День десятый. Чего хотят боги, и чего хочу я
Я быстро накрыла для мужчин стол. И, пока они ужинали, обиходила малышку и даже немного посидела с ними. Спросила, можно ли малышке дать имя. Мне милостиво было позволено.
Поинтересовалась местными женскими именами, но как-то не впечатлили они меня. Какие-то странные. Режут непривычный слух. Ворковала с деткой, она мне ослепительно улыбалась. И у меня вдруг сложилось: ослепительная улыбка, фото, вспышка магния — Магна.
— Вот, детка, будешь Магной? Можно она будет Магной?
— Магна? — Ант покатал имя на языке. — А что? Неплохо. Сильно! Пусть будет Магной.
Марк, не отрываясь от еды мне только подмигнул. Я заметила, что он очень редко спорит с Антом, в основном, все, что тот говорит, воспринимает молча, часто с улыбкой.
Впрочем, Марк и раньше… в смысле Мирон был не особенно разговорчивым, упорным, настойчивым, но не конфликтным. Никаких подколок и сомнительных шуток, бывал строг, но никакого абьюзинга, я с ним душой отдыхала после брака с Генкой.
Прибрала на кухне. Пожелала спокойной ночи мальчикам и ушла спать. Уложила детку.
Было о чем подумать, только мне показалось, что я уснула раньше, чем закрыла глаза.
Я не атеистка, но никогда бы не подумала, что Бог или Боги будут вмешиваться в мою жизнь.
А чем еще, если не вмешательством, считать сны, которые мне приснились этой ночью?
Первый сон очень странный не только по содержанию, но и по форме.
Обычно мне снятся сны, которые я смотрю как фильмы. Этот был покадровым как слайд-шоу.
По содержанию он больше напоминал живые, но статичные картинки из Камасутры.
Сначала я увидела огромный зал, где вместо потолка было яркое небо с нежными легкомысленными облаками. В дальней трети от входа под аркой на возвышении стоял трон, на арке крепились и развевались тяжелые полотнища флагов. На троне сидела ослепительно красивая женщина неопределенного возраста. Не юная, но пышущая здоровьем и выглядящая очень свежо: с очень светлой почти светящейся кожей, нежным румянцем на щеках, яркими губами и сияющими глазами.
Рядом с троном слева и справа от нее в пол оборота стояли двое мужчин. Высоких, могучих и так же как женщина, пышущих здоровьем. Один — бледнокожий пепельный блондин с утонченными чертами лица, другой — смуглый брюнет с яркими грубоватыми чертами. Как день и ночь.
Я почти сразу поняла, что это — божественная троица этого мира — Син, Нат и Тина.
На Тине было роскошное белое платье, укрывающее ее ноги до самого пола, а вот пышная грудь была обнажена. И это не было причудой покроя, просто лиф платья был расстегнут и распахнут.
Мужчины оба были нагие. Ни лоскутка. Только массивные золотые воротники на плечах и такие же богатые с каменьями наручи-браслеты на запястьях.
Тина сидела, держа в руках тяжелые, готовые к бою члены своих мужчин. И выглядела так торжественно и величественно, будто это державные скипетры.
Мужчины с обожанием смотрели на нее, а Тина, прежде с нежностью поглядывающая на своих мужчин, перевела взгляд на меня и вдруг улыбнулась.
А дальше пошли картинки из Камасутры. И везде участвовали все трое.
Самая последняя картинка сияла. И это было то самое двойное проникновение, о котором мне шепотом рассказывали подружки, как о верхе неприличия и распутства. Только из груди Сина вырывался поток света, пронзая Тину, к Нату. Или наоборот, но их троих связывал ярко сияющий поток света. И у троицы были запрокинутые, отрешенные лица и сияли собственным светом высокой экзальтации.
Картинка померкла, а я чувствовала, как в груди набухает жаром мой буйный «пузырь».
По окончании сна, я не проснулась, просто повернулась на другой бок, и второй сон мне приснился только под утро.
Он был попроще, но от него меня продирал мороз по коже.
Я увидела себя на эргономичной кровати в безликой стерильной комнате. И была я не на седьмом десятке, как в начале моего приключения, а, наверное, девяноста лет. Абсолютно дряхлая старуха.
Со мной в комнате находилась довольно молодая сиделка, барышня лет тридцати-тридцати пяти.
Я слабым шелестящим голосом просила ее укрыть меня одеялом правильно. Перед тем она аккуратно подоткнула одеяло вокруг тела, а я не могла спать, если под коленями и голенями чувствовала свернутое одеяло. Я просила ее расправить одеяло так, чтобы были обернуты только ступни.
Барышня раздраженно подоткнула одеяло по бокам под матрас, прижав им мое слабое тело к постели, и обернула ступни. Я не могла сама ничего поправить. По щекам катились слезы, и я люто ненавидела сиделку, а в груди сковывала холодом вакуумная дыра, отнимая последние капли жизни.
И пусть бы мне кто-то сказал, что эти сны — не указание Богов!
Мне предложили выбор: либо бери, пока дают, двоих мужей, либо умирай в компании сиделки, которую ты ненавидишь так же, как и она тебя.
А мои дети? С ними что? Где в той картинке мои дети? Наняли сиделку и устранились? Или я их пережила?
Я уже не раз думала о том, что нужно известить детей и отца, и, быть может, убедить их приехать.
И я решила — днем позвоню. Только после этой мысли я успокоилась, приподнялась, глянула на спящую малышку и снова улеглась, укрылась одеялом так, как мне нравится, и уснула.
Ант и Маркас часто произносят фразу «этого-хотят-магия-и-боги» как ритуальную. Возможно так и есть, как у меня дома «Господи-спаси-и-сохрани».
Сегодня я узнала, чего хотят боги этого мира от меня.
А кого-нибудь интересует, чего хочу я или чего не хочу?
Вот, мне предлагают двоих мужчин. Ага. Двух оборотней магов — короля и его кровного брата. Один — мой, как бы, погибший муж, и второй — король огромного королевства (королевства, Карл!).
И это проблема, вернее две.
И первая проблема — это социализация.
Вот, бывают девочки, которые с рождения стремятся быть принцессами. Скорее всего, с возрастом у этих девочек стремление быть принцессой плавно перерастает в стремление быть королевой. Сомневаюсь, что на самом деле эти девочки четко себе представляют, что это значит, кроме ублажения своего ЧСВ, но, самое главное, у них есть некое умозрительное состояние, предвкушение и готовность.
М-да, а я — другая «девочка». «Девочка», без сомнения, потому что хочу и платьишко, и цветочки, можно и вина с сыром*, но… без лишней помпезности. Тихо, душевно, с заботой, с любовью и дружбой.
(* Мем из интернета. — Долго смеялась прямо до слез и развлекала этой дичью друзей и знакомых).
А тут король, королевство, в придачу придворные, естественно. Не пробовала — не знаю, но верю историческим и литературным источникам, что «двор правителя — серпентарий». Я в интригах совсем не ас.
Не то, чтобы я совсем дура, просто ко всем (ко всем!) у меня дружелюбное, ровное отношение. Знаю, слышала, что есть люди, чью приязнь нужно заслужить. У меня наоборот. Чтобы отправить человека за пределы круга своего дружелюбия (не во враги) мне нужен повод, иногда и не один.
И как я со своей «няшностью» и расслабленностью буду выживать при дворе короля? Да еще и в роли королевы! Мама, роди меня обратно. Ужас! Меня же быстро раскусят, порвут на тряпки, помножат на ноль. В конце концов, пока я буду разбираться, кто мне друг, а кто враг, меня сто раз убьют и отравят.
Это если я останусь на Мире.
А у себя, на Земле? Как я буду теперь светить своим почти юным личиком и девичьей фигурой? Я же не Гюльчатай*. Как я легализую свою вторую молодость? Я вообще-то уже больше пяти лет как пенсионерка. Разве что идти на поклон к Игорю за новыми документами, но так недолго попасть под колпак ФСБ.
(* Персонаж фильма «Белое солнце пустыни».)
В общем, проблема социализации, что здесь, что там. Получается — ни туда, ни сюда. Я застряла!
Вторая проблема — это двое мужчин.
Как я уже успела прочувствовать, это классно, когда тебя охмуряют двое мужиков одновременно. И не в тайне друг от друга, когда испытываешь неловкость и чувствуешь себя предательницей по отношению к одному из них или к обоим, потому избегаешь этих мужчин, лишая себя удовольствий, что сулит тесное общение с ними. Нет. Дозволенная страсть, дозволенная похоть. Делай, что душеньке угодно. На самом деле, не душеньке, а тому самому «предающему» тельцу. Вот. Можно просто следовать желаниям тела, и не рефлексировать, и никого не предавать. Меня подобное раздвоение миновало. Но знакомые женщины периодически делились проблемами выбора.
Да-да. Мне всегда вполне хватало одного.
Правда, я догадывалась, что наша с Мироном непреходящая страсть цвела, в первую очередь, благодаря тому, что он часто отсутствовал, убывая в свои командировки. Кроме того, я была уверена, что Мирон мне не изменял. И это был его выбор. И я благословляла всех богов, что мне так с ним повезло. Ведь даже заморыша Генку, своего первого мужа, я застала на какой-то левой телке. И потому, что не было темного, горького осадка от измен и недоверия, я дарила заботу, благодарность, любовь и страсть своему любимому Мирону полной мерой.
Даже убитая заботами по дому, после целого дня приключений с детьми и уже почти спящая, задком терлась о неспящее достоинство Мирона, требуя и отдавая супружеский долг. Все бы долги были такими! Проснувшись, смущаясь и расстраиваясь, жаловалась, что опять и снова ему пришлось иметь дело с «бревном».
Мирон смеялся, обнимал и шептал на ушко:
— Ты — самое сладкое бревнышко на свете! Знаешь, так уютно засыпать с членом в тебе.
Я смущалась, отмахивалась, но испытывала нежность через край и за это.
Мирон и сам, бывало, приходил никакой, и засыпал, не добравшись до меня, а потом просыпался ночью и брал меня спящую, и уже он был мне благодарен за то, что можно вот так — внезапно и в любой момент. Я слышала его шепот: «Ты — моя пахлава и шербет, Голубка!» И сквозь сон злилась и волновалась: «Пахлава и шербет?» — опять он был на своих проклятых югах, как в моих снах.
Как потом оказалось, я не ошибалась, мои сны не ошибались. Его сослуживец в первые дни после моего выхода из больницы ненавязчиво помогал вдове товарища. Потом, когда буквально через неделю начал подбивать клинья, рассчитывая на более теплые отношения, проговорился, что Мирон был военным советником Абдул Шаха Масуда в Афгане. Там и погиб во время военного противостояния группировок северных районов и талибов. Вот тебе Ева на десерт пахлава и шербет!
Так что не знаю, что было бы с нашей страстью, доживи мы оба до моих шестидесяти одного. Только Мирон старше меня почти на двенадцать лет. Возможно в свои семьдесят три, а может, и значительно раньше, он бы уже ничего не хотел или не мог.
И, когда Мирон был дома, а иногда это счастье растягивалось и на два месяца и на полгода, мне нужен был ежедневный секс. Я не понимала некоторых знакомых женщин: как это один-два раза в неделю. В двадцать девять, когда Мирона не стало, я долго ничего и никого не хотела, как отрезало, либидо ушло даже не в ноль, а в минус. Правда, когда я отстрадала после гибели Мирона, оно вернулось. В мои шестьдесят один мое либидо подремывало, но не засыпало окончательно.
Сейчас, когда оно проснулось полностью, я не сомневалась, что меня хватит на обоих мужчин, однако… Возможно, помня о своих сожалениях в пятьдесят, что надо было не перебирать, а брать, что есть, теперь я согласилась бы на голый секс, но не на вынужденные отношения.
Только кто бы мне позволил? Тут нарисовались с перспективой надолго, если не навсегда, два непонятных кадра. Себе я честно могла бы сказать, что они оба привлекательны для меня как мужчины. Но мне почему-то казалось, что стоит допустить слабину и дать доступ к телу, дороги назад не будет. Так что, несмотря на давние сожаления и понимание, что нужно брать, пока дают, я опять тормозила.
В общем, чего хотят здешние боги, я поняла, но по-прежнему с трудом представляла, чего хочу я.