Проклятый Лекарь

Глава 3

Все замерли. Даже пациент перестал хрипеть. Экзаменатор, чьё лицо уже начинало приобретать нормальный цвет, снова побагровел от злости.

— Да как ты смеешь… — начал было он.

— Магическое отравление плохо реагирует на стандартные препараты, — я не дал ему договорить, глядя прямо на старшего лекаря бригады. — Антибиотики спровоцируют неконтролируемый выброс застрявшей энергии. Это вызовет магический коллапс всей системы. Смерть наступит за считаные минуты.

— Мальчишка, ты переоцениваешь свои знания! — взревел Крюков, тыча в меня пальцем. — Я тридцать лет в медицине! Тридцать лет! Я видел сотни таких случаев!

Старший лекарь из бригады заметно замешкался. Он посмотрел на Крюкова, затем на меня, потом на пациента. В его глазах читалась борьба.

С одной стороны — приказ магистра, авторитета, начальника. С другой — тень сомнения. Он не хотел идти против приказа, но ещё меньше ему хотелось убить пациента из-за постановки неверного диагноза.

— Магистр Крюков, но если это действительно магическое поражение… — осторожно начал он.

— Это НЕ магическое поражение! — заорал экзаменатор, теряя последние остатки самообладания.

Я почувствовал знакомый, неприятный холод в груди. Сосуд Смерти пульсировал, напоминая о ставках в этой игре. Если этот старый болван убьёт пациента своим упрямством, умру и я.

Нет. Не сегодня. Не из-за вшивого индюка с дипломом.

— Хорошо, — я сделал шаг в сторону, демонстративно освобождая проход. — Проведите ваш тест. Но сначала — диагностическое заклинание на выявление магических аномалий. Это стандартная процедура перед инвазивным вмешательством.

Крюков заколебался. Его лицо скривилось. Отказаться от базовой диагностики на глазах у целой бригады было бы грубейшим нарушением протокола. Ловушка захлопнулась.

— Ладно, — процедил он сквозь зубы. — Но это пустая трата времени. Проводите!

Молодой лекарь, тот самый, кто хотел меня оттолкнуть, с видимым облегчением убрал шприц и достал из чехла диагностический амулет.

Простенький артефакт в виде жезла был типичным образцом местного синтеза — хрустальная основа для фокусировки магии, но с вмонтированным цифровым дисплеем для точных показаний. На боку виднелась гравировка «МедТех» и серийный номер. Прогресс дошёл и до волшебных палочек.

Он провёл им над пациентом от головы до ног.

Жезл вспыхнул. Ярким, ядовито-фиолетовым светом — точно таким же, какой я видел своим некромантским зрением. Он залил всю секцию зловещим, пульсирующим сиянием, отбрасывая на белые ширмы уродливые тени.

— Магическое заражение, — выдохнул лекарь, отступая на шаг. — Уровень… уровень критический!

Крюков попятился, глядя на светящийся жезл как на ядовитую змею. Его лицо из багрового стало пепельно-серым.

— Это… это невозможно… Я не видел… — лепетал он.

— Вы видели только то, что хотели видеть, — сухо заметил я. — А теперь, если позволите, мне нужно закончить стабилизацию. Проклятье из пациента никуда не делось, просто я перевёл его в спящее состояние.

Но надолго этого не хватит.

Старший лекарь из бригады без колебаний кивнул, полностью игнорируя окаменевшего магистра.

— Что вам нужно? — деловито спросил он.

— Настойка лунного корня, серебряная пыль и оставить меня с пациентом наедине на один час, — ответил я. — Остальное я уже сделал.

Пока бригада выполняла мои указания, аккуратно готовя капельницу, Крюков стоял в стороне, прислонившись к ширме. Он выглядел так, будто постарел на десять лет за столь короткое время.

Карьера пошла под хвост, да, старик? Чуть не убил пациента на глазах у всех. И не простого пациента, а с редким магическим поражением. Такие ошибки в клинике уровня «Покрова» не прощают.

Час пролетел незаметно. Когда пациента, уже спокойно дышащего, увезли в палату интенсивной терапии, я почувствовал знакомое тепло.

Сосуд наполнялся, и я ощутил, как отступает леденящая пустота. Словно глоток воды после недели в пустыне. Или первый вдох после утопления. Семь процентов чистой благодарности за спасение от врачебной ошибки влились в обсидиановую чашу, на время заглушая голод проклятия.

Не так щедро, как от спасения графа, но ощутимо.

Спасение от неминуемой смерти из-за врачебной ошибки тоже считается? Интересно. Проклятие оказалось гибче и ироничнее, чем я думал.

Крюков подошёл ко мне. Он с трудом держал себя в руках, но в его глазах читалась смесь жгучей ненависти и… страха.

— Пирогов, — прошипел он, словно змея. — Не думай, что это сойдёт тебе с рук. Я выясню, кто ты такой и откуда знаешь то, чего знать не должен.

— Из учебников, — я пожал плечами, слегка усмехаясь. — Рекомендую почитать. Особенно главу о дифференциальной диагностике магических поражений. Помогает не убивать пациентов.

Он резко развернулся и почти бегом скрылся в коридоре, не сказав больше ни слова.

Нажил врага. Ну и ладно. В моей прошлой жизни враги исчислялись легионами. Один обиженный экзаменатор погоды не сделает.

Я вернулся в общий зал, где остальные кандидаты всё ещё обсуждали свои случаи. Ожидание следующего этапа затягивалось.

Отошёл в сторону и принялся оглядывать публику.

Волконский со своей свитой. Группа нервных отличников. Несколько одиночек вроде меня. Стандартный набор любого коллектива.

— Ты в порядке? — раздалось слева от меня.

Я обернулся. Рядом стояла Варвара. Она смотрела на меня без прежнего страха, скорее с любопытством.

— Более чем, — ответил я.

— Я видела, что произошло. С магистром Крюковым, — она понизила голос. — Ты был хорош. Но теперь он тебя ненавидит.

— Я переживу, — улыбнулся я.

Варвара нервно теребила край своего пиджака.

— Ты видел табель? — спросила она.

— Какой ещё табель? — приподнял бровь я.

— С оценками. Пойдём, покажу, — потянула она меня за собой.

Она провела меня к большой, во всю стену, панели из тёмного стекла. На ней светились сотни фамилий и ряды цифр.

— Информация обновляется почти мгновенно, — пояснила Варвара. — Магия данных. За каждое испытание ставят оценку: единица — прошёл, ноль — нет.

Я нашёл свою фамилию. Пирогов Святослав.

Напротив неё стояли две яркие единицы: за «Сердце Милосердия» и за «Клиническую диагностику». Других оценок не было ни у кого. У большинства стояли единицы и нули в разных комбинациях. Список стремительно сокращался — фамилии тех, кто набрал два нуля, тускнели и исчезали с панели. Из сотни с лишним кандидатов осталось не больше тридцати.

— У тебя высший балл, — прошептала Варвара, глядя на панель. — Как и ещё у нескольких человек. У Волконского, например.

— Удивительно, — сухо заметил я.

Она улыбнулась и перевела тему:

— Святослав, то, что ты делаешь… это не похоже на тебя. Прежнего.

— Люди меняются, — ответил я, не отрывая взгляда от табеля.

Не успела она ничего ответить, как по залу разнёсся усиленный магией голос Морозова, заставив меня обернуться.

— Внимание! — завывал он. — Второй этап отбора завершён. Следующее испытание! Работа в парах. Реальные пациенты, реальные диагнозы. И, чтобы уравнять шансы, — он сделал драматическую паузу, — никакой магии. Только классическая медицина, ваши глаза, руки и знания.

Наконец-то. Хоть что-то нормальное. А то от всех этих магических штучек и светящихся артефактов у меня уже ностальгия по простому, честному вскрытию.

— Пары определяются жеребьёвкой! — объявил один из распорядителей. — Подходим к столу, тянем номера!

Я подошёл и вытянул из широкой медной чаши холодную костяную фишку. Посмотрел на выгравированную на ней цифру.

Тринадцать.

Конечно. Чёртова дюжина. Какое еще число мне могло достаться?

Будто у меня и так проблем мало. Вселенная, видимо, обладала примитивным, но настойчивым чувством юмора.

— Тринадцатый? Это я! — раздался надменный голос рядом.

Я обернулся. Михаил Волконский стоял с таким выражением лица, словно только что проглотил живую жабу. Он посмотрел на фишку в моей руке, потом на меня, и его лицо исказилось гримасой отвращения.

Ты мне тоже не нравишься, дружок. Но если я начну выражать свою неприязнь также открыто, то ты быстрее в морге окажешься, чем пройдёшь это испытание.

— Нет, — выдавил он. — Нет, нет и ещё раз нет!

Волконский театрально всплеснул руками, привлекая всеобщее внимание, как плохой актёр на провинциальной сцене.

— Я не буду работать с этим… с этим… — задохнулся он, подбирая слова.

— Бастардом? — любезно подсказал я.

— Именно! — он развернулся к ближайшему распорядителю, молодому парню в форме клиники. — Где экзаменатор? Я требую немедленного пересмотра!

Подошёл магистр Крюков. После нашего недавнего столкновения он явно был не в духе и выглядел как грозовая туча, готовая разразиться молниями.

— В чём проблема, ваше сиятельство? — спросил он у Волконского.

— Я не могу работать в паре с ним! — аристократ ткнул в меня пальцем, будто я был каким-то грязным насекомым. — Это унизительно! Я из рода Волконских!

Из знатного рода, а нормами этикета напрочь пренебрегает.

— И что? — Крюков явно срывал на нас злость за своё утреннее унижение. В его голосе зазвучал яд. — Боитесь запачкать свою голубую кровь прикосновением к безродному?

Но Волконский не сдавался. Он понял, что от этого обиженного жизнью старика ничего не добьётся.

— Я требую встречи с главврачом Морозовым! Немедленно! Его сиятельство будет более сговорчив!

Через пять минут истерики, привлёкшей внимание половины зала, появился сам Морозов. Величественный, в своём идеально сидящем чёрном костюме, с неизменной тростью в руке. При его появлении весь шум мгновенно стих.

— Что за шум? — его голос был спокойным, но в нём слышалась сталь, заставившая даже Волконского съёжиться.

— Доктор Морозов! — аристократишка бросился к нему, как утопающий к спасательному кругу. — Произошла ужасная ошибка! Меня поставили в пару с… с этим!

Главврач перевёл свой холодный, изучающий взгляд на меня. Узнал.

— А, наш рекордсмен, — произнёс он. — Тот, кто заставил Сердце Милосердия сиять как солнце.

В его голосе не было ни капли восхищения. Скорее, подозрение и холодная настороженность, с которой смотрят на аномалию или на сбой в системе.

— Михаил Сергеевич, — обратился он к Волконскому, и его тон мгновенно изменился, стал мягче, почти отеческим. — Я понимаю ваше… неудобство. Ваш отец, Сергей Аркадьевич, много сделал для нашей клиники.

Ага. Вот и всплыла истинная причина. Папочка-спонсор. Как предсказуемо и скучно.

— Если господин Волконский не желает со мной работать, то это не проблема. У нас с ним будет еще много возможностей посоревноваться, — улыбнулся я, намекая, что это только начало.

Услышав это, Волконский скривился. Но нет, так просто он от меня не отделается. Если нам предстоит работать вместе, я запомню этот случай.

Волконскому еще предстоит узнать, что такое настоящее унижение.

— Думаю, мы можем сделать исключение, — продолжил Морозов, не глядя в мою сторону. — Господин Волконский, присоединитесь к паре номер семь. Там молодые люди из хороших семей, вы найдёте общий язык.

Волконский просиял, бросил на меня победный взгляд и умчался к своим «молодым людям из хороших семей», которые тут же приняли его в свой круг.

— А мне кто достанется? — спросил я, когда он скрылся.

Морозов пожал плечами, словно решал незначительную бытовую проблему.

— Кто останется без пары, — бросил он. — Разберётесь.

Он развернулся и ушёл, явно потеряв ко мне всякий интерес. Я огляделся. Все уже разбились по парам, переговариваясь и готовясь к испытанию. Кроме…

— Привет! Похоже, мы с тобой два одиноких волка! — раздался звонкий голос.

Передо мной, словно выскочив из-под земли, стоял парень примерно моего возраста с копной непослушных рыжих волос и такой россыпью веснушек на лице, что казалось, будто его поцеловало солнце. Улыбался он так широко и искренне, что лицо вот-вот грозило треснуть пополам.

— Фёдор Соловьёв! Можно просто Федя. А ты тот самый Пирогов, который артефакт взорвал? — он протянул руку для рукопожатия, и я заметил мозоли на пальцах — не от перьев и книг, а от реальной работы.

Интересно. Молодой парень, который знает, что такое труд. Редкость среди местных студентов.

— Не взорвал. Просто заставил светиться ярче, чем у остальных, — ответил я, пожимая протянутую руку.

— Да ладно, не скромничай! — он хлопнул меня по плечу с такой силой, что я едва не пошатнулся. — Весь зал ослеп! Это было круто!

Ох, Тьма! Мне достался деревенский весельчак. Моя полная противоположность. Проклятие, ты издеваешься? Впрочем, как всегда.

Нас направили к койке номер восемь. На ней лежала женщина лет сорока, худая до болезненности. Кожа имела желтоватый оттенок, а под глазами залегли тёмные круги.

— Так, что тут у нас? — Фёдор, отбросив веселье, мгновенно стал серьёзным и деловым. Он подошёл к койке и мягко улыбнулся пациентке. — Здравствуйте, красавица! Что вас беспокоит?

Женщина слабо улыбнулась в ответ.

— Красавица… Давно меня так не называли. Слабость, доктор. Уже месяц как с ног валюсь. И тошнота постоянная, — начала она рассказывать.

Я молча наблюдал, как Фёдор собирает анамнез. Несмотря на свои шутовские манеры, делал он это на удивление профессионально — расспрашивал о питании, режиме дня, перенесённых болезнях, характере боли. Он располагал к себе, и женщина, поначалу зажатая, начала отвечать более развёрнуто.

Хм. Может, не такой уж он и клоун. По крайней мере, с живыми он общаться умеет лучше, чем я.

— А давайте я вас послушаю! — Фёдор достал из кармана стетоскоп.

Пока он это проделывал, в моей памяти всплыли строчки из учебника прежнего владельца тела. «Дифференциальная диагностика», глава двенадцать.

Я провёл последние недели, изучая его конспекты — криво написанные, с ошибками, но достаточно подробные. Троечник он был ленивый, но записи вёл старательно. Видимо, надеялся на шпаргалки больше, чем на память.

Фёдор слушал сердце и лёгкие пациентки, а я сосредоточился, используя остатки своего некромантского зрения. Никакой магии — договор есть договор. Но видеть потоки Живы — это не совсем магия, верно? Это просто… более совершенная диагностика.

Так… Печень увеличена, потоки энергии в ней вялые, застойные. Желчные протоки… о, интересно. Частичная обструкция, закупорка. И эти характерные изменения в энергетической сигнатуре крови, указывающие на избыток билирубина…

Теперь осталось напрячься и перевести увиденное с некромантского на медицинский язык. Там, где я видел «застой Живы в печёночных каналах», учебник называл это «холестазом». А «блокированный поток желчи соответствовал внепечёночному, механическому холестазу — обструкции холедоха».

Также холедохом называют желчный проток. Это трубка, по которой желчь из печени и желчного пузыря попадает в двенадцатиперстную кишку.

Удивительно, как легко язык смерти переводится на язык жизни — нужно просто поменять знаки.

— Ну что думаешь, напарник? — Фёдор повернулся ко мне, закончив осмотр. — У меня есть пара идей, но хочу сначала услышать твоё мнение.

— Желтуха, — коротко сказал я. — Механическая. Скорее всего, камни в желчном протоке.

— Точно! — Фёдор присвистнул. — Я тоже об этом подумал. Но как ты так быстро? Я ещё сомневался.

— Жёлтый оттенок кожи, но без изменения цвета мочи, что исключает почечные проблемы, — тут же ответил я. — Боль в правом подреберье при пальпации. Классическая картина.

— Хах! Как монотонно бубнил профессор Землянский, седой старикашка с трясущимися руками: «Запомните, остолопы — при механической желтухе моча светлая, при паренхиматозной — тёмная, как пиво!» — вдруг резко воскликнул Фёдор прямо при пациентке, отчего у той глаза на лоб полезли. — А я думал, может, вирусный гепатит, — задумчиво почесав затылок, продолжил он.

— Нет температуры и других признаков воспаления, — пожал плечами я. — К тому же, она сказала, что боль приступообразная, усиливается после жирной пищи. При гепатите боль обычно постоянная, ноющая.

Женщина смотрела на нас с надеждой, её запавшие глаза переводились с меня на Фёдора.

— Это лечится, доктора? — с надеждой спросила она.

Лечится? В моё время такую желтуху лечили очень просто — ждали, пока пациент помрёт, а потом использовали труп для анатомических занятий. Экономило время и ресурсы всем участникам процесса.

— Разумеется, — кивнул я раньше, чем Федя успел выдать свою коронную улыбку. — Сначала попробуем консервативное лечение. Специальная диета, желчегонные травы, дробное питание. Если не поможет — небольшая операция.

Оставив пациентку наедине с её диагнозом, мы отправились сдавать результат диагностики через массивную стойку со светящимся экраном.

Электронный планшет для медкарт оказался гибридом — сенсорный экран реагировал не только на касания, но и на магическую подпись врача. Каждая запись автоматически заверялась отпечатком ауры. Подделать такое было почти невозможно.

Почти — ключевое слово для некроманта с опытом фальсификации душ.

Пока мы заполняли электронную карту пациента, Фёдор вдруг сказал:

— Знаешь, я рад, что мы в паре.

— Правда? — я поднял бровь. — Даже несмотря на то, что я бастард, от которого шарахается местная знать?

Он пожал плечами, и в его глазах промелькнуло что-то серьёзное, не свойственное его весёлому образу.

— А какая разница? Моя мать — простая акушерка из деревни под Костромой. Отец, столичный чиновник, признал меня только для того, чтобы дать образование и откупиться. Так что мы с тобой, Святослав, не так уж и различаемся.

Надо же. Оказалось, он тоже полукровка, только с более удачным стартом.

— Только вот в отличие от тебя, — продолжил он, снова улыбаясь, — я не умею так эффектно светиться. Пришлось поступать на общих основаниях, потом и кровью.

— Это был не навык, — со вздохом ответил я. — Обычное стечение обстоятельств.

— Ага, конечно! — он подмигнул. — Все великие так говорят. «Я случайно изобрёл пенициллин». «Я случайно открыл радиацию». «Я случайно заставил магический артефакт устроить световое шоу».

Я улыбнулся. Впервые за долгое время — искренне. В его компании было что-то необременительное. Простое. После всех этих напыщенных аристократов и завистливых интриганов его прямолинейность была как глоток свежего воздуха.

— Кстати, — Фёдор понизил голос, — я видел, как ты того экзаменатора уделал. Крюков теперь на тебя зуб точит. Он мужик мстительный и влиятельный. Мне про него уже всё рассказали. Осторожнее с ним.

— Спасибо за предупреждение, — кивнул я.

— Не за что, напарник! — он снова хлопнул меня по плечу. — Мы же теперь одна команда!

Команда. Как странно это звучит для того, кто последние пятьсот лет командовал только покорной и молчаливой нежитью.

После всех испытаний нас, оставшихся в живых, снова собрали в главном зале.

На стенах висели не только дипломы, но и сертификаты магической аттестации. «Лицензия на применение исцеляющих чар 3-го уровня». «Допуск к работе с проклятыми ранениями». «Сертификат профилактики магического выгорания». Бюрократия проникла даже в волшебство.

Атмосфера была напряжённой. Воздух гудел от невысказанных надежд и страхов.

Главврач Морозов стоял на сцене, держа в руках планшет со списками. Он обвёл зал медленным, тяжёлым взглядом, и все разговоры мгновенно стихли.

— Поздравляю всех, кто дошёл до этого момента. Вы показали достойные результаты, — его голос был ровным, безэмоциональным. — Теперь вас ждёт распределение по отделениям.

Он начал зачитывать имена.

Волконский, разумеется, с самодовольной ухмылкой отправился в элитное диагностическое отделение. Варвара, с облегчением выдохнув, была определена в терапию. Фёдора, к его бурной радости, взяли в неврологию. Он победно вскинул кулак и подмигнул мне.

— Пирогов Святослав… — Морозов сделал паузу, отрывая взгляд от планшета и глядя прямо на меня. Через весь зал. Смотрел на меня с настороженностью учёного, изучающего опасный образец. Он что-то знал. Или подозревал. — Учитывая ваши… специфические способности к работе…

Ах да. Инцидент с Крюковым. Слухи в этом мирке распространяются быстрее чумы.

— А также… неоднозначность вашей персоны… — он специально оттягивал результат огласки, наслаждаясь моментом, давая толпе переварить информацию.

По залу прокатился тихий, но отчётливый шепоток. Я чувствовал на себе десятки взглядов — любопытных, злорадных и даже сочувствующих.

— Вы направляетесь в патологоанатомическое отделение. Испытательный срок — три месяца.

Морг.

Он. Отправляет. Меня. В морг.

И то, видимо, только потому, что не может не взять меня после успешного прохождения всех испытаний.

Твою мать! Мёртвые не испытывают благодарности! У трупов нет жизни, которую можно спасти. Как я буду наполнять Сосуд⁈