Приключения Печорина, героя из нашего времени

Глава 12

Когда мы вернулись в крепость с захваченным английским оружием и пленными турками, новость о нашей вылазке быстро разнеслась среди служивых. И все обитатели фортификации желали взглянуть на трофеи хоть одним глазом. Не каждый же день удается захватить целый вражеский караван! Вулич, уже немного окрепший после ранения, первым из офицеров встретил нас. Хотя его левая рука до сих пор покоилась на перевязи.

— Значит, Никифоров был связан не только с англичанами, но и с турками? — спросил он, разглядывая возле ворот тюки с оружием.

— Хуже, — ответил я. — Он был связан еще и с горцами. И он не просто передавал сведения англичанам и туркам, а и координировал, когда, куда и кому в этих краях будет доставлена очередная партия оружия. И, судя по всему, Азамат тоже об этом что-то знал. Вот только, опять удрал от нас этот молодой гаденыш!

Максим Максимович, хмурый и озабоченный, приказал запереть пленных в каземате. Турки, захваченные моими казаками, закованные в кандалы и посаженные в темницу, были достаточно напуганы, а потому рассказывали кое-какие интересные подробности на допросах. К счастью, в крепости нашлись старослужащие, которые прошли всю войну с турками и вполне неплохо знали турецкий язык. А потому с нехваткой переводчиков проблем у нас не возникло. Один из задержанных, коренастый мужчина с седыми усами, который назвался Османом, сказал, что работает на какого-то Бека-пашу из Трапезунда. А этот Бек служит в турецкой разведке и находится сейчас в Батуме в плотном контакте с английскими офицерами, которые прибыли в порт на торговом корабле «Глория», нагруженном оружием.

— Мы просто караванщики, перевозчики, — твердил Осман. — Нам платят, и мы везем. Кто покупает — не наше дело. Оружие — это такой же товар, как и все остальное.

— Если не считать того, что из этого оружия убивают русских солдат! — вставил штабс-капитан.

А я намекнул турку, что его могут выдать горцам как предателя, если мы, например, скажем им, что это он сообщил нам за деньги про то место, где должна была состояться сделка. Осман испугался еще больше и выложил другие подробности:

— Один человек в вашей крепости знал о маршрутах. Он встречал караваны и брал себе деньгами три процента с каждой сделки. За посредничество.

— Кто? — вскинулся Вулич, который тоже присутствовал на допросе.

— Я не знаю его имени, но он ваш офицер. На вид худой шатен с бледными впалыми щеками и с маленькими усиками, лет двадцати семи.

Максим Максимыч проговорил:

— И как только этот Никифоров все успевал? А строил из себя такого человека чести, что и не подумать было на него! Охотника из себя разыгрывал, проклятый предатель!

Комендант сразу отправил курьера под охраной в штаб Кавказской линии с донесением, с доказательствами подрывной деятельности англичан и турок, и с запросом прислать в крепость подкрепление. Хотя бы полроты солдат и еще несколько орудий. Но, мы понимали, что до ответа из штаба и до прихода помощи могло пройти много дней, а князь Аслан уже собирал войско. И нам оставалось только терпеливо ждать развития событий, укрепляя оборону и пережидая дожди, которые полились во второй половине сентября, размывая горные тропы, по которым и в хорошую погоду путешествовать было делом опасным, а в дождь и вовсе можно в любой момент поскользнуться и свалиться в пропасть.

Вечерами офицеры любили собираться у штабс-капитана. Если, конечно, Максимыч сам приглашал их, а не засиживался допоздна в штабе и не ходил лично проверять караулы, прогуливаясь часами по стенам. Но, на этот раз выдался именно такой вечер. Комендант решил, что взятие богатых трофеев является событием, достойным того, чтобы устроить ужин для офицеров и заодно обсудить с ними текущее положение в домашней обстановке этого импровизированного офицерского собрания.

Квартировал Максим Максимович в небольшом домишке, пристроенном на склоне горы над территорией крепости. И этот домик находился по соседству с моим, только этот отличался размерами все же в большую сторону. В сущности, когда эту крепость строили, строители использовали старинные строения еще одного брошенного аула, которых в горах Кавказа всегда имелось немало. Сами крепостные валы, которые обрамляли внизу излучину горной речки, нависая над дорогой, ведущей к перевалу, тоже были построены поверх полуразрушенных стен старинного укрепления, которое когда-то этот горный аул и охраняло.

Получалось, что наша фортификация не выстроена на пустом месте, а имела старинную основу. И при строительстве крепости некоторые из более или менее сохранившихся построек в брошенном ауле восстановили ради размещения в них личного состава. Так и получилась здесь на склоне наша маленькая деревенька, нависающая над крепостью. А крепостная цитадель представляла собой восстановленную старинную сторожевую башню, усиленную стенами и дополнительными пристройками, вроде помещения штаба.

Из окон глинобитного дома коменданта открывался прекрасный вид, не хуже, чем из моей комнаты. Но, вечером из-за сквозняка Максимыч приказывал денщикам закрывать ставни. Иначе сквозняк плохо сказывался на его здоровье. Особенно в холодную погоду.

Хоромы штабс-капитана состояли из трех комнат. В одной находился его кабинет, во второй — спальня. А третьей получалась достаточно просторная диванная, в которой мы и собирались по приглашению хозяина. Действительно, тут стояли две тахты с подушками, на полу лежал ковер. А над большим столом со стульями на шесть персон висел портрет государя. Все помещение неплохо освещали три масляных фонаря, подвешенные к деревянным балкам потолка в разных местах.

— Садитесь, поручик! Давайте сыграем в шахматы, — сразу пригласил Вулича поручик Друбницкий, едва мы с сербом вошли внутрь.

— Увольте, какие игры сейчас, когда судьба играет нами, как хочет? — проговорил Милорад.

Придерживая свою раненую левую руку правой, он уселся в углу на стул и начал раскуривать трубку. Он явно был не в настроении после того, как Бэла сбежала обратно к отцу. А сам Максимыч разговаривал в это время на другой тахте с Зебургом.

— Тогда, может, вы сыграете со мной, прапорщик? — перевел на меня взгляд Друбницкий, указывая на шахматную доску перед собой с уже расставленными шахматными фигурами.

Я кивнул и уселся напротив него, согласившись играть черными без жеребьевки. Он же сразу огорошил меня словами:

— Я, между прочим, вспомнил вас за это время! Мы же вместе с вами, помнится, играли в карты в Пятигорске! Только я должен был уезжать уже оттуда сюда, возвращаясь из отпуска, когда вы еще только представились в тамошнем обществе. Но, пару вечеров мы все-таки пересекались. И я запомнил, как вы, Григорий Александрович, рассказывали о себе, что между родными вас называют просто Жоржем, на французский манер, и что вашим родителям принадлежат 3 тысячи душ крепостных крестьян в Саратовской, Воронежской и Калужской губерниях. И что вы единственный сын и наследник фамилии, хотя у вас есть младшая сестра, младше вас на семь лет, которая, как вы, помнится, сказали, очень даже недурна собой. И ее хорошенькое личико, а также блестящее воспитание позволят девушке удачно выйти замуж…

Услышав подобное, я был просто шокирован. Ведь я до сих пор почти ничего не знал о прежнем Печорине. Тело хорошо сохранило мышечную память, но воспоминания отсутствовали напрочь, заместившись моими собственными, попаданческими, которые не имели к этому времени ни малейшего отношения!

И потому я сказал с интересом:

— Простите, что не признал в вас сразу того игрока, Александр Петрович. Но, прошу вас не обижаться. Это результат моей контузии. И потому не могли бы вы напомнить, о чем я еще говорил тогда в Пятигорске?

Друбницкий замялся, но все-таки поведал кое-что интересное:

— Ну, вы еще говорили, что ваш покойный родитель дослужился за двадцать лет от капитана до генерала. И еще упоминали, что окончили в Петербурге школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров, начав службу в гвардии. Мне вполне понятно, что у вас там произошло нечто не слишком приятное, раз на Кавказе появились не блестящим гвардейцем, а обычным пехотным прапорщиком. Впрочем, у меня примерно такое же положение. Я окончил Пажеский корпус и был поначалу лейб-гвардейцем, а теперь, как видите, тоже служу здесь, огорчая своих родителей неудачами в военной карьере.

Он выразительно посмотрел на меня, ожидая, что продолжу тему. Но, поскольку я не имел ни малейшего понятия о деталях прошлого Печорина, под личиной которого мне приходилось теперь жить, то и говорить про это совсем не хотелось. Ведь я ничего не мог рассказать о себе здешнем до момента своего попадания в печоринское тело, кроме того, что знал из книг Лермонтова, а также из нескольких писем и из разрозненных записок самого Печорина. Но, из всего этого было невозможно сложить цельную картину всей его жизни.

Потому я протянул, делая вид, что задумался над шахматной позицией:

— Что ж, поручик, похоже, мы находимся с вами в сходном положении. И нам остается постараться использовать пребывание в этой крепости ради совершенствования собственных полевых навыков.

Тем не менее, Друбницкий все-таки рассказал о себе:

— Я, представьте, отказался от убийства. На дуэли я встал к барьеру, но стрелять не стал. Я до этого долго дружил с этим человеком, который вдруг сделался моим соперником за сердце одной петербургской красавицы. И, поверьте, я совсем не желал его убивать. Но, гвардейские офицеры осудили меня судом чести, что я нарушил дуэльные правила, как трус… А я, всего лишь, не хотел становиться убийцей друга!

— Да уж, правила чести не всегда бывают честными. И они учат, что в некоторых случаях честь требует крови, — проговорил я, чтобы поддержать разговор, а сам пошел на шахматной доске ферзем, вскоре объявив Друбницкому шах и мат.

А в это время в моей голове закрутились новые мысли, касательно моих перспектив здесь. То, что я из богатой семьи, я понял сразу, едва вскрыл шкатулку, припрятанную Печориным в шкафу. Но, что отец дослужился до генерала, было для меня новостью. Да и наследство в 3 тысячи крепостных тоже грело душу. Вот только, сестренку надо бы замуж выдать за богача, чтобы не претендовала… Впрочем, здесь законы гораздо больше прав предоставляют мужчинам.

Учитывая все эти приятные известия, можно было надеяться выйти в отставку, как только представится такой случай, чтобы начать менять историю. Например, я же могу предотвратить убийство Пушкина или подружиться с Лермонтовым, отговорив его от дуэли! Или даже самому сделаться не менее знаменитым поэтом. А почему бы и нет? Вот и зауважают сразу! Я же, кстати, помню много стихов из более позднего времени! И я решил попробовать, сказав Друбницкому, который пребывал в легком расстройстве оттого, что так быстро проиграл шахматную партию, да еще и белыми:

— А знаете, Александр Петрович, я тут на Кавказе начал сочинять стихи.

Поручик взглянул на меня с интересом, проговорив:

— И что же насочиняли? Может, продекламируете?

И я начал читать наизусть стихотворение Бальмонта, которое хорошо помнил:

'Я мечтою ловил уходящие тени,

Уходящие тени погасавшего дня,

Я на башню всходил, и дрожали ступени,

И дрожали ступени под ногой у меня…'

Все присутствующие замерли и обернулись ко мне. Похоже, стихотворцев в эти времена уважали, и я попал с этой своей задумкой в самую точку! А я прочитал офицерам и другие стихи: Блока, Брюсова и Гумилева. Ведь эти авторы серебряного века русской поэзии еще родятся совсем не скоро. Так почему бы мне не позаимствовать их творчество в 1834 году? Ведь это же ради дела, поскольку, получив репутацию стихотворца, я смогу войти в тот круг литераторов, в котором вращается, например, Пушкин. А, когда сойду среди стихотворцев за своего, то смогу и повлиять как-то на великого поэта, отговорив его, допустим, от роковой дуэли.

Уже подали ужин, но все, несмотря на то, что были голодными, продолжали просить меня прочитать им стихи. Ну, я и читал. Правда, все-таки старался делать это в паузах между едой и тостами. В общем, посидели мы в тот вечер хорошо. И мой авторитет среди офицеров сразу укрепился. А Максим Максимович даже объявил, что отправил с курьером представление начальству присвоить мне за боевые заслуги сразу чин не подпоручика, а целого поручика!

Тут снаружи снизу от крепостных ворот послышались крики часовых и топот копыт, звяканье оружия и упряжи, а также ржание лошадей.

Максимыч распахнул ставни и высунулся наружу.

— Вот! — воскликнул он. — Как раз вовремя казаки из дозора вернулись. Я отправлял их в ближайшие горные аулы, посмотреть, какая там обстановка. Пойдемте, глянем…

Я вышел вместе с офицерами. Когда мы спустились вниз по каменным ступенькам, скользким от моросящего дождя, перед крепостными воротами уже спешились всадники. Они ослабляли подпруги, снимая седла, чтобы поскорее дать своим коням отдых. Солнце уже село, и лица у казаков казались очень усталыми в свете сторожевого костра, в который караульные не ленились подкладывать сухие поленья, лежащие под навесом.

Урядник, промокший насквозь, неторопливо, вразвалочку после долгой скачки по горам сквозь дождь, подошел к нам и доложил коменданту:

— Ваше высокоблагородие, воротились мы. За кордонами тихо. В тех аулах, где побывали, все спокойно, скотина мирно пасется. Жители говорят, что пока ничего такого про войну с нами князя Аслана не слыхали. Только в одном ауле всадники собрались и ускакали куда-то накануне.

— Куда поскакали? Из какого аула? — поинтересовался Максимыч.

— Барзысук, кажется, аул тот называется. А куда поскакали, то тем жителям, с которыми мы разговаривали, неведомо.

— Или не хотят говорить, — протянул комендант. — Но, что-то эти горцы, наверняка, замышляют. Не зря же этот пастух, который сообщил нам, так паниковал. Да и оружие английское их князь не просто так покупает за золото.