Принц

Глава 16

— Нет, нет, и нет! Да идите вы все к демонам! — вытер камзол на груди чистой тряпицей со стола и досадливо поморщился: пятна останутся. А я не люблю одежду в пятнах. Грязная одежда, грязные носки или портянки — верный путь к болезни, а еще, к полной потере дисциплины. Потому я всегда и сам ходил в чистом «комке» и чистых носках, и подчиненных приучал соблюдать гигиену.

Или, к примеру, на зоне: если ты не следишь за чистотой одежды, если превращаешься в «чушкана» — тебя чушканом и сделают. И тут уже и до петуха совсем недалеко. Да, знаю про зоновские дела — так где я вырос? Не меньше половины тех, с кем я тусовался на улице, пошли на зону. Так что касаемо этой темы знаю практически все. Уличный боец я, прошу любить и жаловать!

И вот этому уличному бойцу предлагают стать королем. Но предварительно еще и женившись на своей двоюродной сестре! Да вы не охренели?! Совсем спятили?! Во-первых, никаких планов насчет женитьбы у меня нет, и быть не может. Черт подери, да мне всего семнадцать лет! Ну…телу моему, если быть точным.

Во-вторых…да я просто не хочу жениться! Ну, вот не хочу, да и все тут!

«— …предлагаю вам взять несколько журналов — в пользу детей Германии! По полтиннику штука!

— Нет, не возьму.

— Но почему вы отказываетесь?

— Не хочу.

— Вы не сочувствуете детям Германии?

— Сочувствую. — А, полтинника жалко?!

— Нет.

— Так почему же?

— Не хочу».

Примерно такой разговор состоялся у меня с новообретенной сестрицей. Мне популярно, почти с заламыванием рук и закатыванием глаз доказывали, что моя вящая обязанность взять под свою руку народ Настоящих Людей (да, именно так — с заглавной буквы, не меньше, и не больше), что от моего решения зависит судьба народа, который погибает в бесконечной войне с захватчиками, что я должен иметь совесть, и все такое.

Я им популярно разъяснил, что совесть уже поимел, и ей понравилось. Что народ ворков, который почему-то называет себя Настоящими людьми мне так же неприятен, как и народ Империи — если занимается зверствами и убийством мирных жителей. Что я вообще в гробу видал все мои обязательства перед народом, страной, и всеми странами вместе взятыми. Что я хочу просто жить!

Ну почему никто не понимает, что мне просто хочется пожить в свое удовольствие?! Играть на лютне, вкусно кушать, любить женщин, дружить с хорошими людьми и бить морду плохим. Жить, и не более того! Зачем, зачем совать меня в заведомо бессмысленное, безнадежное предприятие ради чужих людей?! Людей, которых я и не видел-то никогда, людей, которые и меня возможно не видели! А если и увидят — радости этим я у них не вызову никакой. Если народ ворков не может прекратить эту глупую войну, договорившись с имперцами — да цена тогда этому народу медяк в базарный день! Значит, это глупый народ. Он не может выбрать правильного короля, который прекратит эту всю мерзость. Даже то, что ворки себя называют «Настоящими людьми», а имперцев — грязью, полуживотными, сразу же отвращает меня от «своего» народа. Между прочим, имперцы, какие бы они ни были, официально никак не преследуют ворков, которые живут и работают в их стране. Мало того — указом император запрещено преследовать людей Империи за цвет их кожи и убеждения! Главное, чтобы они были лояльны императору, империи — и делай что хочешь. Работай, живи, люби! Соблюдай законы, и с тобой все будет хорошо!

После моего такого длинного монолога все замолчали, и в кухне лекарки долго царила тишина, прерываемая лишь звяканьем ложек в кружках с чаем, бульканьем кипятка, наливаемого в кружки, ну и дыханием дам, которые сидели передо мной.

Справедливости ради надо сказать, что охмуряла меня только сестрица. Лекарка сидела со спокойным, отрешенным лицом и смотрела куда-то в пространство над моей головой. Ну а сестрица старалась вовсю, временами напоминая Ленина с Троцким на броневиках. Нет — Ленина на броневике, Троцкого на бронепоезде.

Свое слово лекарка сказала только после длительной паузы, когда я уже истосковался в этой бесперспективной беседе и собрался уходить. И то, что она сказала, честно сказать, поколебало мою позицию. Нет, не разрушило, не перемешало с землей, как снаряд главного калибра линкора, но…трещины пошли по всей стене.

— Келлан… — начала она, и по взгляду женщины я понял, что так она назвала меня неспроста. Напоминает — кому принадлежало это тело. Само собой, Эллере мы правду не открыли.

— Келлан… — повторила она, снова глядя в пространство над моей головой — Послушай, что скажет тебе старуха, умудренная опытом десятков лет. Сколько бы ты не стоял в стороне от политики, от интриг, сколько бы ты не лелеял свой эгоизм, но в конце концов наступает момент, когда ты должен выбрать сторону. Некоторые люди болеют странной болезнью, развивающейся у особо хитрых особей. Называется она «Двужопие». А развивается эта болезнь после длительных попыток усидеть сразу на двух стульях. Задница раздваивается, и человек становится инвалидом. Моральным инвалидом. Сдается мне, что такой момент настал. Ты или с ворками, или с имперцами. Если ты с ворками, значит, ты делаешь все, что выгодно для них. Если с имперцами — то ворки тебе чужие, и ты делаешь все, что нужно империи. Ну это я так…для совсем уж умственно отсталых. Ты-то меня прекрасно понял.

Она помолчала, и никто — ни я, ни сестрица, не решились прервать ее молчание. Впрочем — оно длилось секунд десять, не больше.

— Сдается мне, что в нашем народе на самом деле наступил кризис, да такой, какого мы еще не видели. И этот кризис — развилка. Если найдется дельный, умный человек, возьмет власть в свои руки, сумеет повернуть историю в нужном направлении — спасутся тысячи и тысячи людей. Смешно, но в этом случае выиграют все — и ворки, и имперцы. Ворки будут жить, их род не прервется. Они сохранят культуру, свой уклад жизни. Здешние ворки уже совсем не лесной народ. Они приняли новую религию, они приняли жизнь Империи и растворились в ней. Имперцы тоже выиграют. Их поселения не будут подвергаться набегам, их детей, жен, стариков не будут убивать. Империя давно готова пойти на уступки — ей не хватает земли, и она должна расширяться. Это закон природы — если империя не расширяется, она гибнет. А те народы, что находятся рядом с ней — или входят, ассимилируются в империи, или их уничтожают. И ничего с этим не поделать. И вот теперь ты, Келлан, последний наследник Лесного Королевства — живи с этим, и думай о том, сколько ворков и имперцев погибли в то время, пока мы тут распиваем чаи.

Я встал, подошел к лекарке, и стал заботливо оглядывать ее со всех сторон, основное внимание уделяя середине тела. Она внимательно смотрела на меня, слегка подняв брови, потом усмехнулась, пожала плечами:

— Да, я тоже больна этой болезнью. Можно и так сказать. Вот только от меня-то ничего не зависит. А от тебя — да!

— Ну почему это? — как можно более ласково улыбнулся я — Едете в лес, выходите замуж за какого-нибудь придурка, и…вы королева ворков!

— То есть?! — лекарка поперхнулась чаем — Ты чего несешь?

— Ты наша бабушка, а значит — королевского рода. Если Эллера отказывается принять трон, ты становишься наследницей. И твой муж — королем. А что, кто-то тебе мешает это сделать?

— Да ты спятил! — лекарка ошеломленно смотрела на меня — Мне знаешь сколько лет?!

— Да сколько бы ни было! — фыркнул я, косясь на еще больше ошеломленную Эллеру — Вообще-то при твоем возрасте выглядишь ты как тридцатилетняя. Имперка, разумеется. Не знаю, почему ты не замужем, но точно — кинь клич, и у дверей выстроится очередь из женихов. Я вообще не понимаю, как ты обходишься без мужчины, с твоей-то статью!

— Да с чего ты решил, что обхожусь?! — выпалила лекарка, и тут же осеклась — Вообще, какое право ты имеешь обсуждать мою жизнь?! В том числе и постельную!

— А ты? Ты какое право имеешь обсуждать мою жизнь, корить меня, упрекать за какие-то мои проступки, которые я совершу, если… Ты на себя прикинь! Я взрослый человек, у меня свои интересы в жизни, так на кой демон я должен влезать в разборки между народами, при том зная, что ничего кроме неприятностей мне это не принесет?

Молчание. Долгое-предолгое. Секунд двадцать, не больше. Но показались целой вечностью. Сейчас турнет меня отсюда, и все этим закончится. Впрочем — я этому буду даже рад. Пусть турнет! Не буду к ней больше приходить. Да и сестрица мне нафиг не нужна — какая она мне к черту сестрица? Я ее впервые увидел сегодня — вначале в качестве отбивной, потом — в роли порномодели. И ни малейших родственных чувств она во мне не колыхнула. Мы с ней и не виделись-то никогда! Родители Келлана ушли, когда ее еще не было в природе. Впрочем — как и меня. А если еще вспомнить, что я не Келлан, а Петр Синельников — так вообще говорить не о чем.

— Ты прав — выдохнула лекарка, и «сестрица» разразилась целым ворохом обвинений:

— Да что ты говоришь, бабушка?! Как это прав?! Как он может быть прав?! Его народ погибает, а он не желает ударить палец о палец, чтобы ему помочь! Как ты можешь такое говорить?!

— Молчи! — холодно ответила лекарка — А почему ты, принцесса, покинула свой народ и отправилась сюда, на поиски родни? Хотела переложить ответственность со своих плеч?! Так? Почему ты не пожертвовала собой, а потребовала этого от Келлана? И он правильно сказал…и я отстранилась от ситуации. Устала. Думаешь, почему я покинула наш народ и живу здесь? То-то же…

Эллера хотела что-то сказать, но замолчала, и только по щекам ее потекли слезы. А что тут скажешь? Все хороши.

— Народы приходят и уходят — медленно, задумчиво сказала лекарка — Кто сейчас помнит народ эулей? А ведь некогда они владели этим континентом. А кто вспомнит народ зердов? А ведь когда-то их корабли покрывали море до горизонта, как муравьи найденную падаль! Народы приходят и уходят, и если они не могут себя сохранить — значит, это их судьба. Значит — они не нужны Создателю, этому миру. Нельзя жить в злобе, нельзя постоянно ненавидеть! Нельзя воспитывать детей в ненависти к другим народам! Злоба прожигает кровь! Народ ворков занимается самоуничтожением! Значит, так тому и быть.

Молчание, потом голос Эллеры, и в нем слышатся отдаленные раскаты рыданий:

— Ну что, что должны были сделать люди, если империя вторглась на их земли?! Смотреть, как они захватывают ее пядь за пядью?! Видеть, как вырубаются, уничтожаются драгоценные рощи древних деревьев?! Что делать?! Да, мы убивали имперцев, сжигали их поселения! Да, мы гнали их прочь! Что, мы не имеем права выгнать захватчиков со своей земли?! Почему ты нас обвиняешь? И в чем?!

— В глупости! — отрезала лекарка — Когда все началось, нельзя было убивать мирных селян. Нельзя было пытать, нельзя было убивать детей. Хотели запугать? Хотели показать, что будет с теми, кто попробует поселиться на этих землях? Показали. Но только то, что ворки подобны диким зверям и не щадят никого. Ты думаешь, откуда появилась Лига чистоты, которую, кстати, разгромил твой братец. Она появилась на почве, подготовленной нашим же народом. Если мы ТАК поступаем с мирными людьми, с пленными — зачем нас жалеть? И вообще — зачем существовать такому народу, который ТАК поступает с беззащитными людьми? Ты что, не знаешь, что творят наши карательные отряды в селениях имперцев? Да я бы сама их убила, представься такая возможность! Вот потому я и ушла, потому ушел отец Келлана! Какая бы война ни была — НЕЛЬЗЯ убивать мирных жителей, НЕЛЬЗЯ пытать пленных! Это полная потеря кармы, это путь в Преисподнюю. Во что превратился наш народ? В диких зверей?

— Но это наша земля! Наша! — Эллера выкрикнула эти слова и зарыдала, уткнувшись в ладони. Но женщина не смягчилась:

— Земля — общая! Всех людей! Она создана для того, чтобы люди на ней жили и размножались. Чтобы не убивали друг друга. Чтобы цвели сады и колосились поля! А что касается древней истории…ты вообще знаешь, что наш народ изначально жил в лесах? Да, в нашем Лесу, если бы точным. Мы связаны с ним душой, он помогает нам, он живой! А степи — это не наше. И предки предупреждали — как только наш народ выйдет в степи, как только начнет пахать землю и сеять на ней — случится беда. И кстати сказать — тот народ, который мы сейчас называем имперцами, он жил рядом с нами. Он изначально жил в степи! Мы жили ВМЕСТЕ, понимаешь? Потом наши правители сказали, чтобы эти люди…смуглые, не такие как мы…не настоящие люди — убирались от Леса, убирались с наших земель. Что нам самим тут места не хватает, а они пускай ищут себе лучшую долю. И они пошли. И разнесли весть о том, что на западе есть прекрасная земля, которая родит круглый год. И что урожаи там — гораздо лучше, чем у предгорий, и уж тем более в горах. И потянулись люди Империи в благословенные места в поисках счастья. И вот тогда уже начались первые стычки между ворками и поселенцами. Что смотришь, не знала? Тебя этому не учили? Конечно же, не учили! Или сказали вскользь, что имперцы придумали такую ложь, будто мы жили в мире, что они оккупанты и враги, потому верить их документам нельзя. И ты поверила. Ведь поверила, Эллера?

— Поверила — пожала плечами девушка — Имперцы хитры и коварны! Они способны на любую ложь!

— Вот и все вы так. Молодые, глупые…жестокие. Все, что не по вам — ложь! Все, что отступает от ваших представлений о жизни — ложь и коварство! Нет, наш народ не заслуживает жизни. Прав ты, Петр Син. И прости, что я требовала с тебя неисполнимого. Живи, как знаешь. Я не в обиде.

Я кивнул, поднялся, и не прощаясь пошел к двери. Мне сидеть здесь стало просто невыносимо.

Конь так и стоял, привязанный к коновязи у дома, никто на него не покусился. Впрочем — я дал задание призраку охранять конягу и в случае опасности — сразу мне сигнализировать. Теперь бы вот решить, куда это коня девать… В Академию на нем приехать? Хмм…вообще-то там есть конюшни, и кони в них точно содержатся. Если заплатить Академии за содержание коня, неужто администрация откажет?

Нет, не отказали. Старший конюх принял от меня жеребца, статер «на пропой», и пообещал, что устроит конягу в лучшем виде. Только мне надо оформить разрешение — содержание коня обойдется в четыре статера в месяц, вместе с питанием. Сумма для благородного дона плевая, потому я тут же отправился в эту самую канцелярию, где за десять минут получил разрешение и даже внес деньги. Никто не удивился — откуда у меня взялся жеребец, да еще и довольно-таки элитной породы. Название породы не запомнил, Хенель называл, но я пропустил мимо ушей. Понял только, что эти лошади довольно-таки выносливы, могут питаться и овсом, и подножным кормом (что немаловажно на границе), а еще — просто красивы. Ну да, жеребец был красив — черный, как смоль, и при этом сверкающий на солнце. Он косился на меня дурным глазом и все время порывался пойти вскачь, что при моем умении ездить равносильно самоубийству. Но все равно коняга хороший, мечта, а не жеребец! А еще — приятно осознавать, что я не такой уж и ламер, ведь у меня имеется целый конь! Ну как у байкера его мотик. Может он на нем и не катается, зато может целыми днями глядеть на него, гладить, слушать, как тарахтит. Приятно, однако!

Имя жеребцу еще не подобрал. Есть одно на примете, но подходит ли оно коню мужеска пола? Хотя — почему бы и нет? Плотва ведь не размножается делением! У нее и «жеребцы» имеются! Но ладно, потом подумаю над проблемой. Может еще Буцефалом назову. А может Абсентом или Крепышом — кто мне запретит?

В номере чисто, прибрано, и на столе в вазе — букет цветов. Интересно, кто расстарался? Ана, она же Анна, или Аннар? Впрочем, какая разница? Разделся, и плюхнулся на кровать, чувствуя, как гудит, дрожит все тело. Нагрузку я сегодня получил — будто вагон угля разгрузил в одиночку. Эх, был бы мутаген…я бы справился с гораздо меньшими тратами энергии, и так бы точно не ухайдакался. Но чего нет, того нет.

Сам не заметил, как уснул, и проснулся уже от стука в дверь. Кто там, интересно? Сонька? Что-то ее не видать… С подружками обсуждает ночь любви? Дурацкая привычка девок обсуждать такие вещи! Вот мужики такое никогда не будут перемывать, пуская слюни! Ну…наверное не будут.

Нет, это был Хенель, он же Грендель. Спокойный, как танк. В лице не грамма волнения. Даже завидую этим ребятам. Например Эллера сегодня без каких-либо сомнений резала на кусочки своего мучителя. А потом, как ни в чем не бывало, сидела и рассуждала о долге, и о правде. А этот расчленял того, кто номинально является его отцом и спускал в канализацию, раздевшись донага, чтобы не испачкать одежду. Интересно, может у призраков меняется восприятие мира? Они становятся другими людьми? Менее эмоциональными, холодными?

Ну а тогда почему Эллера такая стрессоустойчивая? Другая бы выла, вспоминая, что с ней творили, билась в истерике, рыдала. Эта — как ни в чем ни бывало — даже хихикала, как я помню. Например над тем, как внимательно я ее всю оглядел. А когда спросил, почему она так спокойна, сказала, что запрещает себе думать о том, что прошло. Оно все как во сне, как в мерзком кошмаре! Не было ничего, вот и все. Привиделось.

Ну что же…понять можно! Мозг так защищается от пережитого. Что, лучше было бы, если бы она повесилась, вспоминая, как ей вывернули все внутренности?

Эх, ну как можно быть такими зверями? Впрочем, как я слышал — ворки тоже не отличаются сентиментальностью по отношению к имперцам. В том числе и женщинам. Все хороши, сволочи!

Я кивнул «Гренделю», указал на диван и закрыл дверь. Подошел, уселся на стул напротив.

— Рассказывай — кивнул я — Как прошло? Что думаешь делать дальше?

— А что тут думать…подам прошение на Императора о признании отца исчезнувшим безвозвратно. Доказать никто ничего не сумеет — я его покрошил так, что никто не узнает останки. Впрочем, его уже крысы доеджают в канализации. Завещание у меня есть — он все завещал сыну. Так что я теперь богатый человек. Когда вступлю в наследство — ты можешь рассчитывать на любую сумму. Захочешь — я тебе все отдам. Мне ничего не надо. Главное — я отомстил, и у меня есть жизнь. Теперь…все будет хорошо.

Хенель вздохнул, и стал смотреть на сцепленные пальцы рук, лежащих на коленях. А я, внимательно — в его лицо, мрачное и спокойное, как у статуи.

— Что тебя беспокоит? — спросил я, практически зная ответ на вопрос — Почему хмурый?

— Сам не знаю — признался Хенель — Вот я добился цели, ради которой задержался в этом мире. Я все сделал, что хотел, и даже обрел жизнь. И что дальше? Может ты, мой господин, скажешь мне — зачем дальше жить?

— Зачем жить?! — удивился и возмутился я — Ты через такое прошел! Ты выжил, не смотря ни на что! У тебя новое тело! И ты спрашиваешь, что делать дальше?! Жить! Любить! Делать детей! Кувыркаться с девками! Выпивать! Драться! Читать книги! Путешествовать! Демоны тебя задери, ты чего тут устроил истерику, как девчонка?!

— Тело принадлежит такой мрази, что я каждый раз содрогаюсь, когда ненароком попадаю в его память. Дом, в котором я должен жить, служил пыточной, в которой закончили свою жизнь сотни, а то и тысячи людей. Невинных людей! Мне кажется — от меня воняет! Смердит, как от помойной крысы! Мне хочется мыться и мыться, смывая вонь этого человека! Убей меня! Убей!

— То есть?! — опешил я.

— Убей, и дай мне другое тело! Любое! Самое простое! Но только не эту мразь…я готов сам себя убить, лишь бы не жить в этом теле! Больше того, я ужасно боюсь, что во мне проснется тяга к крови, к мучениям людей! Он же на самом деле был маньяком! Я сегодня резал его отца, и…мне было приятно. Понимаешь? Мне было приятно его резать! И я не знаю — то ли потому, что этого так долго ждал, или же во мне проснулся маньяк. Так вот я не хочу ждать, когда он на самом деле проснется!

Мда…пришла беда, откуда не ждали. И что делать? Нет, так-то я понимаю Хенеля, только представить, какие душевные страдания он сейчас испытывает, но…я-то что поделаю? И где ему тело возьму? Оно ведь должно быть свободно от души, но еще живое! Охренеть какая проблема нарисовалась…

— Ладно — вздыхаю я, подводя итог беседы — Надо будет постоянно держаться рядом со мной — по мере возможности. Вдруг какой-нибудь наемник помрет, или…или случится еще что-нибудь эдакое, непредвиденное — я тебя в чужое тело и переправлю. Если ситуация позволит, конечно. А пока…пока терпи. Кстати…можно задать тебе один вопрос?

— Анна? — горько усмехнулся Хенель — Я знаю, что ты с ней не спишь. И знаю, что хочешь спросить — я ведь был в твоей голове, знаю твой психотип, как вы это называете. Нет, Петр…не осталось любви. У призраков любви нет. Только грусть, только память о том, как нам с ней было хорошо. Так что если ты надумал с ней…в общем — ничего между нами не осталось. Она идет своей дорогой, я своей. Мы только друзья, связанные общими воспоминаниями. Она мне ничего не должна, я ей тоже. Анна свободна. Тем более, что это не Анна, это Ана. Я ведь любил Анну. И я не Хенель, я Грендель, а она любила Хенеля.

— Я могу вернуть вам прежний облик — хмыкнул я — Ты будешь выглядеть Хенелем, она — Анной. Я даже размеры подгоню под нее — Ана поменьше, чем Анна. Только тогда придется менять всю жизнь. В мире нет места Хенелю. Хенель ушел. Как и Анне — придется выстраивать новую жизнь. Но тут я бы не хотел ничего изменять. Это было бы несправедливо по отношению к Ане, она была хорошей девочкой, доброй и щедрой душой. Подумай над этим.

— Я подумаю — медленно кивнул Хенель — Если перевести все деньги в векселя, продать все дома, все имущество…например — тебе, а потом ты часть имущества передашь мне, а на остальные деньги сделаешь мне операцию по изменению внешности…слушай, а это было бы здорово! Эх, память бы еще стереть…

— Стоп! Подожди! — вдруг вспомнил я — Мы самое главное забыли! Что за люди, которых Элрон нанял для того, чтобы меня устранили? Что это за чудесники такие?

И он рассказал.