Презренный металл

18. Бело и чисто

Давид Георгиевич появился как волшебник из новогодней сказки. Снег валил густой стеной, как в кино, падал огромными ватными хлопьями. Преодолевая эту внезапную аномалию и красоту, по ступеням поднимался человек с заросшим лицом и чёрными глазами. Ну да, сказочный волшебник не обязан быть добрым. И Давид Георгиевич добрым не был.

Следом за ним двигались два поджарых цепных пса с серьёзными, внимательными лицами и длинными чёрно-рыжими бородами.

— Что такое, Серёжа? — спросил Давид Георгиевич, с акцентом доброго дедушки Сталина, сошедшего с плаката «За Родину, за Сталина».

— Здравствуйте, Давид Георгиевич, — кивнул я. — Нет-нет, всё нормально. Не беспокойтесь.

— Нормально? — переспросил он и оглядел с головы до ног Сашко и его помощников.

По сравнению с самим Давидом и его отборными телохранителями, группа Сашко выглядела далеко не самым лучшим образом. Выглядели они, честно говоря, блёкло. Как если бы пришлось сравнивать богатого купца и владельца лотка на блошином рынке.

— Нормально, нормально, — кивнул я. — Тут вот ребята дорогу спрашивали.

— Дорогу спрашивали, — усмехнулся Давид. — Сейчас им покажут дорогу. А ты иди со мной. Поговорим пять минут.

Мы вошли в фойе. Охранник сразу бросился открывать проход, не спрашивая ни о каких пропусках и ни о чём другом. Мы подошли к лифту, поднялись и, пройдя по коридору, оказались в переговорной комнате или зале для совещаний. В том самом, где разговаривали вчера.

Тут же появилась длинноногая девица в короткой юбке, забрала пальто, предложила кофе, спросила, не нужно ли что-нибудь ещё. Давиду Георгиевичу пока ничего нужно не было. Он уселся за стол и жестом показал, чтобы я тоже присел напротив него.

— Нормально, значит, да? — кивнул он, поправляя воротник рубашки. — Понятно.

Только одно непонятно. Как это ты с цыганами оказался связан?

— Да… — пожал я плечами. — Тут как бы всё просто.

— Просто? — поднял он брови.

— Конечно. Через школьного приятеля. Он племянник бывшего барона.

— Так, интересно, интересно, рассказывай.

— Да чего рассказывать?

— Так всё рассказывай. Про дружбу с племянником бывшего барона, про Нико, про Афганца, ну и про Сашко.

— Так это и был Сашко на крылечке.

— Да что ты? — усмехнулся Давид. — Неужели?

— Ну да. Собственно, история там такая, не особо интересная, — пожал я плечами. — И, как бы, не обо всём желательно говорить.

— Не обо всём — это смотря с кем. С некоторыми людьми наоборот, нельзя не говорить, понимаешь меня? Нельзя ничего утаить от некоторых людей. И я как раз отношусь именно к этим людям.

Ну-ну, относишься ты. Я кивнул.

— Была там одна заварушка, — усмехнулся я, — о которой я только священнику могу рассказывать. Не обессудьте.

Давид засмеялся.

— Так я тебя сейчас исповедаю. Не бойся. От меня информация никому не уйдёт.

Какой милый, просто дядюшка родной.

— Да… короче, — пожал я плечами. — Так себе история… Была там одна типа сделка…

— Ты её придумал?

— Ну… не то что придумал, но да, там подсуетился, раздобыл деньжат, чтобы прокрутиться, кое-что в одном месте купить подешевле, а в другом продать подороже.

— Кое-что, — хмыкнул он.

— Ну… да… — типа застеснялся я.

— Сам хотел всё это крутануть? — пристально глядя на меня, спросил Давид.

— Нет, не сам, с этим приятелем, с цыганским племянником. Пополам.

— А зачем тебе он был нужен?

Как зачем, Давид Михалыч? Чтобы подрезать крылышке его мафии цыганской и Афганцу тоже…

— Ну, во-первых, — кивнул я, — за ним была определённая сила. Этот его дядя Нико. Подстраховка.

— Нико… — кивнул Давид.

— А во-вторых, ну как бы… с экономической точки зрения так удобнее было. Разделить риски, да и вдвоём сподручнее. Мне так тогда казалось.

— Ну-ну. А теперь не кажется?

— Теперь не кажется, — усмехнулся я. — Но там тоже не так всё просто. Идеально было бы эту конкретную сделку вообще не затевать. Но, прошлого не вернёшь. Ну и вот, а в момент, значит, совершения, так сказать, обмена… возникли непредвиденные обстоятельства.

— Какие?

— Во-первых, цыгане налетели. Хотели всё это решить в свою пользу. То есть, грубо говоря, кредитор моего партнёра тупо решил всё забрать себе — и деньги и товар. Причём, как я понимаю, и мою долю тоже.

— То есть, цыгане кинуть всех решили?

— Ну получается, что так, — развёл я руками.

— А как это было?

— Они отправили несколько групп вооружённых людей к месту сделки и всех лишних хотели оставить там.

— А тебя?

— Не знаю. До меня дело не дошло. Как начался шухер мы с Жаном, с приятелем этим, рванули оттуда огородами. А пока там разворачивался этот пейнтбол, подъехала ещё одна команда. Тоже вооружённая, но более многочисленная.

— Менты что ли?

Я кивнул:

— Такая вот забавная история вышла. То есть цыгане просто решили воспользоваться моментом и разобраться с этим парнем…

— С Афганцем? — уточнил он. — Да называй ты уже всех своими именами. Или думаешь, я запишу твои показания и потом ментам сдам?

— Нет, я про вас так не думаю, Давид Георгиевич.

Ментам или не ментам, а зачем нам на крючок своими руками насаживаться?

— Ну и вот, там потом пошёл конкретный шухер. Цыган, насколько мне известно, всех перешерстили, людей Афганца тоже. Всех пересажали. Весь город гудел. Все об этом только и говорили.

— А тебя, значит, не прижучили, да?

— А я-то при чём? — усмехнулся я. — Я-то в каких этнических группировках не состоял, не участвовал, не знал, не видел. Я обычный школьник.

— Ну-ну. Жалко, не все у нас школьники такие, — усмехнулся Давид. — А то мы бы давно уже весь мир отымели, да? А с Сашко какая история у тебя?

— Сашко наехал, типа это я всех сдал. То есть они устроили налёт, а я типа всех сдал.

— Ну и что, это ты сдал?

— Ну с чего бы я их сдавал-то? — пожал я плечами. — Я ж теперь и сам в минусах.

— Так чего они от тебя хотят?

— Ну, наехали чисто по беспределу на прошлой неделе. Внаглую. Типа будешь работать на нас, из-за тебя весь этот трындец получился.

— А ты что?

— Так выяснилось же, что я не при делах, — пожал я плечами.

— И как это выяснилось? — продолжал спрашивать Давид, хотя я видел, что он уже в курсе этого движняка. Уже пробил, провентилировал, поспрашивал, где надо и всю картину перед собой имеет.

— Так это человек Афганца был. Его по ошибке в СИЗО загребли, а он языком дофига чесал. Короче, выяснилось, что это он всех сдал. Его выпустили по–тихому, а свои тут же и грохнули. Правда не знаю кто, цыгане или афганские.

— Ну-ну, — покачал головой Давид. — Ну-ну… А сюда они зачем пожаловали? Сашко.

— Кто их знает… Ищут слабое место, смотрят, где подковырнуть, чтобы залезть, проникнуть.

— А зачем им к нам проникать? — удивлённо поднял он брови. — Что они смогут сделать с нашими бумагами?

— Да они и сами не знают, — усмехнулся я.

— Ну а ты что?

— Я-то? Но я-то явно не то место, через которое они смогут сюда влезть. Не то место, где слабо.

— Это хорошо, это правильно. И я бы тебе вообще советовал дистанцироваться от этих людей, подальше держаться. Для репутации не очень хорошо. Потому что вот вчера, например, этот самый Сашко завалил трёх человек. Приехал покупать товар, но вместо денег нашпиговал продавцов свинцом. Такое ощущение, что он перепутал эпоху. Ему бы родиться лет на тридцать пораньше. Тогда таких отморозков было много, и кое-кто из них даже чего-то добился в этой жизни.

Ну-ну, Ширяй, например, да? Или Никитос? Да или ты сам? Я хмыкнул.

— Что? — прищурился Давид.

— Сашко имеет амбиции, — сказал я. — Строит из себя Человека со шрамом и желает стать Капо ди тутти капи или как там… короче, боссом всех боссов.

— Боссом всех боссов, — усмехнулся Давид. — Это он так говорит?

— Нет, это я так говорю. Потому что вижу это в нём.

— Видишь, да? — нахмурился он. — Человек со шрамом, значит…

— Поэтому… — начал я и сделал паузу. — В общем… я бы не сказал, конечно, что у меня прямо есть к нему какой-то подход или что-то ещё, но если у вас будет интерес к делам цыганской мафии, то могу в меру сил что-то там попробовать передать, какую-то информацию. Этим Сашко можно попытаться манипулировать, например. Я не знаю ваших намерений. Но, если честно, я бы не особо хотел иметь с ним дело.

— Это правильно, это правильно, — усмехнулся Давид. — Но мне нравится ход твоих мыслей. Хоть ты ещё и пацан, а вещи говоришь толковые. Иной до старости доживёт, а ума не наберётся.

— Спасибо за доброе слово, но мне ещё учиться и учиться, — скромно потупился я.

— Это правда. И хорошо, что ты это понимаешь. Гордыня — плохой путь. К успеху никогда не приведёт. Ладно, Сергей, ступай. Я понял тебя. Держись подальше от этих цыган. Подумаем, что с ними делать.

Он посмотрел на часы и добавил:

— Всё, давай, иди.

Я попрощался, вышел из переговорной и буквально налетел на Нюткина.

— Здравствуйте, Давид Михайлович! Часто с вами встречаемся в последнее время.

Он нахмурился и явно был не в восторге от очередной встречи.

— Да-да, — кивнул он и прошмыгнул мимо, стараясь как можно скорее уйти, чтобы я не завязал разговор.

Подойдя к полированной двери, он остановился, почтительно нагнул голову, поднял руку, чтобы постучать, но замер в нерешительности. Потом всё-таки постучал костяшками и прислушался. Будет ли ответ?

Ответа, судя по всему, не было, и он подвис, не зная, что делать — стучать ещё или заходить? Как школьник перед кабинетом директора. В конце концов решился, дёрнул ручку, приоткрыл дверь, просунул голову и что-то сказал.

Дожидаться я не стал и спустился вниз. Нужно было закончить с Сашко. Наверняка он дожидался снаружи.

Я не ошибся. Машина Сашко всё ещё была на парковке, превратившись в сугроб за эти полчаса, что меня не было. Снег валил и валил и стал ещё гуще. Всё вокруг казалось волшебным, сказочным и добрым. Кроме рожи Сашко Пустового. Она доброй быть не могла, как говорится, априори.

Чувачки, его помощники, выскочили из тачки и бросились ко мне.

— Да иду я, иду. Сам хочу поговорить. Да уберите вы руки, — отмахнулся я от того, кто пытался взять меня под локоть.

Я забрался на заднее сиденье и на весу постучал ботинками друг о друга, прежде чем закрыть дверь.

— Ты чё, оборзел совсем? — вскипая, начал Сашко, и я понял, что все полчаса он накручивал себя и копил злость, чтобы сейчас на меня её выплеснуть.

— Тише, тише, кот на крыше! — сказал я. — Сашко, это был реально очень крутой чел. Прям человек-гора.

— Для тебя, — процедил он, — есть только один очень крутой чел. Это я.

— Ладно, — кивнул я. — Только вот нахера ты перед ним засветился? Зачем?

— Ты кого учишь, тля малолетняя⁈ Я делаю, что мне надо, а не то, что говорят такие сопляки, как ты. Запомни. В этом городе может быть только один очень крутой чувак, и все остальные крутые чуваки должны это признать.

— Послушай, — покачал я головой. — Ты чё, на танке к нему хочешь подъехать и расстрелять этот Белый дом? Или десант забросить и вырезать всю его армию? Или ты хочешь его нагнуть, грабануть и поставить на колени? Ну, образно говоря. Перед ним замгубернатора на цырлах пляшет.

— Чего я хочу? — прошипел он, и взгляд у него стал точно таким же, как тогда, в клубе, яростным и опасным. — Я хочу, чтобы ты делал, что я скажу. Вот чего я хочу. И ты будешь. Ясно тебе?

— Но я от сотрудничества и не отказываюсь, — пожал я плечами.

— А ты и не можешь ни отказаться, ни согласиться, потому что решение принимаешь не ты. Ты понял меня, щенок? Рассказывай про наличные. Ну? По каким дням, в каком количестве?

— Пока мне рассказать нечего, я сам ещё ничего не знаю.

— Ты чё, сука, жопой крутишь, а?

— Послушай, это же не так просто. Тут целая операция рисуется. Нужно хорошенько разобраться. Это не так, что пришёл, спросил в финансовом отделе отчёт, и тебе его предоставили. Разведка времени потребует. Нужно с людьми сходиться и так далее.

— Так ты, если с боссом крутым лично знаком, давай, чё ты, воспользуйся, покажи нам, что можешь.

— Зашибись, — кивнул я. — Знаком с боссом. Он меня проверяет, смотрит, можно ли мне деликатные поручения давать, а тут ты, я извиняюсь, на лыжах. Здравствуйте, девочки. И теперь совсем не факт, что он меня подпустит к секретам своей конторы.

— А он чё, каждого курьера проверяет? — ощерился Сашко.

— Не каждого, в том-то и дело, а только тех, кому хочет давать важные задания. В том числе, возможно, перевозку наличных.

— Ну, разбирайся, внедряйся, быстрее значит, чё? Я сколько ждать буду? Короче, мне нужен план и как можно скорее.

— Какой план? — удивился я.

— Любой! Главное, чтобы железный. План здания, план платежей, план налёта. Мне нужно всё, ясно тебе? И не забывай, так или иначе, яму тебе рыть придётся, если хоть слово поперёк скажешь. Ты меня понял?

— Я вообще-то, — покачал я головой, — привык к партнёрским отношениям. Если нет партнёрских отношений, то нахер мне убиваться?

— А если не будешь убиваться, — усмехнулся он, — найдётся кто-то другой, кто решит тебе помочь. Убийца, в натуре. Не догоняешь?

— Я-то догоняю. И тебя сразу понял.

— Чё ты понял?

— Ну, что ты серьёзный человек. Но мне надо, чтобы и ты понял меня. Если хочешь результат, прислушивайся к тому, что я говорю. И не надо на меня наезжать, как на Жана. Я не он. Я — это я. Мы либо сотрудничаем, либо решай свои проблемы сам. А я найду партнёров в другом месте. При всём уважении…

— Чё ты сказал⁈ — взревел он.

Я эту фразу специально ему подкинул. Знал, что его рубанёт, но ничего, пусть с этой мыслью свыкнется. Проорётся, а потом… всё равно сделает, как скажу я. Я кивнул, открыл дверь и вышел из машины, и он тут же свалил.

А я забрался в свой «Ларгус», но уезжать не торопился. Включил двигатель. Дворники заскрипели, разбрасывая со стекла мокрый тяжёлый снег. Через пару минут в машине стало тепло. Я сидел и ждал.

Ждать пришлось около получаса, а потом я снова увидел Нюткина. Он выскочил нахохленный, как будто его там отчихвостили и расписали под хохлому. Не глядя по сторонам, он сбежал с крылечка и бросился к своему Г-классу.

Я вышел из машины и подошёл.

— Давид Михайлович.

Он вздрогнул, резко обернулся.

— Чего? — недовольно бросил он.

— На пару слов, — без тени улыбки сказал я.

— Некогда, я опаздываю, — недовольно ответил он, открыл дверь и взял щётку для снега.

— А я вас не задержу. Пока стекло будете чистить, скажу, всё что хотел сказать.

— Что ты мне хотел сказать? — раздражённо и высокомерно отрезал он и уставился на меня, как умеют делать только выдающиеся адвокаты. Как на вошь или на червя.

— Хочу попросить вас об одолжении.

— Каком ещё одолжении? — с лёгкой брезгливостью произнёс он.

— Очень небольшом одолжении. Практически ничтожном. Скажите, пожалуйста, исполняющему обязанности министра образования нашей области, чтобы он забыл мою фамилию и больше не пытался выкинуть меня из школы.

— Что-о-о? — вздёрнул растрёпанные брови Нюткин. — Этот, как тебя…

— Краснов, — усмехнулся я.

— Ты чё, Краснов, белены объелся? Какому министру? Какого образования? У тебя мания величия?

— Или Варваре, если вам так будет удобнее. Скажите ей, чтобы дала команду своему преемнику.

— Ты не охренел, мальчик⁈

— И я тогда, может быть, тоже сделаю вам одолжение, Давид Михайлович. Гораздо большее, просто огромное одолжение.

— Что ты несёшь⁉

— Я не скажу Варваре, что вы, всё что узнаёте от неё, тут же сливаете Щеглову. Всё, включая секретную информацию о моём предложении по передаче ей долей в одной компании. Не скажу, что именно из-за вас она нихера теперь не получит. И, так и быть, я пока не буду сообщать, что вы каждый день исполняете виртуознейшие па перед Никитой Антоновичем и перед вашим тёзкой Давидом Георгиевичем, а также другими сотрудниками «РФПК Инвест». В общем, перед смертельными врагами Варвары Александровны Драч.

— Я по её личному поручению действую! — воскликнул вмиг покрасневший Нюткин, и голос его немного сорвавшись, перешёл в верхний регистр.

— Конечно, Давид Михайлович, — с понимающей улыбкой сказал я и похлопал его по груди, как бы сбивая пушистые снежинки. — Кстати, почему бы нам с вами не подружиться, а? Ведь мы не являемся сторонами конфликта. Мы люди, которые стоят над ним, или, по крайней мере, сбоку. И мы можем помогать друг другу. Потому что это нам может быть даже выгодно время от времени. Или же, если это и не несёт мне какой-то выгоды, но не требует усилий, несовместимых с продолжением жизни, я с удовольствием окажу вам какую-нибудь услугу, учитывая, что с Давидом Георгиевичем у меня складываются невероятно дружеские отношения.

Нюткин захлопал глазами.

— А помимо него, у меня полным-полно рабочих отношений с другими интересными людьми, которыми можете заинтересоваться вы, либо они могут заинтересоваться вами. В общем, я планирую доучиться именно в своей школе. Такая вот у меня блажь.

Он, пытаясь переварить, что я ему сказал, замер и чуть приоткрыл рот. А я ещё раз улыбнулся и, не дожидаясь ответа, вытащил из кармана телефон, который начал звонить. Сдвинул зелёный ползунок и, не попрощавшись с Нюткиным, пошёл к своей машине.

— Лен, ну ты где пропала-то?

Это была Альфа.

— Привет, Серёж, ты что, потерял меня? — беззаботно засмеялась она.

— Ну а ты сама как думаешь? Я тебе вон уже сколько не могу дозвониться. Тебя ни дома, ни на телефоне. В школе, говорят, была — и куда-то делась. Избегаешь меня?

— А, слушай, ну да, я с мамой ездила там к родственнице одной. В баню ходили, да всё такое. По-девичьи развлекались.

— В какую тебе баню-то? — удивился я.

— А чего? Я же так чисто… аккуратненько. Не парилась.

— Ну ты даёшь. Банщица. Ты дома?

— Дома. Собираюсь пойти погулять. Видел, какая погода прекрасная?

— Неужели? И куда ты гулять собираешься? В баню городскую?

— Нет, — засмеялась она. — Пойду до набережной дойду. А потом обратно.

— Ладно, выходи, я через пять минут буду у тебя. Погуляем вместе.

— Да⁈ Серьёзно⁈

— Максимально серьёзно, — усмехнулся я. — Одевайся потеплее.

Через семь минут, почти вовремя, я был уже у неё во дворе. Она, правда, ещё не вышла. Я позвонил.

— Иду, иду уже, — засмеялась Альфа. — Нетерпеливый какой. Торопыга.

Ещё минут через десять она, наконец, вышла. В длинном пуховике, в пушистой вязаной шапке, в варежках, в высоких сапогах-снегоходах.

— Ничего ты прям, матушка, к экспедиции подготовилась.

— Ага, а вот ты сейчас задубеешь, — озаботилась она. — У тебя что, тёплых вещей нет?

— Будем заходить кофе пить, по кафешкам ошиваться. Хотя, возможно, мне от твоего присутствия тепло будет.

Она расплылась в улыбке. Взяла меня под руку и мы поплыли по снегу и под снегом.

— Какая классная погодка, да, Серёж? Смотри, прям сказка. Ни ветерочка. Теплынь… Как в Нарнии.

— Это сейчас на каком языке было? — усмехнулся я.

— «Лев, колдунья и платяной шкаф». Не читал в детстве?

— А-а-а… Точно. Нет, не читал, когда вышла книжка, я уже большим был мальчиком. Но я понял, да. Понял, о чём речь.

— Как это ты был большим мальчиком? — удивилась она. — Книжка-то вышла… У нас, по-моему, первое издание было аж в восьмидесятых…

— Ну неважно, неважно, — посмеялся я. — В восьмидесятых я был уже достаточно большим мальчиком. Это я кажусь только юным. А внутри я уже старик.

— А, ну понятно, — залилась она. — То-то я смотрю, не по годам умелый. Николай Михайлович Карамзин был старше всех собравшихся. Ему было тридцать четыре года — возраст угасания.

— Вот-вот, — подтвердил я и тоже засмеялся. — Возраст угасания. Ладно, Ленок, рассказывай. Как ты поживаешь?

— Да нормально всё, Серёга, — беззаботно ответила она.

— С батей чё как? Разрулилось? Остыл? Перестал на мозги капать?

— Батя отстал от меня. Я с ним с того раза даже и не разговаривала.

— А мать что говорит?

— Мать говорит, что он и от неё отстал. Смирился, вроде как. А то он и ей же мозг выносил. Будто это она забеременела.

— Ну видишь, жизнь течёт, всё устаканивается. А ты на учёт-то встала? Как это там называется? По-вашему, по-женски. Консультация что ли?

— Да встала, встала, не переживай. Не переживай, Серёжа, всё у меня хорошо. Здоровье в порядке, настроение, как видишь, отличное. Даже на работе никаких траблов нет. Всё просто прекрасно.

Она быстро разрумянилась, видать, перестаралась с утеплением. Стала похожа на Снегурочку с советских открыток — пушистая шапка, покрытая снегом, на длинных ресницах снежинки, на щеках румянец, на алых сочных губах — улыбка. Только снегиря с веточкой рябины не хватало.

— Снегурочка… — покачал я головой.

— Чего ты так смотришь? — спросила она и смахнула варежкой снег с ресниц.

— Смотрю, что ты на Снегурочку похожа. Расскажи, Снегурочка, где была?

Расскажи-ка, милая, как дела?

— За тобою бегала, Дед Мороз, — засмеялась она. — Пролила немало я горьких слёз. Да ладно, ладно, не бойся, не буду я за тобой бегать. Чего замолчал-то? А?

Я остановился. Она держала меня под руку и тоже остановилась. Я развернул её к себе лицом.

— Лен…

— Чего? — удивилась она.

— Говори, кто? — кивнул я.

— Не знаю ещё… Или мальчик, или девочка. Что-то одно из двух.

— Нет, я не про это.

— А про что тогда? — нахмурилась Альфа.

Я помолчал, а потом задал прямой вопрос:

— Кто отец ребёнка?

— Чего? — вмиг изменилась она в лице, превратившись в девчонку, пойманную за поеданием варенья.

Она стояла, глядела на меня и хлопала огромными ресницами. А снег падал и падал, засыпая и её, и меня, и улицы, и деревья и прохожих, будто решил, хватит…. Хватит суеты, томления, никчёмных трепыханий и всего того, чем вы, людишки, привыкли заниматься от рождения до смерти. Теперь всё будет по-другому. Бело и чисто…