный тон, появилось любопытство.

— Ничего криминального. Просто хочу кое-что тебе показать. Сюрприз.

Она прищурилась, пытаясь прочитать что-то на моём лице.

— И что это за «сюрприз»?

— Если я скажу, это уже не будет сюрпризом, — я улыбнулся. — Так что?

Она помедлила, взвешивая все «за» и «против». Любопытство и желание уколоть подругу, показав, что она пользуется популярностью у мужчин, перевесили.

— Ладно. В семь у главного входа. Но если это будет очередная лекция по дифференциальной диагностике, я уйду.

— Договорились. Ни слова о медицине.

Она кивнула и ушла, стараясь сохранить независимый и деловой вид. А я усмехнулся про себя.

Женщины. Такие предсказуемые в своей непредсказуемости. Стоит лишь найти правильный рычаг — в её случае это была смесь любопытства и обиды на подругу — и самая крепкая крепость даёт трещину.

Сегодня вечером, Варя, ты расскажешь мне гораздо больше, чем думаешь.

Егор Волков шёл по коридору терапевтического отделения с видом человека, который идёт не просто на осмотр, а на поле боя, чтобы одержать решающую победу.

Унижение на утренней планёрке всё ещё горело на его щеках. Он не знал точно, но был уверен, что Пирогов к этому причастен. Чертов маг!

Но больше всего его бесила ситуация, где ему пришлось почти час возиться с этим проклятым купцом Курочкиным и его паховой грыжей.

Накладывать грязевые компрессы. Выслушивать его восторги по поводу «уникальной методики доктора Волкова». А в довершение всего этот старый хрыч, прощаясь, по-свойски хлопнул его по плечу и громко, на весь коридор, пообещал «рассказать всем своим друзьям-купцам о чудо-докторе с волшебными грязями».

Этот выскочка, этот безродный бастард Пирогов не просто опозорил его. Он превратил его, элитного врача «Белого Покрова», в какого-то шарлатана-грязелечебника!

Но ничего. Сейчас он отыграется. Он найдёт ошибку в назначениях Пирогова для Синявина, поставит свой, правильный диагноз, и утрёт этому парвеню нос раз и навсегда.

Волков остановился у палаты номер двенадцать. Сделал глубокий вдох, натянул на лицо свою лучшую, самую обходительную и профессиональную улыбку, которую обычно приберегал для жён богатых пациентов, и вошёл.

Жена пациента, Анна Синявина, подняла на него усталый, заплаканный взгляд.

— Добрый день, я доктор Волков, — он расплылся в улыбке. — Я буду курировать лечение вашего мужа совместно с доктором Пироговым. Хотел бы лично его осмотреть. Слышал, случай у вас непростой.

— Доктор Пирогов уже был… — начала она.

— Да-да, я знаю, — он махнул рукой, изображая снисхождение. — Но, понимаете, консилиум врачей — это всегда лучше, чем мнение одного, пусть и… амбициозного специалиста. Особенно такого молодого.

«Пирогов у меня получит, — думал Волков, открывая на своём планшете электронную историю болезни пациента. — Сейчас я найду его ошибку, назначу правильное, единственно верное лечение, и посмотрим, как он будет выкручиваться, когда я спасу его пациента у него под носом».

Он внимательно изучил назначения, анализы, динамику. Антибиотики, назначенные Пироговым, не помогают. Посевы крови чистые. Воспалительный процесс нарастает.

«Ну очевидно же! — мысленно торжествовал он. — Этот салага Пирогов зациклился на бактериях, а здесь явно что-то другое. Это не простая инфекция. Это какая-то суперинфекция, возможно, атипичный, агрессивный грибок, который не определяется стандартными тестами. Организм просто не справляется, его иммунитет истощён!»

Он пролистал назначения Пирогова. Поддерживающая терапия, кислород, жаропонижающие… И всё?

«Этот умник ничего толком не назначил! Он не разобрался! Просто ждёт, пока пациент сам помрёт, чтобы потом списать всё на „сложный и нетипичный случай“? А я назначу. Я спасу его. И в истории болезни будет чётко, чёрным по белому записано, чьё именно лечение помогло».

— Я назначу вашему мужу мощную иммуностимулирующую терапию, — объявил Волков, поворачиваясь к жене пациента с видом спасителя нации. — Его организм ослаб, иммунитет практически не борется. Нужно его подстегнуть, дать ему силы для настоящей борьбы!

Он с довольным видом выписал в планшете самый дорогой и модный иммуностимулятор на основе рекомбинантного интерферона, удовлетворённо кивнул и нажал кнопку «Подтвердить назначение».

«Вот так-то, Пирогов. Учись, как надо лечить по-настоящему. Пока ты занимаешься своими дешёвыми фокусами и унижаешь коллег, я спасаю жизни. И завтра вся клиника будет говорить о том, как доктор Волков вытащил с того света безнадёжного пациента, которого ты бросил умирать».

Больничная столовая встретила меня привычным запахом пережаренных котлет и разваренной гречки. Я взял стандартный обед — пюре, пару котлет, витаминный салат и компот — и сел в дальнем углу у окна, мечтая о вечере.

Аглая обещала сделать настоящую лазанью, с четырьмя видами сыра и соусом бешамель. После больничной еды это будет как манна небесная. Главное — дотерпеть до вечера.

Я дожёвывал безвкусную котлету, когда воздух рядом со мной замерцал. Нюхль материализовался прямо на столе, рядом с солонкой, и чуть не опрокинул мой стакан с компотом.

Он встал на задние лапы и начал изображать странную, отчаянную пантомиму. Сначала он отчаянно замахал передними лапками, будто пытаясь взлететь. Потом начал быстро и ритмично клевать воздух, как какая-то дурная птица.

— Что? — прошептал я. — Птичий грипп?

Нюхль прекратил клевать и с укором посмотрел на меня. Затем он снова повторил представление. Махание крыльями. Клевание. А потом сложил когтистые лапки домиком над своей костяной головой.

— Крыша? — догадался я. — Птицы на крыше? Голуби…

И тут меня осенило. Не просто осенило — словно молния ударила прямо в мозг. Догадка была настолько внезапной и дикой, что требовала немедленной проверки.

Я вскочил из-за стола, оставив недоеденный обед.

Почти бегом направился в ординаторскую. Там, что поразительно, был Сомов, который в обеденный перерыв предпочитал работать с документами, а не толкаться в столовой. Он с любопытством поднял на меня глаза, когда я, не говоря ни слова и не обращая на него внимания, подошёл к большому книжному шкафу.

Так… «Инфекционные болезни», том третий… «Редкие патологии дыхательной системы»… «Иммунология»… Вот оно! «Профессиональные заболевания внутренних органов» под редакцией профессора Тареева.

Я вытащил тяжёлый, пыльный том, положил его на стол и начал лихорадочно листать страницы, ища нужный раздел. Сомов молча, с нескрываемым интересом, наблюдал за моими действиями.

Аллергические альвеолиты… «Лёгкое фермера»… «Лёгкое сыровара»… Вот! «Лёгкое голубятника».

Я впился глазами в текст. Цикличность лихорадки через четыре-восемь часов после контакта с антигеном. Диффузное поражение лёгких по типу «матового стекла». Крепитация. Отсутствие реакции на антибиотики. Всё сходилось. Абсолютно всё.

Утром он кормит голубей перед работой. Вечером — после. Приступ начинается через четыре-восемь часов после контакта. Пик иммунной реакции приходится как раз на ночь и раннее утро! Это не пиво! Это его дом! Его хобби! Его проклятые голуби!

— Экзогенный аллергический альвеолит, — прошептал я, и у меня по спине пробежал холодок. — «Лёгкое голубятника». Редчайшая дрянь.

В этот самый момент мой планшет, лежавший в кармане, издал резкий, требовательный писк. Новое уведомление в карте пациента Синявина. Я открыл его, и у меня похолодело всё внутри.

«Пациенту Синявину А. В. назначено: Интерферон-альфа, 3 млн МЕ внутримышечно 2 раза в день. Назначил: д-р Волков Е. П.»

Идиот! Полный, абсолютный, клинический идиот!

При аллергическом альвеолите иммунная система и так работает на запредельных оборотах, она сходит с ума и атакует собственные лёгкие, принимая безобидные белки голубиного помёта за смертельного врага.

А иммуностимулятор… это как плеснуть канистру бензина в уже пылающий дом. Это не лечение. Это убийство. Цитокиновый шторм. Тотальный отёк лёгких. Смерть в течение нескольких часов.

У меня ещё есть шанс спасти пациента. Надо спешить.